— Как хорошо, что вы его нашли, — прошептала она.

Биннесман кивнул, поднес палец к губам, призывая всех к молчанию и, через маленькую железную дверь в западной стене, повел своих спутников в сад, где выращивались приправы для кухни.

Южную стену сада оплетали какие-то темно зеленые вьющиеся растения. В сгустившейся тьме Габорн все же распознал узкие, остроконечные листочки кендыря. Травник нарвал пригоршню листьев и принялся разминать их в ладонях. Обычному человеку запах кендыря мог показаться не более, чем неприятным, собаки же его не переносили. А магическое искусство Биннесмана позволяло ему усиливать природные свойства растений.

Спустя несколько мгновений Габорн учуял нечто неописуемое — жуткую, выварачивающую внутренности маслянистую вонь, словно бы порожденную ночным кошмаром и воплотившую в себе само зло. В сознании его возник образ гигантского паука, преградившего тропу своей губительной паутиной. Смерть! Смерть! — сквозило в мозгу. Принц представил себе, как все это должно подействовать на собак.

Биннесман разбросал растертые листья по земле и натер зеленой кашицей подошвы Габорна.

Закончив, он повел юношу через кухонный сад. Миновав его, спутники перескочили через низенькую ограду и вышли к Королевской Стене — второму кольцу городских оборонительных сооружений.

Дальнейший путь пролегал по узкой дороге, зажатой между стеной и задворками купеческих лавок. Через некоторое время травник остановился возле низеньких — пройти в них можно было только пригнувшись, — обитых железными полосами ворот. Их охраняли двое караульных. По знаку Биннесмана один из стражников достал ключ и открыл ворота.

Габорн поставил на землю ведра с фекалиями, желая избавиться от пакостной ноши, но травник сердито шикнул.

— Держи их.

Караульные пропустили всех троих за ворота. Там находился сад, своим пышным великолепием превосходивший любой, в каком доводилось бывать Габорну. Под открытым небом юноша видел лучше, чем в тени узких улиц, и не мог не поразиться красоте этого дивного места.

Впрочем, слово «сад» казалось не совсем подходящим. Деревья и кусты не были пострижены и высажены правильными рядами. Напротив, они росли буйно, своевольно и в таком изобилии, что казалось, будто сама здешняя почва жива, и не может не порождать жизнь.

Необычные кусты, усыпанные белыми, похожими на звезды цветами, смыкались над тропинками, образуя живые арки. Ползучие растения вились по окружавшим сад каменным стенам, словно стремились ускользнуть прочь.

Сад простирался по меньшей мере на полмили в каждую сторону. Прямо перед спутниками раскинулся цветущий луг. За ним высился пологий холм, поросший соснами вперемешку с диковинными деревьями с юга и востока.

Многое казалось странным: рядом с теплым прудом красовались апельсиновые и лимонные деревья, которые просто не могли выжить в этом краю, с его суровыми зимами. Рядом с ними росли огромные папоротники и чудные деревья с листвой, похожей на волосы и покрытыми красной корой причудливо изогнутыми ветвями, как будто ворошившими небо.

Через сад с журчанием протекал ручей. У маленького пруда собралось на водопой семейство оленей. Землю устилал упругий ковер сочной травы, украшенный множеством цветов.

И на западе и на востоке темнели экзотические рощи. Даже в столь поздний вечерний час воздух полнился приглушенным жужжанием пчел.

Габорн глубоко вздохнул и ему показалось, будто он вобрал в себя ароматы всех лесов, садов и пряных трав мира. Животворное благоухание наполнило все его существо: такой запах хотелось бы ощущать вечно.

Бодрящий поток промыл его душу, унеся прочь боль и усталость последних дней. Аромат сада насыщал и пьянил. Принцу подумалось, что до этого мига он никогда не был по-настоящему живым. Ему не хотелось уходить, спешка представлялось нелепой. Но у него не было ощущения, будто время здесь остановилось. Скорее он чувствовал… надежность. Как если бы эта земля могла защитить его от врагов так же, как защищали растения Биннесмана от стужи и непогоды.

Волшебник нагнулся, снял свои башмаки и знаком велел Габорну сделать то же самое.

Юноша уже понял, что попал в сад волшебника. Легендарный сад, который, как поговаривали, Биннесман не покинет никогда.

Четыре года назад, когда умер старый волшебник Ярроу, некоторые ученые из Дома Разумения хотели, чтобы Биннесман занял освободившуюся должность мастера очага в Палате Сил Земли. Редкий чародей отказался бы от такой чести. Но тут начались шумные споры. За несколько лет до того Биннесман опубликовал трактат, где описывались свойства полезных растений. Этот труд вызвал ожесточенные нападки со стороны Хранителя Земли, по имени Хоуэлл. Тот утверждал, будто книга Биннесмана содержит множество ошибок: некоторые редкие травы названы неверно, подорожники на картинках изображены свисающими сверху вниз, словно листья деревьев, а шафран — таинственная и ценная пряность, привозимая с далеких южных островов, — представляет собой истолченные рыльца особого цветка, тогда как всему ученому миру известно, что это смесь цветочной пыльцы, собранная с клювов гнездящихся на юге колибри.

Многие верили в правоту Биннесмана, но Хоуэлл оказался не только видным ученым, но и ловким интриганом. Ему удалось перетянуть на свою сторону большинство гербалистов несмотря на то, что сам он, хотя и был Хранителем Земли, посвящал свои штудии созданию магических артефактов, каковое занятие имело весьма мало общего с изучением трав.

Так или иначе, Биннесман не стал мастером очага. Некоторые считали, что он отказался сам, пристыженный разоблачением своего невежества, тогда как по мнению других назначение не было утверждено. Габорн считал все это сплетнями, распускавшимися Хоуэллом, желавшим набить себе цену.

На сей счет упорно ходил и другой слух, которому принц склонен был верить. В Доме Разумения шептались, какой пост Биннесман у ни предложи, тот все одно не поехал бы в Мистаррию. Он ни за что не покинул бы свой любимый сад.

Сейчас, глядя на диковинные деревья, вдыхая дивные ароматы пряных трав и медоносных цветов, Габорн понимал травника. Этот сад был его шедевром, делом всей его жизни. Разве можно расстаться с любимым детищем?

Биннесман снова указал на сапоги Габорна. Служанка уже сняла свои туфли.

— Прошу прощения, ваше лордство, — сказал чародей. — но вам придется разуться. Это не обычная почва.

Принц повиновался, словно во сне. Ему хотелось лишь одного — разгуливать среди прекрасных растений, вдыхая пьянящие ароматы.

Волшебник кивком головы указал на ведра с фекалиями. Габорн поднял свою неаппетитную ношу, и вся троица неспешно зашагала по ковру из розмарина и мяты. Примятые ногами травы испускали мягкий, очищающий запах.

Биннесман провел Габорна по лугу мимо оленей, взиравших на старого Хранителя безо всякой робости, и остановился близ необычайно высокой рябины, выросшей в форме идеального конуса. Несколько мгновений кудесник пристально присматривался к растению, а затем кивнул.

— Здесь. То самое место.

Расковыряв дерн под деревом, он выкопал небольшую яму и знаком попросил Габорна поднести ведра. Принц передал смердящие сосуды волшебнику, который осторожно вылил их содержимое в яму. Внутри что-то звякнуло: Габорн с удивлением приметил среди фекалий темные металлические предметы. Форсибли Сильварреста!

— Не могли же мы допустить, чтобы они достались Радж Ахтену, — промолвил Биннесман в ответ на невысказанное изумление принца. Не обращая внимания на нечистоты, он положил форсибли в опустошенное ведро и понес к протекавшему шагах в пятидесяти ручью, где, выскакивая из воды и хватая на лету мошек, плескалась форель.

Ступив в поток, Биннесман тщательно, один за другим, омыл форсибли и сложил их на траве. Пятьдесят шесть магических жезлов. Солнце зашло около получаса назад, и форсибли выглядели всего лишь темными полосками.

Едва кудесник закончил, как Габорн оторвал полосу ткани от своей туники, и завернул форсибли.

Биннесман смотрел на него прищурившись, и во взгляде волшебника принцу почудилось одобрение. Затем травник задумался: широкие плечи этого невысокого, кряжистого человека поникли.

— Спасибо тебе, — сказал Габорн, — за то, что ты спас форсибли.

Биннесман не ответил, лишь взглянул принцу в глаза столь пристально, словно хотел запомнить каждую его черту.

— Итак, — промолвил волшебник после затянувшегося молчания. — Кто же вы такой? Габорн хмыкнул.

— Как это? Разве ты не знаешь?

— Сын короля Ордина, — пробормотал Биннесман. — Но кто еще? Какие обязательства приняли вы на себя? Человек определяется своими обязательствами.

При слове «обязательства» Габорн похолодел от страха. Он чувствовал уверенность в том, что Хранитель Земли имел в виду обет, принесенный им этим вечером принцессе Сильварреста. Обет, который сам принц предпочел бы сохранить в тайне. А возможно, волшебник говорил об обещании помочь молодой служанке, или даже о молчаливой клятве, данной Шемуаз и ее отцу. Габорну почему-то казалось, что такого рода обязательства могли прийтись волшебнику не по нраву.

— Я — Властитель Рун, Связанный Обетом.

— Хм… Пожалуй, это не так уж плохо. Вы служите не самому себе, а чему-то большему. Но почему вы здесь? Как оказались в замке Сильварреста за неделю до того, как ждали вашего отца?

Габорн ответил просто.

— Он послал меня вперед. Хотел чтобы я присмотрелся к этому королевству. Полюбил здешнюю землю и ее жителей, как любит их он.

Биннесман задумчиво кивнул, поглаживая бороду.

— Ну, и как? Как вам понравилась эта земля? Габорн хотел было сказать, как восхищается он прекрасным королевством и его народом, но слово «земля» было произнесено с таким нажимом, с таким глубоким почтением, что принц почувствовал: речь у них шла о разных вещах. Да, наверное так оно и было. Но разве этот сад, все эти диковинные деревья, свезенные сюда с разных концов земли, не часть Гередона?

— Я нашел ее достойной восхищения.

— Хм, — Биннесман окинул взглядом кусты и деревья. — Да… жаль, что все это не переживет нынешнюю ночь. Пламяплеты, все беда в них. Моя магия созидательна, а их чары требуют разрушения. Они служат огню, господину, который не позволит им вернуть себе человеческое обличье покуда не насытится пламя. А что может насытить его лучше, чем этот сад.

— А ты? Они убьют тебя? — спросил Габорн.

— Это… не в их власти, — ответил Биннесман. — Пришло время смены сезона. Скоро мои одежды станут красными.

Слова волшебника заставили Габорна призадуматься: следовало ли понимать их буквально. Платье старика было темно-зеленым, как сочная листва в разгар лета. Неужто оно может само по себе изменить цвет?

— Ты мог бы пойти со мной, — предложил принц. — Я постараюсь помочь тебе убежать. Биннесман покачал головой.

— В этом нет нужды. У меня есть навыки целителя. Радж Ахтен захочет, чтобы я служил ему.

— И ты согласишься?

— Я взял на себя другие обязательства, — прошептал Биннесман, выделив слово «обязательство» так же, как незадолго до того слово «земля» — Но вот вам, принц Габорн Вал Ордин, бежать необходимо.

В этот миг Габорн услышал донесшиеся издалека лай и хриплое рычание боевых псов. Глаза Биннесмана вспыхнули.

— Не бойтесь собак, — сказал травник. — Им не преодолеть мой заслон. Те, которые попытаются, — умрут.

В голосе волшебника явственно звучала печаль: сама мысль о гибели живых существ причиняла ему боль. Понурясь, Биннесман вышел из ручья. К удивлению Габорна, он наклонился и в полной темноте сорвал у берега какую-то лозу.

— Пусть ваше лордство закатает рукав. Я чую гноящуюся рану.

Габорн сделал как велено, и травник приложил к ране листья, которые начали оттягивать жар и боль. Габорн. осторожно опустил рукав, чтобы ткань удерживала примочку на месте.

— Как вы себя чувствуете? — спросил Биннесман, обращаясь и к принцу, и к служанке. — Ощущаете ли голод? Тревогу? Усталость?

Не дожидаясь ответа, он принялся расхаживать по поляне, срывая то здесь, , то там лист или цветок. Габорн дивился тому, как ухитрялся травник находить нужные травы в такой темноте: не иначе, как он просто помнил, где что растет. Биннесман растер ступни лимонным тимьяном, а потом чем-то более острым и пряным, Затем он сорвал три цветка бурачника, голубые лепестки которых мягко светились во тьме, растер их так, что к лепесткам прилипли черные тычинки, и велел Габорну все это съесть. Разжевав медвяные цветы, принц ощутил полное спокойствие, поразительное в столь непростых обстоятельствах. Все страхи ушли.

Заодно травник скормил несколько цветков бурачника служанке, дав ей заодно и розмарина, чтобы помочь преодолеть усталость. Потом Биннесман подошел к травянистому склону, наклонился и отломил веточку какого-то куста. На месте отлома выступил маслянистый, ароматный сок. Травник провел линию над бровями Габорна и две других — на щеках под глазами.

— Это очанка, — прошептал он.

Неожиданно ночные тени перестали казаться такими уж глубокими. Принц изумился: обладая дарами зрения, он неплохо видел в темноте, но такого не мог себе даже представить. Создавалось впечатление, будто Биннесман в один миг добавил ему полдюжины даров. Ощущение было своеобразным: принцу вовсе не казалось, что вокруг стало светлее, но если еще недавно он мог различить очертания отдаленных растений лишь напряженно всматриваясь в темноту, сейчас это удавалось ему без малейших усилий.

Устремив взгляд в гущу деревьев, он увидел там темную массу — скрывавшегося за ветвями человека. Рослого, могучего человека в полном вооружении, который мог остаться незамеченным, когда бы не действие очанки.

— Интересно, что это за малый, — подумал Габорн, но тут же почувствовал, что, кажется, знает ответ.

Закончив пользовать травами служанку, Биннесман сунул ей какой-то стебель и тихонько сказал:

— Держи его в кармане. Возможно, еще до рассвета тебе придется разломать его и воспользоваться свежим соком.

Теперь принц понимал, что травник неспроста спрашивал его и девушку об их самочувствии. Скорее всего, волшебник никогда не трепал языком попусту. Он готовил обоих к ночному побегу. Притирания должны были изменить запах беглецов и сбить со следу погоню. Другие травы укрепляли тело и дух.

— Как теперь, усталость прошла? — спросил Биннесман служанку. — Не вызвал ли бурачник сердцебиение? Я б тебе и веслянки дал, да не хочу, чтобы ты перевозбудилась.

Быстро повернувшись к Габорну, он добавил:

— А вы держите в кармане маковое семя. Если вас ранят, пожуйте его, и боль отступит.

Затем волшебник отвел обоих к прогалине, над которой смыкались кривые ветви трех замшелых, похожих на многоруких чудовищ, деревьев. Неожиданно Габорн ощутил гнетущую тяжесть. Он чувствовал: кто-то или что-то присматривается к нему, оценивает его. А еще он чувствовал землю, причем не только под ногами, но и в нависших над ним деревьях.

Биннесман остановился у невысоких кустов, росших на холмике близко к центру прогалины.

— А вот и рута, — промолвил он. — Собранная на рассвете, она обладает многими полезными свойствами — и на приправы годится, и на целебные снадобья. Но к вечеру, особенно после жаркого дня, она становится ядовитой. Лорд Габорн, ежели преследователи подойдут к вам с подветренной стороны, бросьте им пригоршню в глаза. А еще лучше — в огонь. Дым от такого костра кого угодно отгонит.

Принц не решался прикоснуться к опасному растению, от едкого запаха которого у него даже сейчас слезились глаза. Но Биннесман склонился над невысоким кустом с увядшими цветами, и спокойно нарвал листьев.

— Не бойтесь, вам это не повредит, — буркнул травник, оглянувшись на Габорна.

Однако принц предпочитал держаться подальше. Так же, как и служанка. Она хоть ничего и не чувствовала, но вела себя осторожно.

Наклонившись к ногам принца, Биннесман поднял пригоршню жирной, глинистой почвы и вложил Габорну в ладонь.

— Вот. Я хочу, чтобы вы приняли на себя обязательство, — промолвил он таким тоном, что Габорн мгновенно понял — от его ответа зависит многое. Волшебник говорил торжественно и серьезно, чуть ли не нараспев.

Все это зачаровывало и, в то же время, пугало. Как только Габорн принял влажную горсть, земля под его ногами слегка дрогнула. Почва в ладони казалась невероятно тяжелой, словно на ладони лежала каменная глыба.

Волшебник прав, — подумал принц. — Это не обычная почва.

— Повторяйте за мной, — велел Биннесман . — Я, Габорн Вал Ордин, клянусь что вовеки не причиню вреда земле, а когда грядут времена мрака, посвящу себя спасению человеческого рода.

Биннесман вперил взгляд в глаза Габорна и, затаив дыхание, ждал ответа.

Державший пригоршню почвы принц ощутил внутреннюю дрожь и… чье-то присутствие в своем сознании. Могучее присутствие. Чувство было сродни тому, что испытал он в Баннисфере, когда, повинуясь неясному побуждению, предложил Боринсону жениться на прекрасной Мирриме.

Но сейчас все воспринималось куда острее: словно тяжкое движение скал и дыхание деревьев. Необычная сила пульсировала, вздымаясь под его босыми ногами, — сила самой земли.

Теперь Габорн понимал, что попал сюда не случайно. Отец послал его в Гередон, чтобы он полюбил эту землю. Землю! Неужто король произнес эти слова, повинуясь магическому внушению?

Та же сила коснулась принца и в Баннисферской гостинице, когда он отведал Дурманного вина. Лучшего вина, какое ему доводилось пробовать в жизни. Вина, из бутыли с литерой Б на восковой печати. Вина — сейчас это было ясно и без вопросов, — посланного Биннесманом. Как же еще могло оно оказаться столь чарующее воздействие? Все вело его в этот сад — и вот он здесь.

Но Габорн побаивался принести обет служения земле. Чего она потребует? Возможно, чтобы он стал Хранителем Земли, как Биннесман . Но принц уже связал себя иным обетом, обетом, который считал священным. А, как справедливо говорила Миррима, он не из тех, кто легко раздает обещания.

Вместе с тем он страшился и отказаться, ибо знал, что уже сейчас люди Радж Ахтена выискивают его след. Габорн нуждался в помощи Биннесмана.

— Клянусь! — произнес принц. Биннесман хмыкнул.

— Не так, глупец. Клясться нужно не мне, а земле. Тому, что в ладони и тому, что под ногами. И клятву следует произнести полностью.

Габорн нерешительно открыл рот. Он чувствовал на себе неотступное внимание травника и понимал, что требуемый обет более значим, чем можно себе представить. Сможет ли он сдержать обе клятвы: и данную земле, и ту, что уже связала его с Иом.

— Я… — начал было говорить Габорн, но земля под его ногами затрепетала. Только под ногами — вокруг него, в лесах, в полях и в саду почва оставалась спокойной. Но высившиеся вокруг деревья, казалось, сделались выше, гуще и сомкнулись над ним, образовав темную пещеру. На миг Габорну почудилось, что он оказался под землей.

В наступившей гробовой тишине стороннее присутствие стало еще более ощутимым. Могучая воля устремлялась к нему.

Биннесман отпрянул от куста руты, изумленно озираясь по сторонам. Почва у его ног вспучилась, трава расступилась, словно нечто вспороло самую ткань земли.

И тут из теней выступила черная фигура. Та самая, которую Габорн увидел, когда на него подействовала очанка. Но лишь сейчас он понял, что перед ним не смертный. Не человек.

То существо, слепленное из мельчайших комочков плодородной земли. Существо, принявшее обличье человека, причем человека, которого Габорн не мог не узнать. Из лесного мрака выступил закованный в латы воин с надменным лицом. Над его высоким шлемом распростерлись черные, как оникс, совиные крылья. Радж Ахтен. Точнее, некое подобие Радж Ахтена.

Странный пришелец вперил в Габорна насмешливый, слегка презрительный взгляд. Во мраке леса случайный наблюдатель мог принять это лицо за человеческое, — когда бы не полное отсутствие цвета. Но все черты Волчьего Лорда — каждая ресница, каждый волосок, каждая ниточка его плаща — были воспроизведены безупречно.

Затем пришелец заговорил. Вернее, заговорила земля. Странное существо не открывало рта. Голос его звучал как ветер, вздыхающий над полем, или шелестящий в одиноких деревьях. В нем слышался стон камней, уносимых горным потоком или увлекаемых вниз лавиной. Слова исходили отовсюду. Габорн не понимал их, хотя осознавал, что слышит обращенную к нему речь. Но стоявший рядом Биннесман тут же перевел.

— Ты должен принести клятву мне, о сын человека. Странные звуки продолжались и волшебник, подумав, добавил:

— Ты говорил, будто любишь эту землю. Но решишься ли ты принести обет мне, даже если я ношу личину врага?

Габорн взглянул на Биннесмана, ища ответа, и тот кивнул, побуждая принца говорить с землей напрямую.

Юноша никогда не видел ничего, похожего на это странное существо, о нем не упоминалось даже в преданиях. Земля явилась ему, приняв лик обозримый и внятный. Некоторые люди уверяли, будто, заглядывая в огонь, видели за ним истинный лик этой стихии, но Габорн всегда считал, что изо всех первоэлементов именно огонь наиболее доступен человеческому восприятию, тогда как наименее доступен воздух. О том, чтобы земля воплощалась в нечто зримое, ему даже не доводилось слышать.

— Я люблю эту землю, — произнес, наконец, юноша. Странный, отдаленный шум снова заполнил его уши.

— Как можно любить то, чего ты не можешь понять? — перевел Биннесман.

Габорн постарался ответить правдиво.

— Я люблю то, что понимаю и надеюсь понять все прочее.

Послышался грохот камнепада — земля смеялась.

— Когда-нибудь ты поймешь меня, — сказал Биннесман. — В тот день, когда твое тело смешается с моим. Ты боишься этого?

Смерть. Земля хотела знать, боится ли он смерти.

— Да.

Габорн не решился покривить душой.

— Значит, ты не можешь полюбить меня всем сердцем. Так станешь ли помогать мне, несмотря на это?

Габорн кажется понимал, почему земля приняла облик Радж Ахтена. И понимал, чего добивается от него извечная стихия. Большего, чем служение человеку. Большего, чем служение жизни. Он должен был принять смерть, увядание, разложение как неотъемлемую часть того, что являлось Землей.

На темном лике Земли появилось странное, нечеловеческое выражение. Габорн осмелился заглянуть в эти глаза, и перед его мысленным взором появились картины: пастбище, расположенное далеко к югу от Баннисфера, где белесые камни выступали из зеленой травы, словно зубы и живописные пурпурные горы Алькайр; такие, какими они видятся на расстоянии, к югу от его дома. Но кроме того он видел места, в которых никогда не бывал, — гигантские расщелины, огромные каньоны, чудовищные подземные пещеры. Его внутренний взор проникал сквозь толщу почвы и камня, сквозь бесформенную мешанину различных пород. Самоцветы и грязь, гниющие листья и кости умерших — все смешалось воедино. Юноша чувствовал запахи серы и пепла, травы и крови. Слышал, как журчат в темных глубинах потаенные реки и ощущал бескрайние моря, омывавшие лик земли, подобно сладким слезам. Бесчисленные образы навалились сразу: для смертного было бы немыслимо даже пытаться осознать все увиденное или удержать в памяти.

— Ты не знаешь меня, — говорила Земля устами Биннесмана. — Ты не можешь понять меня. Твой взор не способен прозревать суть. Хочешь видеть во мне союзника, тогда как я явлюсь и другом, и недругом.

— Почему ты добиваешься от меня обета? — набравшись решимости спросил Габорн. — И к чему он меня обяжет? Что значит, никогда не причинять вреда земле? Какие еще времена мрака, и как я могу спасти род человеческий?

На сей раз Биннесман без раздумий перевел ответ, прозвучавший как тяжкий вздох ветра.

— Ты не станешь противиться мне, но будешь стараться узнать мою волю. Определить, как лучше всего послужить земле.

— Но в каком качестве? — настаивал Габорн, стремясь как можно точнее уяснить, чего же от него хотят.

Странные шумы стали настойчивее и громче. Биннесман нахмурился, как будто подыскивая слова.

— Поскольку ты не можешь понять меня, мне тоже трудно понять тебя. Но одно ясно: ты любишь свой народ и стремишься к его процветанию. А значит, захочешь его спасти.

Было время, когда Огонь любил Землю, и солнце близило ко мне свой сияющий лик. Увы, та пора миновала. Ныне близятся времена мрака, и мне приходится искать новых союзников. Новых защитников моего дела. Я призываю тебя спасти остаток человечества.

Сердце Габорна учащенно забилось.

— Спасти от чего?

Земля издала шипение, словно затрещал чудовищный костер.

— От Огня. Все в природе разладилось, баланс сил нарушен. Тому, что вы именуете «Первой Стихией», силе, давно устранившейся от вмешательства в дела мира, предстоит пробудиться и пронестись по вселенной, сея повсюду смерть. Такова Природа Огня: он питает себя, стремясь пожрать все, что может. Многое в этом мире будет уничтожено.

Габорн достаточно знал о магии, чтобы понимать: хотя жизнь была порождена всеми Стихиями совместно, союз великих природных сил никогда не был устойчивым. Различные Стихии благоволили к различным формам жизни. Воздух любил птиц, Вода покровительствовала рыбам, а Земля — растениям, и всему, что ползало по ее поверхности. Огонь же, по-видимому, предпочитал змей и существ нижнего мира. Земля и Вода — силы постоянства, тогда как Воздух и Огонь — переменчивы. Будучи защитницей по самой своей сути, Земля стремилась оберечь все живое, объединяясь в этом с Водой.

— Я Властитель Рун, принц Мистаррии, — рассудил Габорн. — Мой народ издревле искушен в водной магии и я люблю землю. Возможно поэтому выбор и пал на меня.

— Ты предлагаешь служить тебе, — сказал юноша. — И только глупец отказался бы рассмотреть подобное предложение. Ты хочешь, чтобы я кого-то спас — это я сделаю с радостью. Но что ты дашь мне взамен?

Загрохотали камни и почва поблизости испустила пар:

Земля рассмеялась. Правда, Биннесман переводил без улыбки.

— Я прошу лишь одного, чтобы ты спас род человеческий. Если сумеешь, это деяние само по себе будет твоей наградой. Ты спасешь тех, кого сочтешь достойными жизни.

— Если сумею? — переспросил Габорн. Ветер зашелестел в вершинах деревьев.

— Некогда миром владели тот. Затем, на смену им, пришли даскин. Возможно, когда минуют времена мрака, тогда и человечество станет всего лишь воспоминанием.

Принц почувствовал, как холод сковал его сердце. Поначалу он думал, будто Земля хочет, чтобы он помог спасти народ Гередона от Радж Ахтена, но теперь понял, что речь шла о чем-то несравненно более опасном и разрушительном, нежели война людей друг с другом.

— Но что нас ждет? — спросил он. Ответ Земли прозвучал, как тихий шелест ветра. Биннесман нахмурился, помолчал и заговорил от своего имени.

— Габорн, я не могу сказать, что говорит Земля. Это слишком трудно истолковать. К тому же, даже Земле ведомо далеко не все. Будущее ведомо лишь Лордам Времени. Но Земля предвидит великие разрушение. Много погибнет в огне. Небо почернеет от дыма, так что полуденное солнце сделается тусклым и красным, как кровь. Моря задохнутся… Нет, все это для меня слишком сложно.

Волшебник умолк. Габорн отметил, что лицо его стало пепельно-серым: видимо, попытка проникнуть в сокровенный смысл сказанного далась ему нелегко. А возможно, услышанное устрашило Биннесмана настолько, что он уже не мог говорить.

Так и не поняв, каким образом предстоит ему исполнить обет, Габорн все же решился его принести. Он опустился на колени и произнес.

— Я, Габорн Вал Ордин, клянусь, что вовеки не причиню вреда Земле, а когда грядут времена мрака посвящу себя спасению человеческого рода.

Принц затрепетал, когда могучая фигура склонилась над ним, едва не коснувшись шлемом его чела. В ушах юноши завывал ветер, со зловещим стуком перекатывались камни.

— Я принимаю обет и прослежу за тобой, хотя со временем ты проклянешь меня, — прохрипел Биннесман.

Два слепленных из почвы пальца левой руки воплощенной Стихии коснулись лба Габорна и начертили на нем руну. Затем пальцы переместились к его губам. Юноша открыл рот и ощутил на языке чистую почву. В тот же миг волшебное существо стало терять форму, осело и рассыпалось, оставив после себя лишь небольшой холмик. Давление земной силы спало. Сквозь ветви деревьев тускло забрезжил свет, и Габорн глубоко вздохнул.

Побледневший Биннесман воззрился на земляной холмик с благоговейным трепетом. Наклонившись, он осторожно поворошил его пальцем, попробовал почву на вкус, а потом взял щепотку и бросил через левое плечо юноши. Затем он посыпал землей голову Габорна, приговаривая:

— Земля исцеляет, Земля сберегает, Земля своим тебя нарекает. Итак, — прошептал Биннесман, возложив руки на плечи принца, — отныне Габорн Вал Ордин будет зваться Землерожденным. Да служит он Земле, а она, в ответ, послужит ему.

Габорн по-прежнему ощущал едкий запах руты, но теперь он всего лишь щекотал ему ноздри. Юноша подошел к кусту, погладил увядший цветок, и сорвал несколько листочков.

Оглянувшись на волшебника, принц приметил, что тот взирает на него чуть ли не с благоговейным, страхом.

Но когда Габорн сорвал еще с дюжину листьев, Биннесман проворчал:

— Куда столько? Этого хватит на целую деревню. Лучше пойдем, а то время поджимает.

Растерев листья руты между ладонями, Биннесман снял с шеи кошель, ссыпал туда зеленое крошево и повесил кошель на шею Габорна.

Принц хотел бы задать волшебнику не меньше сотни вопросов, но сейчас, в отличие от того момента, когда он вступил в сад и почувствовал себя в безопасности, юноша понимал, что мешкать нельзя. Время и впрямь поджимало, так что на расспросы его уже не было.

Поманив за собой служанку, стоявшую на краю поляны с испуганным выражением на лице, Биннесман повел ее и Габорна вниз по склону холма, к южной стене сада. Принц торопливо шагал по узкой тропинке, сжимая в одной руке связку форсиблей, а в другой рукоять сабли. Чувствовал он себя странно, слишком уж много на него навалилось. Было бы не худо передохнуть, и как следует поразмыслить о случившемся.

Но добравшись до дальнего края луга, где росли диковинные деревья Габорн услышал донесшиеся сзади крики. Он оглянулся.

В сгустившейся тьме вырисовывалась громада замка. Кое-где — в караульных Башни Посвященных и в личных покоях короля Сильварреста, горели огни. На небе уже зажигались звезды: принц едва ли не удивился этому, ибо благодаря воздействию очанки видел все так ясно, что почти забыл о наступлении ночи.