Оловянников нахмурился.

– Удовольствие... – повторил он. – Удовольствие я, конечно, получу. Но боюсь, в придачу к удовольствию я получу судебный иск в защиту чести и достоинства. А судиться с мэром... Ну, вы же не вчера родились!

– Не будет он с вами судиться, – возразил Глеб. – Ему сейчас не до того. Вы что, не понимаете, что я даю вам отличную возможность свалить эту сволочь раз и навсегда?

– Тоже мне, подарок, – пренебрежительно скривился Оловянников. – Одну сволочь свалишь – другая придет. И первым делом устроит мне веселую жизнь – такую, что мне небо с овчинку покажется.

– Ну, это вряд ли, – сказал Глеб. – Пример предшественника и в особенности некоторых его сподвижников многому его научит, если он не полный идиот.

– А если полный? А если у меня ничего не выйдет? Думаете, наш главный редактор станет так рисковать?

– Аллах с вами, юноша, – сказал Глеб. – Не хотите – не надо. Справлюсь без вас. Просто не хотелось брать грех на душу. Но вы правы – наверное, так будет лучше.

– Хотите сказать, что вы его... того?..

– Ну а вы как думаете? Вы же поняли, кто я такой, правда?

– Не совсем. На кого вы работаете – на конкурирующую группировку? Я знаю, что многие недовольны тем, как Багдасарян с помощью Чумакова подмял под себя весь город. И не только город. Я понимаю, что вы не станете называть имена...

– Не увлекайтесь, – сказал Глеб. – Я не подписывался давать интервью, помните? Так вы берете кассету или я пошел?

– Беру, – решительно сказал Оловянников. – А она подлинная?

– Не говорите ерунды, – сказал Глеб. – Я хочу знать, когда выйдет статья.

– Если материал того стоит, то в ближайшем номере.

– А главный редактор?

– Главного я беру на себя. Во-первых, он мой хороший приятель, а во-вторых... Ну, в конце концов, подсыплю ему слабительного. Ему не на кого оставить газету, кроме меня.

– Хорошо, – сказал Глеб. – В том, что касается вашей профессии, я вам полностью доверяю. Я читал ваши материалы, вы молодец. Но вы понимаете, что рискуете, и рискуете сильно?

– Не впервой, – сказал Оловянников. – Хотя, извините, приврал. Такое – в первый раз. Только бы материал оказался стоящим!

– Вы такого в руках не держали, – сказал Глеб. – Только смотрите в оба.

– Не учите меня жить, – ответил Оловянников. – Кассету, кассету давайте!

Глеб усмехнулся, вынул из кармана кассету и отдал ее журналисту вместе с диктофоном.

– Смотрите в оба, Игорь, – повторил он.

Он закурил еще одну сигарету и долго смотрел, как Оловянников идет по аллее – низкорослый, щуплый, сутулый, с потертой спортивной сумкой на правом плече. Глеб думал, не ошибся ли он, затеяв это дело, но стрелять ему больше не хотелось – по правде говоря, он немного устал и мечтал закончить работу тихо, без крови. А вовремя опубликованная статья могла раз и навсегда поставить точку в карьере господина мэра и его ближайшего подручного, начальника городского управления внутренних дел Петра Ивановича Скрябина.

Глеб расставил на полочке под зеркалом извлеченные из картонной коробочки принадлежности и с сомнением их оглядел. Полка была грязноватая; на зеркале красовались засохшие брызги зубной пасты, похожие на карту звездного неба в районе Млечного Пути; с коробки Глебу улыбалась красотка с ярко-красными губами, синими глазами и волной блестящих волос, красиво ниспадавших на обнаженное загорелое плечо. На фоне замызганной ванной комнаты Розы Соломоновны заключенное в улыбке блондинки обещание выглядело беспардонным враньем. Глеб вздохнул и еще раз перечитал напечатанную мелким шрифтом инструкцию.

В инструкции как будто все было просто и понятно, но стоило Глебу перевести взгляд с бумаги, где та была напечатана, на подзеркальную полочку с разложенными на ней предметами, как ясность исчезала, а на смену ей приходила уверенность, что ему ни за что не справиться с задуманным делом. Он пустил горячую воду и нерешительно натянул на правую руку прозрачную целлофановую перчатку. Перчатка была одна; к тому же она оказалась Глебу маловата. "Ни черта не получится, – подумал он, беспомощно косясь на инструкцию, как будто та могла ему помочь. – Ведь я сейчас такое с собой сотворю, что потом, пожалуй, и на улицу не выйдешь. Может, не стоит и пробовать?"

В прихожей послышалось царапанье ключа, потом хлопнула дверь, и Сиверов услышал, как вернувшаяся с рынка Роза Соломоновна тяжело ворочается в узком коридоре, снимая свои растоптанные туфли, и, по обыкновению, что-то немелодично напевает себе под нос.

– Федор, – зычно позвала она из прихожей, – Федор, вы где? Идите уже кушать, я принесла хорошие помидоры! Куда вы запропастились?

– Я здесь, Роза Соломоновна, – ответил Глеб, открывая дверь ванной. – Спасибо за приглашение, но я сыт.

– Что такое? – всполошилась старуха. – Сыт? Снова?! Федор, вы таки нездоровы. Послушайте меня, это я вам говорю: так не бывает, чтобы мужчина в вашем возрасте был здоров и никогда не хотел кушать!

Она говорила с таким сильным еврейским акцентом, что Глеба временами разбирал смех: ему казалось, что Роза Соломоновна нарочно так разговаривает, чтобы позабавить жильца, а заодно позабавиться самой.

– Что это вы тут затеяли? – спросила Роза Соломоновна, заглянув через его плечо в ванную. – Нет, вы в самом деле нездоровы! Вы что, решили покрасить волосы? И конечно, перекись! Что это еще за выдумки, молодой человек? Готова биться об заклад, что тут замешана женщина!

Застигнутый на месте преступления Сиверов с виноватым видом развел руками.

– Ей нравятся блондины...

– Вот видите, – сказала Роза Соломоновна, – ненадолго же вас хватило, ловелас. Я предупреждала, что здешние девицы в два счета сведут вас с ума и будут вами вертеть как захотят. Вы мне не поверили, и что мы имеем? Мы имеем сумасшедшего, который стоит в десять утра в ванной и собирается выжечь себе всю растительность на голове перекисью водорода! Вы представляете, на кого станете похожи?

– Смутно, – признался Глеб.

– Смутно! – передразнила Роза Соломоновна. – Послушайте, что он говорит! Он говорит – смутно! Нет, вы себе этого совсем не представляете! Думаете, она вас такого полюбит?

– Ну, полюбит не полюбит... – Глеб довольно-таки скабрезно подмигнул Розе Соломоновне.

Та всплеснула руками и укоризненно покачала головой.

– И ради этого вы готовы себя изуродовать? Как будто на свете мало женщин с менее извращенными вкусами... Я же говорю – сумасшедший! Скажите, вы когда-нибудь это делали?

– Что вы имеете в виду?

– Я имею в виду окраску волос, юный нахал! Про то, о чем вы подумали, я не спрашиваю, это все умеют, дурное дело нехитрое...

– Ну, это как сказать!

– Да, – согласилась Роза Соломоновна. – Глядя на вас, в это легко поверить.

Глеб фыркнул. Любая пикировка с Розой Соломоновной неизменно заканчивалась ее полной и безоговорочной победой – переспорить ее было попросту невозможно, у нее на все был готов ответ.

– Что вы фыркаете, как лошадь? – сказала Роза Соломоновна. – Идите уже на кухню, несите табурет. Так и быть, я вас покрашу. Мой папа был знаменитый на весь город психиатр, так он меня научил никогда не спорить с сумасшедшими.

Пока Глеб ходил за табуреткой, старуха быстро и сноровисто развела краску и растворила в большой эмалированной кружке таблетку перекиси водорода. Краска издавала неприятный кислый запах, а когда Роза Соломоновна принялась уверенными движениями втирать эту зловонную массу Глебу в волосы, оказалось, что она еще и жжется. Закончив, Роза Соломоновна нахлобучила Глебу на голову полиэтиленовый чепец.

– Вот так, – объявила она, моя руки над раковиной. – Теперь отправляйтесь на кухню, я таки буду вас кормить. Все равно краску надо хорошенько выдержать, прежде чем смывать, иначе все мои труды пойдут козе под хвост.

– Жжется, – пожаловался Глеб.

– А что вы думали – что это будет похоже на эротический массаж? Красота требует жертв! Хотя в вашем случае говорить о красоте, пожалуй, преждевременно. Ну, хотя бы будете знать, каково приходится женщинам!

На кухне Роза Соломоновна быстро приготовила салат из добытых на рынке томатов. Помидоры она резала крупными ломтями, что живо напомнило Глебу европейскую манеру готовить салаты.

– Знаете, Роза Соломоновна, – сказал он, наблюдая за тем, как старуха расправляется с луковицей, – однажды я был за границей и заказал в ресторане салат. Так они мне принесли две половинки помидора, веточку петрушки и лист салата на деревянном блюде. Ах да, и еще половинку луковицы. Спасибо, хоть очищенной.

– Попрошу без намеков, – грозно заявила Роза Соломоновна. – Не нравится, так я вас умоляю, берите нож и режьте сами, как хотите.

– Примерно то же самое мне ответил официант в том ресторане, – сказал Глеб. – Бог с ним, с салатом. Что нового в городе, Роза Соломоновна?

– Я вас умоляю! Что может быть нового в этом городе? – пожала жирными плечами Роза Соломоновна. – Все новое – это хорошо забытое старое. Все посходили с ума, прямо как вы, на рынке только и говорят, что о каком-то маньяке. Как будто бывают маньяки, которые нападают на бандитов с автоматами!

– Почему же на бандитов? – удивился Глеб, поедая салат и косясь одним глазом в тарелку, чтобы заодно с салатом не употребить в пищу таракана. Тараканов на кухне у Розы Соломоновны было великое множество, и они бродили где хотели. – Ведь, если я правильно понял, этот Багдасарян был депутатом, уважаемым человеком...

– Я вас умоляю! – закричала Роза Соломоновна. – И после этого вы будете мне говорить, что приехали из Москвы? Как будто вам неизвестно, кто у нас сейчас пишет законы!

– По-вашему, все депутаты – бандиты?

– Нет, не все. Жулики среди них тоже попадаются. Но этот ваш Багдасарян точно был бандит, и его приятель, которого недавно схватил Кондратий, тоже был бандит – пробу ставить негде. Если хотите знать, что я об этом думаю, так я вам скажу: у кого-то просто лопнуло терпение смотреть на их художества, и этот кто-то взял и сделал то, что давно надо было сделать. Только он не довел дело до конца. Я всем говорю, что вместе с этими двумя бандитами надо было прихлопнуть и их дружка, нашего дорогого мэра, но теперь уже поздно. Вы будете смеяться, но этот поц сбежал из города.

– А кто такой поц? – спросил Глеб.

Роза Соломоновна заметно смутилась.

– Ну, поц, поц... Это просто ругательство... – она кашлянула в кулак. – Вы только не повторяйте его в культурном обществе: там могут оказаться евреи, которые поймут, что вы сказали, и подумают, что вы сами поц, не умеющий вести себя на людях. Это ругательство, и притом очень неприличное.

– Хорошо, Роза Соломоновна, не буду. Хотя словечко, между нами, смачное. И куда же он подался, это ваш поц – то есть, я хотел сказать, мэр?

– Да кто же его знает? Мне об этом рассказала Фира Моисеевна, а она знает, о чем говорит. Она, к вашему сведению, всю жизнь работала в горисполкоме, а теперь там работает ее племянница. Правда, теперь это называется по-другому, но суть не изменилась. Так вот, племянница Фиры Моисеевны сказала, что он взял отпуск по состоянию здоровья и уехал, а куда – никто не знает, даже его жена. Она приходила в мэрию, спрашивала, куда он уехал. Вообразите себе этот срам – жена мэра приходит к нему на работу и спрашивает у всех: "Вы не знаете, куда он уехал?"

– Что вы говорите?! – притворно изумился Глеб, для которого все это не было новостью. – Ай-яй-яй! Наверное, ему угрожали.

– Чего не знаю, того не знаю, врать не стану. Может, и угрожали. По крайней мере, вся городская милиция стоит на голове – тоже ищут маньяка.

– Найдут, как вы думаете?

– Я вас умоляю! Я удивляюсь, как они могут самостоятельно расстегивать брюки, когда им надо в туалет. Вы будете смеяться, но вчера ко мне заходил участковый.

Глеб как ни в чем не бывало насадил на вилку кусочек помидора и отправил его в рот.

– Спрашивал, кто еще, кроме меня, проживает в квартире, – продолжала Роза Соломоновна, испытующе поглядывая на него.

– В самом деле? – равнодушно сказал Глеб. – И что вы ему ответили?

– Что я ему ответила? Я вас умоляю! Ответила, что тут проживает подозрительный брюнет, охотник за юбками, как две капли воды похожий на тот фоторобот, что он мне показывал.

– А он вам и фоторобот показывал?

– Вообразите себе! Этакая образина в темных очках. Я ему сказала, что живу одна и чтобы он употребил свой фоторобот по назначению – сходил с ним в сортир. Это курортный город, здесь девяносто процентов населения снимают темные очки, только когда ложатся спать. И худощавых брюнетов здесь сколько угодно. Кстати, этого маньяка, которого они ищут, зовут Федором, прямо как вас.

– Кошмар, – сказал Глеб. Игривый, ернический тон Розы Соломоновны перестал ему нравиться. Он предпочел бы, чтобы старуха говорила серьезно – тогда, по крайней мере, он смог бы понять, что она намерена делать. Но Роза Соломоновна, при всех ее недостатках, была неглупа, и тон этот взяла явно не напрасно, а специально для того, чтобы раньше времени не открывать карты. – И вам не страшно жить под одной крышей с возможным маньяком?

– Если бы было страшно, вы бы сейчас сидели не здесь, а на нарах, – заявила Роза Соломоновна. – И были бы не блондином, а лысым. Но вы сидите здесь, и я вам больше скажу: даже если бы я точно знала, что они ищут именно вас, вы все равно сидели бы здесь и кушали мой салат. Я вам говорила, что мой папа был хороший врач, уважаемый в городе человек. Соломон Розенблюм – это таки было имя! Но я вам не говорила, что он умер в лагере, на лесоповале. Вот, теперь сказала. Делайте с этим что хотите, хоть с кашей ешьте.

– М-да, – промямлил Глеб, думая о том, что по правилам его работы старуху полагалось бы убить прямо сейчас, пока она снова не встретилась с кем-нибудь из своих многочисленных подружек. – Спасибо, Роза Соломоновна. Но мыто с вами знаем, что я не тот, кто им нужен, правда?

– Бросьте трепаться, юноша, я ведь сказала, что мне это безразлично. Я вам верю, но мне кажется, вам будет полезно знать, что вместе с участковым приходил некто в штатском. Такой, знаете ли, невзрачный человечишка, и выглядел он так, будто его месяц корова жевала. Типичный старый холостяк, и спит прямо на ходу. Но взгляд у него – ой-ей-ей!

– Наверное, кто-то из домоуправления, – предположил Глеб, который знал, что это не так. Портрет жеваного мента, данный только что наблюдательной Розой Соломоновной, был прямо как живой. Именно с этим человеком Глеб столкнулся в гостинице после ликвидации Гаспаряна.

– Ну конечно! – воскликнула Роза Соломоновна чуть ли не с восторгом, как будто Глебу удалось развеять какие-то ее сомнения. – И под пиджаком у него висел не пистолет, как мне, дуре старой, сослепу почудилось, а дырокол или настольный калькулятор! Кстати, я сейчас возвращалась с рынка и приметила во дворе машину, в которой сидят еще двое сотрудников домоуправления. Ну, идите уже в ванную, снимайте этот колпак и полюбуйтесь, на кого вы стали похожи!

Глеб последовал ее совету, прошел в ванную и, сняв с волос полиэтиленовый чепец, сунул голову под кран. Вытершись протянутым Розой Соломоновной сероватым полотенцем, он посмотрелся в зеркало.

– Мама, – тихонько сказал он.

– Ваша мама вас теперь ни за что не узнает, – сказала позади него Роза Соломоновна, – особенно если вы не станете надевать эти ваши глупые очки. Ну, что теперь? Пойдете на свидание?

Глеб немного помедлил с ответом. Роза Соломоновна смотрела на него спокойно, с улыбкой, как будто и впрямь думала, что перед ней – безобидный чудак, перекрасивший волосы, чтобы понравиться девушке. Глядя на нее, в это было легко поверить, и Глеб подумал: "А почему бы и нет? Пусть так и будет. Не убивать же ее, в конце-то концов, из-за того, что сам наследил, как бегемот в галошах..."

– Да, – сказал он, – вы, как всегда, правы – на свидание. Пускай теперь попробует сказать, что предпочитает брюнетов! Тогда в вашем солнечном городе произойдет еще одно убийство. Или, на худой конец, самоубийство.

– Вот еще, – сказала Роза Соломоновна пренебрежительно. – Убийств, по-моему, уже хватит. А самоубийство – глупость.

– Отчего же, – возразил Глеб. – Некоторые находят суицид романтичным.

– Если хотите быть романтиком, будьте им, – великодушно разрешила Роза Соломоновна. – Только зачем же так мрачно? На вашем месте я бы нашла более простой и менее смертоносный способ удовлетворить свою жажду романтических приключений. Например, отправилась бы на свидание не как все нормальные люди, а через чердак. Там немного пыльно и пахнет голубями, но зато так романтично!

– Это мудрый совет, – сказал Глеб. Проклятая старушенция никак не желала успокоиться и дать ему возможность притвориться, что он ничего не понял. – Пожалуй, я им воспользуюсь.

– Только не увлекайтесь, – сказала Роза Соломоновна. – Не забудьте про тех двоих из... гм... из домоуправления. Управдомы терпеть не могут, когда лазят по пожарным лестницам.

– Ну, что вы! – сказал Глеб. – Я с детства боюсь высоты. Представляете, когда все с умилением вспоминают, как они стояли на табуретке и читали стихи, мне приходится скромно помалкивать – я не мог стоять на табуретке. У меня сразу начиналось головокружение, и я падал.

– Ах вы бедное дитя! – с преувеличенным сочувствием воскликнула Роза Соломоновна и всплеснула руками. – Ну, ступайте, ступайте, она вас, наверное, уже заждалась. Да и участковый обещал еще разочек зайти. По-моему, он не поверил, что у меня нет постояльца.

Когда Глеб уже стоял в дверях, она негромко сказала ему в спину:

– Любопытно, каково это – чувствовать себя гневом божьим?

Глеб обернулся через плечо.

– Не знаю, – сказал он. – Сложное, наверное, ощущение.

– А по-моему, паршивое, – возразила Роза Соломоновна. – А вдруг ошибешься?

– Да, – медленно произнес Глеб, – наверное, вы правы. Да, по преимуществу, пожалуй, паршивое. Но судьбу не выбирают. Я, по крайней мере, не выбирал.

– Бедное дитя, – повторила Роза Соломоновна, и на этот раз Глебу показалось, что она говорила искренне. – Ну, идите уже, блондин, хватит болтать.

"Мировая старуха, – думал Глеб, пробираясь по пыльному чердаку, где действительно сильно пахло голубиным пометом. – Только бы не оказалась стукачкой. Только бы то, что она рассказала про своего папу-психиатра, было правдой. Впрочем, все это очень скоро выяснится – минуты через две, не позже".

Пройдя по чердаку, он через открытый люк проник в угловой подъезд. Здесь, на площадке между вторым и третьим этажом, он остановился, поставил на пол сумку и вынул из нагрудного кармана какую-то бумажку. Развернув, Сиверов на минуту прижал ее к верхней губе, а когда отнял, под носом у него красовались аккуратные рыжеватые усики, чуть более темные, чем его соломенная шевелюра. Проверив, хорошо ли они сидят, с помощью карманного зеркальца, Глеб выглянул во двор через пыльное, засиженное мухами и затянутое паутиной оконное стекло. Машин во дворе стояло штук десять, но только в одной из них сидели люди. Их было двое, и оба со скучающим видом курили в открытые окна. "Управдомы", – пробормотал Глеб.

На самом деле это было вовсе не смешно. Жеваный мент оказался настоящим мастером своего дела; оставалось только гадать, как он сумел разыскать Глеба в пестрой толчее курортного города. Но он как-то разыскал, и, похоже, можно ожидать группу захвата в ближайшие часы. Впрочем, поразмыслив, Глеб решил, что это вряд ли: жеваный мент осторожничал, выжидал, присматривался, а значит, не был уверен в правильности своих выводов. Связанный по рукам и ногам необходимостью соблюдать закон или хотя бы делать вид, что соблюдает, он упустил драгоценное время, и сейчас плоды его многодневной кропотливой работы пойдут насмарку...

"Пойдут ли? – спросил себя Глеб и мысленно ответил: – Еще как пойдут!"

Он спустился по лестнице и вышел из подъезда, помахивая клетчатой хозяйственной сумкой, позаимствованной у бесценной Розы Соломоновны. Взамен Глеб оставил хозяйке свою, купленную перед поездкой в фирменном магазине спортивных товаров, очень дорогую и стильную. Когда Глеб предложил этот неравноценный обмен, старуха даже не удивилась, заявив, что всегда любила красивые и прочные вещи. Еще она сказала: "Я не знаю, кто вы такой, но дело вы делаете нужное. Давно пора. Всю жизнь смотрю, как эти поцы пьют из нас кровь, и думаю: ну хоть бы кто-нибудь решился! Одного не понимаю: почему вы меня не застрелили?" – "Не хотел поднимать шум", – с улыбкой ответил Глеб, а сам подумал, что Роза Соломоновна, должно быть, очень сильно любила своего погибшего в лагере папу – светило местной психиатрии. Хотя сколько ей могло быть лет, когда его забрали? Да всего ничего! Верно говорят, что детские впечатления – самые сильные и остаются с человеком на всю жизнь. Роза Соломоновна могла забыть, куда засунула пять минут назад свои очки, но свое детское горе запомнила крепко и всю жизнь мечтала отомстить. Вот она и отомстила, как могла, даже не подозревая, что Глеб работает на ту самую контору, сотрудники которой когда-то забрали ее отца.

Ирония судьбы, подумал он, проходя мимо стоявшей во дворе машины, в которой скучали двое разомлевших от жары оперативников. Один из них окинул его равнодушным, пустым и в то же время профессионально цепким взглядом. Глеб переложил сумку в левую руку, готовясь выхватить спрятанный под курткой пистолет, но оперативник уже отвернулся и, зевая, начал что-то рассказывать своему напарнику. Через минуту Сиверов уже миновал провонявшую мочой длинную, похожую на тоннель арку и вышел на улицу. Здесь он вынул из кармана и с огромным облегчением надел темные очки. Режущий солнечный свет сразу сделался мягче, глазам полегчало.

Он купил в киоске свежий номер "Берегового курьера", сел на скамеечку в сквере и внимательно просмотрел газету. Увы, обещанной статьи не оказалось ни на первой, ни на второй, ни даже на последней полосе. Слепой нахмурился: еще одной записи разговора господина мэра с его соратниками у него не было. Если запись не будет обнародована, взятый Чумаковым отпуск по состоянию здоровья без проблем превратится в почетные проводы на пенсию – тоже, разумеется, по состоянию здоровья. Для дела это не имело ровным счетом никакого значения; это имело значение для Глеба Сиверова, и то, что статья не вышла в сегодняшнем номере "Берегового курьера", ему не понравилось.

Он оторвал от газеты неровный клочок бумаги, на котором значились выходные данные, равнодушно выбросил остальное в урну, встал и пошел искать телефон-автомат: нужно было срочно связаться с Оловянниковым и выяснить, в чем дело.