— Спасибо, принцесса, — с тяжелым сердцем ответил Боринсон.

Мне приказано убить вас, рвалось из его уст. Я хотел бы никогда не встречаться с вами. Однако прежде ему нужно было выяснить, что задумал Габорн. Возможно, он привел сюда короля и Иом с какой-то определенной целью, которая Боринсону была пока не ясна.

— Я слышала звуки множества рогов, которые трубили в лесу, — сказала Иом. — Где ваши люди? Мне хотелось бы поблагодарить их.

Боринсон отвернулся.

— Час назад они ускакали вперед. Мы одни здесь.

Сейчас не время болтать. Он вытащил оружие из своего погибшего коня, пристегнул его ремнем к сбруе вражеского жеребца и взгромоздился на него.

Они быстро поскакали между почерневшими деревьями и дальше по дороге, с одного выжженного холма на другой, пока не добрались до уцелевших деревьев, под которыми можно было укрыться.

Услышав на краю леса бормотание ручья, Габорн сделал знак остановиться. Даже очень сильный конь с рунами силы, выжженными На груди и шее, нуждается в том, чтобы облегчиться и попить воды.

Кроме того, в зеленой траве у самого края потока лежал солдат Дома Ордин. Из его шеи торчало черное окровавленное копье одного из нелюдей. Страшное напоминание о том, что хотя они уже вот-вот должны были оказаться в лесу, им все еще угрожала опасность.

Вообще-то люди Боринсона, которые все утро преследовали нелюдей, уничтожили большинство из них. Однако нелюди были больше приспособлены для ночной охоты и обычно нападали маленькими группами. Не исключено, что какие-то из этих небольших отрядов еще оставались здесь, в лесу, затаившись среди теней и выжидая.

Габорн спешился. Пока кони пили, он осмотрел тело солдата и, в частности, открыл забрало его шлема.

— Ох, бедняга Торин, — проворчал Боринсон. Хороший был солдат, храбрый и преданный. На Торине была обычная для мистаррийского воина одежда — вороненая кольчуга поверх куртки из овчины. Темно-голубой плащ украшала эмблема Мистаррии, зеленый рыцарь — мужское лицо с дубовыми листьями в волосах и бороде. Габорн провел пальцами по очертаниям зеленого рыцаря на плаще Торина.

— Прекрасные цвета, — прошептал он. — Самые прекрасные из всех, которые может носить человек, — Габорн принялся раздевать Торина. — Это уже второй труп, который я сегодня граблю, — судя по тону, этот факт был ему неприятен.

— Ну, милорд, вы облагораживаете это занятие, — сказал Боринсон, склонный обсуждать все, что угодно, кроме возникшей перед ним проблемы.

Взглянув на Иом, он увидел ужас в ее глазах.

Она понимала, что он должен сделать. Даже она понимала.

А вот Габорн, казалось, забыл и думать об этом. Может, у него в голове помутилось? Или все дело в юношеском легкомыслии? Что еще могло заставить его поверить в то, что побег с женщиной и королем-недоумком удастся? Как бы ни были хороши кони, нужно еще уметь скакать на них — что, вне всякого сомнения, выходило за пределы возможностей Сильварреста.

— А где отец? — спросил Габорн, продолжая раздевать труп.

— Как вы думаете? ответил Боринсон, опешивший от такого вопроса, к которому он был не готов. — Полагаю, в данную минуту он скачет к Лонгмоту, до которого ему еще миль пятьдесят. Он собирался добраться туда до темноты. Там Радж Ахтен оставил сорок тысяч форсиблей, спрятал их на поле с репой позади Бредсфорского поместья. Вы знаете, где это?

Габорн отрицательно покачал головой.

— Где-то на три мили южнее замка, — продолжал Боринсон, — серое строение, с главным зданием и двумя флигелями. Мы перехватили сообщение, посланное герцогиней Ларен. Судя по се словам, Радж Ахтен рассчитывает, что его главная армия доберется до Лонгмота через день-другой.

— Радж Ахтену известно об этом? — спросил Габорн, сняв, наконец, кольчугу с мертвого тела. — Поэтому он и покинул замок Сильварреста? Чтобы вернуть себе форсибли?

Судя по его сердитому выражению лица, принц, по-видимому, считал это безрассудством. О чем он думает. хотелось бы знать Боринсону? Не понимает, что Сильварреста нужно убить? Какого он мнения на этот счет?

— Ваш отец надеялся создать у Лорда Волка впечатление, что Лонгмот был захвачен два дня назад, — объяснил Боринсон, — а в течение следующих ночи и дня он завладел бы дарами.

— Вряд ли этот блеф ему удался, — сказал Габорн, внимательно разглядывая куртку из овчины на предмет обнаружения в ней блох и вшей.

Но даже если блохи и досаждали Торину при жизни, они наверняка разбежались, как только тело остыло.

Габорн надел куртку, кольчугу и плащ — все было немного великовато ему. Около правой руки Торина лежал маленький деревянный щит, покрытый тонким слоем меди и выкрашенный в темно-голубой цвет. Нижний край был спилен — удар, нанесенный этой частью щита, мог разрезать человеку горло не хуже ножа. Такие маленькие щиты обычно использовали только люди, владеющие даром метаболизма. Тогда действенность этого оружия удваивалась. Габорн взял и щит.

— А что Радж Ахтен? — спросил Боринсон. — Я видел лишь, что он засуетился. Куда он собрался, в

Лонгмот?

— Как отец и надеялся. Выступает через час. Боринсон кивнул. Солнце сверкнуло в его голубых глазах, он улыбнулся. Не улыбкой облегчения, нет. То была жесткая улыбка — та, которая появлялась на его лице во время сражения.

— Скажите-ка, — еле слышно спросил он, — куда вы их ведете? — он кивнул на Иом и ее безумного отца.

— В Лонгмот, — ответил Габорн. — У нас хорошие кони, я взял их в королевской конюшне. Думаю, до сумерек доберемся.

Может, и добрались бы, если бы ваши подопечные умели скакать верхом, хотелось сказать Боринсону. Облизнув губы, он прошептал:

— Это долгое и трудное путешествие. Может, вам лучше оставить Сильварреста здесь, милорд, — он изо всех сил постарался, чтобы голос не выдал его, прозвучал так, точно он просто дает дружеский совет.

— После всех трудов, которые я приложил, чтобы увезти их от Радж Ахтена? — спросил Габорн.

— Не прикидывайтесь, что вы не понимаете, — гневно сказал Боринсон. Лицо у него вспыхнуло, все тело свело. — Долгие годы Сильварреста был нашим другом, но теперь он служит Лорду Волку. Он — вектор Радж Ахтена. Сколько даров мудрости тот получает через него? И сколько даров обаяния через принцессу?

— Это не имеет значения, — ответил Габорн. — Я не убиваю друзей.

Боринсон ответил не сразу, пытаясь справиться с нарастающим гневом. Ему хотелось крикнуть: «Хотя вы и принц, но разве можете позволить себе проявлять такое великодушие?» Однако он сдержался, попытавшись прибегнуть к рассуждениям.

— Они больше не друзья нам. Они служат Радж Ахтену.

— Может, их и используют как векторы, но они предпочли жить, надеясь таким образом послужить своему народу.

— И позволить Радж Ахтену уничтожить Мистаррию? Не обманывайте себя. Они служат вашему врагу, милорд. А ваш враг, враг вашего отца и Мистаррии — мой враг! Это пассивное служение, да, но от них ему не меньше проку, чем если бы они были воинами.

Ох, как Боринсон иногда завидовал им — Посвященным, которые жили, точно скот, изнеженный и жиреющий на хлебах своего лорда.

Конечно, Габорн не может не понимать, как преданно Боринсон служит своему лорду, отдавая ему все, и ночью, и днем. На этой службе он немало страдал, истекая потом и кровью. Имея дар метаболизма, он старел вдвое быстрее обычных людей. Хотя от роду ему было всего двадцать лет — он был ненамного старше Габорна — Боринсон уже заметно облысел, а в бороде появилась седина. Жизнь для него проносилась мимо, точно он с борта судна наблюдал за вечно ускользающим берегом, не способный толком осознать ничего, не способный удержать ничего.

А люди, между тем, восхищались Посвященными за их «жертву». Еще до рождения Боринсона, его собственный отец отдал дар метаболизма одному из солдат короля и последующие двадцать лет пролежал в забытьи, скованный дремотой. Это какое-то мошенничество, думал Боринсон — лежать вот так, не старея и не страдая, в то время как человек, воспользовавшийся его даром, дряхлел и увядал. Чем, спрашивается, пожертвовал его отец?

Нет, больше страданий выпадало на долю тех, кто служил своему лорду как Боринсон, а не как какой-нибудь проклятый Посвященный, боящийся прожить свою жизнь.

— Вы должны убить их, — продолжал настаивать Боринсон.

— Не могу, — ответил Габорн.

— Тогда, клянусь всеми ужасными Силами, вы позволите мне сделать это!

Он начал вытаскивать топор из ножен, бросив взгляд в сторону Сильварреста. Услышав, как рукоятка скребет по коже, Иом вздрогнула и испуганно посмотрела на Боринсона.

— Постой, — негромко сказал Габорн. — Я приказываю тебе. Они под моей защитой, под моей клятвенной защитой.

Порыв ветра поднял пепел, устилающий землю.

— А мне приказано убить Посвященных Радж Ахтена.

— Я отменяю этот приказ, — твердо сказал Габорн.

— Вы не можете! — Боринсон весь напрягся. — Вы не можете отменить приказ вашего отца! Я получил от него приказ — нелегкий, прямо скажем, которому мало кто позавидует. Но я обязан подчиниться. И буду служить королю Ордину, даже если вы измените ему!

Меньше всего Боринсону хотелось сейчас спорить. Он любил Габорна, как брата. Но как ему сохранить свою верность Дому Ордин, если принц и король придерживаются столь разных подходов?

Вдали, у замка Сильварреста, зазвучала боевая труба южан — отряды Радж Ахтена выступили в поход. Сердце

Боринсона забилось. Его людям, которые" торопились к Кабаньему броду, предстояло иметь дело с целой армией.

Боринсон сунул топор в ножны, достал свой рог и издал сначала два долгих, потом два отрывистых звука. Воины Радж Ахтена доберутся до Лонгмота не слишком быстро, если будут каждое мгновение опасаться засады. Боринсону стало почти жаль, что он отослал своих людей и не имеет возможности ввязаться в бой.

У него возникло ощущение, что здесь, на краю леса, они выставлены на всеобщее обозрение. Габорн взял шлем мертвого Торина и надел его на голову.

— Послушай, Боринсон. Если в нашем распоряжении сорок тысяч форсиблей, у отца нет никакой необходимости убивать своих друзей. Он может убить Радж Ахтена и вернуть трон Сильварреста.

— Вот именно, если, — сказал Боринсон. — Разве мы имеем право рисковать? А что, если это Радж Ахтен убьет вашего отца? Не исключено, что, защищая Сильварреста, вы обрекаете своего отца на смерть.

Габорн побледнел. Он, конечно, понимает, что такая опасность существует. И, конечно же, знает, каковы ставки в этой игре.

Ах нет, с горечью осознал Боринсон, он слишком наивен.

— Я не допущу этого, — твердо пообещал юноша. Боринсон выкатил глаза, стиснув зубы.

— И я тоже, — добавила Иом от ручья, где она стояла рядом с конем. — Лучше я сама покончу с собой, если не будет другого выхода.

Боринсон, конечно, старался говорить тихо, чтобы она не услышала, но ему мешал гнев. Он задумался. В данный момент король Ордин скачет в Лонгмот со своими воинами в количестве полутора тысяч. В другие замки разосланы сообщения с призывами о помощи. Очень может быть, что еще до рассвета в Лонгмот прибудут три-четыре тысячи воинов.

Но Радж Ахтен окажется во главе огромной армии, а не только того отряда, который он ведет сейчас; ведь он ожидает подкрепления, которое должно прибыть с юга.

Для короля Ордина важно заполучить форсибли и укрыться в Лонгмоте. В этом королевстве ни один замок так хорошо не приспособлен для того, чтобы выдержать осаду.

По всей вероятности, Радж Ахтен владеет столькими дарами, что смерть Сильварреста и Иом никакой особой пользы королю Ордину не принесет. Именно этой точки зрения придерживался Габорн.

С другой стороны, времена такие, что ни за что ручаться нельзя. Ордин и другие короли отослали на юг немало убийц. Не исключено, что и в стане самого Радж Ахтена имеются предатели, которые воспользуются его отсутствием для увеличения собственной мощи. В любой момент может случиться так, что дары Радж Ахтена, полученные им в Гередоне, окажутся жизненно важны для него.

Нет, Боринсон должен убить этих людей, ставших векторами. Он вздохнул и с тяжелым сердцем, но все же вытащил боевой топор. И направил коня вперед.

Габорн схватил поводья его коня.

— Держись подальше от них, — это было сказано тоном, какого Боринсону никогда прежде от принца слышать не доводилось.

— Я выполняю свои долг, — с сожалением сказал Боринсон.

Ему не хотелось делать этого, но в процессе спора он сам убедил себя, что и впрямь у него нет другого выхода.

— А я должен защищать Иом и ее отца, — ответил Габорн, — как лорд, Связанный Обетом.

— Лорд, Связанный Обетом? — удивился Боринсон. — Нет! Вы… Что за глупость!

Теперь он ясно видел, что это правда. Все эти две недели, что они путешествовали по Гередону, Габорн держался от него на расстоянии. Впервые в жизни он проявил скрытность.

— Все так и есть, — сказал Габорн. — Я поклялся Иом.

— А кто свидетели? — выпалил Боринсон первое, что пришло ему в голову.

— Иом и ее Девы Чести, — да уж, такую клятву в тайне не сохранишь, подумал Боринсон. Разве что убив и свидетелей. — И еще ее Хроно.

Боринсон положил топор на луку седла и взглянул на короля Сильварреста. Кто может подсчитать, сколько еще человек в курсе случившегося? Что знают Девы Иом, то известно советнику короля, а, значит, и всему Гередону. Нет, никакие его, Боринсона, усилия не помогут скрыть глупость, совершенную Габорном.

Принц был слишком горяч. Такой смелый! Такой… такой глупый! Боринсон задумался. Он что, собирается драться со мной? В самом деле будет драться со мной из-за них?

И все же он понимал, что это не пустяки. Клятва Защиты — дело серьезное, даже святое.

Боринсон не решился поднять руку на принца. Это была бы самая настоящая измена. Какой бы приказ ни дал ему Ордин, за нападение на принца его ждал бы бесславный конец.

Габорн, который, не отрываясь, следил за выражением глаз Боринсона, рискнул сказать:

— Если, по-твоему, я не могу отменить приказ отца, тогда я отдам тебе другой. Подожди. Подожди до тех пор, пока мы окажется в Лонгмоте. Там я поговорю с отцом.

Не исключено, что Габорн доберется до замка раньше Боринсона, а там король и впрямь сможет решить эту непростую проблему.

Боринсон закрыл глаза и склонил голову в знак покорности.

— Как прикажете, милорд, — сказал он. Однако ужасное чувство вины продолжало грызть его. Ему было приказано прикончить Посвященных замка Сильварреста. Убив этих двоих, он спас бы множество других; в частности, всех тех, чьи дары поступали к Радж Ахтену через них.

Но убить Сильварреста было бы так жестоко! Боринсону не хотелось поднимать руку на друга, независимо от того, какова была цена этой смерти. А уж поднять руку на собственного принца он и вовсе никогда не осмелился бы.

Обрывки всех эти соображений вертелись в голове Боринсона. Он посмотрел на короля Сильварреста, который внезапно, увидев сойку, перестал жалобно хныкать от страха. Необыкновенно изящная, в прожилках голубого, птица кружилась сейчас над его головой.

Но если я не трону этих двоих, скольких других Посвященных мне придется убить? Сколько даров идет через Сильварреста? Почему жизнь этих людей ценнее жизни других Посвященных?

Какой вред они способны причинить? Ни один из обитателей Башни Посвященных даже гнилого яблока не швырнет ни в кого. И все же самим фактом своего существования они увеличивают мощь Радж Ахтена.

Стиснув зубы, Боринсон углубился в свои мысли. Его глаза увлажнились от слез.

Ты подталкиваешь меня к тому, чтобы убить всех этих людей, понял он. Ничего другого ему не оставалось. Он любил своего принца, а его преданность не знала границ.

Я сделаю это, подумал Боринсон, хотя и навсегда возненавижу себя. Я сделаю это ради тебя.

Нет, запротестовала какая-то глубинная часть его души!

Боринсон открыл глаза и посмотрел на Габорна взглядом человека, принявшего решение.

Принц отпустил поводья его коня и сейчас стоял с сердитым выражением лица, точно готов был выбить Боринсона из седла, если возникнет такая необходимость.

— Идите с миром, милорд, — сказал Боринсон, стараясь скрыть печаль, звучавшую в его голосе. Габорн мгновенно расслабился.

— Мне нужно какое-нибудь оружие, — сказал он. — Может, дашь что-нибудь? — кроме черного копья, торчащего из горла Торина, под рукой ничего не было.

К седлу вражеского коня, на котором скакал Боринсон, был приторочен молот, оставшийся от прежнего владельца. Довольно тяжеловесное оружие. Боринсон понимал, что Габорн предпочел бы саблю, позволяющую наносить молниеносные удары. Но молот обладал и определенным преимуществом: с его помощью можно было пробить кольчугу или шлем врага. В сражении с закованным в броню противником сабля позволяла лишь слегка «укусить» его.

Боринсон вытащил топор и бросил его Габорну. Нельзя сказать, что принятое решение сняло тяжесть с его души. Даже сейчас у него руки чесались броситься на Сильварреста. Я не Смерть, сказал себе Боринсон. Я не Смерть.

Это не мое дело — сражаться со своим принцем, убивать королей.

— Скачите быстрее в Лонгмот, — с последним вздохом сказал он. — Чую, надвигается буря. Она смоет ваш запах и выследить вас станет труднее. Скачите сначала на юг, но не до самого Хейвортского моста, он сожжен. Оставайтесь в лесу, пока не доберетесь до Ардамомского хребта, а потом сверните на юг, прямо к Кабаньему броду. Знаете, где это?

Габорн покачал головой. Откуда ему было знать?

— Я знаю, — сказала Иом.

Боринсон внимательно посмотрел на нес. Спокойная, уверенная, — несмотря на свое безобразие. Никаких признаков страха. Хорошо хоть, что, по крайней мере, она умела сидеть в седле.

Боринсон понудил своего коня шагнуть вперед, вырвал длинное копье из шеи бедняги Торина, сломал его и бросил острый конец принцессе. Она поймала его одной рукой.

— Ты не поскачешь с нами? — спросил Габорн. Он что, в самом деле не понимает, чем мне предстоит заниматься, удивился Боринсон? Нет, решил он. Габорн не догадывался о том, что он задумал. Видать, и впрямь слишком наивен для таких предположений. Знай он, что на уме у Боринсона, наверняка попытался бы остановить его.

Но вот этого допустить Боринсон не мог. Я сделаю это один, подумал он. Пусть зло падет на мою голову, и кровь запятнает мои руки, а твои останутся чисты.

— У меня есть и другие дела, — сказал он, покачав головой. Эта ложь успокоит принца. — Я последую за армией Радж Ахтена, чтобы убедиться, что он ничего неожиданного не задумал.

По правде говоря, часть его страстно желала сопровождать Габорна, доставить его до места в целости и сохранности. Но лучше держаться от него подальше. В любой момент в Боринсоне может перевесить желание, даже вопреки воле Габорна, убить добряка Сильварреста.

— Если так тебе будет легче, — сказал Габорн, — когда мы доберемся до Лонгмота, я скажу отцу, что не встречался с тобой в лесу. Ему не обязательно это знать.

Боринсон лишь кивнул, не в силах произнести ни слова.