Ночной дозор (боевик) (№1) - Ночной дозор

Руководитель группы, капитан, прошелся по залу. Из всех компаний наиболее подозрительной ему показалась лишь одна, состоящая из трех мужчин, одного в возрасте и двух молодых. Он отозвал омоновца от их столика.

— Документы проверил?

— Так точно!

— Полный порядок или не совсем?

— У них всех питерская прописка, и не вчера проставленная.

— Это еще ничего не значит, — пробормотал капитан. — Найди-ка мне метрдотеля.

Метрдотель, как с удивлением заметил капитан, испарился, как только включил свет. Его отыскали на лестничной площадке, он стоял и курил, беседуя с охранником ресторана. Но метрдотель вместо того, чтобы выслушать вопрос капитана, тут же сделал ему выговор:

— Мне посетительница жаловалась, что вы без стука в женский туалет ворвались.

— Знаю, вы уже говорили, что мы наделали слишком много шума в вашем ресторане, — усмехнулся капитан.

— Это так, к слову. К счастью, наши посетители понимают, с кем приходится иметь дело, поэтому претензии у них только к вам, но не ко мне.

— Вот и отлично. Как долго у вас сидят эти посетители? — капитан говорил негромко, так, чтобы его не могли слышать трое мужчин за столиком.

— Которые? — метрдотель окинул взглядом зал, хотя прекрасно понял, о ком идет речь.

— Трое мужчин за моей спиной — один старый, двое молодых.

— Седой — не всегда означает, что старый, — метрдотель гордо ладонью поправил начинающий седеть чуб.

— С какого часа они в вашем ресторане?

— Не знаю, я за ними не следил.

— Кто-нибудь может ответить на мой вопрос?

— Официант, который обслуживает столик, — и, даже не глядя в сторону официанта, метрдотель поманил его рукой. — Подойдите, пожалуйста, господин омоновец интересуется, — метрдотель слегка кивнул, давая понять капитану, что издевается над ним. «Господин капитан» прозвучало бы полуиздевкой, a «господин омоновец» звучало мерзко. — Так вот, господин омоновец интересуется, долго ли сидят в нашем ресторане трое господ за круглым столиком.

— Сейчас я вам точно скажу, — официант вытащил из нагрудного кармана тонкую книжечку с разграфленными страницами, которой он пользовался, принимая заказы.

Там чернели страшные каракули, закорючки и крестики.

Больше трех букв от слова официант не писал: к чему? Ему сокращения понятны, а большего и не надо. — Так, так, так… — приговаривал он, ведя по записям коротко подстриженным ногтем — Первую бутылку водки они заказали два с половиной часа тому назад. Вторую — час. А сидят, может, и раньше Сперва супчику поели… Вот, три луковых супа и салат из крабов, а уж потом им, наверное, выпить захотелось.

Капитана же интересовали люди, которые появились в ресторане, самое большое, час тому назад.

«Да, — подумал он, — не зря мне эта троица показалась слишком пьяной для людей, час тому назад стрелявших из автоматов, убивших крупного чиновника, двух его телохранителей и одного омоновца».

На всякий случай он скользнул взглядом под стол, вдруг там стоят не портфели бизнесменов, а чемоданчики или спортивная сумка с оружием. Но ни сумки, ни чемоданчиков, ни даже портфеля там не оказалось.

«Фирмачи, — подумал капитан. — Наверное, из офиса вышли, вещи на рабочих местах оставили».

Вся операция по обыску ресторана не заняла и четверти часа. Наконец последний омоновец покинул зал ресторана. Метрдотель выглянул за дверь, чтобы убедиться, что непрошеные гости покинули заведение надолго. После этого он вышел на середину зала, приложил правую руку к сердцу и громко сказал:

— Уважаемые господа! Приносим свои извинения за некоторые неудобства.

Посетители, большинство из которых принадлежало к людям, ведущим самостоятельный бизнес, с сочувствием восприняли тираду метрдотеля. Кому, как не им, было знать нравы ОМОНа!

— Теперь, надеюсь, ничто не омрачит ваш отдых, — и холеный метрдотель картинно шагнул к распахнутому электрощиту.

На этот раз он гасил свет постепенно, как в театре.

Сперва щелкнул один пакетник, за ним второй, следом третий. Вновь стали видны исчезнувшие было в ярком свете свечки на столиках. Зажглись рубинчики сигарет, люди вернулись к приятным разговорам.

— Все в порядке, — проговорил Толик, глядя на молодых бандитов.

— А я, честно говоря, немного струхнул, — признался Сашок. — Он как сказал «ваши документы», я подумал: вот те на, нет их у меня! Смотрю, Толик, ты полез в карман, и я, как дурак, тоже лезу. Оказывается, паспорт мой в кармане пиджака лежит, а я же его туда не клал.

— Думаешь, зачем я вас просил с утра мне паспорта отдать? ?

— Я и не понял.

— Если что-нибудь не понимаешь, то лучше и не делай.

Толик и двое его подручных провели в ресторане еще часа четыре — ровно столько, чтобы успеть протрезветь.

Они уже ели безо всякого аппетита, пили только минеральную воду и тоник, несмотря на то, что крепкое спиртное оставалось в бутылках.

— Лучший способ избежать похмелья, — объяснял Толик, — это не ложиться пьяному спать, а протрезветь на ногах.

— Не всегда получается вовремя остановиться, — признался Сашок.

— Но сейчас же ты не пьешь?

— Это потому, что ты рядом, Толик. С тобой спокойно и хорошо.

Толик вскинул руку и посмотрел на часы:

— Можно сваливать. Думаю, теперь уже повсюду спокойно.

— Нет, — покачал головой Шурик, — они долго еще не успокоятся. Такого клиента…

Толик приложил палец к губам и усмехнулся:

— Но мы-то тут ни при чем! Мы в ресторане пьянствовали при свидетелях.

Мужчины громко рассмеялись и, подозвав официанта, расплатились, щедро оставив на чай, а затем вразвалочку двинулись к выходу.

Внизу уже ничего не говорило о том, что сегодня здесь побывал ОМОН, наверху, на втором этаже, гудел весельем зал.

Метрдотель вышел проводить своих постоянных клиентов, Толика он знал прекрасно, тот бывал здесь не реже одного раза в неделю и всегда щедро расплачивался. Метрдотель Толика уважал, никогда тот не устраивал в ресторане безобразных сцен. Правда, бывало, что напивался в дым, но и тогда вел себя сдержанно, в драку не лез, к женщинам не приставал.

— Ну, что ж, — метрдотель крепко пожал руку Толику и подмигнул двум молодым бандитам, — заходи, Анатолий, всегда тебе рады. Лучшие места твои и лучшие девочки тоже.

— Ты же знаешь, Савелий, я девчонками с улицы не интересуюсь. Выпить — всегда пожалуйста, а бабы — нет.

У меня к ним свои счеты.

Трое мужчин вышли на улицу. Они чувствовали себя немного неловко в костюмах, при галстуках.

— Ну вот, ребятки, — Толик хлопнул своих приятелей по плечам, — можно до завтра отдохнуть. Но чтобы больше не пили. Днями нам предстоит крутая работенка. Надеюсь, вы не забыли?

— Как можно забыть! — Сашок весело улыбался, Шурик же оставался мрачно-сдержанным.

Ему хотелось снять сегодняшний стресс спиртным, но он понимал: с Толиком лучше не спорить, и если тот приказал не пить, значит, надо воздержаться, потому как у Толика нюх на алкоголь был почище, чем у самого рьяного гаишника, и если назавтра унюхает запах, то добра не жди.

На расправу Толик был скор, Шурик хоть уважал его, но побаивался.

Ему казалось, что Толик видит людей насквозь, словно у него не глаза, а рентгеновский аппарат, а вместо головы — детектор лжи. Возьмет тебя за руку, подержит секунд пятнадцать, заглядывая в глаза, и узнает о тебе все. Знает, что ты говорил в его отсутствие, и знает даже, с кем ты провел ночь.

— До завтра, — взмахнул рукой Толик и остановил такси.

Сегодня он был щедр.

— Садитесь, ребята, а я немного пройдусь.

Такси тронулось, увозя Сашка с Шуриком, а Толик, запустив руки в карманы брюк, неторопливо двинулся по тротуару в сторону набережной. Он, как всякий преступник, любил бывать на тех местах, где совершил преступление. Ему не терпелось глянуть на крыльцо, послушать, о чем судачат зеваки, посмотреть на окна, по которым пришлось стрелять.

Он всегда возвращался на места своих преступлений и, самое главное, делал из увиденного правильные выводы, иногда корректировал свое дальнейшее поведение. Теперь же ему предстояло подумать о том, правильный ли план он составил и не стоит ли его резко изменить. Он знал, что и Петров, и Короедов — люди коварные, их словам верить нельзя. Если им будет выгодно расправиться с ним и его помощниками, они расправятся. Значит, ситуацию следует повернуть так, чтобы тем было выгодно оставить его, о живых и впоследствии помочь скрыться.

Никогда прежде Толику не приходилось проворачивать дела такого масштаба, как сегодня, и он удивлялся себе, с каким спокойствием шел к набережной. Когда он оказался на берегу Невы, перед старым домом с высоким крыльцом, то ему уже и самому не верилось, что около пяти часов назад они с Сашком и Шуриком палили здесь из автоматов, а затем убежали, оставив на ступеньках четыре трупа.

К месту убийства никого еще не пускали, крыльцо было огорожено, людей из здания выпускали через черный ход. Все места в уличном кафе были заняты. Тут расположились журналисты, телевизионщики со своими камерами и микрофонами в надежде, что кто-нибудь из следственной бригады зайдет выпить кофе и можно будет его расспросить о том, как продвигается следствие.

Тут же крутились жители из близлежащих домов, любители попасть на телеэкран. Да и просто любопытных питерцев хватало. Среди них и затесался Толик, похожий на бизнесмена средней руки, покинувшего свой офис для того, чтобы пройтись у реки, подышать воздухом, обдумать очередную сделку.

Толик прикурил сигарету, несколько раз затянулся. Но вместо того чтобы смотреть на здание с еще не приспущенным флагом, он смотрел на реку, на сверкающую золотом иглу Адмиралтейства.

Его тронули за локоть. Он медленно повернул голову и посмотрел сверху вниз на щуплого старика, в пальцах которого дрожала незажженная папироса.

— Извините, любезный, у вас огонька не найдется?

— Почему же не найдется, батя, — бесшабашно произнес Толик, щелкая золоченой зажигалкой.

Старик хотел прикрыть огонек рукой, но Толик покачал головой:

— На ветру не гаснет, батя.

— Хорошая вещь она и есть хорошая, — старик затянулся и закашлялся. — Черт, горло дерет! Первая за сегодняшний день. Я бы, наверное, не закурил, если бы Леву Малютина не застрелили.

— Кого, кого застрелили?

— Малютина Льва, представителя президента.

Как показалось Толику, старик рьяно интересовался политикой и был в курсе всего происходящего.

— Чем он занимался?

— Девушка? — мечтательно проговорил старик. Его кадык задергался, а уголки рта опустились. — Честнейший был человек! Я его, между прочим, два года учил, он мой студент. Такими студентами гордиться можно. Расправились с ним безжалостно и кровожадно.

— Каждый день кого-то убивают.

— Это-то и плохо! Все реформы вкривь и вкось пошли, всех честных отстранили. А кого отстранить не смогли, так физически убирают, — старик явно раздухарился, увидев в глазах Анатолия заинтересованность. Он и не рассчитывал, что у него появится благодарный слушатель. — Вот вы себе представьте.., извините, пожалуйста, не знаю вашего имени и отчества…

— Неважно, — сказал Толик.

— Так вот, любезный, у меня было несколько выдающихся студентов, и Лева один из них. Тихий такой, незаметный, но как напишет работу, так ее хоть в газете печатай. Очень толковый был молодой человек! Надо сказать, все сложилось у него, чтобы он карьеру сделал, взлетел, можно сказать, очень высоко, одним из самых важных людей у нас в Питере стал. Обычно все в Москву рвутся, а Лева, наоборот, вернулся домой. Я его не видел уже лет десять, лично не встречался. По телевизору видел, интервью его слушал. Толковые, надо сказать, интервью.

Хорошие он ответы давал, царство ему небесное, на самые сложные вопросы.

— А кто его убил?

— Ну знаете ли, любезный, на такие вопросы могут ответить лишь следователь да суд. А я что? Так сказать, старик, пенсионер, интересующийся политикой и экономикой, я могу лишь свою версию высказать.

— Ну пожалуйста, очень даже интересно, — подыгрывая старику, спросил Анатолий.

— Вы, наверное, бизнесом занимаетесь? Но мне интересно, почему вы Льва Малютина не знали.

— Наверное, мы в разных сферах вращались. У меня бизнес маленький, в большие деньги я не лезу, понимаю там и без меня тесно.

— Вот, скорее всего, из-за этого все и получилось. Он был такой настойчивый, до всего пытался докопаться, во всем пытался разобраться. И скорее всего раскопал что-то важное и сделал должные выводы. А за выводами столь высоко стоящего и влиятельного чиновника следуют действия. Кого-то из, как вы говорите, вращающихся в больших деньгах, в высших эшелонах, должны были арестовать или отстранить, как бы это помягче сказать, от кормушки отлучить, вот они его и убрали.

— Фамилии вы назвать можете?

— Могу, почему же нет. Меня-то это ни к чему не обязывает! Я полагаю, что это Петров или Короедов, потому что они порт держат.

У Толика все внутри похолодело, словно он проглотил кусок льда, у него даже дыхание на секунду остановилось.

— Вам не плохо? — осведомился старик.

— Нет, нет; все в порядке. Просто эти фамилии я слышал. Так они, вроде, уже ничем не занимаются, денег заработали много и тихо ушли из большого бизнеса. О них легенды рассказывают.

— Вы знаете легенды о них, любезный, а я — некоторые факты знаю. Я сам высчитал. Понимаете, образование мне позволяет делать аналитические раскладки, и если я строю гипотезу, то всегда пытаюсь подкрепить ее фактами, чтобы мои слова стали вескими. Я все газеты читаю от корки до корки, так что информацией владею полной.

— Вы ошибаетесь.

— Может быть, — сказал старик и поглядел на погасшую папиросу в дрожащих пальцах. — Может, и ошибаюсь. Я не ошибаюсь в сути, а фамилии могут быть другими — Иванов, Сидоров. Но суть дела от этого не меняется, все замыкается на порту. Вот я как-то на досуге посчитал, неделю работал, сидел с газетными подшивками, с бумажкой и карандашиком в своем кабинете. По моим расчетам выходит вещь удивительная — порт работает как бы себе в убыток, но работает с полной нагрузкой. Значит, здесь что-то не так. Вы улавливаете мою мысль?

— Да-да, улавливаю, — Толик кивнул.

— Я думаю, все-таки, что это Короедов с Петровым. Я их знаю, правда, не лично, а по газетным статьям. И уверен, до них, может, и не доберутся органы правопорядка. Вполне может так статься, что они не сядут на скамью подсудимых. Найдут лишь тех, кто нажимал на курок, кто стрелял. Уж слишком хитры и богаты заказчики, чтобы сидеть за решеткой, да и наше государство насквозь прогнило.

— Вам бы президентом быть.

— Нет, нет, что вы, любезный, зачем мне, пенсионеру. лишний геморрой? Президент — это работа очень опасная и очень тяжелая. Поверьте, уж я-то знаю.

— Вы, случаем, депутатом не были?

— Нет, что вы! Я всегда пытался держаться от власти как можно дальше. Меня обвиняли во всякой ереси, говорили, что мои экономические взгляды не правильные, что я прихвостень Запада и проповедую буржуазное учение. Но когда дело касалось конкретных расчетов, то шли ко мне на кафедру, и именно я со своими сотрудниками готовил многие материалы для наших партийных руководителей.

Но это лишь в том случае, когда их интересовало реальное положение вещей, а не дутая статистика, перевранная тысячу раз в угоду власть предержащих.

Подобной лекции здесь, на набережной, неподалеку от места преступления Толик не ожидал. Он посмотрел на часы, неловко выдернул руку из рукава — пальцы он старался держать так, чтобы не было видно синих татуировок.

— Извините, мне пора.

— Было очень приятно с вами побеседовать, — сказал словоохотливый старик. — И, кстати, огоньком не выручите? Папироса-то погасла. За что люблю «Беломор» — можешь разговаривать сколько угодно, а он, если не затягиваешься, сам гаснет и после этого вполне пригоден к употреблению.

Старик вплотную подошел к натянутой полосатой ленте, которая отгораживала проезжую часть от тротуара, и принялся вглядываться, поворачивая голову то вправо, то влево, словно пытался восстановить картину происшедшего и взглядом же прочертить траектории выпущенных пуль.

Затем его голова с невероятно острым, похожим на рыбью кость кадыком запрокинулась. Лысина, окаймленная венчиком седых волос, тускло заблестела в лучах неяркого вечернего солнца.

"Ну и старик! А главное, как близок к истине! — настроение у бандита было испорчено. — Если какой-то первый встреченный на набережной старик, начитавшийся до одури газет, знает заказчика, значит, следователи тоже до них доберутся. И тут уж они не остановятся ни перед чем. Все-таки, Малютин — фигура видная, я даже представить не мог, что столько людей съедется сюда. Наверное, даже генпрокуратура из Москвы свою бригаду прислала, а уж эти примутся рыть до самого дна. Ничего, ничего, завтра они найдут исполнителей. Раз им хочется, пусть находят, будет победная реляция. Самое неинтересное то, что мою связь с Короедовым и Петровым вычислить будет несложно, нас иногда видели вместе. А вот азербов с Короедовым или Петровым навряд ли кто-нибудь видел вместе, даже в страшном сне, причем азербы оттуда — из Карабаха. Поэтому ход хороший, и мотивы при желании следователи найдут, ведь им ничего другого не останется.

Мое преимущество в том, что следователи — люди подневольные. У них одно на уме — как можно скорее распутать убийство, найти виноватых и закрыть дело. Они рады обмануться, и я доставлю им такое удовольствие", — ехидная улыбка вновь появилась на лице Толика.

Он любил вникать в тонкости психологии людей и обычно не ошибался. Ему не всегда удавалось отыскать основной мотив, который руководил действиями людей. И тогда он играл на маленьких слабостях, в этом была его сила. Он, как казалось Боцману, интересовался вещами абсолютно бесполезными. Но Толик знал, что никакая информация лишней не бывает, и то, что оставалось незамеченным другими, западало ему в память.

Уже подзабытый в Питере конфликт, когда Малютин прижал азербайджанскую мафию, сейчас пригодился Толику, пригодился в сложной игре. В свое время выходцы из Азербайджана держали в порту один из самых видных потоков — занимались переправкой и торговлей подержанных автомобилей из Финляндии, Швеции, Норвегии. Машины оттуда шли за бесценок, шли сотнями, и это было на виду.

Но Малютин увидел, что прячется за легальным потоком.

Вместе с подержанными автомобилями, приобретенными законно, шли и краденые дорогие модели с перебитыми номерами. Вот здесь Малютин сыграл на руку и Петрову, и Короедову — он прикрыл этот бизнес, устранив из порта азербайджанцев. Но Малютин не знал, что Петров и Короедов сами подставили конкурентов, подкинув ему документы. Азербайджанцы тогда, как знал Толик, пообещали отомстить Малютину. Тогда до мести дело не дошло, Малютин входил в силу, и азербайджанцы решили его не трогать, переключились на торговлю «левым» спиртным, но уже не через порт.

Еще одной сильной стороной Толика было то, что он никогда не перепоручал другим важные дела. И если Сашок с Шуриком сейчас отдыхали, то Толик не мог себе позволить расслабиться. Он спустился в метро и удивился, что оно еще работает. Он уже год не пользовался метрополитеном, по городу ездил исключительно на машине.

Проехав пять станций, вышел на поверхность. Все таким же прогулочным шагом Толик двинулся в парк.

Бомжа он отыскал на условленном месте. Тот сидел на лавочке, грязная, латаная-перелатаная тележка стояла за спинкой, не особо заметная прохожим.

— Все в порядке? — спросил Толик.

Бомж пожал плечами:

— Конечно, как и договаривались.

— Кати.

Бомж поднялся и с тележкой направился по аллейке.

Толик шел метрах в двадцати сзади. Вскоре они оказались в запущенном дворе.

— Все, ты свободен, — Толик быстро рассчитался с бомжом, сунув ему в кулак несколько купюр. Тот развернул их, помял в грязных пальцах и остался доволен. — А теперь иди, и будет лучше, если я тебя никогда больше не увижу. Ты понял, никогда! Даже если мы встретимся на одной улице.

Бомж радостно закивал:

— Мне что, раствориться?

— Растворись.

И действительно, бомж исчез через несколько секунд, словно провалился сквозь землю. Толика подобная расторопность бродяги позабавила. Он взял тележку, приподнял, как бы взвешивая, проверяя, все ли осталось в сумке. В том, что бомж не любопытствовал, не интересовался содержимым сумки, Толик был уверен: кому же хочется рисковать собственной головой. Да и мало ли какую хитроумную заметочку на сумке может оставить хозяин?

С тележкой он зашел в подъезд и позвонил в дверь — три коротких звонка, затем пауза и два длинных. Дверь открылась тотчас. На пороге стоял высокий кавказец. Лишь только он увидел Толика, сразу осклабился, показывая белые крепкие зубы:

— Прахады.

Роста с Толиком они были примерно одинакового. В маленькой однокомнатной «хрущевке» сидели еще двое молодых азербайджанцев, по комплекции очень походившие на Сашка и Шурика.

Ни телевизора, ни радио в квартире не было. Взгляд к себе приковывал лишь потертый двуспальный диван, на котором были разостланы грязные простыни. На кухне в мойке громоздилась гора немытой посуды. На столе стояла плетеная корзина с какой-то азербайджанской снедью, над ней лениво кружились две пчелы. Стол был залит чем-то липким: то ли гранатовым соком, то ли дешевым вином. На кухне пахло, как на овощной базе.

Толик брезгливо смахнул с табуретки пепел и гранатовые корки. Сел. Азербайджанец очень плохо говорил по-русски. Единственное, что он твердо усвоил из русского языка, так это мат, и произносил каждое слово веско и убедительно, почти без акцента.

Этих троих азербайджанцев Толик приглядел давно.

Он, как и каждый предусмотрительный человек, любил делать запасы. Теперь эти азербайджанцы были живым товаром, который он придерживал для подходящего случая.

Они бы ему в любом случае пригодились, если не в этой ситуации, так в другой.

— Ну, как вы здесь, никуда не выползали?

— Нэт, нэт, что ты! Как договорились. Сидим тихо. никому не открываем, никуда не показываемся.

— Это правильно, — Толик снял веревку и освободил сумку. — Слышишь, Гейдар, — исподлобья взглянув на стоящего в двери азербайджанца, произнес Толик, — здесь. — Он похлопал по рваной сумке, — шмотки и оружие. Сегодня ничего не трогайте, завтра я приеду и скажу, гае, когда и кого.

— А дэньги? — криво осклабился Гейдар — Деньги привезу завтра. После того, как сделаете работу, получите все деньги.

— Значит, аванс завтра?

— Значит так.

— Хорошо. Мы уже скучать начали.

— В общем, договорились? По рукам — По рукам, — сказал азербайджанец, взмахнул рукой, и Толик своей ладонью ударил по ладони азербайджанца. — А теперь я пошел. Отоспитесь, отдохните, много вина не пейте — Сухой закон, командир, ты меня понял?

— Понял, — сказал Толик. — Молодцы вы у меня — Знаешь, с кем имеешь дело.

— Знаю, — коротко бросил Толик, закрывая за собой дверь.

Два молодых азербайджанца так и остались сидеть на диване, как суслики возле своей норы. Они лишь повернули головы, когда хлопнула дверь. Гейдар прошел в комнату и что-то быстро, энергично жестикулируя, принялся объяснять своим приятелям. Говорил он по-азербайджански. обильно сдабривая речь нецензурной бранью.

Глава 11

Екатерине Ершовой после всего того, что она услышала и увидела по телевизору, на месте не сиделось. Как-никак, у нее в сумке были две пленки, на которых было снято то, как бандиты расправились с уже известным ей Малютиным. представителем президента в Санкт-Петербурге, «Пленки надо проявить немедленно!»

Записная книжка с телефонами питерских знакомых пропала в Чечне, как и ее документы. Она попыталась вспомнить хотя бы один телефон, но на память пришел только Лилькин, да и то потому, что четыре последних цифры были одинаковые — четыре четверки. Иногда она думала, хорошо, что хоть не три шестерки.

Места, где работают ее знакомые, она помнила зрительно и решила:

«Будь что будет. Поеду. Под лежачий камень вода не течет».

Еще ей хотелось, причем нестерпимо, позвонить в Москву и поговорить с Ильей. Как будто это могло что-нибудь изменить в ее жизни, будто почти незнакомый мужчина мог дать ей совет, как теперь поступить. «Мы с тобой, Илья, виделись всего-то пару часов. Но мне кажется, что ты бы мне помог. Почему ты не рядом?»

Считается, что женщине куда труднее сделать собственный выбор, чем мужчине, и случается, что некоторые женщины сами в это верят.

— Спокойно, Катя, — сказала себе Ершова, — тебе никто не помощник. У тебя в руках пленки, которые легко превратить в деньги, а ты думаешь о том, чтобы найти себе компаньона. Раз появится компаньон, то и деньги придется делить.

Ее женское начало ушло на задний план. В Катерине проснулся профессионал, у которого нет пола и, по большому счету, нет совести. Если не считать угрызениями совести сомнения, касающиеся финансовой сферы.

— Спокойно, Катя, спокойно, — повторяла она до тех пор, пока не поверила в то, что успокоилась.

«Да, убили людей, — подумала Ершова, — но мало ли кто умирает? Каждый день покупают гробы и копают могилы. А ты фоторепортер, и если тебе посчастливилось снять смерть, а самой при этом уцелеть, то радуйся, не плачь. Вот только одно плохо — оказалась ты в чужом городе, где у тебя много знакомых, но нет друзей, если не считать непутевой Лильки».

Для Ершовой такое простое дело, как проявление пленки или печатание фотографий, превратилось в почти неразрешимую проблему.

«Проклятая фирма „Кодак“! — подумала женщина. — Придумали же технологию проявки пленки, которую нельзя осуществить в бытовых условиях, только на фирменной машине. — И тут улыбка засияла на ее губах. — Боже мой, я просто дура! Проявщик никогда не смотрит на пленку. просто нажимает кнопку, где указан номер процесса. А напечатать с негатива карточки смогу я сама».

Она бросилась к письменному столу, чтобы оставить Лильке записку. Бумага нашлась, но ручки, которых штук десять торчало из деревянной ступки, оказались непригодными, ни одна не писала.

— Вот уж, современные люди! — бурчала Катя. — Перешли на электронные носители информации. Дискеты. компакты.., а записку написать не чем!

Наконец ее осенило. Катя бросилась к трюмо и выдвинула неглубокий ящик тумбочки. Взглядом оценила, какая помада самая дешевая. Ей пришлось выбирать, как минимум, из двух дюжин цилиндриков. Аккуратно, боясь обломать помаду. Катя писала ею на зеркале.

«Не беспокойся, я ушла по делам». — сообщение было коротким, как дорогая международная телеграмма.

«Сюда уж точно Лилька посмотрится, когда вернется домой! Может, даже раньше, чем заметит мое отсутствие».

Катя с отвращением посмотрела на изуродованную дешевую помаду, которой было, наверное, уже лет пять.

Теперь на такую не клюнула бы даже школьница из бедной семьи.

«Выкину, пусть думает, что своей писала». Катя прекрасно понимала: Лиле не понравится, если она узнает, что гостья копалась в ее косметике. Для женщин есть вещи святые — косметика и белье. Демонстрируют они их с удовольствием, но только демонстрируют. Прикасаться к столь интимным вещам посторонним не следует.

«Деньги у меня есть», — узкая ладонь скользнула в карман, нащупав не очень толстую пачку российских рублей.

Впопыхах Катя даже забыла взять ключи от квартиры.

Дверь захлопнулась, и когда Ершова заметила свою оплошность, было уже поздно.

— Вот дура! — выругалась она и заспешила по лестнице вниз.

Отыскать приемный пункт «Кодак» было несложно, стоило выйти на улицу и осмотреться. В конце квартала над тротуаром нависала желто-красно-черная вывеска. Стандартный прилавок, застекленная витрина, образцы фотографий с размерами. За прилавком сидела скучающая девушка, она держала руки так, как держат их первоклассники. Казалось, сейчас поднимет руку и попросит: «А можно мне ответить?»

Дверь в заднюю комнату была приоткрыта, за нею виднелся аппарат для печатания снимков.

— — У меня тут две пленочки, — Катя рылась в сумке, пытаясь выудить оттуда кассеты.

«Боже, как я волнуюсь! — думала Ершова. — В конце концов, ничего плохого пока еще не случилось. Со мной не случилось».

От волнения она не соображала, что можно вынуть кассеты по одной, а две сразу удержать в пальцах было сложновато. Глянцем поблескивающая кассета с броской надписью «Кодак» выскользнула из пальцев Катерины.

Казалось, что та падает медленно-медленно, словно не воздух пронизывает, а погружается в холодную воду. И, как всегда происходит в подобных ситуациях. Катя не бросилась ее ловить. «Черт!» Она стояла, замерев на месте, лишь взглядом провожала драгоценную кассету. Пластмассовая коробочка ударилась о бетонный пол, подпрыгнула, перевернулась в воздухе и, еще два раза оторвавшись от пола, застыла.

Катя, боясь вздохнуть, присела и двумя пальцами схватила кассету, будто боялась, что та живая и, неровен час, убежит, юркнет в норку, как мышка, и поминай как звали. Бумажная полоска, связывающая корпус с крышкой, осталась цела.

— Две пленки. Только проявить, — чуть слышно проговорила Катя, поставив кассету на стекло прилавка.

Приемщица принялась заполнять бланк, взяла пакетик с прозрачным окошечком и потянулась было к пленкам.

— Простите, можно я их сама туда положу? — умоляюще сложив руки, произнесла Ершова.

— Ну, если вы так хотите…

— Хочу! — Катя с осторожностью, не меньшей, чем у археолога, который опускает редкую находку в футляр, обложенный ватой, отправила кассеты в пакетик. — С этими пленками нужно обходиться очень осторожно, — вкрадчиво произнесла она, — потому что на них… — и тут же осеклась. А в самом деле, что на них? — Свадьба моей подруги. Понимаете, свадьбу не повторишь. А я была единственным фотографом.

«Боже, какую чушь я несу! Какая свадьба? Какая подруга? В моем возрасте выходить замуж по первому разу просто неприлично, а уж тем более, так трепетно относиться к самому процессу бракосочетания».

— Подруга очень расстроится, если снимки не получатся.

— Какие карточки будем делать? — ручка приемщицы застыла над бланком.

— Нет-нет, только проявить! Только проявить! — торопливо заговорила Катя, и тут же принялась доставать деньги, забыв, что в том же кошельке лежат талончики для бесплатной проявки. — Если можно, побыстрее! За срочность я доплачу.