Ни у подъезда, ни по дороге к станции метро, ни на самой станции мадам Лопатина ему не встретилась, что было неудивительно: у жены следователя к этому времени уже хватало собственных неприятностей. Константин Андреевич этого еще не знал и потому, выходя из метро, продолжал нервно оглядываться по сторонам, словно ожидая, что жена вот-вот выскочит из-за угла с пачкой долларов в руке.

К знаменитому ГУМовскому фонтану он подошел, когда стрелки его часов показывали без двух минут двенадцать, Его вчерашнего собеседника видно не было. Константин Андреевич, присев на край фонтана, стал ждать, нетерпеливо озираясь и то и дело посматривая на часы. Через десять минут он нервно вскочил и принялся расхаживать взад-вперед, покусывая нижнюю губу и шепча невнятные проклятия. В половине второго он понял, что ждать больше нечего, и покинул ГУМ, пребывая в самом дурном расположении духа. Человек, назначивший ему встречу, так и не появился. Либо его задержали какие-то дела, либо все это было очередной провокацией, совершенно бессмысленной и оттого еще более обидной. Мысль о том, что обладателя пресловутой видеокассеты могли вычислить и призвать к ответу его коллеги, Константин Андреевич старательно гнал прочь. Это был бы полный крах, особенно после того, что он наговорил по телефону сегодня утром.

В поезде метро опять была несусветная давка. Когда помятый и вспотевший, насквозь пропитавшийся запахами чужого пота и женских духов Константин Андреевич доехал до своей станции и вырвался наконец из этой душегубки, он почти сразу разглядел в заполонившей перрон толпе знакомое волчье лицо с острыми, туго обтянутыми нездорового цвета кожей скулами и глубоко запавшими недобрыми глазами. Константин Андреевич обмер. Лицо медленно улыбнулось ему, показав ряд сверкающих стальных коронок, и, заговорщицки подмигнув, исчезло, словно растворившись в толпе. Лопатин был вынужден схватиться рукой за сердце. Оно колотилось так, словно готово было вот-вот вырваться из грудной клетки, проломив ребра.

Какая-то немолодая женщина остановилась рядом и участливо заглянула в его побледневшее лицо.

– Вам плохо? – с искренним беспокойством спросила она.

– Ничего, ничего, – невпопад ответил Константин Андреевич. – Проходит.., уже прошло. Не волнуйтесь, все в порядке. Спасибо.

– Не за что, – с некоторым сомнением в голосе ответила женщина и ушла, пару раз оглянувшись через плечо.

«Странно, – подумал Лопатин. – Оказывается, на свете еще бывают нормальные люди. Странно.»

Почувствовав, что может идти, Константин Андреевич двинулся к эскалатору и через пару минут из относительной прохлады метро попал в удушающую жару раскаленной послеполуденным солнцем улицы. Воздуха, казалось, не было совсем. Вонь нагретого асфальта, смешиваясь с выхлопными газами, создавала неповторимый коктейль, густой, как гороховый суп, и такой же пригодный для дыхания, как, к примеру, фосген или слезоточивый газ. С запада опять надвигалась гроза. Небо в той стороне на глазах темнело, словно его край ненароком опустили в огромную чернильницу и теперь оно впитывало ее содержимое, стремительно меняя цвет с голубого на темно-фиолетовый. Грома еще не было слышно, но по асфальту уже гуляли пыльные смерчи, а высаженные вдоль дороги клены пугливо перешептывались, задирая к небу изнанку своих узорчатых листьев.

Когда Лопатин дошел до своего подъезда, он с удивлением обнаружил на скамеечке у крыльца своего сына.

Вопреки обыкновению, Лопатин-младший не носился с воплями по двору, не задирал сверстников, не играл в футбол, не отбирал у девочек и дошкольников конфеты и вообще никак не самовыражался, а просто сидел на скамейке уныло свесив голову и задрав плечи, как нахохлившийся попугай.

– Привет, – на время забыв о собственных неприятностях перед лицом такого совершенно нетипичного поведения, сказал Лопатин. – Ты что, заболел?

Юрий Константинович, не поднимая глаз на отца, отрицательно помотал головой. Он снова был растрепан, и это было пусть и слабое, но все-таки утешение: хоть что-то в этом свихнувшемся мире, будучи раз измененным, вернулось к первоначальному состоянию.

– Тебя, часом, не обидели? – продолжал Константин Андреевич свой допрос, но юный Лопатин снова помотал своей лохматой головой, по-прежнему не говоря ни слова.

– А мама где? – задал Константин Андреевич вопрос, ответ на который интересовал его, пожалуй, в последнюю очередь.

Вопрос этот, однако же, оказался ключевым. Отпрыск поднял голову, и Лопатин с ужасом увидел то, чего не видел уже, наверное, лет пять, – сын плакал, плакал молча и обильно.

– В ми.., ли.., ции, – заикаясь, произнес он.

Так следователь городской прокуратуры Константин Андреевич Лопатин узнал, что его неприятности продолжаются.

Дело было так.

Мадам Лопатина покинула родовое гнездо, прихватив с собой на всякий случай сына. Парень, конечно, изо всех сил старался соблюсти условия их вчерашней договоренности, но она-то знала его наизусть, видела насквозь и потому не могла не заметить, что Лопатина-младшего так и распирает от желания поделиться секретом с первым же встречным Она не сомневалась, что терпеть сколько-нибудь продолжительное время ее отпрыск не сможет (как же, ведь ему обещали персональный компьютер!), и потому решила взять его с собой от греха подальше. Первым встречным мог оказаться и Лопатин-старший, а такая перспектива мадам Лопатиной совсем не улыбалась.

Вера Степановна шла по улице, чувствуя себя чем-то наподобие банковского бронеавтомобиля, на который вот-вот должно быть совершено нападение. Деньги, казалось, жгли ее бок сквозь искусственную кожу сумки и ткань платья и комбинации. Она нисколько не удивилась бы, если бы эти чертовы баксы, от которых пока что не было никакой пользы, кроме сплошной нервотрепки, прожгли сумку насквозь и выпали прямо на тротуар. Кроме того, Лопатин-младший, не отойдя от дома и на квартал, принялся нудно канючить, выцыганивая мороженое, компьютер, велосипед и маску Кинг-Конга. Все вышеперечисленное и еще многое другое было ему необходимо все сразу и сию минуту, и мадам Лопатиной пришлось железным голосом напомнить своему отпрыску о том, что тот, кто хочет слишком много, не получает, как правило, ничего. Юрий Константинович притих, и мадам Лопатина в утешение купила ему банан, который тот принялся жевать без всякого аппетита.

Ходу от дома Лопатиных до метро было добрых двадцать пять минут. По дороге Вера Степановна мучительно размышляла над животрепещущей проблемой: что делать с деньгами? В конце концов она решила обменять их на пластиковую кредитную карту – это был шик, о котором еще в начале вчерашнего дня она не могла и мечтать. Она не очень доверяла отечественным банкам, но вчерашнее происшествие со всей ясностью доказало ей, что хранить такие огромные деньги в квартире небезопасно: в конце концов, у грабителя в кармане мог оказаться пистолет… и у того, кто придет за ее деньгами в следующий раз, он обязательно окажется.

С покупкой компьютера она собиралась тянуть до последнего. Муж мог не хватиться денег еще очень долго, и ей не хотелось сокращать этот срок необдуманными покупками. Бояться она его не боялась, но сумма все-таки была не маленькая, а за такие деньги даже такая баба в штанах, какой был ее муженек, могла попытаться свернуть ей шею. Вера Степановна воинственно вздернула голову – пусть попробует! Она посмотрит, чьей шее не поздоровится в первую очередь. А сын… Что ж, он еще ребенок, а дети очень быстро забывают о том, что не маячит у них перед глазами каждую минуту.

Войдя в вагон метро, она устремилась к высмотренному заранее свободному месту в углу и плюхнулась на него, потеснив какого-то плешивого инвалида в соломенной шляпе. Инвалид послушно подвинулся. Вера Степановна утвердилась на сиденье, прижав сумку обеими руками к животу и поставив перед собой сына, чтобы максимально затруднить вагонному вору доступ к деньгам.

Всю дорогу она озиралась по сторонам, подозрительно рассматривая попутчиков. Один из них как нельзя лучше подходил на роль карманника. Длинный, мосластый, коротко остриженный и неимоверно худой тип с состоявшей, казалось, из одних острых костей совершенно бандитской физиономией стоял поодаль, придерживаясь за поручень похожей на конечность скелета рукой, и все время украдкой пялился на мадам Лопатину. Вера Степановна заметила, что с ее места можно наблюдать за этим подозрительным типом, глядя на его отражение в темном оконном стекле. Ее подозрения подтвердились: стоило ей отвернуться, как тип уставился прямо на нее своими глубоко запавшими, как у узника фашизма, глазами. Этот человек на вид был пострашнее десятка Лопатиных, вместе взятых, и Вера Степановна почувствовала себя напуганной всерьез. Ей вспомнился фрагмент какого-то древнего, еще доперестроечных времен детектива, в котором пожилой, но очень симпатичный следователь втолковывал молоденькой свидетельнице, что людям, у которых украли наворованное, некуда даже пожаловаться, и потому они вынуждены жить в постоянном страхе. Умом Вера Степановна понимала это всегда, но теперь это понимание ледяным ножом вошло в самую душу, доставая до кишок и даже глубже…

Жить в страхе она не привыкла и потому резко развернулась, с вызовом посмотрев подозрительному типу прямо в глаза. Подозрительный нехорошо осклабился, устрашающе сверкнув двумя рядами стальных зубов, и отвернулся с таким видом, словно знать ничего не знает и знать не желает. «Зарежет, – подумала Вера Степановна. – Надо будет – зарежет и глазом не моргнет.»

Ее испуг усилился до неимоверных пределов, когда, выйдя из метро, она увидела человека с железными зубами позади себя. Он шел в одном с ней направлении, держась метрах в десяти от нее, и раскуривал сигарету, с самым беспечным видом считая ворон. Отпрыск с недовольным видом волочился рядом с ней, оттягивая руку, за которую был вынужден держаться, как какой-то мертвый груз: поскольку торопились они явно не за компьютером, он не хотел утруждать себя спешкой.

Мадам Лопатина широко шагала по людной улице и, несмотря на жару, обливалась холодным потом, боясь обернуться. Она видела достаточно кровавых фильмов и слышала от мужа и приятельниц массу страшных историй, многие из которых сейчас всплывали в ее памяти, как дохлые рыбы из черной глубины отравленного пруда.

Она хорошо знала цену кажущейся безопасности, которую щедро сулили ей солнечный день и переполненные народом тротуары. На то, чтобы пырнуть человека ножом, много времени не требуется, а на то, чтобы вырвать из холодеющей руки сумку с деньгами и нырнуть в толпу, его нужно еще меньше. Когда ощущение направленного под левую лопатку голубоватого сточенного лезвия сделалось нестерпимым, она собрала в кулак все свое мужество и обернулась.

И, конечно же, позади никого не оказалось. То есть, улица, конечно, по-прежнему была полна народа, но вот долговязый тип с волчьей лагерной физиономией исчез, словно его и не было. На мгновение ей показалось, что в отдалении тускло сверкнула нержавеющей сталью его пугающая улыбка, но в следующий миг оказалось, что это блеснул облупившимся хромом бампер проезжавшего мимо микроавтобуса. Ржавые потеки, протянувшиеся от круглых, как расширенные от удивления глаза, фар к бамперу, напоминали слезы, и со стороны казалось, что машина плачет, умоляя поскорее отправить ее на свалку.

Мадам Лопатина вздохнула с некоторым облегчением, поудобнее перехватила зажатую в руке вялую детскую ладошку и решительно устремилась к уже маячившей в отдалении вывеске работавшего без выходных коммерческого банка.

Тем не менее в полной безопасности она себя почувствовала только тогда, когда вступила в зеркальные двери банка и оказалась под защитой его крепких стен и сидевшего у входа человека в камуфляжной форме, который, по идее, должен был сильно страдать от жары в своем бронежилете, но, судя по его виду, не испытывал никаких неудобств. Мадам Лопатина, впервые почтившая своим вниманием подобное заведение, спросила у него, где здесь можно сделать валютный вклад. Охранник поднял от кроссворда сосредоточенный взгляд и, вникнув в то, чего от него хотели, коротко объяснил дорогу.

Вера Степановна вступила в операционный зал банка, прижимая к себе сумку с долларами и волоча за собой отпрыска. Отпрыск, попав в незнакомую обстановку, оживился было, но, быстро поняв, что это никакой не магазин, снова увял и безвольно тащился за мадам Лопатиной на буксире, как шлюпка за океанским лайнером.

Вежливая девушка за стойкой выразила полную готовность принять у Веры Степановны любой вклад. Некоторое время у них ушло на то, чтобы выяснить, какой именно вклад желает сделать мадам Лопатина, и надлежащим образом оформить все необходимые для этого сложного и ответственного дела бумаги. Наконец наступил момент, когда осталось только вписать в бумаги сумму и отдать деньги в кассу. Лопатин-младший, окончательно утратив интерес к происходящему, слонялся вокруг и всем своим видом выражал готовность снова начать канючить.

– Сейчас, сынок, сейчас, – сказала ему мадам Лопатина. Сказала немного нервно: расставаться с деньгами было страшновато, и вдобавок она боялась, что вот-вот кто-то незнакомый и грозный твердо возьмет ее за локоть и спросит, откуда у нее такие деньги.

– Скажите, – обратилась она к девушке, – а тайну вклада вы гарантируете?

– Как и всякий банк, – с очаровательной белозубой улыбкой ответила та.

«Что ты скалишься, дура, – с раздражением подумала Вера Степановна. – Нельзя разве по-человечески ответить: да или нет?» Впрочем, вслух она этого говорить не стала, подумав с легким смущением, что уж кому-кому, а ей, кассиру, выдающему зарплату работникам культторга, знать такие вещи сам Бог велел.

– Сколько будете класть? – деловито спросила девушка.

Мадам Лопатина, в последний раз быстро оглянувшись по сторонам, назвала сумму. Она ожидала, что у сидевшей за стойкой вертихвостки от удивления глаза выскочат из орбит и закачаются на пружинках, как у персонажа мультфильма, но та все с тем же профессионально-любезным выражением лица вписала сумму в бумаги цифрами и прописью, сама заполнила приходный ордер и протянула его Вере Степановне.

– В кассу, пожалуйста.

Кассирша с неудовольствием посмотрела на груду денежных пачек, часть которых сохранила на себе банковскую упаковку, а часть – те, что рассыпались от удара лопатой, – была аккуратно перетянута черными аптекарскими резинками. Что-что, а этот взгляд был знаком Вере Степановне до мелочей. Это был взгляд человека, ежедневно пропускающего через свои руки миллионы, которые ему не принадлежат, и, более того, вынужденного эти миллионы пересчитывать. Этот взгляд она иногда ловила в зеркале, когда чистила зубы и думала о работе.

Кассирша включила аппарат для проверки подлинности купюр и принялась за дело. Заглянув в окуляр, она на мгновение оторвалась от него, бросила на Веру Степановну странный взгляд, который та гордо проигнорировала, нажала какую-то кнопку на крышке стола и снова уставилась в свой аппарат, словно и впрямь допускала мысль, что такая во всех отношениях солидная и законопослушная гражданка, как мадам Лопатина, могла подсунуть ей фальшивые сто долларов. Она отложила первую бумажку в сторону и принялась за вторую – Так вы до вечера не управитесь, милочка, – сказала ей мадам Лопатина.

Кассирша снова бросила на нее свой странный взгляд, опустила глаза и с профессиональной вежливостью сказала:

– Да, придется подождать. Сумма довольно большая.

Мадам Лопатина вынуждена была отдать должное выучке кассирши: на ее месте она сама ответила бы так, что у нетерпеливого клиента разом отшибло бы желание не только торопить ее, но и торопиться самому.

В это время к кассе подошел кто-то еще. Вера Степановна не обратила на подошедшего клиента никакого внимания. Она наблюдала за кассиршей, чтобы та, не дай бог, не подменила какую-нибудь купюру. В очередь, милый мой, в очередь, подумала она с легким злорадством. Придется подождать. Сумма, знаете ли, довольно большая.

Она очень удивилась, когда твердые пальцы сомкнулись на ее руке чуть повыше локтя, и подошедший через ее голову спросил у кассирши:

– Эта?

Та молча кивнула, перестав делать вид, будто изучает принесенные мадам Лопатиной доллары на предмет обнаружения фальшивок. Безо всякого микроскопа было видно, что на всех купюрах стоит один и тот же номер. Фальшивка была явная, рассчитанная на круглого идиота, и было совершенно непонятно, как эту здоровенную бабищу в соломенных кудряшках и диком цветастом балахоне, который она, похоже, считала платьем, угораздило приволочь всю эту груду макулатуры в банк. Чокнутая она, что ли?

Мадам Лопатина обернулась и обнаружила рядом с собой высокого и стройного молодого человека в строгом деловом костюме и с не менее строгим и деловым лицом.

Она дернула локтем, пытаясь высвободиться, но пальцы молодого человека, хоть и не могли до конца сомкнуться на окорокоподобной руке мадам Лопатиной, держали ее крепко и в ответ на ее попытку только сильнее сдавили плечо, причинив боль.

– В чем дело? – с места в карьер переходя на повышенный тон, спросила она.

Несколько человек, стоявших у других окошечек, обернулись на ее голос и стали с интересом наблюдать за происходящим.

– Не надо шуметь, – тихо и вежливо сказал молодой человек. – У нашего руководства возникло к вам несколько вопросов, которые просто необходимо выяснить, и чем скорее, тем лучше.

– Даже не подумаю никуда идти, пока вы мне не объясните, в чем дело, – еще громче заявила Вера Степановна. Публика подалась ближе, а вот сын, наоборот, отошел в сторонку, надул губы и отвернулся: он терпеть не мог, когда мать затевала свары в общественных местах, а она затевала их постоянно.

– Вам все объяснят в кабинете, – все так же тихо, но с большой настойчивостью сказал молодой человек. – Я попросил бы вас не устраивать скандала, тем более что это не в ваших интересах.

– Да в чем дело, вы можете мне сказать? – тоном ниже, но все еще воинственно спросила мадам Лопатина.

Она все еще не могла сообразить, что происходит. Она была консерватором, и в ее мозгу все еще гвоздем сидела память об андроповщине и борьбе с нетрудовыми доходами, но металл, явственно звучавший в голосе молодого человека, сильно поколебал ее решимость стоять насмерть.

– Хорошо, – совсем уже тихо, так, что не только заинтересованные зрители, но и сама Вера Степановна с трудом могла разобрать его слова, сказал молодой человек, – я вам скажу. Дело в том, что доллары, которые вы пытались положить на счет в нашем банке, оказались фальшивыми.

– Этого не может быть, – с царственным пренебрежением ответила Вера Степановна, но вырываться перестала и покорно направилась за молодым человеком к неприметной двери в глубине помещения, на которой красовалась солидная, как и все здесь, черно-золотая табличка с надписью: «Посторонним вход воспрещен».

Публика вздохнула – бесплатное представление закончилось – и вернулась к своим прерванным занятиям, а через полчаса мадам Лопатина и ее сын Юрий разъехались из банка в разных направлениях: она – в ближайшее отделение милиции, а он, на «Мерседесе» начальника службы безопасности банка – домой, на скамеечку у подъезда. По дороге водитель «Мерседеса» пытался развлечь его разговором, но Юрка молчал и невидящими глазами смотрел в окно. Он понимал, что на него свалились крупные неприятности, но никак не мог сообразить, что он такого сделал, чтобы заработать себе такое сомнительное счастье.