I

Я так давно

Не ходил по земле босиком,

Не любил,

не страдал,

не плакал.

Я деловой,

И ты не мечтай о другом —

Поставлена карта на кон.

Судьба, судьба,

Что сделала ты со мной?

Все пройдет, как нечистая сила.

Когда-нибудь

С повинной приду головой.

Во имя

отца и сына...

На воле – день, день.

На воле – ночь, ночь.

И как хочется мне заглянуть

в твои глаза...

С трудом разлепив тяжелые веки. Банда выключил магнитофон и снова упал головой в подушку.

Это было что-то ужасное! Даже музыка, даже напряженный ритм композиций "Любэ" не мог привести его в чувство, не мог, казалось, никакими силами заставить подняться в это проклятое утро.

И все-таки он сел на кровати и тут же застонал, сжав виски руками.

Голова, казалось, раскалывалась на части, перед глазами все плыло, в горле огромный сухой язык стоял комом, не позволяя даже облизать запекшиеся губы, а внутри что-то противно тянуло и дергало, выворачивая желудок наизнанку, и мысль о необходимости что-нибудь съесть на завтрак вызывала ужас.

Банда с трудом встал и добрел до зеркала.

На него смотрело чужое опухшее лицо, поросшее светло-грязной щетиной, мутно поблескивали покрасневшими белками глаза.

"Хорош, ничего не скажешь!"

Банда попробовал рукой расправить свалявшиеся волосы. Перо, вылезшее из подушки и застрявшее в голове, вдруг торчком поднялось на макушке, придавая ему комичное сходство со спившимся индейцем.

Да, они добились своего. Вот он – результат трехдневного беспробудного пьянства. Безобразный, отталкивающий тип, с дрожащими руками и тупым мутным взглядом. Прелесть, а не Банда!

"Господи, видела бы меня сейчас Алина!" – слабо шевельнулась у него в голове мысль, далекая, будто из какой-то другой, чужой, жизни. И касалась она как будто не его и невесты, а совершенно постороннего человека.

Ведь сейчас Банда был классическим, можно сказать, хрестоматийным алкоголиком, пропившим все, что только можно было пропить, и мечтающим только о том, как бы опохмелиться.

"Кстати... – и он двинулся на нетвердых ногах к холодильнику, надеясь найти там специально припрятанную для такого случая бутылку отвратительного одесского пива. – Господи, только бы я ее не вылакал вчера!"

К счастью, пиво оказалось на месте и, моментально исчезнув в иссушенной глотке Банды, на какое-то время принесло облегчение, позволив ленивым мыслям хоть за что-то зацепиться.

– А сколько же интересно сейчас времени? – громко спросил он самого себя, чтобы послушать звук собственного голоса.

Услышанное вряд ли смогло бы порадовать кого угодно – хриплый, надтреснутый баритон напоминал завывания Бармалея из плохой постановки местного радио, которую они с Бобровским слушали вчера, усиленно накачиваясь до состояния зеленых слоников.

– А время уже... Ого! – он даже протрезвел немного, увидев, что часы показывают половину восьмого. – Ах ты блин горелый, так и опоздать можно!..

С трудом напялив на себя старые советские джинсы, вытертую ковбойку и брезентовую ветровку, он выбежал из квартиры, матеря столь неудобный для пьющего человека распорядок работы проклятой больницы...

"Спившийся фраер" – эту роль было решено избрать для Банды после того, как ребята поближе познакомились с порядками в местной системе здравоохранения. Непрестижные и пустующие по всему СНГ места больничных медсестер здесь, в Одессе, были прочно и навсегда заняты. Оказалось, что в этом городе медсестра была богом и царем, пожалуй, куда больше, чем лечащий врач. Именно медсестра в конечном итоге решала, есть у нее такое-то лекарство или нет, стоит ли подойти к роженице или так обойдется, надо ли проверить температуру у час назад прооперированного больного или и без того не сдохнет.

– И що вы такое от меня хотите? У меня тут таких, как вы, полная больница! – стандартная отговорка этих мегер в белых халатах приводила пациентов в уныние, а родственников заставляла изыскивать мыслимые и немыслимые презенты, чтобы приношением хоть чуть-чуть задобрить "богиню", снискать милосердие и внимание к страждущим ее помощи.

– И почему эти люди думают, что мине нужны ихний подарки? Вы що думаете, ему будет от этого легче, що вы мне тут принесли? – жеманясь, выговаривали "богини", пряча "баксы" в необъятные лифчики и засовывая поглубже в такие же необъятные сумки то, что приносилось "натурой".

И тем не менее приношение, как и в старые добрые времена, помогало, и страждущий на время добивался внимания и ухода. Пока "богиня" помнила о подарке. Затем операцию приходилось проворачивать вновь.

В итоге клан этих милосердных вымогательниц оброс такими связями и укрепился такой корневой системой, что выкорчевать хоть одного члена могла лишь смерть или... конец света. Но даже смерть не означала обновления – на смену одной мегере приходила другая, зачастую помоложе, но уж никак не скромнее в своих аппетитах.

Банде с его дипломом Сарненского медучилища и без мохнатой лапы в местном здравотделе соваться в этот клан было совершенно бесполезно.

Единственное, что можно было попробовать, – это устроиться санитаром, ни за что не отвечающим, никому ничего не должным и ни с кого ничего не могущим взять. Прикинуться алкоголиком, которого вконец задолбал участковый, готовым выносить чужое говно за восемьсот тысяч купонов в месяц и лелеять светлую надежду выпить когда-нибудь сотню граммов чистого спирта, поданного какой-нибудь пышнотелой сердобольной зазнобушкой из младшего медицинского персонала.

Только в таком "образе" можно было постараться попасть на работу в больницу, о которой ходили по городу самые невероятные и страшные слухи, и хоть чуть-чуть приблизиться к разгадке тайны.

И Банде под наблюдением Бобровского пришлось три дня подряд чуть ли не ведрами хлестать всякую сорокаградусную дрянь, закусывая еще большей дрянью, чтобы навеки пропитаться вонью последнего алкаша и обзавестись рожей, противной даже самому себе.

И вот теперь он спешил устраиваться на работу.

До кондиции его Сережка Бобровский все-таки довел...

– Так. Значит, Бондаренко Александр Сергеевич?

Главврач 19-й городской больницы Нелли Кимовна Рябкина лично принимала на работу каждого сотрудника своего учреждения, независимо от того, был ли это хирург или санитар морга.

Теперь она равнодушно крутила в руках паспорт Банды, внимательно присматриваясь к его обладателю – уже спившемуся, но молодому еще человеку с проблесками ранней седины в русых волосах, небритому и нищенски одетому. Тонкий запах ее дорогих французских духов перебивала стойкая и непобедимая вонь многодневного перегара. Нелли Кимовна недовольно поморщилась и вопросительно взглянула на своего заместителя, врача Руслана Евгеньевича Кварцева.

– Ну, что скажете, Руслан Евгеньевич? Нужен нашему лечебному учреждению такой ценный работник, как Бондаренко Александр Сергеевич?

– Собственно говоря, Нелли Кимовна, решать, конечно же, вам, – подобострастно заговорил этот маленький и лысенький человечек, делая какие-то невероятные ужимки, – но если вам интересно мое мнение, то...

– Было бы неинтересно, я бы и не спрашивала, Руслан Евгеньевич, – холодно оборвала его главврач.

Банда сразу же понял, что эта молодая и очень миловидная женщина обладает здесь непререкаемым авторитетом, уверенно держа бразды правления всего хозяйства в своих руках. Но одновременно парень заметил и то, что в подобострастии и заискивании этого человека перед своим начальником есть что-то странное, некая излишняя подчеркнутость.

Впрочем, это ему могло и показаться, ведь голова все еще чертовски болела, мешая сосредоточиться.

– Я думаю, – заторопился высказаться Кварцев, – что санитаром этого... гм-гм... молодого человека можно было бы взять. У нас большой дефицит рабочей силы на этих должностях.

– И много вы пьете? – холодно спросила Рябкина, обращаясь к Банде.

– Много, когда на улице жарко и жажда мучит, – хмуро сострил парень, жадно покосившись на стоявший на столе графин с водой, – народная болезнь под названием "сушняк" давала себя знать все сильнее.

– Я не об этом спрашиваю, и вы меня прекрасно поняли. Как часто вы выпиваете?.. Впрочем, у вас на лице все написано, – она протянула паспорт Банде. – Ну вот что. Я могу вас взять на работу, но в таком виде в больницу не пущу. Поэтому, если хотите работать, пейте по вечерам, а не с утра. Все ясно?

– Да, спасибо. Буду стараться оправдать ваши надежды, – Банда постарался скрыть свою радость и ответил подчеркнуто сухо, однако, видимо, с перепоя явно перестарался, и Рябкина тут же почувствовала это.

"Что-то здесь не так! – насторожилась она про себя. – Чувствую, что что-то здесь не так!"

"Э, как вылупилась, – отметил Банда. – Надо быть поосторожнее. Играй, парень, но не переигрывай – эта красотка не так проста".

Несколько секунд они внимательно рассматривали друг друга, и Банда не выдержал, первым отвел глаза. Рябкина довольно улыбнулась.

– Руслан Евгеньевич, – обратилась главврач к заместителю, – у вас с утра, наверное, много дел. Можете быть свободны, а мы здесь еще немного побеседуем с товарищем Бондаренко. Обсудим, так сказать, нашу будущую совместную деятельность.

– Да-да, Нелли Кимовна, – заторопился Кварцев, – я пойду...

– Да, и подготовьте приказ. Он скоро зайдет к вам, и вы поможете ему написать заявление.

– Конечно, конечно, – с этими словами Руслан Евгеньевич исчез, старательно притворив за собой дверь кабинета.

– Ну-с, Александр Сергеевич, давайте с вами немного побеседуем. За жизнь, как говорят у нас в Одессе.

– Давайте побеседуем.

Темные красивые глаза женщины как будто видели его насквозь, и Банда невольно поежился под ее тяжелым взглядом.

– Сколько вам лет?

– Почти тридцать. В паспорте все указано, Нелли Кимовна, и год рождения, и...

– Это я видела... Странная у вас манера разговаривать. Мне, знаете ли, всегда представлялось, что именно так разговаривают преступники со следователем. У вас что, были частые контакты с милицией?

– Нет, ну что вы, Нелли Кимовна. Так, попадал несколько раз в одно медицинское учреждение... А так – ни-ни, поверьте! – превозмогая головную боль, Банда старательно вспоминал "легенду" его жизни, до мелочей отработанную еще в Москве, с полковником Котляровым.

– В вытрезвитель что ли?

– Ну да.

– Это закономерно. А почему вы так много пьете? Вы же еще молодой парень.

– Ну, как вам сказать... Жизнь такая. Что еще делать? Да ни на что больше денег не хватает.

– Денег-то как раз вы здесь и не заработаете. Разве ваш оклад в восемьсот тысяч – это деньги?

– Нет, конечно. Но все-таки... Да и вообще, работать же где-то надо. А мне больницы всегда нравились. Я ведь, так сказать, коллега ваш.

– Что вы говорите? – искренне изумилась Нелли Кимовна. – Это каким же образом?

– Я медучилище закончил. Младший медицинский персонал, так сказать...

– А что же вы санитаром? И вообще, где вы после училища-то работали?

– На Черниговщине, фельдшером в деревне.

– Что, не понравилось?

– Да нет, выгнали. За пьянку, – Банда повесил голову, будто устыдившись своего темного прошлого. На самом деле теперь ему было наплевать на все, и единственное, чего он хотел, – бутылку холодного пива.

– А пить когда начали?

– Много – в Афгане.

– А что, и там были?

– Да, – Банда облизал высохшие губы. – Нелли Кимовна, можно попить?

– Конечно, – она, ничуть не удивившись, придвинула к нему графин и стакан.

– Спасибо, – он с жадностью, одним залпом выпил целый стакан теплой, противно отдающей хлоркой одесской воды.

– Ну рассказывайте, – поторопила она его.

– А на работу вы меня возьмете?

– Взяла ухе. Так что там, в Афгане?

– Меня из училища призвали, с первого курса. Определили как медика...

– А где вы учились?

– В Сарнах.

– Сарны? – она пыталась вспомнить, где это, и вопросительно взглянула на Банду.

– Ровенская область... Короче, определили меня в команду санитаров-могильщиков. Мы на вертолете "жмуриков" собирали. И в цинковые ящики запаивали "Груз-200" – слышали небось?

– Конечно.

– Знаете, руки, ноги, кишки... – Банда вдруг вспомнил забрызганный мозгами Витьки Дербенева рукав своей куртки, вытекший глаз, который проносил он под бронежилетом целый день, и содрогнулся по-настоящему, не наигрывая. – Вез водки там было очень уж хреново. Вот мы и снимали напряжение как могли.

– Я понимаю.

– Вот... А когда вернулся, начал пить уже и на гражданке. Из училища попереть меня не смогли – как же, воин-интернационалист, ранение имеет...

– Куда вас ранило?

– А, много куда, – Банда не стал вдаваться в подробности происхождения шрамов на своем теле, но вдруг вспомнил о самом свежем рубце, заработанном в Севастополе совсем недавно, и подумал, что рубашек с коротким рукавом и футболок теперь придется избегать. – Ну, так я и попал на Черниговщину, в ту дыру проклятую.

– Что же вам там не понравилось? – с улыбкой спросила Нелли Кимовна.

– Так там же Чернобыль! Никакого здоровья не стало. Даже бабы неинтересны стали...

– Даже так! – она с еще большим интересом взглянула на парня, и на ее губах заиграла чуть презрительная и очень хитрая улыбка. – И вы оттуда сбежали?

"Красивая, стерва", – невольно отметил про себя Банда и продолжал:

– Ну да, тут тетка жила. Я к ней. Прописался, начал работу искать. То да се. Там пьянки пошли... Короче, выгнала она меня. Участковый прицепился... Короче, вот к вам пришел, может, возьмете меня к себе в больницу.

– Хорошо. Идите к Кварцеву и завтра выходите на работу, – она, казалось, уже потеряла к нему всякий интерес и потянулась к стопке бумаг, лежавших перед ней на столе. – И старайтесь выходить на работу в трезвом виде. Алкоголиков я не терплю.

– Хорошо, Нелли Кимовна. До свидания.

Он вышел, но главврач еще несколько минут смотрела на закрывшуюся за ним дверь. И ее темные красивые глаза под сурово сдвинутыми бровями были слишком серьезными...

– Ну как?

Бобровский уже ожидал Банду в снятой специально для него комнате в тесной коммунальной квартирке в одном из старых одесских кварталов и, увидев на пороге Банду, нетерпеливо бросился ему навстречу.

– Нормально. Завтра на работу.

Банда в изнеможении опустился на незастланную постель и тяжелым взглядом обвел комнату.

– Отлично, – потер руки Бобровский. – Все идет по разработанному плану. Сегодня же доложу начальству о нашем первом удачном шаге.

– Докладывай, – Банда не в силах был даже разделить радость товарища. Ему на самом деле сейчас все на свете было безразлично. Хотелось только пить и спать.

– Банда, да ты чего такой кислый-то, а?

– А пошел ты!.. Сам, небось, гад, столько не пил, только мне подливал, а еще спрашивает!

– Я тоже пил.

– Но не по две-три бутылки ежедневно на протяжении трех суток, наверное?

– Ладно, не злись. Я тут тебе пивка принес.

Сергей извлек из спортивной сумки три бутылки пива и поставил на стол.

– Одну открывай, а две засунь в морозильник – пусть охладятся немного, – Банда даже оживился, увидев вожделенный напиток. – Слушай, а чего в Одессе такое пиво паршивое?

– От воды, наверное. Вкус любого напитка, я где-то читал, определяется в конечном счете качеством воды, которая идет на его изготовление. Даже водка, – разглагольствовал Бобровский, пряча пиво в холодильник, – имеет свой вкус, определяемый исключительно водой. Ярмольник в "L-клубе" все "Урсус" рекламирует. И я ему верю – там используется вода из айсбергов. "Кристалл клеа" – совершенно чистая и безвредная. Я думаю, что водка неплохой в итоге получится... А, кстати, о водке. Может, тебе не пиво надо? Может, мне в гастроном сбегать?

– Иди ты! Меня сейчас, наверное, от одного вида этой гадости вырвало бы.

– Ну расскажи, как все прошло в больнице? За алкоголика приняли?

– Вроде да. Нелли Кимовна настоятельно советовала на работу в нетрезвом виде не появляться.

– Я надеюсь, ты пару раз ослушаешься госпожу начальницу? Тебе теперь придется периодически поддерживать свою репутацию алкоголика! – засмеялся Сергей, и Банда снова отмахнулся от него:

– Помолчал бы уж!

– Ладно, не злись. Пей свое пиво, а я пошел. Надо связаться с начальством...

– Разрешите, Виталий Викторович?

Получив сообщение из Одессы, Котляров тут же поспешил к Мазурину. Уж слишком большую надежду возлагали они на миссию Банды и уж чересчур многое поставили на кон.

– А, ты! Заходи. Что-нибудь новое?

– Да. Банда устроился, как только что сообщил Бобровский, на работу в 19-ю больницу Одессы. На должность санитара.

– Санитара? Это не входило в наши планы. Что он сможет узнать, будучи всего лишь санитаром? – Мазурин насторожился, услышав такую новость, и подозрительно покосился на Котлярова.

– Планы пришлось поменять, но Бобровский уверяет, что все будет отлично. Та девушка, помните, Дина Саркисян, которая...

– Помню.

– Она вроде бы толковая, если верить ребятам. Вынюхивает, расспрашивает кого только можно. Так. Вот, она будет работать на нас, так сказать, со стороны больных, а Банда – со стороны медперсонала. Судя по донесениям Бобровского, эта работа обеспечивает ему доступ во все отделения и помещения больницы.

– Ну, это уже лучше... Как ты думаешь, – генерал указал Котлярову на диван, приглашая садиться, а сам прошел к буфету и извлек оттуда бутылку коньяка и две маленькие рюмки, – Степан Петрович, у нас есть шансы вытянуть это дело? Не завалим, не испортим? Все получится?

– Мне кажется, что получится, Виталий Викторович. Не хочу сглазить, конечно...

– Кажется? Если кажется – креститься надо, полковник, а не операции разрабатывать.

– Нет, я не так выразился. Я уверен в успехе. Ребята, особенно этот Банда, – просто находка. Вы бы видели, как они работали на полигоне...

– Тренировочный центр со стрельбой и беготней – совсем не то, что ожидает их в Одессе.

– Боюсь, товарищ генерал-лейтенант, что без стрельбы там не обойдется, если только это дело хоть чуточку похоже на Львовское или Питерское. Мой Федоров там, в Питере, увяз капитально, система охраны информации от нежелательных свидетелей у преступников просто потрясающая.

– Ну-ну... А если провал? Если всплывет то, как мы заполучили этого агента – Банду? Если наверху, – Мазурин многозначительно ткнул пальцем в потолок, – дознаются, с каким оружием и с каким оборудованием отправили мы на юг человека, который даже не состоит в штате?

– Поэтому я и говорил, что его надо было оформить по всем правилам.

– Нельзя было, я тебе уже объяснял, почему.

– Да, конечно... Но вы не волнуйтесь, Виталий Викторович, все у нас выгорит. Зато представляете, какой резонанс, какой триумф нас ожидает, если...

– Тьфу-тьфу! – суеверно сплюнул Мазурин через левое плечо и наполнил рюмки "Белым аистом". – Тогда давай возьмем, как говорится, по малой. По доброй традиции – за удачу...

– Вызывали, Нелли Кимовна? – в дверь кабинета главврача просунулась красивая светловолосая головка с томными глазами и длиннющими, сильно накрашенными ресницами.

– Заходи и закрывай за собой дверь.

В кабинет скользнула невысокая и стройная девушка в белом халате, лет двадцати пяти. Тонкая талия, внушительный бюст и крутые бедра вкупе с длинными для ее небольшого роста ногами делали ее, Наташку Королькову, довольно соблазнительным объектом пристального мужского внимания.

К ее несчастью, способностью к сколько-нибудь серьезному сопротивлению девчонка не обладала, и когда она впервые поняла, чего же хотят от нее мужчины, ей было всего четырнадцать. В десятом классе в гинекологическом отделении этой самой больницы она сделала свой первый аборт, потом, уже во время учебы в медучилище, – второй.

Наверное, судьба ее была бы предрешена – пошла бы по рукам, потом на вокзал, потом с чем-нибудь весьма серьезным залетела бы в вендиспансер, если бы не Нелли Кимовна, которая хорошо умела разбираться в людях и умела искусно ими управлять. Она жестко взялась за Наташку, объяснив ей популярно, что получать удовольствия от жизни и неплохие деньги можно не только одним интересным местом, но и головой. Особенно, если честно и преданно служить хорошим людям. А хорошим человеком, безусловно, была именно она, Нелли Кимовна Рябкина.

Наташка, присмотревшись и немного поработав под началом главврача, вскоре поняла правоту своей начальницы. Немалую роль в преображении девушки сыграла и ее неспособность к сопротивлению, а уж подчинять себе чужую волю Нелли Кимовна умела.

В итоге очень скоро Наталья Королькова стала ее лучшей помощницей во всех делах больницы.

Она умела, когда надо было, промолчать, и умела, когда ее просила об этом начальница, рассказать о том, что творится за дверями кабинета главврача.

Королькова умела выполнить любое задание Рябкиной, и в ней обнаружилась даже такая неожиданно приятная черта, как абсолютная преданность.

В общем, она стала правой рукой во всех, разумеется не врачебных, делах у Рябкиной.

– Ты нашего нового санитара видела?

– Да, Нелли Кимовна. Это алкаш такой, кажется, Сашкой зовут. Вы его имеете в виду?

– Его, его... Алкаш, говоришь? А что, на работе пьяный появляется?

– Да нет вроде. Просто физиономия у него такая, да и весь внешний вид...

– А какая такая физиономия?

– Ну, небритая.

– А внешний вид?

– Да во все такое лохское одет, что просто ужас. Это даже не дерибас.

– Вот и я о том же думаю – почему это мы дружно приняли его за алкаша? Руки у него не дрожат? Нет.

– Я, честно говоря, не обращала на это внимания, Нелли Кимовна.

– И морда, хоть и небритая, но довольно симпатичная и уж совсем не скажешь, что затасканная.

– Может, вы и правы, я как-то не присматривалась. – Королькова недоуменно пожала плечами, не понимая, почему внимание ее начальницы так занимает этот лох. Ладно бы кто другой. Например, доктор Остенгольц из хирургии, симпатичный выпускник мединститута, или хотя бы Егоров из патологии. Впрочем, нет, Егоров – педик, зачем он нужен такой женщине, как Нелли Кимовна?

– Эй, о чем задумалась?

– Да нет, я так, вспоминаю Банду...

– Какую еще такую банду? – не поняла Рябкина.

– Ну, санитара этого, Бондаренко, про которого вы спрашиваете. Его все так называют – Банда.

– Банда?.. Хм, – хмыкнула главврач. Честно говоря, она и сама не понимала, что именно настораживает ее в этом парне, но было в нем что-то странное, и теперь она даже жалела, что взяла его на работу. Хотя, с другой стороны, если бы он оказался не слишком глуп, его можно было бы неплохо использовать в их деле. – Так, говоришь, не присматривалась?

– Нет, Нелли Кимовна.

– А ты присмотрись.

– То есть посмотреть за ним? С кем дружит, разговаривает? Куда ходит?

– Не только.

– А что еще?

– Понимаешь, он импотент.

– Импотент? – глаза у Корольковой округлились от изумления. – Так он же еще такой молодой, да и здоровый, как лось... А откуда вы знаете?

– От верблюда. Что ты мне, Наташка, такие глупые вопросы задаешь?

– Простите, я не это имела в виду.

– Знаю я, что ты имела... Ладно, слушай, – Рябкина даже невольно понизила голос, будто боялась, что кто-нибудь их может услышать. – Скоро прибудут клиенты, так что мне надо твердо знать, что в больнице все в порядке. Поэтому ты проверишь этого Банду, ясно тебе?

– Как проверить?

– Соблазни. Выясни, импотент он или нет. Если да, то получу удовольствие я, если нет – получишь кайф ты, – грубо подколола Рябкина свою помощницу.

– Нелли Кимовна!

– А что такое? Я же тебя не заставляю с ним спать. Просто попробуй завести его, пококетничай немного, покрути своими бедрами, потряси сиськами...

– Нелли Кимовна!

– Ох, скромница ты у меня какая! Ладно, что я тебя, как маленькую, учить буду? Как будто не знаешь, как с мужиками обращаться!

– Нелли Кимовна! – в очередной раз воскликнула Королькова. На глаза у нее даже навернулись слезы, и главврач наконец пожалела девчонку:

– Ну что ты, я же шучу... Ладно, Наташка, иди и выполни мою просьбу, вот и все, что мне от тебя надо.

– Хорошо, Нелли Кимовна, – грустно вздохнула Королькова, и Рябкина поняла, что в этом деле девчонке потребуется материальная подпитка.

– Кстати, ты давно себе новые туфли покупала?

– Давно уже, а что?

– На тебе двадцать "баксов", – Рябкина достала из сумочки деньги, – сходи на Привоз.

– Спасибо, Нелли Кимовна.

– Ладно, потом спасибо скажешь, когда кайф от Банды получишь, – снова не удержалась, чтобы не унизить лишний раз медсестру, Нелли Кимовна. – Иди, у меня дел по горло...

В дверь комнаты Банды постучали, и на пороге возникла фигура Самойленко, с интересом оглядывавшего обитель секретного агента.

– Привет, ребята! Еле вас нашел, хоть и прожил всю жизнь в этом чудном городе. Если бы не твой "Опель", – кивнул он Банде, – наверное, так бы и не свиделись никогда.

– Привет, привет, Коля, заходи. Садись, – Банда придвинул другу стул, сбросив прямо на пол газеты. – Я каждый день боюсь, что от этого "Опеля" останутся однажды ножки да рожки. Даже на сигнализацию не надеюсь, по три раза за ночь встаю, в окно выглядываю.

– Ты, может, на нем еще и на работу ездишь?

– Издеваешься? Я, несчастный нищий санитар могу приехать в больницу на иномарке?

– Ладно, несчастный санитар, смотри, что я принес, – и Коля вытащил из кейса шесть пол-литровых бутылок отличного немецкого пива "Хольстен". – Ты же теперь, как мне по телефону Сергей рассказал, алкоголиком заделался, без пива и дня прожить не можешь, – задорно рассмеялся журналист, похлопывая Банду по плечу.

– Ох, блин, еще один шутник нашелся! – в сердцах воскликнул Банда. – А что мне, водку хлестать прикажешь, чтобы запах поддерживать?

– Ладно, не кипятись, я пошутил.

– А за "Хольстен" спасибо, а то надоело эту вашу одесскую мочу пить, – поспешил ответить "любезностью" Банда.