Инструктор (№13) - Остров смерти

– Какой к черту преступник, что вы мне голову морочите? С кем я разговариваю, где Фалько?

– Вы там задницу оторвите от кресла. А то у вас в сидячем положении голова плохо работает.

Встаньте и стоя меня послушайте. Здесь преступник не игрушечный, а настоящий. И трупы тоже.

Ваш Фалько пытался нас ввести в заблуждение.

Мотивы потом следствие выяснит, а пока он в своей палатке, под домашним, если так можно выразиться, арестом.

С полминуты продолжалось молчание, генеральный продюсер с трудом переваривал новости.

– И что теперь? – наконец выдавил он из себя.

– Занимайтесь другими делами и больше нас не дергайте. Можете дать объявление, что вынужденно пустили материал в эфир – ради спасения жизни заложников.

– Сколько вас там? Почему не можете управиться с одним мерзавцем?! – снова прорезался голос у продюсера.

– Для справок есть краевой пресс-центр МВД.

Я здесь дерьмом умываюсь, а там такие же капитаны сутками груши околачивают. Пускай они перед вами отчитываются!

Тут на связь как раз вышел кто-то из милицейского начальства. Отшвырнув изъятую у режиссера трубку, Белоконь взялся за свою. Голос человека с широкими лампасами он слушал совсем по-другому, даже сигарету загасил:

– Ты что натворил, друг ситцевый? – командиру спецназа почудился скрип генеральских зубов. – Даже простой участковый так бы не вляпался!

– Разрешите доложить? Здесь была очень странная ситуация: Фалько клялся, что все разыграно по сценарию, от других я опровержений не слышал. Не решился в таких условиях сразу отдать приказ стрелять. Виноват, готов понести заслуженное наказание.

– Что ты мне голову на плаху кладешь, какой мне от нее толк? Предупреждал ведь тебя: надо доказать наше право иметь на Алтае свой спецназ.

А ты что доказал? Что надо всех и меня в том числе поганой метлой гнать. Вбухали в вас деньги, оснастили, как «Альфу» и «Омегу», вместе взятые.

А результат позорный.

– Так точно, товарищ генерал, позорный.

В лепешку расшибемся, но исправим.

– Расшибаться больше не надо, – отрезал Феофанов. – Ты мне уже двух расшиб. Жди подкрепления в ближайшие час-полтора. Надо плотно взять этих друзей в кольцо.

Прибытие подмоги почти наверняка означало, что командование придется отдать в чужие руки.

У капитана зачесался язык упросить никого не присылать. Но он понял, что теперь ему уже не доверят.

Феофанов действительно не хотел больше рисковать. Особенно после общения с Кожемякиным. Тот был вне себя после просмотра очередного выпуска телешоу, сказал, что добьется от собственников канала смены режиссера и продюсера.

– А ты пустил дело на самотек! При теперешних средствах связи ты обязан был каждый шаг отслеживать! У меня хороших друзей достаточно, я мог бы кому-нибудь другому этот лакомый кусок отдать. Другие ребята бы полетели, а твои продолжали бы на чучелах да на мишенях тренироваться. Надо было так и сделать…

* * *

…На помощь Белоконю отправлялась другая группа – из Новосибирска. Ее командир должен был принять бразды правления. Феофанов даже не знал, чего им пожелать. Ведомство-то одно, не годиться вроде желать своим дурного. Но если эти легко и быстро разберутся, он со своим нежно пестуемым, с иголочки экипированным взводом окажется не то что по горло в дерьме, а по уши.

Тем временем в палатке на правом берегу Оби Белоконь вкатил себе новую дозу местного обезболивающего. Он подождал, когда укол начнет действовать и сам, своей рукой, стал осторожно вытягивать из раны острый шип. На пояснице ранка невелика, там острие едва-едва вылезло. На животе он без чужой помощи может зашить: есть иголка, есть нитки. Ну их на три буквы, врачей при съемочной группе, пусть противозачаточные средства выдают.

Последнее свое дело он должен довести до конца, стоя на ногах.

* * *

Ладейников очень быстро отловил беглецов.

В километре от барака он разыскал Воробья с Рифатом. Потом вытянул за волосы Веронику, вроде бы надежно зарывшуюся в яму между двумя соснами. Даже если бы цветастая кофта не просвечивала из-под слоя старой хвои, он все равно бы ее отыскал по запаху живого тела.

Телесные запахи были для него особенно отчетливы. Даже в толпе, в метро они никогда не смешивались, всегда существовали каждый отдельно от другого. И в большинстве своем слегка пьянили, как пьянят некоторых мужчин ароматы духов. Ладейников ненавидел всяческие духи и дезодоранты. И здесь на острове наслаждался тем, что они не перебивали натуральные запахи.

Несколько раз Ладейников с наслаждением втянул Вероникин запах. Заметил, как шевелятся бурые и серые старые хвоинки – беглянка мелко дрожала всем телом. «Ну-ка сюда! Ты мне еще споешь „под Земфиру!“».

Связав пленникам руки, преступник погнал их перед собой. Потен решил проверить, как обстоят дела у Забродова – не сгрыз ли тот от бешенства всю кору на сосне.

Увидев опилки и поваленную сосну, Игорь не поверил своим глазам. Не мог Забродов такое сотворить за короткий срок! Даже для бывшего инструктора это чересчур! Но все свидетельствовало как раз о противоположном – смог, сотворил.

Даже если он по-прежнему скован по рукам и ногам, стеснен в перемещениях, надо утроить бдительность. Еще чего доброго нападет сзади, накинет цепочку от наручников… Тогда придется нелегко.

Надеясь на свой нюх, Ладейников тем не менее стал чаще оборачиваться. Но это вовсе не означало, что его одолел страх. Скорей азарт – он наконец поймал то состояние, которого последнее время добивался от жизни.

Вадима он отыскал по стону. Стоя на коленях, тот жевал траву, в которой, он знал, есть целебные свойства. Под воздействием зубной боли он словно обратился в травоядное существо.

– Пошли домой, – благодушно подтолкнул его Ладейников. – Тут столько всего интересного, я чуть было не забыл о твоей черной метке.

Преступник погнал всех пойманных обратно к бараку. Быстро проскочил сам, чтобы не успели среагировать снайперы – благо они не знали точно, где именно его высматривать в густых зарослях. Затем махнул стволом, чтобы входили остальные. Заложники, особенно мужчины, тоже опасались снайперов.

– Нельзя вам, мальчики и девочки, доверять, – резюмировал Игорь в бараке. – Теперь вы оцените, как раньше вам было хорошо!

Стал связывать людей попарно – спина к спине. Сумерки над рекой быстро сгущались, а здесь, под брезентом, было еще темней. Появилась Ольга, большинство заложников с ненавистью отметили, что она ходит свободно, делает, что хочет.

– Вернулся, слава богу, – обняла она Игоря за крепкую загорелую шею. – Я здесь с ума сходила, волновалась!

Если б озвучить внутренние голоса участников этой безумной игры, темнота барака наполнилась бы разными эпитетами: «Сука», «тварь», «шлюха проклятая», «совсем очумела», «думает никто ей не припомнит потом?»

Одна только Вероника смутно ощущала в Ольгиных словах некоторый перебор. Вспомнив, как обрабатывала платиновую блондинку, она заподозрила, что «актриса» в самом деле решилась. Снова проснулись угрызения совести – попадет сейчас Оленька Штурм по-крупному и… пропадет.

В темноте Ладейников казался страшным, глаза его бешено блестели. Вероника хотела кашлянуть несколько раз, чтобы привлечь Олино внимание.

Попробовала издать хоть какой-то звук. Но мысль о том, что, Ладейников первым обернется в ее сторону, сдавила горло. Может быть, всхлипнуть? Это должно получиться!

Никто не обратил внимания – даже товарищи по несчастью. Ладейников с Ольгой были поглощены друг другом, она что-то шептала ему, положив голову на колени. Убийца подозвал бородатого оператора, приказал снимать. Чтобы завтра телезрители увидели и такую, неожиданную для себя сцену.

Даже Вероника, отыскавшая себе женихов с помощью компьютера, удивилась могуществу техники. Чудо природы – человеческий глаз плохо различает детали, а какая-то паршивенькая насадка на объектив все «видит» в темноте.

– Наверное, надо костры разжечь со всех четырех сторон, – нежно воркуя, предложила Ольга. – А то подберутся еще в темноте. Если костры будут гореть, можно сделать дырки в брезенте и подсматривать.

– Нам здесь и так хорошо, – усмехнулся Игорь.

Вероника заметила, какой у преступника обостренный слух. Наверное, даже Ольгин грудной голос не помешает ему расслышать плеск лодки возле берега или выбирающегося из воды пловца.

Вдруг в темноте что-то случилось.

– Пусти, – простонала Ольга совсем другим голосом.

– Дай-ка сюда ключик, деточка моя. Вот молодец.

«Хоть бы дождалась, чтобы он расслабился, задремал наконец! – Вероника в ужасе все поняла. – А где сейчас Илларион? Может быть, уплыл давно с острова? Он и скованный спокойно уплывет… Я виновата, это я Олю надоумила. Что теперь этот подонок с ней сделает?»

Глава 35

– Вадим! – позвал Ладейников. – Ты мою черную метку еще не посеял?

– Н-нет.

– Забираю ее у тебя. Обнаружилась более достойная кандидатура. Она была актрисой…

Кровь застыла у Вероники в жилах, когда она услышала, как напевает убийца. А что сейчас чувствует Ольга?

– Вначале ты покажешь стриптиз. Ты ведь отлично это умеешь. Правда, у нас с музыкой проблемы. Но я позвоню друзьям на берегу, скажу, чтобы пустили в лагере на полную катушку.

Он достал упаковку с каким-то порошком – в темноте тот будто светился. Вероника вспомнила, как он всунул палец в рот бедняге Струмилину.

С Ольгой проделает то же самое. Как бы она ни старалась сжать зубы, придется разжать – никуда не денешься.

Неожиданно Ладейников отбросил Ольгу в сторону, привстал, сдергивая с плеча автомат. Кроме хлопанья птичьих крыльев Вероника ничего не расслышала с внешней стороны палатки. Неужели преступник так неуверенно себя чувствует, что пугается всякого шороха?

Игорь прицелился в брезентовую стенку барака. Вот-вот должна была грянуть очередь и вдруг послышался знакомый всем голос:

– Может, прикроешь меня? Тут метра на четыре ни одного куста.

– Откуда ты свалился? – весело спросил Ладейников, продолжая, тем не менее, держать палец на спусковом крючке. – Я уж решил, что тебе здесь разонравилось!

– Мне никогда здесь не нравилось, тем более теперь. Чувствую, прикрывать ты меня не хочешь.

А если хочешь, то не в состоянии. Так как же мне проскочить эти четыре метра? – Забродов обратился с вопросом как бы к самому себе.

– Ладно, не прибедняйся. Лично я буду рад тебя снова видеть.

Ладейников зажег фонарик и отступил с автоматом еще чуть дальше от входа. Илларион влетел внутрь, словно долго разгонялся. Почти одновременно, дуэтом свистнули две пули, подтверждая его опасения.

– Видишь, что творится? – заметил Забродов.

Он по-прежнему был в кандалах и наручниках. Черная майка теперь не доставала до пояса – оторванной от низа полосой было замотано плечо. В свете фонарика видна была запекшаяся кровь, потеки сверху и до самого локтя.

– Кто это тебя так? – искренне удивился Ладейников.

– На все про все у нас двадцать минут. Давай начинать разговор.

* * *

Они уселись в дальнем углу, на куче хвои. Говорили вполголоса, чтобы не слышали заложники. Ладейников так подвесил фонарик, чтобы самому оставаться в тени, свет падал на человека в черной майке. Расстояние он по-прежнему выдерживал – сидели у противоположных стенок, каждый чувствовал спиной натянутый брезент.

Слух у обоих был особенный, поэтому они могли себе позволить даже на такой дистанции едва шевелить губами.

– Видел я плоды твоих трудов. Половина толщины, как бензопилой срезана, дальше, правда, грубовато. Но все равно – цирковой номер.

– Часы у тебя есть? – заспешил Забродов. – Слушай и следи за временем. Хотел я смотаться отсюда, решил, что слишком дорого мне эти бабки могут обойтись. С распростертыми объятьями идти не мог – наручники не позволяли. Приближался не прячась, в полный рост. И вот – получил «подарок».

– Что же они, мудаки – наручников не разглядели? – недоверчиво осведомился Ладейников.

Он допускал, что Забродову могли слегка попортить шкуру ради какого-нибудь хитрого хода.

Но все равно ему хотелось дослушать. Можно сделать вид, что купился, а потом еще раз прокинуть поганых ментов.

– Если б не моя реакция, валялся бы сейчас в кустах.

– За что они такого героя?

– Знаешь, для кого я герой? Для узкого круга лиц, с которыми вместе служил. А для начальства этих ребят – заноза в самом больном месте. Давние были дела, я думал, все уже в прошлом, ан нет, свербит еще…

Ствол автомата медленно блуждал – то в грудь Забродову смотрел, то в переносицу.

– Кто узнал меня на экране? Разные всплывают варианты, в свое время я не одному начальнику «удружил».

– Сознательный был, за правду боролся?

– Знаешь, как все начинается? Кто-то просит выручить, помочь. Влезаешь, а потом уже трудно остановиться.

– Выходит, получил спецназ команду тебя убрать.

– Выходит, так. Был один враг, стало два.

Разница не принципиальная. Главное, все можно объяснить. К примеру, на тебя списать, если кто из моих старых друзей шум поднимет.

– А что ты такое сказал насчет денег?

– Когда?

– Вначале. Сказал, что слишком дорого тебе эти бабки обойдутся…

– Мне ж Фалько обещал приз в качестве гонорара. Так ему было проще рассчитаться. Пройдет шоу – и я на пьедестале с лавровым венком.

Да еще с бабками из сейфа в придачу.

– А ты сплоховал!

– Сплоховал, когда из игры решил выйти.

Нельзя от больших денег отказываться: дала судьба шанс, значит надо воевать до конца. Судьба не прощает, когда ее подарками не пользуются.

– Размотай-ка повязку, если не трудно.

– Доказывать, убеждать? Запеклось, прихватилось кое-как. Да будь у меня там хоть три дыры вместо одной, все равно тебя это не убедит, правда ведь?

Ладейников почти уверен был, что нанятый Фалько специалист поморщится, но продемонстрирует рану. Потерпит ради пользы дела. Но Забродов не захотел терпеть, и это послужило аргументом не «против» него, а «за».

– Я понял две вещи. Первая: деньги мне все-таки нужны и я не намерен от них отказываться. Второе: всю сумму я в одиночку не подниму. Времени мало. Предлагаю поделить приз поровну.

Не выдержав, Ладейников громко расхохотался.

– Ну, блин, ты даешь. Может, тебе две трети, а мне одну?

– Зачем? Поделим по справедливости.

– Вот они, денежки… Не так уж они много значат. Настоящего кайфа за них не купить, его руками своими вылепить надо. Может, ты постарел, забыл, что это такое?

– Говорить можно много. Но бабки здесь ты не бросишь!

– Зачем бросать? Прихвачу, конечно, они не помешают.

– На этом свете точно не помешают. Хочешь уцелеть, хочешь выскочить – делим пополам.

– Так вот за что ты долю хочешь? Безопасный коридор? Это действительно кой-чего стоит. Так ты с самого начала ради бабок сюда явился? А как же чудеса самопожертвования, когда ты добровольно нацепил на себя эти причиндалы?

Забродов ожидал такого хода мысли и постарался ответить покороче:

– Во-первых, я – профессионал и признаю только трупы врагов. Остальные заношу себе в минус. Во-вторых, Фалько хотел, чтобы шоу продолжалось. Ты как минимум успел бы застрелить Акимову, прежде чем я до тебя добрался. Если б одной Зиной дело не обошлось… – Илларион постарался как можно спокойнее произнести это имя. – Фалько имел бы все основания заявить, что я не справился с работой.

– А сейчас?

– Ты сам видел, что пошло в эфир. Если б ты не стал мочить спецназовцев, для Фалько все продолжалось бы замечательно. Теперь, конечно, я от него гонорара не получу. Потому и предлагаю тебе справедливый дележ.

– Двадцать минут говоришь, потом будет поздно?

– Уже девять с половиной.

Ладейников невольно бросил короткий взгляд на часы.

– Мы с тобой слишком много говорим о прошлом, – продолжал Илларион. – Чего мне тебя убеждать? Тебя скоро вон эти, сверху, убедят. Если б они за мной охоту не открыли, я б не торчал здесь с тобой, не тратил время.

– Разве здесь плохо? Завтра пойдет в эфир еще один выпуск, пусть побалдеет народ.

– Что они увидят? Кто теперь хозяин на острове? Да ты носа отсюда не сможешь высунуть!

Тебя день и ночь будут держать на прицеле.

Ладейников помрачнел, гуляющий туда-сюда ствол замер, нацелившись в точку посредине забродовского лба.

– Прежней игры уже не будет, ты знаешь это лучше меня. Сейчас они не в курсе, где ты сидишь: в том углу или в этом. Но будь уверен, за пределами барака тебе больше не дадут разгуляться.

Ладейников понимал, что Забродов говорит дело, но сейчас больше всего ему хотелось заставить человека в черной майке замолчать. Но два вопроса заставляли преступника слушать Иллариона дальше: что именно тот хочет предложить, с чем связан ограниченный по времени срок?

– Сейчас самое время красиво уйти. Можешь мне поверить: сегодня ночью сюда подтянут дополнительные силы. И тогда уже нам с тобой никак не вырваться.

– Красиво уйти? Что ты имеешь в виду?

– Да в прямом смысле – красиво! Нам тут от спонсоров обломилась вышка, пора бы ее использовать. Прожектора по-прежнему там, помнишь, как они крутились во все стороны? Автоматика несложная, скорость можно выставить даже большую, чем техники Фалько. Если врубить всю эту машину, прожекторы не дадут снайперам вести наблюдение. При ярком свете в прицелах ночного видения ни черта не разберешь. И обычными прицелами они не смогут пользоваться – через долю секунды на освещенном месте станет темно!

Ладейников мысленно представил себе потрясающий эффект такого зрелища. Это светопреставление можно будет еще и заснять. И неважно, что он не сумеет настоять на выходе пленки в эфир. Такую запись телевизионщики сами выдадут, не удержатся.

– Я был рядом с вышкой, выставил реле времени, – продолжал Илларион. – Через три минуты все закрутится. И под такой прощальный концерт мы с тобой исчезнем из-под носа у спецназа.

– Фантазия у тебя работает, уважаю. Только вот не люблю я чужие фантазии, мне больше свои нравятся.

– Ладно. Насильно мил не будешь.

Забродов чувствовал, как здравая, осторожная половина мозга борется под золотистым ежиком с дикой, дьявольской, буйной половиной. Оставшийся здравый смысл доказывал, что не стоит доверять отставному сотруднику ГРУ. Желание выстрелить собеседнику между глаз боролось с жаждой незабываемого красочного зрелища.

Кипение мыслей и страстей продолжалось недолго.

– Просто слинять это убого! Линяют только жалкие твари. Но если ублажишь душу и уйдем в тайгу по лунной дорожке, тогда награда будет щедрой!

– Для верности можно еще вот что сделать…

Глава 36

Преступник неожиданно вышел на связь. Его заявление сразило наповал:

– Торговаться я не намерен. По-любому это конец. Так что пристегните ремни, смотрите и слушайте. А потом приезжайте трупы разбирать.

– Ты что? Сдурел? – преодолевая отвращение, Белоконь пытался уговорить по-хорошему. – У тебя есть все шансы, если будешь себя нормально вести.

– У меня свои нормы. Они выше твоего ментовского потолка!

Белоконь махнул одному из своих бойцов, чтобы поскорей притащили режиссера. Авось Фалько удастся успокоить бандита, ведь прежде они как-то находили общий язык. Но было уже поздно.

На вышке включились прожекторы, мощные снопы света заскользили по темному небосводу, по воде, по соснам и елям.

Снова, как во время памятного ночного конкурса, природа показалась дорогостоящей масштабной декорацией. Только мечи из раскаленного белого света плясали быстрей, будто раскрученные многоруким обезумевшим великаном. И смысл всей этой пляски был другой, зловещий – из накрытого брезентом барака стали доноситься выстрелы.

Даже у привычных к стрельбе спецназовцев мороз пошел по коже от громкого эха, отражающегося от скал по обоим берегам реки. На секунду Белоконь испытал ужас полной беспомощности, какой испытываешь только во сне, когда хочешь бежать и не можешь.

– В моторку, живо! – скомандовал он пересохшими губами.

Всякая скрытность потеряла смысл. Скорость стала важней всего. Прицепив на вершине трос, быстро один за другим скользили вниз засевшие на белокаменной скале снайперы. По приказу капитана двое все-таки остались следить за бараком.

Но, как и обещал преступнику Забродов, мгновенная и резкая смена яркости оказалась наихудшим вариантом освещения.

Плохо натянутый брезент на бараке беспрерывно хлопал от ветра. Похожее на большую армейскую палатку сооружение, то и дело освещалось вспышками, более кратковременными и яркими, чем вспышки молнии. Глаза непрерывно слезились, и это затрудняло наблюдение.

К тому моменту, когда моторка оторвалась от правого берега метров на двадцать, оба снайпера различили с вершины скалы три одновременно выскочившие из барака фигуры. Если б две, сориентироваться было бы проще – отморозки-преступники покончили с грязной работой и надеются унести ноги. Но третья путала карты.

При стабильной освещенности фигуры удалось бы опознать в оптическом прицеле. Но в беспрерывном мерцании это было сложно – тем более в течение секунды.

На ее исходе оба снайпера успели отсеять одну, менее габаритную фигуру, что-то прижимающую к груди. Но стреляли уже вдогонку… Возможно, и попали, но приблизившийся луч прожектора не нащупал возле барака тел.

– Блин… Ушли.

Еще несколько пуль было выпущено по предполагаемой траектории движения.

– А кто третий – ты понял?

– Оставили заложника на закуску. Одного ведь проще тянуть, чем целую ораву.

Еще через несколько секунд моторка на полной скорости проскрежетала днищем по камням, потом проехалась по траве, оставляя темный след. Высадившимся на острове спецназовцам не пришлось долго бежать, чтобы ворваться в барак.

– Все на пол! Лежать!

На пол не свалился только один кандидат наук Струмилин, привязанный к деревянной стойке.

Его руки были связаны впереди, но так, чтобы могли удержать автомат. Первые несколько выстрелов в потолок кандидат сделал по требованию Ладейникова. Уходя, Игорь приказал продолжать.

– Будешь стрелять, я больше не вернусь. Перестанешь – жди обратно.

Это прозвучало более чем убедительно, и Вадим выстрелил даже теперь, в присутствии спецназовцев. Те обязаны были реагировать мгновенно, но биологу повезло – его не кончили на месте, а вырубили ударом приклада по скуле.

– Стоп! У мужика руки связаны!

– Ладно, очухается.

– Где они?

Вопрос был задан Диане, лежащей лицом вниз, но живой. Та не успела еще повернуться и ответить, а спецназовцы уже ринулись в глубь барака светить по всем углам – авось преступники замаскировались среди заложников.

Командир бы и сам высадился на остров, несмотря на потерю крови. Но он не мог быстро двигаться и не хотел отвлекать бойцов, превращая в носильщиков. Он приближался на лодке вместе со второй партией спецназовцев.

– Нету, ушли суки, – выскочили навстречу те, кто успел прошерстить барак.

– А заложники? Живые есть?

– Вроде все живы. Надо будет врачам показать.

Мельком заглянув в барак, Белоконь убедился, что нет там ни следов, ни запаха крови. Он тут же потерял к выжившим интерес, даже не отдав команды развязать пленников. Все внимание, все способности ослабевшего от ранения командира сосредоточились на главном – на паре преступников.

* * *

Перед выходом Ладейников снял с «напарника» черную майку без рукавов и натянул на себя поверх легкого, плотно прилегающего к телу бронежилета – одного из тех, которыми Феофанов оснастил свой дорогой сердцу взвод. Второй из трофейных бронежилетов нацепил на Забродова.

Теперь их легко спутать: головы у обоих не страдают от избытка волос, фигуры одинаково крепкие. Снайперы должны среагировать мгновенно, значит будут различать, с одной стороны, черную майку, с другой – бронежилет поверх голого тела. Если отставник успел договориться с ментами, значит его первым шлепнут на выходе из барака…

Все трое удачно проскочили несколько метров открытого пространства: чуть раньше Илларион, следом бородатый Илья с камерой и мешком денет на спине, подталкиваемый в спину стволом автомата. Мешок не помешал бы Ладейникову эвакуироваться с острова, но мог бы послужить еще одной меткой для опознания.

Хотя кандалы задерживали продвижение Забродова, Ладейников не собирался облегчать «напарнику» участь. Илларион прекрасно понимал, что может в любой момент получить пулю в спину, но думал только о том, как бы увести преступника подальше от барака.

Приметил по пути сосенку, сломанную и очищенную от веток кем-то из игроков – наверное, для того чтобы вешать котелок над костром. Переломал тонкий ствол надвое, получив короткую палку. В самый раз, чтобы упираться здоровой рукой и толкаться ногами, совершая в кандалах скачки длиной в два нормальных шага.

«Ладейников стрелять пока не станет. Оставит меня на случай, если я все-таки работаю на спецназ и охота идет только за ним».

Спецназ успел удостовериться, что в бараке остались только заложники. Теперь они прошивали очередями лес, стреляли на всякий случай по реке – в том хаосе света и тьмы, который царил вокруг, огонь можно было вести только на авось.

Ладейников приказал Илье снимать на ходу – даже сквозь заросли свистопляска прожекторных лучей выглядела впечатляюще. Забродов понял, что не ошибся: не на Корыстолюбии можно было поймать на крючок преступника, даже не на жажде оказаться в центре внимания. Сильней всего Ладейниковым владела страсть к неожиданным, броским эффектам. Если бы она не соединялась с патологической жестокостью, он бы мог, наверное, переплюнуть Фалько в качестве режиссера.

Когда прожектор светил навстречу, в лицо, деревья с ажурными своими лапами казались на фоне раскаленного до белизны потока черными, плоскими, вырезанными из бумаги. Сдвигаясь в сторону, мощный луч окрашивал хвою. Только не в естественный цвет, а в мертвенно-фальшивый.

Разогнавшийся к ночи ветер раскачивал деревья все сильней. Казалось, все на острове кипело, размешиваемое световыми лучами.

Свет создавал много ложных фигур. По пути Забродов с Ладейниковым не раз замечали, как небольшие деревца кажутся человеком, поднявшим руки кверху или изготовившимся стрелять сразу из двух автоматов со странно кривыми дулами. То же самое должны были видеть и спецназовцы.

Долго такое не могло продолжаться. В темноте спецназ, оснащенный прицелами ночного видения, получил бы несомненное преимущество. Легко было предположить, что прожекторы на вышке расстреляют. Но все-таки Ладейников разозлился, когда одно из вытаращенных вращающихся очей лопнуло, разнесенное вдребезги.

– Суки! Такую картинку портят.

Казалось, это обстоятельство больше волнует его, чем сохранность собственной шкуры.

Не имея возможности глядеть под ноги, оператор очередной раз споткнулся и Ладейников очередной раз удержал его, ухватив за шиворот.

– И ты, козел, камеру дергаешь. Разобьешь – на месте прикончу.

– Я не могу все сразу: бежать и снимать, – пожаловался Илья.

– Можешь!

Погас со звоном еще один прожектор. В просвете между деревьями сверкнула глянцевой чернотой вода – Забродов давно приметил этот крохотный заливчик, где можно было безопасно выйти к воде и нырнуть под прикрытием плотных кустов.

Глава 37

Заложники оставались в бараке по-прежнему связанными. Минут пять все молчали, будто боялись голосом притянуть к себе шальную пулю.

Прижатые попарно спинами могли залечь только набок.

Ольга, привязанная, как и Струмилин к деревянной стойке, лечь не могла. Но ужас, пережитый при упоминании о черной метке, так сдавил ее сердце, что звуки выстрелов казались не опаснее щебета птиц. Лишь бы только Ладейников не вернулся и не заставил ее показывать перед смертью стриптиз.

После приступа страха все иллюзии растворились, словно в соляной кислоте. Она с отчетливостью поняла, что последние годы жила иллюзиями.

Нет у нее никакого таланта, кроме фигуры с длинными ногами. Ну, может быть, еще густые, платинового оттенка, волосы.

Все те дельцы-мужчины, на которых она работала – в квартирах, нанятых для съемок «фильма» или на сцене ночного клуба, – все они использовали ее, время от времени подбрасывая красивые слова о таланте, перспективах чего-то более серьезного. А сами относились как к самой настоящей шлюхе.

Ей стало так горько, что в самом деле захотелось смерти. Если бы только Ладейников не стал над ней издеваться, она бы сейчас спокойно приняла его возвращение…

Только один человек не боялся никого и ничего. Кое-кто из заложников испытывал даже зависть к Струмилину, которого спецназовец вырубил ударом в скулу. Везет же мужику: черную метку заработал, так ее передали Ольге, народ колотится от страха, а он лежит себе, будто дремлет. Очухается, когда худшее уже останется позади. Поболит башка, потом пройдет.

Заживет кровоподтек на скуле. А тут лежишь и чувствуешь, как душа от страха крошится в пыль.

От ветра хлопал брезент, и всякий его хлопок заставлял людей вздрагивать. В отличие от автоматных очередей, этот звук выстреливал над самым ухом, и каждому из пленников казалось, что выстрел предназначен лично для него.

– Больше не могу, – простонала Вероника. – Заберут нас отсюда или нет?

– Худшее мы уже проехали, – попытался успокоить ее и себя Рифат. – Больше всего я этих, в камуфляже, испугался. Думал, что будут мочить направо и налево.

– Господи, зачем я сюда влезла? Это был лучший год в моей жизни, и мне неудержимо захотелось его испортить!

– Ты еще помнишь о той жизни? Мне кажется, я здесь, на острове, родился, жил и здесь же умру.

– Только не каркай. Мы или кончимся или выберемся отсюда все вместе.

Послышалось всхлипывание – плакала Ольга, хороня свои глупые надежды. Вероника вспомнила, на какой риск толкнула подругу. Теперь она воспринимала Ольгу как близкого человека, перед которым ужасно провинилась.

– Это с самого начала была дурацкая идея.

Почему ты не послала меня подальше?