– Это… это… ты… все это так неожиданно свалилось на меня!
– И на меня… – он сделал паузу и несколько отстраненно прокомментировал:
– Боевую готовность по форме 2 сто шесть лет как объявляли в последний раз…
Так Любаня осталась без мужа. Когда она закрыла дверь за Кириллом, на часах было 5.40…
Визит ужаса
10 июня, вечер
Подмосковный рабочий поселок Электрозавод приобрел свое нынешнее трындящее имя в конце тридцатых, незадолго до войны. Прежде это была деревенька Спасская на двадцать пять дворов. В 1892 году Алеша Кречетов, смолоду ушедший из родных мест со скандалом, привел в Спасскую приказчиков, инженеров, мастеровых. Оказалось, вышел в большие люди по чайной торговле. Младшей сестре, уже было смирившейся со спокойной судьбой вечной девицы, купец даровал приданое, а на окраине деревеньки выстроил большую церковь красного кирпича. Храм возвели в русском стиле, под византийско-московские древности, как любил государь Александр III. Говорят, работал ученик столичного архитектора Тона, того самого, что возвел Большой Кремлевский дворец. Спасская церковь вышла чудо как хороша: может быть, чуть тяжеловата, неуклюжа, но и народ в этих местах оказался под стать ей – все больше здоровяки, безо всякого городского изящества; так что местные храму очень даже сочувствовали, дескать «Крепкая церква, стоит крепко». А сколько на церковных стенах украшений из точеного кирпича! Здесь – башенка с затеями, там – узорный наличник, а вон еще кокошники, кокошники! Собственно, по храму-то и стали называть деревеньку Спасской, прежде была она Сысоевой, бог весть, почему. Церковь оказалась слишком большой для деревеньки, но сюда стали ходить на службы со всей округи, а проезжие сворачивали с большака, чтобы полюбоваться ею. Правда, земский врач Ипполит Кириллов, обойдя церковное здание, принялся ругаться: мрачное де, а что в русском стиле, то и стиль вышел без настоящего чувства, а так, псевдо… Зато столичный художник, знаменитый уже в ту пору Аполлинарий Чернецов, специально приехал ради Спасского храма, ходил-ходил, смотрел, махал руками, улыбался, долго молился внутри, да и всем знакомым рассказал, какой молодец этот Тонов ученик, как точно место выбрал, на холме, у реки, как душа радуется хитрой и ласковой церковке… Словом, деревенька прославилась.
Через три года после революции богослужение в Спасском храме прекратилось. Стоял он пуст, ободран изнутри, неприбран снаружи и, как говорили местные жители, «без пения». В 1930 году Спасскую, да хутор Озерки, да ближнее село Никольское (названное так тоже по церкви – старенькой, еще времен матушки Екатерины, освященной в честь святого Николы-угодника, с кургузой колокольнею) объединили в большой колхоз «Восход». Десять лет во всяческих официальных бумагах Спасскую-Сысоеву именовали этим самым Восходом, причем окрестные старожилы все норовили, помня женское естество ее имени, перекрестить деревеньку то ли в Восходную, то ли и вовсе в нелепую Восходню. Во второй пятилетке сюда вновь нагнали рабочих, инженеров, да были и сидельцы. Копали-строили, покуда не вырос в километре от заброшенной церкви завод «Электроприбор».
Вместе с заводом в местную жизни пришло много нового: провели электричество, поставили две улицы деревянных общежитных бараков, а на том месте, где они перекрещивались под прямым углом, образовалась площадь имени 20-летия Октябрьской революции. Здесь же выросло и третье каменное здание – помимо церкви и завода. Назначение его при старом режиме определить было б легко – присутственные места; теперь же здание закодировали двумя непривычными аббревиатурами: горком-горисполком. На окраине в двух бревенчатых казармах расположилась красноармейская часть. Перед самой войной к заводу протянули узкоколейку и хорошую шоссейную дорогу. При дорожных делах сейчас же завелись автопарк, мастерские, склады. Спасский храм, к слову, как раз определили под складское помещение железнодорожников. Поскольку народу набралось к тому времени совсем уже немало, открыли школу, больницу, а потом расщедрились и на большой рубленый клуб «Прогресс» – как раз напротив горком-горисполкома. В клубе выступали заезжие лекторы, но чаще бывали вечера с музыкой, гуляния и праздничные торжества. Странным образом превращение рабочего поселка Восход в город совпало с учреждением у самых клубных задов колхозного рынка. Шел как раз 1940 год. Сверху спустили решение: считать деревеньку, да складской храм, да завод с мастерскими-парками, да воинскую часть, да рынок, да барачные улицы со славной площадью – городом. Выбирая новорожденному городу приличное название, начальственные инстанции, как видно, долго колебались. Поэтому в редких дошедших до наших дней документах того дисциплинированного времени, вопреки всеобщей тяге к порядку, проскакивает явственная чертовщинка: то именуют свежий советский полис пресным словом «Восход», то, отдавая дань научно-техническому прогрессу, зовут его «Электроприбор», то как-то попросту, без затей, – кличкой «Заводской»… словом, не важно. Победила точка зрения, учитывавшая местные реалии – далеко не все знали, что такое «прибор», а вот что такое «завод» разъяснять не приходилось, во-он он, промышленное сердце, житница индустрии, крипично-трубный красавец. Так и вышел город из начальственной купели – Электрозаводом. О войне говорить, пожалуй, не стоит. Не поминай черта – явится! В 1965 г. на площади между клубом и горком-горисполкомом появилась стоячая мраморная плита с золотыми именами… Да и жителей примерно в ту же пору стало не меньше, чем в далеком 40-м. Соответственно, барачная тина разошлась, давая место шести девятиэтажным каменным цветкам стандартной конструкции… Еще лет через пять один из старых бараков преобразовали в краеведческий музей; музей вышел такой жа-алобный, но все-таки музей. Тамошний директор, человек начитанный, интеллигентного происхождения, напечатал в областном краеведческом сборнике статью о Спасском храме. Сам же обескрещенный храм все стоял, погруженный в печальное и укоризненное молчание…
Сколько российских городов примерно тогда же и при тех же обстоятельствах родилось, примерно так же коротают свой век? Имя им – легион. Открываешь энциклопедию «Города России» и находишь на первую литеру унылую череду близнецов-братьев: Абаза, Абакан, Абдулино, Абинск, Агрыз, Адыгейск, Аксай, Алагир, Алзамай, Артемовск, Ахтубинск… Электрогорск, Электросталь, Электроугли…
После 1991 года Электрозавод поистине преобразился. Во-первых, главную площадь переименовали в Юбилейную, превратив, таким образом, ее прежнее имя в зашифрованное эзотерическое знание. Во-вторых, завод закрылся. Напрочь. Роль сердца городского принял на себя рынок. В-третьих, открылся Никольский храм. Он хоть Спасскому и не чета, да и далеко до него от города, однако ж звон колокольный многим поднял настроение… Ну а Спасский? Чудо это? Вцепились в него железнодорожники мертвой хваткой, чуть только не запалили, лишь бы не отдавать. Да и музейный директор заявил, дескать, не возвращать же попам, как его тогда научно охранять и изучать? Представляет большой исследовательский интерес… Невозможно ограничить доступ ученой общественности в связи с практикой отправления обрядов… Как раз через неделю после этой самой статьи, напечатанной в газете «Рабочие будни», колокольня-то и рухнула. Экая раззвенелась в ту пору полемика! Раз вышли все в той же газете на одной полосе три заметки. Первая, некоего ветерана, с титулом «Не забывать о духовном наследии!» призывала реставрировать храм и перенести туда музей. Вторая принадлежала личности, беспредельно знаменитой в кругах окрестной интеллигенции. Экс-лектор курсов «Народное просвещение», экс-целительница, экс-создатель неформальной духовной группы «Овладей своим телом», а ныне учредитель Коммерческого центра «Махакала» по изучению биоэнергетики – Марина Марковна Блатская, больше известная под именем мать Марина, не смогла молчать. Сколь сильно всколыхнул всех тамошних передовых людей ее текст! Мать Марина напомнила, как жгла еретиков христианская церковь, и что важно сейчас этого не забыть. А то, знаете, девятый вал мракобесия ныне! И вот как они еретиков сжигали, так и храм бы надо ритуально спалить. Чтоб уж раз навсегда покончить с самим соблазном. Мать Марина не забыла похвалить за прежнюю решительность оторопевших было железнодорожников и очень умственно назвала свою статью «Очистительное пламя». Третью заметку принес суровый командор стачечников Степан Махов. Название маховского текста вышло воистину говорящее: «Завод закрыли, хоть храм откройте!» – точно так, все или почти все было там про завод, обнищание народа и зреющую угрозу вооруженного восстания. Заодно Махов требовал открыть церковь. Начальство, желая предупредить негативные предвыборные последствия, приняло соломоново решение: позволить богослужение в Спасском храме по большим праздникам, вообще же закрыть его на реставрацию. Пусть будет филиалом краеведческого музея, а чтоб чего не вышло, одному из музейских экскурсоводов выплачивать полставки как церковному сторожу.
Угрюмый и жутковатый «электрозаводский инцидент» случился по прошествии четырех лет после памятного указа местного руководства. 10 июня в восемь вечера выпал снег.
Нет, далеко не во всем городе, а район так и вовсе не задело. На узкоколейке, у пакгаузов неожиданно распространился лютый холод. Лужицы, что после недавнего дождя, покрылись ледяной коростой. Поначалу этого никто не заметил. Городская окраина, понятно. Да и участок, пораженный внезапными заморозками, оказался невелик: может, двести квадратных метров или около того. Сыпануло мелким градом, закружились редкие снежинки, потом все и гуще и гуще, покуда не завьюжила страшная метель…
По всему городку завыли собаки. Впрочем, голос они подавали совсем недолго. Метель еще не набрала полной силы, а вся мелкая и мельчайшая скотина, какая водится в райцентровском захолустье, – псы, коты, куры, козы, что там еще – понеслась, выскакивая из-за заборов, спрыгивая с подоконников и покидая подвалы, в направлении, противоположном пакгаузам. Слава Богу, зверье сохранило бесконечно древние представления о том, что именно может оказаться смертельно опасным… Людей, к несчастью, этот драгоценный инстинкт совершенно оставил. Ну наблюдали некоторые из горожан скотские бега, ну увидел некто фрагмент необычайного природного явления, что с того? Какие-такие стихийные бедствия могут стрястись в глухом дальнем Подмосковье? Не попрет же природа против законов физики, не полезет же она в драку с наукой и техникой!
Один школьник рассказывал впоследствии, что вьюга сошла на нет в считанные минуты. Приличных сугробов-то не намело. Сей же час буйство снежных светлячков сменилось чем-то необыкновенно странным. Школьник даже испугался постфактум, поскольку страх моментально прихватывает душу только в тех случаях, когда принимает какое-нибудь хорошо знакомое обличье. А тут… Словом, несколько секунд прямо над рельсами стояло марево, а потом столбы с изоляторами по обе стороны от полотна поплыли к земле, как свечной воск от пылающего фитилька… только во много раз быстрее. Вот на что похоже, – запинаясь рассказывал школьник, – это когда на уроке рисования сказали пользоваться акварельной краской, а на лист капнула вода. Так потечет, потечет… Неровный плац, образовавшийся в том месте, потом очень заинтересовал химиков: надо же, никакой термической обработки, никакого повышения температуры, как же вышло, что дерево, металл, керамика и почва с растениями, сплавились в единую прочную корку?
…Мальчишку будто ветром сдуло, и никто не видел, как Завеса материализовался в Срединном мире. Над кипящими и булькающими останками столбов, рельсов и шпал сгустился туман серебристо-серого, металлоидного оттенка. Клубящийся кокон оставался бесформенным совсем недолго. Он истончался, истончался и в конце концов истончился до совершеннейшей плоскости высотой метров двадцать, изогнутой полукругом. Это напоминало кучевое облако, поставленное набок, спрессованное до микротолщины, и продолжающее беспокойно распадаться на клочья, длинные языки, слоистые дымки, но уже в виде собственной двумерной проекции. Рваные края полупрозрачного «экрана» загибались внутрь бахромой и лениво колыхались – как занавеска от сквозняка. В точке, которая стала бы центром круга, будь полукружий два, появилось существо, похожее на крупную мохнатую собаку, а именно кавказскую овчарку… хотя и не было ею: симулякр пса не оставлял следов, не раскрывал пасть, а шкура его отливала нержавеющей сталью.
Завеса медленно сдвинулся с места и поплыл. Псевдоовчарка неторопливой рысью отправилась побродить по городским улицам, и экран перед нею сметал все на своем пути, но не быстрее собачьей рыси. Поэтому те, кто догадался выскочить из дома и со всех ног убегать, бросив нажитое добро, кроме того, что влезло в карманы, – все они имели отличный шанс спастись… Горожанам здорово повезло: всего-навсего овчарка, а могла быть ворона или, скажем лошадь. А они как поскачут, как полетят!
…Редкие в электрозаводском захолустье мотоциклисты имели порядочную фору, не говоря уже обо всех тех, кто вел в этом момент машину. Надо было сделать только одно: развернуться и нестись прочь на полном газу. Разумеется, додуматься до панического бегства могли только умники, привыкшие соображать крайне быстро, или, напротив, полные идиоты, совсем не успевавшие подумать, что мебель пропадет, да и прочее барахло, да еще с машиной, стоящей в гараже, да и книги, книги-то как же, еще бабка начала собирать! Никакой тревоги, или, скажем, эвакуации, передать не успели. Через полчаса после того, как Завеса ушел от пакгаузов, по трансляции испуганный голос проблекотал нечто в этом роде, но к тому времени добрая треть города перестала существовать; к тому времени расстались с земным существованием полторы тысячи электрозаводчан, а всего их по последней переписи числилось тысяч девять. Погибшие, по большей части, не знали, что именно их убило. Грохот, крики, потом стены собственной квартиры делают из тебя фарш… кое-кто спал и проснулся только для того, чтобы осознать себя фаршем – на несколько последних мгновений оборванной биографии. Как ни крути, а жизнь в наши дни отягчает человека, крепостит его к одному месту, одной работе, сажает его на длинный поводок: на какой бы дальний курорт он не уехал, а дернет за поводок начальство, и летит он скоренько обратно. Так трудно ему оторваться от жилплощади, и побежать, куда глаза глядят, сберегая собственную шкуру! Так трудно ему, увидев опасность, прокричать «спасайся, кто может!». – Как ведь еще посмотрят на него соседи, знакомые, родня, если спасаться не стоило? Есть же люди, которым положено спасать, оборонять и тому подобное… Вот пусть они нас и спасают.
Уберечь Электрозавод от погибели должно было районное отделение милиции, которое, как на грех, располагалось по адресу Молодежная (быв. Комсомольская), дом 12. Его накрыло через четыре минуты после начала Завесиного марша по городу. Никто из милиционеров не спасся, никто даже не успел отдать какой-нибудь команды или схватиться за штатное оружие… Потому что Завеса двигался как раз по Молодежной улице. Собственно, пес не видел перед собой никакой улицы и его вовсе не интересовало, скажем, где проходит уличный фарватер и в каком порядке поставлены шеренги домов.
Конец бесплатного ознакомительного фрагмента.
