Но — роковые слова прозвучали.

Ох уж эти изнеженные локосиане! Ни черта не разбираются в жизни... Не удивительно, что для них ЧЕСТЬ — всего лишь абстрактное понятие.

Костровая площадь зашелестела голосами. Зароптала... Потом начались гневные выкрики.

Упырь, стоявший рядом со спикером посланников, резко повернулся к нему и крикнул во весь голос:

— А кто вас просил трогать наше Вчера?! Я так понял, хлеба на вашем Локосе в избытке! Со зрелищами проблемы? Господа желали поразвлечься?!

— Мы не делали ничего такого, чего бы... не вытворяли вы сами... со своими народами и со своими соседями... Только ТО и только ТАК ЖЕ, как вы... — Фэсх Оэн натужно закашлялся и продолжил после заметной паузы: — Это вы, земляне, считаете себя вправе судить о других... со своей колокольни... Это вы, а не мы... не раз и не два... рассуждаете годами... кто из исторических лидеров был прав, а кто ошибался... Это вы веками смакуете... как именно нужно было сражаться в той или иной битве... И вообще — что нужно было делать и кто в этом виноват!.. Да и в любой публичной сваре вы... являясь фанатами ли, сторонниками ли... считаете вправе указывать со стороны... как именно нужно играть... будь то на футбольном поле... будь то на поле брани... Неужели, получив в своё распоряжение такую возможность... вы не воспользовались бы ею, и не вмешались?.. Чтобы просто что-то улучшить в своей истории?.. Мы же просто пошли... ещё дальше... Мы предоставили военным лидерам повторный шанс... возможность самим показать... доказать, на что они способны... Проверить, как события поведут себя в той ситуации, когда типическая... повторяющаяся... стратегическая либо тактическая ошибка будет использована неприятелем... Особенно ярко это видно... в случае с Македонским... Он снова... как обычно... прорвался своим конным отрядом и ускакал вперёд... не слишком заботясь, как обстоят дела у основного войска... и...

— Ну ты, чертила бледнолицый, баки мне не забивай, у кого какие слабости... И Македонского не трожь! Каждый был способен на то, что совершил, живя в своей эпохе, в своих исторических условиях. И это функция богов, а не какого-то там Локоса — без конца задавать один и тот же урок цивилизации-двоечнице... Вы-то здесь при чём?!

— Получать удовольствие от жестоких, кровавых зрелищ... не являлось нашей целью... Поверьте, наши мотивы намного глубже... но раскрывать их я не уполномочен...

— А на хрена тогда нам тратить время с частично уполномоченным?! — вскипел Упырь.

— Чтобы не наделать глупостей... и не встать на путь, с которого уже нет возврата...

— О, ещё какой-то путь нарисовался! А может быть — это ваш очередной проект? Очередной путь...

К Упырю подбежал кто-то из его «штрафников», шепнул на ухо пару слов.

— Веди! — тут же отозвался Данила, и на его лицо выползла знаменитая обжигающая ухмылка.

А на плацу уже стоял невообразимый гвалт — жуткая смесь ругани с угрозами в адрес «бледнолицых». Когда же стена воинов справа от нас, повинуясь командам с тыла, расступилась и впустила внутрь построения большую группу людей... гвалт перерос в рёв!!!

В центр площади, окружённые конвоирами, выбрели пленные локосиане. Как один — без обмундирования, в одном исподнем, многие ковыляли босиком и прихрамывая. Фэсх Оэн подобрался, чувствуя, что наступил наиболее ответственный момент, и впервые за время произнесения своей речи заорал, срывая голос, пытаясь перекрыть хаос всеобщего возмущения:

— Именно это и является нашим основным требованием!!! И главным условием того... что вы попадёте... каждый в свой дом!!! Только при этом условии... возвратить Локосу всех пленников до единого!!! Иначе...

— Заткнись! — досадливо махнул на него рукой Данила. — Ты видишь глаза этих солдат, ты слышишь их гнев... Ты ещё не понял, что они выбирают войну?! Да-да, ты не ослышался, ВОЙНУ!.. На самом деле вы так и не поняли до сих пор, что земляне действительно умеют воевать! А что касается ваших умельцев... Сейчас поглядим. — Повернувшись ко мне, командир землян прокричал: — Дымыч, они БУДУТ сражаться! Но для ЖИВОГО Крикса!* Что скажешь на это?!

И горячая волна возбуждённой злости захлестнула меня, исторгла изнутри звуки, напоминавшие клекот. Неконтролируемая ненависть, бурлившая во мне, вторила Упырю:

— Они будут сражаться!!!

...Всё было организовано идеально; не иначе, участвовали консультанты из бывших соратников Спартака. Не прошло и пяти минут, как парламентёры были оцеплены усиленным конвоем. Потенциальных гладиаторов, пока ещё не понимающих, что происходит, разделили на две половины. На головы им повязали красные и белые ленты...

— Что вы делаете, прекратите это безумие!.. — захрипел Фэсх Оэн, осознав, что затевает Упырь. — Вы за это ответите!..

— Заткнись, господин не на всё полномочный посол. Будешь орать, составишь им компанию. — Холодно процедил Данила. — Если будет за что отвечать — ответим. Даже за свой базар. Но покуда попытайтесь ответить вы... За то, что уже натворили. С НАМИ.

Он отвернулся от локосианина и, надсаживаясь изо всех сил, страшно закричал. В мгновенно наступившей тишине крик его, казалось, разлетелся чуть ли не по всему планетарному полигону, известному нам как мир Экс...

— Слушайте меня, доблестные воины Земли!!! Вы только что слышали до последнего слова, что нам предлагают наши враги! А именно — утереть кровавые сопли! Замотать тряпками гнойные раны! И вырвать из окровавленной памяти этот кусок! Как нас унижали и забавлялись нашими смертями! Как сотворили из нас не просто гладиаторов, а слепцов, не ведающих, что они уже на арене и забавляют зрителей! А главное, нам предлагают простить эти грязные щупальца, без спроса вторгшиеся в наши судьбы, в нашу историю! Да ещё и полить водичку, чтобы они отмылись! И даже не попытаться взглянуть в глаза истинных постановщиков этого кровавого спектакля! И скажите теперь мне! И скажите им в лицо! Что мы выбираем — ВЧЕРА или ЗАВТРА?!

— Завтра! — громыхнул строй. — Смерть чёрным демонам!!! СМЕРТЬ!!!

Фэсх Оэн так и продолжал стоять с незакрытым ртом. Только всё больше и больше расширялись его глаза. От страха?

— Теперь слушайте вы... — Упырь обратился к пленным; командир уже не кричал, но лучше бы кричал — тон его сорванного голоса был страшнее любого ора. — Те, кто посмел вообразить, что солдатами становятся по списку, и что война это забавная игра. Те, кто не знал чужой крови на своём теле. Тс, кто думал, что война — это яркие картинки на киноэкране... Сейчас вы умрёте. Но перед этим в полной мере испытаете весь ужас ожидания в предбаннике смерти. Вы будете убивать своих соплеменников, убивать только потому, что мы этого хотим. МЫ. Вы испытаете то, что принуждали испытывать нас. И этим оплатите самый ничтожный, но первый кредит, взятый вашей цивилизацией у нашей. Только сейчас... И только своей кровью.

Да, Упырю больше не приходилось кричать. Мертвенная тишь повисла над плацем. Молчали все — наши, напряжённо внимая, чужие, оцепенев от ужаса.

— У вас есть ничтожный шанс выжить. Для этого нужно победить. На этой поляне останутся живыми только солдаты в повязках одного цвета... Им всем будет сохранена жизнь. И они будут отпущены, вместе со своим посольством. С одной только целью. Рассказать всем, каково оно, на самом деле, ПОБЫВАТЬ ГЛАДИАТОРОМ.

Последние слова Упыря были адресованы персонально главе вражеских парламентёров. Командир землян смотрел на локосианина в упор и вбивал в него слово за словом:

— Чем не война Белой и Алой Розы? Вы хотели зрелищ? Вот и смотрите. Но в исполнении собственных артистов.

Такого ликующего рёва, громогласного торжества кровожадной ненависти, я ещё в жизни не слыхал! Упырь уверенно номинировался на звание наиболее успешного харизматического лидера народных масс... всех времён и народов.

«Белым» и «красным» раздали самые настоящие гладиусы*. Уж в чём, в чём, а в подлинном оружии у ЭТОЙ армии недостатка не было.

И прозвучал трубный глас...

Ясное дело, они не сразу кинулись убивать друг друга. Но из толпы землян тут же появились несколько стихийных «заградительных отрядов». Воины принялись подталкивать оцепеневшую массу пленников к решительным действиям.

Обречённых локосиан, как скот, кололи копьями. Пока не насмерть. Однако, для острастки, некоторым «гладиаторам», совсем уж безвольно застывшим — попросту снесли головы с плеч. На траву плаца пролилась первая кровь чужаков. Рухнули первые трупы... И в этот миг до пленников, разделенных на две половины по семьдесят одному «бойцу», дошло — пощады не будет.

Они поняли, что больше нет собратьев и сородичей, а есть те, кто неизбежно выберет жизнь ценой смерти каждого из них. И есть временные союзники, которые помогут остаться в живых. И случилось невероятное — пусть инопланетные, но всё же ЛЮДИ, локосиане постепенно становились сначала обычными животными, а потом — настоящими хищными зверями... Они неумело махали мечами, нанося страшные раны. Они не убивали, потому как не были этому обучены... они ПЫТАЛИСЬ УБИТЬ!

И это было куда страшнее. От этих ран можно было умереть только спустя время, и только после невыносимых мучений. Поле «дилетантского» побоища напоминало месиво из шевелящихся окровавленных тел. Его окутало марево воплей и стонов...

Хотя я в своей армейской жизни ВСЯКОЕ повидал, но более отвратительного зрелища — не довелось! Мой пульс продырявил все плоскости височных костей, вырываясь наружу, но я его не слышал. Я впал в общий транс. Я был частичкой обезумевшей толпы! И хотя я жаждал не крови, но мщения — кровь властно вторглась в мои мысли и действия. Я что-то вопил… И этот ничтожный вопль был песчинкой в ужасающей буре ревущей толпы...

Опомнился я, когда на пустыре остались выжившие. Пятеро окровавленных чужаков, судорожно сжимавших мечи. Они беспрестанно озирались, не в силах поверить, что весь лот кошмар несусветный уже закончился, а они остались в живых. Несмотря на красные пятна и брызги — их повязки считались условно «белыми». Все пять. «Красные» проиграли битву...

Весь центр пустыря был усеян окровавленными телами, многие шевелились, издавая и исторгая жуткие, нечеловеческие звуки и вопли. Когда же до пятёрки победителей наконец дошло, что им посчастливилось выжить, они уцепились друг за друга... да так и замерли в этом изнеможенном «объятии». А над пустырём громыхал многоголосый рёв тысяч воинов, приветствовавших их.

На этих пятерых смотрели уже без ненависти. Их теперь уважали. За то, что во взглядах пятёрки выживших осел горький пепел этой первой настоящей победы. Пепел, которым скорбно посыпают не головы, а глаза.

Матёрые Воины приветствовали Воинов новорождённых.

И в этот миг, шаря взглядом по ликующей толпе, я наткнулся на фигуру, возвышавшуюся позади общего строя, стоявшую на чём-то, может быть, на пне...

Мой взгляд споткнулся о кричащие, налитые болью глаза, и я узнал их...

Амрина!!!

«Любимая, как ты здесь оказалась?! Я же тебя просил...»

Она отшатнулась, как от удара. Закрыла глаза. Безвольно опустилась вниз.

...Горе-парламентёры, прихватив окровавленных новоявленных гладиаторов, спешно отбыли. Земляне им не препятствовали. Они даже не ответили на проклятия в свой адрес, перемежаемые обещаниями всяческих репрессий, карающих за массовое смертоубийство.

Монолитной стеной стояли воины разных эпох истории Земли, спаянные общей ненавистью. Молча. Снисходительно глядели они на локосиан, которые спешно удалялись, то и дело оглядываясь. Глядели земляне на чужаков презрительно, как на юродивых.

Что слова, пусть и обидные? Собака лает — ветер носит...

Мы сидели в сумеречной тишине нашей комнаты. Даже сверчок предпочёл сегодня отмолчаться. У нас же такой спасительной возможности не было.

Она нашла в себе силы заговорить первой. Только то и спросила:

— Алексей, правда... что одним из тех, кто отдал этот приказ... был ТЫ?

— Правда... — выдавил я. — Только не отдал приказ... а одобрил его. Хотя, может быть, это и близкие понятия, учитывая мой особый статус... Но чего ты хочешь от меня, малыш? Я никогда не обещал тебе, что не буду воевать с твоим народом... Я не виноват, что полюбил дочь врага. Не требуй от меня невозможного. Я не смогу уйти от этого. Лучше вспомни... не было ли твоего одобрения, устного или молчаливого... когда решались наши судьбы на потребу вашей цивилизации?

Я ДОЛЖЕН был произнести эти жестокие слова.

Она резко вздрогнула, будто её хлестнули кнутом по телу.

— Не осуждай меня... И не обвиняй... Я всё понимаю и я... ничего не могу понять! Я не могу принять эту жестокость... хотя и знаю, понимаю, что именно ДЛЯ ЭТОГО Локос затевал весь этот смертоубийственный кошмар... Я просто схожу с ума... Но у меня не укладывается в голове, как ты мог одобрить это зверство, как ты мог... Зная, что твоя любимая — их соплеменница! Я-то... хотя бы не знала, что среди будущих гладиаторов-землян окажется мой единственный, которого мне суждено было отыскать... в ином мире.

Не знаю, сколько времени кануло в прошлое, пока в давящей тишине опять не зазвучал её голос.

— ...Возвращаюсь я более скупым... более честолюбивым... падким до роскоши и уж наверняка более жестоким и бесчеловечным... и всё потому, что я побыл среди людей... — медленно продекламировала она.

Голос Амрины вернул меня к действительности. Слова помимо воли врезались в память, но я покуда не придал им значения, Меня поразила интонация. Если бы голос мог быть чем-то материальным — я бы сказал, что он растрескался на фрагменты. Это надтреснутое «звучание» не было собственно голосом. Это звучали обрывки текста, висевшие и воздухе...

— Что это?

— Не что, а кто... Это Сенека-младший... А если исчерпывающе полно, то древнеримский философ Сенека Луций Анней... из вашей, земной истории.

— А ты что, удосужилась изучать нашу историю?

Не знаю, чего было больше в моём вопросе — досады на собственное невежество или искреннего удивления уровнем её осведомлённости. И тем не менее, мой вопрос прозвучал крайне неприветливо.

Её лицо дрогнуло. Глаза сузились, увлажнились. Она ничком повалилась на постель, уткнулась в подушку. И беззвучно зарыдала. ЖЕНЩИНА... Я гладил содрогающееся тело, бесконечно повторял имя, любимое имя, но так и не смог успокоить свою ненаглядную. Поэтому с облегчением вздохнул, когда по ровному дыханию Амрины определил — обессиленный организм сделал последнюю ставку на сон. Я укрыл её одеялом и лёг рядом. Долго лежал, уставясь в потолок, пока он не стал тёмным, а потом вообще исчез, слившись с моим почерневшим сознанием.

Она не проснулась, а просто открыла глаза. Видимо, давно уже не спала. В комнате царил полумрак, за окном висела тёмно-серая дымка.

Амрина приподнялась, посмотрела на спящего рядом Алексея. Вслушалась в его ровное с лёгким присвистом дыхание. Потом села в постели, поджав под себя ноги. Потянулась к пилочке у изголовья и взяла самодельный подсвечник, вырезанный из кости. Небольшая манипуляция с нагрудным терминалом «Спираль», и из него вырвался короткий тонкий луч-отросток, напоминающий светящийся щуп, коснулся фитиля оплывшей свечи. Крохотный огонёк затрепетал на кончике нити. Быстро вырос в язычок, принялся слой за слоем слизывать окружающую темноту.

Комната наполнилась плавающим робким, но уютным светом. Амрина, держа свечу между собой и Алексеем, замерла. Её взгляд остановился на лице любимого мужчины, по которому пробегали малозаметные тени от трепетавшего свечного пламени. Казалось, лицо подрагивало, откликалось живой реакцией на что-то происходящее сейчас там, внутри — во сне...