Панкрат (№3) - Ставки сделаны

– Зоопарка мне на работе хватит, – отшутился Марк. – Давай, Толя, действуй. И какую-нибудь аналитическую отсебятину добавь. Хочу посмотреть на ход твоих мыслей.

– Мои мысли – как рыба: ходят глубоко и с поверхности не видны, – рассмеялся Толик. – Ладно, я задачу понял. Ты завтра в бункере появишься или тебе на ящик кинуть?

– Не знаю, – задумчиво протянул Марк. – Но ты на всякий случай кинь.

– Deal, – с настоящим оксфордским акцентом ответил Грехов. – Пока.

– Увидимся.

Марк отключил телефон.

«Мне будет нелегко убивать ее, – внезапно осознал он. – Пожалуй, впервые в жизни мне будет нелегко кого-то убивать».

* * *

Олег Эрдман возглавлял в организации, частью которой был отдел «ноль», службу внутренних расследований, за что и получил прозвище Гранд-Стукач. Так называли его за глаза сослуживцы всех званий и должностей, даже собственные подчиненные.

Зная об этом, он не обижался.

Но, услышав от собеседника такое в лицо, мог запросто сломать ему переносицу.

Сам он называл себя и своих сотрудников «санитарами леса». И твердо придерживался того принципа, что порочить не положено даже генеральский мундир. Олег не делал исключений ни для кого, и мало-помалу остался без друзей. А со своим сводным братом, который стремительно сделал карьеру в Конторе, за четыре года поднявшись до уровня руководителя отдела, общался только по делам службы.

Впрочем, он никогда не завидовал Марку. Поскольку знал, что брат всегда рассчитывал на собственные силы, а не на помощь отца, легендарного контрразведчика и непотопляемого заместителя начальника КГБ, пережившего на своем веку трех генсеков и четырех руководителей Конторы.

Сейчас, устав от мирских забот, старик Эрдман доживал свои последние дни на одном из островов в Эгейском море, который, ничтоже сумняшеся, приобрел в собственность, чтобы даже случайный турист не потревожил его покой. У Бориса Эрдмана несколько лет назад обнаружили лейкемию, и раз в неделю он посещал клинику на Крите, оборудованную по последнему слову техники специально для лечения всех разновидностей рака. Там ему делали полное переливание крови и вкачивали препараты с неудобопроизносимыми названиями и неприлично высокими ценами.

Когда у Олега возникли сомнения в служебной чистоплотности Марка, он первым делом отправился к отцу, чтобы получить его разрешение на внутреннее расследование. Дело в том, что оба сына Бориса Эрдмана обладали особой неприкосновенностью, когда речь заходила о мероприятиях такого рода. Своей до сих пор еще не ослабшей властью старик наложил негласное «вето» на любые попытки преследования как Олега, так и Марка, о чем те всегда прекрасно знали, но никогда не злоупотребляли своим «иммунитетом». Поэтому, начни даже сам Гранд-Стукач «копать» под брата без ведома и санкции собственного отца, против него тут же заработала бы вся машина Конторы и организаций-сателлитов, подчиняясь приказу старика, хорошо знавшего, какие скелеты хранятся в шкафу у каждого из тех, кто на сегодняшний день находился у власти.

Олег видел, насколько тяжело далось отцу то решение, которое он принял. Марк был младшим и любимым его сыном.., а может, Борис просто больше любил свою вторую жену Анюту, умершую этими родами.

Как бы то ни было, теперь у него был карт-бланш. Никто не станет чинить ему препятствий здесь, в Москве. Но по личной просьбе отца расследование придется проводить неофициально, всеми способами стараясь избежать огласки до того момента, когда будут расставлены все точки над "i".

Если окажется, что Марк действительно связан с криминальными структурами или ведет двойную игру, то при наличии неопровержимых улик Олег мог начать действовать в открытую и предъявить брату конкретное обвинение.

Но пока что ему предстояла скрупулезная работа. И начать Олег решил с Еремы Крымова, сотрудника отдела «ноль», исчезнувшего несколько недель назад.

Никакого ажиотажа в отделе по этому поводу не наблюдалось. Спокойно, без резких движений заместитель Марка объявил о начале поисков и – параллельно – расследования этого исчезновения. Были назначены люди, ответственные за то и другое, и работа началась. Медленная, рутинная, как в любой другой конторе, которая пишется не с большой, а с маленькой буквы.

Известно было мало. Предположительно в день исчезновения Ерема приехал на своем эксклюзивном «харлее» на территорию центра «Восток – Запад», с которой он так и не выехал.

Во всяком случае, на мотоцикле: тот остался на стоянке во внутреннем дворе. Если же он ушел пешком, оставалось по-прежнему неясно, как удалось Ереме проскользнуть незамеченным мимо охраны, которая расставлена там у каждой двери.

В тот же день в центре допоздна находился и Марк. Он уехал очень поздно и, если верить словам охранника, в очень угнетенном состоянии. Последнее, впрочем, никак нельзя было проверить. Поэтому Олег тут же постарался забыть о субъективном замечании секьюрити, чтобы оно никак не повлияло на его собственную оценку ситуации. Ведь если он и гордился чем-то в своей жизни, так это беспристрастностью.

Узнать, к каким результатам пришло собственное расследование отдела, в котором работал Ерема, Олег не мог. Прояви он такой интерес и сделай официальный запрос, «нолевики» сразу же насторожились бы: дескать, дыма без огня не бывает, а Гранд-Стукач просто так запросами не разбрасывается. Даже постарайся он поговорить об этом неофициально . с тем же Греховым, например, – ничего бы не вышло. На такую попытку с его стороны любой из функционеров отдела «ноль» отреагировал бы полным молчанием.

Поэтому Олег должен был сам начинать все с самого начала. И первым делом он решил наведаться к Ереме домой.

Как и абсолютное большинство сотрудников Конторы, работавших в особо засекреченных отделах, Крымов не был женат и жил отдельно от своих родственников. Из них, впрочем, у него осталась лишь старушка мать, слышавшая уже только на одно ухо и равнодушная ко всему, кроме выращивания помидоров на собственном подоконнике.

В связи с этим риск столкнуться в квартире Еремы нос к носу с кем-нибудь еще сводился к минимуму. Если только Грехов не распорядился выставить там круглосуточное дежурство с хлебом и солью в надежде на внезапное возвращение сотрудника. Впрочем, вероятность этого была ничтожно мала, и беспокоиться практически не стоило.

Олег приехал в район, где жил Крымов, на метро. Смешался с толпой и на всякий случай покружил по территории квартала, вычисляя «топтуна». Недооценивать потенциальных противников не стоило. Грехов, например, запросто мог оставить в этом секторе группу наблюдателей. По крайней мере, сам Олег поступил бы именно так.

Однако никакой слежки он не обнаружил и, несколько расслабившись, решил убить оставшееся время в небольшом кафе, которое более всего походило на длинный узкий коридор. В его дальнем конце располагалась барная стойка, а вдоль стен стояли высокие табуреты, сидя на которых посетителям приходилось воздерживаться от неосторожных движений, чтобы не сталкиваться спинами. Здесь он выпил чашечку на удивление хорошего кофе по-турецки, выкурил сигарету и просидел еще минут сорок, слушая ностальгический голос Демиса Руссоса.

Когда сумерки сгустились окончательно, Олег вышел из кафе и направился к дому, в котором находилась квартира Крымова. Одетый в черную футболку и джинсы, он практически растворялся в вечерней тьме, а благодаря летним туфлям с каучуковой подошвой его шаги были почти не слышны.

Ерема жил на четвертом этаже новехонькой четырнадцатиэтажки, которую выстроила солидная фирма недвижимости для элитных клиентов. Контора старалась, чтобы ее люди были обеспечены всем необходимым и еще сверх того: тогда, по расчетам штатных психологов, у тех не возникнет соблазна заработать на стороне. Например, для улучшения жилищных условий.

К тому же организовать своим сотрудникам жилплощадь в крутых «коробках», «башнях» и «китайских стенах», которые то там, то здесь вырастали что ни день по всей Москве, для Конторы было очень даже несложно. За каждым владельцем таких компаний-монстров, как риэлтерские и строительные корпорации, водились грешки, и порой немалые. При достаточном усердии раскопать можно было все, что угодно; а там, глядишь, очередной новый русский откупался от людей в штатском небольшой такой квартиркой на двести квадратов в престижном районе. Или новой моделью БМВ. Или платиновой карточкой престижного клуба. Или еще чем.

Чем мог, тем и откупался, в общем…

Олег вошел в подъезд, кивнул молодому охраннику, словно старому знакомому, и набрал код Крымова на серебристой металлической панели рядом с лифтом. Уверенные действия незнакомца успокоили секьюрити, который поднялся было из своего кресла в небольшом стеклянном боксе. Снова придав лицу расслаблено-скучающий вид, он снял трубку телефона и принялся набирать номер.

Кабина опустилась бесшумно. Почти так же раскрылись и двери, из которых пахнуло каким-то тонким ароматом.

Ступив внутрь, Олег нажал на тактильном дисплее цифру «четыре». Та вспыхнула красным, зазвучала негромкая симфоническая музыка, и лифт плавно двинулся вверх.

Пока кабина поднималась, Олег вытащил из небольшой сумочки на поясе тонкие виниловые перчатки и, надев их, спрятал руки в карманы, поверх приспустив футболку. В той же сумочке у него лежала универсальная отмычка со сменными насадками, ручка-пистолет, фонарик толщиной с палец, при необходимости превращавшийся в электрошокер, выстреливавший два электрода на расстояние до полутора метров, и дискета, выполненная с использованием особо прочных материалов. Он планировал спокойно и основательно покопаться у Еремы в компьютере.

Из оружия Олег взял с собой только сверхлегкий пневматический «глок» – особую модель для спецподразделений, в которой вместо обычных патронов использовались иглы из отравляющих веществ, полученные методом холодного пресса. Попав в тело, такая игла растворялась, не оставляя следа, а жертва, пораженная особо сильным синтетическим ядом, умирала практически мгновенно. Причем игла растворялась бесследно, не оставляя после себя химических «меток», по которым ее можно было бы распознать. Наступала смерть – и все.

В дополнение к «глоку» Олег пристегнул к правой голени ножны с утяжеленным титановым клинком каплевидной формы, одинаково хорошо подходившим как для метания, так и ближнего боя. Им можно было и колоть, и рубить, оставляя серьезные и глубокие раны на теле противника.

Еще на левом запястье Олега был намотан шнур, который с первого взгляда можно было принять за одну из безобидных фенечек, широко распространившихся в среде современной молодежи. Это было оружие для ближнего боя – тонкая углеродная нить, с двух концов закатанная в шероховатый пластик, чтобы ее было удобно держать обеими руками. Такая нить представляла собой доведенную до совершенства с помощью современных полимерных технологий итальянскую удавку, называвшуюся гаррота.

В экипировке Эрдмана не было лишних вещей, которые могли бы хоть как-то затруднить его передвижение. Легким пружинистым шагом уверенного в себе человека он вышел из кабины, когда та достигла четвертого этажа, и поискал дверь Еремы. На площадке их было всего две; Олег приблизился к той, на которой значился номер «тринадцать».

Он уже подготовил отмычки и, подойдя к двери, сразу же опробовал первую – длинную, причудливо изогнутую, с мелкими насечками насадку для так называемых английских замков. Осторожно, без напряжения, ввел ее в узкую скважину и плавно повернул. Затем, после щелчка, – еще раз.

Сегодня ему светила счастливая звезда. Замок легко отворился. Оглядевшись, Олег бесшумно проскользнул внутрь и аккуратно притворил за собой дверь.

В квартире было жарко и стоял затхлый, чуть прогорклый запах. Такой, какой бывает в нежилых помещениях солнечным летом.

Некоторое время Олег стоял неподвижно, выжидая, пока глаза привыкнут к темноте, царившей в помещении. Когда проявились, словно на пленке, очертания стен, мебели и дверных проемов, он внимательно осмотрелся. Из прихожей вели два коридора: один, по всей видимости, в кухню, а второй – в гостиную. Он выбрал второй.

Гостиная, как и следовало ожидать, оказалась просторной. В ней был электрокамин, кожаный гарнитур из большого дивана и двух кресел, несколько гравюр на стене и ряд галогеновых светильников, свисающих с потолка на тонких проводах. В нише напротив дивана стоял телевизор с гигантским экраном. Слева и справа от него, в углах комнаты, возвышались полутораметровые башни акустических колонок домашнего кинотеатра.

Из гостиной можно было попасть в спальню и кабинет.

В первую – через арку, занавешенную стилизованным под средневековье гобеленом. Во второй – через стеклянную дверь, такую прозрачную, что Олег поначалу едва не прошиб ее лбом.

На этот раз он выбрал кабинет.

Там было несколько высоких, практически до потолка стеклянно-металлических стоек для книг, видеокассет и компакт-дисков. У стены напротив окна, прикрытого горизонтальными жалюзи, стоял компьютер – «Макинтош» из знаменитой и чертовски дорогой «кубической» серии, в которой использовались лишь беспроводные соединения.

Первым делом Олег решил осмотреть компьютер. Включив фонарик, он внимательно обследовал системный блок – монолитный на вид серый куб, стоявший на прозрачной стеклянной подошве, отчего казалось, особенно сейчас, в сумерках, что он просто висит в воздухе. Наконец он отыскал внешне незаметную полоску тактильного пульта и ткнул в то место, где был изображен значок «вкл».

«Мак» запустился практически бесшумно. Замерцал серым монитор, в течение трех секунд загрузилась MacOS, и началось автоматическое подключение к Интернету, о чем возвестил в своем открывшемся «окне» фирменный макинтошевский браузер последней версии. Олег подвинул к себе причудливо изогнутую эргономичную клавиатуру и хотел было прервать этот процесс, но внезапно передумал.

Интересно, какой сайт проставлен в строке браузера по умолчанию, подумал он.

К вящему удивлению Эрдмана, это оказался несерьезный chat.ru – сайт, где собирались поболтать всякие бездельники, девчонки с косичками, прыщавые студентишки с понтами и уставшие от жизни дяди с одышкой.

Он еще раз потянулся к клавиатуре, чтобы выйти из Интернета и обследовать память компьютера, но тут его внимание привлекло происходящее на экране.

Браузер не просто установил соединение с chat.ru. Он сразу же подключился к приватной комнате, разумеется виртуальной, где, как оказалось, уже был посетитель.

То есть – посетительница, поскольку на мерцающем экране тут же появились следующие строки:

Anabel>привет, наконец-то, где ты пропадал, любимый? я так соскучилась, думала, случилось то, чего ты так боялся.., как твои дела?

Некоторое время Олег просто смотрел на буквы – так, будто впервые их видел. Потом положил пальцы на клавиатуру и набрал наудачу:

Erema>привет, любимая.

Глава 2

Волков жил в подвале. Сухом, чистом и относительно хорошо проветриваемом подвале музея Великой Отечественной войны. Бок о бок с ним здесь обитали тощие крысы, которых он каждую ночь для острастки разгонял по норам, зашибая насмерть парочку. Еще здесь были изъеденные молью знамена каких-то дивизий, пулемет системы «максим», новенький и даже в смазке, ящик с солдатскими гимнастерками и несколько проржавевших касок, повешенных на вбитые в стену и такие же ржавые гвозди-"сотки". Всю возможную мебель ему заменял небольшой топчан в углу, под которым Родион прятал укороченный автомат Калашникова с двумя запасными обоймами. Этим «стволом» ему удалось разжиться во время побега из ведомственного госпиталя Конторы, больше похожего на тюрьму, а не на медицинское учреждение.

О том, что он живет в подвале, знал только музейный сторож Акимыч, приходивший сюда исключительно по ночам. В его обязанности входило охранять «эхо войны» от посягательств окрестной молодежи, всерьез рассчитывавшей поживиться оружием с полей второй мировой. Несколько попыток ограбить музей уже было, после чего Акимычу выдали для устрашения «тулку» со снятым бойком – своего рода пугало, которое в случае опасности старик мог использовать разве что как дубинку.

Когда Акимыч обнаружил в подведомственном ему подвале несанкционированного постояльца, то первым делом предложил ему чаю. Взяться за оружие ему и в голову не пришло. Старик и не подозревал, что находился на волосок от смерти, когда спустился в подвальное помещение. Родион, услышавший его приближение, уже держал наготове тяжелый флагшток, которым можно было запросто проломить голову человеку.

Однако этого не произошло. Что-то заставило Волкова в последний момент отложить импровизированное оружие, а Акимыч оказался убежденным пацифистом и за все это время так ни разу и не поинтересовался, какими ветрами его занесло в музейный подвал. Даже не попенял ему за выдернутый засов на двери.

С Акимычем Родион гонял чаи и говорил «за жисть», а днем – спал или шел на Белорусский вокзал, чтобы подработать носильщиком. Когда он там примелькался, местные заправилы наехали на него, чтобы взять дань и растолковать суть бизнеса «по понятиям». Волков даже обрадовался возможности потренироваться на движущихся объектах, проверить, не ослаб ли удар и сноровка за время, проведенное на больничной койке, в прозрачной палате из стеклопластика, обнесенной никелированной металлической сеткой в мелкую ячейку.

Толстяка в грязной робе, местного босса, он поставил на четвереньки точным и сильным ударом в промежность. Тот, побледнев и обмякнув, распластался на пыльном полу подсобки, куда «цеховики» зазвали Родиона, чтобы поболтать «по душам». Несколько шестерок бросились было на его защиту, но Волков так отделал первых двух, что остальные моментально одумались, увидев, как их товарищи с переломанными конечностями скулят от боли.

Он не претендовал на пост босса и сразу же объяснил это неформальному братству носильщиков. Те облегченно вздохнули, и в дальнейшем проблем не возникало: Волкову отвели одну из платформ, и он продолжил работу.

Если бы еще месяц назад кто-то сказал ему, что он будет подносить сумки на вокзале или разгружать вагоны, Родион бы ни за что не поверил и послал бы такого «предсказателя» куда подальше. Теперь же, скрипя зубами, он вынужден был уговаривать самого себя поверить в то, что это ненадолго.

Что вот-вот он разыщет Панкрата, привезет его Басу, реабилитируется в глазах чеченцев и наконец-то плюнет на все с высокой башни.

А пока что Волков продолжал вести подпольную жизнь, по ночам беседовать с Акимычем о политике и потихоньку выяснять, в каком из монастырей Подмосковья мог находиться тот «мерседес», вид которого так хорошо запал ему в память.

О монастыре он впервые услышал от людей, навещавших его в больничной палате. Суровые ребята в штатском (оба – уверенные в себе мачо с квадратными подбородками) проговорились случайно или намеренно, что автомобиль, дескать, находится в собственности духовных лиц, то есть пожертвован каким-то неслабым психом во искупление явно неслабых грехов. Об этом, мол, даже в газетах было написано, раскопали-таки ушлые журналюги.

Родион тогда усиленно симулировал околокоматозное состояние, упрямо игнорируя показания приборов, утверждавших, что он в полном порядке. Он постоянно жаловался на боли в голове, симулировал одышку, терял сознание во время допросов Волков выдержал несколько рентгеновских снимков и томограмму, не обнаруживших абсолютно ничего ни в мозгу, ни в дыхательном аппарате, но был настолько красноречив и убедителен, что врачи в конце концов поверили в его почти полную неспособность самостоятельно передвигаться и уходить далеко от палаты А когда количество охранников, присматривавших за Волковым, сократилось с трех до одного, совсем еще зеленого пацана, он резко «выздоровел» и покинул это неприятное место, оставив после себя труп со свернутой шеей.

Сейчас он жалел только об одном, что не попытался окольными путями выведать у тех, кто его допрашивал, побольше деталей о монастыре. По крайней мере, узнать хотя бы, в какой газете была напечатана заметка о пожертвованном «мерседесе»

Но, предположив вполне резонно, что такой случай не могли обойти вниманием крупнейшие желтые листки столицы, Родион решил в обратном порядке просмотреть все их выпуски за последние полгода Задачу затрудняло то, что он не мог записаться в библиотеку, не имея паспорта. Разумеется, собираясь на охоту за Панкратом в тот злополучный день, Волков вполне сознательно не прихватил с собой удостоверение личности.

Тут ему пришлось положиться на Акимыча. Оказалось, что старик – тот еще кухонный политик и следит за новостями, в силу отсутствия прочих занятий, очень внимательно. В пылу очередного спора о будущем государства Российского он любил достать из кармана очки с гибкими дужками, скрепленные широкой резинкой, водрузить их на нос, принять весьма ученый вид и начать свой монолог с многозначительного «Однако .», за которым следовала порой довольно длительная пауза, заполненная скрипом стариковских извилин Акимыч с удовольствием приносил Родиону старые газеты из ближайшей библиотеки, в архиве которой работал его военный дружок. Предварительно старик сам прочитывал издание и если что-то принимал близко к сердцу, то устраивал с Волковым горячую дискуссию, несмотря на то что новость, которую они обсуждали, была уже недельной, а то и месячной давности.

Его усилия увенчались успехом Через полторы недели после появления в музейном подвале Родион встретил упоминание о «мерседесе» в статье на страницах «Столичного вестника». Кричащий заголовок материала гласил «Дорога в рай вымощена „мерседесами“», а фотографии автомобиля в разных ракурсах занимали едва не половину полосы.

Монастырь назывался Свято-Тихоновским, был «одного возраста с Московией», как писал автор статьи, и находился на расстоянии сорока километров от МКАД, рядом с городским поселком, название которого Родион поспешил выписать отдельно на листе бумаги В тот день они с Акимычем славно поговорили о церкви и вере.

* * *

– Свято-Тихоновский, значит, – пробормотал Марк, еще раз пробежав глазами небольшой (всего-то на шесть страниц, включая аналитическую записку) отчет, подготовленный для него Греховым. – Посмотрим-ка, господа монахи, вашу страничку в Интернете…

Он сидел перед включенным компьютером в бункере центра, попивая крепкий натуральный кофе и дымя хорошей сигарой. В помещении благодаря мощному кондиционеру было не жарко, но и не слишком прохладно – в общем, самые подходящие условия для плодотворной работы.

В строке поиска Марк набрал адрес Свято-Тихоновского монастыря и нажал «ввод». Главная страница открылась мгновенно; на ней было четыре вкладки – «История», «Сегодня», «Карта» и «Жертвую». Ради интереса Эрдман кликнул мышью по последней вкладке, сразу же привлекшей его внимание.

Кроме стандартной формы, которую предлагалось заполнить жертвователю, пожелавшему перевести энную сумму со своего счета на счет монастыря, там имелся список наиболее значительных жертв и жертвователей – разумеется, если последние пожелали оставить о себе какую-либо информацию. В столбце «Анонимы» значился и «мерседес» класса С, причем тут же приводилась его цена в американских долларах. Наверное, для того, чтобы солидная цифра убедила очередного жертвователя быть пощедрее.

Хмыкнув, Марк перешел на вкладку «Карта».

Изучив ее в онлайне, он скопировал стилизованную под старину карту монастыря в отдельный графический файл, увеличил масштаб и распечатал на принтере.

Затем он внимательно просмотрел раздел «Сегодня». Присвистнул, увидев количество послушников: целых сто пятьдесят черноризцев. В монастыре был свой яблоневый сад, огород в несколько аров, иконописная мастерская с собственной древней («Ну, разумеется», – кивнул, прочтя это, Марк) манерой, известной на «всякой русской земле». Кроме этого, имелась и вполне современная многопрофильная больница для нуждающихся, где квалифицированные доктора-волонтеры готовы были осмотреть любого, кто только пожелает пройти обследование. Здесь же был свой, хотя и не очень большой, стационар на двенадцать мест.

Интересно, подумал Марк, они, часом, не по количеству апостолов вместительность стационара подгоняли?

К долгой и весьма подробно изложенной истории монастыря он остался совершенно равнодушен: знание прошлого никоим образом не могло помочь ему в задуманном.

Выключив компьютер, Марк отхлебнул кофе и, затянувшись сигарой, откинулся на спинку причудливо изогнутого, но удобного кресла Затем он подвинул к себе лежавшую на рабочем столе распечатку карты монастыря и принялся внимательно ее изучать. На это ушло минут пятнадцать. Он даже начертил карандашом предполагаемые маршруты проникновения на территорию, расположенную за двухметровой стеной из внушительных валунов. По ней будет легко взобраться, решил Марк, выступов – сколько угодно.

Он еще раз пролистал отчет Грехова. По его данным, машина в монастырь не вернулась. Брошенный «мерседес» был обнаружен дорожным патрулем по эту сторону МКАД. Беглецы бросили его на расстоянии пяти с половиной километров от кольцевой, в районе, который менее всего можно было назвать престижным. Но даже там, где реальная власть принадлежит бандам молодых отморозков, никто не покусился на машину: видно, инстинкт самосохранения все-таки не до конца умер даже в уличных беспредельщиках.

Скорее всего, предполагал Грехов, они пересели в другую машину. По словам Волкова, бывшего силовика, который в тот день был задержан с оружием и двумя резаными ранами, их было пятеро. Четверо мужчин и одна девушка. Этот факт стал для Марка практически неоспоримым аргументом в пользу того, что взлом «Мнемосины» – дело рук либо самого Панкрата, либо его сподручных. Он с удовольствием допросил бы этого Волкова сам, но, к сожалению, тот бежал из ведомственного госпиталя, удачно симулировав тяжелое состояние после потери крови и обманув бдительность как врачей, так и охраны. Видно было, что профессионал.

Марк чертыхнулся. Эта история прямо-таки кишела «бывшими». То нехорошее предчувствие, которое возникло у него с самого начала, только крепло с каждым новым фактом, выходившим наружу. Хотелось закрыть глаза, забыться сном без сновидений и проснуться в другом мире – там, где нет необходимости спасать собственную шкуру ценой чужих жизней.

Он покачал головой в ответ своим невеселым мыслям, хорошо помня, как некоторое время назад на этом самом месте собственноручно убил своего школьного друга. А теперь, получается, заранее раскаивается в еще только предстоящем убийстве этой девчонки из «Титаника».

В то, что такие тонкие метаморфозы в человеческой психике способны вызвать точечные кровоизлияния в мозгу, верилось с трудом. Однако именно так и обстояло все на самом деле.

В спецшколе ГРУ их целенаправленно отучали от слова «убийство», чтобы пусть иллюзорно, на уровне языка, но все-таки облегчить совесть. «Ликвидация» – это звучит нейтрально и даже чуть-чуть научно. Почти что внушает уважение, как фамилия хорошего хирурга перед сложной операцией.

Марк повторил про себя еще раз: «Это – ликвидация. Я не должен думать об этой девчонке как о личности. Такой подход создаст проблемы».

Маленький аутотренинг перед убийством, мелькнула непрошеная мысль. Тьфу, черт!., перед ликвидацией.

Он допил кофе, взял со стола бумаги и ключи от новой, на этот раз – пепельно-серой БМВ, дожидавшейся его на стоянке во внутреннем дворе, и направился в оружейный бокс, который сотрудники отдела в шутку называли «арсеналом». Там находилось все необходимое для настоящего дела – оружие, спецтехника, средства защиты и прослушивания, наблюдения за объектом.

Оружейный бокс представлял собой стерильно чистую комнату, всю заставленную металлическими пеналами, в которых хранилось лучшее мировое и российское оружие.

Марк не задержался там надолго: он выбирал, практически не задумываясь. Пистолет с глушителем, пистолет-пулемет с глушителем и пламегасителем, шоковая и газовая гранаты, два метательных ножа, облегченный бронежилет… На «десерт» он прихватил темно-серый спецкостюм-балахон со множеством карманов-клапанов для оружия и прочих полезных мелочей, а также прибор ночного видения и армейский бинокль с пятисоткратным увеличением. Подумав, отложил еще пару наручников и моток клейкой ленты. Оружие, кроме пистолета, комбинезон и прочее Марк аккуратно уложил в небольшой рюкзак.

Пора было отправляться в путь.

* * *

Человек, который вышел из последнего вагона электрички, следовавшей из Москвы, был одет как все и выглядел ничем не примечательно. На его плече болталась большая хозяйственная сумка, однако она была полной едва лишь наполовину.

Одетый в рабочую одежду, он выглядел как дачник, но никаких садово-полевых инструментов с собой не тащил.

Уже вечерело, и в сумерках на небольшой привокзальной площади городского поселка мелькали огоньки зажженных сигарет. Курили таксисты, подъехавшие к поезду в надежде заполучить клиента. Человек с хозяйственной сумкой оказался единственным, кто к ним подошел, и потому коммерческие предложения посыпались сразу с нескольких сторон, одно другого заманчивее.

Усевшись в машину к парню с рябоватым лицом, Волков – а это был он – попросил подвезти его к Свято-Тихоновскому монастырю.

Водитель оказался набожным, и всю дорогу без умолку рассказывал о безмерной святости «места сего» и о чудесах и явлениях, которые в Свято-Тихоновском монастыре случаются чуть ли не по дюжине в неделю. Очень скоро Родион пожалел, что выбрал именно этого таксиста, и едва превозмог желание заткнуть ему рот хорошей зуботычиной.

Чтобы хоть как-то перевести разговор в более приземленное русло, он с деланным интересом полюбопытствовал:

– А правда это, будто настоятелю местному такую машину подарили, что даже у президента нету?

Водитель улыбнулся сочувствующе и бросил на него не по-мужски ласковый взгляд.

– Во-первых, не настоятелю подарили, а монастырю пожертвовали, – назидательно пояснил он. – Во-вторых, машины этой и нет уже, так что президенту завидовать нечему.

– Как так нету? – боясь, что переигрывает, удивился Родион. – Где же она подевалась? Угнали, что ли?