9

Ренилл стоял в своей комнате-чулане, уставившись сквозь решетку в глаза вивуры. Полосатая мордочка неподвижно застывшей на железном переплете ящерицы была обращена к нему. И так уже не один день. Ни она, ни человек ничем не проявляли враждебных намерений, но перемирие не могло длиться вечно.

Было далеко за полдень. По заведенному распорядку, Джатонди уже должна бы пригласить его к столу. Рениллу хотелось пойти поискать девушку, но он не решался.

В дверь постучали. Язычок вивуры на миг показался из пасти. Голос гочанны:

— Ренилл, вы здесь?

До сих пор она ни разу не назвала его по имени. Он поспешно отворил дверь.

Ее волосы оказались влажными, а кожа блестела, словно она только что вышла из ванны. Стояла неподвижно, с серьезным лицом, но казалось, воздух вокруг нее потрескивал, как перед грозой. Ренилл уже знал, что она скажет.

— Я это сделала. Добыла ключ.

Ему почему-то захотелось попросить прощения. Вместо этого Ренилл спросил:

— И когда вы решились? — Сама не знаю. Сделала — только что. «Сделала» — значит, обыскала вещи матери, и ей было ненавистно и вспоминать, и отвечать на его вопросы.

— Я понимаю, это было нелегко… — неловко и жалко пробормотал Ренилл.

— Напротив, совсем просто. Все было открыто, не заперто, ведь она даже не подозревала… ей в голову не могло прийти…

Ему хотелось крепко обнять девушку. Сопротивляясь этому порыву, он попросил:

— Тогда скажите мне пароль и объясните, как попасть к Святыне, и я больше не стану беспокоить вас.

— Сказать? Объяснить? Зачем? Уж не думаете ли вы отправиться туда в одиночку?

— Я не ожидал от вас дальнейшей помощи. Вы и без того сделали для меня так много…

— Вы ошиблись в своих ожиданиях. Полагаете, сделав то, что от меня требовалось, я покорно исчезну?

— Ничего подобного! Вы не поняли…

— Нет, это вы не поняли. Вы думали, меня можно использовать и забыть? Не так просто, Чаумелль.

— Никогда ничего подобного не думал. Просто мне казалось, что вы не хотите участвовать во всем этом.

— Я опозорила себя, приняв такое решение, — не слушая, продолжала Джатонди, — и за это я хочу получить плату. Знаниями, пониманием природы богов — или слонов, если речь идет о слонах. После того, что я сделала, имею на это право. И не надейтесь отделаться от меня, заместитель второго секретаря.

— Я и не думал отде…

— Потому что, если вас не устраивает мое общество, можете повыть на луну, умоляя ее подсказать пароль. Вам без меня не обойтись, а я в вас не нуждаюсь. Между прочим, я и сама могу побывать в Святыне, когда мне вздумается, и без вас…

— Гочанна, я хотел только оберечь вас…

— Нет, вы хотели оберечь себя от сложностей! Надеялись добиться своего подешевле. Вы ведь вонарец, а все вонарцы…

Джатонди, я думаю, хватит!

— Ну и не думай так больше! И не смей кричать, хватит с меня матушки…

— Представляю себе.

— Ничего ты не представляешь, да и не в этом дело.

— В чем же тогда дело?

— Для меня — в одном, для тебя — совершенно в другом, — Джатонди понизила голос. — Просто мне кажется, что я не смогу жить, если не найду оправдания своему поступку, доказав, что цель его была достойной. Услуга вонарцам мне такой целью не кажется. А вот понимание — может быть. Так что я сама должна узнать, что думал Ширардир о богах.

— Понимаю. — Ренилл видел, что ее не переубедить. Разве она не права? Приходилось признать, что в ее упреках была доля истины. Ренилл недооценил ее решимость, да и ее проницательность. Этой ошибки лучше не повторять.

— Так когда же мы отправимся в Святыню? Этой ночью?

— К чему ждать? Полдень давно прошел. Гочалла сейчас отдыхает. Она всегда ложится вздремнуть в это время. Паро, если закончил работу в саду, должно быть, тоже спит. Нас никто не увидит.

Ренилл заподозрил, что девушка опасается, как бы промедление не охладило ее порывов. Как ни велика была ее тяга к знанию, все это дело, тайное и воровское, внушало ей отвращение. Да он и сам хотел покончить с ним поскорее.

А что дальше? Возвращаться в ЗуЛайсу, пешком, безоружным, мимо поджидающих жрецов-убийц? Может, Джатонди раздобудет ему хоть какое-нибудь оружие?

Он уйдет из УудПрая, и они никогда больше не увидятся.

Сейчас не время об этом думать.

— Что ж, идем, — вслух согласился он, и вслед за девушкой отправился в путешествие по бесконечным, загаженным дворцовым переходам. Наконец они оказались перед тяжелыми бронзовыми воротами, некогда служившими наружной дверью старого дворца, обросшего с тех пор бесчисленными пристройками и флигелями. Архитектура старинной части здания превосходила в тонкости, изяществе и обветшавшей пышности более новые постройки. Залы купались в золотистом сиянии. Огромные окна с хрустально-прозрачными стеклами были бы достойны удивления даже в современном здании, а во времена Ширардира были почти чудом.

Ряд таких окон, разделенных лишь узкими простенками и занимающих всю стену от пола до потолка, превращали зал, через который им пришлось пройти, в некое подобие оранжереи. Тяжелые шторы, когда-то защищавшие комнату от ярких лучей вечернего солнца, давно сгнили, и свет заливал стены. Здесь стояла тяжелая жара. За мутными стеклами высоких окон Ренилл увидел ровные грядки физалиса — полезную и обыденную замену редким кустарникам, встарь окаймлявшим стены дворца. В тени одного из кустов, закрыв лицо шляпой, разлегся великан-слуга гочаллы.

— Спит, — шепнула Джатонди.

Если она ошибается, все равно уже ничего не поделаешь.

Пока они проходили по длинному залу, Ренилл не сводил глаз с Паро, но великан ни разу не шевельнулся.

Зал огромных окон остался позади, и теперь гочанна вела его вниз по винтовой лестнице с почерневшими от времени серебряными перилами. Рениллу припомнилась другая достойная проводница — Чара, уводившая его во чрево ДжиПайндру. В животе что-то екнуло, и он прислушался, не захлопают ли где кожистые крылья, но услышал только стук двух пар башмаков о мраморные ступени да тихое жужжание вездесущей мошкары. Внизу по-прежнему спертый воздух был прохладнее. Они оказались в узком подземном переходе, тускло освещенном сочившимся сквозь вделанные в потолок золоченые решетки светом. В конце коротко-то коридора виднелась единственная дверь, запертая причудливым устройством.

Помесь засова и странного музыкального инструмента, с полированными блестящими колками, порожками и клавишами из слоновой кости, а вместо замочной скважины был предусмотрен медный раструб. Джатонди опустилась на колени и, приблизив губы к раструбу, начала:

— Сторож верный и надежный…

Она отчетливо выговорила восемь по-детски простых строк, и в механизме что-то повернулось. Замигали цветные огни, послышался быстрый перезвон, и слышащий замок открылся.

Увлекательное зрелище. Правда, ту же работу без лишних затей отлично мог выполнить простой замок с шифром. Но надо признать, это был загадочный механизм. Ренилл совершенно не представлял, как он работает. Одно ясно: изобретатель владел знаниями, которые многие сочли бы волшебством. Быть может, именно такого впечатления и добивался Ширардир.

Дверь оказалась удивительно тяжелой, словно не дверь, а крепостные ворота. Ренилл с трудом открыл ее, налегая всем телом. За дверью было темно.

— Как я не сообразила, что здесь не будет окон? — досадливо нахмурилась Джатонди.

— Внутри наверняка найдутся свечи.

Ренилл протянул девушке руку. Она приняла ее без колебаний, и они вместе вошли в Святыню. Дверь осталась широко распахнутой, пропуская слабый луч света из коридора.

Воздух в святыне Ширардира оказался неподвижным, но достаточно свежим. Наверняка где-то скрывались вентиляционные шахты, но разглядеть их Ренилл не сумел. Он вообще мало что видел, как пристально ни всматривался в темноту. Стены терялись в тени, но чувствовалось, что помещение это довольно просторное. Незнакомый запах — не сырой плесени и не помета. В комнате было чисто, стало быть, гочалла еще наведывается сюда. Зачем? Прислушавшись, Ренилл уловил частые удары сердца своей спутницы — и больше ничего, ни звука. Он оглянулся. Глаза, похоже, привыкли к темноте, потому что прямоугольник двери казался ярче, а рядом с ним на невысокой подставке он различил изогнутый канделябр.

Осторожно высвободив руку, Ренилл подошел к подставке. Рядом с канделябром лежал коробок спичек. Он чиркнул спичкой, поднес огонек к фитилям трех свечей, и тьма отступила.

Святыня Ширардира оказалась огромным залом, куда больше, чем представлялось Рениллу, и даже свет трех свечей не достигал его дальних пределов. Потолок тоже терялся во мраке. Чем-то это огромное помещение напомнило ему другой зал, такой же огромный и неуютный — зал Собрания, где бог (да бог ли?) Аон являл себя во всей своей голодной мощи. Сходство было несомненным.

Вполне возможно, что Аон или кто-то из его сородичей навещал этот зал.

Ренилл попытался окинуть его взглядом. Он увидел расщелину, пересекающую пол, узкий мост через нее, полки вдоль стен, уставленные великим множеством самых странных предметов: длинные ряды свитков, табличек и толстых фолиантов, шеренги причудливых стеклянных сосудов с таинственными жидкостями, сложные механизмы, костяные статуэтки. Лужицы невысыхающей воды, клочья тумана, окаменевшие заклинания, сушеная слизь и древние перегонные аппараты, прозрачные эфирные пузыри и многое, многое другое.

Как ни удивительно было содержимое полок, не это привлекло внимание Ренилла. С канделябром в руках он вышел на середину зала и встал над расщелиной у начала черного моста. Теперь свет достиг задней стены Святыни Ширардира и осветил каменную арку, за которой лежал непроглядный мрак.

Он нашел в себе силы перейти через мост, хотя здравый смысл в голос предостерегал против каждого шага. Ренилл оглянулся на девушку, не отстававшую от него, задумался, чувствует ли она то же, что и он. Если так, лицо ее оставалось непроницаемым. На ведущих к арке ступенях виднелись непонятные Рениллу знаки, но площадка перед входом в темноту сияла темным блеском полированного камня. Ни один луч не проникал во тьму за аркой.

Еще несколько шагов, и Ренилл стоял перед первой резной ступенью, высоко подняв канделябр. Впереди зияла дыра. Черное ничто. Тьма, вставшая перед ними, не отступала перед светом.

Конечно, можно просто подойти к арке и пройти через нее.

Нельзя.

Ренилл снова взглянул на Джатонди. Девушка встретила его взгляд.

— Записи, — твердо сказала она, и голос ее прорезал безмолвие.

Они вернулись к полкам. Пальцы Джатонди легко пробежали по кожаным фолиантам и остановились на глубоко вытесненном округлом знаке на корешке одного из самых древних и толстых томов.

— Печать Ширардира, — сказала она. — Это его собственная рукопись.

Она сняла книгу с полки и открыла. Ренилл поднял канделябр, осветив страницу, испещренную мелкими паучками букв, записями, списками и формулами, рисунками и таблицами…

В которых он не понимал ни знака. А Джатонди? Она здесь выросла, с детства дышала этим воздухом. Пусть и без обучения, в ней может проявиться чутье к подобным делам, колдовской нюх…

Колдовской? Что за глупости!

Вовсе не глупости. Надо же как-то называть нечто существующее, но трудно постижимое.

Он взглянул в освещенное огоньками свечей лицо девушки. Она склонилась над страницей, нахмурившись и поджав губы, спокойная и внимательная. Ренилл запретил себе листать страницы в поисках более вразумительного отрывка. Она не нуждается в советах, явно видит что-то, невидимое для него, или но крайней мере улавливает. Для нее эта зловещая абракадабра хоть отчасти понятна, и остается только надеяться…

Его рассуждения были прерваны. Пламя свечей колыхнулось от резкого порыва ветра.

Оглянувшись, Ренилл успел заметить в дверях могучую фигуру. В следующее мгновенье дверь со стуком захлопнулась. Рука, сжимавшая канделябр, дрогнула, огоньки покачнулись, и тени на стенах задрожали.

Джатонди выронила книгу, метнулась к двери и что было сил потянула ее на себя. Тщетно. Дверь не поддавалась. Заперта.

— Паро! Открой! — Джатонди яростно забарабанила по толстым доскам. — Открой, Паро!

Ответа не было. Гочанна, тяжело дыша, отступила назад.

— Я не существую, — пробормотала она.

— Это ничего, — сказал Ренилл.

Джатонди подняла голову и, поняв его мысль, кивнула. Натянутым, как струна, голосом отчетливо и громко выговорила строки пароля. Ничего не изменилось. Дверь осталась запертой. Она повторила, еще громче.

Бесполезно. Либо Паро вместо слышащего замка использовал что-то более обыденное, либо, скорее, голос гочанны просто не проникал сквозь тяжелую дверь. Она попыталась еще раз, надрывая горло, и Ренилл кричал вместе с ней, но замок оставался глух к их стараниям.

Похоронены заживо. Ренилл прикинул, надолго ли хватит свеч. Навалится тьма, смертельный голод, а еще прежде жажда…

Нет. Век варварства миновал. Такие наказания остались в далеком прошлом.

Да?

— Что будет делать Паро? — Ренилл не был уверен, что ему хочется услышать ответ.

— Пойдет к матери. — Джатонди в последний раз безнадежно дернула дверь. — Приведет ее прямо сюда.

— И что тогда?

— Видел когда-нибудь вблизи извержение вулкана?

— Близко — нет. Может, сумеем ее убедить?

— Может, и сумеем, когда она успокоится настолько, что услышит нас. Со временем. А может, и нет.

— Прости, что я втянул тебя в это дело, гочанна.

— Я сама втянулась. И хватит об этом. Если мы собираемся просмотреть записи Ширардира, надо торопиться. Другой возможности у нас уже не будет.

— Хладнокровная же ты девушка.

— Продукт первоклассного вонарского воспитания.

— Тут не только воспитание.

— У нас мало времени. — Джатонди старалась не встречаться с ним взглядом.

— Ты что-нибудь понимаешь в его книге?

— Кое-что. — Она нахмурилась. — Там что-то о неустойчивости атмосферы, о некой слабине, в которой может возникать… отверстие… проход… По словам Ширардира, такая неустойчивость существует здесь, именно здесь. Под «атмосферой» он понимает не обычный воздух или какой-то газ, а скорее…

— Потом расскажешь.

Джатонди кивнула. Вернулась к упавшему на пол фолианту, подняла его и погрузилась в чтение. Ренилл поставил свечи, взял с полки другой том, перелистал… Значки, таблицы, числа… Невнятица. Он вернул книгу на место, хотел попытать счастье со следующей, но тут Джатонди заговорила срывающимся шепотом:

— Вот тут… целая страница… о том, как установить связь. Если это правда, можно беседовать с… с теми, кто там, за проходом.

Ренилл взглянул на открытую страницу. Его глазам знаки не говорили ничего.

— Ты сама могла бы это сделать? — спросил он. — Поговорить с…

— С богами?

— Если это боги, в чем я сомневаюсь.

— Думаю, я могла бы все это запомнить, но нужно время. Сразу понятно, что нужно обладать мысленной сосредоточенностью, которую…

Ее прервал звук открывающейся двери. В Святыню Ширардира вошла гочалла Ксандунисса. Она, как видно, одевалась второпях, черное одеяние было накинуто наискось, из прически выбивались колечки непокорных волос, веки припухли. Должно быть, ее только что разбудили. За ней шел Паро со светильником в руках.

— Лучезарная… — аккуратно отложив фолиант, Джатонди склонилась в церемониальном поклоне, выпрямилась и взглянула в лицо матери.

Ренилл тоже поклонился. Гочалла не замечала его. Ее черные глаза встретились с глазами дочери.

— Значит, это правда… — Голос гочаллы звучал сдавленно, видно, она с трудом сдерживала чувства. — До этой минуты я не могла поверить. Но это правда.

— Я проникла сюда, не заручившись согласием гочаллы, не могу отрицать.

— Вот как? И чего еще ты не можешь отрицать, гочанна? Но нет, я не должна называть тебя так, ты больше не достойна этой чести. Ты ведь не можешь отрицать, что прокралась в мою опочивальню и выкрала Ключ к Замку? Ибо как еще могла ты узнать его? Ты не можешь отрицать, что стала простой воровкой? Скажи, что это не так!

— Не могу, — невыразительно повторила Джатонди.

— Можешь ли ты отрицать, что рылась в моих шкафах, что нашла мой дневник и читала его — похитив тайны моего сердца, осквернив саму мою душу? Можешь ли ты отрицать, что предала доверие, попрала всякое достоинство?

— Не могу.

— Можешь ли ты отрицать,, что открыла высшую тайну Святыни Ширардира чужеземцу, вонарцу, нашему врагу?

— Нет.

— Можешь ли ты отрицать, что дала приют и помогала соглядатаю с запада? — Исполненный презрения взгляд гочаллы на миг метнулся к лицу Ренилла, впервые показав, что она заметила его присутствие.

— Нет.

— И какова же твоя награда за предательство, ты, Безымянная? Надеюсь, ты продала тайну Авескии за хорошую цену? Чем тебе заплатили?

— Знанием, — бесстрастно отвечала Джатонди. — Я стремилась понять.

— Что?

— Богов, их природу.

— Понимаю. Жажда просвещения, и ничего более.

— Лучезарная, я хотела…

— Но если в самом деле такова была твоя цель, — с той же противоестественной холодностью продолжала Ксандунисса, — то, может быть, ты объяснить, зачем здесь этот иноземец? Ты могла бы прийти сюда одна. К чему брать с собой прихвостня во Трунира? Или ты скажешь, что он способствовал твоему просвещению?

— Этот человек, — спокойно возразила Джатонди, — проник в тайны ДжиПайндру. Он своими глазами видел ритуал Обновления и то существо, которое мы называем Аоном.

— И ты этому веришь!

— Гочалла, это правда, — вмешался Ренилл, — и то, что я видел…

— Ты этому веришь, — повторила Ксандунисса, словно не слыша его голоса.

— Верю, — ответила ей Джатонди, — потому что он рассказал то, о чем не мог знать, не будь его слова правдивы. И еще я верю, потому что уважаю этого человека. Он был любезен, великодушен и добр в тот день, когда мы встретились в ЗуЛайсе. Ты сама признала это, гочалла. Ты отказываешься от своих слов?

— Я со стыдом вспоминаю, как обманулась тогда. Теперь глаза мои открылись, но слишком поздно.

— Выслушай его, гочалла. Ты не останешься равнодушной, как не осталась и я.

— Как и ты… А. — Ксандунисса помолчала, размышляя. — Кажется, я начинаю понимать. Теперь все становится куда яснее.

— Выслушай рассказ мастера во Чаумелля, и ты поймешь…

— Быть может, я пойму, как низко пала та, которая когда-то звалась гочанной. — Выдержка начала изменять Ксандуниссе. Она часто дышала, у уголков губ залегли морщинки. — Она предала свой народ и семью из любви, как она заявляет, к знаниям. А может быть, просто ради любви? Этот соглядатай, эта тварь… ты приютила его здесь во дворце или непосредственно в собственной спальне?

— Что хочет сказать гочалла? — даже в тусклом свете лампы заметно было, как побледнела Джатонди.

— Он хорош собой, красноречив. Он явился к тебе, словно переодетый принц из старых легенд. Все это так романтично, так увлекательно… а жизнь в УудПрае скучна для молодой девушки, не так ли?

— Ты же не думаешь…

— Что та, которой я дала жизнь, стала вонарской шлюхой? Их безмозглой куклой, игрушкой, да и доносчицей заодно? Ты права, смириться с глупостью труднее даже, чем с низостью.

— Гочалла, вы несправедливы к своей дочери, — перебил Ренилл. Она оказала гостеприимство и выказала доброту к несчастному чужеземцу, но никогда ни в малейшей…

— Молчи, — приказала гочалла, не потрудившись даже взглянуть на него. — Я не давала тебе позволения говорить.

— Тем не менее, я должен заверить…

— Придержи свой язык, или я прикажу Паро заставить тебя повиноваться мне. — Она по-прежнему не сводила взгляда с лица дочери.

Ренилл обернулся к слуге. Встретив его изучающий взгляд, великан выразительно положил руку на рукоять старинного дуэльного пистолета, торчавшую из складок зуфура.

Паро сумеет заткнуть ему рот. Ренилл покорился неизбежности. Вряд ли его дерзкое вмешательство поможет гочанне.

— Гочалла, я признала правоту твоих обвинений, но последнее из них несправедливо. — Сказала Джатонди, гордо выпрямившись. — Мастер во Чаумелль оказал мне все уважение…

— … какого ты заслуживаешь. Не сомневаюсь в том.

— Он не позволил себе ни вольностей, ни… сомнительных намеков…

— И я должна тебе верить?

— Я никогда не лгала тебе.

— Да, ты всего лишь обокрала меня. Обманула, утаила правду и поступила наперекор моей воле. А в остальном ты пряма, как солнечный луч.

— Я раскаиваюсь и стыжусь себя. Но, Лучезарная, все это было сделано ради достойной цели. Ты сама поймешь, когда услышишь, что узнал мастер во Чаумелль в ДжиПайндру.

— Я не стану слушать россказней вонарца.

— Тогда выслушай меня. В глубинах ДжиПайндру существо, называемое Аон, зачинает потомство в телах смертных женщин. Прежде естественного срока младенцев вырывают из материнских лон, и Аон пожирает их. То, что он нуждается в такой нище, говорит о многом. Такой голод едва ли приличен совершенной, самодовлеющей природе божества.

— Страшные сказки неграмотных нянек. Этот человек одурачил тебя.

— Это правда, гочалла, — настаивал Ренилл. — Я видел своими глазами.

— Паро! — Ксандунисса сделала повелительный жест. Слуга достал пистолет и прицелился. — Если он еще раз заговорит без позволения, застрели его.

— Мать, не…

— Никогда не называй меня так! — самообладание гочаллы иссякло, она сорвалась на крик. — У тебя нет матери!

— Прости, Лучезарная. — Губы Джатонди задрожали Она помолчала, собираясь с силами, и закончила: — Возможно, Аон, хотя и обладает могуществом, недостоин имени бога.

— Ты кощунствуешь, берегись!

— Именно в намерении узнать природу тех, кого мы называем богами, и пришла я в святыню Ширардира. И я привела с собой мастера во Чаумелля, потому что он совершил отважное деяние и заслужил право на знание.

— Право! Ты — его послушное орудие, а он лжив насквозь!

— Не думаю. И в свете того, что он мне рассказал, я считаю нашим долгом узнать истину. Если и вправду мы поклоняемся фальшивому божеству, пора исправить заблуждение и положить конец власти Аона-отца. Помощь друзей нашего рода, меньших богов, даст нам необходимую силу. Гочалла обладает властью призвать их. Не прибегнет ли она к ней, чтобы освободить свой народ от жестокого культа? Разве она не хочет знать правду?

— Она уже знает. — Казалось, какой-то ком в горле мешает гочалле говорить. Ее голос стал хриплым, а грудь тяжело вздымалась. — Она знает, что несчастная, которую она когда-то любила как дочь, потеряна, навеки потеряна для достоинства и чести. Она знает, что очаровательное дитя, на которое она возлагала столько надежд, мертво, и на его месте я вижу зловонные мерзкие останки. Гочанны Джатонди больше нет. Осталась вороватая шлюха, продавшая тайну своей страны за случайное объятие западного шпиона-полукровки. И эта падшая женщина готова продать весь мир за любовь? Что-то она скажет через полгода?

— Гочалла, умоляю, поверь мне. Я не сказала ничего, кроме правды.

— Ты забыла, что значит — правда.

— Если бы ты только выслушала Ренилла…

— Ах, он уже «Ренилл»? Какая милая фамильярность.

— Только выслушай его…

— Молчи! Ни слова больше. Я слышала достаточно. Теперь слушай ты, и пусть слушает твой соблазнитель. — Не бойтесь скуки — я буду говорить кратко. Не нужно много слов, чтобы объяснить, что вашей розовой идиллии пришел конец. Будьте благодарны, что мы живем не в древние, суровые времена, когда я приказала бы предать этого человека мучительной смерти. Нo мы больше не хозяева в своей стране, и даже гочалла должна повиноваться закону чужеземцев. И потому, как ни сложно мне сдержать свой гнев, он уйдет невредимым. Я всего лишь изгоняю его из УудПрая. И пусть он возблагодарит богов за свое спасение. Что до тебя, Безымянная, я еще не решила твою судьбу. Пока я не приму решения, ты останешься в своих прежних покоях. Они станут твоей тюрьмой. Отправляйся туда. Паро проводит чужеземца к воротам. Попрощайся с ним, если хочешь, потому что больше ты его не увидишь.

— Ты не можешь выгнать мастера во Чаумелля из дворца, — сказала Джатонди.

Мать в изумлении взглянула на нее.

— Он пришел во дворец, преследуемый вивури с их смертоносными крылатыми ящерицами, — продолжала девушка. — Изгнать его безоружным значит предать смерти прямо перед воротами УудПрая.

— Это зрелище доставит мне огромное удовольствие, — заметила гочалла.

— Лучезарная, это равносильно убийству.

— Я сказала, что не причиню ему вреда. Если он станет добычей других охотников, это не моих рук дело.

— Не подобает гочалле прибегать к уловкам. Если ее решение привело человека к смерти, эта смерть на ее совести, и она это знает.