* * *

Тридцатиградусная жара уже почти месяц терзала не привыкших к таким температурам жителей Москвы. И, похоже, только я, с детства испытывающая непреодолимую ненависть к холоду и снегу, чувствовала себя в своей стихии.

Однако в тот знойный полдень столбик термометра зашкалил за тридцать пять, и я поняла, что пора немного охладиться. Включила в машине кондиционер и, чтобы счастье было полным, засунула руку в «бардачок», нащупала там первую попавшуюся кассету и, засунув в магнитофон, нажала кнопку пуска.

Страстные звуки фламенко, грянувшие из стереоколонок почти на предельной мощности звучания, заставили меня подпрыгнуть от неожиданности, и машина чуть не потеряла управление. Тихо чертыхнувшись сквозь зубы, я убавила звук до еле слышимого. В такой расслабляюще прекрасный и знойный день душа как-то не принимала избыточного накала чувств. Хотелось чего-то мирного и пасторального.

С умилением глядя на мелькающие за окном стройные русские березки с порхающими среди них бабочками и купающимися в цветочной пыльце шмелями, я машинально вслушивалась в сильно искаженные андалузско-цыганским акцентом слова песни.

— Ай-яй-яй, дай мне яду, дай мне яду, ведь я хочу умереть, потому что я не могу жить с тобой, — раз за разом все более надрывным и тоскующим голосом выводил темпераментный испанец под бурные переливы гитарных аккордов.

Я рассмеялась. По-моему, миф о загадочности русской души выдумали и распространили сами русские, чтобы хоть в этом догнать и перегнать Запад.

Никакие логические построения не могли бы объяснить, какого черта молодой и здоровый испанский мужик собирается свести счеты с жизнью из-за того, что он не может жить с этой женщиной. Вот если бы он не мог жить без нее, это было бы еще более или менее логично, романтично даже. А если тебе плохо с женщиной — так просто брось ее, или разведись с ней, или, на худой конец, отлупи разок-другой, чтобы она не доставала тебя. Но травиться и притом еще просить, чтобы она моталась по аптекам или магазинам в поисках яда для тебя, — это уж ни в какие ворота не лезет.

Впрочем, наверное, потому и говорят, что по-настоящему понимать и исполнять фламенко могут только испанцы.

Однако, если отрешиться от смысла текста, голос певца был великолепен, музыка под стать ему, и на смену ленивому благодушию постепенно приходило возбуждение, которое в моем случае обычно чревато не слишком разумной тягой к приключениям и жаждой острых ощущений. Впрочем, возможно, в этом был виноват кондиционер. Обычно при тридцатипятиградусной жаре я не склонна к избыточным выбросам энергии.

Под совокупным действием фламенко и кондиционера я представила, как несусь за рулем «Мерседеса» на полной скорости по шоссе, ведущему из Ниццы в Геную, ловко вписываясь в головокружительные повороты горного серпантина. Справа от меня отвесно уходят вниз обрывистые склоны с прячущимися в их складках роскошными белыми особняками княжества Монако, а еще ниже на лазурной зыби Средиземного моря застыло множество хищно вытянутых корпусов яхт…

Теперь оставалось только придумать, чего ради меня ни с того ни с сего понесло из Ниццы в Геную.

Сейчас в Монако как раз ведется подготовка к старту гонок «Формула-1». Возможно, в Генуе у меня назначено свидание с одним из гонщиков?

Машину резко тряхнуло, и, подпрыгнув на сиденье, я больно ударилась головой о крышу и снова чертыхнулась, на сей раз громко. Размечтавшись о скоростном европейском шоссе, я как-то совсем упустила из виду, что еду-то я по Подмосковью, а выбоины на наших дорогах — дело столь же привычное, как инфляция. Верно подмечено в песне:

К тому же на дороге, по которой я ехала, вообще не было асфальта. Выругавшись еще раз, я выключила фламенко, сообразив, что в моей ситуации нельзя терять бдительность, отвлекаясь на пусть и приятные, но далекие от реальности фантазии.

А реальность была такова: я действительно ехала на «Мерседесе», конечно, не «шестисотом» и слегка подержанном, но еще вполне ничего. Проблема заключалась в том, что, во-первых, «Мерседес» был не мой, во-вторых, у меня не было на него доверенности, в-третьих, у меня не было с собой прав и вообще каких бы то ни было документов, и, в-четвертых, не было у меня с собой и очков.

Возвращение к реальности несколько встревожило меня. Я находилась в том счастливом возрасте, когда женщина еще сохраняет свою привлекательность, но уже слегка избавляется, если это вообще возможно, от присущей подростковому периоду самоуверенности и тяги к всевозможным приключениям и рискованным предприятиям. Правда, от тяги к приключениям полностью избавиться мне не удалось, но лет в двадцать пять во мне проснулся-таки здоровый инстинкт самосохранения и даже не свойственная ранее склонность к удобствам. Так, дикому отдыху в палатках, лазанию по скалам без страховки и скачкам на лошади без седла и поводьев я стала предпочитать уютные номера в отелях с видом на море, безопасную езду на велосипеде и подводный спорт.

Теперь же инстинкт самосохранения говорил мне, что одинокая женщина на чужом «Мерседесе» и без документов — просто находка для хищников из ГИБДД — бывшего ГАИ и, если меня-таки остановят, этот прекрасный летний день будет окончательно испорчен.

Впрочем, вероятность того, что я встречу гибэдэдистов (звучит почти как гэкачеписты) на этой отдаленной проселочной дороге, была мала, но, чтобы дополнительно подстраховаться, я свернула на узкую лесную просеку, по которой, как я знала, я смогу выехать на уж точно не посещаемую гаишниками проселочную дорогу.

Просека была узкой и неровной, и, поскольку, как я уже упомянула, очков у меня не было, мне приходилось щуриться, пристально всматриваясь в выбоины и ямы. То, что удача отвернулась от меня окончательно, я поняла, когда лопнуло колесо. Колес я не меняла ни разу в жизни, хотя несколько раз видела, как это делают. Возиться под палящим солнцем с домкратом и пачкать руки, отвинчивая туго затянутые гайки, мне не хотелось, но, похоже, другого выхода не оставалось. С тяжелым вздохом я вышла из машины, надеясь на то, что в багажнике найдутся запаска и домкрат.

Подойдя к багажнику, сообразила, что забыла его открыть. Кнопка, открывающая багажник, находилась на панели управления.

Солнце палило немилосердно. Организм бурно протестовал против незапланированных занятий тяжелым и непривычным физическим трудом. Кляня себя за тупость, я вернулась к передней дверце, потом снова к багажнику и, наконец, откинула его крышку. Похоже, небо вняло моим молитвам — в багажнике действительно лежали домкрат и запасное колесо. Но там оказалось и еще кое-что не совсем обычное. Это было совершенно обнаженное и очень даже мертвое тело перуанского индейца. Его предплечье украшала хорошо знакомая мне треугольная ритуальная татуировка — стилизованное изображение жабы, змеи и ягуара. Это была татуировка племени юнка.

Обычно я не склонна ругаться, но этот день не был похож на другие, и я выругалась уже в третий или в четвертый раз. То, что лежало в багажнике, было гораздо хуже, чем езда на чужом «Мерседесе» без документов.

Но самое ужасное заключалось в том, что я получила в точности то, что хотела.

— Мне нужен труп, причем срочно! — решительно заявила я три дня назад, прогуливаясь по лесу в компании своего любимого черного терьера, подруги-переводчицы и ее мужа, свихнувшегося на буддизме и собирающегося в ближайшее время бросить семью, чтобы стать отшельником в Гималаях.

Подруга весело рассмеялась.

— Если тебе действительно нужен труп, ты получишь его, — неожиданно мрачным и даже слегка замогильным голосом провозгласил муж-буддист.

Он не смеялся. Он был совершенно серьезен.

— Вот и отлично, — весело отреагировала я и тут же перевела разговор на другую тему, опасаясь, что будущий аскет начнет читать нам лекцию об опасных и непредсказуемых последствиях взаимодействия греховных человеческих желаний с Универсальной Космической Энергией, о моральном кодексе буддиста или — что еще хуже — о карме и дхарме.

И вот теперь выясняется, что муж-буддист оказался прав, а моя сказанная в шутку фраза стала реальностью. Более того, я получила не какой-нибудь там рядовой труп русского, украинца или «лица кавказской национальности», нет, в багажнике не принадлежащего мне «Мерседеса» лежал столь редкий в подмосковных краях чистокровный перуанский индеец. Так что во всей этой мистике с желаниями и Космической Энергией, возможно,-что-то и есть, хотя я, по правде говоря, больше верила в совпадения, чем в законы кармы.

Я наклонилась, внимательно рассматривая тело. Индеец был маленького роста с неестественно желтой, как при тяжелой форме желтухи, кожей. С подтянутыми к груди коленями он без труда помещался в просторном багажнике «мерса». Туловище индейца было развернуто так, что он полулежал на спине, и его широко открытые глаза, не мигая, буравили небо. С левой стороны груди виднелось узкое входное отверстие колотой раны, от которой тянулась тоненькая извилистая струйка уже запекшейся крови. Машинально я отметила, что такая рана могла быть нанесена стилетом или навахой — узким складным испанским ножом. Меня поразило, насколько красивым и пропорциональным оказалось тело индейца. Он был сложен просто божественно.

При жизни Росарио Чавес Хуарес не казался мне привлекательным, впрочем, я никогда раньше не видела его обнаженным. Широкоскулое желтое лицо ацтекского божка с резкими и грубыми чертами, с жесткими, как проволока, иссиня-черными волосами, большим ртом и узкими миндалевидными глазками вызывало у меня скрытую неприязнь, хотя объективных причин для нее вроде бы не существовало. Мне было непонятно, почему вокруг Чавеса неизменно крутились влюбленные в него на редкость привлекательные с моей точки зрения девушки. Теперь, увидев тело Росарио, я начинала их понимать.

Вообще-то в своей повседневной жизни я никогда не отличалась особенным хладнокровием. Обладая легко возбудимой нервной системой и живым писательским воображением, я вечно представляла себе что-нибудь ужасное, что пока еще не произошло, но может произойти, беспокоилась по всяким пустякам вроде того, что моя собака может простудиться, лежа на асфальте, и заболеть или что она, гуляя в лесу, нахватается клещей. Я задумывалась над тем, что делать, если случится очередной государственный переворот и опять начнут сажать всех в лагеря, или о том, что станет с нашей экономикой, если западные банки откажут нам в кредитах. Я заранее прикидывала, что предпринять, если в разгар зимы в моем доме отключат воду, отопление, электричество и газ, что, впрочем, регулярно происходит в Сибири и на Дальнем Востоке.

Я запасалась свечами и миниатюрными дровяными печками-«буржуйками», на случай голода в стране, я освоила, как выживать в лесу и как заготавливать впрок съедобные растения и коренья, и все это при том, что жила я, по нашим российским меркам, очень даже неплохо и никогда не страдала от голода, холода или политических преследований. Словом, я была паникершей. Но, странное дело, как только я попадала в действительно опасную ситуацию, а это случалось нередко и обычно по моей собственной глупости, все мои воображаемые страхи мигом исчезали, и я начинала действовать достаточно здраво и логично до тех пор, пока все не улаживалось. Мне даже казалось, что от стресса я на какое-то время вообще утрачиваю способность испытывать эмоции и волноваться.

Вот и сейчас я смотрела на скорчившегося в багажнике мертвого Росарио Чавеса, не чувствуя почти ничего, кроме смутной жалости, из-за того, что по каким-то непонятным мне причинам оборвалась жизнь молодого, полного сил парня.

В моем мозгу уже прокручивались варианты того, как мне действовать. Вариантов было много, отсутствовал среди них лишь один — вызвать милицию. В том, что милиция быстро найдет истинного убийцу, я сильно сомневалась. Им в общем-то и искать было не надо — я под рукой с чужой машиной и трупом знакомого мне человека в багажнике. Правда, мотива вроде у меня нет, но придумать мотив для убийства известного в определенных кругах латиноамериканского донжуана было не так уж трудно.

Мне оставалось выиграть время. Было ясно, что рано или поздно милиции станет известно, что именно я находилась в машине. Оставалась слабая надежда, что за это время милиция выйдет на след настоящего убийцы. Я с тоской подумала, что, похоже, искать убийцу придется мне самой. Впрочем, недавно я, как полная идиотка, просто жаждала подобного приключения. Я решила, что было бы гораздо лучше, если бы некоторые мои желания выполнялись лишь в мечтах, но никак не в реальной жизни. Все-таки гораздо приятнее проигрывать приключения в воображении, хотя некоторые считают, что воображение писателя должно отталкиваться от его реального жизненного опыта.

Я достала из сумки платок, тщательно протерла отпечатки пальцев на багажнике и в салоне и постаралась уничтожить все следы своего пребывания в машине — подобрала парочку выпавших волос и банку от кока-колы со следами губной помады. У меня даже мелькнула мысль облить машину бензином и поджечь, но я отмела ее по двум причинам: во-первых, за это я могла действительно подпасть под статью, а во-вторых, подруга, которой принадлежал автомобиль, никогда в жизни не простила бы мне уничтожения ее горячо любимого вишневого «мерса».

Потом мне пришла в голову замечательная идея. Я захлопнула багажник и, оставив открытым окно со стороны водителя, «забыла» ключи от машины в замке зажигания.

Бросив на машину прощальный взгляд, я бодро потопала по просеке. Заметать следы на земле я не стала, ибо знала, что в подобных случаях, чтобы не оставлять улик, надо полностью уничтожать одежду и обувь, причем не выбрасывать их в речку или в первую попавшуюся помойку. Лучше всего было сжечь, а уж пепел выбросить куда подальше.

Вскоре «Мерседес» с трупом остался далеко позади. Жара разморила меня, мирные пейзажи русского леса действовали успокаивающе. Стресс постепенно проходил. О том, что эмоции вновь вернулись ко мне, я догадалась по охватившему меня пронзительному чувству жалости к самой себе. Господи, и как же только я во все это вляпалась?

С типичной для русского человека тягой к поиску виноватых я задумалась над тем, как же докатилась до жизни такой.

Все случилось из-за очередного экономического кризиса, когда в августе ни с того ни с сего доллар вырос в четыре раза и категорически не захотел опускаться обратно. Хотя, конечно, в обрушившихся на меня проблемах нельзя было голословно обвинять только экономический кризис.

Если хорошенько подумать, то во всем были виноваты моя учительница испанского языка, польская писательница Иоанна Хмелев-екая и знаменитый сын русской крестьянки и юриста «с Западной Украины» Владимир Вольфович Жириновский. Но все-таки, надо признать, большая часть вины лежала исключительно на мне, поскольку именно я добровольно сунула голову в петлю, отправившись на поиски приключений, которые вдохновили бы меня на создание гениального детектива для издательства «Призрак-пресс».

А началась эта история лет за шесть до упомянутого выше экономического кризиса. Если бы не мое чересчур живое воображение, то вообще никаких приключений не случилось бы. Но теперь уже ничего не попишешь…

Я никогда не относилась к разряду маньяков, способных целыми днями просиживать у телевизора, рыдая над страстями «просто Марии» или богатых, которые, как известно, тоже плачут. Но тогда, шесть лет назад, со мной что-то случилось, и я начала прилипать к навязчивому ящику, а сердце мое замирало от восторга, когда на светящемся прямоугольнике голубого экрана появлялся он, мужчина, которого, по его мнению, желали все женщины на необъятных просторах нашей Родины. Вы, конечно, догадались, что я имею в виду нашего несравненного Владимира Вольфовича.

И хотя Владимир Вольфович полагал, что все женщины России испытывают к нему неодолимое сексуальное влечение, в моем случае дело обстояло вовсе не так. Мои чувства были гораздо глубже и тоньше. Кстати, раз уж речь зашла о телевидении, хочу упомянуть, что мне всегда нравились комедии, и я не выносила фильмов ужасов и тупого мордобоя (профессиональный мордобой мне нравился). Также я обожала выступления юмористов, и особенно двух Михаилов — Задорнова и Жванецкого. Но, посмотрев предвыборные выступления Жириновского (речь шла о борьбе политических партий за парламентские кресла), я поняла, кто в действительности мог бы стать величайшим юмористом бывшего Советского Союза.

С совершенно серьезным лицом Владимир Вольфович торжественно пообещал с экрана, что, если российские женщины проголосуют за него, его партия предоставит каждой одинокой женщине по персональному мужчине.

Я очень уважаю Михаила Задорнова, но, боюсь, что он до такого не додумался бы.

Особый кайф от происходящего заключался в том, что с экрана вещал человек, который в обозримом будущем собирался баллотироваться в президенты России.

В тех чудесных предвыборных выступлениях было и знаменитое упоминание о сапогах, которые русский солдат будет мыть в Индийском океане, и обещание каждому проголосовавшему за него дать по машине и по десять тысяч долларов.

Проблему дефицита бюджета Владимир Вольфович решал с простотой, достойной римских кесарей: у Запада есть деньги, у нас — атомные бомбы. Если Запад хочет жить и успешно загнивать — пусть дает нам деньги, чтобы мы не бросали на него свои бомбы. Все ясно и логично, без всяких там навороченных экономических программ выхода из кризиса.

Еще меня восхищали интимные отношения Владимира Вольфовича с женским избирательным контингентом. Как мудро объяснил председатель ЛДПР, женщины, которые голосуют за него, делают это потому, что они все, как одна, его хотят, а женщины, которые не голосуют за него, делают это тоже потому, что они его хотят, но ревнуют к другим женщинам и по вредности характера таким вот образом ему пакостят. Ох, как неотразим был Владимир Вольфович!..

Итак, я, покатываясь от смеха и замирая от восторга при очередном перле русского секс-символа, смотрела предвыборные передачи и наивно полагала, что остальная часть советского народа испытывает сходные чувства и веселится вместе со мной.

Результаты голосования стали для меня подлинным шоком. Измученные отсутствием настоящих мужчин одинокие женщины России дружно проголосовали за Владимира Вольфовича, видимо, в надежде на немедленное получение от его партии качественного персонального мужчины, и ЛДПР получила невероятное количество мест в парламенте. Такого не могли предвидеть даже умудренные опытом политические обозреватели.

Американские университеты стали изучать так называемый «феномен Жириновского», а моя буйная фантазия разыгралась, и я поняла, что столь понравившаяся мне комедия может, плавно и ненавязчиво, перерасти в фильм ужасов. Я представила, как в будущем Владимир Вольфович пообещает нашим женщинам еще что-нибудь привлекательное, вроде бесплатных универсальных средств для похудания или вообще эликсир молодости и красоты. При поддержке женского большинства он станет президентом страны, и тогда еще неизвестно, в каком океане нам придется мыть сапоги, если, конечно, сапоги эти у нас будут.

Короче, я запаниковала и поняла, что в целях собственной безопасности надо делать ноги из этой взрывоопасной страны. Беда была в том, что эмигрантского зуда я не испытывала. Меня более чем устраивала моя жизнь на любимой родине, а побывав на Западе, я убедилась в том, что слухи о капиталистическом рае сильно преувеличены.

Итак, вместо того чтобы эмигрировать, я решила остановиться на полумерах, а именно: для начала на всякий пожарный случай выучить испанский язык, а там уже, если запахнет жареным, по-быстрому слинять в какую-нибудь экзотическую и безопасную латиноамериканскую страну вроде Коста-Рики, где круглый год температура колеблется около двадцати пяти градусов, где есть горы и аж два океана, где смуглые и веселые латинос поют песни и отплясывают мамбо среди бананов и кокосовых пальм. В крайнем случае, можно было смыться и в Испанию.

Эмиграция в Соединенные Штаты меня не прельщала. Там все поголовно были помешаны на заработке денег, а мне хотелось тепла, веселья и беззаботной жизни на лоне природы. Еще меня привлекал тот немаловажный факт, что омывающие берега Коста-Рики Тихий и Атлантический океаны изобиловали рыбой, крабами и съедобными моллюсками да и в тропических лесах нетрудно было бы круглый год добывать пропитание в случае экономического кризиса.

Итак, я вооружилась газетой «Из рук в руки» и стала искать объявления частных преподавателей испанского языка. Их было всего три, но привлекло меня лишь одно из них. Во-первых, преподавательницу звали Альда, то есть она скорее всего была иностранкой и, возможно, даже носительницей языка, а во-вторых, она жила в районе метро «Университет», неподалеку от моего дома.

Я набрала номер и с радостью убедилась, что мне действительно ответила иностранка. Несмотря на безупречность русского языка, ей так и не удалось избавиться от акцента. Она выговаривала слова очень медленно и аккуратно, но слишком твердо. Ее голос был низким и вибрирующим, как у Тины Тернер.

Я выяснила, что Альда мексиканка, много лет живущая в России, что она окончила Московский университет и работала преподавателем испанского языка, а заодно переводила художественную литературу. Но, к сожалению, у Альды было и без того много учеников, и она не могла выкроить время еще и для меня. Но от меня не так-то просто было отделаться. Я просила, объясняла, насколько важно для меня заниматься с носителем языка, тем более живущим неподалеку, я заклинала, умоляла, клялась, что буду отличной ученицей, и, наконец, Альда смилостивилась и разрешила прийти к ней на следующий день.

Вход в коридор, где находилась квартира Альды, был перекрыт внушительной железной решеткой. Отыскав звонок, под которым был написан нужный мне номер квартиры, я нажала на кнопку и стала ждать. Ждать пришлось долго. Я уже почти потеряла надежду, когда в коридоре послышался звук открывающейся двери и к решетке подошла типичная латиноамериканка: красивая смуглая женщина лет сорока с густыми черными волосами до плеч.

— Здравствуйте, — сказала я.

— Тише! — драматическим жестом поднося палец к губам, прошептала Альда. — Ничего здесь не говорите!

Когда она шептала, ее акцент становился еще более очаровательным.

Мое желание учиться у нее было столь сильно, что я тут же прикусила язык, выразив лицом готовность и впредь выполнять все распоряжения загадочной мексиканки. Начало нашего знакомства мне понравилось.

Мы на цыпочках прокрались по коридору в квартиру. Альда заперла бронированную дверь на несколько замков и заметно расслабилась.

— Соседи! — пояснила она уже нормальным голосом. — Они всегда подслушивают.

Это мне было знакомо. В доме, где я в детстве жила с мамой, нашими соседями справа оказались полковник КГБ с супругой, ранее также работавшей в органах. Они уже несколько лет как были на пенсии, но старые привычки давали себя знать. Дверь их квартиры располагалась точно напротив коридора с лифтами, и Марина Сергеевна проводила долгие часы у замочной скважины, наблюдая, кто приходит и уходит и не происходит ли чего подозрительного. Из-за этой склонности Марины Сергеевны мне пришлось отказаться от любимого занятия — включать высоко расположенную кнопку лифта четко отработанным касанием ноги. С типичным для подросткового возраста экстремизмом я невзлюбила бдительную экс-кагэ-бэшницу. Впрочем, ее не любила не только я.

Соседка слева, энергичная и заводная Лелька, кандидат математических наук и страстная альпинистка, слушавшая «Голос Америки» и сочувствовавшая диссидентам, нашла способ партизанской борьбы с Системой в лице бдительной Марины Сергеевны. Надев грязные, испачканные глиной кеды, она регулярно поднималась враспорку по стенкам узкого коридора, который не просматривался через «глазок» пенсионеров, и оставляла на потолке аккуратную цепочку следов, ведущую к квартире Марины Сергеевны.

Следы на потолке стали Страшной Тайной нашего коридора. Я до сих пор в мельчайших подробностях помню, как Марина Сергеевна, громко трезвоня во все двери, вызывала в коридор всех жильцов, в том числе, конечно, Лельку и ее мужа, спокойного и рассудительного доктора математики.

Мы сокрушенно покачивали головами и цокали языком, рассуждая и строя догадки о причинах столь странного феномена. Марина Сергеевна удвоила бдительность, выслеживая неуловимого хулигана и распахивая двери в коридор при малейшем шуме, но Лелька тоже была не промах и выбирала время для своих тайных операций глубокой ночью, бесшумно, как паук, передвигаясь в грязных кедах по стенам и потолку.

Так что проблема с подслушивающими соседями была мне очень даже близка.

— Понимаю. У меня тоже были соседи, — посочувствовала я. — Мое имя Ирина. Мы с вами вчера договорились насчет уроков.

— Здравствуйте, — сказала Альда. — Проходите, пожалуйста, в комнату.

Дверной звонок протяжно и отчаянно задребезжал.

Мексиканка тяжело вздохнула, в очередной раз отпирая замки бронированной двери.

— Тише! Ничего не говорите! — снова шепотом предупредила она, распахивая дверь и выходя в коридор.

Я и не собиралась.

Коридор наполнился шумом громко спорящих голосов. Несмотря на то что разговор шел на повышенных тонах, мелодичные интонации музыкальной испанской речи были приятны моему уху. Низкий неторопливый голос говорящей по-испански Альды, явно чем-то недовольной, как мне показалось, пытался урезонить спорщиков.

В квартиру впорхнула очаровательная юная девушка лет семнадцати-восемнадцати, а вслед за ней показались двое молодых оливковых латиносов, чуть-чуть постарше девушки, но зато гораздо ниже ее ростом. Латиносы что-то возбужденно говорили, пожирая явно довольную происходящим красотку пылающими от страсти глазами и бросая друг на друга ревнивые взгляды. На меня компания не обратила ни малейшего внимания.

Голос Альды стал еще ниже и тверже. Девушка что-то капризно возражала ей, оливковые юноши с энтузиазмом вносили свой вклад в общий шум. Я уже не удивлялась любопытству соседей. Мне самой захотелось понять, о чем идет речь. Мое желание выучить испанский язык стало тверже алмаза.

Наконец мексиканка, сопровождая свои слова решительными жестами, выдворила молодежь за дверь. Шум голосов затих в отдалении.

— Вы уж извините меня, — отирая пот со лба, тяжело вздохнула Альда. — Это моя дочь, Адела.

— Симпатичная девушка, — заметила я, проходя в комнату.

Так начался наш первый урок.

На втором уроке мне удалось внимательнее разглядеть Аделу. Чтобы дочь не болтала слишком много по телефону, Альда не позволяла ей поставить в свою комнату параллельный аппарат. Каждые десять минут раздавался телефонный звонок, и Альда с тяжелым вздохом подзывала дочь к аппарату. Не нужно было уметь читать мысли, чтобы по игриво-капризно-сварливому тону юной красавицы догадаться, что она разговаривала с представителями мужского пола. Видимо, эти поклонники чем-то ее не устраивали, и среди мешанины слов незнакомого языка я выделила два наиболее часто повторяющихся слова: «конье» и «ходер».

Когда девушка, закончив пятый по счету разговор, вышла из комнаты, я спросила Альду о значении этих слов. Преподавательница замялась.

— Вообще-то одно из значений глагола «ходер» — это «беспокоить», — задумчиво сказала она. — Но лучше посмотрите сами эти слова в словаре ненормативной испанской лексики.

С этими словами мексиканка достала с полки увесистый том и протянула его мне.

С урока я уходила, чувствуя себя обогащенной. Я еще не умела говорить по-испански, но уже научилась ругаться.

По мере моего прогресса в испанском языке наши отношения с Альдой становились все более дружескими, хотя в обращении со мной, впрочем, как и со всеми остальными, она неизменно придерживалась официального «вы». После уроков мексиканка приглашала меня попить чаю и, облегчая душу, рассказывала о новых штучках, которыми порадовала ее доченька.

— Представляете, она опять получила двойку по испанскому языку, — тяжело вздыхая, жаловалась мне Альда, размешивая сахар в изящной фарфоровой чашке. — И она опять поссорилась со своим боливийцем.

— С боливийцем или с уругвайцем? — на всякий случай уточнила я.

Подробности любовных приключений юной мексиканки запросто могли дать фору любому сериалу. И я, в глубине души даже немного завидуя столь насыщенной любовными переживаниями жизни, испытывала живой интерес ко всему, что касалось Аделы.

— Не-е-т! — низким протяжным голосом сказала Альда. — С уругвайцем она разругалась еще в прошлом месяце после того, как он устроил кошачий концерт у нас под окнами.

— Кошачий концерт? — с любопытством переспросила я. — Об этом вы мне еще не рассказывали.

— Ну как же? — не поверила Альда. — Неужели я забыла вам рассказать? Так вот, Адела познакомилась на дискотеке с этим эквадорцем…

— С эквадорцем или боливийцем? — снова уточнила я.

— Ну я же говорю — с эквадорцем, значит, с эквадорцем. — В голосе Альды послышались нотки раздражения. Она во всем любила порядок. — Боливиец появился позже. Ирина, не перебивайте, пожалуйста, а то я не стану рассказывать.

— Не буду! — пообещала я.

— Так вот, Адела познакомилась на дискотеке с этим эквадорцем, он вроде здорово танцевал сальсу, и сказала Амбросио, что больше не любит его.

— Амбросио — это уругваец? — догадалась я.

— Да, Амбросио — уругваец, — метнув на меня недовольный взгляд красивых черных глаз, подтвердила мексиканка. — Я же просила вас…

— Все, молчу, молчу, — поклялась я.

— Амбросио — уругваец, — продолжала неторопливо чеканить слова Альда, — Эусебио — эквадорец, а Хервасио — боливиец.

«Амбросио, Эусебио, Хервасио, — как заклинание, повторила я про себя. — Это еще хуже, чем учить таблицу Менделеева. И как только испанцев угораздило изобрести такие имена?»

Мексиканка между тем продолжала свой размеренный рассказ:

— Так вот, после того как Адела сказала Амбросио, что больше не любит его, он пришел ко мне и долго плакал, что больше не хочет жить. Он все плакал и плакал и умолял меня помочь ему, а у меня был ученик, и вообще я была жутко занята. А потом Амбросио сказал, что Адела бросает его из-за имени и спросил меня, вернется ли она к нему, если он сменит имя.

— Из-за имени? А при чем тут его имя? — забыв от любопытства о запрете на вопросы, снова перебила я.

Но Альда, аккуратно откусывающая кусочек от своей любимой конфеты «Рафаэла», была в благодушном настроении и не обратила внимания на мою промашку.

— Все дело в том, что «Амбросио» — слишком длинное имя, — объяснила она, — и Альда сократила его в русской манере.

Мексиканка замолчала, засунув в рот остатки конфеты.

— И как же она стала его называть? — заинтересовалась я.

— Бросик, — проглотив конфету, пояснила Альда.

— Бросик? — хихикнула я. — Но ведь это похоже на…

— Вот именно, — с достоинством кивнула мексиканка. — Это похоже на русский глагол «бросить». Вот Амбросио и решил, что Алела бросила его из-за имени.

— Любопытная логика. Я бы до такого не додумалась. И что ж вы ему посоветовали?

— А что я могла ему посоветовать? — Речь Альды стала более нервной. — У меня был урок, я была страшно занята. Я сказала ему, что Аделе нравится имя Мигель и посоветовала парню не терять надежду, потому что истинная любовь всегда побеждает.

— И что он? — снова вмешалась я, потому что Альда замолчала, задумчиво разглядывая конфеты. Она не хотела толстеть.

— Ушел, слава богу, — принимаясь за следующую «Рафаэлу», пожала плечами мексиканка. — Зато ночью вернулся с дружками и устроил кошачий концерт.

— Как это?

— Этот кретин явился в полночь под балкон Аделы со сворой дружков-индейцев, с гитарой и рупором, который он неизвестно откуда взял. Для начала он долго и нудно кричал в рупор, слава богу, хоть по-испански, о том, что отныне он зовется Мигель и что его любовь к Аделе выше Кордильер и глубже озера Хитуаку.

— Как романтично, — заметила я.

— Куда уж романтичнее, — мрачно усмехнулась Альда. — А потом эта свора безголосых койотов вообразила себя певцами, и они принялись горланить ужасную мексиканскую песню «Гвахалоте», в которой есть слова:

— Интересная постановка вопроса, — задумчиво сказала я. — Занятно, как словесная форма выражения любви отличается в северной и южной культурах. Русский сказал бы: «ты мне нужна», а латиноамериканец говорит: «ты нужна моему телу».

— Ничего интересного, — еще более мрачно закончила Альда. — Адела запустила в него горшком с моим любимым кактусом, хорошо хоть, не убила никого, соседи вызвали милицию, певцы разбежались при ее появлении, а меня на следующий день мучила жуткая головная боль. До сих пор не могу вспоминать об этом без содрогания. Ну и молодежь нынче пошла. Я в их возрасте никогда не позволяла себе подобных выходок.

— А по-моему, это даже весело, — я попыталась утешить преподавательницу. — Зато вам всегда есть о чем порассказать. Вашу жизнь уж точно скучной не назовешь.

— Вам-то легко говорить, — почему-то обиделась Альда. — Голова по утрам не у вас болит. Вот родили бы себе ребенка и наслаждались счастливой жизнью. Тогда я послушаю, какие веселые истории будете рассказывать вы.

— Нет, в этом деле я пас, — решительно замотала головой я. — Боюсь, у меня не хватило бы здоровья отбояриваться от поклонников моих детишек. Даже когда у моей собаки течка, приходится дубину с собой носить, иначе не отобьешься, а ведь с собаками куда легче.

— Вот и я о том же, — мрачно кивнула мексиканка. — Если бы я могла отваживать ее поклонников дубиной, все было бы гораздо проще.

Видя, что она совсем загрустила, я решила переменить тему разговора.

— А у вас случайно не найдется какого-либо детектива на испанском? — спросила я. — Обожаю детективы, а так я еще и в языке попрактиковалась бы.

— Так вам нравятся детективы? — встрепенулась Альда. — Я тоже от них без ума. Собираю все подряд. Кстати, вы читали Хмелев-скую?

— Нет, даже не слышала о ней, — пожала плечами я. — А кто она такая?

— Польская писательница. Пишет иронические детективы. Очень веселые. У меня все ее книги есть, — пояснила мексиканка. — Хотите почитать?

— Хочу! — беспечно ответила я, не подозревая, что этим заранее обрекаю себя на неприятности…

Первой книгой Хмелевской, которую я прочитала, оказалась «Подозреваются все».

— Отличная книга! — сказала я Альде на следующем уроке. — Наконец хоть что-то, не похожее на «крутые» детективы с пьянками и мордобоем.

— Это еще что! Остальные книги еще лучше, — сказала мексиканка с такой гордостью, словно она сама их написала. — У меня есть все!

Любовь к книгам Хмелевской объединила нас, и даже после того, как я перестала брать уроки, мы регулярно встречались, обмениваясь впечатлениями о ее новых детективах.

К своему удивлению, я обнаружила значительное сходство между слегка взбалмошным и непредсказуемым характером польской писательницы и моим собственным. Думаю, именно этим отчасти объяснялась моя страсть к ее книгам. Всегда приятно узнавать в героине себя, хотя на самом деле различий между нами было значительно больше, чем сходства.

Как и пани Иоанну, с детских лет меня изводило желание написать книгу. Со свойственным мне стремлением немедленно воплотить мечту в жизнь, в десять лет я разразилась длинной остросюжетной приключенческой повестью под названием «Приключения Рогдая и Заяцы». И, хотя приключения героев были вымышленны, эти герои действительно существовали. Рогдай был громадным и на редкость тупым эрделем, живущим у моих соседей по этажу, а Заяцы был весьма потрепанным, но любимым игрушечным зайцем. По вечерам я читала новые главы из этого грандиозного произведения соседям, и они дружно утверждали, что в будущем я стану великим писателем.

Эта идея мне понравилась, но не потому, что мне хотелось славы или бешеных гонораров, хотя в этом я ничего плохого тоже не видела. Главным стимулом к писательской деятельности оказалась моя почти патологическая лень. В то время как другие дети страстно стремились повзрослеть, я, наблюдая за унылым существованием взрослых, пришла к вполне логичному выводу, что меня совершенно не привлекает жизнь, в которой сначала надо вставать в семь утра для того, чтобы идти на работу, затем мотаться по магазинам в поисках продуктов, готовить, стирать, мыть посуду, а вечером вяло ссориться с супругом, жалуясь на безмозглое начальство и происки коллег по работе. И тогда я решила, что карьера писателя — именно то, что нужно прирожденной лентяйке — никаких тебе физических усилий, никаких ранних подъемов и общественного транспорта — сиди себе где-нибудь на даче, созерцая цветочки и ожидая, пока на тебя накатит потный вал вдохновения. А для повседневных забот можно и домработницу нанять.

Впрочем, моя лень давала о себе знать, лишь когда дело касалось неизбежных и неприятных обязанностей — вроде школы, общественной работы, уборки, готовки и тому подобного. Во всем остальном я отличалась избыточной жизненной активностью. Понимая, что хорошо и интересно писать можно только на основе обширного жизненного опыта, искусно разукрашенного и щедро приправленного воображением, я изо всех сил принялась приобретать этот жизненный опыт, в чем и преуспела. Действительно, разве может писать о любви человек, никогда не испытывавший этого чувства? Что знает о поведении в экстремальных ситуациях тот, кто в них не попадал?

Впрочем, оставим экстремальные ситуации. Раз уж речь зашла о Хмелевской, лучше поговорим о любви. В этом вопросе между нами тоже наблюдалось поразительное сходство, по крайней мере во всем, что касалось романтичности натуры. Но если страсть к потрясающему блондину пани Иоанна испытала в более или менее сознательном возрасте, то мне довелось пережить свою первую влюбленность в три года. Предмет моей любви, сногсшибательный блондин по имени Вовка до сих пор как живой возникает перед моими глазами.

Я играла в песочек во дворе дома моей бабушки, как всегда погруженная в мечты. От этого занятия меня отвлек болезненный щелчок по голове. Я подняла глаза и увидела перед собой местного восемнадцатилетнего хулигана, и неожиданно меня поразила мысль, насколько он красив. Эти огромные васильковые глаза, золотые, как колосья пшеницы, волосы, загорелая кожа, потрясающее тело… Я уставилась на Вовку, раскрыв рот от восхищения. Он тоже некоторое время молча смотрел на меня, но, видимо, оттого, что я не плакала и не звала на помощь старших, ему стало скучно. И он развернулся и ушел. Он ушел, а любовь в моем сердце осталась…

Впрочем, в шесть лет новый супермен вытеснил из моего сердца слегка потускневший образ хулигана. Проблема была в том, что я даже не представляла, какого цвета были волосы у предмета моей страсти, более того, я не знала, были ли у него волосы вообще. Я смертельно влюбилась в Фантомаса.

Впрочем, в то время Фантомас был любимым героем всей детворы. Обитатели нашего дома регулярно находили в почтовых ящиках записки типа: «Мне нужен труп. Я выбрал вас. До скорой встречи. Фантомас». Все кругом играли «в Фантомаса», а я прокручивала в своем воображении потрясающие сцены нашей с ним любви и блестящего развития нашей совместной преступной карьеры. Я была убеждена, что Фантомас стал криминальным элементом лишь из-за того, что взрослые плохо обращались с ним в детстве, и моя любовь помогала ему обрести веру в людей и превратиться в «благородного» преступника типа Робина Гуда, потому что совсем без преступлений и без приключений жизнь с ним была бы чересчур скучной. И, конечно, немаловажным фактором оказалось то, что мы с Фантомасом, как и следовало ожидать, никогда не ходили на работу, посвящая все свое время занятиям спортом, плаванию на яхте, совершенствованию наших профессиональных преступных навыков и, естественно, планированию грандиозных преступлений века, в которых мы, впрочем, никогда никого не убивали и вообще старались не обижать. Скорее это было «искусство ради искусства».

За Фантомасом последовала череда новых, не менее волнующих влюбленностей, но эта тема столь обширна, что, возможно, я вернусь к ней в мемуарах, когда мне исполнится лет сто и когда вместо реальных чувств мне останутся только приятные воспоминания.

В подростковом возрасте я стала испытывать нездоровую страсть ко всему, связанному со спецслужбами. Я мечтала влюбиться в шпиона или в контрразведчика и прокручивала в воображении душераздирающие сцены безумной любви и борьбы с гнусными врагами. Меня манили смертельно опасные тайны и скрытые механизмы власти, управляющие миром. Это относительно безобидное увлечение продолжалось довольно долго, и полностью излечило меня от него лишь общение с третьим бывшим мужем.

Но пока мы не будем отвлекаться на благодатную и неисчерпаемую, как атом, тему бывших мужей. К ней всегда можно будет вернуться.

Как и мечтала, я стала-таки писательницей и, как ни странно, довольно популярной. Я писала приключенческие повести, овеянные духом восточного эзотеризма, книги по психологии, о восточной философии, о восточных системах рукопашного боя, обрабатывала восточные притчи и легенды, даже писала детские детективы. Мои книги были дорогими, их хорошо покупали, и, соответственно, я неплохо зарабатывала. Так продолжалось вплоть до экономического кризиса. Не то, чтобы книги перестали покупать, но гонорары, естественно, упали в той же самой пропорции, в которой вырос курс доллара. И тут-то меня осенило, что, подобно пани Иоанне, надо писать иронические детективы. Такие книжки, лежащие почти на каждом книжном прилавке, раскупаются, как пирожки, при любом экономическом кризисе.

Вдохновившись этой гениальной идеей, я быстренько накатала роскошную смесь детектива и боевика под названием «Тюрьма или Сорбонна», в котором только что освободившийся зек, приехавший в Сочи испанский маркиз и излишне склонная к феминизму фокусница оказываются втянутыми в разборки с чеченскими террористами и разными группировками мафии. В книге все происходило очень весело, без типичного для наших современных детективов тупого и однообразного насилия. Прихватив рукопись, я радостно отправилась в издательство «Призрак-пресс», печатающее произведения пани Иоанны.

Директор издательства, Нелли Ивановна, оказалась очаровательной хрупкой женщиной.

— Вы написали отличную книгу, — сказала она. — Мне понравилось все — и сюжет, и герои, и диалоги, и юмор. Есть лишь одна проблема: в книге речь идет о нашей действительности.

— А какая действительность вам нужна? — искренне удивилась я.

— Я не это имею в виду, — Нелли Ивановна страдальчески поморщилась. — У вас там и мафия, и проститутки, и чеченские террористы, а мои читатели не переносят упоминаний о мафии, проститутках и чеченских террористах.

— Но у меня же там все весело, — возразила я. — Никакой чернухи или тупого насилия.

— Все равно, — вздохнула Нелли Ивановна. — Для моих читателей более чем достаточно, что они живут в стране, где все это есть. Читать об этом в книгах они уже не могут. Читателю надо забыться. Понимаете, нужно что-нибудь такое мягкое, женское, любовь, разбавляющие убийства приятные бытовые мелочи, и все в таком духе, вроде как у Хмелевской.

— То есть надо побольше говорить о глазках, волосиках и прическе? — догадалась я.

— Вот именно! — обрадовалась директор издательства. — Приятно, что.вы меня понимаете. Кстати, у вас отличный стиль. Вот если б вы могли писать под Хмелевскую, было бы прекрасно, хотя многие уже пытались подражать ей, но у них ничего не получилось. Просто забудьте о мафии, террористах и проститутках, пусть в книге будет хотя бы один труп, немного пикантных деталек, милого женского трепа — и выйдет то, что надо. Я как раз ищу русского автора, который умел бы писать иронические детективы.

— Ладно, напишу под Хмелевскую, — необдуманно согласилась я. — Вряд ли это так сложно.

По дороге домой я всерьез задумалась о взятых на себя обязательствах. Легко сказать — «напишу под Хмелевскую». На деле это не так просто. Перечитав несколько раз все творческое наследие пани Иоанны, я твердо усвоила, что в любом из ее детективов красной нитью проходит одна из следующих тем:

1. Тема волос. Героиня обязательно должна регулярно глядеться в зеркало, страдая от того, что у нее на голове «три волосинки», а также каждый день мыть голову и накручивать волосы на бигуди в ожидании неожиданного появления «мужчины ее жизни».

2. Тема азартных игр. В основном это относится к игральным автоматам, по какой-то, категорически противоречащей теории вероятностей причине, регулярно одаривающим героиню внушающими оптимизм солидными выигрышами. Впрочем, выигрывать можно было также в рулетку или в покер.

3. Тема игры на скачках. Обладая то ли недюжинной интуицией, то ли сверхъестественным везением, героиня опять-таки ухитряется ставить на призовые комбинации, попутно раскрывая гнусные замыслы шастающих по ипподрому преступников.

Тут-то я поняла, что меня ожидают неприятности. Проблему волос я решила одним махом в девять лет, когда мама постригла меня «под мальчика». Поглядев в зеркало, я примерно час горько прорыдала, а потом поклялась, что больше никогда в жизни моя нога не переступит порога парикмахерской, и сдержала свою клятву, так что в теме причесок и извечных женских терзаний в связи с этим я была полным профаном. Кроме того, в силу своей патологической лени я считала, что ни один мужчина не заслуживает того, чтобы я портила свои длинные каштановые локоны красками, лаками, фиксирующими гелями и бигуди, теряя как драгоценное время, так и волосы, выпадающие ото всех этих ухищрений.

С азартными играми дело обстояло еще хуже. Математик по образованию, я слишком хорошо знала, с какой вероятностью в каждой игре выигрывает игрок, и с какой — казино. Видимо, здравый смысл — извечный враг азарта и веры в слепую удачу. Я твердо верила в теорию вероятностей. В удачу, конечно, я тоже верила, но только не за игорным столом.

Об ипподроме у меня вообще остались кошмарные воспоминания. Мой второй муж был помешан на парапсихологии и эзотерических учениях. Впрочем, во всех этих восточных штучках его привлекала не столько высокая цель самосовершенствования, сколько прикладные аспекты ясновидения, а именно: можно ли с помощью ясновидения выиграть деньги на скачках или в спортлото. Поскольку сам он не обладал экстрасенсорными способностями, он обратил свое внимание на меня, так как я тогда, по молодости и глупости, тоже увлекалась парапсихологическими экспериментами и даже показывала неплохие и относительно стабильные результаты. Но, несмотря на это, я считала, что ясновидение, конечно, хорошая штука, но деньги гораздо практичнее зарабатывать более привычными путями. Это приводило к некоторым конфликтам интересов, но, в конце концов, подчиняясь его нажиму, мне пришлось-таки близко познакомиться с миром скачек. Однако это уже совсем другая история. Итак, волосы, азартные игры и скачки отпадали. Оставались только любовь и трупы, подворачивающиеся в самых неожиданных местах. Как я поняла, пани Иоанна черпала вдохновение в похождениях своих родственников и знакомых, а также в собственных любовных романах. Из этого следовало, что мне срочно нужно было найти вдохновляющего меня на подвиги брюнета моей мечты (увы, брюнеты мне нравились больше блондинов), а также прикинуть, у кого из моих достаточно взбалмошных знакомых можно было бы найти в шкафу или в подвале несколько свеженьких трупов. И тут меня осенило. Альда и Адела! Идеальная парочка персонажей!

Альда в первую очередь заслуживала быть прославленной в роли героини моего романа, поскольку, в конце концов, именно она пристрастила меня к книгам Хмелевской, а уж если и была вероятность того, что где-то появится столь необходимый мне для написания книги труп, так это в горячем и любвеобильном латинском окружении Аделы.

Все эти годы мы с Альдой не прерывали связи, так что я была в курсе основных похождений ее взбалмошного чада. Помимо регулярной смены возлюбленных, Адела ухитрилась отличиться, окончательно завалив в Университете дружбы народов испанский язык.

— Но как это может быть? — недоумевала я. — Адела ведь носитель языка! Она же с детства говорила с вами только по-испански, читала испанские книги, смотрела испанские фильмы. Она говорит совершенно свободно, так как же она ухитряется получать в университете двойки по испанскому языку?

Альда тяжело вздохнула.

— Все горе в том, что она свободно говорит на испанском испанском языке, а не на русском испанском языке, — объяснила она.

Я удивилась.

— Даже не знала, что существует русский испанский язык, — заметила я. — А чем они отличаются?

— Русский испанский язык — это то, как представляют себе испанский русские преподаватели, — погрустнев, сказала мексиканка. — Вот, например, в одном сочинении Адела написала слова «пять минут» с определенным артиклем, и ей засчитали это за ошибку, потому что в русском испанском языке «пять минут» нужно писать с неопределенным артиклем, хотя в испанском испанском языке «пять минут» с неопределенным артиклем означают «примерно пять минут», а «пять минут» с определенным артиклем означают «ровно пять минут». И так во всем. Я могла бы с энциклопедиями в руках доказывать преподавателям, что Адела не делает ошибок, но вряд ли они меня послушают. Они ведь учат студентов русскому испанскому языку, а Адела из чистого упрямства не хочет учить русский испанский.

В конце концов бунтующий Альдин ребенок бросил университет и устроился официанткой в модном латиноамериканском ресторане «Золото инков», откуда приносил незабываемые впечатления и щедрые долларовые чаевые. Ночи Адела проводила на дискотеках и научилась так здорово отплясывать сальсу[1], что ее взяли на работу в качестве танцовщицы в ночной клуб «Кайпиринья». Поскольку слушать постоянные нотации матери, как важно завершить образование и иметь достойную работу, девушке не нравилось, она переселилась к какому-то из своих очередных возлюбленных, а затем, поссорившись с ним, сняла уютную однокомнатную квартирку.

Как и Адела, я страстно увлекалась танцами, особенно латиноамериканскими. Она с удовольствием показывала мне сложные навороченные элементы и па, и мы не раз ходили вместе на дискотеки. Там я и познакомилась с Росарио Чавесом Хуаресом, труп которого в данный момент «отдыхал» на лесной просеке в багажнике вишневого «Мерседеса». Около месяца Адела и Росарио были любовниками и даже, кажется, жили вместе. Впрочем, меня это тогда не волновало, поскольку я и представить не могла, что этот невысокий индеец с татуировкой каким-либо образом — живым или мертвым — войдет в мою жизнь.

Итак, приняв решение, с кого буду писать своих главных героев, я, предварительно позвонив, прямиком направилась в гости к Альде.

Моя бывшая преподавательница встретила меня у решетки, привычным жестом поднося палец к губам. Правда, теперь вместо: «Тише! Ничего не говорите!» она неизменно начинала нашу встречу другой фразой: «Абле соло еспаньол!», что означало: «Говорите только по-испански!» Впрочем, требование это распространялось лишь на коридор, хотя, по моему мнению, предосторожность могла оказаться тщетной, поскольку за истекшие годы любопытные соседи из вредности вполне могли бы выучить испанский язык.

Как только за мной захлопнулась бронированная дверь, я с гордостью выпалила:

— Я собираюсь написать о вас детектив! — в полной уверенности, что этим сообщением осчастливливаю свою подругу.

Ее реакция слегка ошеломила.

Альда подняла полный достоинства взгляд и, многозначительно посозерцав меня несколько мгновений, твердо заявила:

— Я подам на вас в суд!

Не ожидая такого поворота событий, я, в свою очередь, с недоумением уставилась на мексиканку.

— Но я же изменю имена! — удивилась я.

— Все равно я подам на вас в суд, — еще более решительно сказала Альда.

Некоторое время мы помолчали.

— А вы не собираетесь публиковать этот детектив в Испании? — с неожиданной надеждой поинтересовалась мексиканка.

Этот вопрос был вполне правомерен, поскольку, выучив испанский язык, каждую зиму я проводила в Испании, убегая от русских морозов, и даже начала печататься в нескольких испанских журналах.

— Да вряд ли, — с сомнением произнесла я. — Сначала его в России опубликовать надо. Кроме того, в Испании своих писателей как собак нерезаных.

— Жаль! — с чувством сказала Альда. — Уж в Испании я бы с вас такую компенсацию содрала — закачаешься. А у нас в России все без толку — никакой надежды на суд.

— А за что вы собираетесь на меня в суд подавать? — поинтересовалась я. — Я же не предполагаю из вас отрицательный персонаж делать. Наоборот, вы у меня будете красивая, умная, благородная, и никаких там порочащих связей или сомнительных знакомств.

— Этого еще не хватало! — с достоинством вскинула голову мексиканка. — Если вы меня плохой изобразите, так никто и не догадается, что это я!

На этом тема исчерпала себя. Про себя я решила, что книгу все равно напишу, поскольку, слава богу, на судебную систему в нашей стране рассчитывать не приходится, а надежда на то, что в будущем детектив опубликуют в Испании, если и существовала, то была весьма туманной, так что беспокоиться о компенсации мне пока не приходилось.

Мы прошли на кухню, и Альда заварила мне традиционный аргентинский чай «матэ», горький, как хина, но тем не менее очень вкусный.

— А что поделывает Адела? — спросила я, закусывая кусочком кекса.

Мы не виделись с Альдой около трех месяцев, и я ожидала впечатляющих новостей. Однако действительность превзошла все мои ожидания.

— Она ушла из ресторана, — без особого энтузиазма сообщила мексиканка.

— Что, неужели вернулась в университет? — недоверчиво спросила я.

Такого шага от легкомысленной девушки трудно было ожидать.

— Если бы! — обреченно махнула рукой Альда. — Она подцепила в ресторане какого-то супербогатого «нового русского», который непонятно чем занимается, но уж явно, что честным путем таких денег не сделаешь. Он подарил Аделе роскошную трехкомнатную квартиру на улице Удальцова, в одном из престижных домов, которые все время рекламируют в газетах, и роскошный вишневый «Мерседес».

— Вот повезло! — завистливо вздохнула я. — А я, как дура, все книги пишу. Честно говоря, иногда я завидую проституткам.

— При чем тут проститутки? — обиделась мексиканка.

— Да, в общем, ни при чем, — объяснила я. — Просто, как подумаю, что проститутка высокого класса за одну ночь запросто получает больше, чем я за целую книгу, мне приходит в голову, что я ошиблась в выборе профессии.

— Женщина не должна терять своего достоинства! — убежденно отчеканила Альда.

— Вот и я о том же, — грустно подтвердила я. — И зачем только мама меня так воспитала? Наверное, поэтому я и не хочу иметь детей. Меня бы всегда раздирали сомнения, кого я должна вырастить: высококлассную проститутку или писательницу, профессионального киллера или научного работника. Сложный вопрос. Ну да бог с ним. А этот «новый русский» — он хоть красивый?

— Вам бы понравился, — осуждающе покачала головой мексиканка. — Хотя лично я не переношу красивых мужчин. Вечно о себе воображают невесть что, а сами так и норовят на сторону сбежать.

— Ну, женщины тоже не без греха, — заметила я. — А если он еще и красивый, так Аделе уж точно повезло.

— Я в этом не. так уж уверена, — мрачно сказала Альда. — Чувствую, добром это все не кончится. Вы же знаете мою дочь. Если мужчина не надоест ей через три месяца — это уже чудо. А с такими богачами шутки плохи.

Меня охватило радостное предчувствие. В такой ситуации и до трупа в шкафу недалеко.

— А вы не можете дать мне новый телефон Аделы? — попросила я. — Страшно хочется поглядеть на ее очередного воздыхателя.

— Конечно! — оживилась мексиканка. — С удовольствием. Знаете, у меня есть подозрение, что Адела от меня что-то скрывает. Впрочем, она всегда такая. Если узнаете что-нибудь интересное, сразу расскажите мне.

— Можете в этом не сомневаться, — торжественно пообещала я.

Адела отреагировала на мой звонок почти со щенячьим восторгом. Она скучала в одиночестве, и, кроме того, ей не терпелось поделиться с кем-нибудь подробностями своей «новой русской» жизни.

Огромная трехкомнатная квартира с зимним садом и джакузи, в котором можно было бы без труда искупать годовалого бычка, действительно произвела на меня впечатление.

На тумбочке рядом с безбрежной двуспальной кроватью красовалась большая фотография в серебряной рамке, где Адела была запечатлена в объятиях более чем впечатляющего представителя мужского пола. Я даже не знала, чему больше завидовать — квартире с джакузи и зимним садом или доставшемуся подруге красавцу. Впрочем, красавец оказался блондином, а не брюнетом, да и мой дом в Москве тоже был вполне ничего, так что я решила вообще не завидовать, но, как и подобает, выразить Аделе свое безграничное восхищение.

— Поверить не могу! Это просто сказка! — изобразив при помощи мимических мышц выражение неземного восторга, воскликнула я. — Мало того, что богат, как Крез, так он еще молод, высок и красив! А судя по тому, что твой новый бойфренд умеет зарабатывать деньги, у него еще и мозги должны быть. Это столь же редкое явление у красивых мужчин, как наличие серого вещества у обворожительной женщины.

Адела недовольно скривилась. Ее выразительная мордочка живописно отразила мысль, что и на солнце есть пятна.

— Только не говори мне, что у этого совершенства тоже есть недостатки, — усмехнулась я. — Так ты окончательно угробишь мою веру в то, что прекрасные принцы существуют.

— Малахольный он! — страдальческим тоном пожаловалась подруга.

— Малахольный? — удивилась я. — А ты уверена, что правильно употребляешь это слово? К мужчине с такой внешностью, к тому же способному, как конфеты, раздаривать квартиры и «Мерседесы», как-то не слишком подходит слово «малахольный».

— Да при чем тут квартира? — возмутилась Адела. — Настоящего мужчину женщина сразу чувствует. У него внутри сталь и огонь. А у этого — тюря. Никакой воли. Все, что ни захочу, выполняет. Еду мне в постель приносит. Массаж делает. Книжки на ночь читает.

— Действительно, сволочь какая! — подхватила я. — Вот ведь гад! Даже повода не дает к чему-нибудь придраться. Так и до комплекса неполноценности недалеко. Кстати, не одолжишь мне его на пару недель? Мои бывшие мужья массаж мне делали только до свадьбы.

— На твоем месте я бы не иронизировала, — мрачно произнесла Адела. — Ты просто представить себе не можешь, какая с ним скукотища. Помнишь, какие скандалы я закатывала Гумерсиндо? Он тогда еще от бешенства этажерку об телевизор расколотил. А помнишь, как я ревновала Лупо, когда он связался с этой уродливой Оноратой из чилийского посольства? Вот это была жизнь! Сколько чувств, сколько страсти! А этот малахольный мне даже повода для ревности не дает! Он вообще не смотрит на других женщин! Если бы я каждую ночь не лежала с ним в постели, то вообще решила бы, что он импотент!

— Сочувствую! — лицемерно сказала я. — Мужчину, который не смотрит на других женщин, действительно следовало бы объявить врагом общества.

— А деньги вообще не его, — продолжала изливать свои обиды Адела. — Это все его папаша заработал. Он какой-то там фармацевтический магнат. Вот это действительно крутой мужик. А сынок — так себе, руководит несколькими дочерними фирмами, да и то без особой охоты. Как-то не тянет его к бизнесу.

— Ладно, — я решила переменить тему. — Ты мне поплакалась о своих проблемах, теперь я поплачусь о своих. Мне срочно требуются любовь и труп.

— Что-что? — заинтересовалась Адела. — Любовь и труп? У тебя что, в последнее время стали проявляться порочные склонности?

— Да нет, я не о сексе, — поспешила объясниться я. — Просто я обещала одному издательству написать детектив в стиле Хмелевской. Поэтому мне для вдохновения необходимо срочно влюбиться и, по возможности, наткнуться на какой-нибудь труп, чтобы провести самостоятельное расследование.

— Ну, влюбиться — это не проблема, — задумчиво произнесла Адела. — Сходишь сегодня вечером со мной в клуб «Кайпиринья». Там такие мужики встречаются — просто отпад. А с трупом сложнее. Хоть Бобчик и малахольный и здорово раздражает меня, глупо было бы убивать курицу, которая несет золотые яйца. А вот Лупо я бы с удовольствием прирезала. Как подумаю, что он вытворял за моей спиной с этой проклятой Оноратой из чилийского посольства…

— Постой! — прервала я подругу. — Я вовсе не имела в виду, что кого-то надо убивать. Я говорила фигурально. Труп я сама как-нибудь придумаю, просто мне нужна какая-нибудь особенная экзотическая обстановка, какие-нибудь интересные персонажи, чтобы было от чего оттолкнуться. Клуб «Кайпиринья» — это то, что надо. Ты же там всех знаешь. Кроме, того, это такое место, где можно встретить кого угодно — и наркодельцов, и сутенеров, и устроителей подпольных тотализаторов, там можно найти совершенно неожиданный материал.

— Вообще-то латиноамериканцы не любят, когда кто-то сует нос в их дела, — заметил! Адела. — Я хоть и работала там танцовщицей но всегда старалась держаться от подобных типчиков подальше.

— Я же не сумасшедшая, чтобы влезать во что-то, — заверила я ее. — Просто мне бы хотелось понаблюдать за средой, чтобы дать толчок воображению.

— Ну если так, все в порядке, — успокоилась Адела. — Мне бы не хотелось нарываться на неприятности. Значит, договорились. Поезжай домой, как следует отоспись, а в девять вечера я за тобой заеду, и отправимся в «Кайпи-ринью». Если захочешь, будем танцевать до утра.

— А как же твой малахольный Бобчик? — поинтересовалась я. — Он так просто отпустит тебя со мной в клуб на всю ночь?

— Не беспокойся, — ответила подруга. — Бобчик в командировке по делам фирмы. Он вернется только послезавтра. Хоть повеселюсь без него, как в старые добрые времена.

Адела опоздала не больше, чем на полчаса, но для нее это было почти достижением.

— Поедем вместе на моей машине или возьмешь свою? — спросила девушка.

— Лучше на твоей, — ответила я.

Мне нравилось водить свой скромный темно-синий «Фиат», и, надо сказать, водила я неплохо, но меня всегда терзала одна неразрешимая проблема — очки. Несмотря на близорукость, очки я никогда не носила. Это не было связано с тем, что очки портили мою внешность, просто остатков зрения мне было вполне достаточно, чтобы более или менее успешно ориентироваться в окружающем мире, а как только я пыталась носить очки, близорукость немедленно начинала прогрессировать. Кроме того, ношение очков вызывало у меня головную боль.

Горькая необходимость надевать очки при вождении неизменно отравляла все удовольствие от поездки, и я пользовалась любой возможностью, чтобы избежать необходимости самостоятельно водить автомашину.

Окинув взглядом роскошные интерьеры ночного клуба, я присвистнула от восхищения. По правде говоря, я не ожидала обнаружить в Москве заведение такого класса. Было ясно одно — здесь крутятся большие и даже очень большие черные деньги. На реальные доходы от выпивки и входных билетов клуб не просуществовал бы и неделю. Это открытие внушало оптимизм. В подобном месте откопать сюжет для детектива так же просто, как найти клопа в провинциальной гостинице.

— Ты не знаешь, кому принадлежит клуб? — чувствуя, как во мне зарождается нездоровое любопытство к чужим тайнам, спросила я.

— Этого никто не знает, — пожала плечами Адела. — Говорят, какой-то фирме, хотя название фирмы тоже неизвестно.

— А управляющий клубом русский или латиноамериканец? — еще больше заинтересовалась я.

— Хосе Муньос, колумбиец, — ответила девушка.

— А кто он такой? Откуда взялся? У него есть российское гражданство? — я продолжала раскапывать благодатную тему.

— Понятия не имею, — недовольно сказала Адела. — Здесь не принято задавать такие вопросы. Ты что, сама не понимаешь? Лучше пойдем потанцуем.

На танцплощадке заиграли одну из моих любимых мелодий сальсы — «Кабалю бьехо», и мы с Аделой принялись синхронно отплясывать одну из последних схем, которую она мне показала, со множеством вращений и стремительных поворотов. Позабыв обо всем на свете, я наслаждалась движением и незабываемыми чувствами, которые неизменно пробуждали во мне темпераментные латинские ритмы. Неожиданно Адела остановилась.

— Что с тобой? Мышцу потянула? — тоже остановившись, спросила я.

— Хуже! — вздохнула подруга. — Здесь Чайо.

— Ты имеешь в виду Росарио? Этого индейца с татуировкой? — на всякий случай уточнила я.

Я никак не могла привыкнуть к совершенно непохожим на исходные имена уменьшительным латиноамериканским вариантам — ко всем этим Чучу, Чето, Чофи, Чали и Чавам.

— Он, — мрачно подтвердила Адела.

— Ну и что? — удивилась я. — Ты же с ним давно разошлась! Просто еще один бывший возлюбленный из твоей коллекции.

— Все-таки тебе никогда не понять латинскую душу, — покачала головой девушка. — Пока он мне изменял, все было в порядке. Он мужчина. Но когда я сама бросила его, я задела его мужскую гордость. Латинос никогда не простит женщину, которая предпочла ему другого.

— И что он теперь хочет? Отомстить? — поинтересовалась я.

— Русские вкладывают в понятие «отомстить» несколько другой смысл, — задумчиво сказала Адела. — Для вас отомстить означает накатать анонимку на работу, морду набить или нанять бандита для разборки. А наша месть, по крайней мере в любовных делах, происходит больше в области чувств. Я ранила его чувства, и теперь он хочет ранить мои. Он надеется, что я снова безумно влюблюсь в него, как в самом начале нашего романа, а после, когда я буду пылать от любви, он бросит меня, наслаждаясь моим отчаянием.

Я покачала головой. Латинские страсти всегда вызывали у меня странную смесь восхищения и недоумения с легким привкусом зависти.

— Но ведь ты не позволишь ему взять верх?

— Что я, рыжая! — презрительно фыркнула подруга.

— Ну так пусть он сам терзается страстью, а ты будешь наслаждаться его мучениями, — предложила я. — Кроме того, признайся, что ты жить не можешь без таких игр в сильные чувства. Потому-то тебя так достает твой малахольный Бобчик, что он в принципе не способен вести себя как упившийся в стельку дикий перуанский метис.

— Ты права, — согласилась Адела. — Надо хоть немного оттянуться. Может, тогда и с этим несчастным наследником фармацевтической империи будет полегче общаться.

— Вот и хорошо, — подытожила я. — А обо мне не беспокойся. Я тоже найду себе развлечение.

Между тем жаждущий мести Чайо, он же Росарио, успел заметить Аделу и стремительно продвигался к нам через танцующую толпу.

Когда он с гордым видом встал перед нами, я поняла, что имела в виду моя подруга, говоря, что в мужчине должны присутствовать сталь и огонь.

Этот низкорослый индеец, едва достающий Аделе до плеча, а мне до носа, обладал самомнением как минимум китайского императора, а исходящая от него сексуальность казалась физически ощутимой. В маленьких черных глазках полыхал вызов всему свету, а грубые черты ацтекского божка искажала презрительная усмешка Хамфри Боггарта.

— Ола, муньека[2], — произнес он низким драматическим голосом, в котором дозировано сочетались мужественность, гордость и милость, которую он оказывал женщине, снисходя до разговора с ней. — Потанцуешь со мной?

Меня поразила мгновенная перемена, происшедшая с лицом Аделы.

Заведясь с пол-оборота, она вдохновенно включилась в игру.

— Только не пожалей об этом! — слегка хрипловатым голосом Кармен, обольщающей тореадора, предупредила она.

С трудом подавив желание громко и неприлично расхохотаться, я покинула забывшую обо всем вокруг парочку и переместилась к противоположному краю площадки.

Я начала было танцевать и вдруг замерла, встряхнув головой от удивления. Мне показалось, что во время поворота при вспышке стробоскопического освещения я заметила мелькнувшее за тяжелым бархатным занавесом лицо, знакомое мне по фотографии. Я готова была поклясться, что там стоял малахольный Бобчик.

Я стала пристально вглядываться в направлении, где мелькнуло прекрасное видение, но среди толпы смуглых черноволосых латиносов не было заметно ни одного высокого блондина.

Даже то, что я со своей близорукостью ухитрилась бы разглядеть на приличном расстоянии в полутемном зале лицо, знакомое мне лишь по фотографии, само по себе казалось достаточно невероятным, тем более что, по словам Аделы, в данный момент малахольный Бобчик находился где-то в командировке. Скорее всего он мне просто померещился.

От размышлений на эту тему меня отвлек приятный мужской голос с мягким, немного странным акцентом.

Я повернулась на звук и обнаружила перед собой красивого высокого брюнета. Классические латинские черты лица свидетельствовали о том, что его предкам каким-то чудом удалось избежать примесей негритянской или индейской крови. Высокий рост избавлял его он необходимости затрачивать дополнительные усилия, изображая из себя «настоящего мужчину», и, что еще более странно, выражение его глаз свидетельствовало о наличии высокоразвитого интеллекта.

Мое сердце стремительно забилось. Если уж, следуя по стопам пани Иоанны, мне нужно влюбиться, то этот кадр вполне подходящий. Похоже, сегодня мне везло.

— Меня зовут Луис, — отрекомендовался брюнет. — Я видел вас с Аделой. Вы прекрасно танцуете. Обычно русские не умеют танцевать сальсу.

— Я даже фламенко танцую, — похвасталась я. — А вы знакомы с Аделой?

— Аделу все знают, — уклончиво заметил Луис. — Я могу вас пригласить?

— Разумеется.

Полтора часа спустя я чувствовала себя, как героиня фильма «Загнанных лошадей пристреливают, не правда ли?». Сидячая работа писателя особо не способствует физической выносливости, и сейчас я жалела, что не выбрала себе в качестве профессии что-нибудь более подвижное, вроде укладки шпал или службы в армии. Однако латинская среда, а может быть, вдохновляющее соседство Луиса явно оказывали на меня оглупляющее воздействие, и я твердо решила держаться до конца и танцевать до тех пор, пока не упаду на пол, как загнанная лошадь.

К счастью, мой партнер решил первым проявить благоразумие.

— Не хотите что-нибудь выпить? — спросил он.

— Охотно! — радостно откликнулась я. — Апельсиновый сок, если можно, натуральный. А здесь нет какого-нибудь местечка поспокойнее? Музыка так грохочет, что почти невозможно разговаривать.

— Здесь есть места на все вкусы, — сказал Луис. — Кстати, вы не возражаете, если мы перейдем на «ты»?

Я не возражала.

Луис что-то шепнул бармену за стойкой и вывел меня в проход, прикрытый бархатной шторой, такой же, как та, за которой мне померещилось лицо малахольного Бобчика.

Мы оказались в небольшом, метров на тридцать, зале с несколькими кожаными креслами и диванами, перед которыми стояли изящные журнальные столики. В стену был вмонтирован огромного размера телевизор. После грохота музыки тишина ватными тампонами заложила уши.

— Это комната отдыха, — объяснил Луис. — Сейчас официантка принесет наш заказ.

Я с наслаждением плюхнулась на диван. Ноги меня уже почти не держали. Блаженно откинувшись на спинку, я заметила, как в складке между подушками что-то блеснуло.

Это «что-то» оказалось маленькой карточкой с золотым тиснением, рекламирующей еще один недавно открытый японский ресторан «Харакири».

Я протянула карточку Луису.

— Ты только посмотри, какое название, — восхитилась я. — Интересно, кто до такого додумался. Думаю, московской братве понравится.

— Помимо названий японских автомобилей и терминов из боевых искусств, русские знают только два японских слова — харакири и камикадзе, — сказал Луис. — Конечно, некоторым знакомо еще и слово «сакура», но таких мало, и они не в счет. А «камикадзе» как название для ресторана звучало бы уж слишком двусмысленно.

— Потрясающе говоришь по-русски, — не удержалась я от комплимента. — Ты из какой страны?

— Колумбия.

— Колумбиец? — повторила я. — А с Медельинским картелем ты случайно не связан?

— А ты случайно не из Интерпола? — усмехнулся Луис. — Впрочем, если бы я оказался испанцем, ты наверняка спросила бы меня, нравится ли мне убивать быков и играть на гитаре.

— Только, пожалуйста, не обращай внимания на мои глупые вопросы, — попыталась оправдаться я. — Просто мне для одного издательства нужно написать детектив в стиле Иоанны Хмелевской. Вот я и пришла сюда в поисках вдохновения. Вдруг наткнусь на какую-то тайну или просто что-нибудь придумаю.

— Значит, ты пишешь детективы, — констатировал Луис. — К сожалению, я не очень увлекаюсь этим жанром, так что никогда не слышал о Хмелевской. А в каком стиле она пишет?

— Ну вот, например, в своем самом знаменитом романе «Что сказал покойник» пани Иоанна написала о том, как ее похитила и увезла в Бразилию международная мафия, но, как мафия ни старалась, она так и не смогла выпытать у нее слова, которые ей сказал человек, умерший у нее на руках, — объяснила я.

— Звучит странновато. Немного нереалистично, — заметил Луис. — В настоящее время получить сведения не слишком трудно.

— Я понимаю, ты имеешь в виду химические препараты, вроде пентотала натрия или некоторых наркотических средств, — сказала я.

— Что ты! — запротестовал Луис. — Какие в Бразилии химические препараты! Вот, например, в Японии на каждом углу стоят говорящие автоматы для мойки очков. А в России ты их видела?

— Ну тогда остаются только пытки, — сказала я. — А Хмелевская говорила мафии, что если ее будут пытать, она потеряет память.

Луис тяжело вздохнул.

— Вот поэтому я и не люблю детективы, — заметил он. — Чтобы женщина все рассказала, ее не нужно пытать. Достаточно вырвать у нее один волосок.

— И что? — тупо спросила я.

— Ничего. Если она не захочет говорить, этот волосок просто сожгут у нее на глазу.

Я замерла, открыв рот. Простота и оригинальность решения восхитили меня. Я бы до такого не додумалась. Вот что значит побеседовать с умным человеком! Похоже, не зря я пришла в «Кайпиринью».

— Наверное, Хмелевской повезло, что она не встретилась с тобой, — предположила я. — Хотя лично мне не нравится насилие. Это слишком примитивно.

Ответить Луису помешал приход официантки с подносом. Девушка поставила на столик бокал свежевыдавленного апельсинового сока и кувшин «Сангрии» — смеси вина и лимонада с добавлением свежих фруктов.

— Так о чем мы говорили? — спохватился он, наливая «Сангрию» в стакан. — Мне бы не хотелось, чтобы у тебя создалось неверное представление обо мне. Я вполне мирный и законопослушный гражданин, работаю консультантом по экспорту в московском представительстве одной латиноамериканской компании и не имею ни малейшего отношения к торговле наркотиками, Медельинскому картелю или бразильской международной мафии. Просто я привык реально смотреть на жизнь.

— С одной стороны, это даже хорошо, — сказала я.

— В твоем голосе слишком заметно разочарование, — рассмеялся колумбиец. — Жаль, если в этом смысле я не смогу тебе помочь. А о чем еще писала эта Иоанна Хмелевская?

— Она постоянно влюблялась в таинственных блондинов, связанных со спецслужбами и набитых под завязку всяческими тайнами.

— Надо же, и тут пролетел! — сокрушенно развел руками колумбиец. — То есть, насколько я понимаю, скучный бизнесмен с темными волосами, не связанный со спецслужбами и без тайн, никак не тянет на героя романа?

— На героя, может, и не тянет, но в качестве источника вдохновения очень даже неплох, — окинув Луиса восхищенным взглядом, сообщила я.

Подкинув мне идею с волосом, который сжигают на глазу, он окончательно покорил меня. И, несмотря на все его заверения в законопослушности, шестое чувство нашептывало мне, что что-то тут нечисто. Кроме того, Луис действительно был потрясающе красив.

— Рад это слышать! — улыбнулся колумбиец, наклоняясь ко мне.

Я задумалась. Для романа, по моим представлениям, все развивалось чересчур стремительно, а, с другой стороны, жизнь у нас только одна, и убивать прекрасные порывы души все равно, что обкрадывать себя…

— Так вот вы где! Луис, привет! — Взволнованная Адела вихрем влетела в комнату.

Я тяжело вздохнула. Если бы не судьба в лице моей взбалмошной подруги, я бы все-таки поцеловалась с загадочным красавцем. Но ничего не поделаешь — момент был испорчен.

— Я убью его! Клянусь, я убью его! — потрясая в воздухе сжатыми кулаками, оповестила нас Адела. — Ну, теперь он меня окончательно достал!

— Росарио? — спросила я.

— А кто же еще? — прошипела девушка. — Пойдем. Я отвезу тебя домой. Ни минуты не хочу здесь оставаться!

Я поднялась с дивана.

— Уже поздно. Мне действительно пора ехать, — сказала я колумбийцу. — Извини, что так получилось. Мне было очень приятно познакомиться с тобой.

— Тогда имеет смысл продолжить наше знакомство, — Луис протянул мне визитную карточку. — Можешь звонить мне в любое время дня и ночи.

— Позвоню, — пообещала я…

Адела гнала машину по пустынным ночным улицам с отчаянной решимостью самоубийцы.

Я потуже затянула ремень безопасности и попыталась разрядить обстановку, отвлекая подругу разговором.

— Судя по твоему виду, бедняге Росарио не поздоровилось, — заметила я. — Ну-ка расскажи, что еще ты с ним сотворила?

— Я с ним что-то сотворила! — возмущенно фыркнула Адела. — Да этот обезьяний хрен посмел заявить, что во мне сексуальности меньше, чем в шелудивой беременной верблюдице и что бородавки на моем плече способны превратить в импотента даже сексуального маньяка, выпившего флакон универсального возбудителя для мужчин.

— А разве у тебя есть бородавки на плече? — удивилась я.

— У меня на плече две очаровательные родинки, — с чувством оскорбленного достоинства объяснила Адела.

Я наклонилась к плечу подруги.

— Действительно родинки и очень даже симпатичные, — подтвердила я. — Интересно, что же ты такого сказала несчастному Чайо, что он обозвал их бородавками?

— Да ничего особенного, — пожала плечами Адела. — Всего лишь, что его член даже меньше его мозгов и что при его росте…

— Хватит, — взмолилась я. — Вы стоите друг друга.

— Интересно, ты на чьей стороне, — вскинулась она, — на моей или на его?

— На твоей, на твоей, — заверила я. — Просто, если логически подумать, трудно ожидать от мужчины комплиментов после того, как ты подобным образом отзываешься о его росте, мозгах и… мужских достоинствах.

— Платон мне друг, но истина дороже, — гордо процитировала Адела.

— Истина — штука субъективная, — заметила я, но подруга меня не слушала, поглощенная бурлящими внутри эмоциями.

— Ничего! Я ему отомщу! Отомщу! — шипела она. — Я уже знаю, что делать!

— И что же? — заинтересовалась я.

— Афро-антильская магия! — зловеще и многозначительно произнесла Адела.

— Афро-антильская магия? — переспросила я. — Ты имеешь в виду вуду?

— Туда входят разные культы, в том числе и вуду, но магия «Конго» мне нравится больше, — пояснила Адела. — Уж больно там ритуалы зрелищные. Я этого гада навек импотентом сделаю.

— Ну зачем же так жестоко? — Я попыталась смягчить жаждущую мести подругу. — Подумаешь, ты его обругала, он тебя обругал. Забудь, и дело с концом.

Адела вперила в меня сверкающий взгляд.

— Ты считаешь, что я могу простить человека, который назвал мои родинки бородавками? — возмущенно спросила она.

— Ради бога, смотри на дорогу, — взмолилась я. — Если мы сейчас разобьемся, ты уж точно не сможешь отомстить.

Подруга выровняла вильнувшую в сторону машину и снова уставилась на шоссе. Я облегченно вздохнула.

— А что, здесь кто-то практикует ритуалы афро-антильской магии? — спросила я.

— Еще как! — хмыкнула Адела.. — Здесь же полно латиносов, а в Латинской Америке большинство населения, не исключая президентов и членов правительства, по крайней мере тех, в чьих жилах течет негритянская и индейская кровь, помешано на магических культах, а компьютеры и европейские манеры — это так, больше для отвода глаз.

— Я слышала об этом, — заметила я. — Говорят, генерал Норьега регулярно занимался колдовством, а когда его арестовали, американцы обнаружили во всех домах Норьеги разных идолов, ритуальные сосуды с черной водой, травы и булавки, цветные ленточки, испещренные именами врагов, а также запеченные в маисовые лепешки и перевязанные ленточками фотографии Рональда Рейгана, Джорджа Буша и панамского лидера Эндары.

— Норьега практиковал культ «Кукуту», возникший в результате слияния некоторых негритянских культов с магическими ритуалами индейцев гуайми и куна, — объяснила Адела.

— А ты откуда знаешь? — удивилась я. — Вот уж не думала, что тебя интересуют магические культы.

— Просто я регулярно хожу в «Каса де брухос», — пожала плечами подруга.

— В «Дом колдунов», — перевела я. — А что это за заведение?

— У одного дипломата из посольства Гайаны, помешанного на магических ритуалах, есть огромный коттедж в Змиевке, — объяснила Адела. — Там собираются все латиноамериканцы, занимающиеся афро-антильской магией или интересующиеся ею. Дело организовано с таким размахом, что «Каса де брухос» приносит своему хозяину очень приличный дополнительный доход. Завтра я как раз собираюсь в Змиевку. Запеку фотографию Чайо в маисовую лепешку. Хочешь, поезжай со мной. Там ты такого насмотришься. — на дюжину детективов хватит.

— Конечно, поеду, — вдохновилась я. — А как дипломат к этому отнесется?

— Об этом не беспокойся. Он до сих пор влюблен в меня, — усмехнулась Адела. — Только имей в виду, что все ритуалы проводятся ночью, так что нам придется заночевать в коттедже. Бачо выделит нам отдельную спальню с ванной, так что на этот счет можешь не беспокоиться. Будем спать, как королевы.

— Бачо — это гайанский дипломат, — догадалась я. — Кстати, как звучит его имя в полном виде?

— Басилио, — пояснила подруга. — Бачо — это Вася по-испански. Значит, договорились? Я заеду за тобой?

— Заезжай! — сказала я.

Мы снова поехали на машине Аделы. До Змиевки нужно было добираться около часа, и страдать столько времени в очках мне не хотелось.

— Змиевка, Змиевка, — припоминала я. — Что-то уж очень знакомое. По какому это направлению?

— По Белорусскому, — сказала Адела.

— Все. Теперь вспомнила, — обрадовалась я. — У моей подруги когда-то была дача в Пестяках, и в детстве я часто отдыхала там. По-моему, это километрах в пятнадцати от Змиевки.

— Точно, — подтвердила подруга. — Кстати, мой Бобчик в Пестяках целый дворец отстроил — с бассейном, сауной, камерами внешнего наблюдения, автоматически открывающимися воротами и прочими прибамбасами. Как-нибудь съездим туда.

— Живут же люди, — вздохнула я. — А я все ремонт никак не закончу.

Судя по первому впечатлению, дом гайанского дипломата Васи ничуть не уступал дворцу малахольного Бобчика. Мы прибыли туда под вечер и обнаружили в саду и в гостиной облаченных в вечерние туалеты гостей. К счастью, Адела меня заранее предупредила о парадной форме одежды, и я выбрала из своего гардероба обтягивающее черное платье и итальянские туфли на высоких каблуках.

— А вот этого ты знаешь! — прошептала мне на ухо Адела, указывая пальчиком куда-то в толпу. — Эусебио. Помнишь, он ухаживал за мной, когда ты только начинала заниматься испанским.

— Уругваец? — уточнила я.

— Да нет же! Уругваец — Амбросио, Бросик. А Чепо, Эусебио — эквадорец.

— Извини, — сказала я. — Вечно их путаю.

— Знаешь, чем он теперь занимается? — с таинственным видом произнесла подруга.

Я вопросительно взглянула на нее.

— Араньяс милагросас! — понизив голос, сообщила Адела.

— Чудодейственные пауки? — удивилась я. — А что это такое?

— Чепо лечит импотенцию с помощью пауков-птицеедов, — с гордостью объяснила девушка. — Такие бабки заколачивает — не поверишь. А пока был экономистом, я ему текилу покупала.

— Первый раз про такое слышу, — заинтересовалась я. — А как он это делает?

— Очень просто. Раздевает мужика, кладет его на кровать и пускает пауков гулять по его телу.

— Но ведь эти пауки очень ядовитые! — удивилась я. — А если укусят?

— В этом-то все и дело! — сказала Адела. — У мужиков ведь импотенция в основном от психики. То у них какие-то там травмы из-за женщин, то мотивации не хватает. А теперь представь, что по тебе парочка ядовитых пауков прогуливается, вот-вот укусят, и ты прямехонько в ящик сыграешь. Есть только два варианта — или член у тебя поднимется, или копыта откинешь. Мотивации хоть отбавляй. Ты же сама мне рассказывала, как в экстремальных ситуациях мобилизуются резервы человеческой психики. От импотенции и следа не остается. Впрочем, Чепо иначе все объясняет. Он считает, что когда паук по телу бродит, то у мужика от страха в этих местах энергия активизируется, и от этой активизации импотенция проходит. Впрочем, я в это не верю.

— В Китае был похожий способ лечения бесплодия, — заметила я. — Бесплодной женщине вешали на шею мешочек с живым скорпионом так, чтобы он располагался на уровне солнечного сплетения. Скорпион шевелился, женщина из-за страха постоянно сосредотачивалась на солнечном сплетении, к нему приливала кровь, и, если бесплодие имело функциональную, а не органическую природу, оно проходило.

— Брр, — вздрогнула Адела. — Уж лучше я буду бесплодной, чем такую тварь к себе на шею повешу.

— И много у Чепо клиентов? — спросила я.

— Хватает. Только теперь он еще и магией вуду занялся. Говорит, что учится оживлять мертвецов и превращать их в зомби.

— Узнаю латинскую склонность к преувеличению, — скептически заметила я.

Адела пожала плечами.

— Оживлять мертвецов очень престижно, — сказала она. — После этого к Чепо клиенты будут валить, как верующие к мощам святого Франциска.

Появление низенького толстого человечка с негроидными чертами лица отвлекло нас от беседы.

— А вот и хозяин дома, — оповестила меня Адела. — Познакомьтесь. Басилио Атаульфо Гандасеги де Лос Сантос. Моя подруга Ирина Волкова.

Гайанский дипломат запечатлел на моей руке влажный поцелуй.

— Можете звать меня просто Бачо, — сказал он.

— Вряд ли вам захочется звать меня Ира[3], — пошутила я.

— О, вы говорите по-испански, — расцвел в улыбке дипломат.

— Мне кажется, что это самый прекрасный язык на свете, — галантно ответила я.

Некоторое время мы обменивались любезностями, а потом раздался звук гонга.

— Начинается церемония, — сказал Бачо. — Пройдите, пожалуйста, в сала де ритос[4].

Извинившись, он покинул нас, перейдя к другой группе гостей.

— А что за ритуал сейчас будет? — спросила я у Ад ел ы.

— Сегодня состоится культовая церемония кубинской святой девы Каридад дель Кобре, — объяснила подруга.

— А при чем тут святая дева? — удивилась я. — Ты вроде говорила, что здесь занимаются афро-антильской магией.

— Конечно, — подтвердила Адела. — Только ты не учитываешь, что под давлением католических миссионеров христианство тесно сплелось с языческими культами. Место языческих богов заняла дева Мария, которая может быть черной, как дева Монсеррат, прежде языческая богиня земли, или белой, как Кари-дад дель Кобре. Христианские святые стали элементами магических обрядов, и даже в культе «Кукуту» наряду с жертвоприношениями животных иногда используется христианская символика…

В зале ритуалов несколько латиноамериканцев настраивали тамтамы. Разводными ключами они подкручивали гайки, определяющие натяжение толстой железной проволоки, которая стягивала тамтамы у основания. Постукивая ладонями по барабанам, мужчины наклоняли головы, внимательно прислушиваясь к звуку.

Гости наполнили комнату. Гайанский дипломат отдал последние распоряжения и сдернул белое шелковое покрывало, закрывавшее алтарь, на котором среди белых гвоздик и роз стояла фигурка святой.

Комната стала заполняться дымом. К алтарю подошли несколько одетых в набедренные повязки латиносов с очень темной кожей. В руках они держали сковородки с тлеющими углями. Бормоча какие-то странные заклинания, слова которых я не могла разобрать, поскольку говорили они на каком-то странном диалекте, мужчины стали припадать к земле, то поднимая, то опуская сковородки.

Потом заговорили тамтамы. Песнопения становились все громче, движения танцоров со сковородками убыстрялись. В комнате становилось нестерпимо душно и жарко, от дыма мне защипало глаза.

— Тебе это действительно нравится? — с удивлением спросила я Аделу.

— Да ты что! — возмущенно ответила она. — Культ Каридад дель Кобре — это такая скукотища! То ли дело оживление мертвецов! Да я и приехала-то только для,того, чтобы наслать порчу на Чайо!

— Может, тогда выйдем в сад и подождем, пока все закончится, — предложила я. — А то у меня от дыма скоро кашель начнется.

— Пойдем, — согласилась подруга. — Все равно ничего интересного здесь не будет.

После духоты зала ритуалов воздух в саду казался божественным нектаром.

— Пойдем в беседку, — предложила Адела. — Ты ее еще не видела. Она сделана в форме индейского вигвама.

Мы медленно побрели по дорожке, наслаждаясь ночной свежестью и тишиной.

— Адела! — нарушил спокойствие сада взволнованный мужской голос.

Мы обернулись.

Стремительным шагом к нам приближался высокий блондин.

— Ну вот, — недовольно скривилась девушка. — Теперь еще и этот на мою голову. Он же только завтра должен был вернуться из командировки.

Несмотря на близорукость, я легко опознала белокурого красавца с фотографии. Живьем малахольный Бобчик производил еще более приятное впечатление.

— Откуда ты взялся? — По голосу Аделы было не похоже, что разлука оказалась для нее тяжелым испытанием. — И вообще как ты узнал, что я тут?

— Матильда сказала, — объяснил Бобчик. — Тебя не было дома, я беспокоился и стал звонить твоим подругам.

— Мог бы просто подождать, — надулась Адела. — У нас тут свои дела. Кстати, познакомься с Ириной Волковой. Я тебе рассказывала о ней.

— Очень приятно, — слегка поклонился Бобчик. — Вы меня извините, но мне необходимо поговорить с Ад слой наедине.

— Ради бога, — пожала плечами я. — Посижу пока в вигваме.

Из беседки я не могла разобрать, о чем шла речь, но по периодически поднимающемуся тону голосов и раздраженным интонациям Аделы понимала, что беседа была жаркой. Потом все стихло. Надеясь, что никто не пострадал, я выглянула в дверь и убедилась, что все в порядке. Парочка слилась в страстном непрекращающемся поцелуе, руки Бобчика и Аделы шарили по телу друг друга, забираясь под одежду, и я даже пожалела, что мое присутствие мешает им в полной мере выразить переполняющие их чувства.

Затем Адела вырвалась и подбежала ко мне.

— Извини меня, но нам надо срочно съездить в Пестяки. Тут возникло одно очень важное дело, — торопливо объяснила она.

— Да, дело действительно важное, важнее не придумаешь, — согласилась я. — А обо мне ты подумала? Я же приехала на твоей машине. Как я теперь домой вернусь?

— Об этом не беспокойся. Я поеду на машине Бобчика, а ты можешь забрать мой «Мерседес».

— Ну да, и ехать в Москву на чужой машине, без очков, доверенности и документов. Придумай что-нибудь еще.

Адела задумчиво наморщила нос.

— У меня есть блестящая идея! — щелкнув пальцами, воскликнула она. — Ты переночуешь здесь, сейчас я тебя устрою по высшему разряду, а утром мы за тобой заедем. Идет?

— А разве у меня есть выбор? — без особого энтузиазма спросила я.

Адела отвела меня в небольшую уютную комнатку в задней части дома. Постель была застелена свежими простынями, а на полках стояли книги на английском и испанском языках.

— Я всегда здесь ночую, — сказала подруга. — Повесишь на ручку табличку «Занято», на всякий случай запрешься изнутри, и никто тебя не побеспокоит. А утром я тебе позвоню.

Чмокнув меня на прощание в щечку, она упорхнула.

Приняв душ, я сняла с полки мистический триллер с интригующим названием «Фаллос Кетцалькоатля» и улеглась в постель. Книга оказалась интересной, и заснула я только под утро.

Когда проснулась, солнце уже поднялось высоко, и его лучи раскалили обращенную окнами к юго-востоку комнату почти до уровня сауны.

Я взглянула на часы. Была почти половина двенадцатого.

«Интересно, во сколько позвонит Адела, — подумала я. — Судя по тому, как началась для нее ночь, она проспит по меньшей мере до вечера».

В этот момент зазвонил телефон.

«Помяни черта, а он тут как тут», — улыбнулась я, снимая трубку.

Это действительно оказалась моя любвеобильная подруга.

— Я ненавижу его, ненавижу! — вместо ожидаемого приветствия поведала мне Адела. — Ты даже представить себе не можешь, как я его ненавижу! Убила бы гада!

— Кого, Росарио или Бобчика? — осведомилась я.

— Да Бобчика, конечно, кого же еще! Если б он вовремя не смылся, собственными руками прикончила бы этого тупого папенькина сынка!

— Он что, тоже назвал твои родинки бородавками? — с невинным видом спросила я.

— Хуже! — мрачно ответила подруга.

— Что же может быть хуже? На это у меня уже воображения не хватает. Может, просветишь меня?

— Просвещу, — пообещала Адела. — Срочно бери мою машину и приезжай ко мне в Пестяки. Этот недоумок бросил меня одну и уехал, так что без тебя мне отсюда не выбраться. Ничего, что у тебя нет документов. Ты запросто доберешься сюда проселочными дорогами, тем более что раз ты жила здесь, то знаешь округу. Так что с гаишниками ты не встретишься.

— Но у меня же нет ключей, — возразила я.

— Ключи в замке зажигания, — нетерпеливо сказала Адела. — А дверца не заперта. Машина же стоит за забором на частной территории, и никто ее оттуда не угонит.

— Ладно, — пообещала я. — Приеду за тобой. Надеюсь только, что сослепу ни во что не врежусь.

— Да не прикидывайся, ты все прекрасно видишь! — воскликнула Адела. — Наш дом сразу узнаешь по башенкам на ограде и синему мозаичному орнаменту на фасаде вокруг окон.

Я решила уехать по-английски, не беспокоя хозяина. Ключи действительно оказались в замке зажигания, а в бардачке, к своему удовольствию, я обнаружила плитку горького шоколада и баночку кока-колы.

Использовав их в качестве завтрака, сразу повеселев, я вывела «Мерседес» за ворота особняка, не подозревая, что меня ждет впереди. И вот теперь, срезая путь, ковыляла в вечернем платье и модельных туфлях на высоком каблуке по еле заметной лесной тропинке, размазывая по лицу пот и нервно отмахиваясь от комаров.

Наконец лес расступился, сменившись полем, и на горизонте замаячили Пестяки. Среди срубленных по-черному хат и щитовых домиков гордо вздымали в небо черепичные крыши двухэтажные особняки «новых русских». Безошибочно определив по синей мозаичной отделке и остроконечным башенкам ограды коттедж малахольного Бобчика, я с облегчением оперлась о створку ворот и нажала на кнопку звонка.

В домофоне послышались скрежещущие звуки, ворота распахнулись, и я прошла внутрь, с удовольствием отметив, что закрываются ворота тоже автоматически. Просто подарок для лентяя.

Яростным пинком распахнув входную дверь, во двор выскочила Адела, облаченная в очень короткий полупрозрачный пеньюар.

— Где тебя черти носили?! — завопила она. — Я уже три часа торчу в этом проклятом доме, который даже в кошмарах видеть не желаю. Ненавижу их всех, всю эту проклятую фармацевтическую семейку.

— Приятно, что ты так беспокоишься обо мне, — заметила я. — Тебе, конечно, и в голову не приходило, что со мной могло что-то случиться.

— Разве с тобой что-то случилось? — одарила меня прозрачным взглядом Адела. — А, кстати, где мой «Мерседес»? Надеюсь, ты его не разбила?

— Хуже, — сказала я. — Но прежде, чем я тебе что-то расскажу, мне нужно поесть, принять душ и сжечь одежду и обувь.

Подруга недоверчиво уставилась на меня.

— Ты собираешься сжечь английское вечернее платье и модельные итальянские туфли? — уточнила она. — И после этого жалуешься, что издательства тебе мало платят?

Я безнадежно махнула рукой.

— Так всегда поступают, когда речь идет об убийстве, — объяснила я. — Только дай мне сначала поесть!

— Ладно, пойдем на кухню, — сдалась Адела. — Кажется, в холодильнике есть копченый угорь и черная икра. Это подойдет или сосиски сварить?

— Подойдет, — сказала я, плюхаясь на кухонный диванчик.

— А ты что, действительно убила кого-либо или просто сюжет для детектива придумываешь? — поинтересовалась Адела, ловко нарезая угря и щедро намазывая икру на тост. — Надеюсь, с моей машиной ничего не случилось, а то после ссоры мне Бобчик новую вряд ли купит.

— С машиной все в порядке, если не считать того, что у нее проколота шина, а в багажнике покоится труп Росарио Чавеса Хуареса.

Рука Аделы, собиравшейся налить мне в бокал минеральной воды, застыла в воздухе.

— Ты шутишь? — спросила подруга.

— Хотелось бы, — вздохнула я. — А ты можешь представить себе, чтобы я протащилась восемь километров пешком по тридцатипятиградусной жаре, чтобы пошутить таким образом?

Адела окинула меня оценивающим взглядом.

— Вряд ли, — сказала она. — По крайней мере, не в таких туфлях.

— Вот и я о том же, — вздохнула я. — Теперь придется платье и туфли сжечь, чтобы нельзя было доказать, что я находилась в машине.

— Но ведь все и так знают, что ты ездишь со мной на машине, — заметила подруга. — Это естественно, что в ней можно обнаружить следы твоего пребывания.

— Ворсинки платья могли случайно упасть на труп, — объяснила я. — Конечно, это маловероятно, но исключать такую возможность нельзя. А туфлями я наследила около машины с трупом, кроме того, на них, даже если их помыть, все равно останутся микрочастицы почвы с просеки. Я не хочу рисковать.

— А как Чайо попал в багажник? — поинтересовалась Адела.

— Если бы я знала, то не стала бы жечь вещи, — пожала плечами я. — Еще не хватало, чтобы это убийство мне пришили.

Внезапно Адела вздрогнула и побледнела.

— Что с тобой? Тебе что-то известно? — спросила я.

— Это Бобчик, — прошептала Адела, неуклюже опускаясь на диванчик рядом со мной. — Вот уж, чего не ожидала — того не ожидала.

— Бобчик? — удивилась я. — Да вроде он был с тобой.

Некоторое время Адела пребывала в задумчивости, а затем лицо подруги озарила блаженная улыбка.

— Только настоящий мужчина способен на убийство из ревности, — торжественно произнесла она. — За это я могу многое простить.

— А я не могу, — сказала я. — Просто невероятно, что все это доставляет тебе удовольствие.

Вдохновленная неожиданной идеей, Адела вскочила.

— Быстро доедай, и идем к машине, — скомандовала она. — Мы с тобой спрячем труп.

Я чуть не подавилась бутербродом.

— Идем к машине? — повторила я. — Ты что же, всерьез полагаешь, что я способна оттопать еще восемь километров для того, чтобы совершить противозаконное деяние?

— Ты уже совершила противозаконное деяние, не оповестив милицию, — беспечно откликнулась подруга. — А насчет того, что идти пешком действительно не в кайф, ты, пожалуй, права. Поедем на велосипедах.

— Ну уж нет. Я никуда не поеду, — твердо сказала я. — Ты поступай, как хочешь, а я буду сидеть тут и жечь одежду.

— Дело твое, — холодно сказала Адела. — Только если ты не хочешь мне помочь, я немедленно позвоню в милицию и сообщу, что ты угнала мой «Мерседес» и вдобавок из ревности убила моего бывшего возлюбленного.

— Ну ты даешь! — восхитилась я.

— Я делаю это ради любви, — гордо вскинув голову, объяснила Адела.

Для прогулки на велосипеде Адела одолжила мне свою майку, шорты и босоножки. Восемь километров — путь неблизкий, и по дороге я решила выяснить, чем малахольный Бобчик на сей раз не угодил моей темпераментной подруге.

— А из-за чего вы поссорились? — спросила я.

— Он хотел, чтобы мы поженились! — с видом оскорбленного достоинства сообщила Адела.

— Неужто он осмелился сделать тебе столь непристойное предложение? — съязвила я.

— Если бы только это, — мрачно сказала Адела. — Все гораздо хуже. Он хочет ребенка. Видишь ли, фармацевтической империи в ближайшее время понадобится наследничек.

— Ну зачем ты так, — тоном утомленного психотерапевта произнесла я. — Мужчины, конечно, странные существа, и иногда у них даже возникает извращенное желание иметь ребенка от любимой женщины. Не стоит из-за этого швырять в них камни.

— Табуретки, — поправила меня подруга. — И пуфики.

— Извини, похоже, я потеряла нить разговора. — Я тупо взглянула на подругу и чуть не въехала в дерево. — При чем тут табуретки и пуфики?

— Я швырнула в него табуреткой и пуфиком, — объяснила Адела. — Вернее, сначала пуфиком, а затем табуреткой. Пуфиком до того, как он ушел первый раз, а табуреткой после того, как он вернулся.

— За то, что он хотел на тебе жениться? — осторожно поинтересовалась я.

— За то, что он хотел надеть на меня цепи рабства, — гордо произнесла подруга. — Пусть не думает, что сможет меня купить.

— И ты бросила в него табуреткой непосредственно после того, как он сделал тебе предложение? — История была столь захватывающей, что я позабыла и о жаре, и о предстоящем укрывании трупа.

— Нет, конечно. Что я, дикая, что ли? — возмутилась Адела. — Я вообще веду себя очень культурно, если, конечно, меня не доводят. Просто после того, как он сказал, что хочет ребенка, я заявила, что он сам стоит целого детского сада и мне надо дать медаль за то, что я его воспитываю и терплю, а потом я заявила, что в ближайшее время размножаться от него не собираюсь.

— Ты так и сказала «размножаться»? — уточнила я.

— А что? — удивилась Адела. — По-моему, я достаточно четко сформулировала свою мысль.

— Отличная формулировка, — похвалила я. — И что же Бобчик?

— Он мне что-то сказал, уж не помню точно что. Потом мы поругались, я бросила в него пуфиком, и он уехал. Вернулся он уже утром, около одиннадцати. Я разозлилась, что он где-то шляется по ночам, оставляя меня одну, и мы снова поругались. Он осмелился заявить, что я эгоистична и инфантильна, и я, защищая свою честь, бросила в него табуреткой, а он поклялся, что больше даже не посмотрит в мою сторону. Потом он сел в машину и уехал, а я позвонила тебе. Вот и все.

Некоторое время мы ехали в полном молчании, и мои мысли снова вернулись к мертвому индейцу.

Солнышко расстаралось, и температура воздуха достигла как минимум сорока градусов. Меня терзала мысль о том, как при такой жаре будет благоухать тело Росарио. Я с трудом переносила сильные запахи, а уж аромат трупного разложения нравился мне меньше всего. Накручивая педали велосипедов, мы потели, как марафонцы на последнем километре трассы, и я с облегчением вздохнула, когда мы свернули на просеку.

— Уже почти приехали, — обрадовала я Аделу.

— А где машина? — нетерпеливо спросила она.

Я растерялась. Просека была прямая, как стрела, и великолепно просматривалась. «Мерседеса» не было видно. У меня возникла слабая надежда, что это проделки моей близорукости, но обладающая соколиным зрением Адела также не обнаруживала ни малейших следов присутствия любимого транспортного средства.

Я затормозила.

— Я оставила машину здесь. Это я точно помню, — сказала я. — Вот еще береза с двумя стволами и наростом на одном из них. Я специально обратила на нее внимание, когда уходила.

— Так, — мрачно констатировала Адела. — Ты потеряла мою машину.

Я наклонилась к земле, пристально вглядываясь в отпечатки шин.

— Похоже, ее угнали, — с облегчением заметила я.

Это вполне соответствовало задуманному.

— А где ключи от «Мерседеса»? — наградила меня инквизиторским взглядом Адела.

— Кажется, я забыла их в замке зажигания, — виновато покаялась я.

— Я тебя ненавижу, — покачала головой подруга.

— Может, это даже к лучшему, — попыталась утешить ее я. — Зато труп не надо прятать. Да и вообще этот труп теперь не наша забота. И вещи жечь не надо. В конце концов ворсинки с платья могли попасть на Росарио во время нашей встречи на дискотеке, да и, с туфлями все в порядке. Раз нет машины с трупом, уже не важно, что здесь остались мои следы.

Адела задумчиво поковыряла носком кроссовки отпечаток шин.

— Хотела бы я посмотреть на выражение лица того, кто откроет багажник, — задумчиво сказала она. — Ладно, вернемся в Пестяки, я позвоню Хервасио, он заедет за нами и отвезет нас в Москву.

— Постой-постой, — нахмурилась я, припоминая. — Хервасио — это твой давешний приятель-уругваец?

— Да нет, — поморщилась Адела. — Когда ты, наконец, перестанешь их путать? Амбро-сио — уругваец, а Хервасио — боливиец.

— Теперь наконец запомню, — пообещала я.

Дома я оказалась только под вечер. Больше всего на свете мне хотелось бы сейчас обсудить все происшедшее с третьим бывшим мужем, с которым, несмотря на развод, мы продолжали успешно и плодотворно сосуществовать под одной крышей. Нам принадлежал уютный се-микомнатный дом с двумя входами, садом и сауной, расположенный в чудом уцелевшем от массовой застройки оазисе частных владений на территории Москвы. Снос нам не грозил, поскольку нашу территорию объявили чем-то вроде заповедной зоны, да и в последнее время вокруг появилось такое количество супердорогих особняков, возведенных членами правительства и «новыми русскими», что было очевидно, что теперь-то уж снос нам точно не светит. Любого заикнувшегося об этом чиновника хозяева особняков отправили бы на тот свет быстрее, чем он успел бы поставить свою подпись на бланке.

Ну вот, опять я вернулась к теме бывших супругов. Просто никак от нее не открутишься.

Если чем-то мне и удалось перещеголять пани Иоанну, так это оригинальностью моих мужей. Но первых двух мы пока оставим в покое и перейдем непосредственно к третьему.

Этого человека действительно окутывала легенда. Когда-то в молодости его взял в ученики мастер тайного китайского клана и обучил невероятно эффективному искусству рукопашного боя и восточным психотехникам. Саша готовился стать офицером КГБ, он прошел тесты, необходимые для того, чтобы обучаться в разведшколе, он тренировал иностранных разведчиков и диверсантов (вообще-то этот факт Саша долгое время скрывал, но после того, как, неизвестно каким образом проведав об этом, его обнародовала «Энциклопедия боевых искусств», я не вижу смысла умалчивать о нем). После перестройки он разработал систему рукопашного боя для русской армии и спецназа, писал книги, снимал видеофильмы, выступал по телевидению, словом, стал известным человеком. Если говорить о тайнах, то он был набит ими под завязку, но именно Саша, по молодости и глупости также когда-то бывший романтиком и жаждавший приключений, мне популярно и доходчиво объяснил, что чем мецыпе знаешь, тем лучше, и, вообще, надо жить спокойно и поменьше совать свой нос в чужие дела.

Я с ним согласилась, и с тех пор, когда по телевизору показывали боевики, в которых незадачливых шпионов сначала били, пытали и мучили, а потом их предавала собственная страна, я тыкала пальцем в телевизор и с удовлетворением произносила:

— Смотри, балбес, кем ты хотел стать! Был бы шпионом, и тебя бы так же мутузили.

— И не говори! Уж лучше лежать на диванчике и смотреть шпионские страсти по телевизору, — кивал Саша.

Некоторые книги по воинским искусствам, восточным психотехникам и методам работы спецназа я писала в соавторстве с ним или основываясь на сведениях, которые он мне сообщал. Таким образом, я оказалась вполне теоретически подкованной в области террористическо-диверсионных методов работы и получила много других крайне полезных и любопытных знаний, недоступных обычному человеку.

Словом, пообщавшись со спецназовцами, разведчиками и вечно окружающими бывшего мужа прочими маньяками рукопашного боя, я, слегка подустав от «крутых мужиков», впала в другую крайность и стала абсолютной противницей насилия, что, впрочем, полностью соответствовало восточному принципу, утверждающему, что лучший способ победить — это избежать схватки. Вместо рукопашного боя я принялась заниматься танцами, а вместо изрядно поднадоевших «крутых» детективов и шпионских романов стала читать веселые книги Хмелевской.

Но одно дело: воображаемые преступления, а очень даже реальный труп в багажнике — это нечто из совсем другой оперы. Правда, после того, как «Мерседес» с трупом угнали, мне стало немного спокойнее в том плане, что теперь милиции будет гораздо труднее выйти на мой след и заподозрить меня в убийстве. И я даже стала подумывать, что судьба преподнесла мне настоящий подарок — преступление, которое я смогу расследовать и которое станет основой для моего будущего детектива.

Конечно, если бы Саша был дома, он смог бы привлечь к расследованию своих ребят, и все оказалось бы гораздо проще, но он, как назло, уехал в командировку и в очередной раз где-то кого-то тренировал. Итак, мне оставалось рассчитывать только на себя.

Когда я вставила ключ в замочную скважину, моя истосковавшаяся в неволе собака завыла от возбуждения, прыгая на дверь и царапая ее когтями. Приласкав измученного ожиданием черного терьера, я приготовила для нас ужин и, повалившись в постель, мгновенно отключилась.

Всю ночь меня терзали кошмары. Я обнаруживала голого Росарио Чавеса повсюду — в шкафу, под кроватью, в холодильнике и даже в баночке с жасминовым чаем. Ума не приложу, как он туда поместился, но, впрочем, сон потому и сон, что в нем все возможно.

Под утро, опять-таки во сне, меня осенила гениальная идея воспользоваться афро-антильской магией и, оживив труп, спросить, кто же его убил и как мне достать улики, обличающие злодея.

Сказано — сделано. Раскрыв кстати оказавшееся у меня под рукой практическое пособие по ритуалам вуду, я быстренько состряпала магический порошок из черного перца, коры па-ловерде, сушеных яичников игуаны, корня мандрагоры и перловой крупы и, обильно посыпая им вынутый из банки с жасминовым чаем труп, принялась, приплясывая в стиле афро, громко читать предложенное в книге заклинание.

Это произвело немедленный эффект. Тело Росарио хаотично задергалось, из открывшейся раны потекла свежая струйка крови, а затем он приподнялся и, широко раскрыв лишенные выражения глаза, уставился на меня.

Я поняла, что приближается «момент истины».

— О, Росарио Чавес Хуарес, — соответствующим ситуации замогильным голосом произнесла я. — Открой мне имя твоего убийцы, и тогда, если это вообще возможно в нашей беззаконной стране, закон его покарает.

Губы индейца задвигались. Я наклонилась к нему, и тут он разинул рот, превратившийся в бездонную темную пещеру, и издал отвратительно-насмешливый, пронзительный и дребезжащий звук. От неожиданности я выронила банку с магическим порошком и практическое пособие по ритуалам вуду.

Подпрыгнув на месте, я обнаружила, что лежу на кровати, а на туалетном столике с маниакальной настойчивостью дребезжит телефонный аппарат. Хорошо хоть, что рядом не было мертвого индейца.

Зевнув, я сняла трубку.

— Ликуй и превозноси меня до небес! Сегодня исполнилась твоя самая заветная мечта! — невыносимо громко сообщил голос, который я не спутала бы ни с каким другим на свете.

Звонила Лелька, моя бывшая соседка, та самая, что ходила по потолку, раздражая отставную кагэбэшницу. Мы не виделись года полтора, но, когда дело касалось Лельки, всегда возникало ощущение, что мы только что расстались. Ее бурлящая и бьющая через край энергия производила на людей неизгладимое впечатление. Воспоминания о Лельке никогда не стирались из памяти. Они впечатались в нее, как ладони кинозвезд в бетон голливудского бульвара.

— Рада тебя слышать, — чувствуя, как Лелькина энергия перетекает в меня по телефонным проводам, ответила я. — Исполнение самой заветной мечты — это как раз то, что мне нужно в данный момент. Только ты не могла бы уточнить, о какой мечте идет речь?

— Барабан! — торжественно и многозначительно произнесла Лелька.

— Барабан? — тупо переспросила я. — Извини, я еще не совсем проснулась.

— Ты что, влюбилась или склеротичкой стала? — бодро взревела Лелька. — Да ты мне в детстве все уши прожужжала о барабане.

— В детстве? — еще более тупо переспросила я. — А ты не могла бы уточнить, о каком именно возрасте идет речь?

— Ну, ты даешь! — возмутилась Лелька. — Я тут в лепешку расшибаюсь, чтобы тебя ублажить, даже поставила незаконный зачет по теории функций совершенно безмозглому зулусу, который и пригоршню фиников сосчитать не способен, а ты, видишь ли, не можешь сообразить, о каком барабане идет речь!

— Сдаюсь! — сказала я. — Ты же меня знаешь, спросонья я с трудом вспоминаю, как меня зовут.

— Ну ладно! — смилостивилась Лелька. — А Машку-то ты хоть помнишь?

— Машку Голованову? — осенило меня. — Ту самую, у которой отец работал в Африке? У которой был настоящий африканский барабан?

— Ну наконец-то! — с облегчением вздохнула Лелька. — Приятно слышать радость в твоем голосе. А то ты разговаривала, как вареная треска, три дня пролежавшая на солнце.

— Ты и вправду достала мне африканский барабан? — не веря в такое счастье, спросила я.

— У меня в группе есть один зулус — сынок богатых родителей, но я подозреваю, что любая африканская макака соображала бы в математике больше, чем он, — объяснила Лелька. — Представляешь такого на мехмате? Так вот, я узнала, что у него есть отличный барабан, и договорилась с ним поиметь этот барабан в качестве взятки за поставленный зачет. Конечно, это не слишком хорошо, но он и без меня рано или поздно из университета вылетит, а так я хоть подругу порадую. Так когда ты за барабаном приедешь?

— А сегодня во сколько тебе удобно?

— Да хоть сейчас! — воскликнула Лелька. — Я весь день дома сижу. В университет опять бомбу подложили.

— Бомбу? — заинтересовалась я. — С чего бы это?

— Да у нас сейчас то и дело бомбы ищут, — объяснила Лелька. — По крайней мере два раза в месяц кто-то звонит и объявляет, что в одной из аудиторий заложена бомба. Естественно, что занятия отменяют. Студенты, что ты хочешь.

— Ладно. Сейчас приму душ, позавтракаю и приеду, — пообещала я. — Спасибо тебе за подарок.

— Да не за что. Жду! — Лелька дала отбой.

В квартире Лельки, как всегда, царил артистический беспорядок. К моему удивлению, она оказалась одна. В том, что муж был на работе, впрочем, не было ничего странного. Вызывало недоумение отсутствие гостей.

Если бы в мире существовала награда для самого экстравертированного на свете экстраверта, то Лелька, несомненно, получила бы ее. Общительность Лельки не знала границ, и ее малогабаритная двухкомнатная квартира напоминала постоялый двор, где вечно останавливались какие-то родственники, друзья, знакомые, друзья знакомых и знакомые друзей. Через третьи руки в ее объятия попадали совершенно незнакомые люди, и Лелька всем ухитрялась уделить время и найти незанятый уголок в комнатах или на кухне.

— У тебя что, никто не гостит? — удивилась я.

— Если бы! — вздохнула Лелька. — Навязался тут один гусь из провинции, из Ижевска, что ли. Какой-то старый приятель моего свояка. Я и свояка-то только два раза в жизни видела, но попросили — ничего не поделаешь, и всего-то на несколько дней, не жалко — пусть поживет.

— Ну ладно, а где барабан? — нетерпеливо спросила я.

— Иногда мне кажется, что ты так и не повзрослела, — усмехнулась Лелька. — Те же реакции, что и в четырнадцать лет, когда ты смертельно завидовала Машке и все приставала ко мне с расспросами, как бы выменять у нее этот барабан на коллекцию марок или еще на что-нибудь ценное.

— Ты сама особо взрослой-то не прикидывайся, — отпарировала я. — Мне до твоих приколов даже в детстве было далеко. Кроме того, я как раз купила в Испании видеокассету с обучением танцу «афро». Там так играют на барабанах — закачаешься. А теперь я и играть, и танцевать научусь.

В присутствии Лельки время летело незаметно. Мы успели обсудить все интересные истории, случившиеся с нашего последнего свидания, перемыли косточки знакомым, попили чаю, пообедали, а потом Лельке пришла в голову идея немедленно научиться играть на барабане. Мы принялись вдохновенно колошматить по нему в четыре руки, на что немедленно отреагировали соседи. Снизу затарабанили палкой по потолку, то ли сверху, то ли сбоку раздались возмущенные вопли.

— Вот заразы! — возмутилась Лелька. — Как у этой паразитки, которая живет надо мной, ребеночек часами фальшивые гаммы долбит, так слова не скажи, а тут среди бела дня на барабане поиграть не дадут.

— Ты лучше ко мне приезжай, — предложила я. — У меня отдельный дом, можем стучать на барабане до умопомрачения да еще и «афро» потанцуем.

— Отлично, — обрадовалась Лелька.

— Ладно, мне пора, — засобиралась я. Конечно, у Лельки было хорошо, но надо было заняться делом Росарио. Что ни говори, а это убийство все же вполне могли повесить на меня, да и детектив надо было писать. Я и так потеряла почти целый день.

— Подожди, выйдем вместе, — сказала Лелька. — Мне нужно в магазин, а то мы с тобой все слопали, нечем будет Захара кормить.

Лелькина квартира была на третьем этаже, и мы, не дожидаясь лифта, помчались по лестнице.

— Черт, — выругалась я, споткнувшись обо что-то.

Пытаясь удержать равновесие, я ухватилась за перила, выпустив из рук бесценный барабан. С гулким грохотом он покатился вниз.

— Захар? — недоверчиво произнесла Лелька. Старый друг ее свояка лежал на ступеньках в том месте, где лестница делала поворот. Я споткнулась о его отброшенную в сторону руку.

— Теперь тебе не надо будет покупать для него продукты, — мрачно сказала я.

На белой рубашке Захара со стороны спины медленно расплывалось большое красное пятно.

— Похоже, его убили только что, — заметила Лелька. — И почти рядом с квартирой. Странно, что мы ничего не слышали — ни выстрела, ни криков.

— Было бы странно, если бы мы что-то услышали, — сказала я. — Среди барабанного боя под вопли и стук разъяренных соседей мы бы взятие рейхстага прошляпили. Кроме того, это не огнестрельная рана. Она нанесена холодным оружием.

— Позвоним в милицию? — спросила Лелька.

— Подожди! — попросила я.

Мой взгляд притягивал белый уголок карточки, торчащий из заднего кармана брюк несчастного Лелькиного постояльца.

Повинуясь внезапному импульсу, я достала из сумочки шариковую ручку и, наклонившись над телом, осторожно приподняла ее торцевой стороной край кармана.

— Не трогай ничего! — предупредила Лелька.

— Я аккуратно, — ответила я, слегка выдвигая ручкой карточку наружу.

Золотая вязь букв приглашала посетить недавно открывшийся японский ресторан «Харакири». Я почувствовала, что спина у меня покрывается холодным потом. Сама не понимая почему, я была абсолютно уверена в том, что это не простое совпадение. Я бы не задумываясь поставила сто против одного на то, что убитый провинциал из Ижевска имел какое-то отношение к клубу «Кайпиринья».

Аккуратно прижав кончиком ручки рубашку Захара над расплывшимся пятном крови, я постаралась рассмотреть рану. Кровь и рубашка мешали мне, но тем не менее было похоже, что удар был нанесен тонким колющим орудием — навахой или стилетом. Кроме того, форма разреза указывала на то, что удар был направлен точно в печень. Удар такого типа, нанесенный профессионалом, вызывал мгновенную смерть. Жертва не успевала даже вскрикнуть.

— Что ты делаешь! — возмутилась Лелька. — Ты же не милиция!

— Слушай, а может, не будем впутываться в это дело? — предложила я. — Разойдемся по домам, и пусть кто-нибудь еще обнаружит тело.

— Ты что! — возмутилась Лелька. — А как же твой гражданский долг? Чем быстрее мы сообщим в милицию, тем легче будет поймать убийцу!

Внизу хлопнула входная дверь, послышались приближающиеся шаги. Спорить уже было бессмысленно. Полная женщина средних лет, взглянув на тело Захара, охнула и выронила сумки.

Домой я вернулась около одиннадцати вечера, вымотанная до предела. Поездка в милицию, бесконечная дача показаний, снова ожидание, еще один допрос…

Единственное, о чем я мечтала, — это принять горячую ванну и крепко заснуть до утра, напрочь забыв о покойниках и японском ресторане «Харакири».

Я как раз наливала в ванну ароматические масла, когда телефонный звонок заставил меня подпрыгнуть от неожиданности.

— Во что это вы втянули мою дочь? — даже не поприветствовав меня, грозно и требовательно спросила Альда.

Я тихо застонала.

— Что вы имеете в виду?

— Вы знаете, где ее машина?

При мысли о том, что милиция уже нашла труп и как-то связала его со мной, мне стало нехорошо.

— Откуда мне знать? — снова уклонилась я от ответа.

— Почему вы все время отвечаете вопросом на вопрос? — разозлилась мексиканка. — Это неприлично. Ну так я вам скажу, где машина. Она — около моего подъезда.

— И что? — осторожно поинтересовалась я.

— А вы знаете, где ключи от машины? — задала Альда риторический вопрос.

Я промолчала.

— Я нашла ключи от машины в своем почтовом ящике, — продолжила мексиканка. — У вас есть соображения по этому поводу?

— А они должны быть? — тупо спросила я.

— Опять вы отвечаете вопросом на вопрос! — взорвалась Альда. — Уверена, это вы специально что-то устроили ради этой идиотской затеи с детективом.

— А где Адела? — рискуя вызвать новую волну гнева, спросила я.

— Откуда я знаю? Это-то меня и беспокоит. Ее нет ни дома, ни у подруг. Я уже всех обзвонила. Да и вообще я не понимаю, чего ради она стала бы бросать ключи от машины в мой почтовый ящик, а затем исчезать, — немного более спокойным тоном сказала Альда.

— Действительно странно. А вы осматривали машину? — поинтересовалась я.

— Если бы Адела в ней была, уж я бы ее заметила, — ядовито проговорила мексиканка.

— Вообще-то ваша дочь не в первый раз пропадает, — стараясь, чтобы мой голос звучал спокойно, сказала я. — Уверена, что завтра Адела найдется.

— Я чувствую, что вы от меня что-то скрываете, — угрожающе произнесла Альда. — Имейте в виду, если вы впутали мою дочь в какие-то неприятности, я вам этого не прощу.

— Ладно, буду иметь в виду, — согласилась я.

Как только я опустила трубку на рычаг, телефон снова зазвонил.

— Привет! Как дела! Тебя еще не арестовали? — раздался бодрый голосок Аделы.

Я почувствовала невыразимое облегчение.

— Слава богу, с тобой все в порядке. Ты где?

— А что со мной может случиться? — удивилась подруга. — Мы с Бобчиком помирились и поехали на пикник. Погода-то райская. Я ему пока не говорила, что подозреваю его в убийстве. Ты знаешь, после того, как он кокнул Чайо, он даже стал мне казаться не таким малахольным. Да и в постели он вполне ничего.

— Рада за вас, — сказала я. — Только обязательно прямо сейчас позвони матери. Она нашла твою машину и уверена, что с тобой что-то случилось, причем по непонятной причине обвиняет в этом меня.

— Ну вот, мама, как всегда, в своем репертуаре.

Я была уверена, что Ад ела презрительно наморщила свой хорошенький носик.

— Как? Она нашла машину? — спохватилась девушка. — Где?

— Машина стоит около ее дома. А ключи оказались в почтовом ящике.

— Обалдеть! — протянула Адела. — А как насчет трупа? Мама его тоже нашла?

— Нет, — сказала я. — По крайней мере, она мне ничего не говорила. Кроме того, у меня есть подозрение, что трупа в машине уже нет. При такой жаре он бы вонял почище, чем рыбный рынок в августовский полдень. А Аль-да ничего не упоминала о запахе.

— Можешь не сомневаться, мама бы запах учуяла. В этом смысле она у меня почище терьера — вполне могла бы на границе наркотики нюхом искать. Но, главное, машина нашлась, а значит, все в порядке.

— Теперь осталось только выяснить, куда девался труп, — заметила я.

— Знаешь, — задумчиво сказала Адела, — у меня есть подозрение, что ты просто меня разыграла.

— Ты что, спятила? — возмутилась я. — Кто же шутит такими вещами?

— Не знаю, не знаю, — с сомнением произнесла девушка. — Может быть, ты таким образом придумываешь себе детектив, а может быть, у тебя просто от жары случилась галлюцинация.

— Хотелось бы в это верить, — тяжело вздохнула я.

Ванна уже успела остыть, и я добавила горячей воды. Провалялась в ней полчаса, но расслабиться так и не смогла. В голове и без того непрерывно крутились мысли о Росарио, об убитом Лелькином госте, а теперь добавилось еще и необъяснимое появление исчезнувшего «Мерседеса». И куда мог подеваться покойник из багажника? Может, он и впрямь мне привиделся?

Выбравшись из ванны и завернувшись в халат, я для пущего успокоения накапала в рюмочку валерьянки, добавила воды и залпом выпила. Потом легла в постель и погасила свет. Сейчас мне меньше всего хотелось находиться дома одной. Мелей забралась на кровать и, лизнув меня в щеку, улеглась рядом. Сон не шел, даже несмотря на валерьянку. Два трупа за два дня, даже с учетом теории парных случаев, было уже явным перебором. Хотя это казалось невероятным, я была уверена, что два эти убийства как-то связаны между собой. И Росарио, и Захар погибли от профессионально нанесенных ударов холодным оружием с узким и длинным лезвием, и, похоже, оба они так или иначе были связаны с клубом «Кайпиринья».

От навязчивых размышлений меня отвлек шум, доносившийся со двора. В обычный день я бы не обратила на него никакого внимания — в нашем районе жизнь не затихает с наступлением темноты, но теперь мне повсюду чудились загадочные убийцы со стилетами. Я приподнялась на кровати и прислушалась.

Снова скрипнула запертая калитка. Потом я поняла, что кто-то перелезает через забор.

Моя «грозная» служебная собака — черный терьер, которая, согласно рекламе клуба, обладала непревзойденными инстинктами защитника дома, мирно посапывала носом. Даже если бы во двор с шумом и улюлюканьем ворвались Али-Баба и сорок разбойников, ей бы и в голову не пришло злобно залаять. Мелей использовала другую тактику — личное обаяние, и любого человека, проникающего на нашу частную территорию, знакомого или незнакомого, она рассматривала как потенциальный источник ласки и лакомств и встречала его соответственно.

Оставив безалаберную собаку дрыхнуть на кровати, я осторожно подкралась к окну. К несчастью, ночь была безлунной. В темноте я и в очках-то ничего толком не видела, а в данный момент мои единственные очки лежали в «бардачке» машины.

Мысленно проклиная все на свете, я, затаив дыхание, вглядывалась в темноту. Тот, кто проник во двор, перемещался почти бесшумно. Единственное, что мне удалось различить, — это движение размытого темного контура на фоне кустов малины. Перейдя на новую позицию, темный расплывчатый силуэт надолго замирал, прежде чем снова начать двигаться.

Я почувствовала, как во мне закипает ярость, вытесняющая страх. Единственное, о чем я мечтала, — это как следует отоспаться после всех треволнений, и, на тебе — какая-то зараза неизвестно с какими зловещими намерениями шастает среди ночи по моему саду.

Я вспомнила инструкции, которые дал мне бывший муж на случай, если среди ночи неожиданно появятся воры или нападут бандиты, а я буду дома одна. Нужно было запереть дверь в спальню изнутри, благо окно с решетками, и в него никто не проникнет, затем достать из-под кровати помповое ружье, спрятаться в угол, который не обстреливается через окно или дверь, и, в случае, если бандиты попытаются взломать дверь, стрелять без предупреждения.

К оружию я относилась с опаской, а помповое ружье и вовсе мне не нравилось. Оно весило слишком много, было слишком длинным для моих рук, и, кроме того, я всегда забывала, какая кнопочка на нем снимает с предохранителя, а какая — служит для того, чтобы высвобождать застрявший в стволе патрон. Мне вообще не слишком нравилось стрелять, а уж тем более стрелять в спальне крупной картечью. Я всегда жутко боялась рикошета, а мысль о том, что отрикошетившие картечины могут поранить мою бесценную и совершенно невинную собачку, делала для меня стрельбу через дверь невозможной. Да и вообще я была взвинчена до такой степени, что пассивно ожидать развития событий в запертой спальне просто не могла.

Доставая в темноте из чехла помповое ружье и на ощупь отыскивая на нем кнопку предохранителя, я с умилением вспоминала колотушку Хмелевской, которую пани Иоанна в романе «Что сказал покойник» с успехом использовала в борьбе против международной мафии. Засунув на всякий случай в карманы халата складной нож и несколько шурикенов[5], я надела на ноги спортивные тапочки на тонкой резиновой подошве и через люк в потолке кухни выбралась на чердак. Во время всех этих процедур собака, как ни в чем не бывало, продолжала, тихо посапывая, дрыхнуть на моей кровати. Выбираясь через другой люк на крышу, я подумала, что с охотой поменялась бы с ней местами.

К счастью, ремонт крыши еще не был доведен до конца, и с задней стороны дома к стене была приставлена лестница. Цепляясь за страховочные веревки и безмолвно проклиная все на свете, я соскользнула по алюминиевому покрытию к краю крыши и, чуть не потеряв равновесие, ухитрилась-таки перебраться на лестницу и спуститься вниз.

Взяв проклятое ружье наперевес, я, пригнувшись, стала красться вдоль стены дома. Весило оно, как мне казалось, по меньшей мере тонну, и мне вдруг стало до боли жаль спецназовцев, которые со всей этой хренотенью день и ночь таскаются по горам или болотам, чтобы пострелять в таких же несчастных, обремененных оружием мужиков. Впрочем, похоже, им это нравится. У каждого свое хобби.

Глаза, уже привыкшие к темноте, стали лучше различать контуры кустов и деревьев. Злоумышленника я обнаружила у парадной двери. Наклонившись над ней, он, похоже, что-то делал с замком.

Помня, что угрожать оружием с близкого расстояния, особенно в упор, ни в коем случае нельзя, поскольку в такой позиции профессионал способен обезоружить тебя в доли секунды, я остановилась от него метрах в пяти, и, вспомнив соответствующую сценку из американского боевика, злобно рявкнула:

— Стоять на месте, падла! Пошевелишься — и ты труп!

Злоумышленник вздрогнул и что-то уронил.

«Может он подкладывал бомбу? — с ужасом подумала я. — Господи, хоть бы эта штука не взорвалась!»

Затем темная тень распрямилась и повернулась ко мне.

Сообразив, что я упустила из виду что-то очень важное, я лихорадочно передернула громко клацнувший затвор и истерически заорала:

— Не двигаться! На колени! Руки на затылок!

— Я и без ружья готов встать перед тобой на колени, — насмешливо произнес по-испански незнакомец. Этот голос я бы не спутала ни с каким другим.

— Луис? Это ты? — чувствуя, как от облегчения у меня подгибаются коленки, но на всякий случай продолжая целиться, спросила я.

— Ты все еще хочешь меня убить? — переходя на русский, поинтересовался он.

— Что ты здесь делаешь? — опуская оттянувшее руки ружье, спросила я.

— Просто я хотел тебя увидеть, — подходя почти вплотную, пожал плечами Луис.

Я на всякий случай попятилась, снова вскинув ружье.

— А что ты делал с моей дверью? — подозрительно спросила я.

— Всего лишь засовывал в дверную ручку букет роз, — спокойно объяснил он. — Если это преступление, я готов ответить за него перед законом.

— Ты спятил, — покачала головой я. — У меня и так голова кругом идет, а тут еще ты мне боевые тревоги устраиваешь. Во-первых, объясни, как ты узнал мой адрес, а во-вторых, расскажи-ка мне, какого черта ты ни с того ни с сего притащился среди ночи, предварительно не позвонив.

— Вообще-то я хотел сделать тебе сюрприз. — В голосе колумбийца прозвучала обида. — Адрес мне дала Адела. Ты же сама говорила, что тебе для сюжета нужна романтическая страсть, необычные приключения, трупы и все прочее. Вот я и подумал: что может быть романтичнее, чем явиться к тебе среди ночи с букетом роз и побеседовать о колумбийской мафии и идеях для книг. Но когда я увидел, что у тебя темно, решил все-таки тебя не будить, а просто оставить розы и записку. Вот и все. Можно, теперь я на всякий случай заберу у тебя ружье?

— Осторожно! — предупредила его я. — Я уже сдуру передернула затвор, так что теперь патрон в стволе, а я вечно путаюсь с кнопкой предохранителя. Как бы еще не выстрелило случайно.

— Ничего. Я знаю, где у него предохранитель, — усмехнулся Луис и, взяв ружье за приклад, разрядил его.

Его чересчур ловкое для обычного бизнесмена обращение с огнестрельным оружием всколыхнуло во мне нехорошие предчувствия.

— Зачем ты его разрядил? — подозрительно спросила я.

— Чтобы случайно не выстрелило, — объяснил колумбиец. — Если хочешь, опять заряжу. Да что с тобой такое происходит? Ты что, боишься меня? Странно, раньше ты мне показалась вполне уравновешенной.

Мне стало стыдно. Действительно, человек среди ночи мне розы принес, а я на него с оружием накинулась.

— Извини, — сказала я. — Просто неожиданно мои мечты стали реальностью. С тех пор, как мы расстались, я наткнулась уже на два трупа.

— Ты это серьезно? — удивился Луис. Кляня себя за то, что сболтнула лишнего про второй, вернее, про первый труп, я молча кивнула головой.

Положив ружье на землю, Луис шагнул ко мне и обнял. Мне вдруг стало нестерпимо себя жаль. Такая ситуация, куда уж романтичнее: ночь, розы, красавец колумбиец сжимает меня в объятиях, а я думаю о каких-то там трупах.

Я покрепче прижалась к нему, чувствуя жар его тела. Воспоминания о трупах оставили меня. Сейчас мне хотелось одного — настоящей латинской романтической страсти. Луис наклонил голову, чтобы меня поцеловать, я вдохнула поглубже, и вдруг он с болезненным вскриком отскочил в сторону.

— Что с тобой? — недовольная столь резким нарушением идиллии, спросила я.

— Черт! Даже не знаю! Что-то меня то ли укололо, то ли ужалило!

— А! Должно быть, это шурикен из моего кармана! — сообразила я.

— У тебя в кармане шурикен? — недоверчиво спросил Луис.

— Ну да. И еще складной нож с фиксатором и выемками для пальцев на рукоятке. А что в этом особенного? — удивилась я.

— Да нет. Все в порядке, — сказал он. — Просто позавчера ты уверяла меня, что тебе не нравится насилие.

— Оно мне и сейчас не нравится, — заметила я, радуясь, что шурикен на время отвлек колумбийца от темы трупов. — Но все-таки я пишу книги о восточных единоборствах. Странно было бы, если бы я не умела метать шурикен, по крайней мере с близкого расстояния.

— Действительно, это было бы странно, — покорно согласился Луис. — Может быть, ты все-таки пригласишь меня на чашечку кофе? Заодно расскажешь мне о трупах.

— О трупе, — поспешно ответила я. — Был только один труп. Видимо, ты меня не так понял.

— Да нет, я точно помню, что ты сказала «два трупа», — возразил колумбиец.

— А я говорю — один! — разозлилась я. — Кто из нас лучше знает, сколько трупов я видела?

— Ну ладно, один так один, — сдался Луис. — Если хочешь, вообще может быть ни одного. Я не собираюсь с тобой из-за этого ссориться.

— Извини, что-то я сегодня нервная, — снова покаялась я. — А как подумаю, что опять придется в темноте лезть на крышу…

— Зачем? — удивился Луис. — Ты же не Карлсон!

— Обе входные двери заперты изнутри, — объяснила я. — Когда я поняла, что кто-то ходит внизу, то спустилась через люк на крыше по задней стороне дома, чтобы застать тебя врасплох.

— Ты ухитрилась ночью с ружьем бесшумно спуститься по крыше? — В голосе колумбийца прозвучало восхищение.

— Я писала .в книгах о бесшумных методах передвижения, — объяснила я. — Правда, первый раз применила их на практике. Нужда заставила.

— Ладно, теперь мой черед полазать, — усмехнулся Луис. — Хотя я и не писал об этом книг. Не забудь розы захватить. Надеюсь, они тебе понравятся.

— Уже понравились! — восхитилась я.

Внеплановая учебная тревога пробудила во мне голод, и, поставив розы в темно-синюю венецианскую вазу, я приготовила бутерброды с сыром и утиным паштетом.

Луис успел подружиться с Мелей и, не выдерживая ее тяжелых и выразительных вздохов, периодически переправлял в зубастую пасть терьера кусочки лакомств.

— По-моему, ты что-то говорила о трупах, — напомнил он.

— Только об одном трупе, — упрямо сказала я. — Я сегодня ходила в гости к подруге, и, выходя из квартиры, мы наткнулись на труп человека, который приехал к ней погостить, кажется, из Ижевска.

По лицу колумбийца пробежала тень, а может, мне это просто показалось. И все же, когда он задавал следующий вопрос, его голос звучал чуть более напряженно.

— Ты не знаешь, как звали этого человека?

— Я вообще ничего о нем не знаю, — соврала я. — Даже не уверена, что он из Ижевска, впрочем, моя подруга и сама в этом не уверена.

Луис расхохотался.

— У тебя такой вид, словно ты подозреваешь меня в этом убийстве, — заметил он. — Тебе известно, что такое паранойя?

— Пока убийца не найден, подозреваются все, — пародируя следователя из кинофильма, торжественно произнесла я. — Так что ты тоже занесен в мой черный список.

— Ты, конечно, можешь шутить, сколько душе угодно, — сказал Луис, — но тем не менее у меня возникает странное чувство, что ты мне не доверяешь. Почему? Мы ведь только позавчера познакомились, причем совершенно случайно, а ты ведешь себя так, словно это я пришил гостя твоей подруги. Почему ты не доверяешь мне?

— Именно потому, что мы почти незнакомы, — пожала плечами я. — Как можно доверять незнакомому человеку?

— Основываясь на интуиции, — сказал колумбиец. — Я вот, например, тебе доверяю.

— Существует множество специальных психотехник, чтобы на подсознательном уровне производить на людей именно то впечатление, которое тебе нужно, — заметила я. — Любой профессионал, изучавший подобные трюки, запросто сможет обмануть интуицию обычного человека.

— Сейчас угадаю. Ты об этом писала в книгах, — усмехнулся Луис.

— И об этом тоже, — кивнула я.

— Странное ты существо, — сказал он. — Утверждаешь, что тебе не нравится насилие, а сама скачешь по крышам, обвешанная ружьями, шурикенами и кинжалами, да вдобавок еще и книги пишешь про боевые искусства и психологические методы воздействия. Ты не можешь объяснить мне этот парадокс?

— В этом нет никакого парадокса, — объяснила я. — Мы живем в агрессивном обществе и в крайне нестабильной стране. Я просто удовлетворяю спрос на подобную литературу. Кроме того, мне самой интересны эти темы. Меня интересует все, что расширяет сферу возможностей человека и помогает ему выживать в неблагоприятных и опасных условиях. Мне не нравится немотивированная агрессия, но, к сожалению, бывают ситуации, когда лишь проявление агрессии может спасти тебе жизнь.

— Ладно, ты меня убедила, — улыбнулся колумбиец. — Только у меня возникает впечатление, что ты сама так и норовишь создать опасную ситуацию, в которой тебе пришлось бы проявлять агрессию, чтобы благополучно выпутаться из нее.

— Вот тут ты ошибаешься, — возразила я. — Я, конечно, могу болтать всякую чушь, но уверяю тебя, что подвергаться реальной опасности мне ни капельки не нравится.

— А как насчет твоего страстного желания наткнуться на труп и заняться поисками преступника? — настаивал Луис. — А твои расспросы о колумбийской мафии? По-моему, у разумных людей именно это называется «нарываться на неприятности». Или ты тоже, подобно героям детективов, делишь мир на «хороших» и «плохих» парней и мечтаешь на корню изничтожить наркодельцов, преступников и всех прочих нарушителей закона?

— Посмотри на меня! — предложила я. — Неужели на моем лице написана ненависть к человечеству? Если бы по мановению волшебной палочки исчезли все люди, нарушающие закон, представители Homo Sapiens остались бы только в диких тропических джунглях, где законы вообще отсутствуют.

— А тебе не кажется, что ты несколько преувеличиваешь? — спросил Луис.

— В России даже нищая бабка, собирающая и сдающая пивные бутылки, и та уклоняется от уплаты налогов, — убежденно сказала я. — А уж если ты найдешь кого-либо, кто не ворует на работе, это означает, что там просто нечего украсть. Впрочем, остались бы невинные младенцы и некоторые несовершеннолетние дети.

— В этом есть определенный смысл, — согласился Луис. — Но мы говорили не об уклонении от уплаты налогов и не о мелких хищениях государственного имущества.

— Ладно. Давай поговорим о наркотиках, — сказала я. — Возможно, ты не знаешь, что к распространению наркотиков в Соединенных Штатах Америки правительство и ЦРУ были причастны почти в той же мере, что и колумбийские наркобароны. Мало кому известно, что считавшая себя полностью антиправительственной культура хиппи на самом деле была запущена ЦРУ.

В шестидесятых годах, после очередного экономического кризиса, по всем Соединенным Штатам начались марши протеста молодежи против правительства и общепринятых ценностей. Студенческие бунты достигли такого накала, что правительство увидело реальную угрозу государственной власти. Надо было срочно «бросить кость» бунтующей молодежи, чтобы отвлечь ее от политики. Такой «костью» стали эзотерические учения, культура хиппи и уход от неприятной действительности в наркотическое забытье или секс. В те времена Соединенным Штатам молодежь, курящая марихуану и нюхающая кокаин, была предпочтительнее молодежи, интересующейся политикой.

Кроме того, известно, что спецслужбы Соединенных Штатов периодически сотрудничали с поставщиками наркотиков в Юго-Восточной Азии и в Южной Америке. На деньги от продажи наркотиков они финансировали поставку оружия проводившим проамериканскую политику повстанческим армиям и бандформированиям, а также провоцировали антиправительственные выступления в странах третьего мира в тех случаях, когда правительство США не могло это сделать официальными путями.

Теперь поговорим о справедливости и борьбе за правое дело. Возьмем для примера крошечный эпизод из истории соседствующей с твоей родиной Панамы. Когда генерал Торрихос, захватив власть, стал правителем Панамы, американцы попросили его принять у себя беглого иранского шаха. Но просто оказать услугу генерал не мог. Ее нужно было оказать в такой форме, чтобы американцы заплатили за нее сторицей. И тогда по приказу Торрихоса военная служба безопасности наводнила университеты своими агентами — «возмутителями спокойствия», и с их подачи студенты начали бунтовать против присутствия шаха в Панаме и выходить на марши протеста, нисколько не сомневаясь, что инициатива принадлежит им самим.

Итак, студенты строили баррикады, переворачивали и поджигали автомобили, а полицейские, твердо убежденные в том, что они защищают закон и порядок, героически обламывали бока студентов резиновыми дубинками. И те и другие считали себя борцами за правое дело. Во имя этого правого дела они калечили других людей, хотя и полицейские, и студенты просто плясали под дудку Торрихоса, набивавшего цену за услугу, оказанную американцам.

В восемнадцать лет я была идеалисткой и тоже считала, что нужно бороться за то, чтобы очистить этот мир от несправедливости. Но с тех пор я изучила историю и поняла, что в течение нескольких тысячелетий своего существования человечество только и делало, что боролось за справедливость и изничтожало преступные элементы. Вся эта борьба давала не больший эффект, чем попытка изобрести вечный двигатель, хотя ее последствия были гораздо более разрушительными и повлекли за собой огромное количество человеческих жертв. Про то, что происходит в нашей стране, я вообще лучше помолчу, но криминально-политические игры, которые разыгрываются здесь, гораздо серьезнее невинных уловок генерала Торрихоса или провокаций ЦРУ. Так что всерьез бороться с преступностью может или плохо информированный человек, по своему мировоззрению приближающийся к студентам или полицейским Торрихоса, или человек, получающий за это зарплату. Лично я ни с кем бороться не собираюсь. Я писатель, а не агент ФБР. Так что, если ты из колумбийской мафии, можешь не беспокоиться. Я никоим образом не собираюсь лезть в твои личные дела, но, если бы ты смог дать мне какую-либо интересную чисто умозрительную информацию без конкретных имен и привязок, которую я смогла бы использовать для написания детектива, я была бы тебе очень признательна.

— Я уже говорил тебе, что не имею отношения к колумбийской мафии, — развел руками Луис. — Сейчас я об этом даже жалею. Будь я мафиози, ты бы непременно окружила мою личность романтическим ореолом. Поверь, я знаю женщин. А так я самый обычный бизнесмен, никаких криминально-политических игр, никакой тайны, никакой романтики…

— Для бизнесмена ты слишком хорошо обращаешься с оружием, — заметила я. — И по крышам ты лазаешь тоже слишком хорошо для бизнесмена.

— Я вырос в Колумбии, — сказал Луис. — Там каждый мальчишка знает, как держать в руках оружие. И вообще я спортом занимаюсь, так что насчет крыши тоже все ясно. Мне непонятно только одно: если ты не собираешься бороться с преступностью, то зачем тебе нужно расследовать преступления?

— Как зачем? — удивилась я. — Чтобы написать детектив в стиле Хмелевской.

— Но чтобы написать детектив, не обязательно расследовать убийство, — заметил колумбиец. — Ты можешь просто все выдумать.

— Ты хоть представляешь, что такое работа писателя? — возмутилась я. — Целый день сидеть на заднице и как дятел долбить по клавиатуре, впихивая в компьютер плоды своего воспаленного, лишенного живых впечатлений воображения.

— Тебя послушать, так хуже не придумаешь, — сочувственно кивнул Луис.

— Хуже всего обстоит дело с женщинами-писателями, — продолжала я. — В своих книгах, как правило, написанных от первого лица, они обычно воплощают в жизнь все свои нереализованные мечты. Они делают своих героинь сверхсексуальными или страшно интеллектуальными, богатыми или неприступными, способными без ущерба для себя набить морду десятку телохранителей или при помощи непонятно откуда возникших телепатических способностей угробить целую мафиозную группировку. Подменять реальную жизнь таким суррогатом примерно то же самое, что целыми днями мастурбировать вместо того, чтобы заниматься сексом с любимым человеком.

Мелей задрала морду к потолку и издала протяжный стон. И хотя я прекрасно понимала, что она всего лишь просит бутерброд с паштетом, мне показалось, что она соглашается со мной.

Луис погладил терьера по голове и засунул в раскрытую пасть кусочек бутерброда.

— Детективы Хмелевской нравятся читателям не потому, что они обладают выдающимися художественными достоинствами, — воодушевившись неожиданной поддержкой со стороны любимого зверя, излагала я, — а потому, что она их пишет, основываясь на реальном жизненном опыте, на реальной любви и на реальных приключениях. Именно поэтому я просто из принципа постараюсь найти убийцу этого типа из Ижевска. Даже если ничего не получится, по крайней мере, я интересно проведу время.

Луис поднялся с места и, подойдя ко мне, взял мои руки в свои.

— Работа бизнесмена — это примерно то же самое, — лаская меня взглядом, произнес он. — Мне тоже приходится целыми днями сидеть на заднице, изучая никому не нужные бумажки и размышляя о прибылях, бухгалтерских отчетах и котировках акций. Так что я вполне созрел для того, чтобы окунуться в реальную жизнь и вместе с тобой немедленно отправиться на поиски преступников.

— Тебе не кажется, что два часа ночи не слишком удобное время для ловли преступников? — возразила я.

— А для любви? — спросил Луис. — Она же тебе тоже нужна для детектива.

Он притянул меня к себе и обнял. Мы снова поцеловались, и на этот раз шурикен нам не помешал. Я предусмотрительно оставила его на холодильнике.

— Ты еще не показывала мне спальню, — заметил Луис. — Она такая же просторная, как кухня?

— Подожди! — оттолкнув колумбийца, я вырвалась из его объятий.

— В чем дело? — удивился он. — Я что-то не то сказал?

Я наморщила переносицу, припоминая.

— Кажется, в книгах Хмелевской не было сексуальных сцен, — неуверенно сказала я.

— Скажи мне, где она живет, и я убью ее, — скрипнул зубами Луис.

— Все-таки ты похож на мафиози, — восхитилась я. — Когда ты произносишь: «я убью ее», ты выглядишь очень мужественным и опасным.

— Настоящий латинский мачо[6], — усмехнулся Луис. — То, что нужно для детектива. Так что мы решим с сексуальными сценами?

Он снова обнял меня.

— Плевать мне на детектив. Да здравствует реальная жизнь, — еще успела провозгласить я до того, как колумбиец закрыл мне рот поцелуем.

Я проснулась с ощущением переполняющего меня счастья. Пытаясь припомнить, что со мной произошло в эту волшебную ночь, я повернулась на другой бок и обнаружила на постели розу и записку.

«Ты так сладко спала, что не хотелось тебя будить. С несказанным сожалением вынужден отправиться на работу. Как только освобожусь, помогу тебе ловить преступников. Луис», — прочитала я.

Только тут мне вспомнилось все до конца. Если принято считать, что у негров музыка «в крови», то у латиносов «в крови» чувственность и сексуальность. Даже если бы я сейчас узнала, что Луис — глава Медельинского картеля, мне было бы все равно. В конце концов, мне нет дела до того, где он работает. Впрочем, в глубине души я лелеяла надежду, что если он и замешан в чем-то незаконном, то это хотя бы не имеет отношения к убийствам. Убийцы, насильники и маньяки мне никогда не нравились.

Я поставила в магнитофон кассету с мелодиями бразильской самбы и, приплясывая, принялась готовить себе завтрак. Запоздалые укоры совести напомнили мне, что со всеми этими латинскими приключениями я так и не начала писать книгу, и не то, что не начала, а даже толком не придумала, о чем писать. Впрочем, дело за малым: нужно всего лишь раскрыть тайну смертей Росарио и Захара, и если, "как подсказывает мне интуиция, эти убийства действительно связаны между собой, можно считать, что книга у меня в кармане. После божественной ночи, проведенной в объятиях Луиса, мне казалось, что для меня нет ничего невозможного.

Для начала решила снова навестить Лельку и разузнать все что возможно о ее убитом постояльце. Затем нужно сходить в ресторан «Харакири» и попытаться узнать, с кем там встречался Захар, если он вообще там с кем-то встречался.

Не откладывая в долгий ящик, я позвонила Лельке и предупредила, что появлюсь часа через полтора. По удачному стечению обстоятельств лекции в университете она должна была читать только вечером, так что все утро была дома.

Я как раз закончила завтракать и допивала последний глоток жасминового чая, когда зазвонил телефон.

Надеясь, что это Луис, я бросилась к аппарату, как кошка на зазевавшегося воробья.

— Это Дима, муж Аделы, — сообщил приятный мужской голос.

— Дима? — с легким недоумением переспросила я. — Неужели за истекшие сутки Адела ухитрилась обзавестись новым мужем?

— Да нет, официально мы еще не женаты, — смутился Дима, — но мы живем вместе, и я всем представляю ее как свою жену. Странно, что вы меня не помните. Позавчера вечером мы встречались в «Каса де брухос».

— Действительно странно, — заметила я. — Вроде я там и не пила вовсе, и на провалы в памяти раньше не жаловалась, но вас, хоть убей, не помню. Вот Бобчик там точно был, и Адела еще вместе с ним уехала, а никакого Димы, увы, я не помню.

— Так я же и есть Бобчик! — обрадовался Дима.

— У вас что же, два имени, как у испанцев? — удивилась я.

— Да нет, — рассмеялся Бобчик. — Просто у меня фамилия Бобовский, вот меня все Бобчиком и зовут.

— Слава богу, — с облегчением вздохнула я. — А то уж я было подумала, что у меня с головой что-то не в порядке. Так что вы хотели?

— Мне нужно срочно с вами поговорить, — умоляюще сказал Бобчик. — Это крайне важно. Я мог бы заехать прямо сейчас.

— Хорошо, — согласилась я. — Вы знаете, где я живу?

— Нет, — сказал Бобчик. — В записной книжке Аделы был только ваш телефон. Адела не знает, что я собираюсь к вам, и я бы хотел, чтобы мой визит остался в тайне.

— Договорились, — сказала я. — Записывайте адрес.

Бобчик, нервно потея и потирая руки, бродил взад-вперед по гостиной, не решаясь начать разговор.

Понимая, что жизнь с Аделой способна довести и до гораздо худшего состояния, в душе я сочувствовала ему.

— Может, выпьете чего-либо, — предложила я. — Чай, кофе, сок?

— Воды, если можно, — попросил Бобчик.

— Гарантирую тайну исповеди, — улыбнулась я, протягивая страдальцу стакан минеральной воды. — Садитесь на диван и расслабьтесь, а то от вас даже собака начинает нервничать. Что, опять поссорились с Аделой?

— Наоборот, теперь она утверждает, что до безумия влюблена в меня! — печально сообщил Бобчик, усаживаясь на диван.

— А вы бы предпочли, чтобы она вас ненавидела? — удивилась я.

— Да нет, я всегда мечтал, чтобы она в меня влюбилась, — страдальчески скривился Бобчик. — Но весь ужас состоит в том, почему она в меня влюбилась.

— И почему же? — спросила я, уже догадываясь о причине.

— Адела ни с того ни с сего вбила себе в голову, что я убил этого индейского карлика Росарио и подкинул его вам в багажник, — понизив голос, сообщил он. — Теперь она осыпает меня поцелуями, заверяя, что только настоящий мужчина способен из ревности убить соперника, клянется в любви до гроба и обещает регулярно носить передачи в тюрьму. Вы что, действительно нашли в багажнике труп Росарио или это очередной дурацкий розыгрыш Аделы?

— Действительно, — кивнула головой я.

— О господи, — Бобчик в отчаянии охватил голову руками. — Как же это могло случиться?

— Меня это тоже интересует, — заметила я. — Кстати, у вас есть алиби на момент убийства?

— А когда его убили? — затравленно взглянул на меня Бобчик.

— Хороший ответ, — сказала я. — Откуда мне знать, когда. Я ведь тоже его не убивала.

Некоторое время-мы молчали, а затем я испытующе посмотрела в глаза малахольному возлюбленному Аделы. Мне вдруг пришло в голову, что сцена в «Кайпиринье», когда я заметила Бобчика, выглядывающего из-за шторы, могла и не быть обманом зрения.

— Какое отношение вы имеете к смерти Росарио? — резко и грубо спросила я.

Дима побледнел.

— Никакого, — пробормотал он. — А почему вы разговариваете со мной таким тоном?

— Где вы были за сутки до того вечера, когда мы встретились в «Каса де брухос»? — Я продолжала разыгрывать «плохого следователя».

— В командировке. В Бобруйске.

— А почему же тогда я видела вас в «Кайпиринье», следящим за Аделой и Росарио? — с невинным видом поинтересовалась я.

— Я не был в «Кайпиринье». Я не убивал Росарио, — упрямо набычился Бобчик.

— Врать вы будете в милиции, — сказала я. — А сюда вы пришли добровольно и по-дружески. У вас могли быть достаточно веские мотивы, чтобы прикончить этого индейца, и я вовсе не собираюсь вас закладывать, если, конечно, убийство Росарио не попытаются пришить мне. Я чувствую, что вы что-то скрываете. Так что если вам нужна моя помощь, советую рассказать все, как есть.

— Зря я пришел, — грустно покачал головой Бобчик. — Я просто надеялся, что вы скажете, что труп в багажнике — это всего лишь дурацкая выдумка Аделы. А теперь и вы думаете, что я убийца. Я вообще не хотел, чтобы кого-либо убивали!

— А чего вы хотели? — быстро отреагировала я.

— Чтобы Адела меня любила, — пожал плечами Бобчик. — Понять не могу, что она нашла в этом низкорослом полуграмотном апаче.

— Юнка, — поправила я.

— А при чем тут юкка[7]? — удивился Бобчик.

— Не юкка, а юнка, — поправила я.

— Что, юнка? — не понял Бобчик.

— Он был из племени юнка, — пояснила я. — У него даже ритуальная татуировка была — жаба, змея и ягуар.

— Аделе что, татуировки нравятся? — заинтересовался Бобчик.

— А вы этого не знали? — не удержалась я. — Она же у нас фетишистка. Как мужика с татуировкой увидит, сразу в транс впадает.

— Так, может, и мне татуировку сделать? — задумчиво произнес Бобчик.

— Обязательно! — подхватила я. — И лучше разрисуйте все тело. На груди и животе вы можете изобразить огромного паука, который будет подмигивать и шевелить лапками, когда вы двигаетесь, а на спине — русалку с хвостом или российский герб.

Бобчик с подозрением посмотрел на меня.

— Смеетесь, да? — обиженно произнес он.

— Нечего дурью маяться, — сказала я. — Как только вы перестанете перед Аделой расстилаться, она сама начнет за вами бегать. В ней же все-таки латинская кровь, и в ее культуре мужчина должен быть настоящим мачо, перед которым женщины трепещут от страсти и которому они подчиняются. А вы своим чересчур культурным европейским поведением лишаете Аделу удовольствия подчиняться и тем самым чувствовать себя женщиной.

— Вы все ненормальные, — недоверчиво покачал головой Бобчик. — Я просто веду себя как воспитанный человек, и я же оказываюсь виноват! Что же мне теперь, бить ее и устраивать скандалы?

— Ну, бить не советую — озвереет, — задумчиво сказала я. — Вот, например, собак при дрессировке бить не рекомендуется. Их можно только несильно хлопать по заду свернутой в трубочку газетой. Газета шуршит, и они этого пугаются.

— Вряд ли на Аделу произведет впечатление свернутая в трубочку газета, — пессимистично заметил Бобчик.

— Еще собак встряхивают за шкирку, — я продолжала развивать свою мысль. — Так в стае утверждают свою власть самцы, стоящие на более высокой ступени иерархической лестницы. Встряхните пару раз Аделу за плечи и ненавязчиво покажите, кто хозяин в доме. Только, пожалуйста, не говорите ей, что я вам подкинула эту идею.

— Может, мне лучше в монастырь податься? — безнадежно развел руками Бобчик. — Честно говоря, мне до сих пор как-то не приходилось утверждать свою власть в стае. А тут еще и эта смерть Росарио! Просто кошмар какой-то!

Я инквизиторски посмотрела на него.

— А что, совесть мучает? — поинтересовалась я. — Может быть, все-таки поговорим на эту тему?

— Нет. Не сейчас, — сказал Бобчик. — Извините, что отнял у вас столько времени. Мне действительно пора.

Не успел затихнуть вдали шум его джипа, как снова зазвонил телефон. Я посмотрела на него, как на гремучую змею. Не знаю, почему, но я была уверена, что речь опять пойдет об убийстве.

— Ну как, нашла свой труп? — послышался веселый голос Лены, переводчицы, муж которой собирался стать отшельником в Гималаях.

— Я не могу найти мой труп, — заметила я, — если, конечно, не превращусь в привидение.

— Да нет, я имею в виду, что неделю назад ты мечтала наткнуться на чей-нибудь труп, чтобы расследовать преступление и написать гениальный детектив.

— Лучше не напоминай, — недовольно сказала я, но Лена не обратила внимания на мрачные интонации моего голоса.

— А я вот наткнулась на труп, — еще более радостно сообщила она. — Конечно, в переносном смысле, но дело действительно более, чем таинственное. Ты знаешь, что такое «матаморос»?

— Убей мавров, — перевела я. — А при чем тут мавры? Их и из Испании-то несколько столетий назад выгнали, а в России и просто не найдешь. Так что лучше не говори мне, что где-то откопала мертвого мавра.

— Убей мавров? — переспросила Лена. — Так это по-испански? А я уж думала, что это какое-либо кодовое слово или название террористической организации.

— Может, ты мне все толком объяснишь? — предложила я. — А то какие-то трупы в переносном смысле, мавров собираешься убивать. Может, тебе вместо переводов тоже имеет смысл начать писать детективы?

— Слушай, — сказала Лена.

И поведала мне следующую историю.

Помимо переводческой деятельности, Лена подрабатывала, еще и давая занятия по нейро-лингвистическому программированию и эриксоновскому гипнозу. Для непосвященных поясняю, что нейролингвистическое программирование — это вошедшее в последнее время в моду течение в психотерапии, где человека вводят в измененное состояние сознания, гипнотизируя и особым образом «программируя» его в нужном направлении. Лена на любительском уровне гипнотизировала своих знакомых, излечивая их от неврозов и душевных травм, возникающих вследствие неудачных межличностных контактов, проще говоря — семейных разборок и скандалов.

Вчера Лене позвонила Тома, ее давняя школьная подруга, и с ужасом сообщила, что на ее бесценного сыночка Севочку в лесу напали бандиты и напугали его до полусмерти. Двенадцатилетнему Севочке уже приходилось быть пациентом Лены, когда он, посмотрев фильм «Кошмар на улице Вязов», стал кричать по ночам и мочиться в постель.

Лена провела с ребенком пару сеансов гипноза, и «ночные конфузы прекратились».

Судя по описанию Лены, Севочка был трусливым и вместе с тем нагловатым ребенком, всегда готовым устроить подлянку, если, конечно, она гарантированно сойдет ему с рук. Снова лечить Севочку моя подруга не испытывала ни малейшего желания, но его мать так умоляла, что Лена поехала к ним домой и, действительно, застала драгоценное чадо в весьма плачевном состоянии.

Севочка дрожал, всхлипывал и пускал пузыри, а его речь была сбивчивой и несвязной. Из этой речи мама поняла, что господь решил покарать грешника, нарушившего десять заповедей, и для этой цели натравил на него очень желтого и на редкость страшного ожившего мертвеца.

Поскольку мама и папа Севочки были верующими, в упоминании о господнем наказании за грехи не было ничего странного, за ожившего мертвеца трусливый Севочка вполне мог принять выползшего из-под куста пьяницу, но, как бы то ни было, ребенок был действительно смертельно напуган, и, чтобы он, не дай бог, снова не начал мочиться в постель, его следовало в срочном порядке подвергнуть гипнозу.

Но, даже загипнотизировав Севочку, Лена не смогла пробить некоторые его защитные барьеры и, хотя он рассказал ей больше, чем родителям, выяснить все до конца ей так и не удалось.

Севочка объяснил, что он гулял в лесу и увидел то, что, согласно десяти заповедям, трогать было нельзя. Однако он не смог побороть искушения и дотронулся сначала один раз, а потом еще и еще. И тогда оно открылось, и он заглянул внутрь, а там лежал желтый-прежелтый мертвец со стеклянными глазами и струйкой крови, стекавшей из раны на груди. Севочка окаменел от страха, а мертвец вдруг содрогнулся, вытянул вперед руки и закричал ужасающим голосом: «Матаморос! Матаморос!»

Тогда Севочка тоже закричал, а потом побежал, обо что-то споткнулся, упал, потом он вообще ничего не помнил до того момента, как оказался дома, в Комарах.

Когда Лена дошла до этого места в своем рассказе, я перебила ее:

— В каких еще Комарах? — спросила я. — Разве твоя подруга живет не в Москве?

— В Комарах у нее дача, — объяснила Лена. — Это по белорусскому направлению.

— А это случайно не рядом с Пестяками? — вздрагивая от необъяснимого предчувствия, спросила я.

— Да, Комары находятся примерно на полпути между Пестяками и Змиевкой, только чуть в стороне, — пояснила Лена. — А почему это тебя так интересует?

— Просто у меня в тех краях знакомые живут, — сказала я. — А что-нибудь еще этот твой Севочка говорил?

— Да вроде ничего, — задумчиво произнесла Лена. — Я и эту информацию из него два часа клещами вытягивала. Хорошо, хоть удалось дать позитивные установки. Теперь он, по крайней мере, трястись перестал.

— Ладно, и на том спасибо, — сказала я.

— Ой, вспомнила, — вдруг спохватилась Лена. — У мертвеца еще татуировка была, как у Антихриста — жаба, змея и ягуар.

Я почувствовала, как внутри у меня поднимается ликование. Моя смутная догадка совершенно невероятным образом оказалась верной.

— А почему, как у Антихриста? — поинтересовалась я. — Я вообще не в курсе, что у Антихриста татуировки есть.

— Не знаю, — ответила Лена. — Так Севочка сказал. Небось, опять каких-нибудь ужастиков насмотрелся. Сейчас у детей такая каша в голове — вообще непонятно, откуда они что берут.

Распрощавшись с Леной, я на радостях налила себе стакан апельсинового сока и, угостив собаку кусочком колбаски, улеглась вместе с ней на диван, складывая вместе кусочки головоломки.

Итак, Севочка наткнулся в лесу на чужую машину. Трогать чужие вещи — это грех, но соблазн был велик, и мальчишка для начала открыл незапертую дверь, а затем принялся трогать рычажки и кнопки на панели управления. Когда он нажал соответствующую кнопку, багажник раскрылся, любопытный Севочка сунул в него нос и обнаружил там Росарио Чаве-са Хуареса, который в этот момент как раз вышел из забытья, дважды произнеся странное пожелание: «Убей мавров!»

Было непонятно лишь одно: каким образом мертвый парень с колотой раной в сердце ухитрился ни с того ни с сего прийти в себя, сесть за руль и отогнать машину к дому Альды. То, что он поехал к матери Аделы, было вполне естественно — нового адреса девушки он просто не знал и в то же время хотел вернуть автомобиль хозяйке.

Впрочем, насчет того, как Чайо вернулся к жизни, у меня тоже были свои соображения. Когда-то меня здорово заинтересовал культ вуду, и я почитала отчеты исследователей о том, как гаитянские негры оживляли мертвецов, превращая их в зомби. Теперь мне надо было поговорить с Аделой и с малахольным Бобчиком, но с Бобчиком я должна была поговорить так, чтобы подруга об этом не узнала.

Надеясь, что Дима уже успел доехать домой и сам возьмет трубку, я набрала телефон Аделы, но разговаривать со мной пожелал только автоответчик.

Внезапно меня осенила блестящая идея. Я сообразила, как могу анонимно передать Бобчику сообщение о том, что хочу его увидеть, и одновременно влить свежую струю в любовную жизнь Аделы.

Когда прозвучал сигнал, означающий, что я могу оставить сообщение, я изменила голос, слегка понизив его и добавив в него немного хрипотцы, — протяжности и развратно-сексуальных интонаций.

— Димуля, котик мой! — сказала я. — Никак не могу забыть о нашей встрече сегодня утром. Теперь я знаю то, что ты хочешь знать. У меня есть все, что тебе нужно. Звони мне в любое время дня и ночи и приезжай. Я тебя жду, мой пупсик!

Запечатлев на трубке громкий поцелуй, я дала отбой и набрала номер Альды.

— Адела звонила вам? — поздоровавшись, спросила я.

— На ваше счастье, звонила, — не слишком приветливо сказала Альда. — Только объяснения она давала какие-то путаные. Подозрительно мне все это. Просто уверена, что вы обе от меня что-то скрываете. Кроме того, оказалось, что у «Мерседеса» пропал чехол с заднего сиденья. Вы случайно не знаете, где он?

— Откуда я могу знать? — наигранно удивилась я. — Я тут у вас одну вещь хотела спросить. Что такое «матаморос»?

— Убей мавров, — ответила Альда. — Вы и сами могли бы это перевести.

— Я знаю, как это переводится, — сказала я. — А нет ли еще каких-либо значений у этого слова? Может быть, это название какой-либо террористической организации или секты, вроде ку-клукс-клана в Америке?

— Ирина, иногда мне кажется, что вы просто ненормальная, — с достоинством произнесла Альда. — У вас больное воображение, и вдобавок вы своими бредовыми фантазиями дочь мою с пути сбиваете. Какая, к черту, террористическая организация. У слова «мата» есть еще одно значение — трава, или небольшая веточка с листиками, так что если «мата-морос» пишется раздельно да еще с предлогом «а» в середине, который не произносится, то это означает «убей мавров», а если пишется слитно, то переводится, как «трава мавров», и это сорт травяного латиноамериканского чая, а вовсе не террористическая организация и не ку-клукс-клан. Кроме того, есть довольно известный перуанский писатель по фамилии Матаморос. Он пытается подражать Маркесу, но, по моему мнению, у него это не слишком хорошо получается. Как, я удовлетворила ваше любопытство?

— Если других значений нет, то вполне, — сказала я.

— Даже знать не хочу, зачем это вам. И не смейте впутывать в ваши дела мою дочь, — выразив свое возмущение фырканьем рассерженной кошки, Альда повесила трубку.

Лелька пылала праведным гневом.

— Как только подумаю, что какая-то зараза шляется по подъездам и убивает моих гостей, такое зло берет, что хочется взять в руки автомат и перестрелять всех этих гадов, расплодившихся в последнее время, — едва открыв мне дверь, с порога сообщила она.

— Как-то с трудом представляю тебя в роли Рембо, — улыбнулась я. — Всех все равно не перестреляешь. Просто жизнь такая. Да и Захар тебе, по-моему, не слишком-то нравился.

— Какая разница, нравился или не нравился, — возмутилась Лелька. — Просто от этих ментов никакого толка. Они мне ясно дали понять, что преступления подобного рода практически никогда не раскрываются. Зачем тогда вообще милиция существует, если моих гостей режут по подъездам, как рождественских индеек!

— От твоей злости все равно никакого толка, — заметила я. — Только печень портится. Давай лучше сами попробуем что-нибудь разузнать. Если убийство было случайным, тут, конечно, ничего не поделаешь, но вдруг для .убийства был какой-то мотив?

— И как мы это узнаем? — скептически поинтересовалась Лелька.

— Не знаю, — пожала плечами я. — Для начала можно осмотреть вещи Захара.

— Милиция уже осматривала, — поморщилась Лелька. — Ровным счетом ничего. Так, рубашки, трусы, зубная щетка. Они даже ничего не забрали. Посмотри, если хочешь. Я все сложила в чемодан.

— Ладно, сейчас посмотрю, — сказала я. — А ты не могла бы позвонить своему свояку и расспросить его, чем Захар занимался, были ли у него враги и все такое прочее?

— Я ему звонила вчера, чтобы сообщить о смерти Захара, — сказала Лелька. — Он сам ничего не понимает. Вряд ли у него удастся выведать что-либо стоящее.

— Ты все-таки попробуй, — настаивала я. — Попытка — не пытка.

В вещах Захара действительно не оказалось ничего необычного. Никаких записок или адресов. Отсутствовала даже записная книжка. Похоже, мое расследование увяло, так и не распустившись. Взгрустнув, я присела на кровать, и тут мой взгляд упал на предмет особой Лелькиной гордости — здоровенную подставку для зонтиков в виде слоновьей ноги. Эту экзотическую вещицу несколько лет назад ей привез из Африки ее давний воздыхатель, и Лелька поставила слоновью ногу рядом с письменным столом, приспособив ее в качестве мусорного ведра для ненужных бумаг.

Вовремя вспомнив, что в мусоре, как правило, отыскиваются исключительно важные улики, я высыпала содержимое слоновьей ноги на ковер и вдохновенно принялась разбирать мятые бумажки. Почти все они были исписаны стремительным Лелькиным почерком и представляли собой какие-то сложные математические расчеты. А вот и обрывок с другим почерком. Посмотрим, что там.

«Химические доб… Прицельная да… Предельная… Емкость лег… Сменные ст…», — прочитала я.

В уме у меня забрезжила догадка. Если она окажется верной, то тут может возникнуть и мотив, причем очень даже серьезный.

Захар приехал из Ижевска, где находится знаменитый оружейный завод, а в обнаруженном отрывке, похоже, приводятся характеристики какого-то оружия.

Я принялась лихорадочно разбирать бумажки, отыскивая обрывки с четким, слегка наклоненным влево почерком. Отыскав все, которые были, я сложила их вместе и смогла прочитать весь текст целиком:

«Химические добавки в патроны, увеличивающие дальность стрельбы.

Прицельная дальность — 3800 м. Предельная дальность полета пули — 6500м. Ёмкость легкого магазина — 70, стального — 90 патронов.

Вес автомата с легким магазином — 2,1 кг.

Сменные стволы.

Глубина пробивания кирпичной кладки со ста метров пулей со стальным наконечником — 35 см». На листке было несколько помарок, и у меня создалось впечатление, что Захар именно поэтому его и выбросил. Было похоже на то, что он готовил документацию на какой-то вид оружия.

В свое время я из любопытства просмотрела несколько справочников по огнестрельному оружию, сравнивая наши и зарубежные модели. Конечно, точных характеристик разных моделей автоматов я припомнить не могла, но и без того было очевидно, что автомат, весящий всего 2,1 кг, с подобными данными, если он действительно существовал, должен был произвести фурор на рынке оружия.

— В мусоре копаешься? — спросила появившаяся на пороге Лелька. — Ну как, нашла что-нибудь?

— Кажется, да, — ответила я. — Посмотри на этот листок. Как ты думаешь, это писал Захар?

Лелька с интересом взглянула на сложенные вместе обрывки.

— Должно быть, он. Почерк точно не мужа, кроме Захара у нас никто на днях не гостил, а мусор я три дня назад выбрасывала. Кроме того, тут речь идет об оружии, значит, точно его. Мне только что свояк по телефону много интересного порассказал.

— Ну так что ж ты молчишь! — подскочила я. — Что ты выяснила?

Как оказалось, свояк, узнав вчера от Лельки, что Захара убили, обзвонил его близких друзей — Кольку, Гошу и Тимоху, и они все вместе отправились в пивную «Вареный рак», чтобы помянуть безвременно покинувшего этот бренный мир приятеля.

— Гения в последний путь провожаем! Какой талант, гады, приморили! — прослезился Колька после шестой кружки пива.

— Еще не провожаем, — возразил Тимо-ха. — Вот хоронить будем, тогда и проводим.

— Все равно, — смахнул слезу Колька. — И главное — в какой момент! Только человеку счастье улыбнулось!

— Какое это счастье? — заинтересовался свояк.

Колька округлил глаза.

— Деньжищи! — свистящим шепотом поведал он. — Ух, какие деньжищи! Только Захар об этом никому не велел говорить. Да теперь уж все равно, говори не говори. А ведь обещал и мне деньжат подкинуть, чтобы баньку на даче срубить. И что? Ни Захарки, ни баньки, и даже раков вареных нет, чтобы закусить.

Колька обреченно повесил голову.

— Да ты таранкой заешь, — сочувственно сунул ему сухую рыбешку Гоша. — Мне Захар тоже на что-то такое намекал. Говорил: «Вот деньгами разживусь — новое ружье тебе подарю». Хороший был человек.

В общем, из всех разговоров, свояк извлек следующую информацию, впрочем, кое-что было известно и ему самому.

До перестройки Захар работал на ижевском оружейном заводе и вечно носился с идеей изобрести самый потрясающий в мире автомат, такой, чтоб заткнуть за пояс самого Калашникова. Руководство и коллеги относились к этой мечте весьма скептически, рацпредложения Захара увязали в бюрократической волоките, а сам он работал в сборочном цеху без всякой надежды на продвижение по службе. Несколько лет назад, когда рабочим завода вместо денег стали платить зарплату чехлами и футлярами для охотничьих ружей, Захар ушел с завода, завел на дачном участке небольшую пасеку, начал продавать мед, и ему вполне хватало на жизнь. Всю свою нерастраченную энергию Захар направил на изобретение сверхоружия.

Необходимые ему детали он, за соответствующее количество водки, вытачивал с помощью старых друзей на оружейном заводе. Компоненты для патронов тоже доставались оттуда, и в конце концов под большим секретом Захар продемонстрировал Кольке свой новый автомат. Колька, как и большинство жителей Ижевска, разбиравшийся в оружии, немедленно оценил выдающиеся качества изобретения Захара. Помимо почти невероятных для оружия такого веса и класса боевых характеристик, автомат мог стрелять из-под воды и даже в том случае, если его ствол был забит землей или песком.

Прямо в лесу, вдосталь настрелявшись, Захар и Колька обмыли новинку, и Колька поинтересовался, что Захар собирается делать с изобретенным им оружием.

— Продам, — сказал Захар. — И продам очень дорого.

— Куда? — усмехнулся Колька. — На завод?

— Я что, спятил, по-твоему? — возмутился Захар. — Все русские изобретатели беднее церковных крыс. А сейчас вообще кранты. Изобрети я хоть новый истребитель-невидимку, все равно в конце концов без штанов ходить буду. Ну уж нет, за свой автомат я возьму настоящую цену.

— Кому же ты его продашь? — спросил патриотичный Колька. — Неужто проклятым капиталистам?

— А хоть Ирландской республиканской армии, — хмуро ответил Захар. — Пусть себе католиков отстреливают.

— Кажется, они отстреливают протестантов, — усомнился Колька.

— Может, и протестантов, хрен их разберет, — отмахнулся Захар. — Главное, русских они не трогают.

— А как же ты до этих ирландцев-то доберешься? — удивился Колька. — У тебя ведь даже загранпаспорта нет. Да и денег на билет не наскребешь.

— Про ирландцев я так, для примера, сказал, — объяснил Захар. — Есть у меня один знакомый из Москвы. Он и пообещал меня вывести на нужных людей. Скоро ко мне один тип приедет, чтобы посмотреть оружие в действии.

— А что за тип? — спросил Колька. — Наш или импортный?

— Да вроде импортный, — ответил Захар. — Только, смотри у меня, держи рот на замке. Даже спьяну об этом не вякни.

— Положись на меня, кореш! Могила! — торжественно поднес палец к губам Колька.

Лелькин пересказ разговора со свояком окончательно убедил меня в том, что догадка об оружии оказалась верной.

— А ты не обратила внимание, было у Захара с собой что-либо, напоминающее автомат? — спросила я.

— Нет, — покачала головой Лелька. — В этом я точно уверена. У него и был-то один этот чемодан, да и тот он при мне распаковывал. Автомат все-таки не пуговица, его не так легко спрятать.

— Тогда скорее всего он продал документацию на автомат, — предположила я.

— А зачем тогда его убивать? — удивилась Лелька.

— По двум причинам, — сказала я. — Во-первых, чтобы забрать обратно деньги, выплаченные за чертежи, а во-вторых, чтобы быть уверенным в том, что Захар не продаст автомат еще кому-нибудь.

— Звучит правдоподобно, — согласилась Лелька. — И что ты теперь собираешься делать?

— Для начала я намерена поехать в ресторан «Харакири» и узнать, бывал ли там Захар, и если бывал, то с кем.

— А откуда ты знаешь про этот ресторан? — удивилась Лелька.

— Помнишь, у Захара из кармана торчал уголок карточки? — сказала я. — Это была карточка нового японского ресторана «Харакири».

Кстати, у тебя не найдется какой-нибудь фотографии Захара? Я бы показала ее официантам.

— Откуда? — удивилась Лелька. — Я его почти не знала.

— Слушай! А нарисовать его ты не сможешь? — сообразила я. — Ты ведь вроде неплохо рисовала портреты.

— Попробую, — сказала Лелька. — Жаль, что у меня лекции, а то бы я с тобой поехала.

— Ничего, я тебе все расскажу, — утешила я подругу.

Пока Лелька, покусывая карандаш, трудилась над портретом, я принялась размышлять о том, какие трудности поджидают меня в ресторане «Харакири». Имея некоторое представление о специфике характера японцев, я сильно сомневалась в том, что мне удастся получить у них нужную информацию. Следовало найти какой-нибудь особенный подход к работникам, а еще лучше — к хозяину ресторана.

Благодаря широкой известности моего третьего бывшего мужа и огромному количеству его учеников, среди которых можно было встретить как членов правительства или сотрудников военной разведки, так и скромных работников торговли, адвокатов, нотариусов и кинологов, я обладала довольно обширными возможностями для получения разного рода информации. Я знала, что у Саши были какие-то связи в редакции журнала «Япония сегодня», еще какие-то японские знакомства, но Саша в данный момент кого-то тренировал непонятно где, и добраться до него было невозможно.

Полистав записную книжку, я остановила свой выбор на Леше Фурунжеве, давнем Сашином ученике и фанате рукопашного боя Шоу-Дао. В свое время Лешу настолько увлекли философия и психотехники даосизма, что он по горячке решил стать китаеведом и даже окончил отделение китайского языка в Институте Азии и Африки. К моменту получения диплома Леша успел убедиться, что далеко не все китайцы даосы, а уж о философии Шоу-Дао они вообще не имеют понятия, но тем не менее, он был доволен, поскольку благодаря знанию китайского языка и общительному характеру ему удалось близко познакомиться с наглухо закрытой для посторонних бурной и таинственной жизнью китайской общины.

Решив, что Япония и Китай — это нечто достаточно близкое, по крайней мере в понимании русского человека, я набрала Лешин номер.

— У меня к тебе несколько специфический вопрос как к китаеведу, — поздоровавшись, сообщила я. — Тебе известно что-нибудь о недавно открывшемся японском ресторане «Харакири»?

Леша засмеялся.

— Вообще-то на твоем месте я не стал бы называть японским ресторан, в котором хозяин армянин, а официанты и повара — китайцы, — заметил он.

— А в рекламе он называется японским, — растерянно сказала я. — Да и название «Харакири» тоже вроде на китайское или армянское непохоже. Но раз там все китайцы, то почему они просто не открыли китайский ресторан?

— Назову тебе две причины, — усмехнулся Фурунжев. — Выгода и чувство юмора.

— Ты не мог бы сформулировать это менее расплывчато? — попросила я.

— Пожалуйста, — согласился Леша. — Начнем с выгоды. Китайских ресторанов в Москве как собак нерезаных, а японских пока немного. Следовательно, жаждущие щегольнуть баксами «новые русские» тут же толпой лома-нутся в новый японский ресторан и будут платить за блюдо в пять раз больше, чем в китайском.

Теперь о чувстве юмора. Тебе хорошо известно, что китайцы ненавидят японцев. Однажды в одном закрытом для русских посетителей китайском ресторане я видел, как в стельку упившийся китайский мафиози вдруг начал говорить по-японски.

Я спросил у приятеля, который провел меня в ресторан, почему он так себя ведет, и тот ответил, что это проявление китайского чувства юмора. Этот мафиози прекрасно отдавал себе отчет в том, что он нализался как сапожник, и, разговаривая по-японски, он показывал окружающим, что японцы — мерзкие и грязные пьяные свиньи.

— Странное чувство юмора, — заметила я.

— Нам этого не понять, — вздохнул Леша. — Но окружающие действительно развлекались. Так вот, открыв ресторан «Харакири», китайцы, во-первых, смеются таким образом над русскими, которые платят огромные деньги для того, чтобы попробовать блюда, которые ничего общего с японской кухней не имеют, а во-вторых, они смеются над японцами, потому что, используя традиционные названия их блюд, они готовят все в китайской манере. А хозяин ресторана армянин, потому что ему принадлежало помещение для ресторана, и китайская мафия с ним договорилась.

— С ума сойти, — восхитилась я. — Как интересно жить в этом мире.

— А ты что, решила попробовать японскую кухню? — спросил Фурунжев. — С чего это вдруг тебя заинтересовал ресторан «Харакири»?

— Да нет. Все гораздо сложнее. Мне необходимо получить информацию о человеке, который, как я подозреваю, бывал в этом ресторане.

— Китайцы ничего не скажут незнакомому человеку, а тем более женщине, — заметил Леша. — Надо искать какой-то подход.

— А ты не сможешь помочь? — с надеждой спросила я. — Мне действительно очень нужно.

— Попробую, — задумчиво произнес Фурунжев. — Кажется, Хуэй Цзин Гунь упоминал, что его приятель работает поваром в «Харакири». Или это был Юнь Фань? Попробуй перезвонить мне минут через пятнадцать. Может быть, я уже что-то узнаю.

Я перезвонила через восемнадцать минут.

— Тебе повезло, — обрадовал меня Леша. — Спросишь в «Харакири» повара Мао Шоу Пхая и скажешь ему, что ты от друга Хуэй Цзин Гуня. Он поможет тебе достать необходимую информацию.

— Подожди, я запишу, — попросила я. — С ходу мне эти китайские имена уж точно не запомнить.

Поблагодарив Лешу, я повесила трубку и, забрав у Лельки рисунок, направилась в ресторан «Харакири».

Ресторан располагался недалеко от метро «Смоленская». На его издалека бросающейся в глаза вывеске в стилизованной форме были изображены два японца. Один из них старательно вспарывал себе живот коротким, слегка изогнутым мечом. Другой японец сидел, поджав под себя ноги, у низенького деревянного столика и с наслаждением отправлял в рот при помощи двух деревянных палочек продолговатый белый кусок пищи неизвестного происхождения. Я решила, что это должно быть суши — сырая рыба.

Японец, вспарывающий себе живот, смотрел на своего насыщающегося соседа с тоскливой завистью, и из левого уголка его рта сбегала капелька слюны.

Понемногу я начинала входить во вкус китайского юмора. Действительно, истолковать подобные изображения можно было самыми разными способами, в зависимости от настроения и склада характера.

В крохотном вестибюле ресторана меня встретила очаровательная японка китайского происхождения, одетая в громко постукивающие при ходьбе деревянные тэта, белые носки и лазоревое кимоно, расшитое желтыми хризантемами.

— Коничи-ва, здлявствуйте, — тоненьким голоском прощебетала официантка. — Зелаете плинять писсю?

— Нет, спасибо, — ответила я. — Писсю я плиму в другой раз. Мне нужно срочно увидеть повара Мао Шоу Пхая.

— Тисе! — прошептала «японка». — Здеся нет селовека с таким плозвиссем.

— Как это нет? — удивилась я. — Я точно знаю, что он здесь работает. Меня направил к нему друг Хуэй Цзин Гуня.

— О-сё-сёй! — замахала руками официантка. — Это японьська ресторана! Здеся нету ки-тайса!

— Конечно, нет! — с готовностью согласилась я. — Действительно, откуда здеся взяться китайсам? Ну а какой-нибудь повар здеся есть? Я хочу узнать у него, как готовить фугу[8].

— Конесна, ессь, — радостно улыбнулась девушка. — Только его плозвисся ессь Хи-лосёку-сан. Я пловозу вас на кухня.

Дробно постукивая тэта, официантка отвела меня на кухню и указала на молодого китайца в высоком белом колпаке, бодро шинкующего какие-то овощи огромным, как меч средневекового рыцаря, ножом.

— Хилосёку-сан, к вам плисли! — оповестила его «японка» и, одарив нас обаятельной улыбкой, удалилась.

— Я от друга Хуэй Цзин Гуня, — оглянувшись по сторонам, как заправская шпионка, я прошептала на ухо повару. — Мне нужна ваша помощь.

— Не надо имен, — так же воровато оглянувшись, прошептал Хилосёку-сан. — Сто вы хотите?

Я достала из сумочки портрет Захара, выполненный Лелькой.

— Мне нужно узнать, приходил ли сюда этот человек, и если приходил, то с кем он встречался и не следил ли кто за ним, — сказала я.

Мао Шоу Пхай взял рисунок и уставился на него, задумчиво почесывая в затылке.

— Следиль, — наконец многозначительно произнес он. — Осень дазе следиль.

— А кто? — возбудилась я. — Вы можете его описать? Что вообще вы видели?

— Моя смена кончаль. Из лестоляна выхо-диль, — объяснил Хилосёку-сан. — У окна сналузи муссина стояль, за занавеська смотлель, стобы его изнутли не видель. Мне интересно сталь, я тозе за занавеська смотлель, этот селовек видель, — кивнул он на рисунок.

— Он был один? — взволнованно спросила я.

— Тот, кто следиль, биль один, — объяснил Мао Шоу Пхай, — а тот, кто на лисунке, биль с ессё один селовек. Тот селовек, что с ним, биль похоз на тот, сто следиль.

— Как они выглядели? — спросила я.

— Евлопейса, — с презрением сказал Хилосёку-сан. — Но не лусский. Лусский коза иметь белий, а этот темный, как китайса!

— У русского была белая коза? — с недоумением переспросила я.

— Коза, — сделав сильное ударение на первом слоге, поправил меня Мао Шоу Пхай. — У лусский коза белий, у тот, кто следиль и кто за столом сидель, коза биль темный.

В подтверждение своих слов китаец коснулся моего лица и сказал:

— Коза белий. Коза темный, — добавил он, прикасаясь к своему лицу.

— А, это были европейцы со смуглой кожей, — догадалась я. — А что еще ты можешь о них сказать?

— Оба биль высокий, молодой, сильный, не тольстый, не плесивий, волос сёльный, ко-лёткий, глаза сёльный, углозаюссий. Тот, кто биль внутли, коссюм — много деньга стоит, сёмно-синий, тот, кто следиль, коссюм — тоже много деньга стоит — сёмно-селий, сясы, много деньга стоит — золотой, и слам белий, мелький, — тут Хилосёку-сан коснулся внешнего края левой брови.

У меня потемнело в глазах. — Точно такой же шрам я страстно целовала прошлой ночью, а часы Луиса, которые «много деньга стоят», красовались в этот момент на моем туалетном столике. Похоже, меня угораздило влюбиться в убийцу. Редкостное везение. Впрочем, пока вина Луиса не доказана, нет смысла рвать на себе волосы от горя. Может, Захара прикончил другой латинос, тот, с которым он говорил. Но в любом случае то, чем занимался Луис около ресторана «Харакири», вряд ли было связано с импортно-экспортными операциями.

— Сто с вами? Вам плёхо? — испугался китаец.

— Да нет, все в порядке, — вымученно улыбнулась я. — Вы можете еще что-нибудь добавить?

— Всё, — развел руками повар. — Нисего больсе не помню. Я усёл.

Поблагодарив Мао Шоу Пхая, я добралась до своей машины и плюхнулась на сиденье. Настроение у меня было — хуже некуда. В голове неотвязно билась мысль, что колумбиец использовал меня с какими-то непонятными целями. Едва он знакомится со мной, как вокруг начинают громоздиться трупы — сначала Росарио Чавеса Хуареса, а потом злосчастного Захара. А ведь он пытался у меня разведать что-то о смерти Лелькиного гостя. Ничего не понимаю. Если Луис не был ясновидящим, то как он мог предугадать, что я узнаю что-то об оружии, которое собирался продать или продал Захар? В ясновиденье я не верила.

Да и с татуированным индейцем тоже было не все ясно. Согласно последним данным, полученным от Лены, труп ни с того ни с сего ухитрился ожить и криками «Убей мавров!» насмерть перепугал и без того нервного Севочку.

Я пожалела, что не курю. Любая нормальная героиня детективного романа на моем месте с мужественным видом закурила бы сигарету, предаваясь мрачным размышлениям о несправедливом устройстве мира и о том, что она никогда больше не позволит подлым и коварным мужчинам разбить ее нежное девичье сердце. Я попыталась вспомнить, курила ли Хмелевская, но ничего путного не приходило мне на ум. Пани Иоанна всегда ассоциировалась у меня с нескончаемым мытьем головы и накручиванием волос на бигуди. Если она и курила, то это не имело большого значения. Все равно в данный момент у меня под рукой не было сигарет, а покупать сигареты, чтобы обрести еще одну вредную привычку, у меня не было ни малейшего желания.

Я вздохнула, с отвращением надела очки и повернула ключ в замке зажигания. Я ехала домой. Прежде чем решить, что делать дальше, следовало как следует пообедать, отдохнуть и пообщаться с любимым черным терьером. Может быть, когда я успокоюсь, меня осенит какая-нибудь гениальная идея.

Готовить обед мне было лень, поэтому я разогрела в духовке пиццу. Потом мы с Мелей залезли в постель, и она мгновенно уснула, прижавшись ко мне теплым боком. Я попробовала последовать ее примеру, но не тут-то было. События последних дней не давали мне покоя. Помимо самого главного вопроса, был ли Луис убийцей, меня страшно интересовала судьба неожиданно воскресшего из мертвых Росарио. Следовало срочно позвонить Аделе и узнать у нее адрес и телефон индейца. Словно откликаясь на мои мысли, зазвонил телефон.

«Держу пари, что это Адела», — подумала я.

Так оно и оказалось.

— Я убила его! Ты не поверишь, но я его убила! — драматически подвывая, сообщила мне подруга.

— Ты права. Не поверю, — спокойно сказала я. — Он что, опять хотел на тебе жениться?

— Хуже! — простонала Адела. — Сначала он сказал, что, если я буду себя плохо вести, он отлупит меня свернутой в трубочку газетой, и я послала его куда подальше, а потом я прослушала автоответчик, и — ты представить себе не можешь — какая-то стерва называла его котиком и пупсиком, уверяла, что не может забыть о встрече с ним сегодня утром, и умоляла приехать к ней в любое время дня и ночи. Ну тут уж я не выдержала. Я-то считала его малахольным, а этот сукин сын за моей спиной связался с какой-то дешевой шлюхой, с какой-то драной кошкой и после этого еще смеет заговаривать со мной о свадьбе и детях!

— Это вовсе не обязательно дешевая шлюха, — заметила я.

Из спортивного интереса я решила подлить масла в огонь.

— Бобчик вполне может себе позволить даже очень дорогую шлюху, — продолжила я. — Да и вообще это не обязательно шлюха. Встречаются и порядочные женщины, а твой Бобчик достаточно привлекателен, к тому же богат, как Крез.

— Если я ее найду, я убью ее, — мрачно сказала Адела. — Я выцарапаю ей глаза, я выщиплю ей волосы, я покрою ее несмываемой черной краской…

— Не забудь еще облить ее дегтем и вывалять в перьях, — усмехнулась я. — А как отреагировал Бобчик на это послание?

— Он побледнел и сказал, что представить себе не может, кто бы это мог быть. Потом он клялся, что я для него единственная женщина в мире и что он никогда не изменял мне. Но я лишь рассмеялась ему в лицо, а потом убила его.

— Не говори глупостей, — сказала я. — Ты, конечно, сумасшедшая, но я никогда не поверю, что ты способна кого-то убить.

— Ты меня плохо знаешь, — заметила Адела. — Может, он, конечно, и выжил, только, когда я уходила из дома, он валялся на полу, как куль с мукой, без всяких признаков жизни.

— А что ты с ним такого сделала? — поинтересовалась я.

— Да ничего особенного. Просто шарахнула его в яйца электрошоком, да так, что паленым запахло, — объяснила подруга.

— Ты это серьезно? — ужаснулась я. Похоже, мой невинный розыгрыш вышел Бобчику боком. — Ты действительно шарахнула его по яйцам электрошоком? Да так же можно навек импотентом сделать!

— Этого я и добивалась, — мрачно сказала Адела: — Нечего по бабам шастать. Пусть радуется, что я ему вообще яйца не отрезала. А ведь была такая мысль! Но я просто плюнула на пол и поехала к матери, но ее не оказалось дома, вот я и звоню тебе. Как ты думаешь, он умер или нет?

— Вряд ли, — пожала плечами я. — Обычно от электрошока не умирают. Но тут ты, конечно, перестаралась. Нельзя так обращаться с людьми. У тебя нет никаких доказательств того, что Бобчик тебе изменял. Вполне возможно, что текст на автоответчик наговорила какая-либо влюбленная в Бобчика женщина, на которую он не обращает внимания. Таким образом она могла попытаться ему отомстить, а ты, как дура, попалась на удочку и окончательно испортила ваши отношения.

Адела задумалась.

— А ведь верно, — сказала она. — Если бы Бобчик переспал с другой, я бы сразу это заметила. У меня чутье на такие вещи. Как же это я так опростоволосилась? Он из любви ко мне Чайо прикончил, а я его электрошоком по яйцам? Просто ужас какой-то!

— Действительно, ужас, — согласилась я. — Кстати, я хотела поговорить с тобой о Чайо…

— Не сейчас, — взволнованно прервала меня Адела. — Я должна срочно поехать к Бобчику и убедиться, что он жив. Возможно, я даже попрошу у него прощения, хотя после того, как он сказал, что отлупит меня свернутой в трубочку газетой, я вообще не знаю, что мне думать. Интересно, кто бы мог подать ему такую идею?

— Подожди, — взмолилась я. — Мне нужно узнать…

В трубке раздались короткие гудки. Забыв попрощаться, подруга швырнула трубку на рычаг и помчалась реанимировать оглушенного электрошоком возлюбленного.

Я покачала головой.

— Вот до чего доводит любовь, — назидательно сказала я, обращаясь к терьеру. — Прямо хоть аскетом становись ради общественной безопасности.

Мелей облизнулась во сне и, слегка передернув лапами, продолжала ритмично посапывать. Любовные проблемы не волновали ее.

Я поднялась с кровати. После разговора с Аделой спать окончательно расхотелось. Я прикинула, что домой моя темпераментная подруга приедет еще минут через пятнадцать, и решила самостоятельно выяснить, выжил ли малахольный Бобчик после знакомства с электрошоком.

Телефон долго не отвечал, потом в трубке послышался мужской голос, звучащий как-то вяло и неуверенно.

— Бобчик, это вы? — спросила я. — С вами все в порядке?

— Голова болит, — пожаловался Дима. — Я как раз прикладывал к ней компресс со льдом, потому не сразу подошел.

— Бывает и такое, — посочувствовала я, подумав про себя, что лед он прикладывал совсем к другому месту. — Мне нужно с вами поговорить.

— Я догадался, — печально сказал Боб-чик. — Это ведь вы оставили послание на автоответчике?

— Каюсь, — сказала я. — Просто мне нужно было пообщаться с вами так, чтобы Адела об этом не узнала. Вы же сами хотели, чтобы мы встречались втайне от нее.

— Теперь это уже не имеет значения. Мы окончательно расстались с Аделой, — тяжело вздохнул Дима. — На этот раз окончательно.

— Я бы не была в этом так уверена, — заметила я. — С Аделой вообще ни в чем нельзя быть уверенным.

— Я это уже понял, — еще более печальным тоном сказал Бобчик. — Если хотите, я могу подъехать к вам прямо сейчас.

— Желательно побыстрее, — сказала я, памятуя о том, что Адела может вернуться домой с минуты на минуту.

— Уже еду, — сказал Дима и повесил трубку. Минут через десять позвонил Луис.

— Hola, mi amor! Puedo verte esta noche? [9] — сказал он.

— Только попозже. Ты можешь приехать часов в одиннадцать? — спросила я.

— Что-то не слышу особой радости в твоем голосе, — заметил колумбиец. — Я сделал что-то не так? Тебе что-то не понравилось?

— Да нет, все в порядке, — соврала я. — Просто у меня тут свои проблемы. Это никак не связано с тобой.

— Тогда я добавлю тебе проблем, — нежно сказал Луис. — Целую. Буду ровно в одиннадцать.

Бобчик был бледен и заметно прихрамывал.

— Вы хорошо себя чувствуете? — сердобольно поинтересовалась я. — Может быть, сварить вам кофе или дать таблетку анальгина?

— Только не надо таблеток, — болезненно скривился Бобчик. — Я продаю лекарства, а не пью их. А от кофе не отказался бы. Если можно, черный, покрепче и без сахара.

— Одну секунду, — ответила я.

Я заварила себе жасминовый чай, а Диме черный-пречерный кофе и вернулась в гостиную с дымящимися чашками и печеньем на подносе.

— Почему вы хотели видеть меня? — спросил Бобчик.

— Мне нужно снова поговорить с вами о Росарио Чавесе Хуаресе, — сказала я.

Дима тяжело вздохнул.

— Я клянусь вам, что не убивал его, — страдальчески морщась, сказал он. — Просто представить не могу, с чего это Адела вбила себе в голову, что я ревновал ее к Росарио да еще вдобавок и прикончил его. Я нормальный, весьма уравновешенный человек. Я вообще на это не способен.

— Не способны ревновать? — уточнила я. — Тем не менее я собственными глазами видела вас в «Кайпиринье». Вы следили, как Росарио танцует с Аделой. Надеюсь, этого вы не станете отрицать. Кроме того, недавно выяснилось, что Чайо жив. Так что вы можете спокойно во всем сознаться, не боясь уголовной ответственности.

— Росарио жив? — вытаращил глаза Бобчик. — Но вы же сами на пару с Аделой утверждали, что он убит, и, более того, обвиняли меня в этом убийстве!

Я пожала плечами.

— Сама не понимаю, что происходит. Я была готова поклясться, что, когда я обнаружила Чайо в багажнике, он был мертвее мумии Ленина. Он не дышал, у него был остекленевший неподвижный взгляд, и, самое главное, на левой груди у него была колотая рана со струйкой запекшейся крови. Любой на моем месте решил бы, что Чайо — покойник.

— А почему сейчас вы думаете, что он жив? — спросил Бобчик. — Вы что, видели его?

Я пересказала Диме историю про ожившего мертвеца, напугавшего Севочку.

— Без сомнения, это был Чайо, — закончила я. — Мальчик подробно описал его татуировку. Как бы то ни было, но мертвец ожил. И хотя единственное объяснение чудесного оживления, которое приходит мне в голову, выглядит совершенно бредовым, я все-таки скажу, что, по моему мнению, тут замешана магия вуду.

Бобчик вздрогнул.

— Магия вуду? — переспросил он.

Я подозрительно посмотрела на него.

— Только не говорите, что не имеете ко всему этому никакого отношения, — сказала ему. — У вас ладони потеют, и взгляд бегает. Лучше объясните, в чем дело, вам же самому легче станет.

Голова Димы поникла. Он с тоской посмотрел на кофейную гущу, оставшуюся на дне чашки, словно пытаясь прочесть в ней свою судьбу, и наконец решился.

— Боюсь, что я действительно имею к этому отношение, — тихо сказал он.

— Отлично, — обрадовалась я. — В таком случае я сварю вам еще чашечку кофе, и вы расскажете все как на духу.

Бобчик уже почти закончил свою исповедь, когда зазвонил телефон.

В голосе Аделы звучали истерические нотки. — Я задержалась! — кричала она. — Я захотела в знак примирения купить Бобчику его любимый коньяк «Наполеон» и золотую булавку для галстука, но коньяка нигде не было, да и булавки попадались какие-то паршивые, и я купила только французские духи, итальянскую комбинацию жемчужного цвета и шампанское, а потом меня остановил милиционер и оштрафовал за превышение скорости, хотя я ничего не превышала, затем меня оштрафовал другой милиционер за то, что повернула в неположенном месте, хотя на самом деле там был знак поворота, и наконец я приехала домой…

Голос Аделы сбился, и в трубке послышались рыдания, перемежающиеся громкими всхлипываниями.

— Но ведь Бобчик не умер, — сказала я и, спохватившись, что я не должна знать это наверняка, добавила: — От электрошока, пусть даже в яйца, так просто не умирают.

Бобчик поперхнулся кофе и закашлялся.

— Так вы это знаете? — залившись краской, спросил он.

— Бобчик не умер, — всхлипнула Адела, — но он убил Чайо!

— Ну, это старая история, — заметила я. — Не понимаю, с чего это вдруг сейчас ты так из-за этого завелась. Никто никого не убил. Твой драгоценный Бобчик жив, да и Росарио тоже целехонек.

— Ты что, совсем спятила? — возмутилась Адела. — Русского языка не понимаешь? Я же говорю тебе: Бобчик убил Чайо! На этот раз он действительно его убил!

— Похоже, у нее окончательно крыша поехала на почве ваших ссор, — прикрыв ладонью трубку, прошептала я, обращаясь к Бобчику. — Она рыдает и повторяет, как автомат, что вы убили Чайо. Сказать ей, что вы здесь?

— Нет, лучше не надо, — замахал руками Дима, — а то она снова устроит мне скандал.

— Адела, ради бога, успокойся, — мягко бросила я в трубку. — Все будет хорошо. Вы опять помиритесь с Бобчиком. У тебя просто фантазия разыгралась. Это от нервов.

— Ах, у меня фантазия разыгралась? — яростно взревела Адела. — А мертвый Росарио в моей постели с колотой раной на груди, к тому же совершенно голый — это тоже фантазия? Я не пьяна и до сих пор не страдала галлюцинациями! Меня только что менты на алкоголь проверяли!

— Что? — недоверчиво спросила я. — Ты что, разыгрываешь меня?

— Это ты меня разыгрывала! — бесилась подруга. — Ты сказала, что нашла мертвого Чайо в багажнике со струйкой запекшейся крови! Так вот сейчас у него кровь не запекшаяся, а самая что ни на есть свеженькая и красная. Она перепачкала все мои шелковые простыни!

— Ты правда не шутишь? — на всякий случай переспросила я, хотя по тону Аделы уже было ясно, что она говорит правду.

— Клянусь, чем хочешь, — устало сказала Адела. Она как-то сникла, словно исчерпав запасы эмоций. — Мне страшно. Я пришла домой, а он лежит в спальне голый и мертвый. Я не знаю, что мне делать. И зачем только Бобчик убил его? Я ведь совсем не собиралась заводить с ним новый роман!

— Бобчик не убивал его, — сказала я. — Он все это время был со мной. Я смогу подтвердить его алиби. Вызови милицию.

— Бобчик с тобой? — удивилась Адела. — Что он у тебя делает?

— После разговора с тобой я позвонила ему, чтобы убедиться, что все в порядке, — чуть-чуть слукавила я. — А потом я пригласила его к себе, чтобы объяснить, что ты его любишь, и помочь вам помириться.

— Приезжайте как можно быстрее, — попросила Адела. — Иначе я здесь сойду с ума.

— Хорошо, — сказала я и повесила трубку. Дима смотрел на меня с подозрением и недоумением.

— Что произошло? — спросил он. — Зачем вы сказали Аделе, что я здесь?

— Адела приехала домой и обнаружила в постели голого и мертвого Чайо с колотой раной в груди, — объяснила я. — Она в истерике и просит нас поскорее приехать.

— Что за бред? — рассердился Бобчик. — Иногда мне кажется, что вы обе просто издеваетесь надо мной. Мне уже надоело, что вы только и делаете, что где-нибудь обнаруживаете этого мертвого индейца. К тому же он всегда почему-то оказывается голым. Одно из двух: или Росарио эксгибиционист, или вы обе склонны к извращенным сексуальным фантазиям. Вам что, больше нечем заняться?

— Не могу ручаться на сто процентов, но, похоже, Адела не врет. Я посоветовала ей вызвать милицию и пообещала, что мы сейчас приедем, — сказала я. — Но к ней поедете только вы. Я вчера весь вечер общалась с милицией по поводу еще одного убийства и не намерена вновь проходить через этот волнующий опыт. Лучше я попытаюсь понять, что случилось с Росарио. А потому для начала я съезжу в «Каса де брухос».

Похоже, Дима наконец поверил мне или просто из вежливости притворился, что поверил.

— Спасибо за кофе. Я еду домой, — поднимаясь с дивана, решительно сказал он. — Кстати, ваш вчерашний мертвец тоже был голым?

— Нет. Он был одет и выглядел вполне благопристойно, — ответила я.

До Змиевки я Добралась без приключений. Охранник «Каса де брухос» сразу узнал меня и без помех пропустил в дом. Гайанский дипломат Вася, улыбаясь во весь рот, встретил меня у входа.

— Вы ушли не попрощавшись, — слегка обиженным тоном заметил он. — А мне так хотелось познакомиться с вами поближе!

— Извините, — сказала я. — Мне понадобилось срочно уехать, и я не хотела вас беспокоить. У нас еще будет время пообщаться. Меня очень интересует афро-антильская магия.

— Об этом я могу говорить часами! — Глаза дона Басилио загорелись. — Мы можем расположиться в гостиной.

— Не сейчас, — покаянно сказала я. — Честно говоря, я приехала потому, что мне нужно срочно увидеть Эусебио Моралеса. Мне сказали, что в это время он принимает пациентов в «Каса де брухос».

На лице дипломата отразилось слишком явное разочарование.

— Третья дверь направо по коридору, — сказал он. — Там вы найдете Моралеса. Но, кажется, у него сейчас клиент.

— Большое спасибо. Я им не помешаю, — заверила я.

Однако помешала, и еще как!

Нетерпеливо распахнув указанную дипломатом дверь, я влетела в комнату и замерла в изумлении.

Стены комнаты были увешаны календарями и плакатами, на которых обнаженные красотки предавались самому разнузданному разврату с мужчинами, животными и неодушевленными предметами, некоторые из коих можно встретить в любом приличном секс-шопе.

Расположенный в углу комнаты огромный телевизор радовал глаз лирическими сценами интимной жизни трех симпатичных гомосексуалистов и крупного ярко окрашенного попугая.

На раскладном массажном столике возлежал очень черный и совершенно голый негр с искаженным от ужаса лицом и вздыбленным членом невероятных размеров.

По крупному мускулистому телу негра, неторопливо переставляя мохнатые лапы, ползали два огромных, еще более черных, чем сам негр, паука-птицееда. За этой невероятной сценой с живым интересом наблюдал облаченный в бирюзово-золотистые плавочки Эусебио Моралес. Веки его были щедро раскрашены лазоревыми и розовыми тенями, губы полыхали кармином, а на грудь свисали странного вида бусы, которые я сочла кустарным творением эквадорских индейцев.

Мое неожиданное вторжение произвело эффект разорвавшейся бомбы.

Взвинченная до отказа пауками-птицеедами, порнографическими плакатами и сценами групповых попугайно-гомосексуальных отношений психика негра не выдержала, и он, издав не соответствующий его мужественному виду пронзительный женский визг, взвился в воздух, мощным сокращением мускулов стряхивая в стороны пауков. Один птицеед, описав в воздухе изящную дугу, врезался в лицо Эусебио Моралеса, аккурат между глаз, а другой с громким стуком впечатался в экран телевизора, удачно присоединившись к группе геев и попугаю.

Эусебио Моралес тоже закричал, сначала от страха за себя, а потом за своих драгоценных пауков, которых его друзья с таким трудом за большие деньги контрабандно протащили через российскую таможню.

Негр, стыдливо прикрывая руками все еще вздыбленный член, быстренько метнулся в смежную комнату, где, как я поняла, он оставил свою одежду.

Эусебио со стонами и причитаниями аккуратно подобрал пауков-птицеедов, засунул их в банку, и, убедившись, что с ними все в порядке, вперил в меня пылающий гневом взор.

— Que coco haces aqui? — яростно крикнул он и, спохватившись, перешел на русский: — Какого черта ты вламываешься сюда, как не получивший вовремя взятку налоговый инспектор? Ты что, не видишь, что на дверях табличка «Не беспокоить»? Кстати, там это на трех языках написано. Так какого рожна тебе надо?

— Извини, Эусебио, — смущенно сказала я. — Я так спешила, что не обратила внимание на табличку. Так это и есть «араньяс милагросас»? Я уже наслышана о них.

Он сокрушенно покачал головой.

— Этот парень и так из-за баб импотентом стал, а тут еще ты его насмерть перепугала, — простонал он. — И, главное, в самый ответственный момент, когда у него только-только член встал. По твоей вине он чуть пауков не угробил! Теперь все лечение насмарку!

— Да вроде пока все в порядке, — я попыталась утешить эквадорца. — Когда он в дверь выскакивал, член у него еще здорово стоял. Может, все и обойдется. Кстати, я Ирина, подруга Аделы.

— Да я помню тебя, — махнул рукой Эусебио. — Ты учила испанский у Альды.

— А что такого страшного женщины сотворили с этим негром, что он импотентом стал? — не удержавшись, поинтересовалась я.

— Лучше не спрашивай! — закатил глаза Чепо. — Ахоно, правоверный мусульманин, у них в Африке женщина знает свое место и особо не возникает, а тут ему пришлось учиться в «Лумумбе». Бедняга завалил социологию, и преподавательница, семидесятилетняя карга, к тому же страшная, как семь смертных грехов, пригласила его на переэкзаменовку к себе домой.

— И что? — нетерпеливо спросила я, поскольку эквадорец отвлекся, пытаясь определить, не повреждены ли хелицеры пауков.

— Преподавательница попросила подождать, а потом вышла к нему в чем мать родила, — пожал плечами Эусебио. — Ахоно упал в обморок, преподавательница, не спрашивая, поставила ему тройку, но с тех пор он смотреть не может на женщин. Даже с мужчинами у него и то не всегда получается. А теперь ему надо возвращаться домой. Там придется жениться, завести кучу детей. Вот Ахоно и пришел ко мне, все шло отлично, а тут вдруг появилась ты и все испортила.

— Ничего, у мусульман и так чересчур высокая рождаемость, — бездушно подвела я итог. — Я приехала, потому что мне срочно нужно с тобой поговорить. Мы можем где-нибудь уединиться?

— Ладно, — без особой охоты согласился Чепо. — Можем выйти в сад. Как раз прогуляю пауков. Только погоди минутку, я скажу Ахоно, чтобы он постарался расслабиться и отдохнуть, пока меня не будет, а заодно и оденусь…

Мы дошли до беседки-вигвама и присели на скамейку. Эусебио поставил банку с пауками на бортик беседки так, чтобы на нее падали солнечные лучи, и вопросительно взглянул на меня.

— Я хочу знать, какое отношение ты имеешь к смерти Росарио Чавеса Хуареса, — посмотрев ему прямо в глаза, сказала я.

— Я? К смерти? — удивленно переспросил эквадорец. — А с чего ты взяла, что он умер?

Пару часов назад я разговаривал с ним по телефону, и он был жив. Правда, злой был, как черт, но живехонек.

— А почему он был злой? — поинтересовалась я.

— Да так, пустяки, — махнул рукой Эусе-био. — Мы тут устроили маленький розыгрыш.

— «Мы» — это ты и Аделин Бобчик? — спросила я.

— А ты откуда знаешь? — метнул на меня косой взгляд Эусебио.

— Мне Бобчик рассказал, — объяснила я. — Только ему не все было известно. Теперь мне хотелось бы услышать подробности.

— Да я и так расскажу, — пожал плечами эквадорец. — То'лько нечего выдумывать, что он умер. От того, что я ему дал, Чайо никак не мог умереть.

— Я тебя очень внимательно слушаю, — сказала я.

История, которую рассказал мне Моралес, сводилась примерно к следующему.

Бобчик действительно следил за Аделой в клубе «Кайпиринья», так что то, что я видела, ни в коей мере не было галлюцинацией. Похоже, до него дошли слухи о том, что Адела чересчур склонна к похождениям на стороне, и, притворившись, что он едет в командировку, Дима принялся следить за своей ветреной подругой.

Так он оказался в клубе «Кайпиринья» и, пожираемый ревностью, следил из-за занавески за тем, как Адела вовсю флиртовала с Росарио. Там его и заприметил эквадорец.

Эусебио лично не знал Бобчика, но знакомые уже успели издали показать ему Диму на дискотеке, объяснив, что этот сверхбогатый «новый русский» в данный момент является последней пассией Аделы. Заинтересованный в расширении своей клиентуры, Эусебио подошел к Бобчику, представился, объяснил, что он близко знаком с Аделой, а потом начал рассказывать о магии вуду, о лечении импотенции и о прочих услугах, которые он, Эусебио Моралес, готов оказать за соответствующую плату.

Бобчика заинтересовало это предложение.

— А ты можешь сделать так, чтобы этот индейский карлик раз и навсегда оставил в покое мою невесту? — спросил Бобчик, указав на Росарио.

— О чем речь! Конечно, могу! — не задумываясь, ответил маг.

Бобчик вручил эквадорцу пятьсот долларов, и они расстались.

Тут Эусебио задумался. Желание столь солидного клиента, как сын фармацевтического магната, следовало непременно выполнить, поскольку в таком случае можно было рассчитывать, что вслед за этим последуют новые, щедро оплачиваемые заказы. Однако будучи по натуре человеком практичным, Эусебио не собирался полагаться в столь тонком вопросе исключительно на магию. Нужно было придумать нечто, что навсегда отбило бы у Росарио желание приближаться к Аделе. И тут Морале-са осенило!

Несколько дней тому назад один студент с Ямайки, чей дядя активно практиковал вуду, привез ему специальную смесь для оживления мертвецов и превращения их в зомби. На самом деле оживление мертвецов было хорошо отработанным трюком жрецов вуду, но на не искушенных в подобных делах зрителей этот трюк всегда производил должное впечатление. Хитрость состояла в том, что будущего зомби заставляли принять порошок, после чего он на несколько часов впадал в состояние каталепсии и казался мертвым. Затем новоиспеченного мертвеца хоронили, в нужный момент жрец вуду раскапывал могилу и с соответствующими случаю торжественными ритуалами «оживлял» мертвеца, дополнительно гипнотизируя его, что создавало эффект «зомбирования».

Смесь, привезенная студентом с Ямайки, была как раз тем самым порошком, который вводил человека в каталептическое состояние. Прежде чем начать публичные сеансы «оживления» мертвецов, эквадорец решил опробовать смесь на Росарио.

После того как Адела, поссорившись с индейцем в клубе, уехала, Эусебио подошел к пылающему от ярости кавалеру и удачно навел его на мысль воспользоваться магией, чтобы намертво приворожить к себе строптивую красотку, а затем с презрением бросить ее и отомстить, отказываясь отвечать на ее неутолимую страсть.

Сделав щедрый жест, Моралес даже предложил Чавесу провести магический сеанс бесплатно и пригласил его на следующую ночь в «Каса де брухос».

Когда мы с Аделой появились в доме гайан-ского дипломата Васи, эквадорец решил, что боги окончательно покровительствуют ему. Росарио приехал поздней ночью, когда церемония поклонения кубинской святой деве Каридад дель Кобре завершилась. Адела в то время уже уехала с Бобчиком в Пестяки, я лежала в постели, читая «Фаллос Кетцалькоатля», а незапертый «Мерседес» Аделы с ключами в замке зажигания спокойно стоял в саду гайанского дипломата.

Прежде чем начать церемонию приворота моей подруги, Эусебио предложил Росарио кружечку холодного пива с заранее растворенной в нем гаитянской смесью. Что может быть лучше холодного пива в знойную летнюю ночь! Росарио залпом выпил отравленный напиток и, к удовольствию Моралеса, через десять минут по внешнему виду ничем не отличался от трупа. По расчетам эквадорца, Чавес должен был пробыть в состоянии каталепсии от двенадцати до двадцати часов.

Эусебио, довольный успехом эксперимента, почувствовал в себе вдохновение художника. Обладая тонкой натурой ценителя искусств, в свободное от занятий магией время он любил создавать картины на обнаженном человеческом теле, преимущественно женском. В холодной России по вполне понятным причинам этот вид живописи не получил широкого распространения, но в теплых латиноамериканских странах выставки «живых картин» не были редкостью.

Ненадолго задумавшись, Моралес раздел индейца, взял кисти и краски и талантливо изобразил на левой груди Росарио узкую колотую рану со сбегающей из нее узенькой струйкой запекшейся крови. Затем, около половины четвертого утра, когда все в доме наконец уснули, Эусебио взвалил индейца на плечо и аккуратно уложил его в багажник Аделы, гадая, что сделает девушка, обнаружив у себя в машине труп. Предугадать действия взбалмошной Аделы он, конечно, не мог, но ясно было одно: что бы она ни сделала, они с Росарио разругаются окончательно до такой степени, что больше даже не посмотрят друг на друга.

Я вздохнула с облегчением. По крайней мере, одну тайну я уже раскрыла. Теперь мне известно, каким образом труп индейца оказался в багажнике «Мерседеса».

— А Бобчику было известно, что ты задумал? — спросила я.

— Нет, — ответил Чепо. — Я дал ему только мой московский телефон, а сам почти все время был в «Каса де брухос». Все время собирался ему позвонить, но сначала хотел сам узнать, чем кончилось дело. А, кстати, почему ты сказала, что Чайо мертв?

— Это я обнаружила его в багажнике «Мерседеса», — объяснила я. — А Адела сделала вывод, что Бобчик убил его из ревности.

Я решила пока не говорить всю правду. Моралес расхохотался.

— Ну и заварил же я кашу! — похвастался он. — Жалко, что Адела не заглянула в багажник первой.

— А что сказал Чайо, когда позвонил тебе сегодня утром? — спросила я.

— Ругался! — усмехнулся Эусебио. — Как он ругался! Ты даже представить себе не можешь. Некоторые слова я даже не понимал. Еще он потребовал, чтобы я срочно привез ему одежду и украшения.

— Какую одежду? — удивилась я.

— Его одежду, — пожал плечами Эусебио. — Я же его догола раздел. Он недавно как раз купил себе какие-то суперфирменные джинсы, и еще у него были цветастая шелковая рубаха, ковбойские сапоги, золотой браслет и золотая цепочка с кулоном в форме головы леопарда. Ничего, завтра я все ему верну, и он успокоится. Мне чужого не надо.

— Я могу посмотреть его одежду? — охваченная неожиданным предчувствием, попросила я.

— Зачем? — удивился эквадорец.

— Надо, — я фантазировала на ходу. — У меня есть подозрение, что у Росарио была любовная записка, написанная Аделой, которой он собирался шантажировать ее. Вдруг она случайно окажется у него в кармане?

— Ладно, — согласился Моралес. — Можешь посмотреть. Я все сложил в полиэтиленовый пакет.

Он аккуратно взял банку с пауками, внимательно осмотрел своих любимцев и довольный их активностью зашагал к дому.

Мы снова вошли в комнату с эротическими фотографиями. Травмированного преподавательницей негра там на сей раз не было. Пленка с гомосексуалистами и попугаем закончилась, и на экране телевизора мелькали темные и светлые полосы.

Эусебио выключил телевизор и, сходив в смежную комнату, принес оттуда большой полиэтиленовый пакет, украшенный рекламой туалетной бумаги «Нежность».

Я вывалила содержимое пакета на массажный стол и стала нетерпеливо обшаривать карманы одежды Росарио. Мне повезло. В кармане рубашки я нашупала несколько раз сложенный листок бумаги. Я вытащила его и развернула. С первого взгляда я узнала четкий, слегка наклоненный влево почерк Захара. На этот раз на листке не было помарок.

«Прицельная дальность — 3800м. Предельная дальность полета пули — 6500м. Ёмкость легкого магазина — 70, стального — 90 патронов.

Химические добавки в патроны, увеличивающие дальность стрельбы…», — прочитала я.

— Черт! — выругалась я. Этого я не ожидала.

— Это не любовная записка, — заметил эквадорец, заглянув мне через плечо.

— Я знаю, — сказала я. — Именно это я и искала. Не беспокойся, я сама верну эту бумажку Росарио.

— Не знал, что Чайо увлекается оружием, — удивленно произнес Эусебио. — Я думал, что он больше по женской части.

— Так и есть, — подтвердила я. — Не беспокойся, Росарио не рассердится на тебя за то, что ты отдал мне эту записку.

Говоря это, я не кривила душой.

Я гнала машину на предельной скорости, почти не всматриваясь в дорогу. Только услышав комариный писк антирадара, предупреждающего о сидящих в засаде гаишниках, вернее, гибэдэдистах, я сбавила скорость.

Дело запутывалось все больше и больше. Непонятно, каким образом окончательно почивший в бозе перуанский индеец тоже оказался замешанным в деле с продажей изобретенного Захаром автомата. Я думала и думала, как заведенная, но ничего путного в голову так и не приходило. Наконец я въехала на переполненные транспортом улицы любимой столицы. Затормозив около телефона-автомата, набрала номер Аделы.

— Это Ирина, — представилась я на случай, если он не узнает мой голос. — Адела не выдумывала? Росарио действительно убили?

— К сожалению, — ответил Бобчик. — Мы только что вернулись из милиции. Нас отпустили так быстро только благодаря вмешательству моего папы. Мы оба оказались подозреваемыми, так что с нас взяли подписку о невыезде. Адела в бешенстве. Ей не нравится быть подозреваемой. Она опять уверена, что это я кокнул Чайо, но теперь она вбила себе в голову, что я специально все подстроил таким образом, чтобы свалить вину на нее. Слава богу, сейчас она принимает ванну, так что я получил небольшую передышку.

— Вы не возражаете, если я приеду к вам сейчас? — спросила я. — Мне бы хотелось побольше узнать о том, что произошло.

— Я буду только рад, — устало сказал Бобчик. — Может быть, вы наконец убедите Аделу, что я не убийца.

— Держитесь. Приеду минут через десять. Уверена, что Адела скоро успокоится, — с сочувствием произнесла я.

К тому времени как я доехала до дома малахольного Бобчика, Адела уже выбралась из ванны и со страдальческим видом возлежала на диване с бокалом шампанского.

— Похоже, ты уже оправилась от потрясения, — заметила я.

— Это было ужасно, — пожаловалась она. — Теперь я могу себе представить, что ты испытала, открыв багажник.

— Мне еще повезло, — сказала я. — Одно дело обнаружить труп в чужом багажнике, и совсем другое — в собственной постели.

Подруга отпила шампанского и кивнула.

— Бобчик упоминал, что один раз Росарио уже воскрес, — с надеждой произнесла она. — Может, он снова очнется? Хотя мне ни капли не нравятся вампиры и всякие там ожившие мертвецы. Я даже фильмы про них не смотрю.

— Больше не воскреснет, — сказала я. — В прошлый раз он не умирал. Просто Эусебио, чтобы разыграть тебя, подсыпал Росарио в пиво очень сильное снотворное, затем раздел, нарисовал у него на груди рану и кровь и засунул его тебе в багажник.

Адела аккуратно поставила бокал на туалетный столик и недоверчиво воззрилась на меня. Бобчик тоже проявлял признаки заинтересованности.

— Ты хочешь сказать, что весь этот бедлам устроил Эусебио? — низким, вибрирующим от бешенства голосом спросила она. — Этот ничтожный ревнивый паукофил осмелился устроить мне такую подлянку?

Бобчик метнул на меня умоляющий взгляд, и я сделала незаметный для Аделы жест рукой, давая ему понять, что не собираюсь упоминать о его участии в этом деле.

Подруга вскочила с дивана и заметалась по комнате, как жаждущая крови тигрица.

— Все, ему конец, — шипела она, потрясая в воздухе кулаками. — Еще не знаю, что я с ним сделаю, но этот кретин запомнит меня на всю жизнь!

Внезапно Адела замерла на месте, пораженная неожиданной идеей.

— А ведь это он прикончил Чайо, — воздев указательный палец к потолку, изрекла она. — В груди Росарио была точно такая же рана, как та, что нарисовал Чепо.

Подруга ненадолго погрузилась в задумчивость.

— Или его все-таки убил Бобчик? — бросив на Диму подозрительный взгляд, заколебалась она.

— Да не убивал я никого! Сколько можно повторять! — безнадежно простонал Бобчик.

— Адела, успокойся, — примирительно сказала я. — Я совершенно точно знаю, что ни Бобчик, ни Чепо его не убивали. Сядь на диван, допей свое шампанское, а еще лучше, сделай мне парочку бутербродов и расскажи подробно, что случилось.

Бобчик вскочил.

— Я приготовлю тебе ужин, — сказал он. — А вы тем временем поговорите.

Пока Дима возился на кухне, мне удалось узнать некоторые подробности убийства, оказавшиеся весьма любопытными.

Труп голого Росарио с искаженным от ужаса лицом и широко открытыми глазами лежал на кровати в спальне. В квартире не оказалось ни одежды, ни обуви, вообще никаких вещей, принадлежащих убитому. Орудие убийства также исчезло. Ни один из кухонных ножей не подходил по форме к ране. Все они были слишком широкими.

Бобчик вернулся в гостиную с подносом, на котором ароматно дымились хинкали.

— Адела мне уже в общих чертах все рассказала, — произнесла я, с аппетитом принимаясь за еду. — Только мне непонятно, каким образом Росарио ухитрился оказаться в вашей квартире. У вас бронированная дверь с несколькими замками, окно находится высоко над землей, и я не понимаю, как он мог проникнуть внутрь, если никто из вас его не впускал. Вряд ли у него были ключи, а следов взлома на вашей двери вроде бы нет.

— Думаю, это моя вина, — сказал Дима. —

Нашу дверь действительно почти нереально открыть, если она заперта на два замка. Но если ее просто захлопнуть, но не запирать, то она элементарно открывается с помощью кредитной карточки. Я специально просил сделать именно так, потому что иногда выскакиваешь на лестничную площадку, забыв ключи, и, если дверь случайно захлопнется, придется вызывать мастера, который промучается полдня да вдобавок еще и дверь испортит.

После того как Адела шарахнула меня электрошокером, мне было так плохо, что я ничего не соображал, и когда поехал к вам, то просто захлопнул дверь, забыв запереть. Вполне вероятно, что Росарио, решив по каким-то причинам пообщаться с Аделой, может быть, выяснить, каким образом он оказался в багажнике ее «Мерседеса», приехал сюда, позвонил в дверь, ему никто не ответил, тогда он открыл дверь с помощью кредитной карточки и вошел, собираясь подождать Аделу внутри. Если убийца следил за ним, то он мог попасть в квартиру таким же способом. А может быть, Росарио пришел вместе с сообщником, который по какой-то причине убил его.

— Вы предложили эту версию милиции? — поинтересовалась я.

— Я говорил им о такой возможности, — печально кивнул головой Бобчик. — Но было видно, что они мне не поверили. Милиция ищет самых простых объяснений. А мотив, лежащий на поверхности, — это ревность или внезапно вспыхнувшая ссора. Если у кого-то помимо нас были причины убить Росарио, ему не надо было для этого тайно пробираться в нашу квартиру. Это создавало ненужный риск.

— Но таким образом можно было бросить подозрение на вас, — заметила я.

— Это чересчур усложненно, — пожал плечами Дима. — Одна надежда на помощь отца. Менты против него вряд ли пойдут. Хотя сейчас ни в чем нельзя быть уверенным до конца.

— У меня есть кое-какая идея насчет того, кто хотел убить Росарио и почему, — задумчиво сказала я. — Не то, чтобы я могла назвать какие-то конкретные фамилии, но я представляю, откуда ветер дует. Кстати, Адела, ты знаешь, где жил Чайо?

— Конечно, знаю, — ответила подруга. — Там же, где и всегда. Он снимал комнату в районе Филей у одной забавной старушки, Агафьи Прокопьевны. Чайо звал ее баба Гафа.

А что?

— Мне бы хотелось взглянуть на эту комнату, — сказала я.

— Уверен, что там уже побывала милиция, — вмешался Бобчик. — Адела сказала им адрес Росарио. Наверняка комнату уже осмотрели и опечатали.

— А вдруг еще нет, — понадеялась я. — У нас в стране такой бардак, что милиция вполне может поехать туда завтра или даже послезавтра.

— Не думаю, — покачал головой Дима. — Когда речь идет об убийстве, они действуют быстро.

— И все-таки надо попробовать. Адела, ты съездишь со мной, — обратилась я к подруге. — Наверняка баба Гафа тебя хорошо знает и позволит зайти в комнату Росарио.

К сожалению, милиция нас опередила. Баба Гафа пребывала в растрепанных чувствах.

— Адела, внученька, — запричитала она, с трубным звуком сморкаясь в большой клетчатый носовой платок. — Чайю-то нашего убили, ироды поганые! Совсем от этих хиллеров житья не стало!

— От киллеров, бабушка, — поправила ее Адела. — Хиллеры лечат, а киллеры убивают.

— Какое там лечат! — возмутилась баба Гафа. — По мне что хиллер, что киллер, все одно — убивца! Вот Парашка с пятого подъезда третьего дня в больницу попала — сказали, язва желудка, а как померла — оказалось от воспаления легких. А Митьке, алкашу этому проклятому, как аппендицит резали, так ножницы в брюхе позабыли. По мне что в больницу, что на тот свет — все одно. Да я уж стара — помирать давно пора, а все ноги носят, а уж Чайю, Чайю-то наш — и молод, и обходителен, и пригож, а все одно — убили, паразиты, ни дна им, ни покрышки!

— Такова наша жизнь, баба Гафа, — сочувственно покивала головой Адела. — А можем мы в комнату Чайо заглянуть? Я ему книгу почитать давала, хочу забрать.

— Нельзя, внученька, нельзя! — замахала руками баба Гафа. — Милиция как уходила, дверь опечатала, открывать ее не велела. Говорят, скоро снова придут. А уж в комнате что творилось — ужас, как домовой пошалил! Все перевернуто, перина вспорота, подушки вспороты, ящики на пол вывалены, повсюду книги валяются, прям бедлам какой-то! А ведь наш Чайю такой аккуратный был, такой аккуратный, такой обходительный…

— А кто устроил в комнате разгром? Неужели сам Чайо? — уже догадываясь об ответе, спросила я.

— Уж не знаю, что и думать, — заохала баба Гафа. — Я все утро у Дуньки была, она мне рассказывала, как ее зять упился в дымину и спьяну жену именем полюбовницы назвал. Уж там такое творилось, такое творилось!

— Да бог с ним, с зятем, — прервала ее я. — Вы лучше про Чайо расскажите.

— Так я и говорю, — зачастила баба Гафа. — Я от Дуньки шла, по лестнице подымалась, вдруг навстречу мне Чайю прямо как угорелый летит, а сам бледный, лица на нем нет, даже поздороваться забыл. С тех пор я его и не видела, а потом милиция пришла, говорит, убили вашего Чайю.

Баба Гафа снова всхлипнула и уткнулась в клетчатый платок.

Я посмотрела на часы. Было без пятнадцати одиннадцать. Я вспомнила, что в одиннадцать ко мне должен прийти Луис — реальный кандидат на роль убийцы Захара и Чайо. День оказался на редкость насыщенным.

— Мне надо ехать, — сказала я Аделе. — Думаю, сейчас нам не стоит осматривать комнату Росарио.

Мы попрощались с бабой Гафой, Адела довезла меня до своего дома, где я пересела в свою машину и отправилась домой.

Луис ждал меня у калитки. В руках он держал букет роз и огромную коробку конфет с ликером. Он был так обаятелен и красив, что я просто не могла представить его в роли расчетливого хладнокровного убийцы. Впрочем, внешность бывает обманчива. Недавно по телевизору показывали серийного убийцу-людоеда, так у него была такая невинная мордочка — прямо красавчик семинарист, загляденье, да и только!

Колумбиец меня поцеловал, но в моем ответном поцелуе явно недоставало страсти — мысль о том, что он может оказаться убийцей, не давала мне покоя.

— Ты мне не рада? — спросил он.

— Конечно, рада, — ответила я. — Просто я очень устала.

Мы вошли в дом. Я поставила розы в вазу. Луис вызвался приготовить кофе. Я налила себе апельсинового сока.

— Что с тобой происходит? — испытующе посмотрев на меня, спросил Луис. — Ты не похожа не женщину, которая устает от мужчины, проведя с ним всего одну ночь.

— Росарио убили, — сказала я. Колумбиец напрягся.

— Росарио Чавеса Хуареса? — уточнил он.

— А ты его знал? — спросила я.

— Конечно, знал, — пожал плечами Луис. — Его знали все, кто бывал в «Кайпиринье». Как это случилось?

— Адела обнаружила его мертвым в своей постели. Чайо закололи длинным узким ножом, похоже, навахой или стилетом, — объяснила я. — Я как раз от нее.

Луис подошел ко мне и обнял.

— Извини, — сказал он. — Теперь я понимаю, что с тобой. А я-то думал, что дело во мне.

— И в тебе тоже, — сказала я. Неожиданно я решила сыграть ва-банк.

— Что ты имеешь в виду? — спросил колумбиец.

— Ты знаешь Захара Ильина? — задала я встречный вопрос.

— Нет, — удивился он. — А кто это?

— Это человек, которого вчера зарезали в подъезде дома моей подруги, — объяснила я. — У меня есть подозрение, что его убили тем же оружием, которым закололи Чайо.

— Понятно, — кивнул головой колумбиец.

— И это все, что ты можешь сказать?

— А что ты хочешь от меня услышать? Мне жаль, что все это так расстраивает тебя.

— И ты продолжаешь утверждать, что не знаешь этого человека?

Луис укоризненно посмотрел на меня.

— У тебя в очередной раз разыгралось воображение, — сказал он. — Ты снова ведешь себя так, словно подозреваешь меня в этом убийстве. Приди в себя. Это реальная жизнь, а не детектив.

— Тогда почему ты следил за Захаром, когда он встречался с другим латиноамериканцем в ресторане «Харакири»? — завелась я. — Или это тоже плод моей фантазии? Между прочим, тебя опознали.

— Кто опознал? — Лицо колумбийца окаменело.

Я чувствовала, что пора остановиться и, прежде чем продолжить разговор, на всякий случай вооружиться помповым ружьем, но меня уже понесло.

— Есть свидетели, — сказала я. — Кроме того, я знаю, что именно тебя интересует. Речь идет об оружии, точнее, об уникальном автомате, разработанном Захаром Ильиным, весящем чуть больше двух килограммов, с прицельной дальностью 3800 метров, принципиально новой конструкцией подачи патронов, что позволяет загружать в легкий магазин 70 патронов, а в стальной — 90, и с уникальными химическими добавками в заряде, увеличивающими дальность полета и пробойную силу пули. Мне продолжить?

— Кто ты? — коротко спросил Луис. Я пожала плечами.

— По-моему, я уже упоминала, что пишу книги, — заметила я.

— Меня интересует, на кого ты работаешь.

— На себя, — ответила я. — Я делаю именно то, что говорю, — пишу книги, и больше ничего. А вот ты уж точно не только бизнесмен.

Колумбиец тяжело вздохнул и задумался.

Я молчала. Посещавшие меня мысли были не слишком веселыми. Похоже, моя роскошная любовная история закончилась. Кроме того, я явно сваляла дурака. После всего, что я наговорила, Луис мог счесть меня опасной и убрать так же, как он убил Захара и Чайо.

Луис молча сварил себе новую порцию кофе и выпил его.

Я допила апельсиновый сок и аккуратно поставила чашку на стол.

Потом колумбиец еще раз вздохнул и спросил:

— Почему ты решила завести со мной роман?

Я посмотрела на него с удивлением.

— Потому что ты мне понравился, — ответила я. — А ты?

— Ты тоже мне понравилась, — сказал он, как мне показалось, искренне.

Мы немного помолчали.

— Так ты знал Захара Ильина? — снова спросила я.

— Можно, прежде чем ответить, я тебя поцелую? — поинтересовался он.

— Валяй, — сказала я. — По правде говоря, мне гораздо больше нравится целоваться с тобой, чем выяснять отношения.

— Мне тоже, — улыбнулся Луис.

Он обнял меня. Его губы были влажными и горячими. Мне хотелось, чтобы поцелуй длился вечно, но, к сожалению, иногда надо переводить дыхание. Колумбиец еще крепче прижал меня к себе, и я почувствовала, как мне в грудь уперлось что-то твердое.

— Что у тебя в кармане рубашки? — спросила я.

— Водительское удостоверение, — улыбнулся Луис. — А ты думала, пластиковая взрывчатка или детонатор от атомной бомбы?

— Можно я посмотрю? — попросила я.

— Если хочешь, можем поиграть в инспектора ГИБДД и нарушителя правил дорожного движения, — предложил колумбиец, доставая из кармана документ.

Я развернула удостоверение и, сличив фотографию с оригиналом, прочитала: «Луис Хорхе Матаморос Вильяпинеда».

— Матаморос! — с ужасом повторила я. — Твоя фамилия Матаморос? Это означает «Убей мавров»?

— Ну да, — подтвердил Луис. — А почему это тебя вдруг так шокировало? Матаморос — очень распространенная фамилия. В средние века испанские феодалы давали эту фамилию своим вассалам, уничтожившим большое количество мавров. Не хватало еще, чтобы ты теперь убийства мавров на меня повесила. С тебя станется. Кстати, в средние века убийство мавров считалось подвигом, а не преступлением, так что мои предки были вполне достойными людьми.

Я тупо смотрела на колумбийца, не в силах сказать ни слова.

— Да что с тобой! — рассердился он. — Тебе обязательно вести себя, как сумасшедшая? Ты меня пугаешь!

— Прежде чем воскреснуть из мертвых, Росарио Чавес Хуарес дважды произнес слово «матаморос», — загробным голосом произнесла я.

— Воскреснуть из мертвых? — переспросил Луис. — Он что, Лазарь или пациент Кашпировского? Так он жив или мертв, в конце концов?

— Сначала Чайо воскрес и сказал «матаморос», а потом его снова убили, и больше он не воскресал, — объяснила я.

— Ты что, издеваешься надо мной? — сердито спросил Луис. — Или ты действительно психопатка?

— Чего ради мне над тобой издеваться? — возмутилась я. — Мне самой уже эта история порядком надоела. Я даже жалею о том, что сдуру решила писать детективы. Тогда я не накопала бы на тебя столько компромата и, как наивная дурочка, продолжала бы считать тебя обычным бизнесменом.

— А я-то думал, что обычные бизнесмены слишком скучны для тебя, — заметил он. — Обычно женщины твоего склада мечтают встретить как минимум Джеймса Бонда.

— Этого бабника? — фыркнула я. — Он только на экране хорош, а в жизни от него одни неприятности, впрочем, как и от тебя. Я бы не возражала, будь ты более или менее приличным мафиози, обманывающим государство, но убийцы мне не нравятся, особенно когда они убивают невинных людей.

— Я не убийца, — по слогам произнес Луис. — Возможно, я действительно не только бизнесмен, но, клянусь тебе, я не убивал Захара и Росарио. Я действительно был около ресторана «Харакири», но я следил не за Захаром, а за человеком, с которым он встречался. Этот человек тоже колумбиец, как и я. Я знал, что речь идет об оружии, но подробности мне не были известны. И вообще, до того как ты сказала, мне не была известна даже фамилия Захара, а уж до Чавеса мне просто никакого дела не было. Я не знал, что его убили, не представляю, почему его убили, и не имею ни малейшего представления, почему, «воскреснув», он произнес мою фамилию. Мы с ним почти незнакомы. К тому же я не верю в воскрешение из мертвых. Так что давай успокоимся, и ты расскажешь мне, что именно происходит.

— Ну уж нет, — засмеялась я. — Я вовсе не собираюсь делиться с тобой информацией до того, как ты объяснишь мне, кто ты, чем занимаешься, почему тебя интересует автомат Захара и чего ради ты следил за тем колумбийцем.

— У меня есть идея получше, — сказал Луис. — Пойдем в спальню.

— Не меняй тему разговора, — рассердилась я.

— Я и не меняю, — улыбнулся колумбиец. — Просто в спальне удобнее беседовать. Уже поздно, и ты, наверное, устала. Мы ляжем на кровать, я тебя обниму, и в темноте мы сможем шепотом делиться нашими секретами.

— Почему шепотом? — удивилась я.

— Так романтичнее, — пожал плечами Луис. — Ты же у нас романтичная натура.

— Не издевайся, — обиделась я.

— А я серьезно, — сказал он.

Я посмотрела на колумбийца, и у меня тоже возникла идея.

— Ладно, пойдем в спальню, — согласилась я.

Луис с подозрением посмотрел на меня.

— Ты что-то задумала, — заметил он.

— Почему ты так решил?

— Интуиция, — усмехнулся он. — В бизнесе без интуиции никак нельзя.

Колумбиец подхватил меня на руки и, откровенно развлекаясь, сказал:

— Я отнесу тебя в постель. Так будет романтичнее.

Я не стала протестовать.

Луис аккуратно уложил меня на кровать и нежно поцеловал. Затем он соскочил на пол и, быстрым движением выхватив из-под кровати ружье, передернул затвор и направил его на меня.

Такого я не ожидала.

— Ты ведь именно это хотела сделать, — сказал колумбиец. — Поэтому ты так легко согласилась пойти со мной в спальню.

Про себя я была вынуждена признать, что интуиция у него действительно работает.

— Оно не заряжено, — соврала я.

— Заряжено, — улыбнулся Луис. — Прошлой ночью ты оставила патроны на туалетном столике. Теперь их там нет.

— Может, и заряжено, — с неохотой согласилась я. — И что ты теперь собираешься делать?

— А как ты думаешь?

— Убить меня?

— Не угадала.

— Мы что, всю ночь будем играть в «Угадайку»? — недовольно поморщилась я, прикидывая, имеет ли смысл запустить в колумбийца настольной лампой. Смысла не было, но идея мне нравилась.

— Не надо. Такую красивую лампу испортишь, — покачал головой он.

— Ты что, телепат? — поразилась я.

— Тебя выдают идеомоторные движения глаз, рук и лица, — усмехнулся Луис. — Ты же сама об этом пишешь, так что нечего удивляться.

— Ну и зрение у тебя, — восхитилась я. — А я вот со своей близорукостью никаких идеомоторных движений не замечаю. Долго еще ты собираешься в меня целиться?

Колумбиец взглянул на часы.

— Еще двадцать восемь секунд, — с невинным видом сказал он.

— А что потом? — забеспокоилась я. — Выстрелишь?

Луис расхохотался.

— Потом я отдам тебе ружье, — объяснил он.

— Что? — опешила я.

— Отдам тебе ружье, — повторил Луис.

— Зачем?

— Как зачем? Ты же сама хотела уложить меня в постель, а затем схватить ружье, прицелиться в меня и допросить. Я, как джентльмен, решил сам слазить под кровать и подать тебе оружие. Только не забудь снять его с предохранителя. Помнишь, какая кнопка?

Аккуратно развернув ружье стволом к себе, колумбиец протянул мне его.

Я нерешительно взяла ружье за приклад.

— До чего же оно тяжелое, — недовольно пожаловалась я.

— Ну давай, допрашивай, — подбодрил меня Луис.

— Ты псих, — сказала я.

— Просто мне любопытно посмотреть, как ты будешь это делать, — усмехнулся он. — Держу пари, что ты еще ни разу никого не допрашивала.

— Ошибаешься, — хмуро сказала я. — Не далее, как неделю назад я пыталась выяснить у Мелей, куда делся вареный коровий язык, который я на десять минут оставила на кухонном столе.

— Ну и как? — поинтересовался колумбиец.

— Она намекала, что это проделки кота, — объяснила я, — но я ей не поверила.

— Я бы тоже не поверил, — согласился Луис. — Давай начинай.

— Что начинать?

— Как что? Допрос!

— Иди к черту, — сказала я, протягивая ему ружье. — Засунь эту штуку обратно под кровать, только сначала вытащи патрон из ствола, а то я боюсь, что оно нечаянно выстрелит. Я устала и хочу спать. Допрошу тебя в другой раз.

Сделав то, что я просила, колумбиец забрался на кровать и улегся рядом со мной.

— Ты должна верить мне. Я действительно не убийца, — сказал он.

— Хорошо бы это оказалось правдой, — зевнула я. — Мне не нравится разочаровываться в людях. Я так устала, что глаза слипаются.

Луис обнял меня и поцеловал.

— Спи, — прошептал он. — Завтра поговорим.

Сквозь сон я услышала осторожные шаги. Я вздрогнула и открыла глаза. Мне повсюду мерещились убийцы. Возможно, я была недалеко от истины, поскольку в комнату вошел Луис. В руках он держал поднос с завтраком. За ним, задрав вверх нос, как лунатик, брела Мелей. Она старательно принюхивалась к запахам, распространяющимся с подноса, видимо, в душе надеясь, что все это для нее.

— Завтрак в постель, — улыбаясь, сказал колумбиец.

— Ты всегда так обращаешься с женщинами? — поинтересовалась я.

— Только с любимыми, — ответил Луис. Я вздохнула.

— Ты такой милый, что еще немного, и я смирюсь с твоей профессией киллера, — сказала я. — В конце концов, кто-то должен выполнять грязную работу, особенно если за нее хорошо платят.

Колумбиец аккуратно поставил поднос на кровать и примостился рядом со мной. Мелей тут же нахально втиснулась между нами.

— Я не киллер. Я полицейский, — сказал он. От удивления я чуть не пролила апельсиновый сок.

— Ты полицейский? — повторила я. — Вот уж в это я точно ни за что не поверю.

— Почему? — удивился Луис. — Я больше похож на бизнесмена?

— Для латиноамериканского полицейского у тебя чересчур высокий уровень интеллекта, — сказала я. — К тому же ты слишком хорошо воспитан. Не могу представить тебя патрулирующим улицы Каракаса и вымогающим взятки у торговцев наркотиками.

— Хорошее же у тебя мнение о колумбийских полицейских, — усмехнулся Луис.

— Поверь мне, я знаю, о чем говорю, — сказала я. — Несколько моих друзей эмигрировали в Мексику. Уж они мне такого понарассказали о тамошних полицейских — волосы встают дыбом. Латиноамериканские полицейские еще хуже, чем преступники, потому что они только и делают, что нарушают закон, но при этом почему-то считается, что они представители закона. Кроме того, на зарплату полицейского никак не купишь золотой «Роллекс», — я указала на часы, поблескивающие на руке колумбийца.

— Ты отчасти права, — сказал Луис. — Но я не обычный полицейский. Я работаю на правительство. Можно сказать, что я секретный агент.

— И чем же ты занимаешься, секретный агент? — скептически поинтересовалась я.

— Медельинский картель осваивает рынки сбыта наркотиков в России, — объяснил Луис. — Множество латиноамериканцев, живущих в Москве, вовлечены в торговлю наркотиками. Клуб «Кайпиринья» финансируется Медельинским картелем. Я собираю информацию и посылаю ее в соответствующее ведомство. Только надеюсь, что все это останется между нами. Ты понимаешь, что я не должен был тебе этого говорить, но ты каким-то образом оказалась причастна к двум убийствам. Кроме того, тебе вдруг стало известно о продаже документации на изобретенный Захаром автомат. Я сам еще до конца не выяснил, что происходит, и не хочу, чтобы ты подвергала себя опасности, копаясь в этом деле.

— Какой кошмар, — грустно сказала я.

— Что ты имеешь в виду? — не понял колумбиец.

— Я могла ожидать всего, чего угодно, но только не того, что ты окажешься полицейским, если, конечно, это правда, — окончательно загрустив, подытожила я.

— Не ожидал, что так разочарую тебя, — сказал Луис. — А ты бы предпочла, чтобы я оказался мафиози?

— Не в этом дело. Просто я не верю в то, что есть какой-то смысл в борьбе с наркомафией, особенно в Колумбии. Там все политики так или иначе повязаны с преступным миром. Речь идет о слишком больших деньгах. Доходы наркобаронов в несколько раз превышают бюджет Колумбии. Если ты всерьез веришь в то, что делаешь, тогда ты просто безумец. Как только ты действительно подберешься к чему-либо серьезному, тебя просто уничтожат. Или же ты станешь продажным полицейским. Мне обидно, что ты рискуешь жизнью из-за миража. В твоем случае игра не стоит свеч.

— Во многом я готов согласиться с тобой, — сказал Луис. — Но это я понимаю сейчас. Мой отец был преуспевающим бизнесменом, и я должен был занять его место во главе фирмы. Но когда мой пятнадцатилетний младший брат погиб от передозировки наркотиков, я поклялся отомстить, сам не понимая кому. Мне было всего девятнадцать. Я учился в университете. Один из знакомых моего отца занимал высокий пост в отделе по борьбе с наркотиками. Я посоветовался с ним и, не прерывая учебы, стал выполнять для него кое-какие задания. Потом меня отправили на курсы спецподготовки в Соединенные Штаты. Я окончил университет и, продолжая карьеру бизнесмена, время от времени выполнял задания отдела по борьбе с наркотиками. Мне нравилось быть секретным агентом так же, как тебе нравится писать книги. Меня бодрило ощущение опасности, мне нравилось вести двойную жизнь, ощущая, что я делаю что-то полезное. Но, возможно, через несколько лет я все брошу и стану обычным бизнесменом или начну жить на ренту, как плейбой, путешествуя по всему миру и играя в гольф и в теннис. Я не из тех безумцев, которые испытывают кайф, рискуя жизнью. Я достаточно расчетлив и осторожен, так что на этот счет ты можешь быть спокойна.

— И как меня только угораздило влюбиться в секретного агента, — покачала головой я. — Будь на моем месте Иоанна Хмелевская, она бы визжала от счастья. Но если ты занимаешься наркотиками, то при чем тут Захар и его автомат?

— Я объясню тебе это, но только потом ты расскажешь мне все, что знаешь. Договорились? — спросил колумбиец.

— Договорились, — согласилась я.

— Как я уже упоминал, клуб «Кайпиринья» финансируется Медельинским картелем, — сказал Луис. — Хосе Муньос, управляющий клубом, занимает высокий пост в организации. Мое дело — сбор информации, касающейся сбыта колумбийских наркотиков в России. К сожалению, Муньос крайне осторожен, и я не могу пользоваться стандартными подслушивающими устройствами, поскольку его кабинет несколько раз в день проверяется на наличие «жучков», кроме того, там установлены аппараты, генерирующие помехи при прослушивании. Но тем не менее кое-что интересное мне удалось узнать. У меня есть несколько информаторов, и один из них недавно сообщил мне, что Хосе собирается купить документацию на автомат принципиально новой конструкции, по своим боевым качествам значительно превышающий все известные аналоги.

Производство подобного оружия может дать невероятные прибыли. Только патент подобного автомата может стоить десятки миллионов долларов.

Но прежде чем информировать об этом мое начальство, я решил побольше узнать о сделке, поскольку все это могло оказаться вымыслом. Информатор сказал, что Муньос должен встретиться с Захаром в ресторане «Харакири» и обсудить окончательные условия покупки автомата. Я наблюдал за рестораном, собираясь затем проследить за Захаром. Муньос повез его куда-то на своей машине. Я попытался ехать за ними, но мне приходилось держаться поодаль., чтобы Хосе не заметил слежки, и в конце концов я потерял их. Вот и все, что мне известно. Теперь твоя очередь.

Я достала из сумочки листок, который нашла в кармане рубашки Чайо, и протянула его Луису.

— Но это же характеристики автомата! — воскликнул колумбиец. — Откуда они у тебя?

Я объяснила.

— Странно, — сказал Луис. — Росарио, конечно, был жиголо и бабником, он мухлевал в карты и приторговывал шмотками, но, насколько мне известно, ни к торговле наркотиками, ни к другим сомнительным операциям он не имел никакого отношения. Кажется, ты упоминала, что он воскрес из мертвых, сказав «матаморос», а потом его снова убили. Ты не могла бы рассказать мне все по порядку?

Я вздохнула и изложила всю историю с того момента, как обнаружила в багажнике труп Чайо, не забыв упомянуть и о Захаре.

Колумбиец слушал меня с нарастающим интересом.

— Ты молодец, — заметил он, когда я закончила. — Почти в рекордные сроки выяснила, как труп индейца оказался в твоем багажнике. Из тебя бы вышел хороший полицейский.

— Нет, спасибо, — с чувством оскорбленного достоинства сказала я. — Уж кем я точно не хочу быть, так это полицейским.

— Думаю, Росарио каким-то образом случайно узнал о сделке между Муньосом и Захаром и, возможно, даже похитил документацию на автомат, — задумчиво произнес Луис.

— А слово «матаморос» должно быть ключевым, — подхватила я. — Потому что в бессознательном состоянии или выходя из обморока человек произносит наиболее важные для него слова.

— К сожалению, он имел в виду не мою фамилию, — покачал головой колумбиец. — Скорее всего он даже не знал ее.

— А в клубе «Кайпиринья» есть кто-нибудь еще с фамилией Матаморос? — спросила я.

— Мне такой человек неизвестен, — ответил Луис.

— А что если мы съездим к бабе Гафе, у которой снимал комнату Росарио? — предложила я. — Вчера мы с Аделой были там совсем недолго и ничего не успели узнать. Вдруг Чайо упоминал слово «матаморос» в разговоре с бабой Гафой? А если повезет, то, может, и комнату осмотрим, хотя милиция и опечатала ее.

— Странно, что тебе не нравится работа в полиции, — усмехнулся колумбиец.

Открывшая дверь баба Гафа на сей раз не сморкалась в клетчатый платок. Ее глаза были красными, словно она недавно плакала.

— Здравствуйте, баба Гафа, — сказала я. — Я знакомая Чайо. Может, вы помните, вчера я была у вас вместе с Аделой. А это Луис, мой жених. Он тоже хорошо знал Чайо. Можно мы зайдем к вам поговорить?

— Как же, внученька, тебя не помнить, — запричитала баба Гафа. — Помню, еще как помню, а уж Чайю-то нашего никогда позабыть не смогу. Как подумаю, что убили беднягу, так и плачу, плачу. Проходите на кухню, гости дорогие, уж я вам чайку заварю.

Мы осторожно уселись на угрожающе поскрипывавшие рассохшиеся деревянные стулья в крохотной кухне, а Агафья Прокопьевна захлопотала по хозяйству.

— Я вам индийский чай заварю, со слоном, — торжественно сообщила баба Гафа. — Я его на праздники берегу да для гостей дорогих. А уж для друзей моего Чайю-то ничего не жалко.

Бабка, кряхтя, взгромоздилась на табуретку и заглянула на верхнюю полку шкафчика.

— Ой! — всплеснула руками она. — Что это? Коробочка какая-то, и написано на ей по-иностранному. Вчера утром коробочки-то точно не было, я, прежде чем к Дуньке пойти, порядок наводила.

— Можно посмотреть? — поднялся с места Луис.

Я тоже вскочила и приняла из рук бабы Гафы оранжево-зеленую почти невесомую картонную коробочку.

— «Матаморос», — прочитала я. — Так это же травяной чай в пакетиках!

— Видно, Чайю мне вчера перед смертью подарок сделал, — снова запричитала Агафья Прокофьевна. — Он меня всегда разным чайком баловал. Небось вчера аккурат перед уходом его мне в шкафчик сунул, а я, старая, даже не поблагодарила его. Теперь уж и не поблагодарю, упокой Господь душу его!

Баба Гафа полезла в карман, извлекла хорошо знакомый мне клетчатый платок и шумно высморкалась.

— Матаморос! — многозначительно сказала я. — Опять матаморос!

Луис забрал у меня упаковку и, аккуратно открыв крышку, высыпал содержимое на кухонный стол. К моему глубокому разочарованию, кроме пакетиков с чаем, там ничего не оказалось.

Колумбиец взял один из пакетиков и понюхал его.

— Действительно чай, — разочарованно сказал он.

— А ты думал, наркотики? — усмехнулась я.

Луис внимательно осмотрел коробку, которая осталась у него в руках, и, снова открыв крышку, издал возглас удивления.

— Смотри! На дне коробки! — воскликнул он.

Я выхватила коробку у него из рук. Любопытная баба Гафа, оставив платок, тоже сунула нос внутрь.

— Чайю писал! Точно Чайю! У него хлумастер такой светящийся есть! — взволнованно воскликнула баба Гафа.

— Фломастер, — механически поправила я.

— И что бы это могло означать? — поинтересовался Луис.

На дне коробки толстым красным флюоресцирующим фломастером были аккуратно выведены три буквы: ФСБ.

— Федеральная служба безопасности, — предположила я.

— Не, — замахала руками баба Гафа. — Какая еще хведеральная служба?

— А что это, по-вашему? — спросила я.

— Как что? — удивилась моей непонятливости Агафья Прокопьевна. — Тут же ясно написано: фе-се-бе. Фонарь святого Бени.

— Фонарь святого Бени? — переспросила я. — Это что, какая-то местная достопримечательность?

— А вы что, нашего Беню не знаете? — всплеснула руками баба Гафа. — Дык его все тут знают. Наш местный дурачок. Блаженный. Юродивый. Как напьется, так фонарь во дворе обнимет и кричит, что по фонарю на небо залезет и там святым станет. Вот его и прозвали «святым Беней», а дворовый фонарь — «фонарем святого Бени», сокращенно фе-се-бе. Наши алкаши так и говорят: «пойдем под фе-се-бе посидим, пузырек раздавим»!

— Вы не могли бы показать нам этот фонарь? — попросил Луис.

— Конечно, покажу, — охотно согласилась Агафья Прокопьевна.

Действительно между детской площадкой и покосившимся столом, на котором мужики «забивали козла», стоял фонарь с бетонным основанием, украшенным странными подтеками.

Их происхождение было нетрудно определить по слабому, но устойчивому запаху мочи. Я задумалась о том, чья это моча — собак или святого Бени.

Луис обошел вокруг фонаря, а затем, присев на корточки, стал ощупывать его.

— Что ты делаешь? — спросила я.

— Я нашел трещину, — ответил колумбиец. — Внутри фонаря есть небольшая полость. Принеси мне, пожалуйста, тоненькую палочку или проволочку. Я хочу пошарить там.

Оглянувшись по сторонам, я обнаружила в углу двора куст сирени, отломила от него веточку и принесла Луису.

— Там какие-то бумаги, — сосредоточенно пошарив веточкой в трещине, сказал колумбиец. — Сейчас я их вытащу.

Полминуты спустя он извлек из «фонаря святого Бени» несколько сложенных вчетверо изрядно помятых листков бумаги. Мы с бабой Гафой, сгорая от любопытства, чуть не стукнулись лбами, пытаясь прочитать, что там написано.

— А писано-то не по-нашему, — разочарованно протянула Агафья Прокопьевна. — Но рука Чайю, уж я-то знаю его почерк. С того света, родимый, письмецо прислал!

— К сожалению, нам не удастся попить чайку, — обратился к бабе Гафе Луис. — Только что вспомнил, у нас тут еще одно дело намечалось. Большое вам спасибо за помощь.

— А что в письме-то? — вцепилась ему в рукав баба Гафа. — О чем Чайю-то написал?

— Мы обязательно переведем письмо и прочитаем его вам, — обаятельно улыбнувшись, пообещал колумбиец.

Мы попрощались с Агафьей Прокопьевной и направились к припаркованному неподалеку «Ягуару» Луиса.

— Куда мы едем? — спросила я, когда он, не говоря ни слова, запустил двигатель.

— Отъедем за угол, там остановимся и прочитаем письмо, — ответил он. — Здесь баба Гафа с нас глаз неспустит.

Он был прав. Агафья Прокопьевна, сложив руки на животе, пристально смотрела в нашу сторону. Я помахала ей на прощание.

— Ну давай скорее, где письмо? — нетерпеливо воскликнула я, как только колумбиец затормозил.

— Ну и темперамент у тебя, — усмехнулся он, доставая листки из кармана. — Я переведу, — добавил Луис.

«Ни хрена себе, ну и влип я в историю, — прочитал он. — Похоже, меня убьют в любом случае, независимо от того, верну я бумаги или нет. Но если все-таки меня прикончат, я хочу, чтобы моя смерть не осталась безнаказанной.

Поэтому я и пишу это письмо. Пока еще не знаю, куда его спрячу, но что-нибудь соображу.

Позавчера вечером я отправился в клуб «Кайпиринья» и там столкнулся с Аделой. Теперь она связалась с каким-то «новым русским», который так богат, словно он нашел Эльдорадо. Но в ее глазах я прочитал тоску и желание. Ни один из этих бледнозадых русских не способен удовлетворить женщину так, как это сделает настоящий латинский мужчина.

Адела старалась «держать фасон», но я видел, как она меня хочет. Она заманила меня в закрытый для обычных посетителей кабинет клуба и принялась так заигрывать со мной, словно она приняла ударную дозу афродизиаков, а я был единственным мужчиной на земле. Естественно, что я поддался на провокацию и попытался повалить ее на диван, и тут эта паскудная динамистка влепила мне пощечину с таким видом, словно я собирался ее изнасиловать, и вдобавок настолько нелестно отозвалась о моем члене, мозгах и физических данных, что даже вспоминать об этом не хочу.

Я тоже не остался в долгу и отплатил той же монетой, сказав, что в ней меньше сексуальности, чем в шелудивой беременной верблюдице, и что бородавки на ее плече способны превратить в импотента даже сексуального маньяка, выпившего флакон универсального возбудителя для мужчин.

От ярости Адела зафырчала, как перегревшаяся скороварка, а потом со всей дури заехала мне коленом в пах, так что я повалился на диван, глотая воздух, как рыба, вытащенная из воды, а эта мерзавка на прощание еще пару раз злобно фыркнула и исчезла. Мне было так больно, что я даже не нашел в себе сил догнать ее и отвесить пару хороших оплеух, чего она более чем заслуживала.

Постанывая от боли, я задумался о том, не отразится ли этот удар на моей великолепной потенции, поскольку член для меня был таким же рабочим инструментом, как кисть для художника или резец для скульптора. Неожиданно мой взгляд упал на картину, висящую на стене напротив дивана. На ней были изображены Адам и Ева в раю в тот момент, когда чересчур любопытная дама соблазняла муженька сомнительной идеей отведать запретного плода.

Еще не прикрытые фиговым листком прелести Евы напомнили мне об Аделе. Во мне с новой силой всколыхнулась ненависть к этой мерзавке, и я запустил в Еву валяющимся на столике журналом «Плейбой». Картина упала, и я с удивлением обнаружил, что за ней скрывалось небольшое круглое отверстие, похожее на объектив. Рядом с ним к стене крепились две округлые черненькие штучки на проводках. Боль уже начала ослабевать, я с трудом поднялся и доковылял до заинтересовавших меня предметов. Дырка в стене действительно оказалась объективом, через который просматривался «парадный» кабинет управляющего клубом Хосе Муньоса, а «черные штучки» были миниатюрными аурикулярами.

Я не мог понять, зачем кому-то понадобилось следить за «парадным» кабинетом. Всем было известно, что любые мало-мальски серьезные дела Хосе решал в своем рабочем кабинете, в сейфе которого хранилась выручка клуба и все важные документы. Рабочий кабинет охранялся почище, чем форт Нокс, а дверь «парадного» кабинета просто захлопывалась, и ее можно было запросто открыть даже гвоздем. В «парадном» кабинете Муньос обычно встречался со своими любовницами или приглашал в него бизнесменов, на которых хотел произвести впечатление, но с которыми не собирался обсуждать серьезные проблемы.

Из любопытства я вставил в уши аурикуляры, приник к объективу и вдруг услышал звук отпираемой двери. В кабинет вошел Муньос с каким-то человеком, которого я не знал. Управляющий запер дверь и обратился к своему спутнику.

— Уго, ты принес бумаги? — спросил он.

— А как же! — ухмыльнулся тот. — И не жаль вам было отдавать за них четверть миллиона долларов? Это всего лишь автомат!

Уго достал из «дипломата» плотный желтый конверт и подал его Муньосу.

— Эти документы стоят много миллионов, — сказал управляющий, доставая из конверта сложенные вдвое листки бумаги и начиная внимательно просматривать их. — Кроме того, я надеюсь, что ты вернешь мне мои деньги.

— Я предвидел это, — кивнул головой Уго. — Поэтому я проследил за Захаром. Он оставил сумку с деньгами в автоматической камере хранения на Казанском вокзале.

— Отлично, — сказал Хосе. — Думаю, что завтра или послезавтра ты ликвидируешь Захара и заберешь деньги.

— Я мог ликвидировать его еще сегодня, — заметил Уго, — если бы ты отдал мне такой приказ. Вдруг он возьмет деньги и уедет?

— Не уедет, — заверил его Муньос. — Я договорился с Захаром, что он подождет, пока мои специалисты проведут экспертизу документов. Я должен убедиться, что то, что он продал мне, не туфта. Хотя вряд ли он решился бы всучить мне фальшивку. Это не имеет смысла. Опытный образец автомата действительно существует. Один из моих экспертов ездил в Ижевск и видел его в действии. Он говорит, что это нечто потрясающее, принципиально новая конструкция.

— А какой смысл убирать Захара? — спросил Уго. — Если этот оружейный гений сумел изобрести суперавтомат, может быть, потом он создаст еще что-нибудь позаковыристей?

— Я опасаюсь конкуренции, — ответил управляющий. — Тебе известно, кто такой Клаудио Иррибаррен?

— Нет, — пожал плечами Уго. — А кто это?

— Это человек из «Сендеро луминосо», — объяснил Хосе. — В моем клубе в последнее время стали крутиться люди из этой организации, и это меня раздражает.

— Но ведь это террористы, действующие в основном на территории Никарагуа, — с удивлением заметил Уго. — Что они делают в Москве?

— У тебя устаревшие сведения, — сказал Муньос. — В свое время они боролись против прокоммунистического резкими сандинистов, но, когда к власти пришла Виолета Чаморро, они оказались не у дел и стали зарабатывать деньги, организовывая террористические акты по заданию правительств или оппозиционных группировок некоторых латиноамериканских стран. Постепенно «Сендеро луминосо» превратилась в достаточно могущественную и богатую организацию, и сейчас они решили втиснуться на рынок торговли наркотиками. До недавнего времени никарагуанцы опасались переходить дорогу Медельинскому картелю, но в данный момент «Сендеро луминосо» налаживает ввоз и сбыт наркотиков в России.

— Странно, что я никогда не слышал о них, — заметил Уго.

— Никарагуа слишком далеко от Колумбии, — пожал плечами управляющий, — о террористических организаций в Латинской Америке столько, что можно издать отдельный справочник. Стоит ли беспокоиться о них до тех пор, пока они не начинают создавать нам проблемы?

— А какое отношение к Захару имеет «Сендеро луминосо»? — спросил Уго.

— У меня есть подозрение, что человек, через которого я вышел на Захара, также имеет дела с Иррибарреном, — ответил Хосе. — Он получил от меня хорошие комиссионные за организацию сделки, и я опасаюсь, что он захочет еще раз нагреть руки, продав изобретение Захара «Сендеро луминосо», а мне бы этого не хотелось. Так что Захара придется убрать, а пока я буду проверять чертежи, ты последишь за ним, чтобы он не встречался с другими латиноамериканцами и не перепрятал деньги.

— А если вдруг он встретится с Иррибарреном? — поинтересовался Уго.

— Уберешь обоих, но так, чтобы это выглядело случайным нападением, — пожал плечами Муньос. — В Москве все время кого-то убивают.

Управляющий снова принялся рассматривать бумаги Захара.

— Потрясающая игрушка, — причмокнул он губами. — Любой террорист за такой автомат душу продаст.

— Но если существует опытный экземпляр, то почему твои люди просто не отняли его и не убрали изобретателя? — спросил Уго. — Это было бы проще.

— Захар тоже не дурак, — сказал Хосе. — Демонстрация была организована таким образом, что мой человек был там один. Захар предупредил, что заранее подстраховался на случай возможных провокаций, и затевать что-либо прямо там, не посоветовавшись предварительно со мной, было слишком рискованно. А опытный экземпляр не представляет для нас угрозы. Изобретатель сказал, что прячет его в таком месте, где его никто никогда не найдет.

Муньос вынул из книжного шкафа несколько книг.

— Что ты делаешь? — спросил Уго.

— Здесь у меня самый надежный, сейф, — ответил управляющий. — Вокруг моего рабочего кабинета крутится слишком большое количество любопытных. Есть правило: если ты хочешь как следует спрятать какую-то вещь, — положи ее на самое видное место. Я спрячу документацию здесь до прибытия экспертов.

Хосе достал из второго ряда книг томик Аугусто Матамороса под названием «Размышления о добродетели» и открыл его. В страницах книги было вырезано углубление, достаточно большое, чтобы там поместился конверт. Муньос аккуратно заложил документы внутрь и, поставив все книги на место, закрыл шкаф.

— Матаморос настолько скучен, что никому даже в голову не придет раскрыть одну из его книг, — усмехнулся управляющий. — А теперь пойдем, пропустим по рюмочке. Нам есть что отпраздновать.

Тут они оба вышли из кабинета.

Некоторое время я стоял около глазка, размышляя. То, что я увидел, настолько меня взволновало, что даже боль в яйцах перестала меня беспокоить. У меня в уме непрестанно крутилась фраза Муньоса: «Эти бумаги стоят миллионы». Кроме того, теперь я знал, кому именно смогу продать изобретение Захара — Клаудио Ирри-баррену из «Сендеролуминосо».

Я решительно вышел из комнаты и, легко открыв перочинным ножиком «парадный» кабинет управляющего, достал из Матамороса конверт с бумагами Захара и, засунув его за пазуху, решил побыстрее смыться из клуба. Когда я пересекал дискотеку, направляясь к выходу, меня остановил Эусебио, эквадорец, который в свое время тоже крутился вокруг Аделы, а теперь вроде стал заниматься магией.

— Я видел Аделу, — усмехнувшись, сказал он. — Она в ярости. Крыла тебя последними словами. Дикая штучка, не правда ли? Похоже, она тебе не по зубам.

— Даже слышать не хочу об этой сучке, — раздраженно воскликнул я и двинулся прочь, но Чепо снова остановил меня, вцепившись мне в рукав.

— Меня эта golfa[10] тоже здорово достала, — сказал он. — Я подумал, что мы оба могли бы ей отомстить.

Предложение заинтересовало меня.

— Как? — спросил я.

— Ты наверняка знаешь, что я занимаюсь магией, — сказал Эусебио.

— До свидания, — сказал я, направляясь к выходу.

— Подожди! Ты что, в магию не веришь? — рванулся за мной Эусебио.

— Я верю в то, что наивные простаки платят тебе за это деньги, — презрительно сказал я.

— Спорим на ящик пива, что я приворожу к тебе Аделу да так, что она на стену будет лезть от любви, причем в рекламных целях для тебя я сделаю это совершенно бесплатно, — завелся Чепо.

Подобное предложение было бы грех отклонить. Я пообещал завтра вечером приехать в «Каса де брухос» и наконец выбрался на улицу.

По дороге к дому я размышлял о том, кто установил глазок и аурикуляры в комнате, смежной с кабинетом Муньоса. Возможно, это сделал сам Иррибаррен или один из его осведомителей. В любом случае, Лосе Муньоса в ближайшем будущем ждал очень неприятный сюрприз.

Приехав домой, я стал звонить своим друзьям, выясняя у них, не слышали ли они когда-либо о Клаудио Иррибаррене. Мне повезло, и Умберто Борса, переводчик-синхронист из одной русско-венесуэльской фирмы, дал мне его телефон.

Я сел на автобус, отъехал подальше от дома, отыскал на улице телефон-автомат на случай, если дома у Иррибаррена стоит телефон с определителем номера, дозвонился до Клаудио и, не назвавшись, в двух словах объяснил ему, что могу продать документацию недавно разработанного русским изобретателем автомата, обладающего уникальными боевыми качествами. Вначале Иррибаррен отнесся к моему предложению несколько настороженно. Как я понял, до него уже дошли слухи об изобретении Захара и о том, что Хосе Муньос собирается заключить сделку. Возможно, он считал, что тут какая-то ловушка. Но, в конце концов, так и не сказав ему, кто я, назначил свидание поздно ночью в «Каса де брухос». Я собирался встретиться с ним после того, как Эусебио приворожит ко мне Аделу.

Я так до конца и не оправился от ее удара. Яйца снова начали поднывать, и я всерьез опасался за свою потенцию. Я даже не знал, чего мне больше хочется — заработать кругленькую сумму на изобретении Захара или отомстить этой зазнавшейся бестии.

На следующий день поехал в «Каса де брухос». Бумаги Захара на всякий случай спрятал в надежном месте, но для того, чтобы показать что-нибудь Клаудио Иррибаррену, я прихватил с собой листок, на котором были записаны характеристики автомата.

К своему удивлению, во дворе Басилио Ганда-сеги я обнаружил «Мерседес» Аделы. Я не испытывал желания встречаться с ней до тех пор, пока не приворожу ее. Тогда посмотрим, кто будет смеяться последним! Я прошел в библиотеку, ожидая, пока закончится этот дурацкий ритуал в честь Каридад дель Кобре.

Когда народ начал выходить из сала де ритос, Аделы нигде не было видно. Я отыскал Эусебио, и он отвел меня в комнату, обклеенную порнографическими плакатами. Я спросил, какое отношение имеет к магии порнография, и Чепо объяснил, что в этой же самой комнате он лечит импотенцию при помощи пауков-птицеедов, а плакаты предназначены для поднятия духа и плоти его пациентов.

Я подумал, что Эусебио окончательно свихнулся, и усомнился в том, что его магические сеансы хоть как-то повлияют на Аделу. Тут Чепо предложил мне выпить холодного пива. Это показалось мне хорошей идеей. Эусебио сходил в смежную комнату и принес две большие кружки пива. Пиво было непривычно горьким и чересчур крепким, но я решил, что это такой сорт. Я выпил его залпом, а потом со мной стали происходить странные вещи.

Сначала я перестал чувствовать свои щеки. Я попытался моргнуть, но не мог. Руки и ноги тоже отказывались двигаться. Стало трудно дышать. Казалось, даже мускулы грудной клетки отключились. Я чувствовал, что холодею, а потом и сознание стало тоже отключаться. Мне казалось, что все, что происходит, происходит не со мной. Звуки внешнего мира еще доносились до меня, но они стали тихими и обволакивающе-мягкими, как вата. Эусебио наклонился надо мной и пощупал мой пульс.

— Аи да дядюшка! — произнес он. — Не зря говорят, что ямайский зомбирующий порошок — самый лучший. Ну труп, вылитый труп!

Потом Чепо подхватил меня под мышки и поволок в смежную комнату. Я совершенно не чувствовал своего тела. Казалось, я превратился в привидение, только это привидение почему-то не могло двигаться.

Эусебио, не слишком церемонясь, запихнул меня в шкаф и запер дверцу.

— Отдохни, — сказал он, а потом я услышал его удаляющиеся шаги. Я отключился.

Затем я снова услышал голоса. В первый момент я подумал, что мне снится кошмарный сон, что я умер, и моя душа по какой-то непонятной причине оказалась запертой в шкафу, а дьяволы из ада, в который я попал, решают мою судьбу.

Голоса дьяволов, доносившиеся до меня, показались мне очень знакомыми. Это были Хосе Муньос и Уго.

— Интересно, что здесь делает Клаудио Иррибаррен? — спросил Хосе.

— Он ведет себя подозрительно, — заметил Уго. — Такое впечатление, что он ждет кого-то и нервничает.

— Держу пари, что это Иррибаррен установил объектив, чтобы просматривать мой «парадный» кабинет, — злобно сказал Муньос.

— Скорее это сделал кто-то из его осведомителей, — возразил Уго. — Я опросил служащих. Никто из них ни разу не видел Иррибаррена входящим во внутренние помещения клуба. Но зато, согласно показаниям уборщицы, в комнате, из которой велось наблюдение за кабинетом, как раз в момент нашего разговора находился Росарио Чавес Хуарес. Уборщица видела, как он и Адела вместе входили в комнату, потом оттуда послышались раздраженные голоса, словно они ссорились, затем Адела выскочила из комнаты и направилась на дискотеку, а через несколько минут мы с тобой вошли в кабинет. После этого уборщица пошла мыть другой коридор и не знает, что происходило дальше.

— Тебе известно, где сейчас Росарио Чавес Хуарес? — спросил управляющий.

— Мне удалось узнать, что он собирался прибегнуть к услугам Эусебио. Один из моих знакомых случайно услышал их разговор на дискотеке, — ответил Уго. — Поэтому я и договорился встретиться с вами в «Каса де брухос».

— Достань сукина сына хоть из-под земли, забери у него бумаги Захара, а потом прикончи, — жестко приказал Муньос.

— Я над этим работаю, — сказал Уго. Послышался звук открываемой двери, шаги, а потом голос Чепо произнес:

— О, синьор Муньос, синьор Варела! Я счастлив, что вы решили прибегнуть к моим услугам!

Что вас интересует? Магия вуду или араньяс милагросас?

— Нас интересует, где находится Росарио Чавес Хуарес, — сказал Уго. — Говорят, его недавно видели с вами.

— Да, я провел для него сеанс любовной магии, — солгал Эусебио. — Но он ушел примерно полчаса тому назад, и больше я его не видел.

— Если увидишь его, сразу сообщи нам, — попросил Муньос.

Затем послышался звук удаляющихся шагов. Еще некоторое время я прислушивался к звукам, а потом окончательно отключился.

Следующее, что я услышал, был пронзительный крик, и треск ломающихся веток, словно кто-то продирался через кусты. Жизнь вместе с болью в сведенных судорогой мышцах снова вернулась в мое тело. Яне помнил, что со мной произошло, и где я нахожусь. Было жарко. Глаза мне слепило солнце. Я осмотрелся и понял, что лежу в багажнике машины. Потом я взглянул на свою грудь и чуть не заорал от ужаса, увидев рану с запекшейся кровью в области сердца. Мне показалось, что я сошел с ума.

Я прикоснулся к ране и понял, что она не настоящая. Это был просто искусно выполненный рисунок. Я выбрался из багажника и с удивлением понял, что это машина Аделы. «Мерседес» стоял на заброшенной лесной просеке, дверца была не заперта, ключи торчали в замке зажигания, а самой Аделы нигде не было видно.

Я снял чехол с заднего сиденья, прорвал в нем дыры по швам для головы и рук и надел его на манер индейского пончо. Потом сел в машину и стал ждать Аделу.

Постепенно я вспомнил, что со мной произошло. Эусебио подсыпал мне в пиво какую-то отраву, и я потерял способность двигаться. Адела не появлялась. Я начал кричать, звать ее, но это было бесполезно. Во всем этом было что-то очень странное. Адела никогда в жизни не бросила бы свою машину невесть где с открытой дверцей и оставленными специально для удобства угонщиков ключами. Это.означало, что в том, что случилось со мной, не было ее вины. Скорее всего это был заговор против нас обоих.

Ожидать неизвестно чего на лесной просеке больше не имело смысла. Я завел мотор и поехал в Москву. Нового адреса Аделы я не знал, поэтому решил заехать к Альде и оставить машину около ее дома. Я уже подъезжал к Москве, когда в голове у меня зазвучали голоса Хосе Муньоса и Уго Варелы. Теперь я вспомнил все.

— Достань сукина сына хоть из-под земли, забери у него бумаги Захара, а потом прикончи, — велел Муньос.

— Я над этим работаю, — сказал Уго.

Мне стало плохо. Только сейчас до меня дошло, с кем я связался. Чем только я думал, похищая у Медельинского картеля документацию, которая стоит многих миллионов долларов? Меня вычислили в два счета. Даже если я теперь добровольно верну бумаги Хосе, он все равно меня прикончит, просто из принципа. Я боялся возвращаться домой, потому что там меня могли поджидать люди Муньоса. Но ходить по Москве без денег, без документов и вдобавок в чехле от автомобильного сиденья, пусть даже похожем на пончо, тоже не было смысла.

Я вспомнил, что неподалеку от дома Альды живет Тося, одна из моих любовниц — страдающая излишней полнотой студентка «Лумумбы». Богатый папа подарил ей симпатичную однокомнатную квартирку на улице Волгина, и ключ от квартиры простоватая Тося с типично русской небрежностью прятала в небольшом углублении над дверным карнизом, чтобы я в любой момент мог зайти к ней домой, даже если ее в этот момент не было. В настоящее время Тося совершала круиз по Средиземному морю, и квартира пустовала. Я поехал на улицу Волгина, отчаянно надеясь, что моя подруга, как всегда, оставила ключ в тайнике.

Мне повезло, и ключ был на месте. Я вошел в квартиру, нашел среди вещей Тоси джинсы и рубашку, переоделся и позвонил Альде. Ее не было дома.

Не знаю, почему, но я решил отогнать «Мерседес» к дому Альды. Я был уверен, что из-за меня Адела по какой-то причине тоже подвергается опасности. В душе я надеялся, что, если я прощу ей все и верну машину, судьба смилостивится надо мной и я останусь в живых. Похоже, перед лицом смертельной опасности все мы становимся суеверными и сентиментальными.

Я оставил машину у подъезда. Альды по-прежнему не было дома. Я запер «Мерседес» и бросил ключи от машины в почтовый ящик. Затем я вернулся обратно на улицу Волгина в квартиру Тоси. В холодильнике оказалась какая-то еда, я подкрепился и стал думать, что делать дальше. Для начала я решил написать письмо о том, что произошло, и спрятать его так, чтобы в случае моей смерти его обязательно нашли.

Р.5. Я просидел в квартире Тоси почти целые сутки. Так продолжаться не может. Если я хочу выжить, я должен действовать. Для начала придется съездить ко мне домой, чтобы забрать документы и деньги, хотя вероятность того, что люди Муньоса следят за квартирой, весьма велика. Потом я продам документы Клаудио Иррибаррену и исчезну. Да поможет мне бог!»

Луис закончил чтение и аккуратно сложил листочки письма.

— Похоже, бог ему не помог, — заметила я.

— Он был обречен с самого начала, — сказал колумбиец. — Никто не может безнаказанно ограбить Медельинский картель.

— Ты считаешь, что его убили по приказу Муньоса? — спросила я.

— Это вполне мог сделать и Клаудио Иррибаррен, — пожал плечами Луис. — С террористами тоже шутки плохи.

— Забавно, что их организация называется «Сендеро луминосо» — «Светлый путь», — усмехнулась я. — В советские времена так называли колхозы.

— Большинство преступлений обычно совершается во имя высокой цели, — сказал колумбиец, — и «светлый путь» оказывается усеян трупами. Идеология — действительно страшное оружие. Она гораздо опаснее автомата, который изобрел Захар.

— Что-то ты в философию ударился. — Я поцеловала Луиса в щеку. — Это наводит на подозрение, что ты не знаешь, как нам действовать дальше.

— Говоря «нам», ты совершаешь ошибку, — заметил Луис. — Я понимаю, что ты жаждешь написать детектив, но в данном случае тебе лучше забыть обо всем, что ты знаешь, и держаться подальше от клуба «Кайпиринья» и от «Сендеро луминосо». Я выполняю свою работу, но ты — гражданское лицо и не должна рисковать.

— А я и не буду рисковать, — сказала я. — Я просто хочу быть в курсе событий.

— Сейчас я отвезу тебя домой, — сказал колумбиец. — Мне нужно кое-что сделать. Я позвоню тебе вечером.

— Ну уж нет! — возмутилась я. — Ты вытянул из меня всю информацию, а теперь хочешь бросить меня в неведении и сам заниматься расследованием! Не выйдет!

— В Латинской Америке женщина не спорит с мужчиной, — улыбнулся колумбиец.

— К твоему сведению, мы не в Латинской Америке! — сердито сказала я. — Я имею такое же право расследовать преступления, как и ты!

— Мы поговорим о твоих правах по дороге домой, — мягко сказал Луис, заводя мотор.

Наше прощание было довольно холодным. Я чувствовала себя слишком обиженной и удалилась даже без прощального поцелуя. В моей душе бушевала буря. Этот смазливый колумбиец, который, возможно, даже врал, что он полицейский, вытянул из меня всю информацию и смылся под благовидным предлогом, оставив меня с носом. Конечно, в том, что лезть в дела Медельинского картеля и террористов слишком опасно, он был совершенно прав, но я уже завелась и чувствовала себя просто обязанной докопаться до истины, причем я собиралась найти убийцу Захара и Росарио раньше, чем это сделает Луис.

Поиграв с соскучившимся в одиночестве черным терьером, я отправила Мелей погулять в сад, а сама уселась на веранде с тарелкой спелой черешни, размышляя о том, что должна предпринять. К стыду своему, была вынуждена признать, что как дедуктивный, так и индуктивный методы в данном случае оказались не слишком продуктивными. Впрочем, я никогда и не думала, что уровень моего интеллекта дотягивает до гениальных мозгов Шерлока Холмса. Мне явно не хватало информации.

В результате избыточных умственных усилий у меня разболелась голова, и я решила действовать самым грубым и примитивным методом — разворошить осиное гнездо и с любопытством наблюдать, что из этого получится. Правда, разворошить его нужно было так, чтобы осы меня не покусали.

Я выбросила в сад косточки черешни, надеясь, что когда-нибудь из них вырастут деревья, и вошла в дом, намереваясь позвонить Аделе.

— Мне нужно срочно узнать телефоны Хосе Муньоса и Клаудио Иррибаррена, — сказала я. — Ты можешь мне помочь?

— Кто такой Клаудио Иррибаррен? — спросила Адела.

— Один тип, который время от времени появляется в «Кайпиринье», — ответила я. — У тебя же остались знакомства с танцовщицами клуба с тех пор, как ты выступала там. Наверняка кто-либо из них или знает самого Иррибаррена, или знаком с кем-то, кто его знает.

— А какого рожна тебе понадобился телефон управляющего клубом? — подозрительно поинтересовалась Адела. — Я же тебе говорила, что латиноамериканцы очень не любят, когда суют нос в их дела, а Муньос — человек опасный. Я не хочу нарываться на неприятности.

— Никаких неприятностей не будет, — заверила я. — Все под контролем.

— Vale, habнame por esa boquita, que Dios te ha dado! — издевательски пропела Адела.

Меня всегда восхищали испанские идиоматические выражения. На русский язык пожелание Аделы можно было перевести приблизительно следующим образом: «Валяй, продолжай вешать лапшу мне на уши этим ротиком, который дал тебе господь бог».

Я засмеялась.

— Уверяю тебя, все будет в порядке, — сказала я. — Мне действительно очень нужно. Мы же подруги.

— Ладно! — не слишком охотно согласилась Адела. — Я постараюсь достать для тебя их телефоны. Только имей в виду: я ничего не желаю знать о том, что ты еще там задумала. Я перезвоню тебе в течение часа.

Меня охватило воодушевление. Мой план начинал воплощаться в жизнь.

Я взяла записную книжку и отыскала номер Леши Фурунжева.

— Привет китаеведам, — сказала я. — Мне снова нужно поговорить с тобой о японском ресторане «Харакири».

— Ну как, ты встретилась с Мао Шоу Пхаем? Узнала то, что тебе нужно? — спросил Леша.

— Хилосёку-сан осень холёсий китайса, — ответила я. — Осень мне помогай!

Леша рассмеялся.

— Вижу, акцент ты уже освоила, — заметил он. — Осталось только выучить китайский язык. Что ты хочешь на этот раз?

— Ты говорил, что во многих китайских ресторанах есть отдельные кабинеты, куда пускают только своих, богатых китайцев. Ты не знаешь, в ресторане «Харакири» есть такой кабинет?

— Должен быть, — сказал Фурунжев. — Хуэй Цзин Гунь говорил, что есть, но туда допускаются лишь китайцы и, естественно, в кабинете подают китайские, а не японские блюда.

— А ты не знаешь, у китайцев есть какое-нибудь вещество, которое, если его добавить в вино, заставляет человека опьянеть гораздо быстрее и отчасти потерять контроль над своими действиями или словами? — спросила я.

— Ты имеешь в виду наркотики?

— Не обязательно наркотики. Скорее, психоделики. Эффект не должен быть чересчур сильным. Просто человек должен начать откровеннее выражать свои мысли.

Леша немного помолчал, размышляя.

— Есть один старинный состав сравнительно мягкого действия, — наконец сказал он. — Этот состав называется «Лепестки хризантемы». Это настой нескольких растений, произрастающих только в Юго-Восточной Азии. Несколько капель настоя, добавленные в вино, заставляют человека «раскрыться» подобно цветку, стать более откровенным, но в то же время усиливаются и его эмоциональные реакции. Так, радость может превратиться в эйфорию, а раздражение может перейти в агрессию.

— То, что надо, — обрадовалась я. — А у местных китайцев можно достать «Лепестки хризантемы»?

— У местных китайцев можно достать все, вплоть до атомной бомбы, если за это заплатить, — сказал Фурунжев.

— Я заплачу, — сказала я. — Но мне потребуется еще кое-что сделать. Ты сможешь организовать это для меня?..

Я выбрала телефон-автомат в районе метро «Кунцевская». Мне пришлось отъехать от дома достаточно далеко, но я не хотела, чтобы, вычислив, откуда я звоню, Муньос или Иррибаррен вышли на мой след. Адела так и не смогла раздобыть домашний телефон Муньоса, но она дала мне телефон клуба. Я молилась, чтобы Муньос и Иррибаррен оказались на месте, иначе осуществление моего плана пришлось бы отложить на неопределенное время.

Я достала из кармана небольшую прямоугольную коробочку преобразователя голоса. Жизнь с несостоявшимся разведчиком имела свои преимущества. Приятели из охранных предприятий или бывшие сотрудники спецслужб периодически баловали моего бывшего мужа очаровательными сувенирами, облегчающими жизнь шпионов и частных детективов. Со временем мы оказались обладателями внушительной коллекции «жучков» — миниатюрных подслушивающих устройств, «антижучков», миниатюрных записывающих устройств и прочих приятных прибамбасов, среди которых завалялся и преобразователь голоса. С этой штучкой по телефону я вполне могла сойти за мужчину.

Я набрала номер клуба «Кайпиринья». Трубку взяла женщина. Ее приятный молодой голос наводил на мысль о том, что секретарша Муньоса должна быть очень красивой.

— Мне нужно поговорить с управляющим клубом, — сказала я.

— Кто его спрашивает? — спросила секретарша.

— Захар Ильин. По очень важному делу, — ответила я.

— Подождите минутку.

Мне пришлось ждать как минимум минуты три.

— Кто это? — раздался, наконец, в трубке низкий мужской голос с сильным латиноамериканским акцентом.

— Захар Ильин, — сказала я.

— Прекрати болтать чушь, или я повешу трубку, — раздраженно сказал Муньос.

— Не повесите. Вам будет интересно узнать то, что я собираюсь вам сказать.

— А нельзя ли ближе к делу?

— Речь пойдет о документах, которые вы купили у Захара Ильина и которые были похищены из вашего кабинета.

— Quien eres? — В голосе управляющего зазвучала сталь.

— Я не говорю по-испански.

— Кто ты такой?

— Скажем, человек, который готов продать вам документацию на автомат Захара.

— De puta madre!

— Я, кажется, уже объяснил, что не понимаю вашего языка. Так вы хотите обсудить со мной условия сделки или нет?

— Я хочу знать, кто ты такой, мать твою! — прорычал Муньос.

— До свиданья, — сказала я и повесила трубку.

Затем я набрала номер Иррибаррена.

— Клаудио Иррибаррен? — спросила я, услышав в трубке мужской голос.

— Да, это я.

— У меня есть нечто, что вы, возможно, захотите купить.

— С кем я говорю?

— Это не важно. Вас интересует документация на автомат принципиально новой конструкции, обладающий уникальными боевыми качествами?

Некоторое время в трубке царило молчание.

— Интересует, — сказал наконец Клаудио. Я повесила трубку и набрала номер клуба «Кайпиринья».

— Хосе Муньоса, пожалуйста, — сказала я секретарше. — Это снова Захар Ильин.

— Почему вы повесили трубку? — спросил управляющий.

То, что он перешел на «вы», меня порадовало. Это была пусть маленькая, но победа.

— Я не люблю, когда со мной грубо разговаривают, — ответила я. — У меня к вам деловое предложение, а вы обращаетесь со мной, как с коммивояжером, который пытается всучить вам миниатюрный пылесос для чистки ушей.

— Я готов купить то, что вы предлагаете, — сказал Муньос. — Каковы ваши условия?

— Мне кажется, что было бы лучше обсудить их при личной встрече.

— Совершенно с вами согласен. Может быть, вы подъедете ко мне в клуб?

— Нет, — возразила я. — Мы встретимся сегодня в восемь часов вечера в ресторане «Харакири».

— Почему вы выбрали именно этот ресторан? — Голос Муньоса звучал напряженно.

— Японская кухня нынче в моде, — сказала я. — Кроме того, там есть уютный кабинет, в котором нам никто не помешает. Так вы согласны?

— Согласен, — немного помешкав, сказал управляющий.

— Отлично. Подойдите к любой официантке и попросите провести вас в «кабинет девяти Будд». Скажете, что у вас там назначена встреча.

— Я приду.

— Кстати, у вас есть мобильный телефон?

— Естественно. А что?

— Дайте мне на всякий случай его номер. Да, и еще одно. На встречу вы должны прийти совершенно один и без оружия.

— Я вообще не ношу оружия, — сказал Хосе.

Он продиктовал мне номер своего мобильного телефона, и мы расстались. Затем я позвонила Иррибаррену.

— Нас разъединили. Видимо, какие-то проблемы на линии, — сказала я.

— Это бывает. Кажется, вы что-то упоминали об автомате? — напомнил террорист.

— Я ищу покупателя на него.

— Я готов обсудить условия. Мы можем встретиться?

— Именно это я и хотел предложить. Вы можете подойти сегодня в восемь вечера в ресторан «Харакири»?

— Это новый японский ресторан? Кажется, у метро «Смоленская»? — уточнил Иррибаррен.

— Совершенно верно. Единственное условие — вы должны прийти один и без оружия.

— Мне не нужно оружие, — сказал Клаудио.

Мне показалось, что голос его звучал угрожающе.

Как и у Муньоса, я попросила у него номер мобильного телефона, объяснила, что он должен пройти в «кабинет девяти Будд», и мы попрощались.

Вернувшись домой, я, как ненормальная, принялась рыться в шкафах и комодах. Наш дом был настоящим «цилиндром фокусника», в котором вещи появлялись и исчезали словно по мановению волшебной палочки. Учитывая устойчиво выработавшуюся у нас с бывшим мужем во времена социализма тенденцию запасать вещи и продукты питания впрок «на черный день», наш дом был забит барахлом под завязку, и я не имела ни малейшего представления, где в этом хаосе могут храниться миниатюрные камеры наблюдения, «клопы», устройства для дистанционной записи разговоров на магнитофон и прочие чудеса техники.

К счастью, мне сопутствовала удача, и всего через сорок минут, перевернув все в доме вверх дном, почище второпях проводящего обыск гестапо, я обнаружила ящик с аппаратурой слежения под коробками с собачьим кормом.

Я перевела дух, засунула его под мышку, села в машину и, нарушая правила уличного движения, погнала свой «Фиат» к ресторану «Харакири». До встречи с Муньосом и Иррибарреном оставалось не так много времени, а мне еще надо было все подготовить.

На всякий случай в лучших шпионских традициях я припарковала машину в нескольких кварталах от ресторана.

Дверь мне открыла та же самая загримированная под гейшу китаянка в деревянных тэта и лазоревом кимоно.

— Здлявствуйте, — склонившись в приветственном поклоне, прощебетала она. — Зелае-те плинять писсю?

— Нет, спасибо, — сказала я. — Я зелаю видеть Хилосёку-сана.

— Плёходите, — улыбнулась китаянка. — Вы знаете долёгу.

— Я здаль вас! — обрадовался моему приходу Мао Шоу Пхай. — Хуэй Цзин Гунь звониль. Говолиль, за вас его холёсий длюг плосиль. Длюг моего длюга — мой длюг. Сейчас мы вам помогать, потом когда-нибудь вы нам помогать. Это ессь длюзба!

— Да, дружба — отличная вещь, — согласилась я. — Вот что мы должны сделать…

Без двадцати восемь все приготовления были закончены, китайский персонал ресторана получил необходимые инструкции, а я засела в подсобке с «дипломатом», в который были вмонтированы небольшие мониторы, на которые передавали изображения несколько тщательно спрятанных в укромных местах миниатюрных объективов. Там же находился диктофон, на который я могла записывать разговоры, ведущиеся в комнатах, напичканных «клопами». Я надела наушники и уставилась на экраны мониторов.

Клаудио Иррибаррен был пунктуален. Я догадалась, что это он, потому что Адела детально описала мне внешность Муньоса. Представитель «Сендеро луминосо» прибыл без двух минут восемь, и на традиционный вопрос китайско-японской гейши «Зелаете плинять писсю?» он ответил, что будет принимать пищу в «кабинете девяти Будд», где у него назначена встреча.

По виду Иррибаррен ничуть не напоминал террориста. К моему удивлению, у него оказались темно-русые волосы и округлое простодушное лицо деревенского дурачка, совершенно нетипичное для латиноамериканца. Однако тело террориста было сильным и мускулистым, и в его движениях угадывалась властность уверенного в себе человека.

Кланяясь в японском стиле и дробно постукивая тэта по паркету, официантка проводила его в кабинет.

Клаудио удобно устроился в кресле и закурил кубинскую сигару.

Хосе Муньос прибыл в 8.03 и с теми же церемонными поклонами был препровожден в «кабинет девяти Будд». Гейша распахнула перед ним дверь и, не входя внутрь, удалилась.

Увидев развалившегося в кресле Иррибар-рена, Муньос окаменел, и его лицо исказилось от гнева.

— Что ты здесь делаешь? — спросил он. Встреча с управляющим «Кайпириньей» произвела на террориста столь же неприятное впечатление.

— Аналогичный вопрос я хочу задать тебе, — резким жестом стряхнув пепел на ковер, произнес он.

— Это провокация? — поинтересовался Хосе.

— Ты меня об этом спрашиваешь? — вопросом на вопрос ответил Клаудио.

Говорят, трусы от волнения бледнеют, а люди смелые и агрессивные краснеют.

По тому, как налились кровью лица террориста и представителя Медельинского картеля, я поняла, что, если я срочно не вмешаюсь, события могут принять непредсказуемый оборот.

Я нажала кнопку звонка, и на кухне зазвенел звонок. Через несколько секунд на пороге «кабинета девяти Будд» показался Мао Шоу Пхай, одетый, как японский самурай.

— Вам плёсили пеледать запиську, — с утрированным японским поклоном сказал он и положил продолговатый белый конверт на стол между сверлящими друг друга ненавидящими взглядами противниками.

Хилосёку-сакеще раз поклонился и, пятясь как рак, удалился.

Муньос первым схватил конверт, вынул из него листок и, пробежав его глазами, швырнул на колени Иррибаррену.

— Нас обоих провели, — сказал он. Клаудио неторопливо взял листок.

— 

«К сожалению, я не смогу присутствовать на этой знаменательной встрече, — прочитал он вслух, — но мое предложение остается в силе. Давайте устроим маленький аукцион. Постарайтесь в течение получаса решить, кто из вас готов выложить за документы Захар'а большую сумму, а затем я позвоню каждому из вас по мобильному телефону и узнаю ваш ответ. Если хотите, можете сложиться и купить бумаги вместе. Неизвестный друг».

— Joder! A tomar por el culo! — выругался Муньос.

— Попрошу не употреблять при мне подобных выражений, — одернул его Иррибаррен. — Мы не на рыбном рынке!

Управляющий «Кайпириньей» недоверчиво уставился на него.

— Значит, тебе не нравится, как я выражаюсь? — угрожающе произнес он.

И без того паршивое настроение Муньоса катастрофически ухудшалось.

— Совершенно верно. Твой культурный уровень оставляет желать лучшего, — заметил Клаудио. — Своими выражениями ты позоришь Латинскую Америку.

Я с любопытством уставилась на экран. Создавалось впечатление, что еще чуть-чуть, и на губах Хосе выступит пена, как у бешеной собаки.

— Поверить не могу! — заорал он. — Ты, недобитый сандинист, предавший свои убеждения и переметнувшийся на сторону сомосовцев, осмеливаешься подобным образом отзываться о моем культурном уровне!

— В душе я всегда поддерживал режим Сомосы, — гордо заявил Иррибаррен. — Я был агентом, работающим под прикрытием в лагере сандинистов. Уж лучше бороться за правое дело и быть террористом, чем травить детей наркотиками!

— А чем, интересно, ты занимаешься сейчас? — поинтересовался Муньос. — Или ты будешь утверждать, что «Сендеро луминосо» не имеет к наркотикам никакого отношения?

Я поняла, что пора вмешаться и направить их беседу в интересующее меня русло. Я снова нажала на нужную кнопку, и звонок уведомил Мао Шоу Пхая, что ему пора вновь появиться на сцене.

Хилосёку-сан возник в дверях «кабинета девяти Будд», держа в руках поднос с двумя высокими запотевшими бокалами.

— Коктейль «Пять отвельстий сегуна», — поклонившись, сказал он. — За сеет заведения.

Клаудио Иррибаррен с удивлением посмотрел на него.

— «Пять отверстий сегуна»? — переспросил он. — Что за странное название?

Муньос недовольно фыркнул.

— Похоже, твоя любознательность не знает границ, — язвительно произнес он. — Мой пятилетний племянник целыми днями задает подобные вопросы.

— Всегда полезно расширять свой кругозор, — назидательно ответил террорист и перевел взгляд на Мао Шоу Пхая.

— Пять отвельстий сегуна — это дьва нозьдря, дьва уха и одинь лёт сегуна, — объяснил Хилосёку-сан. — Бить сегуном и так осень плиятно, а коктейль «Пять отвельстий сегуна» доставляет лядость носю, уху и лётю. Селёвек, котолий выпьеть «Пять отвельстий сегуна», слязу возлядуется до плеши.

— Возрадуется до плеши? — оторопело переспросил Муньос, непроизвольно дотрагиваясь до заметно поредевшей макушки. —На что это ты, желтомордый, намекаешь?

— Возлядуется до плеши ознасяет осень возлядуется, — широко улыбнулся Мао Шоу Пхай. — Лусский в таком слюсяе говолит: «Лядости польны польтки». Есьли вы хотите, стобы у вас били польны польтки лядости, випейте коктейль «Пять отвельстий сегуна». За сеет заведения, — немного подумав, снова на всякий случай добавил он.

— «Радости полны портки»? — недоверчиво уточнил управляющий. — Неужели русские действительно так говорят?

Хилосёку-сан радостно закивал головой.

— Сям слисял! — с готовностью подтвердил он.

— Дикий народ, — пожал плечами Иррибаррен. — «Возрадоваться до плеши» и то звучит эстетичнее. Пожалуй, я возрадуюсь до плеши. — С этими словами он взял бокал и мелкими глотками выпил его содержимое.

В подсобке я тоже «возрадовалась до плеши». Вместе с коктейлем террорист получил свою порцию «Лепестков хризантемы».

Муньос решил последовать примеру Иррибаррена и решительным жестом опрокинул в глотку «Пять отверстий сегуна».

Мао Шоу Пхай в очередной раз поклонился и, прихватив с собой поднос с пустыми бокалами, попятился к выходу.

— Сям ты жельтомольдий! — тихо, но внятно пробормотал он, закрывая за собой дверь.

«Лепестки хризантемы» должны были подействовать через несколько минут.

Я взяла трубку радиотелефона, которую заранее оставил в подсобке Хилосёку-сан, и набрала телефон Клаудио. Террорист казался мне более здравомыслящим.

— Это твой или мой? — спросил Муньос, когда раздался звонок сотового телефона.

— Кажется, мой, — сказал Иррибаррен, поднося трубку к уху.

— Это я, — воспользовавшись модификатором голоса, я снова прикинулась мужчиной. — Ну как, вы договорились о цене?

— Полчаса еще не прошло, — заметил пунктуальный террорист. — Мы пока даже не приступили к обсуждению. Сеньор Муньос пребывает в плохом настроении и не склонен к диалогу.

— В таком случае я перезвоню попозже, — сказала я. — Кстати, закажите себе что-нибудь. Рекомендую вам попробовать тушеную змею в кислом соусе.

Я повесила трубку.

— Это был он? — спросил Муньос. — Что он сказал?

— Посоветовал попробовать тушеную змею в кислом соусе, — ответил Клаудио.

— Ты что, издеваешься?

— И еще он напомнил об аукционе, — усмехнулся террорист.

Звонком я уведомила Мао Шоу Пхая, что пора нанести еще один визит в «кабинет девяти Будд».

Хилосёку-сан подал латиноамериканцам меню в кожаных корочках с золотым тиснением.

— Сто будете заказивать? — спросил он.

— У вас действительно есть тушеная змея? — поинтересовался Клаудио.

— Это только название, — оскалился в любезной улыбке Мао Шоу Пхай. — Тусёная змея — это осень вкусьное мясо клёлика, но сделанное в фольме змеи с глязьками изь клясной смолёдины.

Я усмехнулась. Леша Фурунжев под большим секретом рассказал мне, что в целях экономии китайцы отлавливали бродячих кошек и собак и подавали их мясо под видом крольчатины, утятины или даже телятины. Острые ароматные соусы настолько видоизменяли вкус мяса, что европеец ни за что бы не догадался, что на самом деле он ест.

— Ладно, принесите мне тушеную змею и подходящее к ней вино, — решив не отвлекаться на изучение непонятных японских названий, перечисленных в меню, сказал Иррибаррен.

— Мне то же самое, — махнул рукой Муньос.

Они оба расслабленно откинулись на спинки кресел. По тому, как заблестели их глаза, я поняла, что «Лепестки хризантемы» начали действовать. Скоро они начнут болтать, как два попугая на просторах Австралии.

— Ты сукин сын, — неожиданно заявил Муньос. — Ведь это ты все подстроил!

— Что ты имеешь в виду? — удивился Ир-рибаррен.

— Не считай меня идиотом, — заявил Муньос. — Ты выглядишь слишком довольным жизнью. Если бы тебя действительно беспокоила покупка оружия, ты бы вел себя совсем иначе.

— Глупости, — презрительно усмехнулся Клаудио. — В психологи ты не годишься. Я веду себя так, потому что подобное поведение естественно для меня. Даже если я не получу документацию на автомат, мир от этого не обрушится.

— Конечно, не обрушится, — злобно прищурился Хосе. — Потому что это ты забрал документы у Росарио и прикончил и его и Захара, чтобы изобретение не досталось больше никому другому.

— Кто такой Росарио? — спросил Иррибар-рен.

Такой наглости управляющий «Кайпириньи» просто не мог вынести.

— Выходит, ты не знаешь, кто такой Росарио Чавес Хуарес? — прошипел он. — И это после того, как ты собственноручно прикончил его в постели Аделы?

— А кто такая Адела? — с невинным видом поинтересовался Клаудио.

Муньос издал сдавленное рычание. Мне показалось, что он собирается броситься на Клаудио. Ему помешало появление Хилосёку-сана.

— Тусёная змея в кисьлом соусе, — сообщил Мао Шоу Пхай, ставя тарелки перед ощетинившимися противниками. — Вино «Сад зёльтого импелятоля», — добавил он, открывая бутылку и разливая напиток по рюмкам.

Хилосёку-сан предложил собеседникам понюхать пробку, но им было уже наплевать, что пить. Они хотели одного — чтобы одетый самураем официант как можно быстрее оставил их в покое.

— Вали отсюда, желтомордый, — прорычал Муньос, резким ударом выбив пробку из руки Мао Шоу Пхая.

— Сям жельтомольдий! — мстительно пробормотал Хилосёку-сан, выходя из кабинета.

Иррибаррен, наконец, решил дать выход своему раздражению.

— Не понимаю, как Медельинский картель ухитрился направить в Москву такого тупого придурка, как ты, — позабыв о хороших манерах, сказал он. — Если я, как ты говоришь, убил какого-то там Росарио в постели неизвестной мне Аделы и завладел документами, то какого черта я притащился бы сюда, чтобы трескать тушеного кролика, замаскированного под змею, и слушать твои оскорбления? Я занимаюсь серьезным бизнесом, и мое время стоит очень дорого. Кроме того, моя организация до сих пор не вступала в конфронтацию с Медельинским картелем, а я не ребенок, который устраивает розыгрыши только для того, чтобы позабавиться. Подумай хоть минутку головой, если она у тебя действительно есть. Чего ради я без всякого разумного повода стану нарываться на неприятности?

— Так ты хочешь сказать, что не знаешь Росарио Чавеса Хуареса и что ты не причастен к его смерти? — недоверчиво спросил Хосе. — И у тебя нет документации на автомат?

— А зачем, по-твоему, я пришел сюда? — язвительно поинтересовался террорист. — По идее, сейчас мы должны с тобой выяснять, кто из нас готов выложить большую сумму за интересующие нас документы.

На лице Муньоса отразилась усиленная работа мысли.

— А ты знаешь, кто пригласил нас сюда? — спросил он.

— Понятия не имею, — пожал плечами Клаудио. — Голос был искажен так, словно человек, который мне звонил, использовал модификатор голоса. Одно могу сказать — этот человек говорил по-русски чисто, без акцента.

Я закусила губу. Все мои предположения оказались неверны. Я-то рассчитывала на то, что, столкнув двух преступников вдвоем и заставив их принять развязывающий языки состав, я смогу узнать, кто убийца. Но не тут-то было. Создавалось впечатление, что ни Муньос, ни Иррибаррен не были причастны к смерти Захара и Чайо и, похоже, пропавших документов у них тоже не было. Теперь я не знала, что делать дальше.

Управляющий «Кайпириньи» снова задумался. Иррибаррен тоже молчал, размышляя.

— У меня есть к тебе предложение, — Хосе первым прервал паузу.

— Какое?

— Похоже, кому-то захотелось посмеяться над нами, — сказал Муньос. — Этот кто-то убил Захара и Росарио и завладел документами. Я предлагаю объединиться и отыскать сукина сына. Пусть он получит по заслугам.

— А как быть с документами? — поинтересовался Клаудио. — Если мы сообща найдем их, кому они достанутся?

— Сначала их надо найти, — пожал плечами Хосе. — А потом мы решим, как поступить. Например, мы можем разыграть их в карты. Ну как тебе мое предложение?

— Договорились, — сказал Иррибаррен. Террорист и представитель Медельинского картеля скрепили свой союз рукопожатием.

Я в подсобке чуть не заплакала от огорчения. Идея столкнуть лбами эту преступную парочку и посмотреть, что из этого выйдет, казалась такой гениальной, я затратила столько усилий — и чего в результате добилась? Если они не врут, то никто из них не причастен к убийствам, а вместо того, чтобы вцепиться друг другу в глотку и порадовать меня хорошим скандалом, Хосе и Иррибаррен заключили союз, чтобы отыскать и покарать меня. Слава богу, они пока считают меня мужчиной.

Поглощенная своими мрачными мыслями, я перестала следить за мониторами и слушать переговоры, ведущиеся в «кабинете девяти Будд». Муньос и Иррибаррен говорили по-испански, и, отвлекшись, я перестала вникать в суть их беседы.

— La mafia japonesa… — неожиданно ухватила я обрывок фразы.

— При чем тут японская мафия? — удивилась я и с интересом воззрилась на мониторы.

— В России нет японской мафии, — возразил Иррибаррен. — Китайская мафия действительно существует, но сфера ее интересов распространяется в основном на китайскую диаспору.

— Якудза[11] уже проникла во все развитые страны, — зловещим шепотом произнес Муньос, наклонившись к собеседнику. — Зуб даю, что этот ресторан принадлежит якудза. Именно здесь я встречался с Захаром. Наверняка негодяи меня подслушали, потом подослали Росарио Чавеса Хуареса похитить документы, за которые я отстегнул четверть миллиона долларов, а затем прикончили всех свидетелей.

Я поняла, что «Лепестки хризантемы» наконец начали действовать в полную силу. И хотя Муньос нес совершенную чепуху, я с интересом прильнула к экрану, ожидая, как будут разворачиваться события.

— А ты уверен, что это японцы? — озаренный неожиданной идеей, спросил Клаудио.

— А что, «харакири», по-твоему, монгольское слово? — усмехнулся Хосе.

— В том-то и дело, что японское, — глубокомысленно поднял вверх указательный палец террорист. — Ты только вслушайся, как оно звучит: хар-ра-кир-ри!

— Ну харакири и харакири, — не понял управляющий «Кайпириньей». — Нормально звучит.

— Не быть тебе во главе Медельинского картеля, — усмехнулся Клаудио. — Наблюдательности не хватает. Ты только вспомни: «Зе-лаете плинять писсю?», «Вино „Сад зёльтого импелятоля“! Сечешь?

— А что странного в том, что японцы говорят с акцентом? — пожал плечами Хосе. — Я вот тоже с акцентом говорю.

— Удивляешь ты меня, — укоризненно покачал головой Иррибаррен. — Странно не то, что официанты здесь говорят с акцентом, а то, что они не произносят букву «р», хотя любой нормальный японец говорит «харакири», а не «хялякили».

— А может, они тут все картавые? — предположил Муньос.

— Сейчас мы это проверим.

Нехорошо усмехнувшись, террорист нажал кнопку вызова официанта.

— Сто зелаете? — с поклоном заходя в кабинет, услужливо спросил Мао Шоу Пхай.

— Ак су шинбун дез ка? — произнес какую-то непонятную фразу Иррибаррен.

Хилосёку-сан снова поклонился, и его улыбка стала еще шире.

— Ак су шинбун дез ка? — настаивал террорист. — АК СУ ШИНБУН ДЕЗ КА?!!

— Сто зелаете? — с легким недоумением переспросил Мао Шоу Пхай. — Моя не осень холёсё говолить по-лусски.

— А по-японьськи твоя говолить? — заорал Иррибаррен. — Я с тобой, самурай ты наш шаолиньский, на чистом японском языке разговариваю!

Хилосёку-сан слегка побледнел.

— Вы, навельно, тлядиционный японьский язык говолите, — нашелся он. — А моя с севеля. Аболиген я.

— Ах, ты, оказывается, абориген, — прищурился Клаудио. — Кстати, как называются японские аборигены?

— Мой налод называет себя «мясиуси», — снова выкрутился Мао Шоу Пхай. — А как нас называют плотивние японсы, я не знаю.

— Японские аборигены на своем собственном языке называются «айны», а никакие не «мясиуси» и не «мицубиси», — заявил Иррибаррен. — Ну ничего, сейчас мы с тобой побеседуем о Японии.

— Так это ты по-японски с ним говорил? — восхитился Муньос. — И что же ты у него спросил?

— Я спросил, где я могу купить газету, — объяснил по-испански Клаудио.

— Ты что, говоришь по-японски? Иррибаррен усмехнулся.

— У моей организации однажды возникла идея послать меня по делам в Токио, — сказал он. — Я даже нанял преподавателя японского языка, а затем в течение двух часов я учил эту чертову фразу про газету. В конце концов я не выдержал и вышвырнул преподавателя за дверь, а в Токио поехал другой представитель. Вот уж не думал, что японский язык мне когда-нибудь понадобится. Этот официант точно не японец. Сейчас в Москву проникло уже два миллиона китайцев, причем большинство из них находятся здесь незаконно. Наверняка это один из них. Уверен, что ресторан принадлежит китайской мафии. Хорошо, хоть якудза пока до Москвы не добралась.

— Тогда все понятно, — многозначительно кивнул головой Хосе. — Проклятые желтомордые наводнили город и теперь занимаются тем, что режут латиноамериканцев и воруют у меня документы, стоящие миллионы долларов. Ну ничего, сейчас я с ними разберусь.

Хилосёку-сан с нарастающим беспокойством вслушивался в непонятную ему испанскую речь.

Я тоже начала беспокоиться. События принимали непредсказуемый оборот.

Муньос и Иррибаррен повернулись к Мао Шоу Пхаю. Выражения их лиц не сулили лжеяпонцу ничего хорошего.

— Зелаете ессё вина? — без особой надежды спросил Хилосёку-сан. — Или ессё польцию тусёной змеи?

— Я желаю твои тушеные яйца, а также твою жареную желтую задницу с томатной подливкой и артишоками, — перешел на русский управляющий «Кайпириньей».

Террорист поморщился. Хотя под влиянием «Лепестков хризантемы» его безукоризненные манеры стали несколько более вольными, вульгарные выражения представителя Медельинского картеля коробили его.

— Плёсьтите, — сказал Мао Шоу Пхай. — В насем лестоляне не подають тусёную яйса и задницу.

Терпение Муньоса окончательно истощилось. Подскочив к Хилосёку-сану, он схватил его за отвороты самурайского кимоно и, несколько раз встряхнув, поднял в воздух.

— Ты у меня сейчас враз по-японски заговоришь, триадник[12] желтомордый, — заревел он. — А ну, колись, кто приказал тебе следить за мной? Где мои документы? Кто убил Росарио Чавеса Хуареса?

— Сям желтомольдий, — обиделся Хилосёку-сан. — Или вас, индейцев, зовут клясномольдий? Моя коза меньсе зёльтый, чем твоя коза.

Иррибаррен с трудом подавил желание расхохотаться.

— Какая коза? Что ты несешь? — озверел Хосе.

Русско-китайский язык давался ему не слишком хорошо.

— Он имеет в виду кожу, — пояснил Клау-дио. — Ты назвал его желтомордым, а он не остался в долгу и сказал, что ты красномордый и что твоя кожа желтее, чем у него.

— Это загар! — прошипел управляющий. — Великолепный средиземноморский загар! Я потомок испанских конкистадоров! Во мне нет индейской крови!

— Объясни это ему, а не мне, — пожал плечами Иррибаррен. — С его точки зрения я тоже — красномордый.

Муньос яростно потряс головой.

— Мы что, собираемся обсуждать расовые вопросы или наконец займемся делом? — рявкнул он. — Нам нужно выяснить, где бумаги.

— Ну так допроси его, — предложил террорист.

Хосе еще раз как следует встряхнул официанта.

— Будешь говорить? — угрожающе скрипнул зубами он.

— С клясномольдими не лязговаливаю, — гордо вскинув голову, заявил Мао Шоу Пхай.

На сей раз Муньос понял его без дополнительных пояснений.

Сдавленно зарычав от ярости, он отшвырнул Хилосёку-сана к стене и размахнулся изо всех сил, собираясь нанести ему сокрушительный удар в челюсть.

Маленький китайский самурай резко присел, и в момент, когда кулак управляющего «Кайпириньей» врезался в стену над его головой, локтем заехал Муньосу в пах.

Наблюдающий за этим Иррибаррен страдальчески скривился. Я тоже посочувствовала Хосе. Но, видимо, Медельинский картель тщательно следил за подбором кадров. Муньос выдержал удар со стоицизмом профессионального бойца. Издав короткий стон, он резко подпрыгнул на пятках, чтобы снять болевой спазм, и, как тигр, бросился на Мао Шоу Пхая.

— Ага, Капоэйра, — с удовлетворением произнес Клаудио. — Жаль, что тут не с кем заключить пари. Я бы поставил на китайца.

Затаив дыхание, я наблюдала за распалившимися бойцами. Оба были великолепно технически подготовлены. Стиль бразильских негров против китайского кунг-фу — кто победит?

Блестяще выполнив заднюю подножку, китаец обрушил Муньоса на столик, где на тарелках скучала почти не тронутая латиноамериканцами тушеная змея в кислом соусе. Сломавшийся под весом управляющего столик сработал, как катапульта. Содержимое одной из тарелок подобно артиллерийскому снаряду врезалось в лицо Иррибаррена. Розовато-бурый кислый соус потек вниз по безукоризненно отглаженному снежно-белому костюму.

В этот момент в дверях «кабинета девяти Будд» появилась гейша-официантка в лазоревом кимоно. Издав серию тревожно-пронзительных воплей, которые я, не зная китайского языка, интуитивно расшифровала, как призыв: «наших бьют», девушка с боевым кличем «киай» взмыла в воздух, целясь ногой в деревянном тэта в левый висок Клаудио.

Террорист легким движением отклонился в сторону, ловко перехватив обеими руками щиколотку девушки, и резким рывком вздернул руки вверх. Тело китайской гейши, весящей, по крайней мере, в три раза меньше накачанного Иррибаррена, качнулось, подобно маятнику, и, ударившись головой о стену, гейша обмякла.

В этот момент в кабинет один за другим начали вваливаться китайцы в традиционных японских нарядах и в поварских колпаках. Среди них были смуглые коренастые крепыши и изящные хрупкие девушки. Китайцы издавали воинственные кличи и резво размахивали натренированными конечностями.

В образовавшемся столпотворении мне стало трудно различать на мониторе очертания Клаудио и Хосе. Я всерьез задумалась о том, чтобы вызвать милицию, и тут в «кабинет девяти Будд» ввалилась латиноамериканская группа поддержки.

В первый момент я задумалась, откуда тут взялись латиносы, а потом сообразила, что вряд ли такие опытные люди, как Муньос и Иррибаррен, отправились бы на свидание с незнакомым сомнительным типом без группы поддержки. Вероятно, они имели при себе спрятанные под одеждой микрофоны, и, когда ситуация накалилась, телохранители пришли им на помощь.

Пришло время сматывать удочки. Если кто-то из латиносов случайно обнаружит меня в подсобке со всей этой шпионской амуницией, мне явно не поздоровится. Я отключила мониторы, быстро побросала все оборудование в ящик и через заднюю дверь осторожно выбралась на улицу.

Я оглянулась по сторонам. Маленький переулок был безлюден. Видимо, все латиноамериканцы, наблюдавшие за рестораном, помчались вызволять своих шефов. Я с облегчением вздохнула и направилась к своей машине.

Я пристроила ящик с аппаратурой слежения на заднее сиденье и уже вставляла ключ в замок зажигания, когда кто-то постучал по боковому стеклу «Фиата». Луис с обаятельной улыбкой склонился к окошку.

— Надеюсь, ты позволишь составить тебе компанию? — произнес он.

— Что ты здесь делаешь? — спросила я.

В моем голосе не чувствовалось особой радости.

— Я хотел задать тебе тот же самый вопрос, — заметил он и, обойдя вокруг машины, открыл дверцу и сел рядом со мной. — Я же просил тебя оставить в покое Муньоса и Иррибаррена, — укоризненно добавил он. — Зачем ты таскаешься за ними, как хвост за собакой?

— Я уже взрослая, — сказала я. — И имею право делать все, что хочу, так что ты не можешь указывать мне, что должна я делать, а что нет. Кроме того, я организовала все таким образом, что риск был полностью исключен, и мне удалось получить очень любопытную информацию.

— Какую? — заинтересованно спросил Луис. — И что еще ты организовала?

Я торжествующе рассмеялась.

— Ну уж нет. Дважды я не повторяю одну и ту же ошибку, — сказала я. — Один раз тебе удалось вытянуть из меня информацию. Ты использовал меня, как используют памперсы, а потом выбросил за ненадобностью.

— Ты сравниваешь себя с памперсами? — изумился колумбиец. — Ты что, действительно считаешь, что я тебя использовал и выбросил?

— Мне просто нравится это выражение, — пояснила я.

Мне не хотелось, чтобы Луис считал меня чересчур ненормальной.

— У меня есть один знакомый испанец, который утверждает, что у него комплекс «Клинекса» [13]. Он говорит, что женщины используют его в качестве объекта сексуальных домогательств, а воспользовавшись, выбрасывают его, как выбрасывают «Клинекс». Мне показалось, что «памперс» звучит в данном случае более драматично, чем «Клинекс».

— Интересные у тебя друзья, — заметил колумбиец. — Твой друг что, жиголо?

— Нет, он преподаватель физики, — ответила я, радуясь, что разговор отклонился от нежелательной для меня темы. — Но ему нравится петь танго.

— Тогда понятно, — кивнул головой Луис. — Тангеро обычно все со сдвигом.

— Ты на машине? — поинтересовалась я.

— А ты хочешь поскорее избавиться от меня? — задал встречный вопрос Луис.

— Это зависит от тебя, — ответила я.

— И что же я должен сделать, чтобы вернуть твое расположение?

— Рассказать мне все, что ты знаешь, и пообещать мне, что и впредь будешь рассказывать все, а также разрешишь мне заниматься расследованием вместе с тобой, — решительно заявила я.

— Вам больше не придется заниматься расследованием ни вместе, ни по отдельности, — послышался насмешливый голос с латиноамериканским акцентом. — Не двигаться. Руки держать на коленях, чтобы я их видел.

Я повернула голову и увидела у приоткрытого бокового окошка зловещего вида мужчину с пистолетом, нацеленным прямо на меня.

— По-моему, кто-то здесь только что утверждал, что организовал все таким образом, что риск был полностью исключен, — заметил Луис. — Теперь ты понимаешь, что я был прав?

— Это твоя вина! — огрызнулась я. — Уверена, что это ты притащил его за собой на хвосте.

— Заткнитесь и делайте то, что я говорю, — сказал латинос.

— Но я хочу знать, — настаивала я. — Для меня это принципиальный вопрос. За кем вы следили — за мной или за ним?

— Я же велел тебе заткнуться, — напомнил он. — Или ты хочешь схлопотать пулю?

— Полегче, Уго, — заметил Луис. — Не в твоих интересах устраивать здесь стрельбу.

— Все равно ее никто не услышит, — усмехнулся Уго. — У этого пистолета встроенный глушитель.

— То-то у него такая странная форма, — кивнула головой я. — Что это за модель?

— Не твое дело, — грубо сказал латиноамериканец. — Разблокируй заднюю дверь. Я собираюсь присоединиться к вам.

Я сделала то, что он просил.

— Не пристегивайте ремни. Только накиньте их на себя, как будто они пристегнуты, — приказал Уго. — Хорошо. А теперь трогайся с места и осторожно, не нарушая правил уличного движения поезжай в «Каса де брухос».

— Можете меня убить прямо сейчас, но я не тронусь с места, пока вы не скажете, за кем вы следили — за Луисом или за мной, — упрямо сказала я.

— Ненавижу баб. До чего упрямые твари. Даже пистолетом их не проймешь, — покачал головой Уго. — За ним я следил, не за тобой! Успокоилась? А теперь поезжай, наконец, а то я отстрелю твоему приятелю ухо.

Я послушно тронулась с места.

— Он и впрямь заслуживает того, чтобы ему ухо отстрелили, — ворчливо заметила я. — От мужиков вообще одни только неприятности. Тоже мне, конспиратор чертов! «Хвоста» за собой привел.

— Ну извини, — сказал Луис. — Я же не хотел, чтобы ты в это впутывалась.

— Вы можете, наконец, заткнуться? — рявкнул Уго. — У вас еще будет время выяснить отношения.

— Уже заткнулась, — сказала я. — Только один вопрос. Почему вы заставили нас только накинуть ремни безопасности, но не пристегиваться?

— Накинуть ремни нужно было, чтобы милиция не цеплялась, — тяжело вздохнув, объяснил подручный Муньоса. — А не пристегиваетесь вы на тот случай, если дамочке придет в голову дурацкая идея резко затормозить или врезаться во что-нибудь, ожидая, что я отключусь или выроню оружие. Кстати, о дурацких идеях. Даже не думайте привлекать внимание милиции или, если нас, не дай бог, остановят, просить о помощи. Вы добьетесь только того, что я укокошу и вас, и милиционеров. А теперь сосредоточься на дороге и молчи. Больше я вас предупреждать не буду. Еще одно слово — и я отстрелю уши обоим. Патронов у меня много.

Всю дорогу до «Каса де брухос» я благоразумно молчала, хотя это стоило мне больших усилий. Я гадала, почему Уго следил за Луисом, зачем мы едем в дом гаитянского дипломата Васи и почему Луис сидит на своем месте, как пай-мальчик, не делая ни малейшей попытки обезоружить противника или вообще что-то предпринять. Я даже начала разочаровываться в колумбийце. На его месте любой мало-мальски приличный герой американского боевика давным-давно совершил бы что-либо героическое, чтобы спасти наши жизни. А этот сидит себе, как кукла Барби в игрушечном кресле, и в ус не дует. В конце пути я окончательно впала в пессимизм и решила, что Уго с Луисом сообщники и все их действия направлены исключительно против меня.

Охранник пропустил нашу машину к дому Басилио без малейших вопросов. Уго велел припарковаться в глубине сада. Он вышел первым, а затем велел нам вылезти из машины. Держа нас под прицелом, он приказал идти по дорожке вокруг дома. То, что Уго держался от нас на расстоянии примерно пяти шагов, вселяло надежду, что Луис все-таки не был в сговоре с ним. Со мной Уго не стал бы предпринимать таких мер предосторожности. Видимо, он знал, что имеет дело с профессионалом.

Наконец мы дошли до каменной лестницы, ведущей вниз.

— Откройте дверь и войдите в подвал, — велел он. — Встаньте лицом к стене.

Мы услышали, как захлопнулась железная дверь. Затем послышался скрип задвигаемого засова и удаляющиеся прочь шаги.

— Черт! Как здесь темно, холодно и сыро, — сказала я.

— Ничего, через несколько минут глаза привыкнут к темноте, — подбодрил меня Луис.

— К холоду и сырости я тоже привыкну через несколько минут? — язвительно спросила я. — Ай да суперсыщик! Убийцу на хвосте притащил.

Настроение у меня было хуже некуда. Все шло так хорошо. Я выяснила, что ни Муньос, ни Иррибаррен не были причастны к убийствам — и на тебе! — вместо того, чтобы продолжать расследование, я оказалась запертой в совершенно не приспособленном для жизни подвале вместе с незадачливым колумбийским полицейским.

Бледные лучи света проникали в подвал через крошечное вентиляционное окошко размером примерно двадцать на двадцать сантиметров. Я заглянула в него, но, кроме земли и травы, и без того плохо различимых в наступивших сумерках, ничего не было видно.

Луис подошел к двери и несколько раз толкнул ее плечом, но дверь даже не шелохнулась.

— Лучше пророй подземный ход, — посоветовала я. — Дверь-то из железа. Ее взрывать надо.

— Как ты думаешь, почему Уго привез нас сюда? — спросил Луис. — Басилио Гандасеги не связан с Медельинским картелем. Уго работает на Муньоса. Но если бы он хотел отвезти нас к Муньосу, он не стал бы прятать нас в «Каса де брухос».

— А этот дипломат Вася никакими темными делишками не занимается? — поинтересовалась я.

— О нем мне почти ничего не известно, — пожал плечами колумбиец. — Меня интересует только деятельность Медельинского картеля.

Я присела на корточки у стены. На землю садиться не хотела, боясь простудиться. Луис примостился рядом.

— Ты очень сердишься на меня? — спросил он.

— Не очень, но достаточно. Теперь ты не отделаешься розами и конфетами.

— Ничего, я что-нибудь придумаю, — улыбнулся он.

— Тише! — прошептала я. — Слышишь?

— Луиза, Луиза! — послышался тоскующий голос. — Где ты, Луиза? Луиза, Луиза…

Я прильнула к вентиляционному отверстию, но ничего не увидела. Окошко было расположено на уровне земли, и обзор был крайне ограничен.

— Как ты думаешь, кто эта Луиза? — спросила я.

— Скорее всего кошка или собака, — ответил колумбиец. — С такими интонациями обычно зовут животных.

— А может быть, это несчастный безумец, потерявший возлюбленную, — предположила я. — Теперь по ночам он бродит по Змиевке, призывая ее в тщетной надежде.

— Тебе надо не детективы, а любовные романы писать, — заметил Луис. — Кроме того, этот человек произносит имя «Луиза» на испанский манер. Значит, это кто-то из обслуги или гость «Каса де брухос».

— Я была здесь несколько раз, но не видела ни собак, ни кошек, — заметила я. — На мебели и коврах в доме не было шерсти. Так что вряд ли это домашнее животное.

Луис поднялся, заглянул в окошко, тоже ничего не увидел и снова сел на землю.

— Может, позвать этого человека на помощь? — предложила я.

— Сначала надо выяснить, кто это, — сказал колумбиец. — Если нас спрятали в этом доме, значит, это надежное место. Вряд ли кто-либо из здешних обитателей поможет нам.

— Как ты думаешь, нас убьют? — поежившись, спросила я.

— Я постараюсь этого не допустить, — ответил колумбиец.

— У тебя что, есть план? — без особой надежды поинтересовалась я.

— Пока нет, но будет, — уверенно сказал Луис.

— Обними меня, — предложила я. — Мне холодно и страшно.

Луис наклонился ко мне. Его рука нежно коснулась моих волос. На меня вновь накатило романтическое настроение. Еще несколько дней тому назад я беззаботно гуляла с собакой по лесу, не подозревая, что скоро окажусь втянутой в дела колумбийской мафии и никарагуанских террористов. Мне показалось, что происходящее со мной, — это всего лишь захватывающий приключенческий боевик. Я заперта в подвале с красивым и мужественным колумбийским полицейским Нам угрожает смерть от рук злодеев, а тут еще вдали бродит странный псих, тоскливо и безнадежно призывая некую Луизу…

Есть теория, что ощущение опасности или неотвратимой смерти резко усиливает сексуальное влечение. Это глубинный природный инстинкт. Как только особи какого-то вида млекопитающих начинают в больших количествах погибать из-за болезней, недостатка корма или природных катаклизмов, как у них тут же повышается рождаемость, чтобы компенсировать потери.

Я поняла, что если нас действительно убьют, то последнее, что я хочу сделать в своей жизни, — это вновь испытать несказанное наслаждение в объятиях Луиса.

Я импульсивно бросилась к нему на шею, и вдруг он забился в конвульсиях и, резко оттолкнув меня в сторону, с криком покатился по полу.

— Ты совсем спятил? — вскакивая на ноги, возмущенно спросила я. — Ты что, даже поцеловаться спокойно не можешь? Хотя бы веди себя прилично!

— О господи! — простонал Луис. — Оно набросилось на меня! Оно схватило щупальцами мое лицо!

— Это я на тебя набросилась, — с достоинством произнесла я. — Только у меня пока еще нет щупалец.

— Нет! Не двигайся! Оно здесь! Оно может напасть на тебя в любую минуту! — с параноидальной настойчивостью повторял Луис.

— Ты случайно не страдаешь клаустрофобией? — поинтересовалась я. — Для полицейского ты ведешь себя не совсем нормально, хотя у вас в Колумбии все слегка сдвинутые по фазе. Кто тут еще может на меня напасть? Кровожадная полевая мышь или мутировавший после чернобыльской катастрофы гиганский земляной червь?

— Нет, ты не понимаешь! — в отчаянии пробормотал Луис. — Оно схватило меня щупальцами! Оно было похоже на этого небольшого летающего осьминога из фильма «Инопланетный охотник».

— Я не верю в инопланетян, — решительно сказала я. — И в летающих инопланетных осьминогов тоже не верю.

— Я тоже не верю, — простонал Луис. — Но тем не менее оно меня схватило! Если бы только у нас был фонарик!

— Так у меня есть фонарик! — спохватилась я. — У меня в кармане есть такое двойное зеркальце с подсветкой в форме пудреницы. Как только оно открывается, внутри зажигается лампочка. Китайцы делают. Очень полезная вещь.

Я полезла в карман и, достав коробочку с зеркальцами, раскрыла ее. Свет фонарика был тусклым, и мне приходилось опускать его низко к земле, чтобы хоть что-то разглядеть. Вдруг в тусклом пятне света что-то шевельнулось. Я наклонилась пониже и рассмеялась. На полу неторопливо переставлял длинные членистые лапы паук-птицеед.

— А вот и наш инопланетянин, — сказала я.

К моему удивлению, колумбиец, содрогнувшись от отвращения, отскочил в дальний угол подвала.

— Что с тобой, безупречный мужчина моей мечты? — спросила я. — Это же самый обычный паук, только большой.

— Тебе легко насмехаться, — обиженно произнес Луис. — А у меня с детства арахнофобия. Ничего не могу с собой поделать!

— Луиза, Луиза, — снова послышался тоскливый призыв. — Луиза, Луиза, Луиза…

— Луиза здесь! С ней все в порядке! — закричала я, припав к окошечку. — Эусебио, иди сюда! Это я, Ирина!

— Ирина! Где ты? Луиза с тобой? — откликнулся Чепо.

— Я здесь, в подвале! Подойди к вентиляционному отверстию! — крикнула я. — Я посвечу тебе!

Я высунула через окошко руку со светящимся зеркальцем и поводила лучом туда-сюда.

— Иду! — сказал Эусебио. — Поаккуратней с Луизой. Я ее вывел погулять на травку, на мгновение отвлекся, а ее и след простыл. Уже три часа ее разыскиваю! У нее лапки очень тоненькие. Смотри не сломай!

Я увидела приближающиеся к отверстию ноги. Чепо-Эусебио встал на четвереньки и, повернув голову набок, заглянул в окошко.

— Что ты тут делаешь? — удивленно спросил он.

— Нас похитили и заперли здесь! — объяснила я.

— Нас?

— Ну да. Меня и моего друга.

— Кто вас похитил?

— Один тип из колумбийской мафии. Уго Варела. Он хочет убить нас.

— Уго Варела? — удивился Эусебио. — Я его знаю. Вроде нормальный парень. От импотенции у меня лечился. Я представления не имел, что он из колумбийской мафии и вдобавок похищает людей. А почему, интересно, он привез вас в дом дона Басилио и чего ради ему вас убивать?

— Откуда я знаю! Мы ничего такого не сделали. Может, твой дон Басилио тоже темными делишками занимается!

— Вот этого не надо! — обиделся Чепо. — Сеньор Гандасеги дипломат и кристально честный человек. Единственное его увлечение — это афро-антильская магия, и я очень благодарен ему за то, что он предоставляет мне место для лечения и посылает ко мне клиентов.

— Ну да, и получает за это очень щедрые комиссионные, — скептически заметила я.

— Это наше дело! — сказал Эусебио. — Дай мне, пожалуйста, Луизу.

— У тебя есть какая-нибудь банка? — спросила я. — Мне не хочется брать ее руками.

— Есть. Там даже свежая травка для нее постелена, — ответил эквадорец, протягивая мне стеклянную банку.

— Подожди минутку, — сказала я.

Луиза почти не сдвинулась с места. Ее угольно-черные щетинки блестели, как лакированные. В тусклом свете фонарика она казалась чудовищем из фантастического фильма.

Я поднесла к ней банку и зеркальцем аккуратно подтолкнула паучиху внутрь.

— Все, поймала! — сообщила я.

— Давай ее сюда!

— Ну уж нет, — усмехнулась я. — Сначала открой замок и выпусти нас отсюда.

— Но я не могу, — возразил Чепо. — Если вас заперли здесь по приказу дона Басилио, я не могу идти против его воли.

— А может быть, дон Басилио даже не знает, что мы здесь, и будет только рад, если ты нас выпустишь. — предположила я.

— Дай мне Луизу, я схожу и спрошу у него, выпустить вас или нет, — сказал Эусебио.

— Если ты сию же секунду не откроешь засов, я раздавлю твою Луизу, как тухлый мухомор, — угрожающе сказала я.

— Нет, ты что! — испугался эквадорец. — Ты не сможешь так поступить!

— Еще как смогу, — заверила его я. — Речь идет о моей жизни. Считаю до пяти. Если ты на счет «пять» не откроешь дверь, можешь попрощаться со своей паучихой.

— Ты используешь Луизу, как заложницу! — возмущенно воскликнул Чепо. — Это противоречит всем нормам морали и общечеловеческим ценностям.

— А мне плевать, — бездушно сказала я. — За взятие в заложники паука-птицееда даже уголовная статья не положена. Итак, я считаю. Раз, два, три…

— Подожди, подожди! — взмолился Эусебио. — Уже открываю!

— Так-то лучше, — пробормотала я. Дверь подвала со скрипом отворилась, и на пороге возник эквадорец.

— Скорее дай мне Луизу! — попросил он.

Я отскочила назад и подняла банку с пауком вверх.

— Не подходи! — предупредила я. — Если приблизишься, я разобью банку о стену, и Луиза погибнет.

— Так нечестно, — обиделся Чепо. — Я же сделал то, что ты просила!

— Просто я не хочу, чтобы ты прямиком помчался к дону Басилио докладывать о том, что мы сбежали, — объяснила я.

— У меня есть неплохая идея по этому поводу, — вмешался Луис.

Он схватил Эусебио за кисть и болевым приемом завернул ему руку за спину.

— Мы на некоторое время запрем его тут, чтобы он на нас не настучал, — объяснил колумбиец.

— Да вы что? — возмутился Чепо. — Вы сами хуже мафии!

— Выходи из подвала, — велел мне Луис.

— Вы хоть Луизу мне оставьте, изверги, — взмолился эквадорец.

— Будешь вести себя хорошо — получишь свою паучиху в целости и сохранности, — пообещала я. — Не вздумай кричать и звать на помощь. Я не хочу, чтобы наше исчезновение обнаружили слишком быстро.

— Если с ней что-либо случится, вы ответите за это, — закричал Эусебио.

Колумбиец оттолкнул его к стене, выскочил из подвала, захлопнул дверь и запер ее на засов.

— Так, — деловито сказал он, — сейчас я помогу тебе незаметно перебраться через ограду, ты доберешься до шоссе, поймаешь попутку и отправишься ночевать к кому-нибудь из своих подруг. Домой не возвращайся ни в коем случае. Позвонишь мне домой и оставишь на автоответчике номер телефона, по которому я смогу тебя найти. Причем не говори свой настоящий номер, чтобы тебя не смогли вычислить. Допустим, первая цифра номера семь. Отнимешь от десяти семь и получишь три. Все цифры номера, который ты наговоришь на автоответчик, зашифруй таким же образом.

— А ты что будешь делать? — поинтересовалась я.

— Я проберусь в дом и попытаюсь разузнать, что замышляют Варела и Гандасеги, — ответил Луис.

— Размечтался! — усмехнулась я. — Если кто-то из нас и должен работать в полиции, так это я. Нас взяли, потому что следили за тобой. Паука поймала я, пока ты трясся от ужаса и нес всякую чушь про инопланетных осьминогов. Чепо тоже шантажировала я, и благодаря этому мы выбрались из подвала. Так кто кого должен защищать? Я не могу допустить, чтобы без меня ты снова влип в неприятности.

— Послушай… — начал было колумбиец.

— Знаю! — прервала его я. — В Латинской Америке женщина не спорит с мужчиной. Но в данный момент мы находимся на территории России, так что лучше ты не спорь со мной. Мы теряем драгоценное время.

— Ладно, — сдался Луис. — Делай, что хочешь, но если что случится — пеняй на себя.

— Подожди! — сказала я. — У меня есть идея.

Я подошла к вентиляционному окошку и позвала Эусебио.

— Чего тебе еще надо? — обиженно откликнулся он.

— У тебя был мобильный телефон, — сказала я. — Где он?

— У меня в кармане, — ответил эквадорец. — А что?

— Дай мне его!

— Еще чего! — возмутился он. — У него одна минута полдоллара стрит!

— Мне нужно всего две минуты, — сказала я. — Я потом заплачу.

— Не дам, — упрямо сказал Чепо.

— Не дашь — оторву Луизе хелицеры, — кровожадно пообещала я.

— О господи! Да подавись ты этим телефоном, — простонал Эусебио, просовывая трубку через окошко. — Совсем люди совесть потеряли! Что творится с этим миром?

— Отдыхай! Скоро тебя выпустят, — сказала я. — Извини, что так получилось. Сам понимаешь — чрезвычайные обстоятельства.

— Да идите вы в задницу со своими чрезвычайными обстоятельствами, — буркнул эквадорец и отошел от окошка.

— Что ты задумала? — спросил Луис, пробираясь в глубь сада.

— Мне нужно кое-кому позвонить, — объяснила я.

— Кому?

— Сейчас узнаешь! — ответила я, набирая номер Муньоса.

К счастью, модификатор голоса лежал у меня в кармане. Отправляясь «надело», я, следуя советам моего третьего, бывшего мужа, предусмотрительно надела короткий жилет с множеством карманов, в которых были рассованы всякие полезные вещи, в том числе зажигалка, складной нож и несколько шурикенов.

— Сеньор Муньос? — спросила я. — С вами все в порядке?

Управляющий «Кайпириньей» разразился длинной и очень нецензурной тирадой на испанском языке.

«Хорошо, что Иррибаррен этого не слышит», — подумала я.

— У меня есть для вас очень важная информация, — сказала я, когда он выдохся и затих.

— Что еще за информация? — грубо спросил представитель Медельинского картеля.

— Уго Варела обманывает вас, — сказала я. — Он работает еще и на Басилио Гандасеги. Варела пытается продать ему изобретение Захара.

— Что за чушь! — возмутился Хосе. — Басилио никогда не посмеет переходить мне дорогу. И Уго мне предан.

— В данный момент Варела обсуждает с Гандасеги план действий. Один из них и убил Захара и Росарио. Кстати, Уго вернул вам деньги, которые Захар положил в камеру хранения?

— Нет, — растерянно пробормотал Муньос. — Он сказал, что милиция обнаружила номер камеры хранения в записной книжке Захара и забрала деньги.

— Чушь собачья! — засмеялась я. — И вы купились на эту туфту? А сейчас Уго получит от Басилио еще полмиллиона долларов. Неплохо, а?

— Кто ты такой? — прорычал управляющий. — Откуда тебе все это известно?

— Приезжайте в «Каса де брухос», — сказала я и отключила мобильник.

Примерно такой же разговор состоялся у меня с Клаудио Иррибарреном, с той разницей, что террорист не употреблял грубых выражений. Я объяснила ему, что Варела и Гандасеги наложили лапу на интересующие его документы и, кроме того, один из них убил Росарио и Захара. Затем я попросила его приехать в «Касаде брухос» и попрощалась.

Луис недоверчиво посмотрел на меня.

— Ты действительно ненормальная! — покачал головой он. — Ты хоть представляешь, что здесь начнется, если сюда заявятся Иррибаррен и Муньос со своими телохранителями?

— Не представляю, — сказала я. — Но мне очень хочется на это посмотреть.

— Ну хорошо! И что ты собираешься делать дальше? — спросил колумбиец. — Муньос и Иррибаррен приедут не раньше чем через час. Думаю, что наше отсутствие обнаружат гораздо быстрее и сразу же начнут нас искать. На что ты рассчитываешь?

— А что собирался сделать ты, спровадив меня отсюда? — поинтересовалась я.

— Я хотел подслушать, о чем говорят Варела и Гандасеги, — пожал плечами Луис. — Но для тебя это слишком опасно.

— Это не тебе решать, — отрезала я. — Лучше подумай о том, как мы проберемся в дом.

— Ладно, как хочешь, — обреченно вздохнув, согласился колумбиец. — Только ради бога, не таскай за собой повсюду эту тварь! Спрячь ее где-нибудь в укромном местечке.

— Не могу, — сказала я. — А вдруг она опять убежит? Я ведь обещала Эусебио вернуть ее в целости и сохранности.

— Похоже, что безопасность этой проклятой сороконожки для тебя важнее, чем мое душевное спокойствие, — обиделся Луис. — Недаром в Латинской Америке есть пословица, что у женщин душа гиены и золотое сердце, потому что оно тяжелое и твердое, как камень.

— А раньше ты говорил мне комплименты, — заметила я. — Вот как экстремальные ситуации меняют человека. Ты ведешь себя так, словно мы уже десять лет женаты. Только ворчишь и жалуешься. И это мужественный и бесстрашный полицейский!

— Вот именно. Я полицейский, а не чертов энтомолог, — сердито произнес колумбиец. — Хотя после общения с тобой у меня появилось большое искушение уйти в отставку. Ладно, если тебе так нравится эта кошмарная паучиха, хотя бы держи ее подальше от меня.

— Не беспокойся, — сказала я. — Все под контролем.

— Хотелось бы верить, — вздохнул Луис.

— Мы что, собираемся обсуждать расовые вопросы или, наконец, займемся делом? Нам нужно выяснить, где бумаги! — послышался голос Муньоса.

— Ну так допроси его! — предложил ему Иррибаррен.

— Будешь говорить? — спросил Муньос.

— С клясномольдими не лязговаливаю! — гордо ответил Мао Шоу Пхай.

Затем раздалось сдавленное рычание управляющего «Кайпириньей» и шум борьбы.

— Что там происходит? — понизив голос, недоуменно спросил Луис.

Мы сидели, прижавшись к стене, на опоясывающей дом по периметру террасе прямо под окном кабинета гайанского дипломата.

— Они прослушивают магнитофонную запись встречи Муньоса и Иррибаррена в ресторане «Харакири», которую я организовала для того, чтобы выяснить, кто убийца, — шепотом объяснила я. — Видимо, они забрали из машины ящик с магнитофоном и подслушивающей аппаратурой.

— Так это ты все устроила? — недоверчиво спросил Луис. — А я-то ломал голову над тем, какие дела Муньос собирается проворачивать с этим террористом из конкурирующей фирмы. Я следил за Муньосом. Подъезжая к ресторану «Харакири», обратил внимание на твой темно-синий «Фиат», припаркованный за углом, и подумал, что ты, возможно, тоже следишь за Хосе. Но то, что ты решила намеренно столкнуть Муньоса и Иррибаррена, мне и в голову не могло прийти! Воистину женщины с неуправляемой фантазией опасны для общества!

— Невероятно, — сказал Гандасеги, прослушав пленку до конца. — Неизвестная девица с полным комплектом шпионской техники записывает на магнитофон беседу Муньоса и Иррибаррена. Ты знаешь, кто она такая?

— Понятия не имею, — ответил Варела. — Я знаю только, что кто-то позвонил Хосе и предложил ему купить документацию на автомат. Сейчас я подозреваю, что это могла сделать эта женщина, хотя и непонятно с какой целью.

— Мне известно, что ее зовут Ирина Волкова, — задумчиво произнес Гандасеги. — Адела привела ее в «Каса де брухос» несколько дней назад. По-моему, Адела говорила, что она пишет книги или что-то в этом роде, но у писателей обычно не бывает прослушивающей аппаратуры такого класса.

— Мы легко можем все выяснить, — сказал Уго. — Надо просто пойти в подвал и допросить их.

— Ну вот! — прошептал Луис. — Дождалась. Пора сматываться отсюда, пока нас не начали искать.

В душе я была готова согласиться с ним, но мне мешало какое-то дурацкое упрямство.

— Сад большой, — сказала я. — Мы найдем укромное местечко и дождемся, пока приедут Муньос и Иррибаррен, а потом посмотрим, что произойдет.

— Ты случайно не испытываешь тяги к самоубийству? — сердито спросил колумбиец.

— Все будет в порядке, — заверила его я. — У меня такое предчувствие.

— Я не верю в предчувствия, — пробормотал Луис, пробираясь вслед за мной в сад.

— Какого черта ты выпустил их, не спросив у меня разрешения? — разорвал тишину вопль гайанского дипломата. — У тебя в голове мозги или твои дурацкие магические зелья? Ты понимаешь, что сначала должен быть спросить у меня разрешения?

— Я так и хотел, дон Басилио, клянусь вам, — каялся Эусебио. — Но они взяли в заложники Луизу и грозились убить ее, если я не буду делать то, что они велят.

— Луиза — это его девушка? — поинтересовался Уго.

— Луиза — это паук-птицеед, — язвительно сказал Гандасеги.

— Паук-птицеед? — не поверил Варела. — Это что, один из тех, которых ты сажал на меня?

— Ну да, — шмыгнул носом Чепо. — Их зовут Луиза и Орфей. Но ведь помогло же! Ты вылечился!

— Вылечиться-то я вылечился, — прорычал Уго. — Только после твоего лечения, как только я ложусь в постель с женщиной, мне повсюду пауки мерещатся. Уж лучше бы я остался импотентом!

— Так это пустяки! — обрадовался Эусебио. — Это называется «наваждение». Я тебе за один сеанс его сниму. В таких случаях используется ритуал «теткунанду» с игуаной, вараном и пестрым петухом. Задаром сделаю!

— Нет уж, хватит с меня зоопарка, — отмахнулся Варела. — Не хватало еще, чтобы мне игуаны по ночам снились.

— Вы не могли бы на время отвлечься от сексуальных проблем? — вмешался Басилио. — Надо срочно обыскать территорию «Каса де брухос». Может быть, они еще тут?

— Позвать охрану? — услужливо предложил Чепо.

— Нет, — возразил дипломат. — Чем меньше людей будет вовлечено во все это, тем лучше. Нам ни к чему лишние свидетельства. Справимся своими силами…

— Надо спрятаться получше, — прошептал Луис.

— Давай, как только они уйдут, заберемся обратно в подвал, — предложила я. — Там-то уж нас искать точно не будут.

— А если нас там кто-нибудь случайно запрет? — спросил колумбиец.

— Не запрет, — сказала я. — Чего ради запирать пустой подвал?

— Вроде уходят, — прошептал Луис. — Надо торопиться, а то они могут включить в саду дополнительное освещение.

Ночь была безлунной, а я была без очков и, естественно, ничего толком не видела. Поэтому не было ничего удивительного в том, что я споткнулась о бордюрный камень и со всего маху шмякнулась на землю, выпустив из рук банку с паучихой.

Неожиданно Луис издал душераздирающий вопль и, подпрыгивая на месте, как ненормальный, рванул рубаху на груди так, что пуговицы посыпались с нее, как семена из лопнувшего сухого стручка акации.

В этот момент зажглись прожектора, залив ослепительным светом мускулистую грудь колумбийца с нежно прильнувшей к ней Луизой.

— А-ааа! — заорал Луис, судорожным движением руки стряхивая паучиху на землю.

— Луиза! — заорал Эусебио, бросаясь к упавшему в траву любимому насекомому.

— Стоять на месте! — заорал Варела. — Буду стрелять без предупреждения!

— Не стрелять в моем доме! — заорал Гандасеги. — Мне не нужны трупы в моем саду!

Я поднялась с земли и отряхнулась. Похоже, я ушибла коленку и содрала кожу на локте.

Луис еще некоторое время дрожал, клацая от ужаса зубами и продолжая конвульсивно стряхивать с себя воображаемых пауков. Наконец он убедился, что Луиза ему больше не угрожает, и обрел способность вновь уделять внимание окружающему миру. Этот мир ничем его не порадовал. Оскалившись в отвратительной улыбке, киллер Медельинского картеля целился в него из пистолета.

— Луиза! Дорогая! Слава богу, ты не пострадала! — воскликнул Эусебио.

Он посадил паучиху себе на предплечье и внимательно изучал ее лапки и хелицеры.

— Похоже, здесь все больные, — покачал головой Уго. — Один чокнутый арахнофил, другой чокнутый арахнофоб.

— Отведи их в сала де ритос, — сказал Басилио.

— Вы слышали? А ну пошевеливайтесь! — взмахнул пистолетом Варела.

Луис, казалось, не понимал, что происходит. Он тупо смотрел перед собой слегка расфокусированным взглядом умственно отсталого. Я подумала, что стресс от чересчур интимного общения с Луизой оказался слишком сильным для колумбийского полицейского. Меня терзало чувство вины.

— Эй ты! Я к тебе обращаюсь! — прикрикнул на него Уго.

Колумбиец не реагировал, продолжая так же тупо смотреть перед собой. Тут Уго сделал ошибку, приблизившись к нему почти вплотную. Удар Луиса был молниеносным, как бросок кобры. Пистолет вылетел из руки Варелы и, описав в свете прожекторов широкую дугу, плюхнулся в бассейн.

Скрипнув зубами от ярости, Уго нанес ответный удар. Сцепившись, как пара питбулей на ринге, противники покатились по земле.

— Какой кошмар! — пробормотала я.

Хотя мне было приятно, что мой возлюбленный неплохо владеет рукопашным боем, я боялась, что подготовленный не хуже Луиса Варела по горячке ему что-нибудь сломает или внесет нежелательные исправления в классические черты его лица.

Похоже, гайанский дипломат тоже не был поклонником боя без правил. Неожиданно он выхватил из кармана небольшой никелированный пистолет и, прежде чем я успела сообразить, что происходит, Басилио выстрелил Луису в спину.

Тело колумбийца обмякло, Уго легко отшвырнул его в сторону и, чертыхаясь, вскочил на ноги.

Я онемела от ужаса и горя. Луис был прав.

Вся моя затея с самого начала была совершенно дурацкой. Я и только я была виновата в его смерти.

С душераздирающим воплем я плюхнулась на колени около Луиса, пытаясь обнаружить у него признаки жизни.

— Сеньора Волкова, успокойтесь! — недовольно сказал дипломат. — Зачем так кричать? Я просто вкатил ему дозу снотворного. Поспит пару часов и будет как новенький. Или вы хотели, чтобы эти двое тут поубивали друг друга?

— Снотворное? — тупо переспросила я. — Ваш пистолет был заряжен капсулами со снотворным?

— Я дипломат, а не киллер, — с достоинством произнес Гандасеги. — А вот кто вы такая, нам еще предстоит выяснить.

Я нащупала сонную артерию Луиса. Пульс был нормальным и ровным. Когда колумбиец тихонько захрапел, я окончательно успокоилась, если вообще можно было успокоиться в ситуации, в которой мы оказались.

Пока я причитала над спящим Луисом, Уго успел раздеться и слазить в бассейн за пистолетом.

— Надеюсь, вас мне не придется усыплять? — обратился ко мне дипломат. — Мне бы хотелось, чтобы вы добровольно прошли со мной в сала де ритос.

— Похоже, у меня нет выбора, — пожала плечами я.

Варела, мрачно ругаясь себе под нос, оделся, вытер пистолет и засунул его за пояс брюк. Затем он взвалил Луиса на плечо, и мы направились к дому. Впереди шагал Гандасеги, за ним — я, за нами — Уго с Луисом, а замыкал шествие Эусебио с Луизой на предплечье.

Мы вошли в сала де ритос. Варела уложил Луиса на пол в уголке и сел в кресло, бросая на меня недобрые взгляды.

Басилио вежливым жестом предложил мне присесть и расположился в кресле напротив меня.

— Эусебио, разожги камин, — приказал он.

— Ничего, если я пока посажу Луизу в китайскую вазу? — спросил Чепо. — А то я боюсь, что она опять куда-нибудь убежит.

— Ладно, только делай все побыстрее, — ответил дипломат.

— А зачем разжигать камин? — удивилась я. — Сейчас такие жаркие ночи!

— С камином эта ночь покажется вам еще более жаркой, — с каким-то тайным намеком в голосе произнес Гандасеги.

— Что вы имеете в виду? — спросила я.

— Это зал ритуалов, — торжественно ответил Басилио. — Но до сегодняшнего дня в нем еще ни разу не приносили человеческих жертв.

— Неужели? — тупо сказала я.

— Да-да, вы меня совершенно правильно поняли, — кивнул головой дипломат. — Я собираюсь принести вас в жертву.

— Вы сожжете меня в камине? — поинтересовалась я.

— Нет, конечно, — ответил Гандасеги. — Просто для отправления ритуала необходим сильный открытый огонь.

— Вы блефуете, — усмехнулась я. — Вы просто хотите меня напугать. Несколько минут назад вы сами сказали, что вы дипломат, а не киллер.

— Я и сейчас готов повторить то же самое, — улыбнулся Басилио. — Киллер убивает за деньги. Я в деньгах не нуждаюсь. Но в моих жилах течет кровь майя, великого народа, чья вера находила опору в человеческих жертвоприношениях. Я изучал магию и индейские ритуалы всю свою жизнь. Если я совершу человеческое жертвоприношение, я смогу вступить в контакт с душами своих великих предков.

— А зачем? — удивилась я. — Что такого особенного они могут вам сказать?

— Они откроют мне тайны, недоступные обычному человеческому сознанию, — гордо произнес дипломат.

Я с тоской посмотрела на разгорающееся в камине пламя.

— Ладно, я все поняла. А вы можете предложить мне альтернативный вариант?

— Могу, — кивнул головой Гандасеги. — Если вы прямо сейчас расскажете мне, кто вы, откуда у вас шпионская аппаратура, зачем вы следили за Иррибарреном и Муньосом и где находится документация на автомат, изобретенный Захаром Ильиным, возможно, я отложу общение с духами моих великих предков на неопределенное время.

— Все ясно, — разочарованно протянула я. — Вас, как и всех остальных, интересует изобретение Захара. Как всегда, речь идет о деньгах, хотя только что вы утверждали, что деньги вас не волнуют.

— Я делаю это во имя моей страны, — пояснил Басилио. — У меня есть кое-какие связи в арабском мире, и на миллионы, вырученные за это изобретение, я смогу выстроить десятки больниц и школ.

— Очень благородно с вашей стороны, — усмехнулась я.

— Благодарю вас, — слегка поклонился дипломат.

— Постойте! — вдруг спохватилась я. Похоже, все происшедшее лишило меня способности соображать. — Разве бумаги Захара не у вас?

— У меня? — удивился Басилио. — С чего вы это взяли? Если бы они были у меня, я бы вообще с вами не связывался.

— Так это не вы убили Захара и Росарио? — продолжала настаивать я. — Я почти уверена, что документация находится у убийцы.

— Вы что, плохо соображаете? — возмутился Гандасеги. — Я дипломат. Я не шастаю по окрестностям, убивая людей, а если мне нужны какие-то документы, то я их или покупаю, или получаю, оказывая на людей некоторое психологическое давление.

— Вы имеете в виду шантаж?

— Ну зачем же так грубо? Впрочем, не будем отвлекаться от темы. Я жду, когда вы ответите на мои вопросы.

— Бумаги у Уго Варелы, — убежденно произнесла я. — Если вы действительно не виноваты, значит, именно он убил Захара и Чайо. Больше некому.

— Что? — возмущенно приподнялся с места Варела. — Что она несет?

— Глупости, — буркнул Басилио. — Уго не может быть виновным в смерти Росарио. В момент убийства Чайо Варела был со мной. Я могу подтвердить свое алиби.

— Черт! Значит, опять ошиблась, — разочарованно протянула я. — Ничего не понимаю.

— Не прикидывайтесь дурочкой, — жестко посоветовал дипломат. — Это вам не поможет.

Ну так как, будем говорить или приступим к жертвоприношению?

Я открыла рот, чтобы ответить. В этот момент дверь сала де ритос с грохотом распахнулась, и на пороге показался Муньос с тремя телохранителями. Лица представителя Медельинского картеля и его бравых парней были живописно разукрашены синяками и кровоподтеками. Я подумала, что нет ничего на свете лучше хорошего китайского кунг-фу.

Увидев своего шефа, Варела вздрогнул и нервно вскочил с кресла.

Хосе остановился посередине комнаты и вперил в Варелу пылающий негодованием взгляд. Как обычно, свою речь Муньос начал серией выразительных испанских ругательств.

— Que cono estos haciendo aqui con ese tio? [14] — в заключение рявкнул он.

Уго пожал плечами, лихорадочно прикидывая, что бы ответить.

— Они собираются принести меня в жертву! — пожаловалась я.

— Кого это тут собираются принести в жертву? — входя в комнату в сопровождении двух высоких мулатов, заинтересованно спросил Иррибаррен.

Террорист со своими ребятами тоже в полной мере вкусил прелестей китайского рукопашного боя, хотя его лицо пострадало меньше, чем физиономия Муньоса.

— А ты что здесь делаешь? — оборачиваясь к нему, рявкнул управляющий «Кайпириньей». — Ты что, преследуешь меня?

— Делать мне больше нечего, — фыркнул Клаудио. — Просто мне снова позвонил тот же тип, что устроил нашу встречу в ресторане «Харакири», и заявил, что Варела обманывает тебя, что бумаги Захара у него и что он собирается продать их Басилио Гандасеги. Вот я и приехал поторговаться.

— Мне тоже позвонили и сказали то же самое, — кивнул головой Муньос.

— Да кто вам наплел про меня такую чушь? — взревел Варела.

— Подозреваю, что это была наша прекрасная дама, — кивнул на меня Гандасеги.

— Что? — скрипнул зубами Уго и, подскочив ко мне, схватил меня за жилетку и поднял с кресла.

Напрасно он это сделал. Шурикены, лежащие у меня в кармане, впились ему в руку, и, отпустив меня, он с недоумением уставился на струящуюся по руке кровь.

— Coco! Joder! Ах ты, сука! Что у тебя там? А ну, снимай жилет! — заорал он на меня.

— Позвольте мне!

Иррибаррен вовремя вклинился между мной и беснующимся Варелой и галантно помог мне освободиться от жилетки. Затем он расстегнул «молнии» на карманах и высыпал содержимое карманов на журнальный столик.

— Так-так! — пробормотал он. — Что мы имеем? Ага, шурикены, складной нож, зеркальце. А это что такое? Кажется, это похоже на модификатор голоса!

— Что? — прошипел Муньос. — Так это действительно была она? Да кто она такая?

— Ирина Волкова, писательница, — представилась я. — В данный момент пытаюсь написать детектив.

— Ирина Волкова? — недоверчиво переспросил Иррибаррен. — Так это вы?

— А вы читали мои книги? — я обрадованно повернулась к террористу.

Мне всегда был приятен читательский энтузиазм.

— Еще бы! — воскликнул Клаудио. — Я три раза перечитывал книги серии «Путь Шоу-Дао», особенно «Обучение женщиной». Более того, я был близко знаком с героем этих книг.

— Вы знали моего мужа? — удивилась я. — Невероятно! Он никогда не упоминал о вас. Я и не подозревала, что у него есть какие-то связи с террористами.

— Я тогда еще не был террористом, — объяснил Иррибаррен. — Когда сандинисты убили Сомосу и развязали гражданскую войну, мои родители погибли по их вине. Я поклялся отомстить, но просто убить несколько коммунистических придурков мне было недостаточно. Я решил подорвать их власть изнутри. И тогда я прикинулся преданным сандинистом, а поскольку был хорошо образован и прекрасно физически развит, в конце концов меня отправили для спецподготовки в Советский Союз. Это был специальный лагерь в Крыму, находящийся в подчинении КГБ, где готовили разведчиков и диверсантов для того, чтобы они помогли коммунистам установить их режим в странах Латинской Америки. Ваш муж преподавал в этом лагере рукопашный бой. Это был специалист высочайшего класса. Уловки, которые он мне показал, не раз спасали мне жизнь, так что в некотором смысле я многим обязан ему. Передавайте ему привет от меня. Это замечательный человек.

— Обязательно передам, — пообещала я. — Ему будет очень приятно.

— Ничего она не передаст, — грубо сказал Муньос. — Эта сука не уйдет отсюда живой.

— Остынь, — успокоил его Иррибаррен. — Мы в России, а не на родине. Нет смысла создавать себе лишние, неприятности на территории иностранного государства. Кроме того, я все это время внимательно следил за карьерой ее мужа. Он тренирует спецназ, ФСБ, людей из военной разведки и частных охранных структур. Если с ней что-нибудь случится, он через своих знакомых сделает то, на что не способна российская милиция. Было бы глупо ввязываться в подобный конфликт.

— Но я хочу знать, каким образом она замешана во всем этом деле, — рявкнул Му-ньос, — и какого черта она звонит нам по телефону и несет неизвестно что. Где, в конце концов, бумаги Захара?

— Так давай спросим об этом у нее, — спокойно сказал Иррибаррен. — Только вежливо и без всяких угроз.

— Я все объясню, — сказала я. — Я действительно собралась написать детектив и решила основывать его на реальных фактах. Дайте мне десять минут, и я вам все расскажу.

Я выложила все, как на духу, за исключением того, что Луис был полицейским. Я сказала, что это обычный бизнесмен, который познакомился со мной в «Кайпиринье» и стал за мной ухаживать, в чем нет ничего предосудительного, поскольку недавно я развелась со своим последним мужем.

— Меня не интересуют ни бумаги Захара, ни деньги, — в заключение сказала я. — Кроме того, я совершенно не жажду наказывать преступника. Это не моя забота. Это дело милиции. Все, что я делала, было из чисто дурацкого женского любопытства, и, кроме того, я на самом деле очень хочу написать хороший детектив в стиле Хмелевской.

— Надеюсь, если вы действительно напишете об этом книгу, вы в ней измените наши фамилии, название клуба, мест, где все происходило, и все такое прочее? — спросил Клаудио.

— Естественно. Я же не сумасшедшая, — ответила я. — Кроме того, детектив — это всегда детектив. Нашей милиции и в голову не придет, что нечто подобное могло происходить на самом деле. Какой доморощенный российский мент поверит в то, что кто-то лечит импотенцию с помощью пауков-птицеедов да еще зарабатывает на этом бешеные деньги?

— А ведь это могло бы стать для меня отличной рекламой, — задумчиво произнес Эусебио. — Я бы заполучил еще и русских клиентов.

— Доконаешь ты меня своими пауками, — поморщился Гандасеги. — Только вы не учли одного: чтобы покончить с этой историей и написать детектив, нужно для начала выяснить, кто убийца и куда подевались бумаги Захара.

— Вот именно, — сказал Муньос. — И, кажется, я знаю, кто убийца.

— Кто? — взволнованно спросила я.

— Уго Варела! — мрачно произнес Хосе. — Это правда, что ты забрал из камеры хранения мои четверть миллиона долларов, соврав мне, что их конфисковала милиция?

— Неправда! — воскликнул Уго.

— Чистая правда! — воскликнула я. — Моя знакомая присутствовала при обыске. У нее есть опись вещей, изъятых в качестве улик. У Захара не нашли записной книжки. Думаю, что убийца унес ее с собой, потому что он знал, что Захар записал в нее номер шифра.

— Знал, — мрачно подтвердил Муньос. — По моему приказанию Варела следил за Захаром.

— Чего ради ты слушаешь эту бабу? — злобно оскалился Уго. — Она просто пытается вбить клинья между нами, чтобы выйти сухой из воды. Неужели ты поверил в ее дурацкие россказни? Видишь ли, она из чисто женского любопытства охотится за бумагами, которые стоят миллионы долларов! Надо просто прикончить ее, и все дела!

— Только не в моем доме! — замахал руками дипломат.

— Оставь ее в покое! — угрожающе произнес Иррибаррен.

— Вот именно, оставьте меня в покое! — приободрилась я. — Лучше объясните общественности, чего ради вы нас похитили и отвезли в «Каса де брухос».

— Может быть, мы спросим об этом дона Басилио? — предложил Иррибаррен.

— Хорошо, — пожал плечами Гандасеги. — Бывают моменты, когда скрывать правду уже не имеет смысла.

— Заткнись, ты, гайанский урод! — рявкнул Варела.

— Сам заткнись! — прошипел Муньос.

По его знаку телохранители представителя Медельинского картеля направили на предателя пистолеты.

— Еще раз пикнешь — и тебя пристрелят, — добавил Хосе.

— Лучше помолчи, — посоветовал ему дипломат. — Мне не нужны трупы в «Каса де брухос». Так вот, я через свои каналы тоже узнал об автомате, изобретенном каким-то русским гением, о том, что Муньос купил его изобретение и что бумаги у него похитили. Я предложил Вареле заплатить полмиллиона долларов, если он отыщет бумаги и передаст их мне. Он сказал, что достанет их хоть из-под земли. Вот и все.

— Maldito bastardo! Hijo de puta! — яростно закричал управляющий и, схватив с алтаря тяжелую фарфоровую статую кубинской святой девы Каридад дель Кобре, запустил ею в голову Уго.

— Нет! Что ты делаешь? Эта статуя бесценна! — в ужасе схватился за голову Басилио.

Варела уклонился, и кубинская святая, врезавшись в стену, разлетелась на мелкие кусочки. Вывалившийся из нее желтый свернутый в трубочку конверт шлепнулся на пол у моих ног.

Я наклонилась и подобрала его. Меня пронзило странное предчувствие. Все собравшиеся в комнате, затаив дыхание, следили за тем, как я открыла конверт и вынула из него бумаги, исписанные четким, слегка наклоненным влево почерком.

— Бумаги Захара! — хрипло прошептал Муньос.

В следующее мгновение он, Варела, Гандасеги и Иррибаррен бросились на меня.

Во мне словно сработал спусковой механизм. Не успев даже подумать о том, что я собираюсь сделать и зачем я это делаю, я изо всей силы швырнула бумаги в пылающий ярким пламенем камин.

Когда латиноамериканцы поняли, что произошло, конверт уже полыхал почище вечного огня у памятника неизвестному солдату. Спасти документы было невозможно.

— La madre que me pario! — простонал Муньос. — Этого не может быть!

— Я же говорил, что ее следовало прикончить! — мстительно заметил Уго.

Гайанский дипломат только тихо стонал и мелко тряс головой, словно не веря в случившееся.

— Зачем ты это сделала? — спросил Иррибаррен.

— Даже не знаю, — пожала плечами я. — Это как-то само собой получилось. Но сейчас я понимаю, что поступила правильно. Если бы я не сожгла бумаги, вы бы сейчас поубивали друг друга, лишь бы завладеть автоматом, а потом из него начали бы убивать ваших соотечественников. Это изобретение не принесло счастья Захару, да и человечеству от нового оружия один только вред. Вспомните хотя бы атомные бомбы, сброшенные на Хиросиму и Нагасаки. Говорят, вирус СПИДа тоже был создан американцами в качестве биологического оружия, а потом случайно его вынесли за стены лаборатории. Лучше бы Захар изобрел что-нибудь действительно полезное, вроде самовыжимающейся швабры для мытья полов.

— Швабры для мытья полов? — тупо переспросил Гандасеги, уставившись на меня с раскрытым ртом.

Его голова продолжала мелко трястись.

— Знаете, что такое женщина? — неожиданно спросил Уго.

Гайанский дипломат вопросительно посмотрел на него.

— Это бесполезное приложение ко влагалищу, — объяснил Варела.

— Я бы сказал: вредоносное, — поправил его Басилио.

— Ну это вы зря, — возразила я. Муньос схватился за голову.

— Уго был прав. Надо было прикончить ее с самого начала! — простонал он.

— Да ладно, успокойтесь, — пожал плечами Иррибаррен. — Слишком много народу охотилось за этим изобретением. Может, оно и к лучшему. Просто забудем, что этот автомат существовал, и будем жить так, как раньше. В конце концов никому из нас не приходится нищенствовать.

— Я мог бы уйти в отставку и жить на ренту, — тоскливо сказал гайанский дипломат. — Я бы уехал из этой безумной холодной России в спокойную стабильную страну с теплым тропическим климатом.

— Я тоже об этом мечтаю, — посочувствовала ему я. — Все равно автомат бы вам не достался. Скорее всего в драке бумаги порвали бы на мелкие кусочки. Да бог с ним, с автоматом. Давайте лучше подумаем о том, кто спрятал документы в статую Каридад дель Кобре. Это и есть убийца.

— Это не я! — воскликнул Гандасеги. — Будь у меня эти документы, разве я стал бы обещать за них Уго Вареле полмиллиона долларов!

— Может, Уго их там спрятал? — спросил Муньос.

— Чего ради? — фыркнул Варела. — Будь у меня эти бумаги, я бы немедленно принес их тебе.

— Пой, ласточка, пой, — угрожающе покачал головой Муньос. — Ты собирался продать их Басилио Гандасеги. Ну ничего, мы с тобой еще поговорим!

— Тогда кто это сделал? — спросил Иррибаррен.

— А вы не догадываетесь? — усмехнулась я.

— А ты знаешь, кто это? — взглянул на меня Клаудио.

— Теперь знаю, — сказала я. — Кто?

Я выразительно посмотрела в сторону тихо сидевшего в уголке Эусебио.

— Эусебио? — недоверчиво спросил дипломат. — Эусебио, Эусебио…— забормотал он. — Черт возьми, а ведь он действительно мог это сделать!

— Нет, вы что! — возразил побледневший любитель пауков. — Как я мог? Я вообще ничего не знал ни про документы, ни про автомат, ни про Захара!

— Неправда! — воскликнула я. — В кармане одежды, которую ты снял с Росарио, был листок из документов Захара с характеристиками оружия.

— Ну и что! — вскинулся Чепо. — Я не шарил у него по карманам. Да и мало ли что там написано. Я вообще ничего не понимаю в оружии. И откуда я мог узнать, где Чайо спрятал документы?

— Очень просто, — сказала я. — С помощью магии вуду.

— Я не верю в магию, — заявил Муньос.

— Я тоже в нее не верю, — сказала я. — Но есть такая штука, как наркогипноз. Я читала о том, как жрецы вуду оживляют покойников и превращают их в зомби. Чтобы создать иллюзию смерти, человеку дают порошок, который вводит его в состояние каталепсии. Но есть еще и другое вещество, которое отчасти возвращает мышцам способность двигаться, но эта способность ограниченна. Человек входит в трансовое состояние, и жрец вуду может разговаривать с ним, давать ему гипнотические установки и сделать так, чтобы человек ничего не помнил об этом.

Эусебио засунул Росарио в багажник «Мерседеса» Аделы около четырех часов утра. До того он только обездвижил Чайо и спрятал его в шкаф. Потом, когда гости разошлись по своим комнатам и все успокоилось, Чепо достал Росарио из шкафа, раздел его догола и, пошарив в карманах, обнаружил листок с описанием автомата.

Тут ему пришла в голову идея потренироваться в зомбировании. Эусебио дал Росарио состав, после которого тот частично вышел из каталептического состояния и смог говорить, а пока Чавес был в полубессознательном состоянии, Эусебио выяснил у него, как он достал документы Захара, сколько они стоят и где тот их спрятал.

Затем Эусебио дал Росарио установку забыть все, о чем они говорили, вновь дал ему обездвиживающего состава, а затем шутки ради нарисовал у него на груди рану с тоненькой струйкой крови. Скорее всего, рисуя ее, Чепо думал о своей собственной навахе. То, что раны на телах Захара и Чайо были идентичны нарисованной ране, лишний раз доказывает вину Эусебио.

— Но Росарио не знал, кто такой Захар, и он не знал, где тот живет, так что он не мог рассказать об этом Эусебио, — возразил Иррибаррен. — Так как же Эусебио мог убить Захара, если он не имел представления, где его найти?

— Сейчас мы это выясним, — сказала я. — Басилио, когда именно вы попросили Уго достать для вас документацию на автомат? — обратилась я к дипломату.

— Вечером того же дня, когда вы с Аделой приехали в «Каса де брухос» — ответил он. — Вернее, это было поздно ночью, после того, как закончилась церемония поклонения кубинской святой деве Каридад дель Кобре. Должен признаться, что у стен моего дома «есть уши». По роду моей деятельности мне было необходимо знать, что происходит вокруг. Не буду объяснять, каким образом, но я подслушал разговор Варелы и Муньоса и узнал об изобретении Захара и о том, что несколько часов назад у них украли чертежи автомата. Муньос велел Уго на следующее утро снова встретиться с Захаром и попросить его сделать копию чертежей.

Я улучил момент, когда Варела был один, и предложил ему полмиллиона долларов за чертежи автомата. Уго согласился. А потом он сказал, что Захара убили.

— Вы встречались с Захаром на следующий день? — спросила я у Варелы.

— Да. Я встретился с ним утром, — кивнул тот. — Захар пообещал сделать копии, если я заплачу ему еще пятьдесят тысяч долларов. Я согласился. Захар сказал, что чертежи будут готовы к вечеру, мы договорились о встрече, и я ушел.

— Я же велел тебе следить за ним! — в сердцах рявкнул Муньос. — Глаз с него не спускать!

— У меня были кое-какие дела, — покаялся Уго. — Кроме того, Захар сказал, что до самого вечера просидит дома, работая над чертежами. Он бы не стал никуда исчезать, раз я пообещал ему пятьдесят тысяч долларов!

— Вот все и разъяснилось, — сказала я. — Эусебио сообразил, что Муньос и Варела попросят Захара сделать новые чертежи. Поэтому он проследил за Уго, возможно, даже подслушал его разговор с Захаром. Потом, когда Варела ушел, Эусебио вошел вслед за Захаром в подъезд и нанес ему удар навахой в печень. Затем забрал документы из тайника, в который их положил Чайо, и перепрятал в статую святой девы Каридад дель Кобре.

— Но почему в таком случае Эусебио сразу не убил Росарио, а только нарисовал у него на груди рану и подложил его в багажник к Аде-ле? — спросил Гандасеги.

— Чтобы отвести от себя подозрения, — ответила я. — Многие люди знали, что в тот вечер Росарио был с Эусебио, и после этого его никто не видел. Если бы Эусебио сразу убил Росарио, подозрения неминуемо пали бы на него. Более того, Муньос мог заподозрить, что Эусебио убил Росарио, чтобы забрать у него документы Захара. Муньоса Эусебио боялся больше, чем милиции.

Специалист по афро-антильской магии сидел, кусая губы. Его руки дрожали.

— Не зря ты меня боялся, — ласково сказал Муньос. — Что мне нужно в данный момент — так это подходящий козел отпущения. Для душевного спокойствия мне просто необходимо кого-нибудь убить!

— Я хотел вернуть документы вам, — сломался Эусебио. — Клянусь вам. Может быть, я попросил бы за них пару тысяч долларов в качестве вознаграждения — для вас ведь это не деньги, а может быть, даже отдал бы их бесплатно. И Росарио Чавеса я не хотел убивать. Он позвонил мне после того, как побывал у себя в квартире и обнаружил, что там все перевернуто вверх дном. Росарио съездил туда, где он спрятал документы, но в тайнике их не оказалось. Тогда он заподозрил меня. Не знаю, может быть, гипноз не подействовал до конца, и он неожиданно вспомнил, что я расспрашивал его о документах. Росарио угрожал расправиться со мной, он сказал, что, если я не верну документы, он анонимно настучит на меня Муньосу. Кроме того, сказал, что для страховки собирается рассказать все Аделе.

Тут я запаниковал и, прихватив наваху, помчался к дому Аделы. У меня не было определенного плана. Я просто хотел помешать Росарио все рассказать ей, потому что то, что знает Адела, знает весь мир.

Я позвонил в квартиру Аделы, но там никого не было. Затем я услышал, как останавливается лифт. Я спрятался за дверь, ведущую на лестничную клетку.

Из лифта вышел Чайо. Он долго звонил в дверь, но ему тоже никто не открыл. Тогда он наклонился, осмотрел замок, достал из кармана перочинный ножик, сунул лезвие в щель между дверью и косяком, надавил, и дверь открылась. Росарио вошел и захлопнул ее за собой. Я очень удивился, потому что был уверен, что у такого богача, как Аделин ухажер, квартира должна запираться, как сейф.

Я немного подождал, прислушиваясь. Росарио включил магнитофон. Он слушал меренги. Я с помощью навахи открыл дверь точно так же, как до меня это сделал Чайо, на цыпочках прошел в квартиру. Росарио я обнаружил в спальне Аделы. Он лежал на кровати с закрытыми глазами, подергиваясь в такт грохочущей музыке. Я неслышно приблизился к нему с ножом в руке. В момент, когда я занес руку для удара, Чайо открыл глаза, но не успел ничего сделать. Я запомнил только выражение ужаса на его лице. Я ударил его ножом в грудь. Чавес умер мгновенно.

Тут мне пришла в голову неожиданная идея. Я решил заставить милицию поломать голову, оставив Чавеса в таком же виде, каким он был в багажнике «Мерседеса» Аделы. Я раздел его, забрал одежду и обувь, стер отпечатки пальцев с дверного косяка и ушел. Никто меня не видел.

— Зря ты это сделал, — сказала я. — Автомат не стоил таких жертв.

— Много ты в этом понимаешь! — фыркнул Уго.

— Очень хорошо, — сказал Гандасеги. — Мы докопались до истины. И что мы будем с этой истиной делать?

— Для начала я прикончу мерзавца, — кровожадно сказал Муньос.

— Только не в моем доме! — возразил Басилио. — И вообще, если ты его прикончишь, у нас у всех начнутся неприятности. Милиция будет непрерывно допрашивать и меня, и тебя, и его пациентов-импотентов. Это никому не доставит удовольствия.

— А мне плевать, — сказал представитель Медельинского картеля. — Преступник должен быть наказан.

— В твоих устах подобное высказывание звучит довольно забавно, — усмехнулся Иррибаррен.

— У меня есть идея, — вмешалась я. — Я знаю, как наказать преступника и в то же время избежать неприятностей.

— Боже упаси нас от твоих идей, — проворчал Уго.

— Нет, вы все-таки послушайте, — настаивала я. — Пусть Эусебио отправится в милицию и добровольно признается в убийствах Захара и Росарио. Чтобы не упоминать об автомате, он может сказать, что убил Захара с целью грабежа, а Росарио — из ревности к Аделе, и всем будет хорошо.

— Я не согласен, — быстро сказал Эусебио.

— В таком случае Муньос убьет тебя, — пожала плечами я.

— А я еще тебя помучаю перед смертью, — мрачно добавил Уго.

— А что, великолепное, просто Соломоново решение, — потер руки от удовольствия Гандасеги. — У меня в милиции есть один знакомый майор, я могу с ним созвониться, и Эусебио даст ему показания. Этот майор вполне удовлетворится версией об убийстве с целью ограбления и из ревности и не станет копать дальше.

— Ладно, я могу и подождать, — согласился Муньос. — Прикончить его я всегда успею. Говорят, российские лагеря хуже смерти. Может, ему даже разрешат пауков в камеру взять в качестве домашних животных. Будет там зеков от импотенции лечить.

Все выжидающе посмотрели на Эусебио.

— Ладно. Я согласен, — печально склонил голову он. — Дон Басилио! — Эусебио обратил умоляющий взор к гайанскому дипломату. — Пожалуйста, пообещайте мне заботиться о Луизе и Орфее!

Гандасеги тяжело вздохнул и укоризненно покачал головой.

— Ладно, позабочусь о твоих пауках, — сказал он.

В углу засопел и заворочался Луис. Я подбежала к нему.

— Как? Ты в порядке? Проснулся? — спросила я.

— А что, уже утро? — поинтересовался колумбиец.

Он приподнял голову и обшарил взглядом комнату. Его глаза были пустыми, как балтийские пляжи зимой.

— Где это я? Что здесь происходит? — поинтересовался он.

— Все в порядке. Все уже закончилось, — объяснила я. — Преступник обнаружен и в ближайшее время сделает в милиции добровольное признание. Мы едем домой.

— Какой преступник? — тупо спросил Луис. Он еще плохо соображал.

— Потом объясню, — махнула рукой я.

— Вас подбросить в Москву? — спросил Иррибаррен. — Уже поздно, и электрички не ходят.

— Это было бы здорово, — обрадовалась я.

В машине колумбиец снова заснул. «БМВ» Клаудио стремительно несся по ночному шоссе.

— Знаете, о чем я подумал? — спросил Иррибаррен.

— Вероятно, о том же, о чем и я, — ответила я.

— Ведь остался еще опытный образец автомата, — сказал Клаудио.

— Только Захар утверждал, что он так надежно спрятан, что никто и никогда его не найдет, — возразила я.

— Никогда не говори «никогда», — усмехнулся Иррибаррен.

— Мне даже в голову не приходило отправиться в Ижевск и перекапывать там все окрестные леса в поисках этого проклятого оружия, — пожала плечами я.

— Но если вы вдруг совершенно случайно наткнетесь на него, я заплачу вам полмиллиона долларов, — сказал Клаудио. — Надеюсь, в таком случае вы обратитесь ко мне, а не к моим конкурентам.

— Я подумаю над этим, — пообещала я. Думаю, пани Хмелевская на моем месте сказала бы то же самое…

1

Сальса — популярный латиноамериканский танец.

2

Ола, муньека — привет, куколка (исп.).

3

«Ира» по-испански означает «ярость».

4

«Сала де ритос» — зал ритуалов (исп.).

5

Шурикен — распространенное в Юго-Восточной Азии метательное оружие в форме звездочек с заточенными лучами.

6

Мачо — самец, настоящий мужчина (исп.).

7

Юкка — тропическое растение.

8

Фугу — очень ядовитая рыба, готовить которую могут только японские повара, получившие специальную лицензию.

9

Привет, любовь моя! Мы можем встретиться сегодня вечером? (исп.).

10

Golfa — проститутка (исп.).

11

Якудза — японская мафия.

12

Триада — могущественная группировка китайской мафии.

13

Клинекс — марка бумажных одноразовых носовых платков.

14

Чем, твою мать, ты тут занимаешься с этим типом? (исп.)