– Это понятно, – сказал таможенник, поглаживая пса.

Смирнову бригада таможенников была знакома, не впервые они осматривали его машины.

– Здорово, братья белорусы!

– Не братья, а братки, – сказал таможенник, искоса глядя на дорогие ботинки Смирнова.

– Хорошо у вас тут. У нас в Москве дождь льет, а у вас тепло, сухо.

– Ага, еще скажи, что сады скоро зацветут. Бумаги давайте.

– У майора наши бумаги, – Смирнов указал на поводыря.

Тот расстегнул китель, подал на вытянутых руках бумаги.

– Туда зайдите.

– Сам знаю куда, – майор скрылся в тесной будке таможни.

Заходил он туда, как к себе домой, аккуратно придерживая дверь. Если бы он толкнул ее изо всех сил, то дверь наверняка расшибла бы пару бутылок со спиртным, стоявших у стены. Бутылки стояли на полу, как на барной стойке, ни одной одинаковой, все иностранное, дорогое.

– Вкусненькое чего-нибудь есть? – по-хозяйски осмотрел бар милицейский майор.

Таможенники – тоже люди. Жили они в городе и от майора тоже зависели. У каждого были жены, родственники, дети, которым надо было оформлять заграничные паспорта, отмазываться от чего-то, брать справки, ставить печати. Рука руку моет.

– Возьми себе что понравится, – сказал таможенник майору.

– Разве это пойло пить можно? Это ж одеколон! Беленькая – она чистая, хорошая, для здоровья полезная, а от цветного голова наутро, как котел в бане, гудит, гремит…

Таможенник оформлял документы быстро. Майор сел на корточки и принялся изучать бутылки.

– Не скажи.

– Я виски люблю, они похожи на самогонку.

– Виски сегодня нет. Приходил подполковник и три единицы унес. Ему в Минск ехать, в управу, так он на презенты набрал.

– Я смотрю, и выбрать нечего.

– Глянь под бушлатом.

– С этого и начинал бы, – майор за ворот поднял бушлат, хранивший форму человеческого тела. Под бушлатом сразу застучали бутылки. – О, вот это другой коленкор! Коньяк молдавский – это дело, пять звездочек.

– Вкус, к которому привык с детства?

– Кстати, – майор крючковато загнул указательный палец и поправил козырек фуражки, затем постучал по кокарде, – ты что-то там говорил о вкусе? Мои сорванцы жвачку просили, пристали с утра и говорят; «Батя, жвачки хотим, мочи нет!» Как ты считаешь, не идти же мне, майору милиции, в сраный киоск жвачку покупать? Все смеяться станут, пальцем показывать.

– Жвачка – это не вопрос, – таможенник левой рукой выдвинул нижний ящик стола. Тот был полон жвачки.

Майор напихал полные карманы, постучал по ним, чтобы не так раздувались, вытащил бутылку коньяка, литровую, коллекционную, похлопал по широкой спине таможенника.

– Ты, это, Вася, кстати, зашел бы ко мне, между прочим, ружьишко-то перерегистрировать надо.

– Ох, и достали же вы нас!

– А нас как достают! Ты тоже погоны носишь, понимаешь, с командирами не спорят.

– Когда зайти?

– Да хоть сегодня вечером.

– Что, домой к тебе?

– А то куда ж еще!

– Зайду, хорошо, что напомнил.

– Я о вас помню, и вы обо мне не забывайте. Майор нашел красивый мешочек, положил туда бутылку, забрал нужные бумаги и, покинув будку, вернулся к Смирнову.

– Документы он сам отдаст, все в порядке. С погранцами договорено, так что счастливой дороги, зеленый коридор вам обеспечен.

– А поляки? – спросил Смирнов.

– Что поляки, не люди, по-твоему? Такие же паны, как и мы, тоже наша смена стоит – мой двоюродный брат. Кстати, поклон ему от меня передай.

– Понял, спасибо, – Смирнов хлопнул майора по плечу, мужики пожали друг другу руки и попрощались, надеясь вскоре вновь увидеться.

Джип с тремя машинами на хвосте переехал под навес к пограничникам. Те особого интереса к колонне не проявили, лишь для проформы страж границы заглянул в рефрижераторы, при этом его взгляд оставался скучающим. Порожняк, что с него возьмешь? Обладатель зеленой фуражки лишь покрутил носом от неприятного запаха: пахло тухлым мясом.

– Горючки много везете? – поинтересовался пограничник.

– Продавать не собираемся, только в баках.

Даже канистр запасных не берем, правила ваши знаем.

Смирнов передал пограничнику пачку паспортов. Тот, удалившись в будку, буднично принялся штамповать паспорта. Пять минут поколдовав, вернул их Семену Смирнову:

– Проезжай, очередь ждет.

– До встречи.

Смирнов знал пограничника лишь в лицо, по душам они никогда не беседовали.

Двоюродный брат милицейского майора, облаченный в польскую форму с белыми орлами, был удивительно похож на своего белорусского родственника. Такая же сытая морда, такой же несуразно огромный живот. «Где только они ремни берут? Натуральный, военный на таком животе не сойдется. Спецзаказ. Работая на границе, можно достать все, что угодно».

По-русски пан разговаривал достаточно хорошо, но с польско-белорусским акцентом. По-польски он разговаривал с белорусско-русским акцентом, но этого нюанса Смирнов уловить не мог. «Разжирели, мерзавцы!» – подумал Семен Семенович.

– Странные вы люди, – недоумевал обладатель конфедератки и кокарды с белым орлом, – порожняком ездите. Возили бы грузы в Польшу и обратно. Неужели из России припереть нечего?

– Не мое это дело, – отвечал Смирнов, – начальству виднее. Хотят за порожняк платить – пусть платят.

– Загрузили бы резину или еще что-нибудь, – недоумевал хозяйственный пан.

– Брат привет тебе передавал.

– Что б он сдох, пся крэв! – незлобно выругался пограничник, поглаживая округлый живот. – У моей жены, – пожаловался польский страж границы, – на прошлой неделе день рождения был, а он, сволочь, хоть бы что человеческое подарил! Ящик водки передал. У меня самого этой водки хоть магазин открывай. Жена на него осерчала. Увидишь – скажи.

– Думаю, вы раньше с ним увидитесь.

– Мы только через границу и видимся.

– Твоей жене подарок я сам привезу из Москвы в следующий раз. Не везти же тебе подарок из Польши?

Пограничник почесал пятерней за ухом, словно раздумывал, чего ему в этой жизни не хватает.

– У нее размер пятьдесят четвертый, – напомнил он Смирнову, отдавая документы. – Тяжело подобрать на нее одежду в обычном магазине. Смотри только, ничего дорогого не покупай, я ее баловать не люблю. Один раз купишь – потом всю жизнь богато одевать придется.

– Знаю, сам женат, – Смирнов забрался в джип и спрятал все документы в ящичек.

У шлагбаума на выезде он передал пропуск дежурному солдату. Тот ловко схватил бумажку, даже не поднимаясь со стула. Автомат лежал у него на коленях. «Последний человек на границе, потому и рядовой, – усмехнулся Смирнов. – Ему даже не за что потребовать денег. Не за что, все формальности соблюдены! Ему остается только козырнуть», – и просто так, от щедрот, Смирнов подал служивому пачку сигарет.

Тот приложил два пальца к козырьку и бросил:

– Счастливой дороги.

– Пожелание очень кстати, ведь дороги в Польше не очень хорошие, узкие, старые, на них не разгонишься.

Вдоль обочин мелькали рекламные щиты. Половина из них была исполнена по-русски. Тут отоваривались челноки, мелкие торговцы стройматериалами, фруктами и консервами. Солидные люди в этих местах не останавливались, не затоваривались.

Смирнову и его людям пока еще хватало запасов минералки и харчей, захваченных из Москвы.

Через пару часов колонна была на месте. Ее встречали солидный черный джип «Ниссан» и белоснежная «Вольво» последней модели. Семен Семенович Смирнов объяснил пану Рыбчинскому на словах то, что просил передать его московский босс.

– Понял, – сказал Рыбчинский, – ты прав, такую информацию лучше телефону не доверять. – А сам-то он когда подъедет?

– Об этом он мне ничего не говорил.

– Ладно, отправляйтесь в гостиницу, там уже все готово. Насчет машин не волнуйтесь, мои люди загонят рефрижераторы к холодильнику, загрузят товар, а затем вы двинетесь по расписанию.

Пан Рыбчинский хлопнул в ладоши так, словно перед его лицом кружил докучливый комар.

"И Рыбчинский здесь не главный, – уже в который раз подумал Смирнов. – Он, конечно, человек не последний, но не главный. Слишком суетлив, очень уж норовит проявить рвение и лишнюю старательность.

Самый главный не суетится, он говорит лишь «да» и «нет», а Рыбчинский очень много болтает. Но кто же здесь главный, кому принадлежит все хозяйство? И самое главное – узнать, не кому оно принадлежит на бумаге, а кто является реальным хозяином. Рыбчинский ездит на новенькой «Вольво», а хозяин должен передвигаться на «Мерседесе» или на чем-нибудь покруче".

Теперь можно было расслабиться. Машины ушли на загрузку, присматривать не за чем. Смирнов и его люди на двух джипах ехали по узкой асфальтированной дороге. Город не кончался, лишь дома стояли реже. Небольшой лесок, вполне ухоженный, чем-то похожий на парк, только нет лавочек и выложенных плиткой дорожек. За редко стоящими деревьями виднелся небольшой водоем-водохранилище. По нему плавали утки и два гордых лебедя.

«Удивительное дело, – подумал Смирнов, – от границы с Беларусью несколько десятков километров, а все-таки порядки здесь уже другие. Хоть и говорят: „Курица – не птица, баба – не человек, а Польша – не заграница“, но даже невооруженным глазом видно, что это не так».

Джипы проехали неохраняемые ворота и остановились у распластавшегося на берегу водохранилища полутораэтажного дома с мансардой и большой террасой, где стояли три деревянных столика с пластиковыми креслами при них, – не то это дом отдыха, не то гостиница – понять сразу было трудно. Тут всегда останавливались Смирнов и его люди, когда загружались фуры. К самой загрузке их не подпускали, лишь один раз пришлось Смирнову с водителем наведаться на рампу мясного цеха. Тогда тягач сломался, и никто, кроме водителя, не мог его отремонтировать.

Обслуги в доме не было, кровати уже были застланы, в холодильниках стояли спиртное и еда. В доме имелась большая просторная кухня и холл с камином. В первый же приезд, когда Рыбчинский привел Смирнова в дом, он предупредил гостя:

– Мебель не ломать, ничего не портить, с собой ничего не забирать. Если что-нибудь исчезнет или сломается, вычтут в десятикратном размере и в следующий раз никто из тех, кто провинился, сюда не поедет и не будет работать ни в «Новиков и К», ни в каком-нибудь другом месте. У меня руки длинные, даже в Москве вас достану.

Рыбчинский мог и не предупреждать, люди случайные в фирме не работали, парни за работу держались. Мужчины подобрались солидные, никто не позволял себе даже лишнюю пачку сигарет перевезти через границу, не говоря уже о деньгах и другой контрабанде. Да и зачем перевозить, если в фирме платили хорошо, если водитель за четыре рейса имел штуку баксов? Премии раз в квартал набегали в размере зарплаты.

В каждом номере имелся телефонный аппарат, но не городской, позвонить можно было соседу или Рыбчинскому на склад.

Смирнов задернул шторы, чтобы не мешал свет, и устроился подремать. Ему, как главному, полагался одноместный номер, другие жили по двое.

Семен Семенович проснулся, когда уже стемнело, и почувствовал себя на удивление бодрым. Бодрость придавал и голод. В большой кухне уже слышались звяканье посуды и мужской хохот – громкий, так мужчины смеются, когда рядом нет женщин: в бане, на рыбалке и в гаражах.

Прихватив из холодильника литровую бутылку «Абсолюта», Смирнов вышел на кухню. Он был в джинсах и майке.

– Вот и шеф пожаловал.

– Говорите о своем, начнем чуть позже, на меня внимания не обращайте.

– Что сами пить будете, Семен Семенович?

– Чай есть?

– Конечно!

Смирнову по рангу не полагалось заниматься готовкой. Чай ему заварили и поставили большую кружку в торец стола.

– Немного можно и мне выпить, – предложил Смирнов, откупоривая бутылку. Он разлил водку по стаканам, всю без остатка. – Если кто хочет, у меня еще есть, но вторая бутылка – последняя, учтите, мужики.

Еды было много и разной, Смирнов даже не знал, с чего начать. Овощи, грибы, копченые куры, всевозможные колбаски, сортов пять хлеба и дешевое польское сало.

– Хорошая у нас работа, давайте за это и выпьем! – предложил один из водителей, бывший десантник Петраков. Он залпом выпил водку, промокнул губы ладонью и тут же пододвинул к себе полную миску грибов, заправленных луком и маслом.

– Ты что, собрался всю миску один съесть?

– Люблю грибы, – Петраков запустил в миску белую пластмассовую ложку.

– Ты хоть нам оставь, отложи.

– На столе, между прочим, вторая миска стоит, я две банки взял: одну – для вас, вторую – для себя.

– Надеюсь, не в Беларуси покупал? – усмехнулся Смирнов. – Поосторожнее, радиации Чернобыльской можешь нажраться.

– Никакие сто рентген не сломают русский хрен, – сказал Петраков, наворачивая грибы.

Петраков ел с завидным аппетитом, ложка стучала по дну большой миски.

– Если ты, Петраков, сдохнешь, – сказал один из водителей, мы не виноваты, тебя Смирнов предупредил, чтобы ты не сильно на грибы налегал.

– Когда грибы покупаю, я всегда на лицо продавца смотрю. Если лицо нравится, то и грибы хорошие, не отравишься.

– Никогда прежде не травился? – поинтересовался Смирнов.

Петраков трижды сплюнул через левое плечо:

– Один только раз в армии, на полигоне. Правда, трудно было понять, грибами я отравился или самогонкой. На следующий день прыгать предстояло, а меня так скрутило, что в воздухе чуть не обделался. Слава Богу, до земли долетел, парашют сбросил, автомат рядом положил, сижу посреди поля. А все стоят рядом и хохочут, будто никогда прежде не видели, как человек нужду справляет. А потом еще год подкалывали, рассказывали, будто у меня парашют не сразу открылся, так я от страха чуть в штаны не наделал.

Все посмеялись. Эту историю Петраков раньше не рассказывал.

– За то, что ты все грибы один сожрал, помоешь посуду, – приказал Смирнов.

– Слушаюсь, товарищ командир. Будет сделано, не вопрос, – дурачась, ответил Петраков и от второго стакана водки почему-то отказался, хотя трезвенником не слыл.

По глазам мужчин Смирнов понял, что им хочется выпить еще, но при нем они пить не рискнут. «Не стану ребятам мешать», – решил Семен Семенович и поднялся.

– Пойду пройдусь, часик погуляю. Водители повеселели – значит, можно выпить припасенное.

Семен Семенович вышел на улицу. «Не знаю, – подумал он, – хорошо я сделал, что перед отъездом с генералом Потапчуком переговорил, или плохо?»

На террасе горел неяркий свет. Смирнов постоял, покурил, затем посмотрел в окно кухни, за которым клубился сигаретный дым. «Так и есть, припасли ребята водку, – усмехнулся Семен, глядя на то, как мужики подставляют стаканы к центру стола, а Петраков разливает. – Себе не налил, смотри ты, исправляется. А раньше больше других пил. С его-то здоровьем можно водку ведрами пить, ничего не сделается. Такой буйвол, как Петраков, даже на снегу спать может, не заболеет», – и Смирнов шагнул с крыльца на мягкую густую траву.

Водка его согрела, потянуло к воде. По узкой тропинке он спустился к водохранилищу, под ногами хрустели сосновые шишки. «Хорошо здесь! Пейзаж, как у нас в Подмосковье. Но чувствуется, что заграница, то ли воздух другой, то ли запахи не те. Кажется, что даже в лесу пахнет дезодорантом».

Над лесом уже взошла луна, ущербная, пронзительно-яркая. Ее свет пронизал редкий сосняк насквозь. От яркого лунного света Смирнову стало не по себе, словно он созерцал свет от бестеневых ламп в операционной. До противоположного берега водохранилища оставалось метров триста пятьдесят – четыреста. Противоположный берег порос кустарником и невысокими деревьями. На берегу, где стоял Семен Семенович, рос сосново-еловый лес.

Смирнов оглянулся, В окнах дома горел яркий свет, силуэты людей читались четко, но голоса мужчин ему не были слышны. От дома его отделяло шагов сто пятьдесят. Дом стоял на пригорке.

Смирнов подошел к мосткам. Доски скрипнули, они были сухие, засыпаны опавшими листьями. Две привязанные лодки с веслами едва заметно покачивались на воде. Кое-где плескалась рыба, крупная, круги разбегались по глади воды и были хорошо различимы в ярком лунном свете. «Красота!» – подумал Смирнов.

Вначале он увидел на противоположном берегу какое-то движение, а потом и услышал крики, собачий лай. Над озером вспыхивали фонарики, лучи скользили то в одну сторону, то в другую. «Неужели охотники?» – подумал Семен Семенович, приседая на корточки и прислушиваясь к звукам, летящим над водой. Он услышал всплеск. И тут темная туча, хотя ветра почти не было, медленно, как в кино, закрыла луну, весь мир погрузился во тьму, лишь окна дома за спиной Смирнова пылали ярким электрическим светом. Сразу же стали видны звезды, высокие, прямо над головой.

«Что же там случилось?» – Смирнов даже приложил ладони к ушам, пытаясь различить, разобрать слова, узнать, что же творится на противоположном берегу.

Собаки исступленно лаяли, на них зло кричали. Прогремел выстрел, затем другой.

«Точно, охотники», – решил Смирнов, когда у него над головой пронеслись четыре утки. Они летели так низко, что Семену Семеновичу показалось, захоти он, подпрыгни, и смог бы рукой сбить птицу.

Смирнов закурил, пряча огонек сигареты в ракушке ладони – привычка, оставшаяся с армии, привезенная в Россию из далекого Афганистана. Там, если закуришь неосмотрительно, не присядешь в окопе, не спрячешь огонек сигареты в ладони, можешь схлопотать пулю – даже сигарету не успеешь докурить до половины. Так погибли многие. Привычка вошла в плоть и кровь, даже дома на балконе Смирнов всегда прятал зажженную сигарету в руке, а прикуривал, отворачиваясь к стене.

Он двинулся вдоль берега по узкой тропинке. Странный звук доносился с водохранилища – то ли рыба плескалась, то ли плыла большая птица. «Но какие птицы плавают по ночам? Хотя, возможно, это те лебеди, которых я видел: два гордых лебедя с шеями, изогнутыми, как носики старинных чайников».

Смирнов подошел поближе к воде, оставляя следы на мокром песке. Под ногами хрустели мелкие камешки и ракушки. И тут он услышал несколько резких ударов по воде и наконец увидел голову плывущего человека. Погода для купания была абсолютно неподходящая, даже летом в озере вода была ледяной, а сейчас, осенью, и подавно.

– Эй! – крикнул Смирнов.

Голова тут же исчезла под водой. Секунд через десять голова вновь возникла, но на этот раз человек уже плыл от берега. С другой стороны озера вновь зазвучал собачий лай, прогремел выстрел. Звук, дробясь, полетел над водой. Пловец заметался, не зная, куда теперь направиться.

– Сюда давай! – негромко позвал Семен Семенович, боясь испугать.

Короткое раздумье – и пловец нырнул Не выныривал он довольно долго. Смирнов уже хотел броситься в воду, как увидел метрах в десяти от себя барахтающегося человека. Семен не стал его звать, а побежал к тонущему по колено в воде. Зашуршали камыши. Семен пытался выбраться из воды, но ноги вязли в илистом дне.

Смирнов схватил длинную палку и протянул ее:

– Держись! Хватай!

Он с трудом вытащил дрожащую, стучащую от холода зубами девушку лет двадцати. С джинсов, перепачканных илом, текла вода, майка прилипла к телу. Девушка с ужасом смотрела на мужчину в кожаной куртке.

– Ты чего в воду полезла? – спросил Смирнов.

– Русский, что ли? – испуганно спросила мокрая девушка.

– Конечно, русский, – не без гордости подтвердил Смирнов. – Поляк бы тебя спасать не полез, стал бы он ноги из-за тебя мочить!

Девушка испуганно обернулась, заметила мелькание фонариков на противоположном берегу и тут же пригнулась.

– Тебя ищут? – спросил Смирнов.

– Меня, сволочи!

– Пошли отсюда.

Он сбросил куртку, укрыл ею дрожащие плечи девушки и, обняв ее, повел к дому. Та чуть волочила ноги, спотыкалась через каждый шаг. Если бы Смирнов ее не поддерживал, она бы вообще не могла идти.

– Хорошо плаваешь. Я бы не рискнул лезть в воду в такую погоду.

– Выбора не оставалось. Они бы меня убили.

Они и так меня убьют, – обреченно добавила она, – отыщут и убьют.

– Кто они?

– Сволочи! Поляки вонючие! Уже у самого крыльца девушка отпрянула от Смирнова и резко спросила:

– А ты кто такой?

– Свой.

– Здесь своих не бывает, либо рабы, либо надзиратели, – затем она обреченно махнула рукой. – Черт с ним, водка у тебя есть?

– Найду.

Услышав голоса в доме, девушка вновь шарахнулась в сторону:

– Кто там?

– Тоже свои. Мои ребята, я у них главный.

– Главный? – подозрительно спросила продрогшая девушка. – Это ваши машины загружают?

– Мои.

– Все, я пропала.

– Ты о водке спрашивала, так пошли. Девушка еще колебалась, но она обессилела до такой степени, что ей уже было все равно, поймают ее, убьют или станут мучить, лишь бы согреться перед этим и прийти в себя.