Немцы так последовательно уничтожали евреев, как вредную расу, что многие поверили также и в то, что мы раса. Но я подозреваю, что оболочка национализма, которую принимает сионизм в писаниях своих идеологов и оправдательных речах израильского представителя в ООН, есть всего лишь весьма понятная психологическая защита от ужаса своей уникальности. Так Иона, услышав Голос небесный, повелевший ему пророчествовать, "встал и побежал от лица Господня", ибо он ничего хорошего для себя не предвидел от этой почетной миссии. Так сионистские политики и публицисты прячутся от ответственности и самих себя, выдумывая свой национализм или социализм, лишь бы не признать единственность и универсальное значение своего движения. В самом деле, не может же респектабельный господин. скажем Аба Эвен, хорошо принятый среди других респектабельных господ, скажем Ф. Миттерана и Б. Крайского, вдруг после пения Интернационала встать и заявить, что он верует, будто Бог избрал нас и заповедал заселить Святую Землю, что, наконец, исполнились сроки древних пророчеств, и именно на этой земле окажется возможным все то, о чем тысячелетиями тщетно мечтало человечество, каковую мечту, кстати, означенные Ф. Миттеран и Б. Крайский незаконно узурпируют под названием социализма. Да если бы он и смог, его бы немедленно в психушку увезли! Его собственные товарищи по партии. Но, по зрелом размышлении, чем еще отличается Аба Эвен от Бруно Крайского? Действительно ли они принадлежат к одному народу? Несомненно. Принадлежат ли они к одному движению? Возможно. Но важнее всего, что они - разной веры. И эта вера создает между ними непроходимую пропасть.
      Вера, что еврейский народ избран и призван, вера в то, что, если евреи создадут свое государство, это будет государство особое - светоч для народов, вера в то, что, если это случится, мир переменится, эта вера так близка к народной вере, что непонятно, почему сионизм долгое время считался светским движением. Это несомненно было связано с некоторой идеологической застенчивостью. Социалисты тридцать лет предпочитали говорить, как их европейские коллеги, - полушепотом.
      Народ, занесенный сюда ветром погромов, согнанный преследованиями, укрыв-шийся от конкуренции в жестоких демократических странах, - это был уже не тот народ, который может обогатить и украсить идеологию. Этот народ хотел, чтобы его наставляли и воспитывали. Он не был готов к свободе. Его угнетали вседозволенность и всепроще-ние. Народ, набежавший из самых глухих углов цивилизованного мира, учившийся демократии у турков и румын, русских и берберов, вряд ли обнаружит демократический дух и самодисциплину. Такой народ нуждается в основаниях для самоуважения. Он в восторге ухватился за идею, льстящую его самолюбию. Может быть, он даже готов ради этого самолюбия на некоторые жертвы.
      Мы поистине посетили сей мир в его роковые минуты. Мы увидим реальный выбор. До сих пор естественный отбор поддерживал нашу избранность. Теперь мы увидим, может ли идея избранности привести к поддержанию правильного отбора. Теперь мы увидим, содержала ли сионистская идея онтологическое зерно, способное укорениться в действительности.
      Сионизм впервые стал идеей большинства. Чтобы доказать свою избранность, еврейский народ должен показать теперь, что именно в большинстве он далек от общего хамства. Сионизм имеет возможность руководить большинством и, показать, что это руководство способно привести к отличным от других идеологий результатам. Наше будущее не обеспечено. Наша группа русские евреи - не самая демократическая в израильском обществе. Но - самая неопытная. Наше участие неминуемо. Наша роль еще не предрешена. Каждый из нас будет ее импровизировать. Из суммы этих ролей сложится будущий облик Израиля.
      Из суммы наших поражений может сложиться его будущее поражение.
      РУССКАЯ АЛИЯ И ИЗРАИЛЬСКАЯ КУЛЬТУРА
      (Впервые опубликовано в "Сион" № 20, 1977 г., в дискуссии, посвященной культурным взаимодействиям в Израиле)
      Термин "культура" - одно из самых неопределенных и одновременно эмоционально значимых слов в языке, и, начиная разговор на эту тему, я предвижу множество споров, которые возникнут просто потому, что их участники не определяют понятий (да их и трудно точно определить) и потому не понимают друг друга. Ни одна группа не признает свою культуру ниже других и потому обычно придает термину "культура" выгодное для себя значение, так что все участники спора оказываются и правы, и неправы одновременно, в зависимости от принятой терминологии.
      Существуют, однако, по крайней мере, две причины, по которым такой разговор нужен, и нужен именно сейчас. Первая причина сводится к тому факту, что в русской алие (хотим мы этого или нет, просто по логике событий) лидирует и чем дальше, тем очевидней, интеллигентская группа, профессионально и по воспитанию связанная с русской культурой и в Израиле испытывающая значительные трудности абсорбции, отражающиеся на настроении весьма широких слоев. Что бы мы ни думали и ни говорили на эту тему, мы не можем изменить того, что именно их представления о событиях и жизни в Израиле определяют настроение основной группы евреев в России и их отношение к ключевым вопросам.
      Вторая, менее очевидная причина, сводится к тому, что израильская культура во многих отношениях еще не сложилась и испытывает громадное влияние со стороны современных обществ Запада, так что любой конструктивный вклад в нее имеет значение для ее будущего. Мы, как общество, находимся, так сказать, в "импринтном"1 возрасте, в котором любое влияние оказывает глубокое и долговременное воздействие.
      Для практических целей этого обсуждения разделим условно еврейскую культуру на два этажа. На верхний этаж поместим те области культуры и традиции, которые оказываются общими у всех евреев в мире и которые, собственно, объединяют и формируют евреев как народ. Ясно, что сюда войдет религия, духовная традиция, древняя литература и несколько тысяч лет истории, понимаемой как единый процесс, вопреки фактической разобщенности отдельных общин. Никто не может объявить себя исключительным наследником этого духовного богатства, так же как никто не может в современных условиях жить исключительно на этом уровне. Даже группа религиозных ортодоксов вынуждена время от времени опускаться с этой высоты к практической жизни, которая не совсем безразлична для духа. Наша история, по-видимому, не случайно включает тысячелетия жизни в диаспоре, так что все мы являемся в то же время носителями также второй, более поздней, более быстрой и шире употребляемой культуры, которая проявляется в нашей общественной жизни, взаимоотношениях друг с другом, отношении к труду и профессии, системе житейских предпочтений и бытовом языке. Эти "житейские мелочи", в значительной мере определяющие наш образ жизни, составляют весьма обширный нижний этаж культуры, который различен для евреев разного происхождения и, вообще говоря, находится в разном соотношении с верхним этажом для разных социальных и этнических групп.
      Исконно еврейское стремление к единству требует от нас жизни в верхнем этаже или, по крайней мере, постоянного мысленного присутствия там; современная жизнь постоянно разрушает лестницу между этажами и сосредоточивает все силы личности на достижении целей, лежащих целиком в плоскости нижнего этажа. Этот житейский факт разделяет евреев и может быть преодолен разными способами.
      Общепринятый в Израиле способ состоит в том, что все силы сосредоточиваются на объединении всех евреев в одном из "отсеков" нижнего этажа, - а именно в том, который традиционно считается "наиболее близким" к верхнему из-за использования в нем языка иврит, связывающего современность с историей. На этом пути были достигнуты феноменальные успехи, благодаря которым только и оказалось возможным существование еврейского государства. Но после образования государства, когда этот вопрос уже не является вопросом выживания и живое существование иврита обеспечено существованием Израиля, становятся видны также и недостатки этого пути. В основном они сводятся к тому, что, поскольку для остальных групп евреев культура на иврите является заимствованной, они искусственно задерживаются на весьма элементарном уровне (газета, телевизор), который давно казался им пройденным этапом в их собственном культурном кругу. Таким образом, за право выйти за пределы "своей культурной группы, своего "отсека" в соседний они платят фактическим отказом от освоения высших ценностей, которые, возможно, более надежно связывали бы их с еврейским народом и его историей. Они оказываются в культурном вакууме, который часто воспринимают как недостаток израильской культуры, а не своего положения в этой культуре.
      Сколько бы мы ни превозносили израильскую культуру, это не даст нам никакой реальной возможности ее по-настоящему потреблять и, тем более, творчески в ней участвовать, если мы не разработаем своего собственного пути от нашего "нижнего" этажа к общему "верхнему".
      Следовательно, альтернативный способ еврейской жизни (принятый, кстати говоря, повсюду в диаспоре) состоит в разработке современных концепций, связывающих "нижний этаж" конкретной современной культуры данной группы евреев с вечными общееврейскими ценностями "верхнего этажа". В странах с богатой еврейской жизнью фактически существовала такая еврейско-английская, еврейско-немецкая и еврейско-русская культура. Наша специфическая трудность состоит только в том, что уже почти пятьдесят лет нашей еврейско-русской культуры не существует. Только это ставит нас в неравное положение с остальными евреями и вызывает множество недоразумений. Ведь в отношении еврейско-английской, например, культуры такой спор не мог бы существовать просто потому, что никто не стал бы всерьез обсуждать, существовать ли Солу Беллоу, Аврааму Гешелю и Эмилю Факенхайму. И американскому еврею никто не решится всерьез посоветовать отказаться от английского языка и своей культуры и вместо этого изучать газету на иврит-кала. Разумеется, он будет учить иврит и читать газету, но не станет возводить это занятие в ранг идеологии.
      Не будем забывать, что люди, в основном, читают отнюдь не то, что "полезно", "важно" или "правильно". Они читают то, что им интересно, и с этим ничего не поделаешь. Это значит, что все усилия по пропаганде культуры, иудейских традиций и иврита пропадают даром, если они не основываются на соответствующей русской культурной традиции и не поддержаны людьми, для которых традиция является областью творчества и которые знают, как и что можно сделать интересным для русскоязычного читателя, безразличного к идеологии.
      Поэтому русскоязычная литература в Израиле может быть полезной только, если она является живой, развивающейся отраслью культуры. Русской ли культуры? Еврейской? Это вопрос, который гораздо меньше занимает создателей этой культуры, чем ее потребителей и особенно истребителей. Но только существование такой "своей" культуры (а она может существовать лишь в Израиле), которая фактически имеется у всех прочих групп евреев (но ни у кого более не вызывает такие горячие споры), может дать русским евреям и полноценную еврейскую жизнь, и нормальную абсорбцию, и чувство уверенности и самоценности среди других групп израильтян. Русские евреи в Израиле ощущают свою культурную и психологическую общность, но благодаря бедности собственных культурных проявлений и своеобразной идеологической неуверенности воспринимают эту общность чуть ли не со стыдом. Почти каждый из нас будет доказывать, что у него много друзей среди ватиков и сабров. что он даже устал от русских олим с их комплексами... Но прислушайтесь! Не похоже ли это на Россию, где мы еще совсем недавно доказывали, что отнюдь не все наши друзья - евреи.
      История все время задает нам задачи, и мы не имеем права от них уклониться. Если в России живет столько же евреев, сколько в Израиле, и мы пришли в этот мир единственными свидетелями того мира (за железным занавесом), то История не позволит нам все это забыть и стать здесь "такими, как все". Это значит, что Израилю суждено впитать и усвоить все, что было ценного не только в России как таковой, но (и не хочется говорить, но надо!) в шестидесяти годах советского эксперимента, который мы помним каждой косточкой. Это значит также, что мы должны подготовиться к тому, что пара миллионов наших братьев свалятся нам на голову, и мы пошлем их на попечение тех самых органов абсорбции, которые все так охотно ругают. Мы должны будем объяснить нашим родственникам, что мы здесь делали, почему некому их принять и обласкать. Что ж, мы скажем, что старались стать похожими на других? А они спросят, - на каких именно других?..
      Иногда полезно оглянуться на своих предшественников. Громадная алия из Румынии (более 350 000 человек) разместились в Израиле относительно незаметно, без скандалов и видимых трений политического и культурного характера. Большинство экспертов полагает, что это произошло, во-первых, потому что румынская община умело и энергично поддерживала новых эмигрантов, а во-вторых, еще и потому, что румынские евреи в Румынии не ассимилировались и были близки по своей ментальности к остальной массе израильтян. В качестве противоположного примера плохой абсорбции приводят немецких евреев, которые якобы были сильно ассимилированы в немецкой культуре и потому им пришлось плохо. Однако все мы знаем, что самая плохая абсорбция в действительности была у некоторых азиатских и африканских евреев, и то, что их обычно даже не упоминают в этом контексте, означает, что они и сейчас еще не превратились в интегральную часть общества и существуют как социальная проблема. Попытаемся связать между собой два вопроса, каждый из которых будет несколько неожидан с привычной точки зрения:
      1) Объясняются ли трудности абсорбции марокканских, скажем, евреев тем, что они ассимилированы?
      2) Почему, собственно, ассимилированному еврею должно быть трудно абсорби-роваться в Израиле?
      Разумеется, никто не назовет марокканских евреев ассимилированными. Напротив, они воспитаны в специфической еврейской культуре и никогда и не пытались ассимилироваться. Однако предполагается, что их культура (несмотря на ее еврейский характер) несколько архаична и потому-де им трудно приспособиться к современному ("западному") характеру государства Израиль. Но если мы такое современное, "западное" государство, то, наверно, лучше всего у нас должны абсорбироваться американцы? Все знают, что это не так: процент реэмиграции среди американской алии самый высокий. Тогда, в качестве объяснения, хватаются за понятие ассимилированности. А что, собственно, так мешает ассимилированному американскому еврею жить среди евреев "настоящих"? Неужели ему не по душе справедливый и неподкупный израильский суд? Или ему отвратительна мысль, что в Израиле его не так легко выбросят с работы, как в США? Может быть, его раздражает здешнее еврейское сочувствие и готовность помочь? Не раздражало ли немецких евреев трудолюбие окружающих израильтян, их опрятность?
      В чем состоит этот пресловутый "еврейский характер" нашего государства, который так "непонятен" и "тяжел" для ассимилированного еврея? А может быть, напротив, нам не все понятно в пресловутом определении "ассимилированного еврея"? Поскольку "ассимилированным" всегда объявлялся в Израиле городской европейский еврей, происходящий из наиболее развитых стран, кажется естественным, что именно он должен был бы быть самым подходящим гражданином нашего - тоже ведь объявляемого "современным" - государства.
      В чем же дело?
      Так же как всякому современному динамичному обществу (каким является и Израиль) трудно абсорбировать группу с консервативной, нетехнологической и далекой от европейских стандартов культурой (скажем, марокканскую алию), так, в равной мере, динамической, высокопрофессиональной группе, сформировавшейся в сфере западной культуры и в условиях жизни больших городов, трудно абсорбироваться в относительно консервативной, непрофессиональной, зачастую недостаточно продвинутой среде, не сознающей к тому же своих собственных долговременных интересов (какой является в основном израильская среда). Следовательно, проблема абсорбции вовсе не сводится только к проблеме "большего" или "меньшего" уровня "еврейского самосознания", а характеризует реальные социологические трудности роста нового общества, далекие от религиозных и моральных оценок.
      Израильское представление об ассимилированном еврее сложилось в среде определенной группы восточноевропейских евреев (Польша, Румыния, Венгрия, российская черта оседлости), своеобразная культура которых характеризовала их не только (и не столько) как этническую, но главным образом как социальную группу - низший и средний класс небольших городов, глубокой еврейской провинции. Почти все преуспевшие профессионалы и интеллектуалы, вышедшие из этой группы, немедленно объявлялись "ассимилированными" (и действительно скоро ими становились). В те времена, около ста лет назад, эта группа действительно составляла некую твердыню еврейства, противостоявшую размывающему действию европейской культуры. Но сейчас, когда многое в мире изменилось, какие у нас основания считать, к примеру, марксистов, говорящих на идиш, менее ассимилированными, чем религиозных англоговорящих американцев? Неужели мы должны горячих сионистов, говорящих по-русски, считать менее евреями, чем прожженных нью-йоркских циников, говорящих на иврите? Вопрос теперь состоит не в том, кто "больше ассимилирован?" (во многих отношениях сабры больше "ассимилированы", чем многие американцы), а "среди кого ассимилированы?"
      Еврей, пусть даже неполностью ассимилированный среди румынских мужиков, не имеет никаких оснований учить еврейству ньюйоркца, полностью ассимилированного среди бруклинских евреев. По своим профессиональным и духовным интересам я в России едва ли не реже встречался с неевреями, чем в Израиле.
      К сожалению, то, что отталкивает от Израиля американского еврея, отталкивает и русского, и всякого другого, если они происходят из больших городов. Это отталкивание носит социальный характер, так что трудности абсорбции американских, немецких и русских евреев в культурной области основаны не столько на потере ими "еврейского" духа, сколько на их нежелании признать "еврейским" специфический дух восточноевропейской провинции. И культурный конфликт, который они переживают, не есть, конечно, конфликт между еврейской и, соответственно, американской (или какой-нибудь другой) культурой, а конфликт между провинциальной и столичной, между консервативной и современной культурами.
      Так, скажем, необязательность, безалаберность, ненадежность в бизнесе и нечестность в политике, предпочтение обходных путей прямым и многие другие недостатки, которые так утомляют европейского еврея в Израиле, вовсе не кажутся мне признаками "еврейского духа". Это хорошо известные нам по России черты, и характеризуют они обстановку российского (а также польского, румынского и т. п.) захолустья, откуда произошли наши деды, а также деды нынешнего поколения израильтян. Многие из нас (как и некоторые израильтяне) сумели избавиться от этих качеств вследствие жестокой конкурентной борьбы в большой индустрии и науке и отнюдь не хотели бы возвращаться к этим "милым недостаткам".
      К сожалению, мы еще не так далеко ушли от этого, и поэтому вернуться к своим русским (я подчеркиваю, что это русские, а не еврейские качества) качествам нам куда легче, чем противостоять своей собственной лени, умиротворяющему "ихие тов" и желанию потреблять больше, чем производить. Но если мы хотим действительно что-то принести Израилю, то должны использовать то, в чем мы продвинулись по сравнению с нашими дедами. Многое из того, чего не знали наши деды, все еще неизвестно в Израиле. Это проявляется и в экономике, и в политике. Но то, что проявляется и в экономике, и в политике, называется культурой, как бы мы ни избегали этого слова... И если мы действительно хотим быть такими, "как другие". возьмем у румын лучшее, что у них есть, - поддержку "своей алии". Кто же, если не мы? А то основное и лучшее, что имеют русские евреи в своем активе: своеобразное отношение к труду и квалификации, благоговейное отношение к книге и чтению, предпочтение профессиональных оценок идеологическим, сильное стремление к образованию достаточно актуально и нужно сегодня едва ли не всем другим евреям в Израиле.
      Наши деды действительно утратили свою еврейскую культуру. но не во всех случаях нам следует сожалеть об этом. Они читали и говорили на идиш, а мы только на русском. Но вспомним, что они говорили. И что теперь говорим мы. Они говорили на идиш о русской революции, рабочем движении и социализме, читали Маркса и Ленина. А мы по-русски говорим о сионизме, еврейской истории и значении изучения языка иврит, а читаем Тору. Таким образом, наша русская культура послужила нам для возвращения к еврейству, а их еврейская - привела их к духовной ассимиляции и физической гибели. Разумеется, не культура виновата в их судьбе, но отсюда видно, насколько на самом деле живительна всякая полноценная культура, русская она или английская. Наша еврейская история такова, что нам дано впитать и усвоить всю человеческую культуру, и, наверно, еврейская культура не будет полной, пока хоть какая-нибудь другая окажется у нее в пренебрежении. А русская близка ей по многим своим истокам...
      1 Импринтинг (биол.) - явление особо сильного запечатлевания младенческим сознанием предъявленных ему образов.
      АЛИЯ ИНТЕЛЛИГЕНЦИИ ИЗ РОССИИ
      (Доклад для израильского Центра Абсорбции в Науке, сделанный в марте 1975 г. Впервые опубликован в "Meadstream", 1976.)
      Советская интеллигенция - вторая в мире по численности и технической мощи. Евреи составляют очень важную, может быть, сердцевинную ее часть. Процент евреев больше в группах с наиболее высокой квалификацией. Так среди лиц с высшим образованием вообще евреи составляют около 5%. Среди кандидатов наук - евреев 10%, а среди докторов наук в Москве (наивысший уровень) больше 25%. Их реальное влияние в интеллектуальных кругах еще выше этого численного соотношения, так как многолетний антисемитизм привел к тому, что средняя квалификация специалиста-еврея заметно выше средней квалификации русского, находящегося в том же социальном положении. Поэтому евреи-интеллигенты в России представляют собой громадную силу, которая в последние годы начала осознавать самое себя. Широкие массы советских евреев ориентируются на интеллигентскую группу, и их поведение сильно зависит от настроений элиты. Таким образом, от того, насколько правильно мы поймем настроение этой группы и насколько сумеем привлечь их к израильским проблемам, зависит очень многое и в судьбе будущей алии, и в судьбе Израиля.
      В СССР около 100.000 научных работников-евреев. Около 30.000 из них имеют степени кандидатов наук и более 5.000 степени докторов. Даже если не учитывать сотни тысяч инженеров и врачей, одни только квалифицированные специалисты, работающие в научных и прикладных институтах, составляют 50.000 (всего евреев с высшим образованием в СССР - 500.000).
      Проблему евреев-интеллигентов трудно (практически невозможно) отделить от проблемы интеллигенции в России вообще. Это первое, что надо учесть при обсуждении этого вопроса. Рассматривать движение за выезд в Израиль (которое теперь будет держаться, в основном, на энтузиазме этой группы), как чисто национальное, в традиционном смысле, значило бы принимать желаемое за действительное. Но так как все участники этого движения (почти все) были и останутся евреями, и причины движения в значительной степени традиционно еврейские (в историческом смысле), можно оптимистически относиться к возможности направить это движение в русло еврейских национальных задач. Не нужно однако забывать, что еврейские национальные задачи понимаются в России гораздо более широко, чем это принято в традиционно еврейских кругах, и возможно множество конфликтов типа конфликта Б. Спинозы с Амстердамской общиной, который происходил от аналогичного различия в жизненном опыте.
      Попробуем выделить непосредственные причины, влияющие на принятие решения об эмиграции из России, а затем рассмотрим. насколько эти причины побуждают интеллигента приехать именно в Израиль. При этом следует помнить, что эмиграция из СССР - дело настолько трудное и даже опасное, что ни один серьезный человек не предпримет его без серьезного обдумывания и подготовки. Поэтому, так как все-таки речь идет об интеллектуалах, достаточно многие из них продумывают вопрос до конца, и их решение будет связано с причинами более глубокими, чем нижеперечисленные. Однако я вижу свою задачу не в том, чтобы давать моральную оценку поступкам людей, а в том, чтобы в наиболее ярком виде обрисовать фактическую ситуацию, как она видна из Москвы в наши дни.
      Психологическая характеристика группы
      Так как евреи в СССР не отделены стеной от остальной советской интеллигенции, они в значительной степени разделяют общие для советской интеллигенции предрассудки, и их особенности характеризуют их не столько как евреев, сколько как интеллигентов или даже русских интеллигентов. Но их принципиальное отличие от окружающих состоит в том, какую роль в их реальной жизни играют их идеологические соображения. Только у евреев в СССР (почти только) их взгляды приводят к решительным действиям, и поэтому все реальные движения в России по составу оказываются в сильной мере еврейскими.
      Психология советского интеллигента построена без участия религиозных и традиционно национальных моментов и основана на утилитарных и общенаучных идеях. Жизненный опыт трех поколений учит советского интеллигента тому, что его единственная и неотъемлемая ценность (и одновременно оправдание его существования) есть его профессиональная творческая потенция, которая при существующем в обществе идеологическом вакууме почти отождествляется им с его душевной жизнью. В России разговоры на профессиональные темы увлекают людей в нерабочее время, а перипетии служебной жизни рассматриваются как интимные переживания, от которых зависит настроение и даже здоровье.
      Сложился своеобразный культ профессии, религиозная одержимость профессио-нальными интересами, которая заставляет советских интеллигентов не только работать больше обычного, но и придавать непропорционально большое значение профессио-нальным успехам и неудачам и глубоко страдать в случае, когда профессиональные возможности не реализуются. То ощущение осмысленности индивидуальной жизни, которое дается религиозным или просто традиционным воспитанием, достигается советским интеллигентом (и не всяким) лично, не благодаря, а вопреки общей идеологии и, обычно, внутри своей профессии. Таким образом, профессия для него часто не способ заработка, а единственный источник духовной жизни и единственный путь к подлинной культуре.
      Насколько это самочувствие близко к религиозному, видно из того поразитель-ного факта, что множество евреев в России становятся неофитами тех религий или философских школ, которые входят в сферу их профессиональных интересов: специалисты по буддизму становятся буддистами, специалисты по русской культуре и иконописи часто становятся православными, а специалисты по экзистенциализму - экзистенциалистами. Физики и математики - строят себе мировоззрения внутри своих наук, а артисты и художники молятся на свое искусство. Поистине "служат дереву и камню", но у всех при этом также "сердце встревоженное", ни на чем не позволяющее успокоиться и требующее дальнейшего духовного развития или хотя бы суррогата - профессиональной занятости.
      Поэтому "интересная работа" воспринимается в этих кругах как благо, не зависящее от оплаты, а сам интеллигент чувствует себя хорошо, только когда он уверен, что его работа очень ценится. Часто сами материальные блага, которые в обычном случае зависят не от квалификации, а от оборотистости, для интеллигента в СССР служат лишь показателем того, что "его ценят". Такие утверждения как: "мне дали хорошую квартиру", "я получаю большую зарплату" или "начальник позволяет мне опаздывать и приходить, когда я пожелаю" имеют не только обычный житейский смысл в СССР, но содержат также моральное удовлетворение и означают: "без меня на работе не могут обойтись, и я пользуюсь уважением". Это та компенсация, которую советский человек и особенно советский еврей получает за бесчисленные унижения от власть имущих. Все знают, что больные хотят попасть к врачу-еврею, а при решении сложных технических вопросов евреи-ученые никогда не будут забыты и даже могут рассчитывать на Государственные премии (реже - на административные продвижения). Поэтому сам по себе антисемитизм властей, если он не проникает в профессиональную сферу и евреям не мешают работать в своей области, не вызывает особого ожесточения и не может считаться основной причиной эмиграции.
      Следует помнить, что, хотя большинство советских интеллигентов давно не верит в марксизм, они все же верят в наличие некоей "правильной" идеологии и сомневаются лишь в том, какая из идеологий "правильная". Хотя они обладают этническим сознанием, им очень трудно понять, что это сознание может быть связано с идеологией, ибо тогда вынуждены были бы признать, что истина, быть может, не универсальна, а различна для евреев и, скажем, для русских. Нужно сказать, что русские коллеги в этом смысле (в смысле роста национального сознания) значительно опережают евреев и воспринимают интернационализм как еврейскую идеологию. Так как многие евреи верят в единственную истину, взрыв национализма во всем мире они воспринимают как обычное общее увеличение дикости, подобно другим движениям XX века: "левые", "хиппи", "троцкизм", "маоизм" и прочее.
      От этого поверхностного интернационализма до универсализма библейского путь еще настолько далекий, что рассматривать их взаимосвязь здесь не стоит.
      Наряду с этой чертой, благодаря многолетнему антисемитизму в России, у евреев есть также специфически рабочая хватка и привычка к производительному труду. Евреи в России привыкли, что они должны работать больше и лучше других и проявлять свойственный им динамизм и предприимчивость всюду. В этом отношении русские евреи-интеллигенты больше напоминают сейчас американских евреев, чем евреев России, какими они были 50 лет назад. Средний балл для поступления еврея-школьника в институт должен быть заметно выше среднего, уровень студента должен быть выдающимся, чтобы он мог рассчитывать на приличную работу, а после окончания никто не поможет ему защитить диссертацию, если он не будет работать по 12-14 часов в сутки и проявлять заметные способности. Поэтому русские евреи тратят большие усилия, чтобы дать наилучшее образование своим детям и осторожно, но упорно помогают в этом друг другу. Есть у них также склонность сочувствовать слабым вообще, и поэтому их естественное сочувствие Израилю ослабевает всякий раз. как им кажется, что Израиль как государство или евреи как народ проявляют высокомерие сильного по отношению к какому-нибудь слабому (это парадоксально, но в России особенно слабым, и особенно часто, выглядит как раз русский народ).