Она спустилась вниз и оказалась в мягко освещенном ресторане отеля; безупречно невозмутимый метрдотель усадил ее за отдельный столик в очень даже неплохом месте. И никаких сомнений или подозрительных колебаний, никаких недоуменно приподнятых бровей, никаких попыток упрятать женщину без сопровождения за какими-нибудь пальмами в кадушках.

Официант принял заказ и удалился, оставив ее ждать. В юности она не рисковала появляться в ресторане, гостинице, кафе или столовой без книжки под мышкой; неважно какой, лишь бы было куда уткнуться носом и спрятать свою болезненную застенчивость. А сегодня, привыкшая к любопытным взглядам посторонних, она легко могла позволить своим глазам беспрепятственно осваивать пространства общественных заведений.

Свободных мест в ресторане почти не осталось, как и в самом отеле. Посетители входили уверенно, многие из них демонстрировали солидное благосостояние, о чем свидетельствовали их хорошо скроенные костюмы и сопровождающие их дамы в претенциозных туалетах и солидных украшениях. Разбросанные по залу клетчатые пиджаки, бриллиантовые булавки в галстуках и серьги в ушах мужчин выдавали присутствие здесь профессиональных спортсменов и поклонников азартных игр. У их спутниц явно определялись две страсти: осветлять волосы и взбивать их в нечто, похожее на копну сена, и к тому же максимально укорачивать свои блестящие платья. Несколько мужчин было одето в форму с офицерскими знаками отличия и еще несколько — в какие-то экзотические хламиды: то ли прибывшие развлечься князьки с востока, то ли просто богатые и эксцентричные повесы. Все оживленно болтали, но говорили приглушенно, на благовоспитанно пониженных тонах. На этом фоне невозможно было не заметить двоих, говоривших в полный голос.

Неприятный, резкий смех сотряс атмосферу ресторана. Лизелл оглянулась, и ей показалось, что в глазах у нее двоится. Через несколько столиков от нее сидела парочка молодых парней, на вид не более восемнадцати-девятнадцати лет. Они были одеты очень дорого и абсолютно одинаково: розовато-лиловые пиджаки с широкими лацканами, жемчужно-серые атласные шейные платки и у каждого в петлице живая фиалка. С очарованием молодости они исключили малейшие детали, которые могли бы разрушить их абсолютную идентичность. Близнецы, и очевидно, очень богатые. Перед ними на столе стояло четыре открытых бутылки шампанского, лучшее шампанское Вонара — «Севанская красавица», его можно было легко узнать по знаменитой золотой шестиугольной этикетке. Двести пятьдесят новых рекков за бутылку, а эти юнцы глушат его как дешевое пиво. Большое плоское блюдо дорогих устриц в голубом соусе занимало центр стола. Близнецы кидались друг в друга кусочками, сопровождая каждый удачный бросок раскатом гомерического хохота.

Идиоты.

Лизелл подали заказанные блюда. Некоторое время она предавалась дегустации консоме Дрив Лисиль, медальонов из оленины, салата из белой свеклы и лорберов, тушеных моллюсков и гецианских хрустящих хлебцев. Но веселье за столом близнецов не утихало, и она не могла удержать свое любопытство: кто же эти резвящиеся полоумные и кто разрешил им путешествовать без няни? Вдруг они окажутся ее соперниками в гонке? В этом ресторане может оказаться масса участников Великого Эллипса. По внешнему виду их не определить. Ее взгляд метнулся по залу только для того, чтобы тут же зацепиться за столик в углу.

За столиком сидели двое мужчин, один примерно ее возраста, второй на четверть века старше. Старший обладал — следовало бы это особо отметить — массивной квадратной челюстью, но она оставила эту деталь без внимания, ибо второй, молодой, был, наверное, самым красивым мужчиной, которого ей доводилось когда-либо видеть. У него было сухощавое благородное лицо с чистыми линиями и красивыми чертами, большие умные глаза, цвет которых сейчас трудно было разглядеть, волосы того чудесного светло-золотистого оттенка, в который женщины любят краситься, но никогда не достигают его искусственным способом. Во всех отношениях замечательное лицо, решила Лизелл, и замечательность эта кроется не столько в красоте черт, сколько в просвечивающей индивидуальности. Есть что-то такое в глазах, в изгибе губ, в общем выражении лица, каким-то образом проступает — что? Душевная чистота? Внутренняя порядочность? Врожденная положительность натуры? Как притягивает взгляд его стать и светло-русая голова! Он, вероятно, тщеславный женский баловень и любимчик, пристрастившийся к бренди, азартным играм и собственному отражению в зеркале. Тут она обратила внимание, что на нем военная форма. Ей трудно было определить его национальность, но лицо заставило ожить и заработать память. Она осознавала, что это красивое лицо не было ей абсолютно незнакомым. Конечно же, лично они не встречались, но где-то совсем недавно она его видела. В газете? Журнале?

Должно быть, он почувствовал ее пристальный взгляд, так как повернулся и посмотрел прямо на нее. Краска смущения залила лицо Лизелл. Цепкий взгляд — явный завоеватель. Ясненько, этот мужчина, вне всякого сомнения, привык к пялящимся на него женщинам. Он, наверное, вообразил себе, что она уже готова в обморок упасть от его красоты, эти красавчики все такие самодовольные…

Он чуть заметно улыбнулся ей, как будто только они двое увидели в зале что-то смешное; в его улыбке было очаровательное обаяние, ничего наигранного, самодовольного; ее неловкость мигом улетучилась, она улыбнулась в ответ и еще секунду-две смотрела ему прямо в глаза, прежде чем оборвать этот бессловесный разговор.

Она заставляла себя не смотреть в ту сторону, пока он и его спутник не расплатились и не встали. В этот момент она решилась бросить украдкой последний взгляд и отметила, что мужчина был довольно высокого роста и широк в плечах, походил на хорошо тренированного атлета. Она увидела еще что-то сверх того. Незнакомец был одет в элегантную форму грейслендского офицера высшего ранга. Он был солдатом Империи, то есть свиньей в человеческом облике. А она-то, глупенькая, погрузилась в наивные мысли о достойном человеке с благородным лицом.

Светловолосый офицер и его старший товарищ — штатский, одетый в безупречный костюм, машинально отметила Лизелл — вышли из ресторана. Оставшиеся посетители, включая шумных близнецов, перестали существовать для Лизелл, она потягивала ежевичный ликер, отдавшись на волю вяло текущих мыслей. Она была противна самой себе. Ее сердце затрепетало как у глупой девчонки только от того, что роскошно-породистая грейслендская свинья ей улыбнулась; в ее возрасте пора иметь побольше ума.

Она допила ликер, оплатила счет, вышла в фойе и купила газету. Некоторое время она потешила себя, катаясь в чудо-лифте вверх-вниз. Когда же новые ощущения потеряли свою остроту, она вернулась в свой номер и принялась за «Тольцго-родрупор» — так, по крайней мере, переводилось название газеты на ее родной язык. Она немного владела гецианским, поэтому прочитала сообщения о Великом Эллипсе и о последних акциях короля Мильцина, заметку о незаконной дуэли в каком-то местном парке, а сверх всего прочего — последние новости о военной компании Грейсленда. Из нее следовало, что император Огрон сконцентрировал свое внимание на маленьком беззащитном княжестве Гарест, которое граничило с Вонаром.

И в настоящий момент императорские войска продвигаются к недавно определенной цели, которая сдается на их милость без особого сопротивления. А что потом?

Лизелл с раздражением отшвырнула газету. Разделась, умылась, надела ночную сорочку и забралась в постель, где углубилась в изучение карт, маршрутов, расписаний — все это оказалось хорошим снотворным. Когда веки начали слипаться, она погасила свет, но уснула не сразу: ее мозг был слишком перевозбужден ожиданием гонок, которые она непременно выиграет, а это произойдет уже…

Завтра.

Она заранее оставила чаевые горничной с просьбой постучать в ее дверь в семь часов утра, но проснулась сама, как только забрезжил рассвет. Конечно же, слишком рано, но сон, несмотря на ее старания, не возвращался, и ей ничего не оставалось, как встать, умыться, надеть свой удобный для путешествий серо-зеленый костюм, непокорную шевелюру закрутить и надежно пришпилить и по-новому уложить сумку.

И, переделав все эти дела, она все равно имела еще уйму свободного времени.

Спустившись в почти пустое фойе, она расплатилась у стойки портье и направилась к только что открывшемуся ресторану. Там она просидела целый час, заглатывая чашку за чашкой кофе с молоком, внимательно рассматривая забредающих посетителей и время от времени поглядывая на часы. Она знала, что ей нужно заказать сытный гецианский завтрак, но ее желудок содрогался от одной только мысли об этом.

Там, за стенами отеля, уже вовсю светило солнце. А здесь казалось, что стрелки часов окаменели: еле-еле они наконец-то передвинулись вперед на два деления и выпустили ее на свободу. Она сама вынесла сумку, пока швейцар вызывал для нее кэб. Она уселась, дала команду ехать, и кэб покатил по знаменитой улице Тольцекаттер.

За окном проплывали вытянувшиеся в бесконечный ряд известные на весь мир магазинчики, витрины которых она при других обстоятельствах непременно бы внимательно рассмотрела, но сегодня она лишь скользнула по ним беглым взглядом, равно как и по остальным достопримечательностям старинного города, которые попадались на пути следования. Наконец кэб въехал на площадь Ирстрейстер, названную так в честь первого свободно избранного мэра Тольца. Помпезного вида здание мэрии возвышалось на восточной стороне площади — сюда-то она и направлялась. Площадь перед мэрией наводняла внушительных размеров празднично возбужденная толпа. Любопытные собрались посмотреть на начало гонок, решила Лизелл. Но это странно, потому что смотреть будет не на что: просто небольшая группа участников выберет свое транспортное средство и ринется по городским улицам к железнодорожному вокзалу. Но даже такое малопримечательное действо возбудило интерес публики.

Кэб подъехал к зданию мэрии настолько близко, насколько позволили толпившиеся люди, и остановился. Неожиданно Лизелл попросила возницу проехать к боковому входу и ждать ее там вместе с багажом, щедро заплатив, чтобы предупредить все возражения. Она вошла в здание, спросила у согнутого в три погибели уборщика, как попасть в отдел регистрации, и, поплутав по коридорам, обменяла у регистратора свою заполненную анкету на удостоверение участника и вдобавок получила выпуклую печать в паспорт, где было указано — Мэрия Тольца, Нижняя Геция, дата и время. Точно такую же печать она получит в тот день, когда преодолеет весь маршрут Великого Эллипса.

Зарегистрировавшись, Лизелл прошла в огромное фойе, которое считалось официальным местом старта гонок, и обнаружила, что там полным-полно народу. С некоторым колебанием она окинула взглядом толпу и заметила особую плотность и давку у отороченного золотой бахромой навеса, установленного перед лестницей, с которой вот-вот должен был спуститься Мильцин IX. Продираясь сквозь толчею, она еще не успела подобраться к группе участников, как толпа сжала ее как в тисках, и в этот момент она услышала свое имя, произнесенное громким голосом. И тут же на нее обрушился град вопросов на вонарском, гецианском и еще каких-то языках, которых она не знала.

Лизелл замерла на месте, сбитая с толку. Вопросы — те, которые она могла понять — не имели какого-либо смысла.

— Что вы думаете по поводу гонок, мисс Дивер?

— Лизелл, вы верите, что у женщины есть шанс на победу?

— Ca'lorphi gi nava re'flonvisse ghia, Mees D'va'r?

— Мисс Дивер, вы консультировались с предсказателем?

Предсказателем?

Ее обступили так плотно, что нельзя было и пошевелиться, шум стоял ужасающий. Не то что отвечать, она думать не могла. В двух шагах от нее кто-то делал набросок ее лица в свой блокнот, и наконец-то Лизелл поняла: журналисты, тьма-тьмущая журналистов царапала заметки для своих изданий. Вне всякого сомнения, они надеются выудить какой-нибудь скандальчик или резкие замечания с ее стороны, но она не собирается им угождать.

— Пожалуйста, позвольте мне пройти, — вежливо попросила Лизелл. Но никто даже не пошевелился.

— Что может стать для вас самым серьезным препятствием на маршруте?

— Foru, Luzelle-ri, sakaito ubi Grand Ellipse-jho, chokuniokyoshin?

— Мисс Дивер, как вы оцениваете…

— Скажите нам, мисс Дивер…

Вопросы захлестывали ее волной, голова пошла кругом.

— Пожалуйста, позвольте мне пройти, — снова повторила Лизелл, и снова ее просьба не возымела действия. Они теснились вокруг нее как гиены, почти прижимаясь, чье-то дыхание как дуновение могилы шевелило ее волосы. Ее злость смешалась со страхом.

— Mees D'va'r…

Поймали в капкан. Она едва сдержалась, чтобы не ударить или не пнуть кого-нибудь.

— Мисс Дивер…

— Ей нужно пройти к остальным участникам, — неожиданно раздался голос, явно принадлежавший вонарцу и до боли знакомый. — Господа, если вы немного посторонитесь…

Она обернулась на голос и не поверила своим глазам: перед ней было лицо, которое никак не должно было здесь оказаться, лицо, которое она удалила из своей жизни несколько лет назад. Неужели у нее от волнения начались видения…

— Гирайз? — ее голос сорвался на слабый идиотский писк, ей стало неприятно от этого, неожиданность встречи лишила ее способности здраво мыслить. — Мне это снится?

— Почту за честь быть героем вашего сна, мисс Дивер, — ответил Гирайз в'Ализанте.

— Тогда это кошмарный сон, — мгновенно парировала Лизелл.

— Что я вижу — все то же доброжелательное расположение и изысканные манеры, которые я так хорошо помню. Вы ни чуть не изменились, Лизелл.

— А вы изменились, — разозлилась Лизелл. — Постарели. — В каком-то смысле это было правдой. На его лицо — излишне удлиненное, излишне худощавое, излишне интеллектуальное, с глубоко посаженными карими глазами, замечающими каждую мелочь, со следами неизменной усталости — легла тень более глубокой усталости. Волосы цвета натурального кофе были все так же густы и взъерошены, но несколько серебряных нитей поблескивали на висках. В конце концов, он на десять лет ее старше. Все закономерно, он не набрал и грамма веса, остался элегантным и подтянутым, как танцовщик. «Дохляк, — подумала она про себя. — Невзрачный дохляк ».

— Дайте дорогу, господа, — повелительно произнес Гирайз. О, она хорошо запомнила эту его подчеркнуто аристократическую интонацию, которая тут же вызвала подобострастное уважение толпы. Он принял это уважение как должное, в духе не терпящих возражений бывших Благородных.

Путь освободился, Гирайз предложил ей свою руку, и Лизелл с неохотой вынуждена была ее принять. Она не хотела принимать его помощь или быть ему чем-то обязанной. Но откажись она от его протекции — и можно вообще не попасть к стартовым воротам Великого Эллипса, не говоря уже о финише. Журналисты продолжали трещать без умолку, но уже на терпимом расстоянии. Гирайз вел ее вперед, его неожиданная близость вынуждала сказать хоть что-то.

— Каким ветром тебя занесло сюда? — спросила она. — Приехал посмотреть на начало гонок? Ты сделал ставку?

— Я участник, как и ты, — ответил он, и когда ее брови подпрыгнули от удивления, он добавил: — Я не шучу.

— А Бельферо? — спросила она, сохраняя скептическую интонацию. Вопреки революции, семья в'Ализанте продолжала владеть своим родовым замком, и нынешний хозяин служил родовому гнезду с преданностью идеального сеньора, как он это себе представлял. Совсем не легко можно было выманить Гирайза в'Ализанте из его любимого Бельферо, тем более на такой длительный срок, каким представлялся Великий Эллипс.

— Он в надежных руках моего Глимонта, — ответил Гирайз.

Глимонт? Она помнила его управляющего, но от этого ее удивление только усилилось и подтолкнуло к новому вопросу.

— Так в чем же все-таки дело?

— Да так, прихоть, — ответ поверг ее в полное недоумение. — Гонки обещают определенную новизну ощущений.

— С каких это пор…

— Смотри, здесь все зарегистрированные участники, — перебил он ее. — Тебе не хочется повнимательнее рассмотреть своих соперников?

Ей хотелось.

Под алым балдахином, огражденные бархатной лентой, стояли участники Великого Эллипса. Их было не более дюжины, включая ее и Гирайза, меньше чем она ожидала, принимая во внимание престижность мероприятия и размеры приза, но по количеству участников вполне понятно было, сколько людей в мире реально обладают временем, свободой и капиталами — всем необходимым, чтобы принять предложение короля Мильцина.

Лица ее конкурентов замечательно отличались по возрасту, типажу и отраженным на них эмоциям. Вопреки ее ожиданиям, здесь оказалась еще одна женщина, и Лизелл внимательно ее рассмотрела. Присутствие здесь двух шумных близнецов из ресторана отеля «Слава короля» ее не удивило и не обрадовало. Сегодня оба явились одетыми в одинаковые спортивные пиджаки в клетку и такие же брюки, в петлицах на сей раз — красные розы. Удручающих следов избыточного потребления шампанского на их лицах не прослеживалось. За спинами близнецов на полголовы возвышался поразивший вчера ее воображение светловолосый офицер.

У нее не было даже секунды остановить на нем взгляд: журналисты вновь окружили, а один настойчиво дергал ее за рукав. Заметив это, Гирайз быстренько подтолкнул ее к проходу между бархатными лентами. Здесь у нее проверили удостоверение, прежде чем пропустить под балдахин, подальше от надоедливых писак. С новой диспозиции она увидела, что есть еще один проход, где не было ни одного человека, он вел от бархатных лент через фойе к центральному входу, открытому прямо на площадь Ирстрейстер.

— О, вижу знакомые лица, — послышался сбоку голос Гирайза в'Ализанте. — Вот эти двое близнецов — Стециан и Трефиан Фестинетти, они из Траворна, им по восемнадцать, и они падки до всякого рода развлечений. До неприличия богаты.

В скором будущем они наследуют состояние, сделанное на огромных медных рудниках, которое они тут же с рвением начнут проматывать. Однако размеры состояния Фестинетти таковы, что у мальчиков даже с их прытью уйдут годы на то, чтобы довести себя до нищеты.

Лизелл посмотрела на него удивленно. Ее поразила не его осведомленность — предварительная накачка информацией перед важным предприятием совершенно в духе этого человека, — а то, что он делится своими знаниями с ней. Во всяком случае, они расставались не друзьями. Ей до сих пор царапают память его ужасные слова:

— …Несерьезная, незрелая, упрямая, плаксивая, несдержанная, нетерпеливая, злоязыкая маленькая девятнадцатилетняя СТРОПТИВИЦА.

На что она ответила достойно:

— Самонадеянный, властный, недалекий, косный, реакционный, самодовольный, самовлюбленный, претенциозный старый БОЛВАН.

Нет, это было не счастливое расставание, и ни о каком примирении она себе и думать не позволяла…

С чего это он вдруг изливает на нее свет своих знаний? Позер! Демонстрирует свое превосходство! А может быть…

— Посмотри туда, — продолжал Гирайз.

Она проследила глазами и увидела невысокого, плотного, хорошо выбритого господина умопомрачительной наружности. Не было ничего выдающегося в его квадратном лице и широкой груди, такое встречается на каждом углу, но просторные, ниспадающие одеяния, туфли на высоких каблуках и огромное количество украшений из жемчуга выдавали в нем выходца из Ланти Умы.

— Это Поб Джил Лиджилл, — чуть слышно сообщил ей Гирайз. — Очень преуспевающий торговец. Он поднялся так высоко, как простому смертному и не снилось, и сейчас стремится занять новую ступень социальной лестницы, победив в престижном состязании.

— Ему следует поискать другое престижное состязание.

— А теперь посмотри туда, — Гирайз указал в противоположную сторону, и ее глазам предстал невысокий, стройный, хорошо сложенный джентльмен, на вид лет тридцати пяти, но сохранивший юношеские повадки. — Это Меск Заван, биржевой спекулянт из Аэннорве. Согласись, у него вид человека, оседлавшего колесо фортуны. На данный момент весьма стеснен в средствах. Если победит в Великом Эллипсе, его финансовые дела расцветут, в противном случае — долговая тюрьма.

— Тюрьма? — изумилась Лизелл. Хорошо одетый Меск Заван едва ли походил на кандидата в тюремные казематы. Он что — не может просто развязаться с биржей и…

— Видишь вон ту… — жест Гирайза определил новое направление, — женщину…

— Лохматую, с внушительным оскалом желтых зубов?

— А разве здесь есть другие женщины?

Любезен как всегда.

— Эта женщина представляет особый интерес, — заключил Гирайз. — Ее имя — Шетт Уразоул, она — зарская изобретательница.

— Правда? А что она изобрела?

— Какое-то новое средство передвижения, она назвала его «Gorashiu qu'Osk Zenayashka».

— Как? Повтори, пожалуйста, только не так быстро.

— Это переводится как «чудесная самодвижущаяся коляска».

— И она оправдывает свое название?

— Скоро увидим. Мадам Уразоул намерена продемонстрировать свое изобретение в погоне за призом Великого Эллипса.

— У нее ничего не выйдет. Потому, видишь ли, что победителем Великого Эллипса буду я.

— Какое решительное признание. Звучит устрашающе.

— Не торопись смеяться. Ты не веришь, что я могу выиграть? Подожди немного.

— Ожидание — последний пункт в моих планах. Запомни, я такой же участник, как и ты, и я не из числа любителей поражений.

— Поражений никто не любит. Но на этот раз твое самолюбие вынуждено будет принять его:

— Мисс Дивер, не хотите ли взять свои слова обратно?

— Господин в'Ализанте, слово не воробей, попробуйте, поймайте его. Но оставим это, лучше давайте вернемся к вашей весьма познавательной лекции. Я не хочу лишать вас удовольствия победно демонстрировать ваши знания, поэтому, пожалуйста, расскажи мне, кто вон тот мужчина.

Лизелл незаметно указала на интересующего ее субъекта.

— Чернобородый богатырь? Это — Бав Чарный, один из величайших чемпионов Королевских ледовых игр, которых когда-либо рождала земля Разауля. В свое время ему не было равных. Но возраст и перенесенные травмы постепенно свели его могущество на нет, лет десять назад Чарный ушел из большого спорта. Возможно, он приехал в Тольц в поисках своей былой славы.

— А что скажешь вон о том светловолосом грейслендском офицере?

— О, а это еще один интереснейший экземплярчик. Это не кто-нибудь, а сам главнокомандующий Каслер Сторнзоф в полном великолепии.

— Да ты что? — от удивления глаза Лизелл округлились. И это был не простой женский интерес, не простое благоговение или восхищение — на этот раз она действительно была поражена. Каслер Сторнзоф был настоящий герой, гений ведения войны, образец доблести и безупречной чести, ему пели дифирамбы даже его враги. А соотечественники возвели его на пьедестал, их поклонение накалялось его многочисленными изображениями и газетными статьями, которые неустанно прославляли подвиги златоглавого сына Грейсленда. Теперь стало ясно, почему вчера вечером его лицо так приковало ее взгляд и показалось знакомым. Она не один раз видела его фотографии в иллюстрированных журналах, даже пресса Вонара не могла обойти вниманием главнокомандующего Каслера Сторнзофа. — Что он здесь делает? То есть я хотела сказать, он же офицер Императорской армии, а везде развернуты военные действия. Разве он не должен быть на гарестском фронте или где-нибудь еще?

— Насколько мне известно, сам Огрон рекомендовал, точнее, приказал своему солдату принять участие в этих гонках. Цель проста: показать себя публике и снискать славу великому Грейсленду, ну или что-то в этом роде. Вполне вероятно, что император желает извлечь определенную выгоду из огромной популярности своего идола.

— Согласись, он очень симпатичный , — наивно воскликнула Лизелл.

— Конечно, если ты обожаешь классического стиля статуи.

— Мне показалось, или у тебя действительно к нему личная неприязнь?

— Я его совсем не знаю, просто я не люблю грейслендцев.

— В таком случае…

Неожиданно грянул духовой оркестр, и в его реве потонул голос Лизелл. Она повернулась в сторону музыкантов, которых до сего момента не замечала. Они стояли у самой лестницы и выдували первые такты гецианского национального гимна. Толпа в фойе замолчала. Два десятка рук в патриотическом порыве прижалось к гецианским сердцам. Головы иностранцев склонились в знак уважения. Гимн отзвучал, и глаза присутствующих устремились к центру лестницы, где стоял король Мильцин IX, окруженный свитой.

Лизелл сверлила короля взглядом с неистовым научным интересом. В облике Мильцина IX не было ничего отталкивающего. Лицо светится благодушием, свисающие вниз как у моржа седеющие усы тщательно подстрижены, многочисленные медали и ордена выстроились в строгую линию по всей ширине его груди. Неожиданно в голове пронеслась мысль, что выпуклые глаза короля делают его похожим на гигантскую жабу. Мысль насмешила ее, и, продолжая развлекаться, она своим воображением раскрасила его лицо зеленой краской, надула туловище и приделала жабьи лапки.

Мильцин начал речь в страстном воодушевлении и с высокой ноты, усердно при этом жестикулируя:

— Дорогие друзья, сегодня утром мы стали свидетелями начала соревнования, которое является не просто спортивным мероприятием. Это гонки за собственной судьбой, я скажу больше, за национальной славой…

Совершенно верно. Искусный Огонь и безопасность Вонара, независимость и свобода для Лизелл Дивер — такова награда победителю, стоящая награда, всем наградам награда, но возможно, это никогда не приходило в голову Безумному Мильцину. О чем он там стрекочет? Только сейчас Лизелл заметила, что король Нижней Геции говорит на отличном вонарском. Ничего удивительного. Все его слушатели — полиглоты, и на фоне многообразия языков вонарский был языком дипломатии, языком, понятным для каждого цивилизованного человека. Хотя вождь бомирского племени Дитал, может быть, и не согласился бы с такой оценкой.

Мильцин IX все еще произносил свою речь:

— Ключ к будущему лежит в матримониальном слиянии магии и науки, которое сегодня выражено в виде земных терминов — транспорт и коммуникация.

Неужели он думает, что это кому-то интересно?

Речь короля, усыпанная радужными бессмысленностями, казалось, никогда не кончится. Лизелл огляделась вокруг, выискивая, разделяет ли кто-нибудь ее нетерпение. На окружающих ее лицах она не смогла прочесть ничего. Стоящий рядом Гирайз в'Ализанте слушал с привычным выражением уважительного интереса. Это выражение могло ввести в заблуждение любого, кто плохо знал его. На расстоянии нескольких футов гигант Бав Чарный слушал речь короля со спокойствием и безучастностью монолита. Близнецы Фестинетти шептались, гримасничали и хихикали. Один из них, поймав на себе ее взгляд, ухмыльнулся и послал ей воздушный поцелуй. Дурак. Она перевела взгляд на Безумного Мильцина, чей словесный поток наконец-то иссякал.

— …Вперед, друзья мои, и удивим весь мир! — завершил свою речь король, и Лизелл почувствовала, как дыхание участилось, а желудок сжался. Кто-то из свиты протянул королю алую подушечку, на которой лежал богато украшенный пистолет. Мильцин взял оружие и поднял его вверх:

— На глазах у всего Тольца Великий Эллипс начался!

Он нажал курок, и раздался, надо полагать, холостой выстрел. В это же самое мгновение ограждающие бархатные ленты опали, и толпа, собравшаяся в фойе, готова была взорваться. И она взорвалась оглушительным криком. Гром всеобщего возбуждения слился с выстрелом пистолета, и волна людей ринулась вперед, переворачивая легкие ограждения центрального входа. Как только участники устремились к выходу, ненадежный проход исчез. Через секунду дверной проем был наглухо забит участниками, журналистами, любителями азартных игр и обычными зеваками, борющимися ожесточенно и безуспешно за возможность прорваться через пробку из толкающихся тел.

Первую секунду Лизелл наблюдала за происходящим. Она не могла найти Гирайза в'Ализанте, он уже растворился в этой кипящей человеческой массе. К счастью, ей самой не нужно было бросаться в этот котел. Спасибо интуиции, надоумившей ее оставить кэб с торца здания, она вышла из фойе через заднюю дверь и помчалась по довольно пустым коридорам тем же самым путем, каким и попала сюда. Попадавшиеся на пути люди глазели на нее с нескрываемым любопытством, но никто не препятствовал ее бегу. Через несколько минут она уже выскочила навстречу утреннему солнцу и обнаружила, что она — не единственный участник, избежавший давки в парадном входе мэрии.

Кэб ждал ее там, где она его и оставила, и она про себя поблагодарила возницу. За ее кэбом стоял экипаж, вместительный и изящный, запряженный парой быстрых вороных. В окне она мельком увидела строгий профиль, показавшийся ей знакомым, но ей некогда было раздумывать на этот счет, поскольку все ее внимание сосредоточилось на третьем экипаже, стоявшем здесь: такого ей еще не доводилось видеть.

Этот необычный экипаж был длинный, низко посаженный, серебряного цвета и на восьми блестящих колесах. Сзади он представлял собой узел, сплетенный из труб и трубочек разных размеров, проволочных спиралей, проводов, шестеренок, лопастей, стеклянных лампочек, в то время как спереди он был конусообразный, без каких-либо выступающих деталей. Что-то похожее на треугольный парус поднималось над крышей.

И никаких лошадей. Лодка, что ли, какая-то? На колесах? Безрельсовый локомотив? Пока она так раздумывала, сухопарая фигура величаво прошествовала мимо, направляясь прямо к загадочному транспортному средству, и забралась внутрь. Лизелл успела заметить поношенный, неряшливый балахон, спутавшиеся седые волосы и тяжелый подбородок, который она тут же узнала — Шетт Уразоул, зарская изобретательница так называемой чудесной самодвижущейся коляски.

Дверца с шумом захлопнулась, и секунду спустя машина заурчала, подавая признаки жизни. Лизелл вздрогнула и поспешно прижала ладони к ушам. Прохожие завопили и бросились врассыпную искать укрытие, лошади рванулись вперед и заржали. Струя огненных брызг вырвалась из какого-то отверстия сзади, чудесная коляска сорвалась с места и на бешеной скорости понеслась вперед в клубах огня, дыма и пыли. Лизелл проводила взглядом сверкающую зарскую коляску, породившую сомнения: «Неужели гонки проиграны?»