Глесс-Валледж и Уэйт-Базеф уселись в кресла в роскошной гостиной дома Валледжей. Все здесь производило художественно утонченное впечатление. Целая стена представляла собой сплошную прозрачную стеклянную панель гигантских размеров, которую ни за что нельзя было бы изготовить, не прибегая к помощи Познания. Сквозь стеклянную стену открывался вид на канал Лурейс и на все великолепие высящихся на его берегу дворцов. Другие, изогнутой формы, стены были искусно расписаны иноземными художниками, которые нанесли на них подлинный городской пейзаж Ланти-Юма, создав тем самым воистину непревзойденную иллюзию. Эта иллюзия приводила гостя — в данном случае, Бренна Уэйт-Базефа — в изрядное смущение, но именно такого эффекта и добивался хозяин дома.

Глесс-Валледж был в голубом бархате, потому что позже в этот же день ему предстояло пообедать с самим герцогом. Вид у него был, как всегда, безупречно элегантный, причем элегантность достигалась без видимых усилий. Бренн Уэйт-Базеф в мятом черном плаще и с нервным выражением беспомощности на лице особенно проигрывал в сравнении с ослепительным Валледжем.

— У этой проблемы не имеется решения, ваша светлость. Я не могу более шпионить ради вас за Фал-Грижни…

— Ради меня? Нет, Бренн. Ради всего Ланти-Юма. Мне казалось, что цели у нас с вами общие, а свобода и безопасность города-государства входят в их число.

— Поначалу и мне так казалось, но сейчас я уже не вполне уверен.

Валледж терпеливо вздохнул.

— Мы с вами все это уже обсуждали. И что же заставило вас снова переменить свое мнение? Или вы так трепещете перед всемогущим Грижни?

— Ничуть. Но выдав себя за его приверженца в ходе совещания Избранных и пристально пронаблюдав за ним на протяжении нескольких последних недель, я начинаю подозревать, что его характер и намерения являются куда менее злокозненными, чем вы мне это успели внушить.

— Значит, он, воспользовавшись вашей неискушенностью, просто-напросто обвел вас вокруг пальца.

— Мне так не кажется, — угрюмо заметил Бренн.

— Понятно. А как ваша тревога за судьбу леди Грижни? Или и эта женщина тоже стала вам теперь безразлична?

— Отнюдь. Но, так или иначе, она его жена, а опасностей, которые я себе навоображал, на самом деле, пожалуй, не существует.

— Не исключено, что они существуют. — Эти слова не произвели на Базефа должного впечатления, и Валледж, насупившись, продолжал: — Ну, а как быть с вашей благодарностью по отношению ко мне? Вы упустили это из виду или предпочитаете накрепко обо всем забыть?

— Я не забываю о своих долгах и не упускаю их из виду. Я благодарен вам за оказанную помощь. Но моя благодарность больше не может торжествовать над совестью. Шпиона из меня не получится, я не хочу бесчестить себя и впредь.

Говорил он несколько мелодраматично, однако с полной серьезностью.

— Это огорчает меня, Бренн. Более того, это глубоко меня ранит. Подумать только, что вы подозреваете меня в подстрекательстве к бесчестным поступкам! Ваш взгляд сейчас настолько затуманен, что вы не видите: то, чего я от вас жду, представляет собой акт высокого и самозабвенного патриотизма.

— Я бессилен исправить собственный взгляд, ваша светлость. Лицемерие и притворство, к которым я вынужден прибегать, вызывают у меня самого глубочайшее отвращение, и я решил с этим раз и навсегда покончить.

— И что же, друг мой, никакие доводы не способны переубедить вас?

— Никакие. Полагаю, дальнейший разговор лишен смысла.

— Может быть, вы и правы.

Валледж произнес это непринужденно, без тени огорчения или злобы.

Бренн удивленно посмотрел на него. Он ожидал от хозяина дома вспышки гнева, обвинений, попреков. Но тонкое интеллигентное лицо его наставника оставалось невозмутимым.

— Мне невыносима даже мысль о том, чтобы обременять муками совести своего молодого идеалистически настроенного коллегу, — самым сердечным тоном продолжил Валледж. — Поэтому я приготовил для вас кое-что, способное успокоить и самую чувствительную совесть. Я с некоторых пор уже заметил ваше беспокойство, поэтому и позволил себе найти для вас окончательное доказательство с тем, чтобы вы раз и навсегда оставили все сомнения.

— Доказательство? Чего — и какого рода?

— Пойдемте. Вы сами увидите. Это в соседней комнате.

— Ваша светлость… — Бренн изумился и растерялся. — Я не хочу понапрасну отнимать у вас драгоценное время. Никакие доказательства не способны изменить моего решения…

— Ну прошу вас. Выполните мою просьбу, а уж потом принимайте окончательное решение. И не беспокойтесь о моем времени. Я не считаю часы, потраченные на моих молодых друзей, прожитыми впустую. Пойдемте.

Пожав плечами, Бренн следом за Валледжем вышел из гостиной, прошел по коридору, изубранному фиолетового цвета каменьями, и наконец очутился у весьма неприметной двери. Валледж открыл эту дверь.

— Сюда, — сказал он.

Бренн сделал шаг вперед и замер на пороге.

— Я не вижу… — начал было он.

Сильный толчок в спину — и он очутился в комнате. Сразу же за ним захлопнулась дверь, и он услышал, как в замке поворачивается ключ. Обернувшись лицом к двери, Бренн яростно закричал:

— Валледж, какого черта вы себе позволяете? Что это за шутки?

— У вас нет причины для беспокойства, Бренн, — послышался через дверь хорошо модулированный голос. — Я не собираюсь причинять вам вреда.

— Немедленно откройте!

Бренн толкнул дверь, но конечно же безуспешно.

— Всему свое время, Бренн.

— Откройте немедленно! — Ответа не последовало. — Вы совершаете серьезную ошибку, Валледж. Должно быть, вы просто рехнулись, если полагаете, будто такое может сойти вам с рук!

— Вы рассержены и взволнованы, друг мой, и это вполне понятно. Через какое-то время вы успокоитесь, начнете смотреть на вещи трезвее и тогда поймете, что я действую в ваших собственных интересах.

— Но чего вы добиваетесь? Чего вы от меня хотите?

— Чего я от вас хочу? Хочу вашей дружбы, хочу вашей преданности, Бренн. Да ведь я и с самого начала хотел исключительно этого!

— Если вы надеетесь продержать меня под замком до тех пор, пока я не соглашусь на ваши условия, то вам скоро придется узнать, как сильно вы ошибаетесь!

Бренну и впрямь казалось, что отпереть запертую дверь — дело элементарное. Какой замок устоит перед Познанием мага из ордена Избранных? Молодой человек сложил руки на груди и, сосредоточившись, уставился на дверь. Медальон, который он носил на шее, бывший его излюбленным и наиболее часто употребляемым орудием Познания, начал светиться. Сперва едва заметно, потом со всевозрастающей яркостью. И когда металлический медальон засверкал, как зеркало, на которое падает солнечный луч, Бренн заговорил тихим голосом. Несколько мгновений Бренн держался спокойно и самоуверенно. Но тут, совершенно неожиданно, медальон вспыхнул, словно взорвавшись, у него на груди, а затем погас. Молодой человек вскрикнул от ярости. Он схватился за голову, словно недавний взрыв продолжался у него в мозгу, прошел по комнате, шатаясь как пьяный, и наконец опустился на пол.

Из-за двери послышался смешок.

— Нет, Бренн, — смеясь, сказал Глесс-Валледж. — Боюсь, это вам не поможет.

Бренн поднял голову и уставился на дверь. Помимо боли, он испытывал сейчас и страх. Впервые в жизни он померился силами Познания (а ведь своим могуществом в этой области он так гордился) с многоопытным и воистину могучим чародеем, членом Совета Избранных, который, возможно, уступал по силе разве что одному магистру Грижни. И впервые в жизни он осознал незначительность собственных возможностей или, в самом лучшем для него случае, их ограниченность. В одно-единственное мгновение, когда его мозг вступил в схватку с мозгом мага Саксаса Глесс-Валледжа, он все понял: ему довелось столкнуться с силой, противостоять которой он не может, с силой, способной подавить или уничтожить его в зависимости от собственного желания; с силой целеустремленной, безжалостной и бесконечно сконцентрированной и сфокусированной. Он и представить себе не мог, что за изысканными и утонченными манерами Валледжа скрывается такая мощь.

Бренн медленно и с трудом поднялся на ноги. Мгновенный бой завершился для него как минимум сотрясением мозга, и сейчас глаза у него слипались. И когда он заговорил, то заговорил с запинкой и тихо:

— Но почему вы заточили меня и сколько продлится мое заточение?

— Недолго, Бренн. Ровно столько, сколько потребуется, чтобы убедить вас проявить благодарность и союзнический долг, а ведь и на то, и на другое я, как вы сами меня уверяли, вправе рассчитывать. Я и впрямь не думаю, что это сильно затянется.

Если человек может улыбаться самим своим голосом, то в случае с Валледжем так оно и было.

— Но как вы рассчитываете убедить меня?

— Ваша подозрительность меня удручает. Попытайтесь все-таки поверить, что я поступаю как друг, возвращая вас на тропу, с которой вам понесчастливилось сойти. И я не одинок в своих усилиях.

— О чем это вы?

— Оглянитесь по сторонам, Бренн. Обшарьте комнату вашим разумом.

Бренн огляделся. В комнате не было обстановки. Вопреки раннему часу, в настенных подсвечниках горели восковые свечи. Впрочем, искусственное освещение было здесь и впрямь необходимо, потому что окна отсутствовали. Из стен ровным счетом ничего не выступало. Однако поверх барьеров естественного восприятия молодой человек почувствовал в комнате быстрое и внешне неприметное воздействие Познания. Усилием воли он избавился от всех осознанных мыслей, чтобы тем острей воспринимать самые слабые из сигналов. И тут он понял, что находится вовсе не в одиночестве.

Кто-то — или что-то — было в комнате вместе с ним. Ничего, конечно, зримого в яви, никакого шевеления даже в воздухе, и все же Бренн почувствовал близкое соседство строгой и сильной воли. Едва ли эта воля была человеческой — он не почувствовал и намека на рациональное мышление. Но и звериной она тоже не была, иначе он ощутил бы теплоту простых звериных инстинктов, а теплота отсутствовала. Но здесь было сознание, а также намерение.

Бренн ощутил первые приступы страха и попробовал справиться с ними. Он ведь не какой-нибудь невежественный мужлан, чтобы чародей мог напугать его силой Познания. Он сам чародей!

— В чем смысл этой демонстрации, Валледж? — резко спросил он.

Ответа не последовало.

По-прежнему не раздавалось ни звука, ничего не было видно, неподвижным оставался сам воздух, но Бренн каким-то образом понимал, что его «сосед» к нему приближается. Он инстинктивно прижался спиной к запертой двери. Он не сомневался в том, что незримая — и могущественная — воля направлена на него и что намерения у нее самые зловещие. Возможно, прибегнув к Познанию, ему удастся узнать большее.

Бренн послал духовный запрос, однако оказался неспособен вступить в контакт с незримым «соседом». Вроде бы у того не было собственной личности даже в той примитивной форме, в какой это присуще растениям. Вместо ума, чувств или хотя бы рефлексов молодому магу пришлось иметь дело с бездумной и внешне бесцельной настойчивостью, со слепым напором. Бренн еще не знал, что понадобилось от него «соседу», но сам по себе этот настойчивый натиск показался ему истинной квинтэссенцией неведомого существа. И тут «сосед» начал медленно, как бы нехотя, удаляться. И Бренн представил себе его тяжелую, несколько неверную поступь. Может быть, молодому чародею все-таки удалось прогнать его?

И вновь Бренн попытался войти в сферу Познания. Набрав полные легкие воздуха, он вышел на геометрическую середину комнаты и, остановившись, опустил голову. Он начал говорить, но ничего не произошло — ровным счетом ничего. Он заговорил вновь с еще большими сосредоточенностью и решимостью. На этот раз медальон слабо и лишь на миг засветился. Но свет тотчас погас, и до слуха Бренна Донесся смех Глесс-Валледжа.

Бренн по-прежнему оставался здесь не в одиночестве. Его обращение к Познанию, видимо, лишь привлекло к нему внимание незримого «соседа». Казалось, впервые за все время «сосед» в полной мере почуял присутствие Бренна и тут же начал неторопливо приближаться к нему. Когда «сосед» оказался совсем рядом, пламя свечей затрепетало и Бренн понял, что его собственное зрение несколько исказилось, и смотрит он сейчас словно сквозь волнистое стекло.

«Сосед» остановился прямо перед Бренном. А молодой чародей застыл в неподвижности. В конце концов у него иссякло терпение и он вытянул руку вперед, как бы раздвигая воздух там, где должен был находиться «сосед». Его рука не столкнулась с сопротивлением, однако Бренну показалось, будто он прикоснулся к чему-то смертельно холодному. И хотя руке было холодно, лоб Бренну заливал горячий пот. Он отдал бы жизнь за то, чтобы узнать, какой сюрприз уготовил ему Саксас Глесс-Валледж.

Контакт послужил своего рода сигналом, и Бренн Уэйт-Базеф почувствовал, как его окутывают. Существо обволокло его со всех сторон, оно проникло в него, оно породнилось с ним, оно захватило его, оно смешало свою глубинную сущность с глубинной сущностью самого Бренна. И холод, пронзительный убийственный холод, вошел ему в грудь и впился в сердце. Комната со всеми своими свечами померкла, боль возникла в каждой клеточке тела. Бренн понял, что умирает. Возможно, его тело и уцелеет, но сам он исчезнет навеки или же будет поглощен чужим существом. Он закричал, он принялся ломиться в дверь, которая оставалась надежно запертой. Чужеродное существо захватило уже все его тело, словно победоносная армия вражескую провинцию. Он чувствовал чужака в крови и в нервных окончаниях, вот-вот тот должен был проникнуть в мозг — и тогда Бренн Узит-Базеф прекратит существовать на свете.

Он боролся с мыслью попросить прощения у Глесс-Валледжа, который, вне всякого сомнения, стоял за дверью, именно этого и ожидая, но в любом случае он уже лишился дара речи. Боль становилась все сильнее и сильнее. Когда она стала невыносимой, он потерял сознание.

Очнувшись, Бренн обнаружил, что вновь находится в гостиной. Он сидел, бессильно обмякнув, в одном из роскошных кресел. Напротив него сидел Глесс-Валледж с видом похоронных дел мастера. Бренн с трудом открыл глаза и в растерянности огляделся по сторонам.

— Как вы себя чувствуете, Бренн? — встревоженно спросил Валледж. — Вы плохо выглядите. Может, что-нибудь выпьете?

Бренн, собравшись с силами, ответил:

— Я чувствую себя неплохо. — И тут к нему вернулась память; он сразу сел прямее. — Где оно?

— Где что? Ах, вы имеете в виду Присутствие?

— Как вы сказали? Присутствие?

— Или, если вам угодно, Идентичность. Вы имеете в виду коллегу, с которым я вас только что познакомил?

Бренн кивнул.

— Вы напугали меня, друг мой. Должен признаться, что я и не представлял себе, каким испытанием обернется для вас эта встреча. Вы действительно уверены том, что нормально себя чувствуете?

— Что это было и где оно сейчас?

— Кратковременный недуг не уменьшил вашего любопытства. Что ж, прекрасно. Это, Бренн, признак отлично организованного интеллекта. Но от молодого человека, способности которого я так высоко ценю, я, честно говоря, меньшего и не ждал. — Бренн, ничего не отвечая, мрачно уставился на собеседника, и Валледж усмехнулся. — Что же касается Присутствия, то оно сейчас находится здесь, с нами. Когда вы полностью восстановите силы, вы сами это заметите.

— Здесь и сейчас? В этом помещении?

— Не сомневаюсь. Позвольте, я вам покажу.

Валледж взял со столика кувшин, подошел к очагу и плеснул воды в огонь. Из камина повалили дым и пар, посреди комнаты они сгустились в нечто вроде серой тучи. Пока эта туча дрейфовала в угол комнаты, она мало-помалу обретала определенные очертания. Это был громоздкий и бесформенный образ чего-то горбатого. Две кряжистые ноги, похожие на человеческие; пара рук, гротескно длинные, но тем не менее также напоминающие руки человека; широченные, прямо-таки исполинские плечи; голова же у этого чудища отсутствовала напрочь.

Рассматривая призрачное создание, Бренн испытывал и ужас, и профессиональное Любопытство.

— У него нет головы, — заметил он.

— А она и не нужна. Экономия усилий, друг мои. Экономия усилий — вот черта, по которой можно определить истинного мастера.

— А что это такое?

— Ну, я бы назвал его напоминателем, Бренн. Да, именно так. Напоминателем.

— Что вы имеете в виду?

Черная фигура уже начала расплываться; Бренн с трудом улавливал ее недавние очертания.

— Этот напоминатель создан затем, чтобы вы не забывали о своем долге перед городом-государством, перед Избранными и перед теми, кто помог вам лично. Я огорчен, что пришлось создать этот напоминатель, я даже несколько разочарован, но вы, в конце концов, очень молоды, а молодости свойственно известное сумасбродство. Но теперь в надежде на ваше полноценное сотрудничество я готов забыть о той злосчастной ошибке.

— А под полноценным сотрудничеством вы подразумеваете дальнейшее наушничанье?

— Иногда, друг мой, наши обязанности бывают крайне неприятными. Иногда настолько неприятными, что мы оказываемся склонны пренебречь ими. Поэтому — для вашего же блага — и появился напоминатель.

— Что ж, он выполнил свое предназначение. — Бренн воровато посмотрел в угол комнаты. Присутствие вновь стало невидимым, но оно оставалось в комнате вместе с собеседниками, на этот счет не было ни малейших сомнений. Просто поразительно, с какой силой ощущал Бренн его напор; казалось, чудовище навалилось на него каменной глыбой. — Вы сформулировали свою точку зрения, а теперь отошлите его.

— Еще не сейчас. Познакомившись с вами, Присутствие уже успело к вам привязаться. Оно останется с вами навсегда.

— Вы хотите сказать, что напоминатель пребудет со мной постоянно?

— А это уж смотря по обстоятельствам. Возможно, со временем вы разовьете присущее вам чувство долга до такого совершенства, что Присутствие можно будет и удалить. Но до тех пор само его существование служит нашим общим интересам наилучшим образом.

— Валледж, я не хочу, чтобы эта штука таскалась за мной повсюду. Это же просто нестерпимо!

— Вы чересчур чувствительны, — урезонил молодого чародея Валледж. — Скорее всего. Присутствия не будет замечать никто, кроме вас. А вам оно не причинит никакого вреда, если, конечно, вы сами не ступите на стезю деструктивных действий.

— А в противоположном случае?

— В противоположном случае последствия могут оказаться для вас более чем неприятными.

Бренн вскочил с места. Нанесенное ему оскорбление, казалось, придало ему новые силы.

— С этим у вас ничего не выйдет. Избранные не потерпят подобного обращения с одним из равноправных членов общества.

— Если мы оба будем держать язык за зубами, то весьма маловероятно, чтобы кто-нибудь вообще хоть что-то заметил. В конце концов. Присутствие невидимо.

— Я сообщу об этом всему собранию Избранных.

— Прошу прощения, но с вашей стороны это было бы ошибкой.

— Это уж мне самому судить. И немедленно.

Бренн решительно шагнул к двери.

— Дорогой Бренн, в ваших собственных интересах, прошу вас, остановитесь.

Бренн и не подумал послушаться. Но на пути к двери он почувствовал легкое, однако нарастающее давление со стороны Присутствия. Внезапно в комнате стало холодно. Воздух вокруг Бренна проникся ледовитой стужей, и это ощущение было ему уже знакомо. Его взгляд неуверенно заметался по комнате. Он увидел, что Саксас Глесс-Валледж остается в кресле и глядит на самого Бренна с тревогой. В нескольких футах от Валледжа Бренн увидел или скорее почувствовал Присутствие. Потому что увидел он лишь какую-то тенистую дымку. На этот раз не было плывущего по воздуху дыма, благодаря которому можно было разглядеть внешние очертания Присутствия. И тем не менее Бренн увидел этот чудовищный образ во всей его зыбкой неопределенности. Присутствие подступало к Бренну, невесомо скользя по воздуху, как пар, который оно внешне напоминало. И в то же самое время Бренн ощутил его в глубине собственного тела, ощутил, как оно вонзает призрачные когти в каждый нерв, и в разгар боли понял, что исчадию Валледжа каким-то образом удалось воссоединиться с ним, и теперь он бессилен от него избавиться.

Закричав, Бренн застыл на месте. Боль пошла на убыль. Он продолжал стоять, и его состояние мало-помалу улучшалось. В то же время тень Присутствия бесследно растаяла в воздухе.

— Друг мой, я прошу вас одуматься, — сказал Валледж. — Видя, как вы страдаете, я и сам страдаю.

Бренн, онемев, уставился на него.

— Вы должны наконец осознать, что я вам друг. Мы преследуем одни и те же цели. Мои сегодняшние действия, которые могут показаться жестокими, призваны предостеречь вас против поступков, которые наверняка нанесли бы ущерб нашему общему делу. Я настоятельно прошу вас воспринимать мою опеку как в некотором смысле отеческую. Поймите, я не стремлюсь ни к чему, кроме вашего блага.

Темные глаза Бренна горели пламенем бессильного гнева.

— И прежде чем вы покинете меня, друг мой могу ли я надеяться на то, что услышу из ваших уст признание, что я совершенно прав? Мне бы хотелось удостовериться, что я и впредь смогу надеяться на наше сотрудничество.

— В создавшейся ситуации у меня едва ли имеется возможность отказаться.

— Мне хотелось бы считать, что вы соглашаетесь на сотрудничество добровольно. В конце концов, Бренн… — Лицо Валледжа приобрело властное выражение, повелительно зазвучал и голос. — …вам нельзя забывать о том, кто вам друг, а кто нет. Это я ваш друг. А Террз Фал-Грижни — ваш враг. Ваш враг, мой враг, враг герцога и всего города-государства. Раньше вы это отлично осознавали, а с недавних пор вдруг запамятовали. Не ссорьтесь со своими союзниками. Приберегайте свой гнев для врагов, для тех, кто и впрямь заслуживает его. Понимаете?

Бренн неуверенно кивнул.

— Превосходно. 'Тогда давайте забудем о былых разногласиях. Вы по-прежнему будете сообщать мне о деятельности Фал-Грижни, а обо всей этой неприятной истории мы оба постараемся забыть. Все к лучшему, Бренн. Надеюсь, вы и сами это понимаете: все к лучшему.

Бренн Уэйт-Базеф ушел, едва ли не раскачиваясь из стороны в сторону. И пока он шел, молчаливое и невидимое Присутствие шло рядом с ним.

После ухода своего протеже Глесс-Валледж какое-то время просидел в одиночестве. Лицо его лучилось радостью.

Бренн вернулся к себе в башню Шевелин. Здесь, в тишине собственной лаборатории, он начал разрабатывать экспериментальную программу, которая избавила бы его от чудовища. Но его усилия остались бесплодными, а Присутствие осталось с ним, унылое, как нежеланная любовница.