– Сейчас позвоню, – полез за «мобильником» Полуянов.

– Вот этого делать не надо. Проверка должна приехать неожиданно. Если хоть одного пьяного работягу застану, уволю прораба. У меня есть надежный человек, которого можно поставить, он только что объект сдал и сейчас без работы ходит.

Болезненная гримаса на лице Полуянова сменилась блаженной улыбкой. Он вспомнил реку, зеленый луг, близкий лес. Вспомнил, как мальчишкой играл на берегу реки в футбол, а потом разгоряченный прыгал в ледяную прозрачную воду и от усталости не оставалось и следа.

– И со священником переговорить надо, – напомнил Краснов, – чтобы местное население против нас не настраивал. Ты из тех мест, тебе и карты в руки.

– Не пойму своих деревенских, – Полуянов надел пиджак. – Рабочие места появятся, жизнь наладится, цивилизация придет. По вечерам в баре пиво пить смогут, а не «чернила» на лавке.

Краснов рассмеялся:

– Ты представляешь себе сельских трактористов в нашем баре, где все оборудование немецкое, а мебель финская? Я боюсь, что мы в деревне даже красивой девушки не найдем, чтобы за стойку поставить, придется из Твери возить.

Полуянов вскрикнул: Краснов по-дружески хлопнул его по спине.

– Извини, забыл. Не проходит? – участливо поинтересовался Сергей, в душе радуясь, что зараза напала не на него, а на Антона. – И как же ты с женой?

– Мучаюсь, – сказал Полуянов.

– Я бы не смог.

– А куда б ты делся?

– Вас когда ждать? – проворковала Нина, восхищенно глядя на Антона Полуянова. Своим боссом она гордилась. Еще молодой, красивый, обходительный и ее не домогается, хотя она возражать бы не стала.

– Нина, если по телефону позвонит женщина, которая не хочет назвать свое имя, номер «мобильника» ей не давай. Не хватало еще, чтобы она по вечерам звонила, когда я дома.

– Жена ревнует? – рассмеялся Краснов. – Такого мужчину страшно из дому выпускать, хотя у тебя сейчас нетоварный вид сзади.

Нина удивленно посмотрела на Сергея, мол, что он такое говорит?

Антон приложил палец к губам – не болтай лишнего.

– Пошли.

– Может, из холодильника чего прихватить, пикник на берегу устроим?

– У меня полный багажник, всегда с собой вожу. Да и в гостевом вагончике на стройке полный холодильник.

Антон рассеянно потянул на себя дверцу, сел на первое сиденье. А когда поднял глаза, то увидел в зеркальце заднего вида жену Краснова Марину. Она пыталась улыбаться не смущенно.

– Привет, – тихо сказала она, пока Краснов протирал лобовое стекло.

– Ты зачем в поездку увязалась? Хочешь, чтобы мы себя выдали? – прошептал Антон, боясь, что друг по движению губ прочтет слова.

Договорить им не пришлось, Сергей сел за руль.

– С девушкой тебя познакомить? Говорил ей, оставайся дома, а она увязалась, мол, хочу на природу. Хочет так хочет. Как будто на даче ей природы мало. Может, назад, к ней пересядешь? Марине скучно, развлечешь мою жену, – рассмеялся Краснов, и Антон почувствовал, как краска приливает к ушам.

– Жарко у тебя, – сказал он, вытирая со лба выступивший пот.

– Тронемся – попрохладнее станет.

Разговор не клеился, все сказанное Сергеем Антон воспринимал как издевку.

«Знает, сволочь, но не признается. Нет, не знает, но подозревает. Будто бы Марина сама увязалась! Небось, сам уговорил поехать, чтобы проверить».

Он ощущал присутствие Марины всем телом, чувствовал ее взгляд затылком, улавливал запах духов. Он его будоражил, заставлял вспоминать строительный вагончик у «Паркинга».

– Не хотите разговаривать, – без всякой задней мысли произнес Краснов, – тогда музыку слушайте.

В салоне громыхнули динамики, и Антон почувствовал облегчение. Музыка, заполнившая машину, уничтожила другие звуки. Если бы она еще уничтожила запах духов, он мог бы почувствовать себя еще спокойнее.

– Тебя не будет беспокоить, если я опущу стекло? – спросил он у Марины не оборачиваясь.

– Если тебе станет от этого легче, – голос женщины звучал вкрадчиво, словно она шептала любовнику на ухо нежные слова.

Стекло сползло. Упругий порыв ветра ворвался в салон, и тут же запах духов сменился запахом горячего асфальта и травы.

По сути своей Полуянов был человеком деревенским, в Москве он всегда чувствовал себя чужим. Лучшие воспоминания у него были связаны с детством, поэтому он даже улыбнулся и выставил в окно потную ладонь, словно пытаясь нащупать ветер.

«Они не смогут различить в потоке воздуха отдельные запахи, – подумал Полуянов о друге и его жене, – я же улавливаю запах клевера, травы, далекого леса, десятки запахов, десятки оттенков. И все потому, что я вдыхал их с самого рождения».

На откосе показался белый гладкий валун.

И Антону вспомнилось, как еще ребенком он поймал ящерицу на таком же валуне и у ящерицы отвалился хвост. Вспомнил испуг. Хвост долго извивался в пальцах. Тот камень на краю поля был теплым и казался живым. Ему вспомнилось, как однажды издалека он не смог понять, камень это лежит или овечка.

– Ты чего улыбаешься, как придурок, словно пачку баксов нашел?

– Детство вспомнил, – признался Полуянов. – Тебе что этот камень напоминает? – он указал в окно на белеющий в поле камень.

Сергей пожал плечами:

– Грудь женскую. Такой же белый.

Марина хихикнула:

– У кого это ты такую грудь видел?

– Не у тебя, – бросил через плечо Краснов жене.

– А мне овечку.

– Похоже, – прошептала Марина.

– Овечку? – задумался Краснов. Он не смотрел на дорогу, устремив взгляд на камень. – Нет, все же грудь.

– Ты, Краснов, конченый маньяк.

– Когда Марина меня называет по фамилии, я возбуждаюсь, словно мы не муж и жена, а чужие люди. Словно она в налоговой инспекции работает и на меня глаз положила. У тебя, –Антон, налоговый инспектор женщина или мужчина?

– С меня пожарного инспектора хватает.

Другие на проституток меньше тратят, чем я на него.

От мужских разговоров Марину коробило.

– Я посплю, – сказала она, забираясь с ногами на большое, как офисный диван, кожаное сиденье джипа. Ее отражение исчезло из зеркальца заднего вида, и Антон попытался убедить себя, что Марины нет рядом. Странное это было состояние. Он приподнял стекло, оставив лишь маленькую щель, в которую со свистом врывался воздух.

«Какого черта я поехал? – подумал он, чувствуя, как сгорают нервы. – Я ехал, чтобы расслабиться, а вместо этого такой напряг».

Он закурил. Держал сигарету под приборной панелью, наблюдая за потоками дыма, как за изменчивыми облаками. В извивах дыма ему чудилась то кудрявая овечка, то танцующая обнаженная женщина, то дерево.

– Грустный ты какой-то.

– Водки выпью, повеселею.

– А вот водки у меня и нет. Ты же знаешь, я белую не люблю. Коньяк и вино.

– В деревне я самогонку найду, – мечтательно произнес Полуянов.

– Бр-р-р, – сказал Краснов, – как ты эту гадость пить можешь?

В зеркальце заднего вида вновь возникло лицо Марины с широко открытыми глазами. Она впервые узнала, что ее любовник – любитель народного напитка.

– Ничего вы в самогоне не понимаете, – с видом знатока произнес Полуянов, – потому как городские. Вы никогда настоящего самогона не пили.

– Ты хочешь сказать, от него голова не болит?

– Он же мутный, – вставила Марина.

– Как спирт с водой, – добавил Краснов.

– Вы только дрянь пили, которую на продажу делают. А самогон для себя – это целое искусство. Лучший самогон – из варенья.

– Я слыхала, что хлебный.

– Смотря для какого события. Если на поминки, то, конечно, лучше хлебный, – продолжал рассуждать Полуянов, – он и забирает медленнее, и хмель больше держится. Если же с друзьями пить, то лучше всего выгнанный из черносмородинового варенья. Куда там «Абсолют» – жалкое подобие!

Краснов облизнулся:

– Полуянов, угостишь?

– Если найду в деревне. Не сезон еще для варенья, если кто и выгнал, то сам выпил.

– Закусывать чем самогон надо, Антон? – Марина тронула его за плечо.

Прикосновение было нежным, хотя и быстрым.

– Это извращение – закусывать самогон луком, – убежденно произнес Полуянов. – Такое могут себе позволить механизаторы и пастухи. Настоящие же знатоки самогона закусывают квашеной капустой.

– По мне что лук, что квашеная капуста, что чеснок – один черт.

– Можно еще холодцом и уж на самый крайний случай солеными грибочками, но ни в коем случае не маринованными, потому как весь вкус собьется, букет уйдет.

– В самом деле? – переспросила Марина.

– У хорошего самогона, как и у хороших духов, стойкий аромат.

– И шлейф, наверное, длинный, – вставил Краснов. – Если ты угостишь ее самогоном, я за нее не отвечаю. С нее и бокала вина бывает достаточно. Выпьет и к чужим мужьям пристает.

– Не ври, Краснов, не было такого. К тому же Антон не чужой.

Полуянов сглотнул слюну и подумал, что неплохо бы привезти из деревни большую бутыль самогона и под настроение выпивать по маленькой в московской квартире.

«Обязательно закажу, чтобы сделали. Одну бутыль из черносмородинового варенья, вторую – хлебную. Прямо сегодня и закажу. Церковный староста отличный самогон гонит, аппарат у него древний, еще с пятидесятых годов функционирует, без всяких новомодных наворотов. Деревянное корыто, в корыте змеевик из обычной железной трубы. Если змеевик из нержавейки, самогон странный привкус имеет, словно в аптеке его купил. Для хорошего самогона хорошее зерно нужно, отборное. И брагу на родниковой воде староста ставит. Святой источник – святой продукт».

Джип съехал с дороги на проселок.

– Как я этого не люблю, – забурчал Краснов. – Закрой окно, иначе сейчас на обивке пыли нарастет, да и на морде тоже. Правильно кто-то из умных сказал: «Россия – страна раздолбанных дорог и дураков».

– А мне нравится, – мечтательно произнес Полуянов. – Я по этой дороге в детстве босиком ходил.

– Оно и видно.

– Что тебе видно? – спросила Марина.

– Обувь теперь нигде не может купить, растоптал себе сорок пятый размер.

– Ни хрена вы не понимаете, выросли на асфальте. Идешь утречком босиком по росистой траве, а потом по песчаной дороге. Роса холодная, песочек тепленький, на ноги налипает…

– Может, машину остановить, и ты до деревни пешком пошлепаешь, пилигрим чертов?

– Это мечты, – вздохнул Полуянов. – Разучился я босиком ходить. Иногда только во сне вижу себя бегущим по траве. Куда бегу, зачем – не знаю. Кажется, вот уже добежал, за лесом, за рощей, за домом что-то ждет меня.

И просыпаюсь. И обязательно что-нибудь хорошее случится.

– Сегодня ты во сне босиком бегал?

– Нет, давно уже этот сон не снился.

– Самогоночки выпьешь – приснится.

– По деревне потише, не гони, – попросил Полуянов, – кур передавишь.

Краснов посмотрел на машину у поповского дома.

– Недешевую тачку ваш поп купил. А приход у него бедный. Откуда только деньги?

– Не его это машина, номера московские.

В деревне не задерживались. Дорога огибала пригорок с церковью, кладбищем, старыми липами, шла вдоль реки и упиралась в стройку.

– Ты смотри, работают! – изумился Краснов. – А я-то думал, здесь все пьяные валяются, пятница все-таки.

Гудел экскаватор, из ковша высыпался черный мокрый торф.

– А ты говорил, врут.

– Я не говорил, что торфа нет, я говорил, там двух метров не наберется.

Были уже возведены стены гостиницы и ресторана. Экскаватор выгребал котлован под закрытый бассейн. Экскаваторщик широко улыбался, довольный тем, что хозяева стройки застали его за работой. Он сел за рычаги всего полчаса назад, да и то только потому, что его собутыльник Грушин поехал в деревню за самогоном. Завернутая в газету закуска лежала под сиденьем. Она представляла собой пол-литровую банку квашеной капусты, закрытую пластиковой крышкой, пучок зеленого лука и половину формового хлеба. Экскаваторщик, чтобы перебить запах, сунул в рот зеленое перо и принялся его жевать.

Джип подкатил прямо к котловану и замер как вкопанный. Экскаваторщик высыпал из ковша торф и, не глуша двигатель, спрыгнул на землю.

Марина, едва вышла, сразу же зажала уши ладонями.

– Заглуши! – крикнул Полуянов.

– Что? А, понял…

Мгновенно воцарилась тишина, и стало слышно, как журчит вода в источнике.

– Хозяин объявился! – сообщил экскаваторщик и, отряхнув руки, вытер их о штаны, словно с ним кто-то собирался здороваться за руку.

Полуянов и Краснов всегда держали дистанцию со строителями. Сегодня руку пожмешь, а завтра пить вместе предложат. За руку здоровались и выпивали только с прорабом.

– Петрович где?

Экскаваторщик посмотрел на небо, словно Петрович порхал где-то в облаках. Полуянов и Краснов чисто машинально тоже закинули головы. В небе кружил ястреб.

– Петрович постираться пошел на речку, помыться. Выходные все-таки.

– Остальные где?

– С утра все были. Раствор вышел, мужики решили новый не забалтывать. Мы сегодня рано начали, с рассветом.

Краснов деловито подошел к стене и провел пальцами по шву между кирпичами. Раствор был свежий.

– Ты смотри, точно работали. Найди прораба.

Прораба Краснов недолюбливал. Петрович был прорабом советской закваски, старым, прожженным. Поймать его на чем-либо было невозможно, все у него сходилось, каждой цифре он мог придумать объяснение.

Отыскал его Полуянов. Он любил пристраивать на работу в свою фирму родственников, друзей, знакомых. Петрович приходился каким-то дальним родственником секретарше Нине, она его и рекомендовала. Жил он в Лихославле, куда наведывался только на выходные. В будние дни ночевал в строительном вагончике, договорившись с Полуяновым.

Петрович, как настоящий начальник, не сразу бросился встречать хозяев. Он достирал в реке вылинявшую рубашку, прошедшую с хозяином не одну стройку. Рубашку развесил на кустах, надел пиджак на майку, сунул босые ноги в туфли и только после этого вышел на тропинку.

– Я же говорил, тут Петрович! – воскликнул экскаваторщик, дыша в сторону.

– Что у нас здесь, рассказывай, – строго сказал Краснов.

Петрович принялся обрисовывать масштаб стройки. Послушать его, так здесь не маленькую гостиницу строили, а ремейк плотины ДнепроГЭС. Минут десять Краснов слушал, понимая, что Петрович будет говорить до тех пор, пока его не остановишь. Раскатал чертежи на капоте джипа, придавил их по углам обломками кирпича и ткнул пальцем:

– Неужели и правда повсюду два метра торфа?

– Кое-где и два двадцать. А кое-где метр девяносто. Все выкапывать придется, сколько бы его ни было. Вы же не хотите, чтобы бассейн трещину дал, и чтобы вода рыжая была?

– Нет, не хотим, – сказал Краснов, – но и лишние деньги платить не намерены.

– Вот поэтому и задержка, – вздохнул Петрович. – Оно на стройке всегда так, все предвидеть невозможно.

Марина пошла к реке. Пару раз на тропинке она обернулась, словно Звала взглядом Антона последовать за собой. Но тот сделал вид, что не заметил этого. Женщина сняла босоножки, села на мостки и опустила ноги в прохладную воду.

Она прикрыла от удовольствия глаза, так ей стало хорошо – бревна теплые, извивающиеся по течению водоросли приятно щекотали пятки.

Иногда маленькие рыбки, проносясь стремительной стайкой, задевали ступни, и Марина вздрагивала от неожиданного удовольствия.

Послышалось блямканье велосипедного звонка, и на стройку влетел Григорий Грушин. К багажнику велосипеда веревкой была примотана старая хозяйственная сумка, из которой выглядывала синяя пластиковая крышка двухлитровой банки. Гриша лихо затормозил на велосипеде, прислонил его к штабелю кирпича и принялся махать рукой, подзывая к себе экскаваторщика.

Тот покосился на прораба, Краснова, Полуянова, склонившихся над чертежом, и боком решил про-" скользнуть к Григорию.

Когда между ними расстояние сократилось до шага, экскаваторщик зашипел:

– Ты чего приперся? Не видишь, что ли, начальство наскочило, а еще время рабочее!

Полуянов, увидев Григория, улыбнулся и первым поздоровался с ним, как-никак, одногодки, вместе в школу ходили.

– Ты чего приехал?

– Да вот.., это… – Гриша не умел врать.

– Самогон привез? – положил ладонь на синюю пластиковую крышку Полуянов.

– Угу.

– Свой?

– А то чей же? Я в деревне покупать не стану, если уж не выкрутка, то у сестры попрошу.

– Хороший?

– Градусов пятьдесят точно будет.

– А мягкий?

– Как молоко парное, – Григорий посмотрел на экскаваторщика, чтобы тот подтвердил.

– Хороший, – сглатывая слюну, сказал экскаваторщик.

– Угостишь?

Григорий задумался.

– Компания большая, надо еще смотаться.

– У нас выпивка есть, нам попробовать, хочу друзей угостить. Я им всю дорогу рассказывал, какой самогон в Погосте делают.

– У нас лучше всех, вода хорошая. Такой воды нигде в округе нет, – хвастался Григорий.

– Я так понимаю, – прищурившись, говорил экскаваторщик, – копать больше не будем, во всяком случае сегодня?

– Думаю, нет, – сказал Полуянов, глядя на синюю крышку.

Петрович чутко улавливал настроение работодателей. Через пять минут на берегу реки уже стоял импровизированный стол – двое козел, на них хорошо струганные половые доски.

Марина накрывала на стол. Все уже было порезано, оставалось только разложить в пластиковые тарелки. Григорий с экскаваторщиком устроились неподалеку, от приезжих их отделяли кусты. От старой ивы падала тень, вот в ней и устроились.

Краснов собственноручно разлил самогон по пластиковым стаканам. Себе плеснул чуть-чуть, на два пальца, попробовать.

– Ну, за приезд, – сказал Петрович и, чокнувшись, мигом осушил стакан.

Тут же бросил взгляд на бутылку коньяка.

К самогону он был привычен и не считал его чем-то экзотическим.

Марина осторожно понюхала напиток, словно в стаканчик была налита соляная кислота, и брезгливо наморщила нос.

– Керосином пахнет, – наконец поставила она жестокий диагноз.

– Быть того не может! – Полуянов помочил язык в продукте. – Пивал я, конечно, и лучше, но и этот неплох. Только теплый. Хотя холодный самогон – чистое извращение. Лучше всего его пить теплым, прямо из-под крана змеевика.

Краснов выпил и почувствовал, как мгновенно расширились сосуды, а назойливая головная боль сразу улетучилась.

– Ну? – глядя на Марину, спросил Полуянов. – Как тебе?

– Никак не могу решиться.

– Давай одним махом. Это тебе не вино и не коньяк.

Женщина зажмурилась и залпом выпила самогон. Тут же закашлялась.

– Грушин предупреждал, пятьдесят градусов.

– Может, он еще и горит? – поинтересовалась Марина, наконец откашлявшись, и тут же закусила кусочком сыра.

– Горит даже водка. Если сорок градусов есть, то поджечь можно.

Полуянов плеснул немного продукта на стол и щелкнул зажигалкой. По струганым доскам побежал едва различимый голубой огонек. Через несколько секунд доски уже оказались сухими.

– Вот так-то, – назидательно произнес Антон.

Петровича священнодействие не интересовало. Он смотрел на бутылку коньяка, переливавшуюся на солнечном свете.

– Теперь кому что? – спросил Краснов, прикоснувшись к бутылке с коньяком.

Петрович, как человек наемный, не стал выдавать истинных желаний, ждал, что скажет Полуянов.

– Мне самогона.

– Тогда и мне, – решительно сказала Марина. – Мешать спиртное нельзя.

Петрович было уже скис, но Полуянов просчитал ход его мыслей.

– Петровичу коньячины, думаю, потому как самогон для него не в диковину. Он его каждый день если не пьет, то видит.

– Это правда, – признался прораб.

В пластиковый стакан прораба полился коньяк. Краснов по привычке, как делал это в Москве, смотрел в глаза Петровичу, ожидая, когда тот кивнет или скажет «хватит». Петрович умудрился даже не моргнуть, боясь, что спугнет удачу. Пластиковый двухсотграммовый стакан наполнился доверху и даже больше – коньяк стоял в нем выпуклым мениском, и только после этого Петрович произнес:

– Хватит.

Все затаив дыхание следили за тем, как Петрович медленно подводит руку к стакану, бережно берет его, отрывает от досок. Петрович рисковать не любил, вдруг кто стол толкнет. Стакан завис в воздухе, и прораб прошептал:

– За здоровье всех присутствующих.

Он шумно выдохнул, а затем вместе с жидкостью вытянутыми губами втянул воздух.

– Класс! – восхитилась Марина.

Петрович крякнул, на всякий случай заглянул в стакан и убедился, что выпил до дна.

После того как выпили по третьей и закусили, Краснов предложил искупаться. Не дожидаясь согласия, сбросил рубашку. Марина вопросительно посмотрела на Антона. Тот качнул головой:

– Пока что-то не хочется.

– Полуянов, не ленись, хорошо станет, пыль дорожную смыть надо.

Петрович, понимая, что стал лишним, налил себе половину стакана и, чинно выпив, извинился.

– Пойду посмотрю, что мужики делают, – сообщил он с таким видом, словно мужиков было человек сто и они могли быть заняты чем-то другим, кроме выпивки.

– Вы чего? – спохватился Краснов, когда уже сбросил брюки.

– Я купальник не взяла, – тихо сказала Марина.

– Зайди за кусты и купайся. Там никто тебя не увидит.

Краснов уже стоял по колено в воде и растирался водой. Антон по-прежнему сидел за столом, вертя в пальцах пластиковый стакан.

– Я пошла, – бросила ему Марина и, не дожидаясь ответа, поднялась.

Полуянов смотрел на женщину, как она идет к реке. Ему хотелось, чтобы они оказались здесь только вдвоем, тогда не нужно думать, есть купальник или нет, и вообще ни о чем не надо думать.

И тут резкая боль пронзила его спину, воспаление напомнило о себе.

"Странно, – подумал Полуянов, – я же выпил, даже сумел на время забыть о болезни.

И тут снова…"