— Так вы из ФСБ? — задала идиотский вопрос Ершова.

— Конечно. Но у меня к вам разговор не совсем чтобы официальный.

— Я понимаю, был бы официальный, вызвали бы повесткой.

— Зачем? С журналистами мы стараемся дружить — Толик сел к столу и окинул комнату настороженным взглядом, пытаясь сразу же определить, часто ли бывают мужчины в доме. В его планы не входило встречаться здесь с кем-нибудь, кроме хозяйки и Екатерины Ершовой, если, конечно, она сейчас еще в городе.

Он задержал взгляд на двери, ведущей а спальню, но затем слегка улыбнулся. Судя по беспорядку, царившему в квартире, гостей тут сегодня не ждали, значит, не будет и лишних свидетелей.

«Вот те на, — подумала Ершова, — небось, про меня пришел выпытывать. Высчитали же, сволочи! Но ангел-хранитель пока еще парит надо мной, за Лильку меня принял».

Превозмогая волнение, скрестив на груди руки, чтобы не бросалась в глаза их дрожь, Катерина села в кресло.

— Мы разыскиваем одного человека, — вздохнул Толик.

— Мужчину? Женщину? Ребенка? — поинтересовалась Катя.

— Я понимаю ваше настороженное отношение к ФСБ, но, поверьте, ей ничего не угрожает.

— Значит, женщину все-таки?

— Мне известно, что она ваша подруга.

— У меня много подруг, но еще больше женщин называют меня своей подругой.

Толик сдержанно засмеялся. И тут Катя на застекленной полке заметила аккуратную рамочку с Лилиной фотографией, сделанной совсем недавно. На ней Лиля мало походила на сегодняшнюю Катю. "Фотография чертова!

Надо бы как-нибудь незаметно к ней подобраться и повернуть изображением к книгам. Лилька.., фотография…" — эти слова молнией пронеслись в голове Ершовой.

И тут она поняла, почему лицо мужчины показалось ей знакомым, она вспомнила фотографию, которая лежала в ее сумочке: трое мужчин, стоящих недалеко от белого «Опеля». «Это он — седой! — беззвучно шевельнула губами Катя и почувствовала, как останавливается сердце. — Немного благообразный из-за седины, внушающей доверие, но весь какой-то бесцветный…»

— Вы, кажется, не слушаете меня? — проговорил Толик.

— Нет, что вы, я просто задумалась. Столько дел, да и гостей жду с минуты на минуту.

"Боже мой, что я несу!? Зачем я вру о гостях? — Катя ощутила, как кровь сходит с лица. — Нельзя показывать, что я волнуюсь. Боже мой, что же делать? И самое страшное, сумка с фотографиями стоит на столе прямо перед ним. Если бы он знал о них! Кстати, а что он знает?

О фотографиях я никому, кроме Лильки, не рассказывала, а ее можно пытать, ничего не вспомнит, пьяная была.

Катя, возьми себя в руки! На мне столько косметики, вряд ли он заметил, что я побледнела. Вот уж, не знаешь, где найдешь, где потеряешь! Надо попытаться убедить его в том, что я верю, будто он из ФСБ, наговорить ему всяческой чуши, лишь бы только ушел отсюда, а потом самой сматываться".

— Да, я еще не сказал, как зовут вашу подругу.

— Да-да, — пролепетала Ершова.

— Она фотограф, Екатерина…

— Ершова. А в чем, собственно, дело? Почему она вас интересует?

— Вы знаете ее или нет?

— Мы с ней знакомы, виделись, встречались.

— В последние дни тоже?

— Нет, что вы! Я видела ее в последний раз… Боже, дай мне память, месяца три тому назад.

— В Питере или в Москве?

— Конечно, в Москве, — вырвалось у Ершовой.

«Какого черта я вру? — подумала она, заметив настороженность во взгляде собеседника. — Если он приперся ко мне, то наверняка знает, что я в Питере. Вконец запуталась! То думаю о себе, как о Лильке, то думаю о себе, как о Кате. Раздвоение личности, признак шизофрении. Правильно, вранье еще никого до добра не доводило».

— Придется-таки мне сказать вам всю правду, — усмехнулся Толик, положив перед собой на стол руки, сжатые в кулаки. — Я разыскиваю Екатерину Ершову для того, чтобы обеспечить ее безопасность, и мне абсолютно точно известно, что она сейчас в Питере, что вы с ней встречались. Мне известно и то, что она живет у вас.

Ершовой сделалось совсем плохо. «Так вот оно что? — дошло, наконец, до нее. — Малютина убили не простые бандиты, а люди из ФСБ, и теперь спецслужба разыскивает меня, чтобы уничтожить как свидетеля».

Она попыталась подняться, но ноги не слушались.

Страх буквально парализовал тело.

— Вы зря пытаетесь скрыть от меня то, что вам известно, — в голосе Толика уже сквозили металлические нотки. — Мне нужно обеспечить ее и вашу безопасность, только и всего. Она не рассказывала вам о фотографиях?

— Погодите, погодите… — Катя полуприкрыла глаза, боясь встретиться взглядом с Толиком, обхватила голову руками. — Да-да, я вас понимаю, понимаю.., но поймите и меня.

— Она просила вас никому не рассказывать о встрече? — подбросил спасительную идею Толик.

— Да. — ухватилась за нее Катя. — Но раз уж вы пришли, раз уж вам все известно… Да, она встречалась со мной совсем недавно, я даже предложила ей пожить в моей квартире, но она отказалась. Сказала, что остановится в гостинице.

— В какой?

— Не помню. Не то… — Катя осеклась, ей не могло прийти на ум ни одного названия питерской гостиницы, в голову лезли лишь московские, и она боялась себя выдать этим. — Не помню, что-то связанное с морем, абсолютно дурацкое название. А потом она мне позвонила и сказала, что уезжает из Питера — далеко-далеко, она, знаете ли, уже летит куда-нибудь или катит, далеко-далеко. Вы не там ее ищете.

— Знаете что, — уже с угрозой в голосе проговорил Толик, — пока вы пытаетесь обмануть меня, вашей подруге грозит расправа со стороны бандитов.

— Каких?

— Вот этого мне не хотелось бы говорить. Так что вспоминайте быстрее.

— Давайте я вам кофе приготовлю? — выпалила Ершова осмысленную фразу, и сама удавилась тему, что ей это удалось сделать с первой попытки.

— Да-да, кофе. Но я бы предпочел, чтобы вы сказали все сразу.

— Нет, кофе нужен для меня. Мне плохо думается без кофе. И вам тоже неплохо будет выпить чашечку.

Кате хотелось схватить сумочку и спрятать ее подальше. Но как это сделаешь, если сумка с фотографиями стоит посреди стола, незаметно к ней не подберешься?

«Я уже не могу, — подумала Ершова, — еще немного и сдохну от страха. Спасибо ангелу-хранителю, но, кажется, даже он сейчас меня не спасет. Если Малютина убили люди из ФСБ, то мне — крышка. Кому звонить? К кому бежать за защитой? Может, отдать ему фотографии и поклясться, что ни одна живая душа не узнает о них?»

Катя боком двинулась в кухню.

— Я мигом.

— Если можно, побыстрее.

Она прикрыла за собой дверь и взяла в руки спичечный коробок. Спички от волнения ломались в пальцах, не зажигались. Наконец, огонек заплясал на кончике тонкой деревянной палочки. Но Катя разволновалась так, что зажгла огонь не сразу. Расплескивая воду, она поставила джезву на огонь, взяла со стола трубку радиотелефона и застыла, не зная, что с ней делать. Кому она могла позвонить в Питере? Кто бы мог ей сейчас помочь?

— Извините, но я спешу, — дверь на кухню подалась и Катя, прежде чем успела подумать, зачем это делает, спрятала трубку за пояс джинсов, одернула свитер, широкий и свободный.

Толик шагнул в кухню:

— Пока вы раздумываете, вашу подругу могут убить, — он сказал это жестко.

— Я и в самом деле не помню, как ее отыскать. Да-да, в самом деле, не помню! Гостиница.., она обещала мне потом перезвонить, но…

— Вы лжете!

— Неужели я бы стала рисковать ее жизнью?

— Только что вы сказали, будто она звонила вами сказала, что уезжает.

— Я предупреждала его, без кофе не умею думать.

Кофе закипел, побежал пеной через край джезвы Толик протянул руку и повернул кран на газовой плите.

Катя схватила джезву за длинную металлическую ручку и подняла ее. Вскрикнула, ощутив, как металл обжег пальцы, Джезва перевернулась, кофе вылился на стол, забрызгал свитер.

— Извините, я сейчас вытру. Нужно замыть свитер, видите, пятно. — Она бросилась в комнату, но только сейчас вспомнила о странной планировке Лилькиной квартиры, где вход в ванную — прямо из кухни, медленно повернулась и направилась в ванную комнату. Закрыла дверь и щелкнула задвижкой. Открутила маховик крана. Горячая вода с шумом полилась в широкую белоснежную раковину Ноги подкашивались. Скользя спиной по холодному кафелю. Катя ощутила, как на глаза наворачиваются слезы.

"Все, это конец, — пронеслось у нее в голове. — Еще немного, и он поймет, что я никакая не Лилька. — Вода с шумом разбивалась о дно раковины, брызги летели во все стороны, некоторые попадали на лицо Ершовой, обжигали ей кожу. — Неужели так глупо может кончиться моя жизнь? — Катя вздрогнула. — Лиля вернется не скоро и обнаружит в квартире мой труп… Совсем недалеко от меня, за стенами, люди… Ну почему я не умею проходить сквозь стены? Это ловушка, ловушка! — Катя почувствовала себя плохо, прижала руки к груди и сложилась пополам. Телефон больно впился антенной в живот. — Это единственный шанс. — подумала Ершова, медленно вытаскивая трубку. — Выйти из ванной у меня не хватит духу, я не смогу дольше врать, не смогу дольше притворяться. Но кому?

Кому я смогу позвонить? Если ФСБ организовало убийство, то мне в этой жизни больше ничего не светит.

Единственный шанс уцелеть, так это сделать гак, чтобы сюда пришли непосвященные в страшные события-люди".

Непослушным, похолодевшим пальцем Катя принялась тыкать в кнопки. Толик, стоя на кухне, прислушивался к шуму воды. Поведение хозяйки квартиры было подозрительным. За чужого человека, пусть даже за лучшую подругу, так не переживают. «Наверняка эта сучка знает больше, чем говорит», — Толик отвел полу пиджака и расстегнул кобуру.

Стрелять в квартире, естественно, он не собирался, но знал, что вид пистолета развязывает языки и более решительным людям, чем трясущаяся от страха женщина. Он вспомнил о сумочке, стоявшей посреди стола, и тут же сообразил — хозяйка никогда не поставила бы сумку на стол, для таких вещей в доме всегда есть специальное место. Так могла поступить только гостья!

Он метнулся в гостиную и расстегнул сумку, оказавшуюся неожиданно тяжелой. В ней лежал разобранный на две части фотоаппарат. «Солидный, профессиональный!»

Толик двумя пальцами за уголок подцепил записную книжку и быстро принялся листать ее. На секунду задумавшись, резко провел пальцами по квадратикам с алфавитом, остановившись на букве "Е". Отвернул страницу, пробежался взглядом по густо исписанным строчкам. Губы его тронула ехидная улыбка. Телефона Ершовой в записной книжке не оказалось, зато на другой странице отыскался телефон Лильки. Вдобавок перед ним был написан код Питера.

Сомнения развеялись окончательно, когда Толик, пролистав еще пару страниц, нигде не обнаружил кода Москвы, хотя все иногородние номера были записаны с кодами.

— Ну вот и все, — проговорил себе под нос Толик, вытаскивая из кармана фотографию Кати Ершовой.

Хватило всего лишь пары секунд, чтобы окончательно убедиться: женщина, находящаяся сейчас в ванной, не хозяйка квартиры, а ее московская гостья — та, которую он искал. Предстояло сделать совсем немного: вытрясти из нее фотографии и негативы.

И тут Толик услышал короткое попискивание. Ему сперва показалось, что оно доносится с невысокого комода, стоявшего неподалеку от окна. Рванулся к нему, поднял несколько газет, но телефона не обнаружил. Попискивание смолкло.

— Черт, где это? — он метнулся вдоль стены, но не увидел даже телефонного провода, спрятанного под плинтусом.

Наконец догадался отвести плотную штору. На широком подоконнике стояла телефонная база — подставка для трубки радиотелефона. Горящая рубином индикаторная лампочка свидетельствовала о том, что сейчас идет разговор. Тихо выругавшись, Толик намотал провода на руку и вырвал их из плинтуса. Затем выхватил пистолет и бросился к двери, ведущей в ванную комнату, припал к ней ухом.

— Алло! Алло! — услышал он испуганный женский шепот. — Алло, ответьте! Куда вы пропали?

Толик медленно перевел затвор и положил ладонь на круглую дверную ручку. Попытался повернуть ее, но та, сдвинувшись совсем чуть-чуть, дальше не подалась. «Защелка опущена, будь она неладна!» — догадался бандит и замер, прислушиваясь.

Катя, набрав номер милиции, успела сказать немного: назвала лишь Лилькину фамилию и адрес, а затем связь внезапно оборвалась. Трясясь от страха, она смотрела на сделавшуюся внезапно безжизненной телефонную трубку, передвигала колодку выключателя, шептала в микрофон:

— Алло! Алло!

И тут она услышала за дверью странный звук. Дверная ручка чуть заметно повернулась, затем, явно придерживаемая с другой стороны, вернулась на место. И Ершова сообразила: человек, ждавший ее на кухне, понял, что она звонит, и оборвал провода, лишив связи с миром. А теперь, стоя под самой дверью, он ждет, когда она выйдет. О том, как поведет себя фээсбэшник дальше. Катя старалась не думать. Как — это неважно, в том же, что с ней произойдет, сомнений не оставалось.

«Кричать? — подумала Катя. — Дверь хлипкая, вмиг вылетит, дом же старый, с хорошей звукоизоляцией. Моего крика никто толком и не услышит. Теперь можешь и на людной улице кричать сколько влезет, никто из прохожих даже не обернется, все сделают вид, будто тебя не замечают».

Взгляд Кати упал на полочку, укрепленную рядом с умывальником и заставленную шампунями, гелями. Длинные, чуть тронутые ржавчиной ножницы торчали из высокого стакана. Катя медленно протянула руку и сомкнула пальцы на их холодных колечках. Ножницы, как показалось женщине, оглушительно звякнули, когда она трясущейся рукой доставала их из стакана.

— Вы скоро? — донесся до ее слуха деланно спокойный голос незваного гостя.

«Наверное, понял, что я его обманывала, — подумала Катя, — иначе не говорил бы так спокойно».

— Вы скоро? Вы живы?

Ершова попыталась выдавить из себя «да», но лишь что-то невнятно просипела.

— Эй, выходите! — дверь несколько раз дернулась, и этот тревожный звук вывел Катю из оцепенения.

Она, не поднимаясь, на корточках, отползла в угол, выставила перед собой ножницы. Ершова жалась к холодному кафелю, словно и впрямь надеялась пройти сквозь стену. Под ногой предательски звякнула банка, закрытая полиэтиленовой крышкой. Банка завалилась на бок и, звеня, покатилась по полу, внутри плескалась ядовито-желтая жидкость.

Дверь еще несколько раздернулась:

— Открывай — крикнул Толик, уже не заботясь о том, чтобы его голос звучал ласково.

Затем ударил ладонью в дверь, словно пробовал, крепко ли та держится на петлях.

Катя подхватила банку. Из-под неплотно прилегающей крышки уже успело вытечь немного жидкости, пахнущей неприятно и едко Разобрать, что именно написано фломастером на куске пластыря, приклеенного к банке, было невозможно, синяя надпись уже давно расплылась от влаги. Но сомневаться в том, что внутри находится какая-то едкая дрянь, не приходилось, об этом свидетельствовали запах и мгновенно ставшие скользкими пальцы.

— Открывай, а то хуже будет! — на это! раз Толик ударил в дверь ногой, пока еще не собираясь ее ломать.

Он хотел лишь напугать женщину, понимая, что несложно довести ее до истерики, а потом, у плачущей. попробуй выудить нужную информацию. Он собирался для начала лишь слегка припугнуть ее не насилием, а только угрозой его применения. По опыту Толик знал: в таких ситуациях слабонервные предпочитают рассказать все, что они знают, и потом с ними можно легко расправиться. Человек же, напуганный до безумия, способен броситься на противника, значительно превосходящего его в силе.

— Чего тянешь? Открывай! Тебе что, двери не жалко?

Катя содрала с банки покрытую белым налетом полиэтиленовую крышку. У нее даже запершило в горле от едкого запаха. Она с ужасом смотрела на то, как плещется в стекле желтоватая жидкость.

— Не поздоровится тебе! Не поздоровится! — шептала она.

— Открывай, сука!

Ершова уже настолько пришла в себя, что смогла ответить:

— Отойди от двери, тогда открою Она понимала, силы не равны, и мужчина ее не послушается. Но интуиция ей подсказывала: «Тяни время. Катя!»