...Блудные дети Вселенной...

Я раньше думала — это люди, стремящиеся за пределы. Оказалось — звёзды.

Чёрные Звёзды...

Вселенная не мыслит категорией существ; только — сущностей.

Оказывается, даже собираясь говорить о Вечности и Бесконечности, надо определиться с масштабами. Похоже, Вселенная выбрала на этот раз масштаб звёзд, сделав их точкой отсчёта. И главными действующими лицами.

На условный срок — ВРЕМЕННОЙ ВЕЧНОСТИ.

В иллюзорных пределах — ОГРАНИЧЕННОЙ БЕСКОНЕЧНОСТИ...

Мои мысли множатся без меры и неизбежно уходят в Космос, плодя лавиноподобный страх перед Тьмой. Страх уже пропитал окрестный вакуум, как гной старую повязку на незаживающей ране. Мой страх смешивается со страхом всего нашего народа — жителей мира Локос. Не затеряться бы в этой коллективной фобии!

Чёрные звёзды...

Не вспыхнувшие светила и не рождённые планеты. Существование за чертой Света и Тепла. Нечто, питающееся исключительно себе подобными... А может быть, Некто? Чтобы восполнять затраченное и продолжать свой вольный полёт, ему необходимо поглощать энергию и материю. Звёзды и планеты. Жизнь и Разум...

Нас утешают, что пока ещё есть время. Что счёт ведётся не на годы, а на поколения... Знать бы, какое окажется последним! Не хотела бы я оказаться одной из них — тех женщин, которые наверняка получат самый жестокий и самый гуманный приказ в Истории Разума. НЕ РОЖАТЬ!

Сама мысль об этом чудовищна и она же наиболее логична.

...А вчера мне довелось слушать Веццу Ралль.

Легендарную Веццу Ралль.

Непревзойдённую певицу, намагничивающую каждое слово перед тем, как выпустить его в возбуждённую толпу. Я слушала, и душа моя притягивалась этими магнитами... Несколько раз я умирала и рождалась вновь, с каждой звучавшей песней. Но, когда Вецца запела «Колыбельную для последнего ребёнка»... Пустота вошла в меня. И слова песни плавали внутри меня задыхающимися рыбами. Судорожно разевали рты. Извивались в агонии.

Я слышу их и сейчас. Эти слова. Снова и снова.

У того, кто встал на путь Войны, может быть только два ребёнка.

Не существа — сущности. Под стать масштабу, избранному Вселенной. Соответствуя шкале, по которой всё и вся, меньшее чем звезда — попросту не существует.

Одно дитя мертворожденное. Любовь.

Другое — живое, растущее не по дням, а по часам. Имя ему: Ненависть...

Оно уже открыло глазки. Внутри меня.

Оно уже тянет к этому миру ручки. Изнутри меня.

Оно уже начинает считать этот мир СВОИМ. Забывая про меня...

Война бродит в палисаднике моего мира, заглядывает в окна. Особенно в те, откуда доносится:

«На твой век ещё хватит, я тебе обещаю».

Но только на твой...

Только на твой.

Спи, маленький мой...

— Тётка, ещё! Пару пива!

Вид у меня был донельзя убедительный. Я протянул свои пустые бокалы буфетчице, и несколько зевак у стойки, изображавших архаичную очередь, на самом деле принялись зевать и отводить взгляды. Пивная «мелочь» понимала: на водопой подался большой и опасный зверь. А когда пахнет сушняком по-крупному, не стоит выспрашивать: стоял ли ты в очереди?..

Я любовался собой со стороны, хотя никогда и не страдал приступами нарциссизма. В этот момент я просто сам себе ужасно нравился. А ещё мне нравился этот стильный пивной кабачок, именуемый «Тётя Клава». Было здесь всё выдержано в традициях, характерных для нравов, царивших в пределах моей многострадальной Родины более полувека назад.

Я родился уже после того, как прикрыли изрядно опостылевшую «лавочку» — развитое социалистическое общество, — и, наверное, никогда бы не смог ухватить зубами этот пласт низовой культуры своей нации и почувствовать его на вкус, если бы не отставной майор Торхов. Вот уж кому вся улица Девятая, в лице пенсионеров, что прекрасно помнили уничижительные, но столь дорогие сердцу, ностальгические вывески «ПИВА НЕТ», должна бы скинуться, по меньшей мере, на бронзовый бюст. За этот уютный кусочек их щемящего прошлого — забубённую пивнуху «Тётя Клава»...

Судя по тому рвению, с коим он отстаивал неожиданно вновь востребованный лозунг «Пиво — по-советски!», — хозяин кабака, должно быть, пропахал с однозвёздными погонами как минимум половину военной карьеры. Наверняка, любимый напиток и мешал ему получать очередные воинские звания. Но, одно несомненно — в пивной эстетике девяностолетний отставной майор Советской Армии давно и по праву был генералом. И злачное заведенье товарищ ветеран СА отгрохал на славу!

А посему в заведении Старика Торхова, со слов очевидцев настоящих, аутентичных «пивных гадюшников», всё было именно так, как должно быть. Практически «один к одному» с забегаловками почившей в бозе советской эры.

И прокуренный до тупой задумчивости зал. И штат на редкость широкоформатных тёток в заляпанных передниках. И буфетчица Клава, способная приструнить любого клиента убойными заклинаниями типа: «Не шлёпай губенями, сволота!» И, естественно, в качестве главного украшения, присутствовала легендарная очередь. И отстой пены. И толстостенные гранёные стеклянные кружки, которые обязывалось именовать бокалами. И даже — пятно красной краски, непременно присутствующее на донце каждой ёмкости. Должно быть, чтобы не воровали на сувениры, после выдавая за купленные. Хотя в этом я не уверен...

Словно озвучивая мой рейд к барной стойке, Яша, гитарист из штатного ансамбля, неожиданно и хрипло затянул «фирменную» песнь:

И вся гоп-компания лабухов* грянула припев:

Я одобрительно показал Яше большой палец.

Погодил маленько, покуда Клава «изобразит» мне эти самые «два пива», одарил её расхожим комплиментом и под разухабистое пенье вернулся за свой столик... Но приступить к смакованию божественного напитка мне не позволили.

— Ну, и ЧТО будешь ДЕЛАТЬ?

Я поднял глаза от оседающей пены. У моего столика торчали два мужика в чёрных костюмах. Судя по выправке и уверенному поведению, они подкатили не случайно. Но мне было наплевать!..

— Что ДЕЛАЛ, то и БУДУ.

— В смысле?

— В самом прямом... Пиво я буду пить! Ещё вопросы есть?

— Есть...

— Нет! Всё. Пресс-конференция закончена. Так, хмыри... Дёргайте, пока при памяти.

Я опять был донельзя убедителен. Мутные типы нехотя ретировались; один из них бросил напоследок фразу, которую я поначалу пропустил мимо ушей:

— Ладно, договорились... Мы не станем трогать твоё завтра...

«Ты глянь... Трогать они не будут!» — зашипело внутри меня, но вид пенной полоски над желанным напитком манил к себе и убеждал — не обращать внимания на всякие мелочи...

«Не обращать внимания на мелочи...»

«В мелочах таится дьявол, дружище... — заворочался во мне Антилексей, мой альтер эго; он проснулся и потирал условные глазёнки. — Ты бы, это... к мелочам-то поуважительней, херр оберст... даже если они тебе снятся».

Я и действительно — ПРОСНУЛСЯ.

А, ч-чёрт! Надо же... А так манила пересохшие губы пенная та полоска, и те две порции пивной прохлады!

Вот тебе и сиеста... Отдых в полуденный зной... да после сытного обеда... Короче, если перевести с испанского на славянский: кошмары, мучащие в духоте на полный желудок.

«Мы не станем трогать твоё завтра...» — голос продолжал звучать, витал где-то совсем рядышком, в воздухе.

Стоп! Не может быть, чтобы такой выпуклый сон оказался просто выжимкой ассоциаций от накопившихся за день впечатлений. Уж больно реальным он выглядел. И в точности совпадал с одним из судьбоносных моментов моей жизни! А каково обилие достоверных мелочей?!

«Совершенствуешься... иначе не скажешь... Вскорости заместо снов полнометражные сериалы будешь просматривать...» — ну что ещё мог ляпнуть Антил, как не очередную банальность?

«Да погоди ты! Это ж не сон и не фильм, а почти точная копия одного из отрезков прожитого мной. Вот только конец совсем не такой. Не должны они были вот так запросто развернуться и умотать!»

И действительно. Мне снилось не абы что, а именно тот день и тот момент, когда «двое в штатском» появились в моей судьбе. Тот самый час, когда они принялись вербовать крепко запившего подполковника Дымова в некий таинственный Проект. Фэсх Оэн и Тэфт Оллу. Я даже видел характерную особенность Тэфта Оллу: у локосианина отчётливо шевелились уши во время разговора!

Я видел ещё уйму мелких деталей, которые уже давно позабыл и ни за что бы ни вспомнил. Нет, называть это «сном» не поворачивался даже язык. Вот только последняя фраза...

«Мы не станем трогать твоё завтра... Что это? Может быть, предостережение? Или же... А почему бы и нет. Давай-ка допустим, что это вещий сон и вся суть его в этой фразе заключена... Словосочетание „не трогать“ моё „завтра“ можно понимать, как „невмешательство в мою дальнейшую жизнь“ или же что меня „оставят в покое“?.. Но к чему тогда весь этот пивной антураж из некогда прожитого мной дня? Может быть, важен именно этот, показанный день? Стоп! А что, если это... предложение вернуть всё на изначальные позиции?! Обнулить, так сказать, течение событий. Причём — именно с того судьбоносного момента. Да нет, невозможно. Полная... фантастика!»

«Э-э! Э! Ты того... не затаптывай полезные мысли! А всё, чем мы тут занимаемся, что здесь наблюдаем, чем поневоле живём — не фантастика, что ли?! — митинговал Антилексей. — Очень дельное толкование сна. Хочу-хочу! На изначальные позиции... На пивное ристалище!»

«Отстань! — отмахнулся я. — Лучше поделюсь мыслями со знающим человеком, а не с тобой».

Естественно, что я всё высказал Амрине; как только она проснулась.

Полностью выложил, до мелочей, даже свои домыслы. Моя локосианка поджала губы, долго молчала. И неожиданно задала странный вопрос:

— Случайно не помнишь, каким ты виделся сам себе, отчётливо или... э-э... расплывчато?

— Ну конечно, помню! Отчётливо, как никогда. Я же говорю — даже сам себе понравился. Как бы тебе объяснить... Вот бывает, когда в зеркало смотришь, вертишься — в разных ракурсах себя рассматриваешь... А поскольку человеческое лицо асимметричное по сути, то я лично предпочитаю видеть отражение своего правого полупрофиля... Именно так я себе больше нравлюсь. Но тут... Понимаешь, ощущение было такое, что я себе именно нравлюсь. Как бы со стороны или в зеркало гляжусь.

— Значит, ты во сне наблюдал себя... как бы со стороны? — видимо, этот аспект её далеко не порадовал. — А те двое... Ты их также видел со стороны и отчётливо?

— Одного видел очень чётко, а второго... — задумался я. — Второго... Не могу вспомнить, чтобы я его рассматривал, просто у меня было явственное ощущение, что он есть, присутствует, и я до мелочей знаю, как он выглядит. Но чтобы я лично наблюдал все эти мелочи... не могу поручиться.

— Неужели они решились на это... — прошептала Амрина.

— На что ЭТО?! — бурно отреагировал я.

— Погоди... — она ещё что-то там увязывала в своих размышлениях, совершенно по-земному покачивая при этом головой. — Значит, Тэфта Оллу и себя ты рассмотрел чётко и будто со стороны... а Фэсха Оэна... только ощущал его, словно видел не глазами, а мысленно...

— Именно так... — отдал я ей все бразды, запутавшиеся в немыслимый узел.

Пока Амрина занималась сопоставлением деталей, я не усидел в избушке. Отправился к Упырю, чтобы поделиться с командиром своим сновидением. Каково же было моё изумление, когда он в ответ рассказал содержание собственного сна, в котором...

Тревогу ещё больше усилил сон, поведанный мне Митричем...

Встревоженный более чем, я вернулся обратно, чтобы сообщить «разведданные» Амрине, но не успел даже открыть рот.

— Ты узнал, что... многие видели подобные сны, в финале которых... звучала одна и та же фраза? — спросила Амрина.

— Да! Но как ты...

— Я не догадалась... Я поняла. Я уже знаю наверняка, что это было. У меня... просто не укладывается в голове, что ОН пошёл на ЭТО... — глаза моей локосианки невидяще застыли, словно она пыталась смотреть внутрь себя или же в неведомое мне «левое» пространство.

— Ну и что это было? Кто это он? И на что он пошёл?! Амрина, не томи душу... — я засыпал свою милую вопросами и даже нетерпеливо потеребил её плечо, чтобы отвлечь от размышлений.

Она устало отёрла ладонями своё лицо. Коснулась кончиками пальцев моей щеки... они соскользнули вниз, оставив приятное ощущение мимолётной прохлады.

— Слушай... То, что ты и твои друзья видели, вовсе не сон. Это... более чем... нечастый случай для истории Локоса. Насильное внедрение чужих мнемо в приватный космос личности. Само по себе, это уже преступление... по нашим законам... Мы же, в данном случае... имеем не простое внедрение, а массовую адресную трансляцию мнемо... с вкраплением элементов внушения. Если говорить о содержании твоего видения, то получается следующее... за основу было взято мнемо, которое записал Фэсх Оэн в тот самый день, когда тебя начинали вербовать в проект «Вечный Поход»... А вкраплением является ключевая фраза, смысл коей сводится к утверждению «Мы не станем трогать твоё завтра»! Короче говоря, суть в том, что... это навязчивое и властное предложение. Теперь те же, кто вас, землян, сюда привёл... вам предлагают разойтись по домам. Вернуться на исходные позиции, причём тебя... при твоём согласии... должны возвратить именно в продемонстрированную тебе точку времени. Но... на подобную насильственную ретрансляцию в прошлое... можно решиться, только получив... единодушную санкцию Высшей Семёрки.

«Насколько я оказался близок к истине! Правильно говорят — с кем поведёшься... », — подумал я.

«Ну, сам себя не похвалишь...», — съехидничал потельник.

— А как же остальные вопросы? Кто ОН? И на что он пошёл?

— Мой отец... Инч Шуфс Инч Второй. А на что он пошёл— пока не время говорить... Я и сама не уверена... Это пока лишь... мои бурлящие эмоции.

Последующие события развивались стремительно. Словно там, на Локосе, те, кто изгалялся над Временем, приняли решение: ускорить его ход.

После нашего разговора, «толкующего сновидения», не прошло и получаса, как поступил звонок с блокпоста южного направления. Командир охранного подразделения, кажется, из красноармейцев легендарной Сивашской дивизии, возбуждённо кричал в трубку о большой группе каких-то парламентёров, размахивавших белыми полотнищами.

Дальнейшее разительно напоминало игру в «испорченный телефон». Дежурный по лагерю истолковал сообщение постовых по-своему. Он доложил Упырю, что на южном блокпосту охраной остановлена группа представителей неизвестного войска, прибывших на переговоры о военном союзничестве. Обычное «по нынешним временам» дело... Только одного он не понял — почему в этой группе отсутствуют наши гонцы. Впрочем, подобное в последнее время уже случалось. Достаточно было стронуть первые «камни», и слух о союзной армии, как лавина, с каждым часом набирал скорость и массу.

После того, памятного, почина — визита янычарского посольства, — последовали другие. Нас уже, с интервалами в несколько суток, посетили римские легионеры Цезаря, славянские дружинники Святослава, драгуны гвардии Наполеона, спартанские гоплиты царя Леонида, кавалеристы южан-конфедератов, разведчики отряда вьетконговцев, полудюжина крестоносцев, и многие, многие другие.

Среди этих представительств, появление которых было инициировано гонцами, ранее разосланными Упырём, встречались и воины, добиравшиеся сюда без наших проводников. Ибо посланцы Объединённой Армии, повинуясь приказу, не отвлекались от миссии, нигде надолго не задерживались. Всё это время они мчались вперёд, дальше и дальше...

И выходило так, что после встреч с гонцами, после переговоров о слиянии разрозненных враждующих подразделений, хлопотную функцию «миссионерства» взваливали на себя командиры новых примкнувших отрядов и корпусов. И мчались без устали, во все стороны, всё новые и новые вестники. И расползался цепной реакцией призыв: «Родина в опасности! Земляне, объединяйтесь против иноземного врага!».

Уж чего у нас не отнять, так это неизменного свойства: забывать на время внутренние разборки, когда является внешний враг. Мы можем сколько угодно друг дружку молотить, в блин раскатывать, но стоит возникнуть общему для всех обидчику, сразу же раздаётся универсальный боевой клич «Наших бьют!», и мы наверняка плечом к плечу выступим супротив пришлого супостата...

Упырь известил меня посыльным о прибытии в лагерь неведомых парламентёров. Должно быть, одновременно он отрядил людей и к блокпосту — сопроводить прибывших в штаб.

Мне едва удалось упросить Амрину не ходить со мной. Привёл я себя в порядок, осмотрел снаряжение. В последний момент на всякий случай прихватил свой блокнот с черновыми записями. На его страницах, в числе прочего, фиксировались данные о подразделениях, примкнувших к нашей армии.

Шёл я к штабу, всё ещё пребывая под сильным впечатлением приснившегося. Мысли никак не могли выпутаться из того клубка эмоций, что подкинуло насильное, навязанное мнемо. И чем больше я размышлял об этом, тем ощутимее кренилась моя «крыша». Я уже не знал, по большому счёту — хочу или не хочу, чтобы они «не трогали моё завтра»... Несомненным было лишь одно — я прямо-таки жаждал отомстить виновным! За то, что меня использовали. И за то, КАК они это сделали. Я думал о локосианах. Представлял их, до мельчайших штрихов в экипировке...

Наверное, вот так и сходят с ума: я нисколько не удивился, когда мои мысли материализовались. Только лениво подумал: «Опять чьё-то мнемо? Ну что ж, каждому своё... Кому-то мерещатся зелёные человечки, а кому-то — чёрные».

Эти фигурки цвета ночи возникли из ничего, из воздуха вперемешку с листвой. Они неторопливо вышли по лесной тропинке на пустошь, что вела к штабной постройке. Видение было очень качественным, достоверным и подробным. Чёрные шлемы с поблёскивающими забралами. Ранцы за плечами. Провода, тянущиеся от них к шлемам. Вот только почему-то в руках у них не было излучателей.

«Ну, хоть в мнемозаписи они не опасные. Вот и демоны пожаловали... А тебе, Дымов, сейчас смирительную рубашку выдадут. Да ещё и рукава за спиной завяжут... Чтоб ты сдуру на ейной девственной белизне пятна камуфляжные рисовать не начал! — по своему обыкновению изгалялся Антил. — Дождался — — и к тебе уже глюки явились. Куды рассаживать-то будешь? Комната ведь махонькая, а тут народу поболе двух десятков... А чем потчевать-то гостей дорогих?»

Они двигались колонной. И почему-то вперемежку с нашими «лесными побратимами».

«А-а... Ну да, ну да, как же... Что-то типа братания на фронтах. Сейчас и большевики подтянутся. Читали-с про такое, читали... А ну тебя, Дымов, уж лучше про Амринку думай».

«Алё! Приём! Херр оберст, ты чего — охренел, иль как?! Это не глюки... Это натуральные враги, во плоти!» — окрысился Анти-Я.

«Ладно те... Всё никак не навоюешься?! Всё о полковничьей папахе мечтаешь? — отмахнулся я. — В сумасшествии свой кайф есть... А через дыры в крыше — небо видать. И к богу ближе. Сказано же, неразумные дети... вот и соответствуй».

«Да ты чего-о-о?! Лёхлёхыч! Истинный крест — ВРАГИ!!!»

Меня забавлял его искренний порыв. Откуда здесь враги? И вдруг...

Ленивое оцепенение слетело с меня, как снег с задетой рукой ветки. Неужели?! Взгляд, навёрстывая упущенное, принялся РАБОТАТЬ. Выхватил среди чёрных фигур несколько голов без шлемов. И... наткнулся на знакомые черты лица.

Фэсх Оэн!

Мы встретились взглядами. Его лицо удивлённо вытянулось, но мой «резидент» тотчас же справился с эмоциями. И пока наши органы зрения неподвижно впитывали картины, руки двигались молниеносно. Мои — сорвали «вампир», заброшенный за спину, передёрнули затвор, изготовили оружие к стрельбе («Молилась ли ты на ночь, Демона?!»). Его — нырнули под комбинезон, извлекли «Спираль»... Он застыл на месте, держа терминал как материнскую ладанку («А зачем? Всё равно — не успеешь убить... Лучше обсудим дела наши скорбные»).

Я непроизвольно сжал челюсти, так сильно, что заломило зубы.

Ребята Упыря, сопровождавшие локосиан, запоздало кричали мне, что это послы от... Несколько «чёрных шлемов» замахали белыми флагами. Так вот какие парламентёры к нам пожаловали! До меня наконец-то дошло. Фэсх Оэн, опомнившись, гордо отвернулся, но не сумел скрыть смятение и растерянность, стынущие в глазах. Неужто не чаял кукловод повстречать здесь именно меня, бывшую «марионетку»?

Процессия локосиан продолжила движение. Я смотрел в чёрные спины и мучительно боролся с искушением пустить им вслед длинную очередь. Жать, жать на спуск, пока не закончатся патроны в магазине... Они, наверняка, чувствовали мой угрожающий взгляд — поминутно оглядывались. Но я совладал со своими чувствами. Щёлкнул предохранителем. Забросил верный «вампир» за спину.

...Известие о делегатах противника обогнало процессию. Через полчаса о прибытии локосиан знали все НАШИ. К избе штаба начали прибывать командиры всех рангов и группы возбуждённых воинов. Однако мудрый Упырь своевременно упредил вероятное стихийное развитие событий. Прибывшее «посольство» целиком, все два с половиной десятка локосиан, он разместил в штабном помещении. Любопытствующим же отдал чёткий приказ: вернуться к своим подразделениям и быть наготове, чтобы по первому сигналу прибыть на общее построение.

«Официальное Предложение Высшей Семёрки Мира Локос».

К этому сводилась суть заявления, сделанного нам. Говорил Фэсх Оэн, именно он, мой «куратор», возглавлял делегацию бледноликих. Его речь, как обычно, была лишена эмоций и длилась не более пяти минут. Хотя, чтобы понять основной смысл, хватило бы и нескольких последних фраз. Ведь смысл сказанного, ни больше ни меньше, сводился к той самой, памятной фразе из моего сна...

Фэсх Оэн изъяснялся на пределе возможностей голоса, хотя и не кричал. Слова свободно разлетались над массой притихших воинов.

— Каждая цивилизация... в своём развитии преследует собственные... отличные от других цели... используя для этого все доступные средства... И пересечение путей развития различных цивилизаций... не всегда является прямым умыслом тех или иных вождей либо правительств... Не секрет, что существуют базовые космические законы... осознать глубину которых — нам практически не под силу... Мы, локосиане, попытались идти наобум в решении собственной проблемы... и Космос отреагировал... Рухнула система разделения... Ситуация вышла из-под нашего контроля... смешались армии... всех эпох, вплоть до... определённого верхнего предела времени, барьера будущего... за который нам не проникнуть... Вопреки изначальному плану... на одном поле битвы очутились войска обществ... разного уровня развития, которые не должны были пересечься... Мы продумали почти всё, но на деле оказалось гораздо сложнее... осуществить столь грандиозные замыслы... и добиться их безукоризненного исполнения в мелочах... Именно они... некоторые детали, как всегда, оказались неучтёнными... и привели к фатальным искажениям... В результате мы вступили в открытый конфликт с вами... и в вашем лице с вашей цивилизацией... Теперь разрешить его можно только одним способом...

Земляне слушали локосианина на Костровой площади — самом большом пустыре, где первоначально ютились отряды и воины, примыкавшие к штрафникам Данилы Петровича. Позднее было принято решение строить в лесной зоне бараки для размещения личного состава, а пустырь превратился в место официальных построений. Плац. Как положено в любом порядочном гарнизоне.

Сегодня Костровую площадь было не узнать!

По неправильному многоугольнику периметра стеной выстроились сводные отряды разноязыкого воинства всех народов и времён. («До „определённого“ барьера в будущем? Странно, однако мне кажется, что я знаю верхний предел. Это время моего поколения... Никого из МОЕГО будущего здесь так и не встретил».) Многотысячное построение упиралось тыльными частями в стволы деревьев, а местами — целыми колоннами уходило в лес, не помещаясь на пустыре. Командование Земной Армии Сопротивления, включая меня, располагалось перед штабной избой.

Я не берусь даже представить, что творилось «на душе» у этих двадцати пяти чужаков, которым по воле своих правителей довелось очутиться в плотном окружении гигантской вооружённой толпы. В самой гуще ВРАГОВ.

Тысячи ненавидящих взглядов ползали по локосианам, жгли, резали их на кусочки. Иноземцев готовы были разорвать голыми руками... И я, поддавшись этой совокупной ауре ненависти, исходившей от сборного воинства Земли, чувствовал, что поливал бы чужих-парламентёров очередями, пока всех не положил бы... мочил бы ничтоже сумняшеся и без зазрения совести!

«Ты ли это? А кто вчера терзался поисками мотивов их поведения? Кто пытался понять их психологию?!» — откровенно издевался Антил.

«Ну, было... Было...» — сплюнул я в сердцах.

...Было...

Вчера после обеда я заглянул в барак, где содержались пленные «демоны». Сто сорок два «солдата» от демографии. Жалкий остаток тех, кто уцелел в жестокой схватке с Чёрным туменом и Упырёвым воинством... Сто сорок два пленника, которым Данила после боя в сердцах пообещал страшную участь.

Я смотрел на этих... людей?.. и не мог понять, что же преобладало в моих чувствах. Жалость? Любопытство? Тревога? Раздражение? Ненависть? Скорее всего — жуткая едкая смесь из всего этого. Но, как ни крути, — доля ненависти больше прочих.

Передо мной были ВРАГИ. Настоящие. Хотя уже и не опасные. Побеждённые. Потому и начали вплетаться в ненависть иные чувства. И начали излучать свои ИНЫЕ мысли...

Вот эти-то самые мысли и подталкивали меня вникать во все нюансы, связанные с поражением локосиан. «Интересно, какие команды и речи они слышали от своих командиров перед тем, как десантироваться сюда, на Экс? Почему так уверенно шли на нас? КЕМ они нас считают?»

Я пытался вникнуть в поведение врага не от природной въедливости. Понять психологию противника — это дорогого стоит. Отталкивался я от тезисов своего наставника по боевым единоборствам. Тот учил: боевой приём становится оружием не тогда, когда ты его отработал до автоматизма в спаррингах; сколь бы «полным» ни был контакт, всё равно ты поневоле щадишь партнёра... Смертоносным оружием приём станет, когда ты увидишь полный убойный эффект от его применения в своём исполнении. Собственными глазами узреешь, чего натворил, и посему — отныне будешь верить и знать, что так будет!

А что возьмёшь с этих условных «солдат»? Какие требования могут быть предъявлены этим жертвам обязательного «процента» точных демографических учётов? Они же никогда реально не воевали. И никогда не видели, на что в реальности способно их оружие. Они могли только надеяться на мощь этих громоздких ранцевых «лучемётов». Увы, эта надежда умерла до срока...

«Вообще, судя по тому, что я о них знаю, странная у них цивилизация, — вдруг пришёл мне в голову неожиданный вывод. — Вроде такие высокоразвитые, с пространством и временем запросто управляются, над смертью властны, в каком-то смысле жить могут чуть ли не вечно... а некоторых элементарнейших вещей не просекают. И... окостеневшие они какие-то, застойные. Взять хотя бы эти их... сложносочинённые каноны с именами. И кастовость. И прочие нелепости, о которых рассказала Амрина. С их точки зрения, конечно, ничего странного, но, со стороны на весь этот „обезьяний цирк“ глядя...»

«Хотя, рассудив по справедливости, ЧТО ты о них можешь знать? — спохватился Антил. — Что вообще способен понять о подлинной сути какой-либо цивилизации... кто-нибудь пришлый, ЧУЖОЙ?»

— Изучаешь... врагов по разуму? — подкрался сзади, своей неслышной походкой, Упырь. — Или уже жалеешь неопытных вояк?

Шутливой была только интонация, глаза же, как всегда, смотрели испытующе. Мол, не случайно, ох не случайно забрёл ты сюда, Дымов Алексей Алексеевич. Какие-такие сомнения гложут русского офицера в десятом поколении? Какие душевные раны открылись?..

— Изучать военные историки будут. Может, даже и тебе доведётся... — уколол я его в ответ. — А жалеть некого. Хотя, вероятно, и не ведали они, на что шли. Но на КОГО их кинули — несомненно знают... А вот скажи — будь ты Спартаком, а я Криксом... Заставил бы ты их сражаться друг с другом над моим павшим телом?

— Ты, Дымыч, такие разговоры вслух не разговаривай! Типун тебе на язык, как водится... Ты ещё поживи, богатырь-гвардеец, да нас своим бодрым видом порадуй. Подольше... И пущай тебе Амринка сына подарит. Мужика настоящего из сорванца воспитай... А насчёт этих... Я бы их не только сражаться заставил — на шматки друг друга рвали бы, зубами. Но это я к слову... А ты смерть на себя не примеривай, снимать замучаешься. Она, зараза, такая липкая.

...Это было вчера. А сегодня...

Я слушал ненавистного чужака по имени Фэсх Оэн. И всё ждал, ждал, когда же он произнесёт ТЕ САМЫЕ слова. И они прозвучали. Неизбежно.

— Мы не станем трогать ваше Завтра... и более того... мы вернём вам Вчера!.. Сегодня уже ни для кого не секрет... ситуация вышла из под контроля, стала неуправляемой... Но мы ещё можем избежать войны цивилизаций... и остаться в своих углах ринга... не развязать смертельное побоище... Мы обещаем каждого из вас... вернуть в необходимую эпоху... именно в тот день и час, когда каждый... согласился участвовать в «Вечном Походе»... либо помимо воли был втянут в участие... Лучшие солдаты Земли, мы вас... пригласили собраться здесь... Мы же вас приглашаем уйти отсюда... Я говорю эти слова... от имени Мира Локос... и вместе с моим миром надеюсь на ваше благоразумие и честь, доблестные воины Земли.

Лучше бы он этого не говорил!

Но — роковые слова прозвучали.

Ох уж эти изнеженные локосиане! Ни черта не разбираются в жизни... Не удивительно, что для них ЧЕСТЬ — всего лишь абстрактное понятие.

Костровая площадь зашелестела голосами. Зароптала... Потом начались гневные выкрики.

Упырь, стоявший рядом со спикером посланников, резко повернулся к нему и крикнул во весь голос:

— А кто вас просил трогать наше Вчера?! Я так понял, хлеба на вашем Локосе в избытке! Со зрелищами проблемы? Господа желали поразвлечься?!

— Мы не делали ничего такого, чего бы... не вытворяли вы сами... со своими народами и со своими соседями... Только ТО и только ТАК ЖЕ, как вы... — Фэсх Оэн натужно закашлялся и продолжил после заметной паузы: — Это вы, земляне, считаете себя вправе судить о других... со своей колокольни... Это вы, а не мы... не раз и не два... рассуждаете годами... кто из исторических лидеров был прав, а кто ошибался... Это вы веками смакуете... как именно нужно было сражаться в той или иной битве... И вообще — что нужно было делать и кто в этом виноват!.. Да и в любой публичной сваре вы... являясь фанатами ли, сторонниками ли... считаете вправе указывать со стороны... как именно нужно играть... будь то на футбольном поле... будь то на поле брани... Неужели, получив в своё распоряжение такую возможность... вы не воспользовались бы ею, и не вмешались?.. Чтобы просто что-то улучшить в своей истории?.. Мы же просто пошли... ещё дальше... Мы предоставили военным лидерам повторный шанс... возможность самим показать... доказать, на что они способны... Проверить, как события поведут себя в той ситуации, когда типическая... повторяющаяся... стратегическая либо тактическая ошибка будет использована неприятелем... Особенно ярко это видно... в случае с Македонским... Он снова... как обычно... прорвался своим конным отрядом и ускакал вперёд... не слишком заботясь, как обстоят дела у основного войска... и...

— Ну ты, чертила бледнолицый, баки мне не забивай, у кого какие слабости... И Македонского не трожь! Каждый был способен на то, что совершил, живя в своей эпохе, в своих исторических условиях. И это функция богов, а не какого-то там Локоса — без конца задавать один и тот же урок цивилизации-двоечнице... Вы-то здесь при чём?!

— Получать удовольствие от жестоких, кровавых зрелищ... не являлось нашей целью... Поверьте, наши мотивы намного глубже... но раскрывать их я не уполномочен...

— А на хрена тогда нам тратить время с частично уполномоченным?! — вскипел Упырь.

— Чтобы не наделать глупостей... и не встать на путь, с которого уже нет возврата...

— О, ещё какой-то путь нарисовался! А может быть — это ваш очередной проект? Очередной путь...

К Упырю подбежал кто-то из его «штрафников», шепнул на ухо пару слов.

— Веди! — тут же отозвался Данила, и на его лицо выползла знаменитая обжигающая ухмылка.

А на плацу уже стоял невообразимый гвалт — жуткая смесь ругани с угрозами в адрес «бледнолицых». Когда же стена воинов справа от нас, повинуясь командам с тыла, расступилась и впустила внутрь построения большую группу людей... гвалт перерос в рёв!!!

В центр площади, окружённые конвоирами, выбрели пленные локосиане. Как один — без обмундирования, в одном исподнем, многие ковыляли босиком и прихрамывая. Фэсх Оэн подобрался, чувствуя, что наступил наиболее ответственный момент, и впервые за время произнесения своей речи заорал, срывая голос, пытаясь перекрыть хаос всеобщего возмущения:

— Именно это и является нашим основным требованием!!! И главным условием того... что вы попадёте... каждый в свой дом!!! Только при этом условии... возвратить Локосу всех пленников до единого!!! Иначе...

— Заткнись! — досадливо махнул на него рукой Данила. — Ты видишь глаза этих солдат, ты слышишь их гнев... Ты ещё не понял, что они выбирают войну?! Да-да, ты не ослышался, ВОЙНУ!.. На самом деле вы так и не поняли до сих пор, что земляне действительно умеют воевать! А что касается ваших умельцев... Сейчас поглядим. — Повернувшись ко мне, командир землян прокричал: — Дымыч, они БУДУТ сражаться! Но для ЖИВОГО Крикса!* Что скажешь на это?!

И горячая волна возбуждённой злости захлестнула меня, исторгла изнутри звуки, напоминавшие клекот. Неконтролируемая ненависть, бурлившая во мне, вторила Упырю:

— Они будут сражаться!!!

...Всё было организовано идеально; не иначе, участвовали консультанты из бывших соратников Спартака. Не прошло и пяти минут, как парламентёры были оцеплены усиленным конвоем. Потенциальных гладиаторов, пока ещё не понимающих, что происходит, разделили на две половины. На головы им повязали красные и белые ленты...

— Что вы делаете, прекратите это безумие!.. — захрипел Фэсх Оэн, осознав, что затевает Упырь. — Вы за это ответите!..

— Заткнись, господин не на всё полномочный посол. Будешь орать, составишь им компанию. — Холодно процедил Данила. — Если будет за что отвечать — ответим. Даже за свой базар. Но покуда попытайтесь ответить вы... За то, что уже натворили. С НАМИ.

Он отвернулся от локосианина и, надсаживаясь изо всех сил, страшно закричал. В мгновенно наступившей тишине крик его, казалось, разлетелся чуть ли не по всему планетарному полигону, известному нам как мир Экс...

— Слушайте меня, доблестные воины Земли!!! Вы только что слышали до последнего слова, что нам предлагают наши враги! А именно — утереть кровавые сопли! Замотать тряпками гнойные раны! И вырвать из окровавленной памяти этот кусок! Как нас унижали и забавлялись нашими смертями! Как сотворили из нас не просто гладиаторов, а слепцов, не ведающих, что они уже на арене и забавляют зрителей! А главное, нам предлагают простить эти грязные щупальца, без спроса вторгшиеся в наши судьбы, в нашу историю! Да ещё и полить водичку, чтобы они отмылись! И даже не попытаться взглянуть в глаза истинных постановщиков этого кровавого спектакля! И скажите теперь мне! И скажите им в лицо! Что мы выбираем — ВЧЕРА или ЗАВТРА?!

— Завтра! — громыхнул строй. — Смерть чёрным демонам!!! СМЕРТЬ!!!

Фэсх Оэн так и продолжал стоять с незакрытым ртом. Только всё больше и больше расширялись его глаза. От страха?

— Теперь слушайте вы... — Упырь обратился к пленным; командир уже не кричал, но лучше бы кричал — тон его сорванного голоса был страшнее любого ора. — Те, кто посмел вообразить, что солдатами становятся по списку, и что война это забавная игра. Те, кто не знал чужой крови на своём теле. Тс, кто думал, что война — это яркие картинки на киноэкране... Сейчас вы умрёте. Но перед этим в полной мере испытаете весь ужас ожидания в предбаннике смерти. Вы будете убивать своих соплеменников, убивать только потому, что мы этого хотим. МЫ. Вы испытаете то, что принуждали испытывать нас. И этим оплатите самый ничтожный, но первый кредит, взятый вашей цивилизацией у нашей. Только сейчас... И только своей кровью.

Да, Упырю больше не приходилось кричать. Мертвенная тишь повисла над плацем. Молчали все — наши, напряжённо внимая, чужие, оцепенев от ужаса.

— У вас есть ничтожный шанс выжить. Для этого нужно победить. На этой поляне останутся живыми только солдаты в повязках одного цвета... Им всем будет сохранена жизнь. И они будут отпущены, вместе со своим посольством. С одной только целью. Рассказать всем, каково оно, на самом деле, ПОБЫВАТЬ ГЛАДИАТОРОМ.

Последние слова Упыря были адресованы персонально главе вражеских парламентёров. Командир землян смотрел на локосианина в упор и вбивал в него слово за словом:

— Чем не война Белой и Алой Розы? Вы хотели зрелищ? Вот и смотрите. Но в исполнении собственных артистов.

Такого ликующего рёва, громогласного торжества кровожадной ненависти, я ещё в жизни не слыхал! Упырь уверенно номинировался на звание наиболее успешного харизматического лидера народных масс... всех времён и народов.

«Белым» и «красным» раздали самые настоящие гладиусы*. Уж в чём, в чём, а в подлинном оружии у ЭТОЙ армии недостатка не было.

И прозвучал трубный глас...

Ясное дело, они не сразу кинулись убивать друг друга. Но из толпы землян тут же появились несколько стихийных «заградительных отрядов». Воины принялись подталкивать оцепеневшую массу пленников к решительным действиям.

Обречённых локосиан, как скот, кололи копьями. Пока не насмерть. Однако, для острастки, некоторым «гладиаторам», совсем уж безвольно застывшим — попросту снесли головы с плеч. На траву плаца пролилась первая кровь чужаков. Рухнули первые трупы... И в этот миг до пленников, разделенных на две половины по семьдесят одному «бойцу», дошло — пощады не будет.

Они поняли, что больше нет собратьев и сородичей, а есть те, кто неизбежно выберет жизнь ценой смерти каждого из них. И есть временные союзники, которые помогут остаться в живых. И случилось невероятное — пусть инопланетные, но всё же ЛЮДИ, локосиане постепенно становились сначала обычными животными, а потом — настоящими хищными зверями... Они неумело махали мечами, нанося страшные раны. Они не убивали, потому как не были этому обучены... они ПЫТАЛИСЬ УБИТЬ!

И это было куда страшнее. От этих ран можно было умереть только спустя время, и только после невыносимых мучений. Поле «дилетантского» побоища напоминало месиво из шевелящихся окровавленных тел. Его окутало марево воплей и стонов...

Хотя я в своей армейской жизни ВСЯКОЕ повидал, но более отвратительного зрелища — не довелось! Мой пульс продырявил все плоскости височных костей, вырываясь наружу, но я его не слышал. Я впал в общий транс. Я был частичкой обезумевшей толпы! И хотя я жаждал не крови, но мщения — кровь властно вторглась в мои мысли и действия. Я что-то вопил… И этот ничтожный вопль был песчинкой в ужасающей буре ревущей толпы...

Опомнился я, когда на пустыре остались выжившие. Пятеро окровавленных чужаков, судорожно сжимавших мечи. Они беспрестанно озирались, не в силах поверить, что весь лот кошмар несусветный уже закончился, а они остались в живых. Несмотря на красные пятна и брызги — их повязки считались условно «белыми». Все пять. «Красные» проиграли битву...

Весь центр пустыря был усеян окровавленными телами, многие шевелились, издавая и исторгая жуткие, нечеловеческие звуки и вопли. Когда же до пятёрки победителей наконец дошло, что им посчастливилось выжить, они уцепились друг за друга... да так и замерли в этом изнеможенном «объятии». А над пустырём громыхал многоголосый рёв тысяч воинов, приветствовавших их.

На этих пятерых смотрели уже без ненависти. Их теперь уважали. За то, что во взглядах пятёрки выживших осел горький пепел этой первой настоящей победы. Пепел, которым скорбно посыпают не головы, а глаза.

Матёрые Воины приветствовали Воинов новорождённых.

И в этот миг, шаря взглядом по ликующей толпе, я наткнулся на фигуру, возвышавшуюся позади общего строя, стоявшую на чём-то, может быть, на пне...

Мой взгляд споткнулся о кричащие, налитые болью глаза, и я узнал их...

Амрина!!!

«Любимая, как ты здесь оказалась?! Я же тебя просил...»

Она отшатнулась, как от удара. Закрыла глаза. Безвольно опустилась вниз.

...Горе-парламентёры, прихватив окровавленных новоявленных гладиаторов, спешно отбыли. Земляне им не препятствовали. Они даже не ответили на проклятия в свой адрес, перемежаемые обещаниями всяческих репрессий, карающих за массовое смертоубийство.

Монолитной стеной стояли воины разных эпох истории Земли, спаянные общей ненавистью. Молча. Снисходительно глядели они на локосиан, которые спешно удалялись, то и дело оглядываясь. Глядели земляне на чужаков презрительно, как на юродивых.

Что слова, пусть и обидные? Собака лает — ветер носит...

Мы сидели в сумеречной тишине нашей комнаты. Даже сверчок предпочёл сегодня отмолчаться. У нас же такой спасительной возможности не было.

Она нашла в себе силы заговорить первой. Только то и спросила:

— Алексей, правда... что одним из тех, кто отдал этот приказ... был ТЫ?

— Правда... — выдавил я. — Только не отдал приказ... а одобрил его. Хотя, может быть, это и близкие понятия, учитывая мой особый статус... Но чего ты хочешь от меня, малыш? Я никогда не обещал тебе, что не буду воевать с твоим народом... Я не виноват, что полюбил дочь врага. Не требуй от меня невозможного. Я не смогу уйти от этого. Лучше вспомни... не было ли твоего одобрения, устного или молчаливого... когда решались наши судьбы на потребу вашей цивилизации?

Я ДОЛЖЕН был произнести эти жестокие слова.

Она резко вздрогнула, будто её хлестнули кнутом по телу.

— Не осуждай меня... И не обвиняй... Я всё понимаю и я... ничего не могу понять! Я не могу принять эту жестокость... хотя и знаю, понимаю, что именно ДЛЯ ЭТОГО Локос затевал весь этот смертоубийственный кошмар... Я просто схожу с ума... Но у меня не укладывается в голове, как ты мог одобрить это зверство, как ты мог... Зная, что твоя любимая — их соплеменница! Я-то... хотя бы не знала, что среди будущих гладиаторов-землян окажется мой единственный, которого мне суждено было отыскать... в ином мире.

Не знаю, сколько времени кануло в прошлое, пока в давящей тишине опять не зазвучал её голос.

— ...Возвращаюсь я более скупым... более честолюбивым... падким до роскоши и уж наверняка более жестоким и бесчеловечным... и всё потому, что я побыл среди людей... — медленно продекламировала она.

Голос Амрины вернул меня к действительности. Слова помимо воли врезались в память, но я покуда не придал им значения, Меня поразила интонация. Если бы голос мог быть чем-то материальным — я бы сказал, что он растрескался на фрагменты. Это надтреснутое «звучание» не было собственно голосом. Это звучали обрывки текста, висевшие и воздухе...

— Что это?

— Не что, а кто... Это Сенека-младший... А если исчерпывающе полно, то древнеримский философ Сенека Луций Анней... из вашей, земной истории.

— А ты что, удосужилась изучать нашу историю?

Не знаю, чего было больше в моём вопросе — досады на собственное невежество или искреннего удивления уровнем её осведомлённости. И тем не менее, мой вопрос прозвучал крайне неприветливо.

Её лицо дрогнуло. Глаза сузились, увлажнились. Она ничком повалилась на постель, уткнулась в подушку. И беззвучно зарыдала. ЖЕНЩИНА... Я гладил содрогающееся тело, бесконечно повторял имя, любимое имя, но так и не смог успокоить свою ненаглядную. Поэтому с облегчением вздохнул, когда по ровному дыханию Амрины определил — обессиленный организм сделал последнюю ставку на сон. Я укрыл её одеялом и лёг рядом. Долго лежал, уставясь в потолок, пока он не стал тёмным, а потом вообще исчез, слившись с моим почерневшим сознанием.

Она не проснулась, а просто открыла глаза. Видимо, давно уже не спала. В комнате царил полумрак, за окном висела тёмно-серая дымка.

Амрина приподнялась, посмотрела на спящего рядом Алексея. Вслушалась в его ровное с лёгким присвистом дыхание. Потом села в постели, поджав под себя ноги. Потянулась к пилочке у изголовья и взяла самодельный подсвечник, вырезанный из кости. Небольшая манипуляция с нагрудным терминалом «Спираль», и из него вырвался короткий тонкий луч-отросток, напоминающий светящийся щуп, коснулся фитиля оплывшей свечи. Крохотный огонёк затрепетал на кончике нити. Быстро вырос в язычок, принялся слой за слоем слизывать окружающую темноту.

Комната наполнилась плавающим робким, но уютным светом. Амрина, держа свечу между собой и Алексеем, замерла. Её взгляд остановился на лице любимого мужчины, по которому пробегали малозаметные тени от трепетавшего свечного пламени. Казалось, лицо подрагивало, откликалось живой реакцией на что-то происходящее сейчас там, внутри — во сне...

Губы Амрины ожили. Разомкнулись, выпуская еле слышимые слова:

время влюблённых и сов...

мир на пару часов...

отдан двоим...

ничей...

пальчики бились твои...

язычками свечей...

Она шептала слова напористо, как заклинание. И язычок 'огня помогал ей, действительно бился, олицетворяя её запретную, преступную любовь к этому человеку. Бесконечно родному и одновременно — бесконечно чужому... К этому непонятному, сильному, храброму, великодушному и одновременно — г жестокому, звероподобному существу. Ей казалось: всё тёмное, низменное и первобытное, что помимо его воли обитало в Алексее, сейчас, пользуясь случаем, как, впрочем, и в любую ночь, — висело в воздухе, окутывало собой. И может быть, не было никакого ночного сумрака — только эти тёмные чувства и эмоции, развеять которые ей оказалось не под силу.

Губы помимо воли продолжали шевелиться:

оставляли проталинки...

в ледниковом периоде жизни...

и на коже...

писали по телу, мой маленький...

о боже...

Её лицо болезненно исказилось. Появились кристаллики, отблёскивающие разноцветным, шевелящиеся... Поползли вниз от уголков глаз.

— Как же ты мог так... Как же ты...

Она прикусила нижнюю губу. Прикрыла глаза ладошкой. И долго мяла податливое лицо. Расплавленный воск наклонённой свечи торопливо капал на постель...

Ей показалось — минула вечность. Пока высохли слёзы. Пока пальцы освободили притихшие глаза. В комнате заметно посветлело. Женщина решительно задула свечу, поставила подсвечник на полочку. Осторожно встала с топчана, выглянула в окно и, вернувшись, опять присела на краешек у изголовья. Теперь она пристально изучала взглядом лицо своего мужчины. Впитывала, навсегда запоминая черты. При этом её собственное лицо подрагивало и напрягалось, словно она мучительно что-то вспоминала или же о чём-то размышляла. Даже более того — старалась запомнить или же записать на неведомом носителе информации все свои мысли О НЁМ. Или ДЛЯ него?..

Наконец её лицо расслабилось и начало неотвратимо превращаться в бесстрастную маску. Лицо отмирало по кусочкам. Каменело. Блёклые глаза. Застывшие тёмной полоской губы. Рельефные скулы. Рытвины под глазами. Холмик подбородка... Каждая черта сообщала, кричала о том, что она приняла окончательное решение, забравшее остаток жизненных сил.

Рассвет уже заглядывал в окно, разбавлял полутьму светло-серым свечением. Приметив это, женщина заспешила. Скинула с себя грязно-зелёный «ломанный» комбинезон. На краткое время блеснула обнажённым телом, цвету кожи которого мог позавидовать самый чистокровный «белый» землянин. И тут же принялась торопливо натягивать на себя чёрную униформу. Одну из тех, что сняли с пленных локосиан перед кровавой бойней. Большую часть обмундирования свалили в кучу на складе, несколько же комплектов Алексей взял себе Для неведомых целей.

Подогнав по телу комбинезон, Амрина водрузила на голову чёрный шлем, закрепила его забрало в открытом положении. Далее — в другом углу выбрала заплечный блок и закрепила этот «ранец» на спине. Взяла в руки излучатель. Всё!

Она неслышно проследовала к двери, У выхода замерла, бросила долгий прощальный взгляд на своего спящего любимого. На своего Избранника, единственного, ненаглядного и такого...

ЧУЖЕРОДНОГО.

Вздрогнула, будто очнувшись от краткого сна. И прошептала тихонько, на самой грани слышимости:

— Ты ещё узнаешь, мой Воин, что... я многому у тебя научилась... Вот только — обрадуешься ли... Если огорчишься — прости. Но я должна была это сделать... научиться. Я выполнила задание. Урок окончен.

Затем выскользнула прочь. В предрассветное царство серого света.

Снилось мне что-то хорошее, расплывчатое и необъяснимое. Я так и проснулся — с улыбкой. В дремотном блаженстве шарил взглядом по кровати в поисках Амрины и... не обнаружил её рядом. Улыбка мгновенно застыла. В комнате моей принцессы также не было. Я остался один.

Внутри меня явственно зашевелилось что-то нехорошее, прогорклое. Словно кишки превратились в змей и принялись искать выход из неволи.

Я вскочил с топчана. Обнаружил на полу валяющийся грязно-зелёный комбинезон. ЕЁ комбинезон! Тот, что я лично выбирал недавно для Амрины. Мой взгляд остановился на распахнутой двери комнаты. Я уже было направился к выходу, но вдруг...

Испуганно вздрогнул.

В моей голове, в пустоте комнаты, в небе над лагерем, в бездне космоса — везде и сразу! — зазвучал ГОЛОС. Её голос!

«...Ты смертельно устал... Ты спишь... Я смотрю на твоё лицо, мой любимый... Смотрю... Как вчера, и как несколько дней назад... Я часто делала это, дождавшись, пока ты крепко уснёшь. Фиксируя и бережно охраняя это состояние покоя...

Баю-баюшки-баю... по-моему, именно так поют на твоей родине... Спи, мой Воин... Спи, любимый... Я знаю — ты меньше всего виновен в случившемся. Ты такой, какой есть, и в этом твоя главная правда и сила... Как я могу укорять тебя в бессмысленной жестокости?.. Тем более, что ты-то вкладываешь в неё совершенно иной смысл... свой. Земной. Неподвластный до конца моему разуму, но... СМЫСЛ... Может так статься, что действия нашей цивилизации по отношению к вам — намного большая жестокость, чем все ваши массовые убийства ВО ИМЯ... Ведь как ни крути — любая война была, есть и будет всего лишь длинной вереницей жестоких преступлений... И как бы успешно вожди и лидеры воюющих сторон не вбивали в головы своих соплеменников дурман прощения во имя... убийство во славу Отечества всё-таки не геройство, а УБИЙСТВО...

Получается, я освободила тебя от неведения, взвалив тяжкий груз и ответственность на твои плечи. И я же не даю тебе права на жестокость?! КТО Я и ЧТО Я, в таком случае?!

Может быть, чтобы слиться с тобой воедино, я должна также стать естественно жестокой? Но как?! А главное — какой ценою? Наверное, мне хочется невыполнимого... Хочу-хочу-хочу! Невозможного. Быть с тобой и остаться собой... Ныне. Присно. Во веки веков...

Вернее, хотела... У меня уже нет сил, и почти не осталось живого места в душе... Я не могу так долго находиться в эпицентре ненависти и жестокости... Но ещё более невыносимо видеть и чувствовать эту концентрированную злобу и жестокость... в тебе.

Уже рассвет... Вот-вот покажется солнце и оживит эту молочную дымку. Извини... Или даже прости, если можешь, но... этот рассвет ты будешь встречать без меня.

Не пугайся, мой милый... и не удивляйся... Это не галлюцинации. Это действительно мой голос... но звучит он не для всех — ТОЛЬКО ДЛЯ ТЕБЯ.

Это моё прощальное письмо, моё печальное мнемо... Я настроила его только на тебя... На одноразовое прослушивание. Через минуту после того, как ты откроешь глаза... Запомни мой голос... Запомни эту неземную — воистину космическую грусть... Хотя, если честно, я даже не знаю... хотелось бы мне или нет, чтобы эта грусть навсегда поселилась в твоём сердце... И чтобы её звали — Амрина.

Я уже давно не взбалмошная девчонка. Я бесконечно благодарна тебе за всё, что ты для меня сделал... а в особенности — за то, что не сделал... Я буду верить и молить судьбу и космос, чтобы мы опять протянули друг другу руки... и чтобы наши ладони встретились.

Я ухожу... Душа моя изранена... Но в сердце нет зла... И напоследок я опять... повторяю тебе цитату из вашей истории. Я примерила эти слова на себя и прочувствовала как отображение собственной судьбы.

Возвращаюсь я более скупой... более честолюбивой... падкой до роскоши и уж наверняка более жестокой и бесчеловечной... и всё потому, что я ПОБЫЛА среди людей...

Я наконец-то произнесла ЭТИ СЛОВА...

Я побыла... Я возвращаюсь...

Будь счастлив, мой Любимый!

Будешь ты счастлив в своей Мести — и тогда я тебе попросту помешаю, как роза под кольчугой! Будешь же счастлив в Любви своей — и тогда мы обязательно встретимся ещё...»

«НЕ-Е-ЕТ!!! — кажется, всей поверхностью кожи излучал я протест души, продолжая молчать, губы спёкшиеся не в силах разомкнуть. — Где?! Любимая!! Где ты?!!»

Наверное, именно так становятся каменными изваяниями.

Наконец-то до меня дошло!. Пронзило... Я стоял, боясь пошевелиться. Меня раздирали противоречивые чувства. Хотелось стремглав бежать и разыскивать свою принцессу — и одновременно хотелось не двигаться, чтобы дослушать эти угасающие, бьющиеся в голове отзвуки ЕЁ голоса.

«ПОЗДНО».

Уже входило... Раздирало кожу и кости черепа, вламываясь, врываясь внутрь, страшное, безысходное, нестерпимое — осознание безвозвратной потери. «ВСЁ! Она ушла... И так ли уж важно — почему именно? Главное, что мы не смогли быть вместе! ЧТО?! Что я должен сделать, чтобы вернуть её? Если для этого надо взорвать чёртов Локос — я готов хоть сейчас. Готов сделать первый шаг к терминалу... Амри-и-и...»

От упоминания имени во мне всколыхнулось ощущение мимолётной прохлады. Как тогда, когда её ладонь скользнула по моей щеке. Ещё несколько часов назад...

Я сел на топчане. И, как ни странно, никуда не порывался бежать или попросту суетиться. Меня вдруг заполнила уверенность — бесполезно, она уже далеко... очень далеко.

Во мне умерла добрая половина меня. Та половина, что щедро и насовсем была отдана мною ЕЙ. Ей, чужой, но... той, что оказалась роднее всех родных.

И стало нечем дышать. И стало не о чем думать.

Потому что не для кого жить.

...В этом тотальном ступоре меня и застал Упырь, обеспокоенный нашим долгим отсутствием. Пара моих бесцветных слов и более чем красноречивый вид — он действительно был мудрым человеком, Данила Петрович, он всё понял сразу. И исчез. Бросив по ходу, чтобы я оставался на месте.

Обратно командир явился через полчаса, наверное. Жестом дал понять: никаких вопросов. Его суровый вид не предвещал ничего хорошего. Усевшись на табуретке у выхода из комнаты, Упырь, наткнувшись на мой тоскующий вопросительный взгляд, поморщился и начал говорить. Из рассказа Данилы выходило, что никаких следов или же появлений Амрины где-либо не отмечено. Никто её не видел со вчерашнего дня. Что касается происшествий — без этого не обошлось.

Как раз перед рассветом (тут он красноречиво посмотрел на меня, покачав головой) постовые, размещённые на одном из второстепенных выходов, стали свидетелями визита «демона»-одиночки...

Этот невесть откуда взявшийся враг выскочил прямёхонько на юго-восточный блокпост, который охранялся взводом «рокоссовцев». Когда охранники увидели его, то не поверили своим глазам — откуда?! Если бы чужак пробирался в лагерь, можно было бы заключить: либо чудом уцелевший «чёрный шлем» из состава уничтоженного десанта Локоса, либо лазутчик, добывающий сведения для нового нашествия. Но в том-то и дело — этот не пробирался, а пёр напролом. К тому же — двигался он в обратном направлении, прочь из лагеря!

Бывалые штрафники не утруждали себя раздумьями. После первого же окрика «Стой, кто идёт!», на который не последовало никакой ответной реакции, лязгнули затворы. А когда «чёрный» в ответ наставил на них свой излучатель — громыхнула короткая очередь... Тело в чёрной униформе резко отбросило назад. И случилось невероятное! Постовые даже переглянулись — не пьяны ли они?! Тело не успело долететь до земли. Оно прямо на лету... ИСЧЕЗЛО.

Выскочивший на выстрелы командир блокпоста пытался выяснить, что случилось. Тщетно — вся троица только и делала, что молилась вперемежку с руганью. Да ещё несли постовые несусветную чушь про застреленного в упор «демона», исчезнувшего раньше, чем в него попали во второй раз. Заменив всех троих на свежую смену, командир тут же связался по полевому телефону со штабом Армии, и доложил о происшествии. Там, к его изумлению, даже не задали ни одного удивлённого или глупого вопроса. Только-то и приказали — усилить посты и удвоить бдительность. А в объяснение штабист бросил единственную фразу:

— Демоны просто так не появляются, а уж тем более — просто так не исчезают.

Сообщив мне эти новости, Упырь поморщился и вдруг бросил:

— Эх! Сколь волчицу не целуй — она всё едино... — но тут же осёкся и махнул рукой. — Ладно, извини, Дымыч. Я к ней очень хорошо отношусь... Только за тебя, мужик, обидно!

Затем он просто сгрёб меня в сочувственных объятиях, передавая мне свою энергию в искреннем стремлении утешить.

Мысли мои напоминали тяжелораненых в полевом госпитале, лежавших на носилках под открытым небом. Они точно так же не шевелились, устремив взгляд и думы в завораживающую бездну над головой, словно пытались понять — куда, собственно, лететь, если наконец-то отпустят с этого света.

Я боялся думать о чём-либо. Это неизбежно привело бы к мыслям об Амрине, и мою волю опять смыло бы мощной волной отчаянья. Я боялся думать даже о её соотечественниках, в каком бы обличье они ни вспоминались — будь то резиденты Фэсх Оэн и Тэфт Оллу, будь то псевдосолдаты в чёрных шлемах...

Благо нашлось дело — меня срочно вызывал к себе Упырь. Об этом поведал Митрич, выполнявший обязанности штабного порученца. Временно, за ненадобностью такой кадровой единицы, «леший-хранитель». Он, должно быть, не просто спешил, а бежал, чтобы передать мне эту весть, и теперь всё никак не мог перевести дух.

— Ты, дядя, того-этого... себя-то пожалей... Ужо небось, ажио в срамных местах волос седеть принялся, а ты всё скачешь аки мерин молодой... — не преминул прокомментировать я. Или неугомонный Анти-Я?

— Эх, Лексей... Всё те шуточки... А я как на Данилу Петровича глянул... так и припустил... от греха подальше, приказ поживей сполнить... Уж больно у ево лик суров сегодни.

— Да что там стряслось-то?

— Не могу знать, не тяни ты из меня жилы... Сходи — сам и узнаешь...

Я сходил. И сам узнал.

Упыря обуял зуд деятельности. И он, похоже, задумал не только наверстать упущенное время, но и забежать впереди паровоза. Ему требовались одновременно и умная голова для совета, и крепкие плечи, чтобы разделить тяжесть принимаемых решений. Я же — идеально подходил для этой роли, к тому же был стопроцентно готов подставить своё плечо.

Мы сидели уже второй час. Всё пытались разложить по полочкам накопившиеся за последние ночи и дни новости и события. Прошли уже целые сутки со времени отбытия восвояси «делегации» Локоса, в нашем же хозяйстве дело не стронулось дальше ликования: ну и лихо же мы их отшили, этих чужих уродов! А время неумолимо роняло свои песчинки и — увы! — уже работало не на нас.

Потому-то Упырь и запаниковал внутренне от кажущегося безделья, хотя внешне это напоминало приступ решительности.

Мы одновременно пришли к этому выводу: уже прошло время договоров о сотрудничестве со всё новыми и новыми отрядами, появляющимися со всех сторон. Теперь надо было начинать СОТРУДНИЧАТЬ. И начинать следовало с создания реально действующего и полномочного объединённого командования Армии Сопротивления.

Естественно, и он, и я понимали: воинская специфика Диктует, что — доведётся отдать всю полноту власти в чьи-то одни руки. Коллегиальный совет может советовать и советоваться, но в реальной армии приказ отдаёт только один командир...

И понятно — в руки не наши, уж больно крутой масштаб разборок намечался! Космический! Уйма «иксов» и только в самом конце один маленький смягчающий «эль»... натуральные «Стар Варс!». Но лично я никогда и не лез в великие космические полководцы. Вот в начальники какого-нибудь «управления спецопераций» — завсегда пожалуйста. И никак не меньше! Упырь, судя по всему, тоже чувствовал недостаточный уровень своей компетенции и был готов уступить командирский жезл более достойному. Он был готов сойти на ступеньку ниже. Например, примерить на себя «китель» должности начштаба...

Мы с Данилой вояки истинные, спору нет, но вряд ли — воистину гениальные полководцы. Надо нам обоим отдать должное — мы это правильно понимаем, и не комплексуем по поводу.

Стало быть — позарез необходим срочный сбор командующих всех уровней, высших командиров всех армий, из всех эпох!

И опять помчались гонцы во все стороны све... то бишь Экса.

Сбор назначили на пятый день, припавший на понедельник по лагерному календарю. «Любимый» день всех волокит и лентяев. Ну что ж, с понедельника и начнём!

В ожидании этого дня мы провели колоссальную подготовительную работу. Составили полное штатное расписание имеющихся сил и средств. Произвели анализ огневой мощи нашего сводного «Упырёва воинства». Провернули полную инвентаризацию на нашем «замаскированном складе», по наследству доставшемся от локосиан. Свели самостоятельные разрознённые отряды в структурные, вновь созданные, подразделения, взяв за основу — а как же! — порядки родимой российской армии.

Таким образом, словечки типа «хирд», «курень», «род», «когорта», «ватага» и прочие — отныне должны были использоваться только в разговорах между солдатами, которым эти понятия были привычными. Взамен в обиход вводились более привычные нашему слуху: взвод, рота, полк, корпус, и тому подобные термины.

В виде исключения было решено оставить заслуженным воинам названия должностей и личных заслуг, которых они ратным трудом добились в своих эпохах и странах. Хотя меня лично коробило от словосочетаний типа «командир полка центурион Сервилий Сергей», «комбат Стульник, куренной атаман» или «конунг Хавн Торнсен, ротный»...

Но самое главное — мы с Упырём наконец-то обозначились с объёмом информации, которую собирались обрушить на головы будущих участников военного совета.

Суть наших с Данилой Петровичем разногласий заключалась в следующем... Я, в отличие от него, полагал, что в сложившихся условиях излишний доступ к информации — это всё равно, что несанкционированный доступ к боеприпасам и продовольствию. Особенно, когда нет уверенности не только в чьих-то индивидуальных реакциях, но и в будущем решении Совета в целом. Упырь же, на первых порах, ратовал за то, чтобы абсолютно ВСЕ узнали абсолютно ВСЁ.

Мне с превеликим трудом, но удалось убедить его, что в нашей сложной ситуации знания — это именно ВСЁ, но абсолютно НЕ ДЛЯ ВСЕХ. Знание — сила. Сила знания — пресловутое оружие победы.

Я рассказал ему о том, чего пока не знал даже он. Не знал, когда слушал речугу, которую толканул Фэсх Оэн. И потому Упырь не понял, когда «чёрный» в витиеватой форме, общими словами, намекал на главную причину вмешательства локосиан в нашу историю.

И слава богу, что Данила тогда не понял этого.

Мне самому рассказала Амрина, и сделала она это в предпоследний день своего пребывания в нашем лагере. Оказалось, что идея гладиаторских битв на потребу пресыщенной локосианской публики возникла, как вторичный продукт. Просто определённые круги руководства планеты решили, что Для достижения цели необходим комплекс средств, в том числе игра на низменных чувствах рядовых членов общества.

Это позволило сдвинуть изнеженных, развращённых отсутствием войн локосиан в необходимом направлении. Появилась возможность привлекать их к участию в Проекте. «Добровольцам из народа» раздавались самые различные роли, необходимые для постановки этого Спектакля. При этом можно было не афишировать главную цель... А она-то заключалась в том, что постановщики вовсе не добивались реализации зрелища наших смертей как таковых.

Не это было самоцелью!

«Режиссёрам» нужны были не просто умирающие бойцы...

Требовались бойцы, умирающие во имя победы.

Солдаты, вначале побеждающие собственные слабости, затем любого, сколь угодно сильного, врага.

Воины. Настоящие. Непримиримые.

Презирающие смерть.

Именно такие герои понадобились Локосу. Понадобились донельзя. Для защиты мира от некоего невероятно могущественного врага, наступавшего на Локос из необозримых глубин Космоса... В этом месте своего рассказа Амрина замолчала. И как я ни пытался узнать, что это за враг весь из себя крутой, — продолжала молчать. Несмотря на все мои расспросы. Я даже не понял тогда — она ответа не знала или же просто не хотела говорить мне, до срока. И не стал добиваться, решив: придёт время, сама скажет.

Кто же знал тогда, что время наше УЖЕ УШЛО...

Данилу я убедил не разглашать на грядущем Совете истинных причин всей этой сумбурной «гладиаторско-наёмнической» катавасии. Уж лучше эксплуатировать тему всеобщего возмущения по поводу использования нас в качестве «мяса». Это было беспроигрышно. Это порождало ярость и решимость МСТИТЬ. В ином же варианте — могли появиться мысли, оправдывающие ЧУЖИХ, локосиан, по сути поставленных Вселенной перед сакраментальным выбором: быть или не быть.

Да, «миролюбивые» инопланетяне, надо сказать, «несколько опрометчиво» выбрали анонимные методы поиска союзников, «не подумавши» избрали методу ведения войны чужой кровью... но отмазка* у них железная, что да то да. Не наше дело сейчас разбираться, как их цивилизация вообще ухитрилась уцелеть на протяжении долгих тысячелетий, лишившись такого мощного фактора форсирования прогресса, как война...

Нам бы ВЫБРАТЬСЯ из дерьма, в которое нас окунули по макушку.

Данила Петрович, взвесив всё, — согласился. Умный мужик.

Не то слово!

И день этот — настал.

Наверное, если бы я даже когда-нибудь обкурился «травой» вусмерть и, обложившись, как фараон в своей гробнице-пирамиде, уймой кирпичиков исторических книг, начал регистрировать в сознании «приходы глюков» — это было бы далеко НЕ ТО.

Подобный эксперимент был бы всего лишь жалким подобием НАСТОЯЩЕГО ПРИХОДА. Как перелистывание чёрно-белых комиксов по сравнению с просмотром в огромном кинозале блокбастера, стремительно растаскивающего внимание единовременно по разным углам экрана.

Настоящий приход состоялся — здесь и сейчас! — именно на этой огромной лесной поляне, где некогда мы с Упырём делали обход костров. Передо мной встала в полный рост, цвет, вкус, запах и формат — ЭЛИТА ВОЕННОЙ ИСТОРИИ моей планеты!.. Не-е-ет, я именно обкурился, как самый распоследний неуправляемый двоечник — заснул на последней парте в пустом кабинете истории и, заметив это, известные полководцы на портретах ожили. Сошли с них и, не обратив никакого внимания на спящего школьника, принялись обсуждать то, РАДИ ЧЕГО, СОБСТВЕННО...

Они прибывали без излишней помпезности. Как водится, в дорожной пыли. И, проникшись ответственностью момента, требовали не почестей (хотя могли бы, и по праву заслужили!), но в первую очередь — реального дела.

Что меня несказанно удивило и порадовало...

Похоже, главный критерий отличия воистину великих Людей от мнимо-великих заключается в том, что избранное ДЕЛО для них — всегда стоит номером первым в списке составляющих смысла жизни.

При всём желании, у нас не было возможности соблюсти Протокол встреч на самом высшем уровне. Отсутствовали столы и трибуны, предназначенные для официоза. Не было государственных флагов, штандартов и боевых знамён. А тем более — отсутствовали таблички с именами, фамилиями и чинами собравшихся. Их заменяли адъютанты, которые по мере прибытия громко представляли своих повелителей и командиров...

Но я практически всех узнал ещё до того, как их объявили. По общему виду. По обмундированию или же доспехам. По поведению. И... по бурным всплескам чувств, которые откликались на появление в поле зрения очередного полководца. Это напоминало увлекательную викторину; я внутри себя отвечал на вопросы Антила, и внутри же — радовался удачным ответам.

ВЕЛИКИЕ ПОЛКОВОДЦЫ один за другим входили в моё Сегодня, проходили по подиуму моего сознания и невозмутимо рассаживались в моей памяти.

...Потрясатель Вселенной Чингисхан в синем атласном халате, по которому полз вышитый золотом дракон. Рядом неотступно следовал верный темник и мой побратим Хасанбек в полном панцирном доспехе. Этих двоих, конечно, я уже знал в лицо. (И не только.)

...Величайший римлянин Гай Юлий Цезарь. Жилистый и крепкий. С жёсткими чертами лица и стальными глазами. Его размашистая поступь и гордый взгляд совершенно не вязались с серым солдатским плащом, в который он был облачён. Правда, потом я разобрал, что плащ просто наброшен на золотую лорику. Голова с вьющимися короткими волосами была непокрыта — золотой шлем, украшенный пышным красным султаном, он держал в руке у пояса.

...Невысокий полнеющий человек с одутловатым лицом, в шинели из тонкого дорогого сукна и с золотыми пуговицами. Чёрная, знаменитая не весь мир треуголка. Французский император Наполеон... Или же «Бонопартий», как его называл Митрич.

...Древнеславянский князь Святослав. Гибкий и подвижный как леопард. Широкий в кости. Моего роста. Длинные усы. Полностью обритая голова со змеевидным оселедцем, спадавшим за ухо. Кольчуга с подолом до середины бедра.

...Царь Леонид. Рослый и мощный. Чернобородый. В знаменитом красном спартанском плаще, поножах и льняном панцире, усиленном серебряными пластинами.

...Маршал Советского Союза Жуков! Вот это да! Георгий Константинович, собственной персоной! В чёрном кожаном реглане поверх мундира. Увесистая фигура. Жёсткое малоподвижное лицо. И холодная властная сила, расходящаяся от него во все стороны, подобная незаметному сквозняку, который чувствуешь даже спиной сквозь все одёжки.

...Подвижный волевой юноша. Гордо вскинутая голова постоянно чуть повёрнута вправо. Светлые глаза, в которых бьётся неукротимый огонь. Русые вьющиеся волосы. Белая туника. Поверх неё матерчатый панцирь с многочисленными металлическими бляхами. По центру панциря красуется массивная защитная пластина из золота, с изображением головы оскаленного льва. Александр Македонский! Кумир моей юности... Его адъютант нёс золотой двурогий шлем с пластиной-забралом. «Искандер Двурогий». Так величали Александра из-за этого шлема...

Тщедушный Суворов Александр Васильевич... и протеже его, дородный Кутузов Михайла Илларионыч... Учитель явственно доволен, что способный ученик тоже здесь.

Мимо меня шествовали триумфаторы древности. Грозные завоеватели средневековья. И увенчанные славой побед полководцы недавнего прошлого.

Адмирал Нельсон... Генерал Роммель... Наркомвоен Фрунзе... Герцог Мальборо... Император Карл... Паша Усманбей... Генерал и президент Грант... Атаман Ермак Тимофеевич... Генерал-майор Клаузевиц... Князь Александр Невский... Вождь Джеронимо... Вице-адмирал Макаров... Маршал Тухачевский... Полковник Мокензе...

ГЕНИИ ВОЙНЫ всё появлялись и появлялись.

А я всё не мог поверить в реальность происходящего...

Не узнал я лишь троих. Первый был диковатого вида парень с хищным лицом, глаза его полыхали неукротимым взором. Тело защищал ламеллярный доспех — железные чешуйки, нашитые на кожаную основу. Голову венчал кованый шлем с толстым султаном из лошадиного хвоста... Оказалось — Аттила, предводитель безжалостных гуннов! Гроза Азии и Европы... Второй — простоватого вида мужчина в расцвете лет, в кожаных доспехах и коричневой шерстяной накидке. Мускулистое загорелое тело. Вьющаяся чёрная борода. Ростом пониже меня сантиметров на десять. Его щеку перечёркивала толстая светлая полоса — шрам от удара клинком. Я бы никогда в жизни не додумался, что именно так выглядит... смертельный враг Великого Рима — Ганнибал, сын Гамилькара, карфагенского повелителя. Третьего же — я не то чтобы не узнал... Одеяние этого воина вызывало устойчивую знакомую ассоциацию, а внешность — длинные вислые усы и легендарный «хохол» на бритой голове — не оставляла сомнений: запорожский козак! Оказалось — собственной персоной гетьман Петро Конашевич-Сагайдачный, спасший Европу от завоевания турками. Реально — был такой критический момент в семнадцатом веке, когда христианская цивилизация вполне могла очутиться в тени зелёного знамени ислама. И войско под предводительством этого вот лихого вояки фактически отвело страшную угрозу от европейцев, в то время как союзники, все как один, дрогнули, спасовали и отступили. В те времена не было в мире воинов лучших, чем запорожские козаки...

Когда все военачальники, которых локосиане успели, инсценировав их гибель, экспроприировать из нашей истории, расселись на крепких, специально сколоченных скамьях, когда улеглось возбуждение встречи (особенно колоритно выглядели очные знакомства бывших заклятых врагов), — день уже вошёл в зону сумерек. Упырь распорядился зажечь костры и вышел на середину площадки.

Он взял на себя наиболее сложную задачу: довести до общего сведения информацию об истинных размерах проблемы, с которой столкнулись мы все. Пускай каждый из нас — в большей или меньшей степени, — но все до единого...

Я поначалу даже не узнал его хриплый, от волнения исказившийся голос.

— О великие из великих! Я не имею возможности оказывать каждому из вас почести, которых вы действительно заслуживаете... Я могу лишь заверить, что бесконечно благодарен всем вам за то, что откликнулись на призыв. Но не буду тратить попусту драгоценное время. Скажу главное... Как и вы все, я однажды попался на увещевания вербовщиков и превратился в наёмника. И неважно, что именно они мне говорили, и почему я им поверил... Неважно, что они говорили вам, соблазняя возможностью отправиться в вечный военный поход... Сегодня важным является только то, что я здесь! Так же, как и вы. Зовут меня Данила Петрович Ерёмин. Свои кличут — Упырь... Я, как и вы все, воевал здесь, согласно поставленным боевым задачам и сообразно ситуациям. А после того, как почти весь личный состав моего батальона полёг, я с остатками своих людей создал в этом лесу своеобразную лесную комендатуру. И принялся останавливать всех военных, что шатались вокруг, отстав от своих подразделений... Что же успели мы за это время? Я думаю, немало! Мы сделали первые, самые нелёгкие, шаги. Собрали из разрознённых групп и солдат, отбившихся от своих отрядов, боевое подразделение. Сформировали костяк Армии Сопротивления. Мы сумели понять, кто наш истинный враг, и даже захватили у него действующий... выход отсюда. То есть мы контролируем ворота... А потом — призвали к объединению все отряды, передвигающиеся бесцельно по этому миру и воюющие друг с другом по указке коварного врага. Мы даже успели принять первый бой с Чужаками. И победили! Теперь черёд следующего этапа. Создание из нашего хаотического и неповоротливого формирования настоящей, мощной и подвижной армии. Назовём её... Земной Ударной Армией! Первой! Потому теперь я обращаюсь к вам, и предлагаю объединиться и свершить то, что нам, разбитым на части, до сих пор было не по силам.

Упырь замолк и шумно перевёл дыхание. Сделал ощутимую паузу. И сразу же перешёл к шокирующим известиям. Он поведал собравшимся, что на самом деле их настоящими врагами являются инопланетяне! «То есть не просто пришлые, а совершенно ЧУЖИЕ, если кто из товарищей древних не понял...» И ещё, сразил Данила собравшихся самым убойным фактом: все наши, кого завербовали, находятся нынче не в дальнем неведомом краю, а за тридевять парсеков от родной Земли («родимой сторонушки»), на особой планете Экс, принадлежащей цивилизации («ну, вроде империи») по названию Локос. «Другими словами, мы сейчас на одной из таких вот звёздочек!» Он красноречиво ткнул пальцем в воображаемый участок на вечернем небе, где уже проклюнулось несколько ранних звёзд...

Командующие армий, собравшиеся на Совет, встретили эти известия по-разному. Александр Македонский, молодой и импульсивный, вскинулся, словно от обиды. Жуков помрачнел, но позволил губам сложиться в подобие ухмылки. Святослав непонимающе уставился на Данилу...

Но когда Упырь объяснил всем, что земляне здесь, по сути, являются гладиаторами — выдержка оставила Великих... Начались гневные выкрики. Но Данила, не обращая внимания на перепалку и самоповторы в речи, принялся подробно разжёвывать, втолковывать полководцам, что иномиряне воссоздают в реальности чудовищно искажённую и многократно увеличенную в масштабе, но банальную идею гладиаторских боев, взятых из глубин земной истории. Самой что ни на есть НАШЕЙ.

По большому счёту, локосиане просто запихнули наёмников на громадную арену и на ней моделируют («ну, вроде подражают») сплошную цепь войн, из которых («Факт!») состоит история земного человечества.

ТАКИЕ ДЕЛА.

И когда суть объяснения более-менее дошла до всех, начались настоящие дебаты с пеной у рта. Полководцы вошли в раж! Да ещё какой! Они требовали крови виновных. Особенно лютовал Цезарь. «Это меня-то в гладиаторы?! МЕНЯ?!! — Его голос напоминал рычание. — Я им покажу выходи в ливень и ничего не бойся!» Но никто никого не слушал. Все мгновенно вспомнили те слова, которые именно им говорили в своё время «вербовщики»... Только Чингисхан и Жуков сидели молча, словно окаменев.

Потом, когда победоносные командиры выплеснули свой гнев, настал мой черёд.

По знаку Упыря я вышел на середину освещённой кострами поляны. Вышел в снаряжении вражеского пехотинца. Собравшиеся сначала дёрнулись при виде чёрного шлема, похватались за рукояти мечей и пистолетов... но сообразили, что к чему, и несколько успокоились.

Ненадолго.

...В самый первый вечер, когда мы остались с Амриной наедине, ещё во время нашего марш-броска к лагерю Упырёва воинства, я настоял на удовлетворении своего любопытства. Подавляющее большинство мужчин может считать меня полным извращенцем (Антил относит себя к нему), но... моё любопытство не касалось её тела.

Основным объектом интереса было это непонятное, «демоническое» оружие. Я выпытал практически всё. Даже поэтапно отработал все движения, необходимые для боевого применения излучателя, И вот теперь я, в качестве единственного специалиста по вражеской спецтехнике, держал слово перед Советом великих полководцев.

— Уважаемые командующие! Я хочу представить вашему вниманию угрозу, с которой в ближайшее время столкнётся каждое подразделение, примкнувшее к Объединённой Армии. Для кого-то это пока лишь просто несерьёзная штуковина в виде металлической палки с раструбом на конце, да ещё и с целым ворохом проводов. Но, смею вас заверить, это в корне неверное впечатление. В моих руках — основное тактическое оружие солдат Локоса. Именно этими штуками первый десант локосиан обратил в бегство добрую половину доселе непобедимого Чёрного тумена Чингисхана! И в этом нет ни малейшей вины доблестных монгольских гвардейцев. Ведь они даже не представляли, чего можно ожидать от пехоты чёрных «демонов»... Я хочу объяснить вам в общих чертах, как действует это поистине дьявольское оружие. Вот шлем со сплошным прозрачным забралом, изготовленный из прочнейшего, неведомого нам материала... Многие восприняли его, как часть защитного доспеха. На самом деле, основная функция этого устройства — извлечение из человеческого мозга особых импульсов. Они определяются как нечто комплексное, включающее в себя боевую ярость, враждебность, агрессию... Окрашенные подобным образом эмоциональные всплески присущи, в принципе, каждому индивидууму, но наиболее ярко выражены в истинных Воинах, особенно в минуты наивысшего боевого возбуждения или даже, если хотите, боевого транса. Для выполнения этой задачи — внутри шлема имеются мозаичные группы датчиков, размещённые в мягкой и одновременно упругой полусфере. Эта полусфера плотно прилегает к голове воина, выполняя помимо прочего и функцию защиты от ударов. Извлечённые боевые импульсы по специальным проводникам поступают в блок-концентратор. Вот он... С виду обычный заплечный ранец. Именно здесь аккумулируется для последующих разрядов энергия сокрушительной боевой ярости. Этот блок служит как бы магазином с боеприпасами, в обычном понимании. Далее накопленная боевая энергия, опять-таки по специальным проводникам, поступает в систему, предназначенную для поражения живой силы противника...

Моя более чем специфическая аудитория слушала, затаив дыхание, в полнейшем молчании. Подозреваю — многие из военачальников мало что поняли из деталей моего рассказа (хотя всепланетный «толмач», связующий наши разумы, наверняка мою речь переводил в наиболее адекватной для каждого слушателя форме... и что бы мы без него делали?!), а некоторые из них практически ничего не поняли... уж больно велик был разрыв между эпохами. Но я всё же надеялся, что основную суть улавливает даже предводитель доисторических кочевников (какому вояке не хочется пощупать новое оружие!), и героически завершил свою непростую лекцию. В первую очередь — я старался для тех, кто способен был хотя бы понять, о чём, собственно, ведётся речь.

— Таким образом, как вы видите, — овеществлённая, материализованная ненависть, или же БОЕВАЯ ЯРОСТЬ, увеличенная многократно, превращается во вполне реальную убойную силу. И в этом воплощении — импульсно выплёскивается на врага посредством излучателя... — Я поднял вверх упомянутую «штуковину». — Вот из этой трубы с... концевым рассеивателем. Прицельные приспособления как таковые — отсутствуют. И это вполне объяснимо — ведь стрельба преимущественно ведётся по группам целей, а не по одиночным. Если говорить об эффективности этого оружия — выскажу пару соображений. На первых порах — эффект потрясающий! В дальнейшем же стоит использовать его только в сочетании с нашим стрелковым, в частности, огнестрельным оружием... На сегодняшний день у нас в распоряжении находятся семь единиц излучателей боевой ярости на охраняемом узловом терминале, и девяносто две единицы из числа захваченных при разгроме вражеского десанта, непосредственно в базовом лагере. Указывая точное число, я имею в виду только полностью работоспособные экземпляры...

После этого я попытался объяснить собравшимся, что именно ощущают люди, подвергшиеся воздействию вражеских боевых излучателей. И опять, судя по выражениям лиц, в полном объёме суть уловили далеко не все присутствующие...

День угас. Костры вовсю трещали, сжирая толстые ветви. А мы всё никак не могли приступить к заключительной части — выработке и вынесению решений Военного Совета... Собрания исторических личностей невозможного в принципе, но вот ведь — совершенно реального! Видимо, правы философы, утверждающие, что рано или поздно, либо там, либо тут, но во Вселенной возможно абсолютно всё, до чего способно «дотянуться» наше воображение.

После ответственнейшего выступления перед военными гениями у меня, похоже, начался пиковый перегруз, от избытка эмоций. И организм принялся вовсю защищаться. В голову вполз какой-то спасительный шум. Я словно просматривал немое историческое кино, в котором спорили друг с другом известнейшие полководцы. Я наблюдал «из зала», как они потрясали руками и гримасничали, придавая своим словам значимость... Лишь некоторые фразы всё же пробивались в моё до предела изнурённое сознание.

— Основа временно побеждённых армий действительно зачастую воскрешается из сил сопротивления... — это веско ронял слова Георгий Константинович.

— Мы уже на деле показали инопланетным уродам характерное земное свойство — забывать взаимные распри, когда наших бьют! Так давайте же теперь разовьём первый успех! — это, несомненно, Упырь.

«Где ты, моя принцесса! Ты бы посмотрела на сегодняшний форум! Куда там вашему кулуарному Совету Трёх... Разность масштабов!» — это я успевал беседовать то ли сам с собой, то ли с тенью Амрины.

— Как вы себе представляете общее управление столь огромными, а главное, столь различными меж собой войсками? — это царь Леонид.

— В чём заключены ближайшие, конкретные цели формируемой армии? — похоже, этот вопрос слетел с уст Ганнибала...

Новая объединённая военная МОЩЬ землян рождалась на моих глазах. Именно здесь и сейчас.

Наиболее оживлённое обсуждение вызвал вопрос о создании объединённого командования и, само собой, он занял львиную долю времени. Вернее, волновало не само создание некоей военной коллегии, призванной совместно руководить боевыми операциями объединённых сил сопротивления. Да и что тут было создавать? Все присутствующие полководцы вошли в коллегию полным составом, после чисто символических вопросов-ответов о согласии.

Самым щепетильным моментом, ЕСТЕСТВЕННО, оказалась проблема лидерства.

КТО возглавит этот коллегиальный орган управления?!

В любой армии — верховным главнокомандующим может быть только ЕДИНСТВЕННЫЙ командир. При сколь угодно многочисленных членах Военного Совета.

После мучительных споров было решено: в данной ситуации имеет смысл пока что остановиться на выборе ВРЕМЕННОГО командующего Первой Земной Армии. Причём желательно, чтобы военачальник был представителем как можно более «поздней» исторической эпохи. Иначе он не сумеет адекватно воспринимать потенциальные возможности и боевые действия врага, обладавшего всеми достижениями технологически более развитой цивилизации грядущего.

Военных из грядущих веков среди нас не наблюдалось — я и вправду был едва ли не самым «поздним» из собравшихся, — так что...

Как ни прикидывай — из всех присутствующих полководцев на эту должность идеально подходил только... Георгий Константинович Жуков. (Наверняка не думал не гадал опальный советский маршал, разгромивший фашизм, ГДЕ И КАК будут вновь востребованы его уникальный опыт и талант стратега...)

На том и порешили. После яростных споров, конечно!..

Затем утвердили и другие временные должности. В том числе те две, которые я и Упырь загодя примеряли к себе. Соответственно — начальника управления спецопераций и начальника штаба. Хотя на должность начштаба имелись куда более высокопоставленные кандидаты, начиная с прусского теоретика и заканчивая красноармейским практиком, но мудрые военачальники рассудили по справедливости и воздали должное зачинателю объединения армий. На время, дескать, сгодится и этот русский младший офицер... А потом поглядим, как военная кампания развиваться будет. На войне как на войне — далеко загадывать бесполезно. Враг может спутать все расчёты.

Прочие Ожившие Портреты стали командирами Корпусов, для краткости поименованных соответственно их изначальной принадлежности: Македонский, Карфагенский, Славянский, Монгольский, Советский, Турецкий, и так далее.

Задним числом обсудили и памятное «Официальное предложение Семёрки», в котором нам предписывалось прекратить все боевые действия и подготовиться к переброске назад, на Землю, каждому — в свои временные и географические точки... Порадовало единодушие Совета, который гневно отторг предложение вернуть наше прошлое, осудил соблазн воспользоваться трусливой возможностью ретироваться и сделать вид, будто ничего и не было. Осознав ситуацию и включаясь в руководство совместными действиями, маршал Жуков резонно рассудил, что даже в случае честного выполнения обещания люди Земли никак не застрахованы от повторных игрищ с земной историей.

— А посему, — повысил суровый голос Георгий Константинович, — мы будем с ними не просто сражаться до победы на данной территории! Мы будем бить врага в его же логове!

С ним согласились...

Его уже начали слушать!

Цари и императоры, потомственные генералы и вожди, адмиралы и дворяне — готовы были исполнять приказания советского офицера... бывшего простого русского мужика. На войне как на войне — сначала надо победить, а уж после разбираться, кому больше медалей положено.

Лишь Данила Петрович, органично войдя в новую должность, резонно и конструктивно заметил:

— Но для этого надо бы сначала объединить все без исключения силы землян, заброшенных на эту планету. И решить проблему эффективной защиты от всех последующих карательных десантов инопланетян... А также проработать самый худший вариант — массированное вторжение вражеских сил с целью полной зачистки непокорной территории.

Все главные слова были произнесены. И расставлены все точки над всеми буквами.

Пришло время осознания.

Самая тяжёлая и трудная военная дорога, которую доведётся пройти земным воинам за всю историю человечества — ещё впереди.

Они стояли с непокрытыми головами. И отсветы пламени костров, долетая, плясали на поверхностях металлических доспехов. Пламя отражалось в глазах, где и без того метались воинственные огоньки. И всё чаще и чаще взгляды полководцев Земли устремлялись вверх — к мерцающим в необозримой вышине крохотным звёздам. И воинственные искры, как от разгоравшегося кострища, взлетали всё выше и выше, силясь дотянуться, поджечь и залить огнём незнаемых пока небесных обидчиков. Яростные негасимые искры, из которых мы сегодня сообща, всем миром, принялись раздувать беспощадное пламя.

Они стояли, объятые непреклонной, обретённой недавно, солидарной решимостью: ВОЕВАТЬ И ПОБЕДИТЬ. Цезарь. Жуков. Аттила. Чингисхан. Наполеон. Леонид. Александр. Ганнибал. Святослав. Хасанбек, Упырь...

И конечно же, российский офицер в десятом поколении Алексей Алексеевич Дымов. За которым я сейчас наблюдал глазами Антилексея, как бы со стороны.

Стояли молча. Думали каждый о своём, но — мысли каждого наверняка перекликались с общими думами... Пока один из нас не очнулся. Он резко выбросил вверх правую руку со сжатым кулаком. И тут же, глядя в тёмное небо, сделал резкий жест, словно втыкая отставленный большой палец в землю — жест, означавший в древности, что побеждённый гладиатор должен быть убит. По округе зычно разнёсся его хриплый яростный крик:

— СМЕРТЬ ЧУЖАКАМ!!!

И все мы, не колеблясь, громогласно ответили на призыв Цезаря:

— СМЁ-Е-Е-ЕРТЬ!!!

Эхо метнулось ввысь и почти сразу увязло в непроглядном мраке, окружавшем нашу поляну. А темнота, заслышав дерзкий вызов, приняла его на свой счёт и придвинулась вплотную. Казалось, вся бесконечная бездна Космоса с хищным интересом пыталась всмотреться в нас — в безрассудные песчинки, частицы земной почвы, осмелившиеся бросить вызов страшным обстоятельствам и злой судьбе.

А мы стояли, взявшись за руки, как стражи на порубежье, готовясь попрать все временные и пространственные рамки.

Готовясь сделать ШАГ...

Река Времени — та же пограничная река Рубикон, факт перехода которой сам по себе является объявлением войны. У нас не было Сегодня. То, что мы пытались прожить — было бесформенным суррогатом с дурным запахом. Это просто невозможно было прожить, да мы уже и не старались, осознав, в каком море зловонного дерьма находимся! Позади нас было Вчера, в которое нас пытались запихнуть, как скот в стойло. Оно пахло заманчиво, но... напрочь перечёркивало человеческое достоинство вообще и воинскую честь в частности. У нас оставалась единственная дорога — и вела она в Завтра. Но не в тот завтрашний день, который неизменно наступал, не оставляя выбора. У нас был выбор! И мы его совершили, избрав наиболее опасный, но самый желанный вариант.

Мы намеревались завоевать право на настоящее Завтра. В котором нам предстояло умереть в сражениях за будущее Земли... либо победить и успеть увидеть собственными глазами это будущее.

Ну, хотя бы его начало...

Мы подошли к берегу этой пограничной реки и даже отыскали брод.

Брод через Рубикон.

Оставалось сделать решающий, судьбоносный шаг. Первый.

ЧТОБЫ ПЕРЕЙТИ ЕГО...

Я бреду вслепую, как сомнамбула!

С затуманенным слезами взглядом и выжженной дотла душой. По дороге с обратным отсчётом шагов...

НЕ ДЛЯ ЗАПИСИ.

Я боюсь себе в том признаться, но очень похоже — мы зашли в тупик. И все эти дальнейшие... судорожные действия, совершаемые, чтобы исправить положение... уже приобретают все признаки преступления перед собственной расой. Не говоря уж о нарушении космических законов.

Но что толку взывать к разуму сильных нашего мира, уповать на позитивные помыслы во благо, если...

Если я сама не только запуталась, но уже попросту... не знаю, в какую сторону хочу идти дальше! Не сейчас, когда я набралась решимости и продолжаю движение прямо на вооружённых землян, охраняющих подступы к своему лагерю. Куда идти потом... когда неизбежно окажусь среди своих. Какие первые слова я скажу? Как посмотрю в глаза отцу? И о чём спрошу его?

Я специально не оставляю сейчас мнемо... Уверена — тот, кто намерен блефовать, не имеет права на запись истинных мыслей. Что бы ни думалось, потом оно обязательно будет истолковано превратно... Но мне очень важно, чтобы эти слова хотя бы просто прозвучали внутри меня. Выплеснулись. И остались здесь — на Эксе. Не утекли.

Я обращаюсь к вам, любимые! Мои мужчины... разделённые линией фронта... Я мысленно говорю с вами обоими, чтобы заглушить страх. Беседую, чтобы прогнать сомнения и не думать о надвигающемся Чёрном Мраке...

Я беседую...

...С ТОБОЙ, ПАПА...

Вскоре с пульта главного терминала тебе доложат о случившемся. И ты, бросив всё, наверняка реально примчишься на Экс. Увидишь меня в бессознательном состоянии... и в обмундировании бутафорского солдата Покоса. Я буду лежать, сжимая мёртвой хваткой оружие страха, с застывшей улыбкой на лице... Я специально буду улыбаться перед самыми выстрелами постовых, чтобы потом встретить тебя этой улыбкой.

Я не позволю им обвинять тебя в том, что твоя дочь — изменница. Тем более, после того, как догадалась, что это ты настоял... именно ты убедил остальных семиархов свернуть, прекратить то, что всё наше изнеженное человечество считает Проектом, способным защитить локосиан от Черноты! Ты... ценой дела своей жизни, ценой уничтожения лучшего творения твоего разума — пытаешься уберечь от гибели своё единственное дитя... И вместе со мной — жизни тысяч и тысяч людей. Это можно расценить только так... В любом другом случае семиархи никогда бы не санкционировали неслыханное преступление — трансляцию мнемо с имплантированным внушением...

Неужели ТЫ решился на это? Неужели убедил остальных? Неужели убедил их отказаться от намерения использовать лучших наёмников, выживших на гладиаторской арене? Отказаться от оружия, которое мы собирались использовать против неотвратимо надвигающейся Чёрной Смерти? Ради меня... Чтобы спасти мне жизнь и вернуть домой вместе с пленными.

Тем самым — угробить истинный ПРОЕКТ СПАСЕНИЯ, о существовании коего знают всего лишь две личности в этой Вселенной. Потерять единственный шанс, способный помочь нам не делать ставку на наёмные силы, а выявить свои собственные...

Ты, сотворивший дезинформацию, и Я— её носительница.

ДО-носительница...

Многократно обманувшая мужчину, которого люблю. Апофеоз лжи — для «проверки чувств» спровоцированное нападение насильника...

Как жить дальше, осознавая ЭТО?

КЕМ жить???

Ведь, по сути, единственная правда, слетавшая с моих уст в доверительных подчас разговорах с Аленьким — что ЛЮБЛЮ его.

Моя Правда.

Всё остальное — ТВОЯ специальная, предназначенная исключительно для земных ушей, ЛОЖЬ.

...И С ТОБОЙ, МОЙ ЗЕМЛЯНИН...

Я надеюсь — ты разберёшься во всём, ты не поверишь в моё «боевое безумие». Уверена — поймёшь, для чего я взяла неисправный излучатель, для чего иду напролом, прямо под спасительный выстрел... Только так я смогу создать себе алиби и ореол мученицы.

Пусть они думают, что я действовала осознанно... Героиня-разведчица. Очаровала одного из командиров землян. Выведала ценные сведения. И, как могла, отомстила за казнь наших пленных — сражалась, пока от непрерывной работы не вышло из строя оружие... Пусть думают. Я верю — ТЫ разберёшься, что к чему.

Я вновь и вновь мысленно кричу в перегруженное ненавистью небо Экса... Я ЛЮБЛЮ ТЕБЯ, мой жестокий и нежный Воин! Кричу напоследок и верю — хоть частица крика моей души долетит к тебе... Когда я стану жёстче — обязательно вернусь. Когда научусь не получать ожоги от вспышек твоей ярости... Когда окажусь в силах не тонуть в океане твоей нежности.

Кровавый дождь — не просчитанное и нежданное последствие «жалящей» проверки чувств — был уроком хорошим...

Более чем.

Именно потому, что в нашем устоявшемся, моноцветном мире давным-давно не осталось таких неоднозначных людей, мы были вынуждены искать среди вас... таких. Ты учил меня жить так, словно каждый день — последний. И ты же — цитировал своих предков. Они говорили: «Помирать собирайся, а рожь — сей!» Любящие стремятся поделиться с теми, кого любят, всем-всем-всем, чем обладают. И ты — поделился. Ты открыл для меня Другое Время... Оно течёт поперёк Пути и вымывает за одну ночь из души всё лишнее, налипшее за годы и годы. Ты называл его — Время Влюблённых и Сов... Ты показал мне, что Цвет Ночи — не обязательно синоним Смерти. И ты научил меня НЕ СДАВАТЬСЯ без боя. Спасибо тебе за это, мой любимый... Спасибо и ПРО...

...СТИ...

Видишь... Сердце НЕ позволило губам прошептать.

...ЩАЙ...

Значит, сердце верит — мы обязательно встретимся.

В Дороге не прощаются.

...Я иду по ней вперёд, на негнущихся ногах. Страх — это смертельная болезнь. Я больна...

Я продолжаю разваливаться на куски. Я распадаюсь. Стоит ли думать о Вечности? Стоит ли жить так, словно впереди Вечность, и отдавать все силы на бесконечный поход? Не бессмыслица ли — суд потомков? Может, и правда честнее: «После нас — хоть Вакуум!»

Хотя... этот вакуум, пожалуй, уже воцарился в моей голове.

Кажется, я начинаю понимать, что к чему... Чёрные звёзды сжирают пространство снаружи... Война — изнутри... Они не соперники... Они не союзники... Они просто уравновесили друг друга... А светлое — между ними, как прослойки, и они его...

Ого-о куда меня занесло... Я не только бреду, похоже, но и брежу.

...Ну вот, наконец-то пост! Вооружённые люди... Жаль, не додумала до конца... Они что-то кричат. Не забыть главное — УЛЫБАТЬСЯ! Сейчас-то и начнётся самое весёлое.

Улыбайся, дочка специального назначения! Улыбайся!

И крепче сожми своё оруж-ж-жи...

Так не просыпаются — так воскресают.

Снижаются бесплотным облачком над неподвижным телом. Зависают, опознав какие-то, известные лишь им самим, приметы. Оседают незримыми хлопьями. Долго-долго, целую вечность. Рассматривают со стороны и, наконец-то решившись, входят в это чужое, в общем-то, тело. Будто со смутными предчувствиями — отчий дом?! — заходят в совершенно незнакомое здание с заколоченными ставнями. И теряют остатки памяти, едва переступив порог. Но, в этом беспамятстве, всё же ощущают, что пришли в Своё. Или — в Себя.

Именно — приходят в Себя.

...Веки мгновенно среагировали на импульс-вскрик глаз — тотчас же захлопнулись. Но доза ослепительного света, как незваный гость, успела ворваться внутрь. Свет опрокинул и смял всё попавшееся на пути. Всё, что уже начало было оживать. Голова тут же откликнулась тупой болью. Женщине показалось — вся она состоит из огромной головы, заполненной едким веществом, разъедающим стенки. К тому же стенки эти трескались — безудержно, с ужасающим грохотом! — и грозили вот-вот развалиться на мелкие кусочки.

Руки? Ноги?

Что это такое?! Похоже, лежавшая пластом женщина просто не ведала об их существовании. Пока было только два ощущения. Одно — враждебное, ударившее яркой вспышкой. И другое — жертвенное, полыхнувшее в ответ острой болью. Женщина чувствовала себя вместилищем этой жестокой боли. А может, даже частью самой боли? Веки жгло огнём. Казалось, они уже расплавились и никогда больше не откроются! Быть бы панике, да спасительная тьма обволокла её чёрным бальзамом беспамятства.

Вторая попытка открыть глаза оказалась удачнее. Спустя время.

На этот раз белый неприятный свет не разбивал её голову на части. Хотя чувствительно и противно царапался внутри. Она ощущала себя слизистым тельцем глунши*, которую мироздание вознамерилось выскрести из уютной раковины.

Женщина болезненно поморщилась, пытаясь хоть что-нибудь припомнить. Сколько времени провела она в беспамятстве, во власти тьмы? Да и жива ли она на самом деле? Может, её просто перезаписали на новый бионоситель? Где ты, прошлая жизнь? Неужели вспыхнула, ударила, пронеслась и — естественно! — не оставила никаких воспоминаний...

Мысли оживали от света клубком сонных змей. Извивались. Расползались в разные стороны.

«Где я?»

«Больно-то как!»

Неподвижные глаза впитывали дневной свет. Набухали. Свечение, подобно жидкости в сообщающихся сосудах, наконец-то упокоилось единой субстанцией — и в сознании женщины, и в небольшом объёме помещения, где она лежала.

Зрачки понемногу входили в рабочий режим. Подрагивали, откликались на шевелящиеся тени, ползавшие по потолку. Ей показалось, что рядом...

— С боевым крещением тебя, Амрина. И... с возвращением.

Она дёрнулась на звук.

«Амрина?.. Кто это?.. Она?..»

«Где она находится? Кто говорит с ней?»

«Мужчина...»

Впрочем, лишь показалось, что дёрнулась; тело немного пошевелилось, не слушаясь волевых импульсов. Глаза, пытаясь выхватить взором обладателя голоса, метнулись вправо на звук, но тут же упёрлись, ударились о какой-то тёмный предел.

Боль! Разлилась по всей голове, как чёрная жидкость из опрокинутой чаши...

— Лежи-лежи... — торопливо добавил голос, оставаясь невидимым. — Теперь-то спешить некуда.

Где она слышала эту звучащую волну, несущую потрескавшиеся, как прибрежный мусор, слова?

«Отец?.. Не похоже...»

Мысли расползались, не слушаясь её. Сплетались в новые клубки.

— ...то... ты?.. — рот женщины, казалось, треснул пополам, неохотно выпустил слабые звуки.

— Да, это я. — Мужчина по-своему понял подобие слов.

— К-х-х... х-хто... ты? — через силу повторила она.

Мужчина вышел из сектора, недоступного её взору.

— Амрина... Ты действительно не узнаёшь меня?

Женщина скосила глаза, всмотрелась в силуэт человека, возникший неподалёку от неё.

Высокий рост. Худощавый. В возрасте. Лет примерно столько же, сколько и отцу. На голове заметная плешь, обрамлённая короткими волосами. Тёмными с проседью. Внимательные цепкие глаза. Таким дай волю — процарапаются внутрь. Сейчас же — смотрят с напряжённой заботой. Глубокие волевые морщины в уголках рта. Застывшая полоска губ. Ямочка на подбородке. Да это же...

Фэсх Оэн!

— Фэсх-х-х... к-х-х... — поперхнулась, не договорив.

— Молчи! Да, это я. Узнала... Только не волнуйся. Ты дома. Среди своих. На Локосе. Всё хорошо... Всё нормально. Ничего не надо. Не надо ничего пока рассказывать и объяснять... Просто слушай. Слушай, наша отчаянная... девочка...

Его голос начал стремительно слабеть. И с такой же скоростью тяжелела голова женщины. Слова, адресованные ей, трескались, всё больше напоминали пену, колыхавшуюся на язычках каждой приливной волны. Паузы между волнами всё увеличивались.

— Я только что видел твой излучатель. На нём же нет... такое впечатление... не всякий мужчина... Мы отомстим! Ты увидишь как... и пусть...

Несколько мгновений — и звук, исходящий от Фэсх Оэна, стал практически неразличим. Да и все звуки этого мира тоже... Амрина (ведь так её зовут, кажется?) смотрела на пожилого мужчину, беззвучно шевелящего губами. Терпеливо вслушивалась в тишину.

Но что это?! Голос ожил внутри! Он забрался в неё, и зазвучал с новой силой? Нет, это не Фэсх Оэн. Каждое слово отдельно билось в голове и рвалось наружу. Чеканно, словно продиктованно:

«Я. Бреду. Вслепую. Как. Сомнамбула! С затуманенным. Слезами. Взглядом. И выжженной. Дотла. Душой. По дороге. С обратным. Отсчётом. Шагов...»

«Во мне голос. Чей? Аленький... ты ли это? А вдруг?! Говори — я, в отличие от тебя, не боюсь посторонних „голосов“, звучащих в голове... Я привыкла к ним с детства... Говори, ну пожалуйста! Вытащи меня из этого марева... Аленький!»

Молчание. И давящая сила, стремящаяся смять голову, как бутон беззащитного цветка. Ей показалось — кости черепа понемногу поддаются, потрескивают.

Женщина болезненно поморщилась, закрыла глаза, пытаясь из последних сил сосредоточиться на внутренних ощущениях. Тщетно! Голос исчез, словно оборвалась незримая нить мнемо. Но при чём здесь тот, кого она назвала Аленьким? Она только сейчас осознала — голос был женским. И более того — это говорила ОНА... Наверняка она. Говорила что-то самой себе очень важное... Вернее — диктовала!

Значит — мнемо?! Именно. Впрочем, дальше и не будет ни звука — Амрина ощутимо почувствовала болезненный импульс: СТОП! «Жёсткий запрет на запись собственных мыслей». Чтобы не доведи... не прочитали те, кто сможет это сделать... Кто — «те»? Земляне? Они не в состоянии даже приблизиться к пониманию — где искать и что читать. Значит, СВОИ... Значит — ОТЕЦ... О чём же таком запретном она размышляла перед... Перед чем?

Значит — запрет на запись собственных размышлений. Однако — не может быть никаких ограничений на черновую автоматическую запись-запоминание изображения. Ни одна из корпораций, ведавших разработками в области мнемотехнологий, даже не планировала подобного на ближайшее будущее. Да и вряд ли это возможно в принципе. А коль так...

Амрина вложила остатки энергии в мысленный запрос, судорожным усилием вызывая из своего прошлого последние минуты перед беспамятством.

И вздрогнула. Крепко зажмурила и без того прикрытые веки. Пытаясь остановить видение, возникшее под ними. Она опять была ТАМ, откуда...

...всю округу заливает болезненно серый свет. На его фоне сверху плывут чёрные ломаные линии. Ветки деревьев! Она идёт по какому-то редколесью. Между стволами угадывается тропинка... Малозаметная полоска притоптанной травы. Почти прямая, лишь немного забирает вправо. Навстречу плывут растущие там и сям кусты, некоторые похожи на неведомых существ... В её руках боевой излучатель. Иногда она наводит его на приближающиеся кусты. Словно пытается уловить импульс возможной опасности... Кого ищет она в этом неприветливом месте? Что за странная игра-тренинг? Впрочем, на игру не похоже... Как не похоже и на реальные боевые действия. Она, скорее всего, просто идёт напролом по не знакомому лесу, не опасаясь последствий. И, должно быть, знает куда идёт... или знает, кого ищет?

Человек возникает внезапно. Картинка вздрагивает — напорное, был неожиданный окрик... Тёмная фигура вооружённого человека в угрожающей позе. Землянин! Уже близко — меньше десятка шагов...

Из замаскированного в кустах укрытия — вражеского блокпоста! — появляется ещё один автоматчик... Моментально изготавливается для стрельбы... Её не останавливают подобные приготовления. Только вперёд!

Злое небритое лицо ближнего постового. Безжалостные глаза... Шевелящиеся губы. Рука, дёргающая затвор пулевого автомата... Она двигается навстречу, не сбавляя шаг. И более того — направляет на него раструб излучателя.

Она больше не смотрит землянину в глаза — только на его оружие, только в маленькое чёрное отверстие подрагивающего ствола... Картинка её восприятия стремительно уменьшается. Сужается до поблескивающего кольца дульного среза. Внутри него — тьма... Неужели она, Амрина, целенаправленно стремится в эту тьму?! Вражеский ствол нацелен ей в грудь. Глаза постового — чуть выше чёрной дыры — сузились в щёлку. Ещё шаг. Яркие огоньки, вырываются из ствола... Очередь!.. Рывок, мгновенно переворачивающий всё вверх тормашками, и... мра-ак...

...Амрина застонала. Провалилась в вязкую трясину, смешанную из темноты и пустоты. Очнулась — почувствовала сухую прохладную ладонь на своём лице... С трудом открыла глаза, впуская внутрь дневной свет и сегодняшний день. И увидела совсем близко лицо человека, склонившегося над ней. Всё те же цепкие глаза, только встревоженные, смотрящие вопросительно.

На этот раз, несмотря на боль, продолжавшую блуждать внутри, женщина улыбнулась ему, как спасителю.

— Фэсх-х-х...

На этот раз она поняла, что — действительно находится среди своих. И вспомнила! Вспомнила ВСЁ...

И вновь зазвучал голос. Её голос.

«Ну вот, наконец-то пост! Вооружённые люди... Не забыть главное — УЛЫБАТЬСЯ! Сейчас-то и начнётся самое весёлое. Улыбайся, дочка специального назначения! Улыбайся!»

Должно быть, запрет на запись мыслей в последний момент был ею снят.

Она лежала с напряжённым лицом и — улыбалась.

А дальше был сон-марево...

Куда-то пропал Фэсх Оэн. Даже не вышел, а просто пошевелился и... исчез. Потом появился кто-то другой. Он взял её за руку. Увлёк, повёл за собою по сверкающему огнями бесконечному коридору. Его пальцы были сильными и тёплыми.

«Отец... Неужели ты?

Всемогущий, неустрашимый и справедливый. Не человек — БОГ! Так я думала в детстве...

Сильный и добрый. Смелый. Справедливый. Как минимум — полубог! Я была уверена в этом и доказывала подружкам, когда стала постарше.

Заботливый, любящий. Уважаемый соотечественниками. Герой своего народа и времени. Я знала это буквально недавно — за пару лет до Проекта...

Кто ты на самом деле? И кто ты для меня сейчас — после кровавых рос, покрывших травы планеты Экс?

Кто ты?! Кто?!»

Амрина спрашивала, кричала ему в затылок — он не оборачивался. Вопросы оставались без ответов. Тот, которого она считала своим отцом, всё сильнее сжимал её ладонь и убыстрял шаги. И огни от светильников на стенах коридора сливались в две горящие линии. И смыкались — там, далеко-далеко впереди.

У странного коридора не было потолка. Сразу над головами начиналось небо. Непроглядное чёрное небо, из толщи которого на них, как громадные хищные рыбы, опускались невидимые, но неотвратимые... ЧЁРНЫЕ ЗВЁЗДЫ!

Не убежать!!!

«Отец... Или кто ты? Отпусти! Куда ты меня тащишь?»

Пальцы разжались. Подрагивающая светящаяся линия распалась на отдельные светильники. Движение остановилось. Фигура, увлекавшая её за собой, медленно развернулась. На Амрину взглянули два серых озера. Поглотили её без остатка. И развеяли марево.

...А потом возникло, проступило лицо. И отступила тьма...

«Отец!»

— Ну, здравствуй, доч...ка. — Голос Инч Шуфс Инч Второго дрогнул, обмяк и тут же дёрнулся. — Не поднимайся! Тебе же нель...

Она, протестуя, затрясла головой: можно! Напряглась, отрывая лопатки от ложа, и тут же получила ощутимый внутренний укол в районе висков. Обессилено опустилась, брови умоляюще поползли вверх.

— Я же тебе говорю, не вставай!

Глаза Амрины набухли солёной влагой. Воздух стал колким. Вдох получился судорожным, и рука непроизвольно коснулась одеревеневшей шеи.

— Отец... — отслоилось сухое слово.

— Ну-ну, только не это... — он сделал два шага, отделявших его от дочери, склонился над ней и, как в детстве, осторожно вытер не успевшие пролиться слезинки. — Без сырости, Амринка. Ты же у нас теперь... Воин.

Она посмотрела в его глаза: не шутит ли? Похоже, нет.

— Воин, воин... Не смотри так. Эх, знал ли я, когда наряжал тебя в первые платьица, что однажды ты примеришь камуфляж... И это в нашем мире, где слово «солдат» ещё недавно было просто словом... Хотя... для Вселенной понятие «война» — родное дитя, а не приёмыш. И я всё больше склоняюсь к тому, что вся эта наша доктрина «цивилизации без насилия» не выдерживает испытания реальностью. Наверное, всё-таки, когда-то, давным-давно мы сделали поворот НЕ ТУДА, и за это будем наказаны Вселенной... — он болезненно поморщился, сделал над собой усилие, присел рядом с ней и улыбнулся. — Вот мы и встретились, дочь... Как бы там ни было, я рад.

— Блудная... дочь... Отец... ты прости... — язык опять её не слушался, фразы распадались на шероховатые слова. — Из меня получилась... плохая «подсадная утка». Я не оправдала твоих надежд... прости.

— Помолчи! О том, что получилось и как получилось — позже. — В голосе отца зазвенели металлические нотки. — Кстати, я знаю о... перипетиях твоего пребывания на Эксе намного больше, чем ты думаешь.

— Ты?! — её брови взметнулись вверх. — Ты... и меня сделал объектом наблюдения? Теперь я начинаю понимать причину частых вызовов Фэсха Оэна к тебе...

— Ну-у-у... — поморщился семиарх. — Ты не объект. А Фэсх Оэн достаточно плох в качестве наблюдателя. К тому же у него и без того хватало работы... Ну, конечно, между делом я спрашивал о тебе. Куда бы я годился, как Второй, если бы не знал до мелочей, ЧТО делается на полях сражений Экса... И куда был бы годен, как отец, не интересуйся я судьбой единственной дочери, которую сам же и послал к... чёрту на рога.

— Ты не посылал... Это я настояла.

— Правда? — дрогнули губы отца. — Хорошо, пусть будет так. Если ты в том уверена. У меня на этот счёт другое мнение.

Он поднялся, видимо, собираясь уходить.

— Отец, подожди... Ответь мне... Я по поводу той массовой трансляции мнемо с имплантированным внушением. «Мы вернём ваше Вчера!» Именно это событие я расценила, как команду «Возвращайся!».

Амрина напряжённо ощупывала каждую морщинку на родном лице, словно оттягивала миг, когда встретится взглядом с пронзительными стальными глазами Инч Шуфс Инч Второго. Подыскивала слова.

— Каждый в нашем мире знает, что это неслыханное преступление...

— Перед кем? — перебил отец; скривился в усмешке.

— Перед цивилизацией мира Локос. Но, надо понимать, ты как-то убедил Высшую Семёрку санкционировать это.

— А как насчёт того, что имплантированная трансляция не коснулась ни одного локосианина? А законы Локоса не распространяются на... инородцев. Да! Я убедил остальных семиархов, хотя и не всех... «пять к двум». И ты сама знаешь: любое решение Высшей Семёрки, уж коль оно состоялось, ЗАКОННО. А ещё ТЫ, единственная из всех скуффитов*, знаешь, что коллегиально Высшая семёрка может трансформировать любой закон и даже... решиться на иное толкование Запредельных Кшархов.

— Но, ведь это не что иное, как попытка сворачивания проекта «Вечная Война»?!

— Вот именно, — нахмурился Инч Шуфс Инч Второй. — Только ты... и сама видела, что попытка не удалась.

— Я по-прежнему ничего не понимаю. Ты решил уничтожить своё детище, важнейшее дело последних поколений... Проект. Неужели ты делал это ради того, чтобы спасти меня? Но... я не верю, что не было другого, более локального способа. А как же жизни тысяч и тысяч локосиан? В том числе и наши? Мы все на прицеле надвигающейся Тьмы... Ты уже не веришь, что земные наёмники могут остановить Чёрную Смерть? Теперь ты хочешь уничтожить их? Только потому, что эти марионетки осмелились перерезать твои нити и дерзнули играть самостоятельно? Играть собственную версию навязанной нами игры... Ты хочешь уничтожить их, хотя и не веришь, что они могут вторгнуться на Локос. Ты... забываешь об истинной вселенской угрозе... Что происходит, отец?

— Спасти тебя... Ради тебя, дочь, я сделал бы и не такое, но на этот раз я руководствовался другим... Уничтожить Проект? Не-ет! Только привести его в соответствие с изменившимися обстоятельствами. А они — ой, как изменились! Кстати, говоря с таким жаром о землянах на Эксе, тебя волновала судьба их всех или... одного из них? — Он жестом остановил её ответные слова. — Меня волнуют два момента. Скажи, насколько глубоко ты познала их психологию? И ещё... этот твой Дымов...

— Почему мой?! — она тут же осознала, что вопрос вылетел излишне поспешно.

— Вот именно — насколько он твой? Насколько ты чувствуешь его возможные реакции?

— ...

— Ты... часом не влюбилась, моя девочка? — неожиданно спросил он.

— Нет! Как можно любить этих... это... существо! — торопливо возразила Амрина, и тут же замялась, испытывая гадливое чувство, что опять предаёт своего любимого, открещивается от него. — Отец, они такие жестокие, ты не представляешь! Они... Для них убить так же просто, как... Их менталитет — непредсказуемая смесь мысленных импульсов и подсознательных реакций, главный компонент которых — готовность к насилию над другими живыми... и в то же время — боязнь насилия по отношению к себе. Ты не представляешь...

— Я пытаюсь это представить, девочка. Я должен это представлять до мелочей. Именно поэтому я и посылал тебя... со специальным заданием.

— С которым я не справилась.

— Напротив. Ты даже не подозреваешь, насколько успешно ты справилась!

— Утешаешь?

— Мне не надо этого делать, ты сильная и умная девочка. Хотя и натворила много такого, чего я даже не мог допустить. Скажи, например, для чего тебе понадобилось так воздействовать на этого несчастного самца по кличке Жало? И тебе ли твердить о законах, если ты сама вторглась в его мнемообъём?

— Как? Ты знаешь и это... Откуда?.. — растерянно прошептала Амрина. — Я не преступала мнемопредел. Я лишь воздействовала на уровне биоимпульсов...

— Дочка-дочка... Ты забываешь о моих возможностях. Неужели совсем забыла, что твой отец — вторая по статусу личность в мире? Хотя... можно ещё поспорить, кто является второй, а кто первой.

— Значит, всё-таки тотальный контроль. Может быть, ты и... мысли мои считываешь? — окаменело лицо Амрины.

— Ну что ты. Твой отец не преступник, а политик. Несмотря на то, что порою это — фактически одно и то же. Сама же сказала: на уровне биоимпульсов... Да, кстати, ты слышала что-нибудь о хроносомах?

— Ты не оговорился? Я слышала о хромосомах... — Амрина недоумённо уставилась на отца.

— В том-то и дело... Не оговорился. Пояснять сейчас ничего не буду, как и не буду долго мучить тебя своим визитом. Но ты запомни это слово.

— Отец, не говори так... какие муки...

— Именно мучить. — Его голос потяжелел. — Тебе НАДО отдохнуть. Скажу лишь... всё самое главное только начинается. И без тебя мне не выполнить задуманное. Так что — отдыхай. Через восемь дней — внеочередное заседание Высшей Семёрки, собираемое по праву «первой печати». Ты должна обязательно это видеть.

— А кто воспользовался этим исключительным правом?

— Я.

В сознание Амрины вползло нечто скользкое и холодное — предчувствие непоправимого.

— Но... ты же знаешь об ответственности за подобный поступок... — со страхом прошептала она.

— Поздно, доченька. Поздно думать о себе. Вселенская угроза ближе, чем мы думали. Чем Я думал... Поэтому я рад, что ты вернулась, но... расстроен, что ты вернулась раньше, чем нужно. Судя по медицинским тестам, завтра ты уже будешь на ногах. Восстанавливайся. Поговорим после заседания, дочка.

Отец прощально махнул рукой, быстро направился к выходу... но сбавил шаг. Остановился. Что-то его не отпускало. По лицу семиарха пробежала тень. Резче обозначились морщины, стремящиеся поймать в свою паутину серые глаза. Наконец Инч Шуфс Инч Второй решился.

— Амри... Если что... Ты помнишь наш тайник? Знаю, помнишь. Так вот, если со мной что-то случится. Первое, что ты сделаешь, когда будешь наедине прощаться с телом — войдёшь в мою память и впитаешь всё то, что предназначено тебе... Не перебивай! Я знаю, что говорю. Остальное сразу уничтожишь. Всю мою память. СОТРЁШЬ. Я знаю, что это тяжкое преступление, знаю. Просто, если это со мной случится — уже будет не до законов. Не до преступлений. А уж тем более — не до наказаний.

Амрина смотрела на отца расширенными глазами, боясь пошевелиться. Он снова подошёл, склонился над ней и прошептал:

— Кодовым воспоминанием будет такая последовательность... Слова, которые я сказал тебе перед отправкой на Экс. Там, возле транспортной камеры Главного Портала... и последние слова твоей матери.

Ладонь, в которой неведомо как вместе с силой уживалась нежность, опять смахнула с её глаз слезинки.

— Всё! — он решительно выпрямился. — До встречи через восемь дней. Мне нужно очень многое успеть.

Амрина смотрела на его удаляющуюся спину. Потом на дверь, за которой он скрылся. Потом просто в белое вздрагивающее пространство, сквозь непослушные капли солёной влаги. Капли переполняли, застилая взгляд. Избыток их скатывался по щекам, прокладывал блестящие мокрые дорожки.

Даже воину не зазорно плакать при мысли о том, что однажды придёт день, когда любимого ПАПЫ уже не будет среди живых.

ЧЁРНЫЙ день.

— Делайте ваши ставки, господа! — бесстрастный голос крупье, определённо, имел дьявольский тембр; планировал над зелёным сукном стола прямо в мои уши.

Я выжидал.

При этом старался не смотреть на его лицо. Иначе, уверен — хоть на миг, но выхватил бы взглядом незабываемую улыбку. Ту самую, что зловеще змеилась вниз по опущенным уголкам линии рта на лице Кусмэ Есуга...

«Стоп! При чём здесь Кусмэ Есуг?! Это герой совершенно не моего романа. Я слышал о нём от Хасанбека. А значит, впитал в себя набор эмоций и внутреннее знание темника. А значит — эта змеиная улыбка теперь, на ту бесконечность, покуда не перезагрузят память, поселилась в нашей общей с Хасаном душе. Как будто в ней недостаток подобного хлама! Моего же персонального беса звали иначе. Фэсх Оэн... Но, если перед глазами вот-вот проявится постылая улыбка никогда не виданного мною в реале Кусмэ Есуга, то... Значит ли это, что неподалёку объявился и вступил в контакт мой анда и сокармник, предводитель грозного Чёрного тумена — Хасанбек?.. Но ведь он сейчас должен быть далеко. Ох, как далеко!»

Я медлил, словно ждал чего-то, объясняющего всё сразу.

Отработанный жест-бросок крупье, и блестящий шарик метнулся навстречу раскрученному колесу рулетки.

Торопливые заказы. Азартные выкрики. И резюме.

— Ставки сделаны... Ставок больше нет.

Не успел!

Пришлось просто расслабить плечи и сомкнуть разошедшиеся было губы. Права пословица: слово — не воробей... Потому и не успело вылететь.

Крупье, стоило лишь о нём задуматься, — тут же вырос до вселенских форматов. Раздался вдаль, вглубь и вширь. Заклубился мглой гигантской туманности. Он уже без слов входил в моё естество, искушал из глубин космоса. Манипулировал моей жаждой рисковать. Колесом рулетки стала целая планета. Искусственная планета Экс, которую создали именно для подобных азартных игрищ.

Касательно шарика — им, скорее всего, был я. Блестящим, но, увы, — исполнителем. И поди знай — от чего больше зависел результат — от моей удачи или же от силы и точности чужого броска?

Я сплошь и рядом чувствовал эту незримую сильную руку, раз за разом прикладывавшуюся ко мне. Однако все попытки запомнить её жесты, объяснить их, и хоть что-то понять — заканчивались примерно одинаково: моё сознание натыкалось на непреодолимую стену, возведённую из того же воздуха, которым я дышал. Это напоминало силовое поле узлового терминала, не так давно захваченного нами...

«Полноте, шарик! Что за дерзость? Вам ли заглядываться на руку крупье?! Тем более что...»

«Очень трудно найти чёрного крупье в совершенно тёмном зале казино... Особенно, если его уже уволили».

Чуткий антипод Антил, как никто, заботился о моём психическом здоровье.

«Спасибо, дружище. Ты уже занялся ревизией учения Конфуция? — колко поблагодарил я и почувствовал, как неоконфуцианин расплылся в улыбке. — И всё-таки, почему Кусмэ Есуг? Как ни мусоль это ощущение — объяснение только одно. Откровение от Хасанбека! Неужели всё-таки духовный брат где-то рядом?»

Медленно кружилось колесо планеты Экс. Новый бросок — и я спешил ему навстречу — с заката на восход. Подпрыгивал на всех попадавшихся неровностях. Ударялся обо все выпуклости. И больше всего мечтал о судьбоносных впуклостях и покое.

— Делайте ваши ставки, господа!..

Нервы Алексея Алексеевича Дымова не выдержали.

— Душу на чёрное!!! — от моего крика всё живое в казино замерло.

— Ставки сделаны. Ставок больше нет.

— ...Дымыч, ты чего! Охренел?! — глаза Упыря блеснули в клубящейся туманности спасительными маяками-звёздочками. — Что это ты душой разбрасываешься? Избыток?

Я смахнул с себя наваждение. Осклабился. Провёл с силой ладонью по щетине на щеке.

«М-да, поистине, дай мыслям волю — утащат в виртуальность. Да ещё и загрузят по полной программе... К чёрту демо-версии!»

«Или демон-версии?!» — не преминул вякнуть Антил.

— Да хрен его знает, Данила. Накатило какое-то марево. Не поверишь — померещилось, что не с тобой сижу, а с судьбой в рулетку играю, да раз за разом по кусочку себя проигрываю.

— Марево, говоришь? А может, бледнолицые опять чего удумали, за ниточки свои хитрые дёргают, кукловоды долбанные. С них станется. Хотя... От усталости-то ещё и не такое померещится. Ну, как ни меркуй, а вовремя я тебя... Ладно, хватит разговоры разговаривать. — Упырь, подобно бродячему фокуснику, невесть откуда материализовал солдатскую флягу. — Есть у меня одно средство...

Следом возникли две видавшие виды кружки. Данила аккуратно поставил их на табуретку, служившую нам импровизированным столом. Споро разбулькал своё снадобье.

— Держи, игрок... Чтоб голова не качалась, да о душе, как о товаре, не думала. Отведай, подпол, нашего штрафбатского эликсира «Мольба на спирту».

Запах уже вполз в мои чуткие ноздри. Спиртяга! Вот только — с какими-то странными добавками.

— Отравить хочешь? Чего домешал-то?

— Да будто бы не за что травить... — усмехнулся Упырь. — Говорю ж, два компонента: спирт и мольба... Чтобы она — доза! — у жизни была не последней, а мы — у смерти не первыми. Каждый раз — не первыми... Давай, Дымыч, вздрогнули!

И я вздрогнул! Два коротких выдоха через паузу. Протяжные, обжигающие нутро, глотки. Жидкий прозрачный огонь обрушился внутрь. Ещё один длинный выдох, изгоняющий остатки воздуха, и только потом... Вдо-о-ох! Ох-х-х!!! До чего же хор-рошо-то!

— Ну во-от... — протянул мой собеседник удовлетворённо, и с грохотом обрушил пустую кружку на табуретку. — Сознание восстановлено.

Я не уверен, что после дозы этого эликсира вошёл в образ штрафбатовца, но спецназовец во мне действительно очнулся и подобрался.

Мы сидели вдвоём — Данила Петрович Ерёмин по прозванью Упырь и я. Новоиспечённые — начальник штаба Первой Земной Армии и начальник управления спецопераций, соответственно.

Ещё месяц назад я скользил смертоносной тенью-одиночкой по пересечённой местности, обрывая все ниточки жизней, что пересекали мой путь. Путь «Вечного Похода» — так называли свой проект два моих куратора и душеприказчика, два моих «резидента» — Фэсх Оэн и Тэфт Оллу... Как оказалось впоследствии — два инопланетянина!

Представители цивилизации с планеты Локос, вознамерившейся «в тёмную» использовать земных воинов всех времён и народов в качестве гладиаторов для решения собственных космических проблем. С каким размахом ШОУ было локосианами организовано! И надо отдать должное — всё было исполнено безупречно, и на первых порах практически всё удавалось... Сколько же мы, земляне, перебили друг друга на потребу и потеху незримых болельщиков!.. Эх, узнать бы эту горькую правду немного раньше...

А ещё год назад я — урождённый Алексей Алексеевич Дымов, подполковник российской армии и командир элитной группы специального назначения «Эпсилон» — был вполне доволен собой и своими ребятами, выполняя очередные задачи, поставленные высшим командованием и правительством страны. И наверху нами также были довольны... Пока в один из дней «икс» там не приняли решение: принести нас в жертву, зачищая грязные следы своей преступной внутренней политики. В ту пору я совсем не думал о чужих планетах и цивилизациях, не обращал внимания на звёзды. Только мимоходом — при ориентировании на местности, да во время бессонницы. Меня вполне устраивала фраза моего друга-поэта: «Звёзды — это вознёсшиеся души разбитых фонарей». Не более...

О себе и своём вспоминать не хотелось. Об Упыре же можно было сказать многое, даже на основании того, что я узнал о боевом побратиме за недолгое время нашего знакомств. Это был интереснейший типаж. Сын каторжанина. Красный командир, кавалерист. Преподаватель в военной академии, учёный-историк. Политзаключённый сталинских лагерей — «зэк» по кличке Упырь. Затем — командир штрафного батальона. Короче, «батяня» на все сто... Слуга «царю» — отец солдатам. И спец, и жрец, и жизнью игрец... Я только сейчас понял: вряд ли кто другой на его месте СМОГ бы ПРИДУМАТЬ такое: сплотить разрозненные группы воинов в эту самую «лесную интербригаду». Уникальное воинское соединение, с которого и начались силы земного сопротивления. Мне определённо повезло, что я встретил на своём пути этого удивительного человека — настоящего русского командира...

Мы сидели с Данилой в деревянной избушке. Той самой, где ещё пару недель назад я шептал на ушко своей Амрине бессвязные слова и смотрел на мерцающие огоньки свечи, отражавшиеся в её счастливых глазах.

Амри... Сколько же кануло с той поры в Лету, в эту загадочную реку Времени, которая берет истоки именно в днях, месяцах и годах нашей скоротечной жизни! Кануло... И в то же время — всё происшедшее продолжало стоять перед глазами, изводило меня мыслями и внутренними голосами.

Оно было во мне и со мной. Оно было частью меня.

Я сидел и по инерции слушал рассуждения Упыря. Кивал головой. Не теряя нити разговора, вставлял реплики, и всё же...

Моё сознание расширилось настолько, что я уже перестал помещаться здесь. Не только в этой избушке. Мне уже было мало места в сегодняшнем дне. Я устремлялся в будущее. Но большей частью, всё же, оседал в прошлое. Туманом. Пеплом на голову вчерашних дней, отпевавших нас, беспутных, опрометчиво канувших «в завтра». Падающим в чужой огород детским бумажным змеем. Беспомощным невесомым облаком. Рваными кусками дымящейся окровавленной плоти. И мысли мои были этой плоти под стать.

Я не фиксировал их, просто перебирал, как карточки в библиотечном каталоге.

«Осознание себя гладиатором... Тряпичной куклой в жестоких чужих руках...»

«Нежданная любовь... И потеря любимой... инопланетянки...»

«Война с представителями иной цивилизации...»

«Эх, чтоб ты был здоров и не кашлял, рекрут Вечного Похода!..»

Я листал СЕБЯ — дивную эксклюзивную книгу «Евангелие от Памяти». Единственную книгу на свете, в которой все описанные события до мельчайших нюансов адекватно переданы единственному читателю точно так, как было понято и прочувствовано автором.

Эх, Память-Память...

Память. Немыслимо глубокий колодец с тёмными зеркалами вместо стенок. На недоступном дне подрагивают блёстки-стёклышки. Только задумайся. Только перестань замечать окружающий мир и посмотри внутрь себя. Тут же — пробежит рябь по мнящейся воде. И жажда иллюзий со вчерашним напором подтолкнёт к самому краю. И рухнешь в эту пропасть. В самую гущу видений, оживших внутри колодца-калейдоскопа.

Я уже давно барахтаюсь в этой щемящей бездне. То ли тону, то ли падаю. Ненадолго зависаю. Выныриваю, делая судорожный глоток обжигающего нутро воздуха. И снова — накрывает с головой. И опять — падение...

«Бледноликие существа... Враги по разуму. Да-а, недооценил я вас, с самого начала. Скажете — самодостаточность чванливого спецназовца, уверившегося в собственной исключительности? Нет, скорее — исключительность самой ситуации».

...Вот я опять и опять — лежу на травяном ковре в неуютном, простреливаемом воображаемыми взглядами, перелеске. Я сердит и почти пуст. Во мне не осталось ни сил, ни желаний.

Я слышу свои собственные мысли. Интересно — способен ли человек ощутить ту черту, над которой произвольно занёс ногу, — черту собственного начинающегося сумасшествия?

Я вижу себя со стороны. Я стою у этой черты. Я слышу свои мысли.

«Два начальника на одного исполнителя — перебор. На одного „агента“ — сладкая парочка „резидентов“! Не слипнется ли?!»

Я только что расстался с обоими. Безо всякой притворной грусти. Жаль только — не насовсем.

Не давала покоя одна маленькая мерзкая деталька: мне ОПЯТЬ не удалось застать их врасплох!

Меня уже ждали, причём именно оттуда, откуда я крался. Невероятно! Ведь я специально значительно сместился в сторону, обошёл по большой дуге заключительный участок, и вышел к ним на тридцать пять градусов севернее.

Редколесье... Покачивающиеся от неспешного ветерка ветки. Шелест листьев. И эти — два опостылевших силуэта — из сна в сон, из воспоминания в воспоминание!

Меня уже ждали. Молча, терпеливо наблюдая приближение пятнистой фигурки. Так ждут, только зная наверняка. Именно тогда я окончательно уверовал в свою неприятную догадку, что предсказан «резидентами» с вероятностью в сто один процент. Нанесён на все карты сразу, мерцая крохотным движущимся светлячком. Просчитан, как лакомая сумма — многократно и вожделенно. И этот предсказатель, этот картограф и этот счетовод — един во всех лицах. Имя ему: «маячок». Непростой предмет с задатками простого «стукача». Оставалось только гадать, когда они умудрились всучить мне этого анонимного осведомителя?

«Ладно, покамест „не горит“. Только „постукивает“. И, кстати, покуда в мою пользу закладывает — исправно подтверждает полную лояльность командира группы „Эпсилон“. Прокладывает мои пути исповедимые на их контурных картах. Чтоб вас покрасили, господа бледнолицые! Хотя, конечно, можно плюнуть на охрану себя от окружающей среды и заняться поисками „стукачка“. Самозабвенно и не откладывая на завтра, с одержимостью бабуина при блошином шмоне. Да только ошибочка — не берут бабуинов в спецназ...»

— А хрен вам вместо горчицы! Не берут бабуинов в спецназ!.. — я выплеснулся в крик.

Мой неуютный мир, моё редколесье резко встряхнуло. Оси координат, похоже, пустились в перепляс. Всё задергалось, расплылось...

— Да что с тобой?! Дым! — Упырь уже не пытался проникнуть в меня словесно; ощутимо тряс, ухватив за плечи. — Если уж и спиртяга не помогает... То душу на кон ставишь, то от каких-то бабуинов открещиваешься? Будто тебе кто-то пополнение из обезьяньего питомника предлагает... Я вижу, курс лечения был выбран правильный, а вот дозы для эдакого лося — явно маловаты. Ничего, исправим промашку, Держи, спец!

Перед моим сузившимся взором возникла всё та же кружка. Исторгла из себя концентрирующий внимание запах.

— Давай, ЛёхЛёхыч. Разгоняй своих бабуинов.

И снова жидкий пламень объял нутро, и показался благом. Память отшатнулась. Будущее укутала пелена. Я снова возник в сегодняшнем дне, в котором, как выяснилось, — места хватало на всех. Но мысли по-прежнему переполняли. Посему и первые слова вылетели непроизвольно, даже для меня самого:

— Данила. Может, я чего запамятовал... А ну, припомни, где сейчас должен быть Монгольский корпус? По моим понятиям — не ближе, чем в девяти дневных переходах от Базы.

— В восьми. — Начальник штаба был явно на своём месте, думал не более пяти секунд. — Они должны были ещё потратить около суток на обнаружение и блокировку узлового терминала. Того, который твоя Амрина называла... А что такое?

— Да чувство у меня навязчивое, что Хасанбек где-то совсем рядом с нами сейчас обретается. Вот верь не верь, а я почти не сомневаюсь — скоро доложат о прибытии Чёрного темника. Больше ничего не знаю и не чувствую — сам он прибудет или же нет... к добру или к худу. Только то, что совсем рядом он от меня... от нас... Опять скажешь — кукловоды распоясались, без устали за ниточки дёргают?

Упырь бросил на меня долгий испытывающий взгляд — правая бровь поползла вверх, — но промолчал.

— Вижу, не веришь. А вот скажем... Если бы, и в самом деле, вскорости к нам на базу Хасанбек пожаловал... Что бы, по-твоему, могло его сюда вернуть раньше всех сроков? Ну, представь, смоделируй ситуацию. Вот если бы...

— Предлагаешь поиграть в «угадай то, чего нет»?

— А хоть бы и так.

Данила покачал задумчиво головой, помолчал, внимательно рассматривая меня. Наконец выдавил:

— Ладно, всё равно ведь не отстанешь... Или как минимум — сам об этом будешь думать, а значит меня в полуха слушать. Значица, так. Ежли и допустить экстренное возвращение части или всего Монгольского корпуса, то... либо с приятными вестями, либо с дурными. А так как на этой долбанной планете ничего приятного ждать нас не может, по определению... только с дурными. А на этот счёт у меня следующие варианты: неожиданное нападение превосходящих сил локосиан либо же смерть самого Чингисхана. Неважно — естественная либо насильственная. Вот так-то, брат.

— Благодарствую, за размышления вслух, Петрович. Я тоже примерно так думал — неоткуда нам добрых вестей ждать. А значит, будем готовиться к грустному... Что именно — сам темник и расскажет.

— Ну ты упрямый, Дым, спасу нет! — махнул на меня рукой начальник штаба. — Заладил... как долбодятел, в одну точку: «Хасанбек, Хасанбек...» Да откуда ему тут взяться?!

Может, он и был прав. Во всяком случае, в том, что хорошего нам ждать нечего — прав на сто один процент.

Когда рассеялась эйфория, нахлынувшая на нас после судьбоносного «учредительного собрания», на котором было решено объединиться в сводную армию; когда были организационно созданы структурные подразделения этой армии — пришла великая депрессия. Нужно было что-то делать, чтобы не терять время. Но ЧТО? И сколько у нас этого ВРЕМЕНИ?

Мы оказались в совершенно дурацкой ситуации — на нас никто не нападал!

Более того, было абсолютно неизвестно — нападёт ли кто в дальнейшем? Поди знай, какие мысли сегодня ползали в семи главных локосианских головах? О чём думала Высшая Семёрка Локоса? Может быть, на нас просто поставили крест, решив, что мы вымрем сами, одичаем и выродимся на пустой планете? А может, этот мнящийся покой — лишь последние часы перед местным «апокалипсисом по-локосиански»? С них станется...

Я уже ничуть не сомневался, что бледнолицые способны уничтожить даже своё дорогостоящее космическое имущество — целую искусственную планету Экс! — лишь бы угробить копошащуюся на ней инфекцию. Заразу, занесённую с Земли.

Мы были подобны объектам психиатрического исследования, которых сначала довели до состояния крайней ярости, а потом выпустили в огромный вольер, чтобы незримо фиксировать все реакции и вычислять мотивации.

Армия психов под присмотром вселенских психиатров!

Хоть бейся головой о планетарную ось, ежели таковую отыщешь. Или поливай почву бешеной пеной. И гадай — когда же явятся санитары с комплектом смирительных рубашек?..

Мы уже не воевали друг с другом. Но даже не догадывались, как дотянуться до далёкого врага, чтобы перегрызть ему глотку. А он к нам в гости, похоже, хоть и собирался, но явно не спешил.

Передышку в военных действиях мы заполнили лихорадочным поиском вариантов, ведущих к победе. И чем-то, пожалуй, напоминали Архимеда, древнего земного учёного, что заявил во всеуслышанье: «Дайте мне точку опоры, и я переверну Землю!»

Как ни странно — именно эта фраза вывела нашего начальника штаба из прострации...

Сегодня, на пятый день после объединительного совета. Упырь задумчиво произнёс:

— Дайте мне точку опоры... — О расцвел, как разноцветная иллюстрация к слову «Эврика». — Дымыч! Дай мне рычаг, и я переверну, на хрен, эту планету! К ёшкиной бабушке...

— Данила, ты часом не перегрелся? — я с интересом уставился на боевого товарища. — Какой из тебя Архимед? Давай выкладывай по-русски, можно даже матом. Я так понял — крышу, прохудившуюся над штабом, залатали? Теперь можно и мысли запускать да разводить?

— Едкий ты, ЛёхЛёхыч... А значит, верную погремуху мы тебе нацепили. Дым — он Дым и есть...

Дальше пошли в ход дружеские подначки. Перешли в незлые тумаки. И лишь когда эмоции схлынули, прозвучало:

— Дым, тебе не кажется, что мы представляем из себя не армию, а что-то типа банды? Скучковались. Выбрали ватажков. Покричали о победе мировой революции. И ходим важные, сами себе нравимся...

Я терпеливо ждал, пока он выговорится.

— А что вообще вокруг делается? Ведь даже в нашем поверхностном анализе ситуации: «мы теперь друг с другом не воюем, а враги не наступают!» — уже ошибка. Кто это сказал, что не воюем? Именно мы, может быть, и не воюем... А наши?! Откуда мы знаем, что творится «дальше, чем видно и слышно»? Сколько ещё земных отрядов всех эпох рыщет по этой чёртовой планете? Есть ли на Эксе материки и моря? Не находимся ли мы на огромном острове, изолированные, как зверюги злобные, ещё и водой, на всякий случай?.. И вообще — как выглядит география этого Экса? Существует он — учебник по географии Экса для военного класса — или нет?! И как им попользоваться, чтобы конспект написать?

— М-да, не вопросы у тебя, господин-товарищ Упырь, а осиновые колья в самое сердце. Хотя, колья будто бы не по твоему ведомству... а вовсе даже наоборот.

— Всё шутишь, — нахмурился Данила.

— Да какие уж тут шуточки. Просто — едкий как дым, сам же говорил. А вопросы твои — в самую точку. И потом, я ведь больше сам себя корю. Мог же, мог... выспросить у Амрины всё-всё...

— Ну, это тебе только кажется, что мог. — Усмехнулся невесело собеседник. — Ты ж, поди, не о том её спрашивать хотел в первую очередь. Да и верил, что времени у вас впереди — целая вечность, что надолго вместе... То-то.

«Ну, ты-то хоть этим утешениям не верь, спец липовый. Сам же знаешь, что лопухнулся... Или, скажешь, уже отменили нашу заповедь: „В каждом двуногом, движущемся с вражеской территории, видеть в первую очередь „языка“?“ — по живому резал меня на куски внутренний садист-расчленитель Антил.

«Да ладно тебе, — вяло отмахнулся я. — А ты сам-то где был? Меня изучал? Над диссертацией работал? О влиянии совести на коррекцию линии Судьбы? Лучше бы другую тему взял: „Любовь — сбой всех биологических инстинктов“. Или же вот ещё одна: „Стирание граней между влюблённым спецназовцем и обезьяной“, тоже шикарная.

— Да, Упырь Петрович, чуть было не запамятовал твой вопль. Что там насчёт точки опоры, а?! Ты уж поясни. А я обещаюсь помочь планету переворачивать. — В моих глазах опять запрыгали чёртики.

— А-а-а... спохватился? Так каждый и норовит — у ближнего идею украсть да за свою выдать. А идея, собственно, не нова. Я просто хотел на ней акцент поставить... ТЕРМИНАЛЫ! Вот главная задача, помимо дальнейшего объединения и передислокации.

Я уловил суть идеи ещё в самом начале его объяснений. Речь шла о том, что Амрина перед нашествием своих собратьев — «чёрных шлемов», во время вычисления возможного места высадки десанта, указала координаты двух замаскированных терминалов. В пылу отражения нашествия было недосуг уточнять, какое количество терминалов ещё известно Амрине, и где они находятся. Кстати, именно тот терминал, через который осуществлялось десантирование, и подлежал захвату силами Монгольского корпуса...

Помнится, Амрина ещё упоминала, что оба эти объекта находились в законсервированном состоянии, и не планировались для использования в обычном режиме. Это означало многое: и то, что локосиане готовились к своему проекту сверхсерьёзно, запасаясь впрок различными вариантами развития событий, и то, что они были в состоянии именно так и действовать — с головой, с размахом и с вариантами. Что они умнее, чем кажутся.

Вот идея Упыря и сводилась к следующему... То, что терминалы необходимо взять под контроль, было понятно и так. Именно они являлись многочисленными «рычагами», в трактовке Упыря-Архимеда. Но для того, чтобы, обладая желанием и знанием о том, КАК ставятся с ног на уши целые миры (в частности — мир Локос), можно было это сделать реально — для начала нужно найти «точку опоры». Или даже «многие точки опоры».

А для этого нужна была карта. Оперативная карта Экса! Её не могло не быть.

Находиться она могла лишь на терминалах...

— Слышь, Дымыч, я вот всё тебя спросить хочу, да как-то... — прервал мои размышления Данила. Но не досказал, замялся.

— Ты про Амрину?

— Да нет. Про будущее... Если оно у нас есть, конечно. — Упырь встал и подошёл к окну, опёрся о подоконник. — Давно уже меня этот вопрос беспокоит. Будто червяк в голове завёлся и копошится, копошится... Только боевые дела притихнут, увянут в лагерной жизни — он и оживает, червяк-то... Правда, странно всё это. Словно к цыганке обратился — погадай, мол, что за напасти меня ждут... Никогда, Дымыч, раньше меня своя участь не волновала. Веришь? Есть в этом что-то жуткое — наперёд судьбу узнать. Особенно, ежели страшное что ждёт. Изведёт ведь знание это раньше срока. Не жизнь будет, а... — Он махнул в сердцах рукой. Поднял на меня глаза. — Только я ж не за себя — за всех нас беспокоюсь.

— Червяк в голове — это серьёзно. Раз так — спрашивай, конечно. Что знаю — расскажу. — Я не удержался и хмыкнул. — А про цыганку ты это... хорошо сказал. Может, ещё и ручку позолотишь?

«Во жлобская натура! — восхитился язвительный Антил. — Ему, можно сказать, первый заказ поступил на нелёгкой стезе прорицателя, а он уже о гонорарах думает!»

«Цыть, моя недремлющая совесть! Чем подслушивать — лучше чувство юмора развивай».

— Только ты, Данила, уточни, что именно волнует. А то ведь будущее — оно безразмерное: от завтрашнего дня и до бесконечности...

— А-а, какая там бесконечность! Сколько на роду отмерено — вот и вся твоя вечность, всё твое будущее... А волнует вот что. Скажи, как оно с фрицем-то... долго валандаться будем? Вернее, как там — на Земле... без нас... долго ещё наши с фашистами воевать будут? Что у вас, Дымыч, на страницах истории... в скрижалях то бишь, о НАШЕЙ войне писано?

— Да так и пишут... примерно. Как оно, надеюсь, и было на самом деле. Победили мы, Данила... Вернее — ВЫ победили! Честь вам и поклон до самой матушки-земли, которая для многих — ох, для мно-о-о-огих! — сырой да неласковой оказалась. У тебя на календаре какой день был обозначен... на тот момент, когда вся эта хренотень гладиаторская для тебя началась?

— Ну, этот день я на всю жизнь запомнил. Восемнадцатого сентября тысяча девятьсот сорок третьего. Мы тогда срочный приказ получили — о переброске на другой фронт...

— Тогда ещё один день запомни. Девятое мая тысяча девятьсот сорок пятого... Тоже на всю жизнь. Если, конечно, дожить получится. В ночь на девятое фашисты полную капитуляцию подписали... И, между прочим, от Советского Союза на процедуре — не Сталин присутствовал. И документы не генералиссимус подписывал... Знаешь кто? Собственной персоной нынешний главнокомандующий наш! Георгий Константинович...

— Да ну?! — только-то и нашлось у него слов. — Значит, ещё целых полтора года кровушка лилась рекой... И Жуков?.. Капитуляцию?..

— Эх, Данила Петрович! Дружище ты мой боевой... Вот гляжу я на твою жилистую фигуру, жму крепкую руку и не могу представить тебя немощным да согбенным, с палочкой и трясущимися руками... А ведь именно такими видел я ваших... тех, кто несмотря ни на что, сумел выжить... Победителей. Довелось мне как-то смотреть видеорепортаж с последнего парада ветеранов Великой Отечественной войны. Парада последних ветеранов... Как раз в том году восемнадцать годков мне стукнуло. Совершеннолетие. А парад тот был 9 мая 2018 года... Я тогда впервые по-настоящему всё прочувствовал, дошло до каждой клеточки. Словно откровение. Смотрел глазами мужчины — будущего защитника и воина...

— А парад-то как выглядел?

— Помпезно с виду. Ну, ты ж знаешь, как у нас могут... Но не по себе было от этой напыщенности. Жутко по сути. Красиво, но бездушно он выглядел, Петрович. Три человека... Представь себе — всего три человека шли по огромной пустой Красной площади. Неверными шагами. Бесконечно долго. Невыносимо... И тысячи глаз со всех сторон. Сотни объективов. И тишина. Вязкая, неразбавленная ничем тишина... Они все трое дошли до самого Берлина. Начали этот страшный путь кто раньше, кто позже. Пацанами несмышлёными они, как один, на войну убежали. Там и повзрослели, и постарели заодно... В Берлин вошли уже пятнадцатилетними. Настоящими Воинами вошли, с боевыми наградами... С пеплом во взгляде. Им во время этого последнего парада по восемьдесят восемь лет было... Как судьба-то напоследок пошутила — трёх ровесников вместе свела. Ещё, правда, несколько человек, солдаты той войны, в то время по больницам последние дни и часы доживали. Но пройти по площади смогли только эти трое. А вот до следующего мая уже никто из них не дожил. Может быть, попросту, души их поняли — не смогут второй раз ТАКОЕ перенести... А виновны в том — устроители шоу, чтоб им было пусто... как та площадь! Говорят же: «Благими намерениями вымощена дорога в ад». Да разве кто на это смотрит, когда перед глазами деньги маячат, огромные деньги? Говорят, конкурс был бешеный... Нет, конечно, сделано всё было с размахом и по последнему слову техники. Ты только представь, Петрович... Вся Красная площадь, по всему периметру, гигантскими щитами-экранами оборудована была. Эх, как бы тебе подоходчивее объяснить... ты ведь даже телевизора в своей жизни не видел, не было их ещё в твою бытность! Ну, вот, если бы со всех сторон площадь киноэкранами укутать и на каждом своё кино показывать и звук везде на полную громкость включить! Понимаешь? И на всех этих экранах одновременно демонстрировались разные кадры одного и того же страшного фильма: «Великая Отечественная война»! Причём, по мере шествия этой ПОСЛЕДНЕЙ ТРОИЦЫ — в каждом уголке площади, поэтапно, в мелочах и документально — вместе с ними ШЛА ТА ВОЙНА... Вот, представь только, как вышли они — под кадры нападения гитлеровцев на Советский Союз, — так и доковыляли посреди видеодекораций поверженного Берлина... И всё это усиливалось лазерным шоу! Небо над тем кусочком Москвы — и то было враждебным, до того реально эти паршивцы-устроители смоделировали и авиационные налёты, и разрывы зенитных снарядов, и парашюты вражеских десантов. Даже не воевавших оторопь брала. А что уж говорить об изношенных сердцах трёх ветеранов?! А если сюда ещё добавить объёмные голограммы! Нет, на мой взгляд, очень жестокое представление организовала Москва своим последним героям.... На исходе жизненных сил, троих безоружных стариков отправить ОПЯТЬ НА ТУ войну... оживить фантомы смертельных врагов и заставить вновь сражаться с ними... И даже более того — показыва...

Резкий зуммер полевого телефона прервал меня на полуслове. Завороженный и потрясённый рассказом Упырь, не глядя, дотянулся, нащупал и снял с аппарата трубку.

— Восьмой... Слушаю... ЧТО?! — крайне удивленный Данила изменился в лице.

Я ловил каждое его слово, каждый жест и движение лицевых мышц.

— Командир, ты там не пьян часом? Или обкурился вусмерть? Гляди, сейчас лично проверю. Что ты там заладил «никак нет — никак нет»... Ну, и откуда они взялись? Ладно, отставить, сам выясню! Хрен знает что!..

Трубка шлёпнулась на рычаг: отбой!

Начштаба уставился на меня. Напряжённо и недоумённо. Как на потустороннего контактёра. Наверное, с таким лицом рассматривают чертей во время первого в своей жизни приступа белой горячки.

— Да что случилось-то?! — не выдержал я. — Упырь, не тяни за ширинку!

— Ну, ты, Дымыч, даёшь! — хрипло выдохнул он.

— Да не даю я ничего. Предпочитаю больше себе остав...

— Монголы!

Я понял, что произошло, на мгновение раньше, чем прозвучало это слово. Может быть потому, что в меня вошло нечто, напоминающее невесомое облако или же... белого лохматого зверя... частицу Хасанбека. Именно так пытался он мне объяснить свои внутренние ощущения: противоборством чёрного и белого зверей. В меня вошло то, отчего стало благостно и цельно — ДУША. Наша горемычная душа, одна на двоих, которая, благодаря игрищам со временем, так неожиданно и врасплох встретилась сразу с двумя своими земными оболочками — телами. И теперь вела по космическому пути свои материальные воплощения, прошлое и настоящее, — Хасанбека и меня.

Я чуть было не опрокинул табуретку, вскочил и устремился на выход. Упырь, оправив гимнастёрку, последовал за мной. Нужно было срочно разбираться в создавшейся ситуации.

Монголы неспешно двигались походной колонной. Втекали шевелящимися волнами в широкую просеку, и она от того становилась похожей на реку. Именно — устало и неспешно. Тем не менее — через пару минут вся Костровая площадь была заполнена всадниками.

Хасанбека я увидел издалека. Узнал темника по осанке, по красному плюмажу на шлеме. Махнул ему рукой и заспешил навстречу. Но тут...

Из мерно двигавшихся рядов панцирной конницы вырвался странный всадник... облачённый в камуфляж.

Юджин!

Нет, определённо его предки были ковбоями! В седле Юджин сидел уверенно — и когда только успел натренироваться? Вот он молодцевато натянул поводья, сдерживая разгорячённого скакуна. Спрыгнул на землю шагов за десять, и заспешил к нам. Судя по его улыбающейся запылённой физиономии — новость, вопреки нашему настороженному ожиданию, была приятной.

— Дымыч! Смотри, бля! — мне ещё не доводилось видеть Юджина таким довольным, его прям-таки распирало.

Я практически вырвал из его рук большой лист-планшет, выполненный из тончайшего пластика, такой можно было даже скручивать в трубочку. Одного беглого взгляда было достаточно, чтобы понять...

Карта.

Долгожданная КАРТА ЭКСА!

На которой были нанесены не только географические Реалии искусственной планеты, но и... ВСЕ ТЕРМИНАЛЫ. А также много всякой всячины, включая замаскированные второстепенные объекты и склады воинского имущества.

Вот вам и — «седина в бороду, Бог — в ребро»! И не только в ребро, но и в масть... и в хвост, и в гриву. И в жилу!

— Где?! Где взял? Откуда?! — я, не дожидаясь ответа, сгрёб американца в объятия.

Это уже было что-то! Вернее — почти всё, что нужно для успеха. Полный чертёж колеса дьявольской рулетки, с указанием всех возможных номеров, на которые можно поставить.

Теперь, заручившись поддержкой фортуны, можно было реально тягаться с крупье.

«Как ты там говорил, сучий потрох? Ставки сделаны, ставок больше нет?! — перед глазами вновь зазмеилась улыбка на никогда не виданном мною лице. — Рановато улыбаешься, человече! Особенно сейчас, когда ставки росли-росли и ТАК выросли...»

«Человече?! Херр оберст, а не много ли чести так величать бледнолицего выродка?» — в Антиле, определённо, до поры прозябал в неизвестности расист вселенского масштаба.

Колесо рулетки вращалось на скрипящей оси планеты. Ставки в дьявольской игре росли с каждым днём, но это уже не угнетало.

Теперь я знал кардинальный способ стопроцентного выигрыша. Знал, как разом взорвать это чёртово казино.

Всё было достаточно просто. Для того, чтобы сорвать джек-пот, суммарная стоимость которого оценивалась в сумму всех наших жизней плюс победа над врагом, нужно было всего-то... согласно добытой карте, поставить...

НА ВСЕ НОМЕРА СРАЗУ.

Не мелочась.

Секунды гулко тикали внутри неё, входили в резонанс с пульсом, мешали нормально дышать.

Стойкое ощущение: она снова маленькая девочка, которая тайком присутствует при взрослой беседе. Будто забралась в малозаметную нишу и притихла, как шалунья, укрывшаяся от родителей.

Амрина усмехнулась. Она находилась здесь на самых законных основаниях, на правах скуффита. Уже в пятый раз, но после оч-ч-чень долгого перерыва...

Именно этот перерыв и породил смутное детское чувство неуместности и даже запретности её присутствия в помещении уровня «святая святых» — зале заседаний Высшей Семёрки Локоса.

Перерыв в целых четыре месяца — маленькая жизнь, которую она провела на Эксе. Сначала в роли координатора узлового терминала и, одновременно, персонального куратора объекта НольСтоДвадцатьВосемь, он же Алексей Алексеевич Дымов. Потом — сразу во многих качествах поочерёдно. Для соплеменников: жертвы нападения, без вести пропавшей, предательницы, разведчицы, вернувшейся блудной дочери. Для землян: врага, пленницы, возлюбленной, соратницы, беглянки... той волчицы, что всё едино смотрит в лес.

Но главная погрешность восприятия сегодняшнего действа, порождённая пребыванием на Эксе, вызывалась не отвыканием, а ПРИСТРАСТНОСТЬЮ. Она уже не боялась себе в том признаться. Она боялась, что не сумеет в себе утаить ЭТО, и какой-либо из мысленных всплесков-реакций так или иначе прорвётся в её мнемоконспект скуффита. Посему вела мысленную запись сразу по двум каналам — редкое качество даже для продвинутых мнемоджахферов*. Полный контроль за собой на черновом канале. И двойной контроль тут же — при перезаписи версии для проверяющих.

Она стала пристрастна. Уже одно это могло напрочь перечеркнуть ей путь в семиархи, даже при самых лучших показателях. На двух чашах весов оказались старый груз — Путь, осенённый долгом перед Локосом, и новый — Любовь. Она любила этого невозможного человека, жестокого и нежного одновременно, — землянина Дымова. Чужака, которого она, в лучших традициях своей склуфры*, назвала своим Избранником.

Более того, по самому требовательному счёту — она стала опасна для своей родины. И как только об этом узнают...

Хорошо, что сейчас, в этом главном зале Локоса, она представляла собой лишь материоголограмму. Значит, излишние возможные эмоции останутся неразличимы.

Но оставались мысли!

...Рядом с ней в воздухе сгустилась проекция её худощавого сверстника и товарища Яспэ Тывг; с непроизносимым третьим именем — Лвай. Третье, не звучащее пока, имя было и у неё — Шуфс. Родовое. Придёт время, и станут величать дочку Второго — Амрина Ула Шуфс... Вот только придёт ли?

Яспэ Тывг поприветствовал её и ещё двух таких же скуффитов — темноглазую красавицу Джэш Огри и крепыша Ллыф Нецс — прибывших немного раньше Амрины. Последним возник смазливый Шруд Жэох. Итого — пятеро. Два места на этот раз остались свободными.

Амрина уже привычно чувствовала себя в облике материопроекции. Позади первые потрясения, когда её пугали возникавшие мини-сбои или случаи некорректной установки параметров, при которых заметно обострялись какие-либо из чувств. Со временем эти погрешности, наоборот, стали возбуждать, как в детстве, когда они играли в «Богов и творений».

Сегодняшнее условное присутствие на церемонии было пятым в её жизни. Официально оформленное присутствие в качестве скуффита. Главной целью таких сеансов являлось впитывание в личный мнемокосм содержания процедуры и соответствия её процессуальным нормам. Каждый из условно присутствующих скуффитов старательно «проговаривал» внутри себя собственную версию мнемограммы-конспекта. С той целью, чтобы навсегда записать в память основы, на которых покоилось могущество Локоса. Возможность санкционированной проверки подготовки скуффитов не называлась — умным такое не говорится, иных же среди них попросту не имелось.

Перед её глазами начинался не просто плановый спектакль из жизни высшей склуфры Локоса. Это был гранд-спектакль на самой элитной сцене её Мира. Бывшая Семёрка фактически являлась намного большим, чем правительство как таковое — она была ВСЕМ в жизни планеты и подвластных окрестностей. Законодательный, судебный, надзорный орган и что-то там ещё... о чём Амрина пока даже не догадывалась.

С виду всё было донельзя просто — семеро наиболее именитых людей Локоса, занимавших семь верхних мест в рейтинге имён, коллективно обсуждали главные вопросы жизнедеятельности планеты, принимали решения и следили за их неукоснительным исполнением. И голоса их были слышны в самых отдалённых владениях Локоса. И этих голосов слушались...

Но каким образом это достигалось? Тем более, при отсутствии какого-либо зримого сопротивления со стороны различных социальных групп! Абсолютно безответный вопрос для чужаков, для тех же землян. Локосиане же, наверняка, больше удивились бы самому вопросу: а как может быть иначе в склуфровом обществе?!

Мир создан не ими. И сложнейший механизм взаимодействия составляющих его частиц настраивался также не ими. Как могут они что-то менять? Незыблемость. Стало быть, и стабильность. То главное, что давали склуфры. А склуфры были всегда! И если кому не повезло в этой жизни — терпи удел своей склуфры, влачи, но не угасай — будь! Пройди до конца и сделай больше, чем другие такие же. Тогда в следующей жизни тебе зачтётся — душа пребудет в теле, изначально принадлежащем к более высокой склуфре. (У землян, пребывающих на примитивном уровне, есть отдалённые аналоги: «касты» и «карма». В очень ограниченном объёме истинные космические законы известны даже этим безнадёжным дикарям...)

Сама Амрина принадлежала к элите — склуфре «трёхимённых»; им, согласно закону «Об именах», было позволено если не всё, то очень многое. В том числе вершина существующих прав — возможность избираться в Высшую Семёрку.

В её мнемоконспекте ещё во время первого урока-участия было записано: «Высшая Семёрка формируется согласно закону „О коллективном разуме мира Локос“ и толкованиям мнемообъёма „Наследие ушедших семиархов“. По сути, тайному учению „высших“ существ. Семиархом может быть лицо, родившееся на планете Локос, независимо от половой принадлежности, принадлежащее к склуфре „трёхименных“. Лицо, прошедшее полную подготовку в качестве скуффита...»

Она тоже могла стать семиархом. Со временем. И для этого не нужно было ждать смерти СВОЕГО наставника, чтобы занять его место. Достаточно дождаться ухода ЛЮБОГО из них. Если кто-то из семиархов уходил из жизни — вместо него выбирался самый достойный из учеников. Для этого также существовала целая система тестов и испытаний. Но, оценивая своё нынешнее состояние и уровень подготовки, Амрине казалось — на сегодняшний день она не готова опередить своих соперников. А значит — ой, не скоро облачится она в торжественное одеяние семиархов: белую мантию с красным знаком спирали Мироздания.

Сегодня начало Церемонии затягивалось.

В ожидании его Амрина неспешно впитывала зрительную картинку места действия. Непременную иллюстрацию конспекта.

Яйцеобразный зал. Полная иллюзия, что они находились внутри гигантского яйца, лежащего на боку. Полупрозрачный, жёлтого цвета, пол, словно растёкшееся содержимое. Он пересекал объём яйца так, что три четверти «скорлупы» образовывали свод, а последняя четверть оказывалась под полом, но при этом просматривалась, усиливая эффект подобия.

В «тупом» конце зала располагались семь равных между собой секторов, границы которых очерчивались светящимися линиями на полу. Все эти нити сходились в одну точку, образуя часть зала, называемую «личное пространство семиархов» и занимавшую одну треть общей длины.

На стенах семи секторов ненавязчиво выделялись затейливые конструкции персональных лифронов*, код управления каждым из которых знал только один человек на Локосе — соответствующий семиарх. Каждый лифрон был снабжён переходом в специфическую сеть пространственных коридоров, дарующую семерым гражданам возможность беспрепятственного и бесконтрольного передвижения. К тому же, у каждого семиарха имелась собственная сеть, и куда вели её нити — не знали даже коллеги по Высшей Семёрке!

В «остром» конце зала обычно располагались представители планетарной элиты, приглашавшиеся во время Малых публичных заседаний. Сегодня там находились лишь м-голопроекции пятерых скуффитов.

Пауза длилась. Непредвиденные обстоятельства задерживали семиарха с высочайшим по меркам всего мира именем. Шэтти Энч Гукх Первая. Женщина.

Шестеро одну — ждут! Тем более, что она отказалась предстать в допустимом формате материоголограммы. Пожелала присутствовать лично, в реале.

«Каждый семиарх отвечает за один из семи главных аспектов управления обществом — обеспечение действенности конкретного Запрета, сдерживающего деструктивные факторы социальной жизни Локоса. Эти запреты поименованы Запредельными Кшархами* и перечислены в соответствующем Своде...» — ожидание позволяло дополнять пробелы конспекта.

Семь локосианских смертных грехов являлись своеобразными бакенами, меж которыми струился извилистый фарватер жизни Мира. Те, кто приближался к этим меткам — неизбежно вызывали пристальное внимание соответствующих структур, подчинённых по линии Кшарха конкретному семиарху. Приблизившиеся находились под неусыпным наблюдением...

Семь бакенов, направляющих жизнь локосиан в единственно верное, одобренное Традицией и Законом, русло. Семь печатей, намертво впечатанных в краеугольные камни МИРОЗДАНИЯ.

Семь Печатей.

Притча во языцех...

Это было вещественным отображением права семиархов УТВЕРЖДАТЬ. В действительности существовал аналог — предмет, оставлявший неповторимый оттиск на всём, что... На инфоносителях, запечатлевающих государственные документы утверждённого образца. На воздухе, когда демонстрировались для народа гигантские копии принятых законов — как правило, во время принятия судьбоносных решений Высшей Семёрки. На энергии. На мнемозаписях. На ВСЁМ.

Но ЭТО было и чем-то большим. Мифотворящим. И принимаемым, как данность. Обсуждению не подлежащим ни при каких обстоятельствах... И были производные от этих понятий. Такие, как Первая Печать и Седьмая Печать.

По этому поводу Амрина отметила в мысленном конспекте: «Процессуальный термин Первая Печать означает право любого семиарха выступить с Инициативой. При возникновении проблем, связанных с обеспечением действенности закреплённого за ним Запрета. Это, как правило, делается в случаях, требующих безотлагательного законодательного решения или более того — оперативного вмешательства. Сам факт Инициативы выглядит, как рассылка всем остальным семиархам Ознакомительного мнемо. Это и является Первой Печатью, которую инициатор условно ставит под своим Требованием. В переносном смысле понятие Первая Печать означает: „инициатива, за которую изначально несётся полная ответственность“. Эта ответственность включала в себя и преждевременный прижизненный УХОД из семиархов...»