Ночь с 10-го на 11-е июня
      В таких людях главное не слова. И уж конечно не поступки. Не поступки, нет. Поступков-то и не увидишь. Не покажут они своих поступков, там за каждым поступком, надо полагать, – по статье уголовного кодекса, а то и не по одной. Да хоть бы и показали, лучше б не видеть. Потому что если видеть, то либо соучаствовать, либо становиться потерпевшим… Что ж главное? – Манера держаться. Какая походочка! Медленно так, неторопливо, солидно, как будто для совершения каждого отдельно взятого шага требуется ответственное решение. И ленца, ленца должна быть: по ней легко прочитать скрытую силу – как у какой-нибудь огромной хищной кошки – ходит, потягивается, да вдруг как прыгнет, как врежет лапой! Лапы… виноват, руки следует закладывать глубоко в карманы. А карманы следует располагать в черной кожаной куртке. В особенной поскрипывающей куртке, и хорошо бы при каждом шаге легонько позванивали висюльки-железочки. Если не позванивают, а всего-навсего побрякивают, если, того хуже, вовсе никак не звучат, тогда – что? Тогда требуется завести устрашающих размеров металлический брелок, привесить к нему что-нибудь, производящее деловое впечатление, и крепко надеяться на лучшее: уж брелок-то не подведет, звону будет как положено. Прическу лучше короткую, брутальную, милитаризированного образца. Как у грубых солдат. Спереди можно бобрик – для женщин. В смысле для телок. Для баб. В конечном итоге – для женщин. Чтобы клевали. Голову полезно поглубже топить в плечах. Отсутствие шеи – недостижимый, увы, идеал. Цацки, конечно надо завести. Кто способен – цепки из рыжухи, гайки… Для начинающих – кожаные браслеты, всяческая металлика; если часы, то массивные, на полпути к цельнометаллической свинчатке. И, разумеется, выражение лица. Независимое. Серьезное. Чуть ироничное: ну, бегайте-бегайте, пока живы. Пока я к вам руку не протянул. Взгляд… особенный взгляд, когда он смотрит прямо на тебя, этот парень, но как будто не замечает, не видит, проницает твое тело как пустейшую пустоту. Он занят по-настоящему серьезными мыслями, а ты – так, барахло, не стоящее внимания. Он разговаривает, быть может, совсем не глядя тебе в лицо. Куда-то в сторону смотрит, сплевывает. Щелчки по куреву для него на порядок важнее тебя со всеми твоими ничтожными потрохами. Вообще, закуривать умеет с необыкновенной артистической мужественностью. В одной-единственной затяжке столь огромная доля мачо, которой с избытком хватило бы на пять тореадоров. А попробуй так складно поставить ладони лодочкой, прикрывая огонек от ветра! У тебя спичка потухнет в ста случаях из ста. Ему и одной попытки достаточно. Как он будет на тебя смотреть после этого? Да как на ноль. Он так и смотрит. Или расхмылится так нагло, ты для него что? правильно, – дите, мелюзга, салага, шпак гражданский, лох. Он – да, он человек. А ты – кто? Да так, прибрел, встал рядом, оказывается, умеешь разговаривать… По одной наглой ухмылке прекрасно видишь: чуть что не так, чуть только ты возомнишь о себе, словно и на самом деле человек, – размажет. Такие у него смеющиеся глаза.
      Славный попался экземпляр! Игорь Святославич глянул на часы. Одиннадцать. С момента его Освобождения прошло всего ничего: короткая толстая стрелка и трех цифирок не миновала… Конечно, пришлось поискать. Но этот – роскошный экземпляр. Еще не заматерел, еще не какой-нибудь охранный буль-терьер или бугор уголовный, еще до этого не дошло. А вот до стадии наглого юнца, молодого хулигана экземпляр уже дорос. Всего-то ему лет семнадцать-девятнадцать. Наглый юнец! Отлично сказано. Машина у него, новенький «Москвич», еще ни царапинки. Оперся о дверцу задницей, курит со всем потребным куражом, во взгляде – ленивое хамство. Ну и куртка у него, конечно, с побрякушками. Тварь! О, как ненавидел Игорь Святославич таких людей с самых детских годочков… Лютой, лютой ненавистью. Что им – ударить? Что им – унизить? Что им – оскорбить человека? Ни за что, просто потому, что он маленький и незаметный, спокойный и порядочный по характеру. То есть не любит озорства. К матери один такой приходил… Сколько лет прошло, забыть его глаза невозможно. За что этот подлец тогда его ударил? Да так, от резвости. С женой Игорю Святославичу тоже не повезло. Она, как выяснилось вскоре после свадьбы – из таковских. Сладу с ней никакого. Впрочем, любимою свою Лилию Игорь Святославич освободил без малого три часа назад, и до сих пор был до краев полон тихой радостью. Свершилось…
      Он подошел поближе. Так и есть! Новое Зрение подтвердило догадку. Игорь Святославич увидел, как из глаз и ноздрей наглого юнца сочатся тонкие струйки черной энергии, текут ниже, ниже, прокладывают маленькие руслеца по куртке и брюкам, как дождевые капли на стекле; собираются в маленькую лужицу у самых ног подонка. Да! Это носитель тьмы. Конечно, не столь жуткий и устрашающий, каким оказалась его супруга, но вполне опасный для ближних. И конечно, Освобождение необходимо.
      Игорь Святославич направился к молодому мерзавцу. Тот задержал на незнакомом дядьке взгляд, и взгляд этот был встречен радушной улыбкой. Да! Игорь Святославич приступал к ритуалу Освобождения, он нес темному человеку спасение, и вся душа его преисполнилась веселья; конечно, он улыбался юнцу, как родному. Сейчас разверзнутся врата свободы, жизнь, проведенная во мраке, прервется, взамен же придет новая, светлая, исправленная судьба… Кроме того, ничему так не верят люди, как верят они улыбке. Рука не подымается – защититься от улыбающегося человека. Улыбается, значит не желает причинить вреда. Наверное, перепутал с кем-нибудь. Или хочет предложить что-нибудь хорошее. Качественная, грамотная улыбка избавила Освободителя от лишнего риска.
      Не переставая растягивать губы, сочась неподдельным радушием, Игорь Святославич вынул из хозяйственного пакета обрезок трубы и тремя ударами раскроил юнцу череп.
      Странно, тот умер не сразу. Голова подонка потеряла естественную форму, кровь быстрыми струями стекала на асфальт. Он даже не имел сил пошевелить языком, закричать, застонать. А вот руки у него дергались еще довольно долго. Он упирался пальцами в серую пористую массу тротуара как человек, который хочет то ли отжаться, то ли встать, оттолкнувшись ладонями, но так устал, что сил не хватает ни на то, ни на это…
      Игорь Святославич пригляделся. Да! Освобождение произошло. Сочащиеся нити черной энергии пропали, черная лужица на асфальте, видимая только Новым Зрением, исчезла. Ее смыло несколькими алыми лужицами. О, брат! Игорь Святославич испытал к освобожденному светлое, прекрасное чувство. Ему так хотелось наделить его особенной, священной нежностью. Зло и тьма ушли из этого человека, его вновь стоило любить.
      Освободитель наклонился к юноше, обхватил его голову руками и повернул лицом к себе. Искра жизни все еще жила в глазах. Прекрасные добрые глаза ровного темно-карего оттенка… как чайная заварка. Игорь Святославич прижался щекой к щеке, не обращая внимания на кровь, ласково погладил освобожденного по спине. От неосторожного движения из височной кости вылетел небольшой осколочек, а вслед за ним – фрагмент грязно-белого пудинга. Тело дрогнуло, прошла последняя судорога. Освободитель поцеловал юношу в губы – так, как давно уже не целовал покойницу-жену; впрочем, быть может, он никогда не целовал ее так. Игорь Святославич подивился своим мыслям. Супруга мертва вот уже – он вновь бросил взгляд на часы – 177 минут, а он все еще по инерции воспринимает ее как живую…
      Уложил тело на мостовую. Помахал ему рукой на прощание. Отправился дальше – продолжать светлый поиск, вершить освобождение.
      Забавно, для людей непрозревших он, скорее всего, будет выглядеть типичным маньяком. Ретивые сыскари примутся разгадывать его действия, станут выслеживать, охотиться, в конце концов убьют. Маньяк-маньяк, с печки бряк… О, никому не понять его миссии. Какой дар, какой бесценный дар – новая судьба! Его жизнь теперь – бой, его проповедь света – бой, его счастье и высшее оправдание – бой. Он ждал, быть может, всю жизнь; но вот прошла малость и худость, обретено назначение высокое. Конечно, убьют. Но смерть – всего лишь барьер, который не позволит продолжить светлый поиск. Надобно успеть до ее скорого и неизбежного прихода освободить как можно больше новых братьев. Да! Во имя света, во имя истины, да скроется тьма! Когда его попытаются захватить или прикончить, он не станет прятаться. Он примет последнюю усладу последнего боя и, возможно, в последний раз освободит кого-нибудь. А там, за гибельным порогом, он знает, найдется сила, которая позвала его, которая дала ему прозреть, – она оценит его усилия, она не даст угаснуть его счастью!
      Игорь Святославич задумался: да так ли уж далеко мертвое от живого? Живое, существующее в скверне тьмы, мертвее чем мертвое, освобожденное для света. Такова истина. Чем была его жена Лилия три часа назад и все двадцать лет до того? Ну, исключая, быть может, первые несколько месяцев после свадьбы? Человеком тьмы, маленьким тираном. Да! Это теперь совершенно ясно.
      Стоило увидеть ее один-единственный раз, чтобы осознать ошибочность и трагедию всей их совместной жизни. Как хорошо все начиналось семнадцать лет назад! Он, молодой преуспевающий аспирант на грани защиты, она, художница из провинции с большой творческой амбицией… Через десять лет он понял, что прочно и, возможно, навсегда застрял в ежедневной борьбе с неподатливыми мозгами трех десятков гавриков. Очень шумных. Притом, сколько нервов требуется! Есть люди, которые, став школьными учителями, до конца дней искренне любят и уважают собственную профессию. Для Игоря Святославича эта работа играла роль трамплина, он должен был прыгнуть наверх, пересидев положенное. Но прыжок не состоялся. Он увяз в ненавистной школе. Вероятно, был шанс вырваться. Был, определенно был. Да! Ему не следовало оставлять исследования. В конце концов, есть вечера, выходные. Да ночи, черт побери! Не он один попадал в маленькую бытовую ловушку. Но Лилия оказалась слаба здоровьем, работать не могла, рожать не рисковала… короче говоря, ей требовался уход. На все оптом Игоря Святославича уже не хватило. Еще через четыре года она, по ее словам, немного пополнела. Когда стрелка подлых весов стала зашкаливать за 115 кг, в их семье оживились сексуальные проблемы. Прежде всегда было так: он вымаливал, она иногда и без особой охоты соглашалась. Теперь ситуация переменилась: она требовала, он не находил в себе сил. Два года назад Лилия принялась поколачивать супруга. Он не отвечал: как же, мужчина, невозможное дело. Да и выглядело все это поначалу довольно безобидно. Ну, ткнет, шлепнет, толкнет, что с того. Впервые Игорь Святославич осознал, что дело серьезно, не более года назад. Он тогда потерял сознание. Прежде такого с ним не случалось. Полуразобранная мясорубка это, знаете ли… Кстати, очнулся от пинков. Лилия стояла над ним с сумкой и пошумливала:
      – Давай-давай, вставай! Нечего тут театры мне разыгрывать! Актеры мне тут не нужны. Живей подымайся и в магазин шагай. Тоже, разлегся.
      Он отер кровь и уехал к знакомому. Пока добирался успел додуматься: что-то здесь не то. Прямая несообразность. Ирреальная ситуация. Во тьме глухого и странного воспоминания, о том, куда именно путешествовал Игорь Святославич в бессознательном виде, плавало одно неприятное ощущение: за ним кто-то наблюдает и насмехается. Злорадствует. Ну. Слово за слово со стариннейшим знакомцем, стопочка за стопочкой, и вернулся Игорь Святославич на третьи сутки, со следами чьих-то ботинок на спине и полной атрофией того сектора памяти, который отвечал за ближайшую неделю. Потом несколько раз это была сковорода, один раз скалка, еще один – табуретка, рецидив сковороды… потом попытался сопротивляться: как же мужчина. Она оказалась намного сильнее. Когда твою голову монотонно, хотя и с приличной скоростью, опускают на крепкий финский стул, придерживая за волосы для лучшего замаха, ромашки и лилии на обоях, оказывается, прелестным образом сливаются в цветущий луг… Выныривая из забытья, Игорь Святославич явственно слышал чей-то злорадный хохот.
      Наконец, сегодняшний вечер. Между восемью и половиной девятого. На этот раз – немецкий паровой утюг. Кажется, он готов был убегать от жены по стенам…
      – Ты, ничтожество! Убогая свинья! Кем бы я стала, если б не связалась с тобой! У всех моих подруг уже были персональные выставки! – Удар. – Т-ты! Уворачиваться! Подонок, какой же ты подонок! – Удар. Мимо. Кафельная плитка брызгает керамическим дождиком. – Ах, так! Ну, держись, скотина. Ты не мужчина. Ты ни на что не годен. Ни денег в дом принести, ни жену собственную удовлетворить! – Удар. Скользящий, по плечу задело. Первое было неправдой, – он не только работал в школе, но еще и прилично получал по репетиторской статье. Второе – да, но не хочет он этого студня, что поделаешь. – Иди сюда! Сюда, я сказала тебе. Я все равно до тебя доберусь, тварь…
      И добралась-таки. Это было очень больно. Кажется, она смахнула с его черепа небольшой участочек кожи с волосами вместе. В тот достопамятный миг то ли боль, то ли некое странное воздействие извне, то ли и то, и другое, сместили важную пружину в голове у Игоря Святославича. Хохот загремел по всей кухне. Лилия вздрогнула, значит, слышит и она. Да и как ей не слышать, когда ее же мерзкий импотентишко нагло смеется в лицо. Она замахнулась. Сознание Игоря Святославича сделало два значительных открытия. На оба хватило секунды. Во-первых, хохочет он сам. Во-вторых, его жена – прислужница тайных сил. Носитель тьмы. Теперь все встало на свои места. Теперь он получил миссию – остановить ее. И таких, как она. Он перехватил Лилину руку. Жена и муж глянули друг другу в глаза. Лилия испугалась. Игорь Святославич утвердился в своей вере. У него прорезалось Новое Зрение. Оно открыло прежде невидимую правду: супруга истекала ручьями темной, злобесной энергии; как широкие ленты черного атласа, эти ручьи охватывали странное, совершенно неженское тело: жвала вместо челюстей, рога вместо прически, какой-то дикий слесарный набор вместо ног. Свершилось преобразование. Исчез добропорядочный супруг, маленький человек, тихий неудачник. Явился Освободитель. Кость монстра хрустнула в его ладони. Утюг с первого удара дошел до мозга…
      Полночь застала Игоря Святославича в самом центре Москвы на Белорусском вокзале, в кафе. Вся его одежда, руки, лицо и волосы были забрызгана алой жидкостью, но никто не решался выгнать нежеланного клиента или позвать милицию. Мало кто понимает те механизмы, которые упорядочивают суетливую и небезопасную жизнь ночного вокзала. Тем более не разбирается в ней простая буфетчица. Если кому-то разбили голову, или же он сам сделал это, следует трижды хорошенько подумать, кто он, что он, с кем он и против кого, прежде чем свяжешься с таким вот. Отличная дебютная идея: просто держаться подальше, пока возможно. Посетители настороженно косились на Освободителя, кто-то хмурился, одинокая барышня быстренько вышла. Но лишних разговоров никто не стал заводить. Игорь Святославич, капая чужой и своей кровью на пол, скушал куриную ножку, запил кофе, приветливо улыбнулся женщине за прилавком и был таков. Расплатился, конечно.
      Прежде поедания курочки этот счастливый человек освободил две души. До рассвета он прикончил еще двоих.
 
      «Милая моя, солнышко лесное…»
      10 июня, поздний вечер, переходящий в ночь
      К девятнадцати годам она твердо установила истину, которую однажды постигает всякая женщина, помимо нимфоманок, мазохисток и тех ненормальных, которые позволяют себе тупо влюбляться.