Сергей ВОЛКОВ
      Великое Лихо
      Роман в двух книгах
      Моим родителям
      с благодарностью...
      АВТОРСКОЕ ПРЕДИСЛОВИЕ ИЛИ
      "ПОЧЕМУ Я РЕШИЛ НАПИСАТЬ ЭТУ КНИГУ"
      Фэнтези увлекало меня давно, практически с того момента, как впервые довелось самостоятельно прочесть более-менее объемную книгу. Тут я явно не одинок - миллионы тогда ещё советских мальчишек и девчонок "болели" тем же, предпочитая захватывающие приключения фантастических героев в выдуманных мирах безголовым всадникам Майн Рида и гениальным профессорам Жюля Верна.
      Но вот беда - в те годы фэнтези у нас по какой-то необъяснимой причине считалось чуждой, вредной, и даже опасной литературой. Приходилось довольствоваться малым - "Трудно быть богом" Стругацких, кое-что из Кира Булычева, совсем уж детские романы Анатолия Волкова о приключениях Элли в Волшебной стране, а также хотя бы чуть-чуть похожие на фэнтези книги Вальтера Скотта, Джонатана Свифта и Мэри Стюарт.
      Однако у всех нас (поклонников жанра) почему-то жила в сердцах непоколебимая уверенность - существуют где-то захватывающие романы, населенные отважными героями, ужасными чудовищами, магическими превращениями, драматическими коллизиями и т.д., и т.п.
      "Железный занавес" меж тем трещал по всем швам, и вот в один действительно прекрасный день каким-то образом, видимо, через дыры от отлетевших заклепок, в нашу Страну Советов занесло Толкиеновского "Хоббита". Это было что-то! Хорошо помню, как взрослые люди, "доценты с кандидатами", в курилках восторженно обсуждали совершенно детскую, по сути, книгу, охали и ахали: "Вот, оказывается, какие на самом деле эльфы! А гномы! А эти... как их... гоблины! Ух ты!"
      Как писали в титрах старых фильмов - прошло время. Занавес рухнул, и к нам широким потоком хлынули настоящие сокровища. Муркок и Желязны, Урсула Ле Гуин и Фармер, Саймак и конечно же САМ, Дж. Р. Р., "Великий и Непревзойденный".
      А следом за мастерами и корифеями шли, сплотив ряды, шеренги подражателей, и было их так много, что устав от перечитывания быстро набивших оскомину историй о колдунах и магах, о драконах и королях, кое-кто из наших соотечественников теперь уже по Новой России сам взялся за перо.
      Так мы узнали "русского Толкиена" Перумова и "русскую Ле Гуин" Семенову. За ними, как и в западном случае, шли подражатели, эффектно оттенившие первые книги двух теперь уже мэтров "русского фэнтези".
      Омут оказался отнюдь не бездонным, количество стекляшек в колейдоскопе - ограниченным, и вскоре наиболее мыслящие и неудовлетворенные взялись за разработку новых жил. Появилось "скандинавское фэнтези", "азиатское фэнтези", "постмодерн-фэнтези", "фэнтези абсурда". Возник даже своеобразный поджанр "техно-фэнтези", где колдунов усадили в боевые рубки межзвездных крейсеров, а отважные рыцари вместо мечей пользовались лазерами.
      Выбор ныне стал настолько велик, что даже самый притязательный читатель просто обязан вздохнуть с облегчением: "Свершилось! Теперь читай не хочу!".
      А вот не хочу! Не хочу потому, что в первую очередь запретить клонирование надо было не в биологии, а в литературе! И тогда мы не получили бы такого количества "литподелок", лишь формой похожих на оригиналы, а начинкой... А начинки там нет, нет и быть не может, потому что ничто не стоит за плечами бесчисленного множества героев и антигероев современного "фэнтези", они не имеют корней, фольклорных истоков, и романы, в которых им приходится "геройствовать", похожи на конструкторы типа старосоветских детских наборов "Сделай сам".
      Туповатое, но эффектное изобретение "Заокраинного Запада", стиль "Экшн", сперва заползший в детективы, ныне вольготно обосновался и в "фэнтези". Главное - вперед, главное - с мечом и магией, главное - зло будет наказано! И неотвратимый, как контрольный выстрел в голову, "хэппи энд".
      Надоело! Но зато - хорошо продается... Или уже - продавалось, ибо все синтетическое приедается слишком быстро?
      Мысль написать роман, основанный на славянском историческом и фольклорном материале, впервые посетила меня едва ли не в начале девяностых. И вот с тех пор, потихоньку-помаленьку, начали собираться, вроде бы и сами собой, знания и сведения, выстраиваться сюжет, возникать герои и их окружение.
      "Великое Лихо" можно назвать "славянским фэнтези", хотя повествуется в романе о тех временах, когда и слова такого - "славяне" - не было. Но жили "праславяне", которых я взял смелость назвать "родами", жило множество других народов, далеких предков народов ныне живущих.
      А вот Земля было иной, другими были её контуры и природа, и это подтверждается археологическими и геологическими данными.
      Первые люди появились на нашей планете около трех (а то и девяти, согласно последним данным!) миллионов лет назад. Порядка четырнадцати тысяч лет назад люди научились строить дома, освоили металлы - медь, бронзу, серебро, приручили лошадь, корову, козу и курицу. Это известно из любого учебника истории. А вот дальше начинается обширная лакуна, и лишь в конце пятого тысячелетия до нашей эры появляются сведения о древнейших поселениях в Месопатамии. Что же было между этими двумя датами?
      Озаботившись решением данной проблемы, перелопатив гору книг, я так и не нашел ответа на заинтересовавший меня вопрос. Единственное, в чем сходились мифологии практически всех без исключения народов мира - где-то в интересующим меня временном промежутке произошел некий всепланетный катаклизм, жуткая катастрофа, чаще всего именуемый "всемирным потопом". О том же говорят и исследования специалистов совсем другой науки - геологии, по данным которой около девяти тысяч лет назад уровень Мирового Океана неожиданно повысился на 85 метров, и очертания материков изменились, приобретя современные формы...
      Минимум фактов, максимум гипотез. И безграничное поле для фантазии. И я начал фантазировать, а точнее - "фэнтезировать"...
      Несколько слов о лексике. Писать роман о праславянах на старославянском языке было бы довольно рисковано - кроме нескольких сотен специалистов его вряд ли кто-нибудь смог бы прочесть, но, с другой стороны, писать "Великое Лихо" на современном, общеупотребительном языке тоже довольно тупо (Только представьте фразу типа: "Взял боец с лавки плетеный из металлических колец доспех, называемый кольчугой, и идеально подогнал его по своей мускулистой фигуре"!).
      Поэтому и пришлось стилизоваться под старину, изобретать какие-то неизвестные ранее лингвистические конструкции, применять диалектизы... Это я к тому, что если некоторые слова будут непонятными или вовсе незнакомыми - заранее прошу прощения, но придется покопаться в разной литературе, в Словаре Даля, к примеру, и т.д.
      В общем, в одно серое мартовское утро, неожиданно для себя самого я вдруг отложил наполовину написанный заказной детектив "а-ля нова рюс", что-то типа "Смерть ещё подождет", уселся перед компьютером и "наклекал": "На плоской вершине высокой, сложенной из дикого серого камня квадратной башни..."
      Увлекательного (простите за штамп) вам чтения!
      ПРЕЛЮДИЯ
      Как же мир не распадется,
      1Если он возник случайно?
      Как же он не содрогнется,
      Если в нем начало - тайна?
      ..........................
      Мы от всех путей далеки,
      Мы везде найдем печали.
      Мы - запутанные строки,
      Раздробленные скрижали.
      Константин Бальмонт.
      К Великой Истине всегда
      Ведет одна дорога.
      Её начало - у порога,
      Но где кончается она?..
      На плоской вершине высокой, сложенной из дикого серого камня квадратной башни, что притулилась над подрубающей с востока Серединный хребет пропастью, одиноко стоял человек в просторном синем плаще.
      Человек был стар, очень стар. Из-под черной кожаной шапочки на его голове выбивались длинные волосы цвета вершинных снегов, и ночной ветер гремел деревянными, бронзовыми, костяными и каменными амулетами, фигурками людей, нелюдей и животных, вплетенных в белоснежные пряди.
      Нижнюю часть лица старца скрывала окладистая седая борода, доходящая почти до пояса, и лишь нос, форме которого позавидовали бы орлы Ледяного хребта, выдавался вперед, придавая всему облику хищное, но не злое, грозное, но не опасное выражение.
      Не борода, не нос и не амулеты в седых прядях отличали этого странного человека от других. Глаза, пронзительные и глубокие, в горе - черные, как смоль, в гневе - горящие, словно два факела, а в минуты радости неожиданно голубые, чистые и добрые, именно по этим глазам узнавали в Ар-Зуме того, чье обличие могло измениться столь быстро, что и взмаха ресницы не хватит уследить...
      Вед, мудрейший маг и ученый муж всего Загорья, земель родов и страны Ом, да чего уж там, всех стран Великого Хода, стоял в полночной час на вершине своего жилища, древней Звездной Башни, и смотрел, не отрываясь, в раскинувшуюся над ним аспидно-черную, бездонную пропасть, усеянную мириадами холодных, равнодушных огоньков, так похожих на призрачные болотные огни в черных лесах злобных беров...
      Повсюду внизу, в пригорных долинах, мирно спали селения аров, и лишь Неугасимые Огни на вершинах далеких Сторожевых Столпов, еле-еле различимых отсюда, говорили о том, что в мире есть ещё что-то живое...
      Вед шевелил губами, узловатые старческие пальцы складывались в таинственные фигуры, заплетали пряди бороды в немыслимые, пятерные и семерные, косички, щелкали и хрустели, а пытливые глаза всматривались в мертвые звезды, всматривались, чтобы разглядеть среди множества мертвых одну - живую, и грозную!
      И наконец Вед нашел: чуть правее семи звезд, образующих созвездие Топора Бо, возле звезды не рожденных и не похороненных, зловещего Сагуба, виднелась едва заметная даже в безлунную ночь звездочка - сереющее пятнышко, точечка на угольном небесном своде...
      Глухой стон вырвался из груди старика. Узловатые пальцы рванули синий плащ, седая голова поникла, и даже ночной ветер перестал звенеть амулетами, в страхе утих, дабы не мешать горю человека. Горю от знания...
      Так продолжалось недолго. Вот Вед стряхнул с себя оцепенение, присел на каменную тумбу, и склонился к плоской крыше башни. Тут, защищенная от ветра невысоким каменным бортиком, горела масляная бронзовая лампа, и свет её мечущегося пламени выхватывал из темноты то острый профиль Веда, то потемневшие шрамы на его груди, сплетавшиеся в причудливые узоры - не мало боли должен принять человек на своею душу, чтобы тело его покрылось вот такими вечными оберегами...
      Еще пламя осветило знаки, что чертил Вед длинным изящным жезликом из кости редкого зверя индра на тонком слое голубовато-белой соли, покрывавшей крышу Звездной башни.
      Вед считал и пересчитывал, считал снова, затирая старые знаки, и боялся поверить в точность своих расчетов. Но не зря долгие годы создавал он прихотливую и мудреную магию, магию чисел, которую когда-нибудь, возможно, нарекут его именем. И именно она, эта магия чисел, лучше и точнее хрустального шара, серебряной чаши, внутренностей умершего в утробе матери младенца или пламени над костром из костей дива подсказывала Веду - то, чего он так опасается, все же свершится!
      КНИГА ПЕРВАЯ.
      СЛУГИ КАРАЮЩЕГО ОГНЯ.
      ЧАСТЬ ПЕРВАЯ.
      ЗВЕЗДНАЯ БАШНЯ.
      Глава Первая.
      Гонец.
      "Дорога эта стара, как сама земля, по которой она пролегла. И дорогой-то её назвать можно лишь потому, что по ней издавна двигаются люди. И нелюди...
      Широкая, кочковатая, в добрый десяток шагов шириной, вьется она по землям разных племен, беря свое начало в необозримой дали, у берегов теплых Южных морей, где белые чайки кричат над зелеными волнами, а по отрогам поросших дикими оливами гор бродят козьи стада и необузданные, кровожадные лихи.
      Дорога раздваивается и расстраивается, словно водный поток, и притоки её разбегаются по окрестным землям, соединяя меж собой селения разных народов, что живут по берегам моря.
      В Великой степи пути вновь сливаются в один, и ведет он на полночь, к дремучим лесам и полноводным рекам, минуя стороной негостеприимные гористые земли белых цогов, что видят ночью лучше, чем днем, и любят человеческую кровь больше, чем воду.
      Через земли лесовиков-родов, через пустынное нагорье, именуемое Северными Буграми, на Север, на Север ведет дорога, туда, где стеной встают из утреннего тумана темно-зеленые ели, где потоки делаются холодными, как лед питающих их ледников, а люди - воинственные корья и дикие чуди - носят шкуры и не умеют плавить металл.
      Достигнув гор, именуемых Великим Ледяным хребтом, дорога сворачивает и далее ведет на восход, и много-много дней пути странники видят по левую руку лишь сверкающие, словно алмазы, ледяные шапки на горных вершинах, по правую же руку всегда лежит дремучая, дикая и страшная чащоба - Черный лес. То земли беров, и горе путнику, если свернет он с пути или будет идти по нему ночью один, без мудрого спутника или быстрого коня...
      Пройдя полмира, дорога упирается в Серединный хребет. Он не может сравниться с Ледяным по высоте своих пиков, но такой же непроходимый, и лишь в одном месте, через перевал, не зря именуемый Перевалом Скелетов, можно минуть Серединный хребет и попасть в богатые Загорные земли, земли, где, как говаривают побывавшие там, и солнце ярче, и трава зеленее, и люди дивнее, чем мы с вами. И я, идя оттуда, подтверждаю - истинно так!
      Перед Перевалом Скелетов отходит от большой дороги малая, и ведет она вдоль Серединного на полдень, к озеру Корвавой воды, в Великую Степь, что населена кочевыми вагасами, пасущими свои стада и молящимся Великой Кобылице. Но я туда не ходил, и более ничего о тех краях не ведаю...
      Зато был я в Загорье, и скажу о нем: по Загорью, именуемому ещё Страной Ар-Зум, дорога идет дальше, на полудень, но забирая к восходу, дабы путники, идущие и едущие по ней, не попали в Голубые Пески Махадум, где нет жизни ни для зверя, ни для человека.
      Между Страной Аров, а именно это означает слово "Ар-Зум", и местностью, где обитают люди языка Ом, лежит три луны пути в обход Голубых Песков и гор по местам глухим и диким. Страна Ом - самая северная из стран восхода, и далее дорога ведет уже по обжитым местам, а их без счета - и богатые земли Лури, и гористая страна Ор-х-гван, жители которой поклоняются странному богу, что в образе чудовища пожирает людей, и много других стран, чудных и диковенных, и все там, не как у нас - одежда, оружие, еда, и боги там тоже другие, чужие и непонятные.
      На берегах большого моря, где волны не имеют цвета, а в воздухе висит туман от вечных дождей, дорога завершает своей бег, вновь рассыпаясь множеством троп, тропинок, дорожек, чтобы закончиться у порогов тростниковых хижин в глубинах диких лесов, или в каменных ущельях голубых, красных и черных гор.
      Такова она, дорога, Великий Мировой Путь, или, говоря нашим языком, Великий Ход, что связывает воедино все обитаемые земли, а других земель нет и быть не может, ибо твердь конечна, как любое из её составляющих, будь то камень, песчинка или гора. Так говорят арские мудрецы, а значит, так и есть!
      Много, очень много живет вдоль Хода людей, и ещё больше - нелюдей, а в стороны от Хода лежат земли дикие, и никому неизвестные.
      Вы спросите меня, для чего Великий Ход и кто его сделал?
      Я отвечу, но лишь на первый вопрос, ибо никто не делал Великий Ход, был он всегда, с тех пор, как солнце дало людям людово.
      А нужен Ход, чтобы ходить по нему. Чтобы народы могли знать друг о друге, могли менять дары своей земли на дары земли соседей, и ещё - чтобы тот, кто захотел положить жизнь свою на то, чтобы узреть всю Землю, мог свершить задуманное.
      Вы смотрите на лик Земли, начертанный на куске выделанной кожи, или сплетенный из цветных шнуров, или выбитый на камне, или сложенный из кучек разноцветного песка, и не можете понять - почему так прихотлив, так извилист и далек Великий Ход? Ведь можно было провести его от Южных морей и до морей Бесцветных короче...
      Не можно. Не можно, ибо великой кровью, костями и потом дался каждый день пути Великого Хода, и те земли, в коих нет его рукавов, не должно посещаться человеком! В этом большая мудрость и великий труд предков наших, и их предков, и предков тех народов, что живут на Ходу, а более тут сказать нечего...
      Начертал ту помощь странникам на языке родов писменами-глагами, дарованными им арами, волхв Шык, прозванный Костяная Игла, вид Земли сотворил Теша, прозванный Стуком, и было се завершено в этот день, после полудня, когда третья луна от начала года, бывшего четыре раза по десяти в жизни Буя Однорогова пятым, перевалила за половину..."
      Старый Корч закончил читать, привычным движением короткой волосяной метелки смахнул дорожную пыль с выбитых в граните букв и начертанных линий, повернулся к Перевалу и поклонился чуть показавшемуся из голубой горной дымки густо-багровому диску встающего светила.
      Начинался новый день, и Корча ждало множество неотложных дел. Сказать по правде, для многих он уже стал староват, теперь не под силу уже ему, как раньше, с молодецким хаканием развалить напополам лиственничную колоду одним ударом бронзового колуна, или перевернуть в одиночку на другой бок заколотого для постояльцев быка, чтобы содрать с него шкуру...
      Да-а, годы берут свое. Вот уже и светлоликий Яр, Красное Солнышко, что по утрам выплывает из-за Серединного хребта, все больше напоминает колышашееся багровое пятно, а не четкий, ровный диск... Слабеет глаз, дрожат руки, и лишь разум старого Корча не желает стареть - не туманится память, не путаются мысли, и все так же остер он на язык, как и много лет назад, и все так же смекалист и быстр умом. Недаром и имя его - Корч, арами данное, то же значит: "Быстромысл".
      Корч ещё раз поглядел на треугольную гранитную скалу, на одной из обтесанных граней которой Шык Костяная Игла и Стук, возвращаясь от аров в свои родские земли, выбили "Слово о Великом Ходе" и Чертеж Великого Хода.
      Шык сделал надпись на родском, арскими буквами-глагами - сами же роды до письма не додумались, да и то сказать, они и о металле узнали благодаря арам. Дикий народ, лесовики-болотники, в чащах дремучих сидят, весной по полянам бревна с сучьями таскают, в борозды зерна овсяные да полбяные кидают, а к осени срывают колосья, молотят и перетирают ручными жерновами зерна в муку, делают жито, тем и кормятся, да ещё бортят диких пчел, охотнючуют, рыбалят по быстрым лесным рекам. Ну, и конечно грибы, ягоды, кореньё-зеленьё всякое...
      Корч усмехнулся про себя. Вот она, старость. Чуть не каждый день теперь вспоминает он родные родские леса, родичей, родовичей и дальнюю родню свою. Вспоминает по-арски, и долго, очень долго вытаскивает из глубин памяти родные, родские слова.
      Сколько же лет он прожил тут, в дне пути от Перевала Скелетов? По-родски Корч и сосчитать бы не смог - там ("Там! Вот опять! Там, они, у них... А сам-то тоже - оттуда!"), у родов, счет годам велся по летам, прожитым вожами всех родских племен. Умирал один вож - время менялось, и начиналось сызнова. И лишь самые мудрые волхвы помнили, сколько у родов было вожей, и могли счесть время, что роды прожили на этой земле.
      Ары вели другой счет, отмеряя его от того дня, когда Великий Бо, бог сущего и не сущего, сотворил этот мир и аров в нем, а год считали не по лету, а по обороту солнца от весны до весны. Арскими годами Корч жил тут уже шесть раз по десятку, а по-родски - три десятины нынешнего вожа, Бора Крепкой Руки...
      Корч не спеша вернулся во двор своего Дома, привычно окинул взором навес с сеном для скота, сарай, стойла, и сам Дом, из серого арского камня, под высокой корьевой крышей. Узкие окна-щели, с распахнутыми по летнему времени дубовыми ставнями, широкие двери с бронзовыми накладками, коновязь для спешных путников, каменное корыто-поилец - для лошадей, без которых человек медленен и слаб в пути.
      Еще во дворе был колодезь - обложенное камнем устье, дубовый ворот, и крыша на четырех столбах, увенчанная деревянной личиной богини Ва, покровительницы вод.
      В дальнем углу двора, у сараев, высился каменный идол Яра, светлого солнечного бога, помогающего всему живому. Идол был богато украшен ленточками, кожаными и меховыми ремнями, амулетами и оберегами, что вешали на него путники - чтобы защитил и помог в дороге.
      Из Дома выскочила вагаска Ваят, жена младшего сына Корча, Птаха, выплеснула грязную воду из мытого чана, улыбнулась свекру и поспешила к колодезю - за свежей водой.
      Дом просыпался - скрипели под ногами родни половицы, хлопали двери, гремела посуда. С заднего двора до слуха Корча долетел стук топора - кто-то из внуков, не иначе как старший, Выёк, взялся за рубку дров на весь долгий летний день.
      Дров надо много - и воды согреть, чтобы было чем гостям-путникам смыть дорожную грязь и пыль, и похлебку сварить в большом медном котле, а потом ещё подогревать её весь день, дабы путники всегда могли горячего похлебать. И мясо жарить надо, и взвары готовить, и камни греть, чтобы потом, ночью, грели они комнаты гостей и родичей.
      Прислушиваясь к стуку топора, Корч улыбнулся - старается Выёк, не за страх, за совесть. Со временем добрый хозяин из него выйдет...
      А вот отца Выйка, белоголового Стахна, своего старшего сына, Корч не уберег. Да и то сказать - не по силам никому это было. Слишком гордым, слишком своенравным рос сын. Все - попрек, все - не так, как отец, словно видел он в Корче не батю родного, а врага...
      Стахн сгинул в Черном лесу много лет назад, и никто не знает, какая судьба его постигла - угодил ли он в полон к берам, и пожрали его эти осквернители людских законов, или нежить лесная полакомилась человеческой душой.
      Когда не вернулся Стахн, сильно горевал Корч - любил он непокорного сына, любил больше двух других сыновей, жалел и злился на себя за то, что не смог найти слова нужного, чтобы вразумить кровиночку...
      Корч тряхнул головой, отгоняя печальные мысли. Человеку долго печалится негоже - печаль, она не сама приходит, её рогатый злыдень-иг нагоняет, и чуть поддашься, тут же криворожие михи с махами придут, под руки толкать станут, глаза отводить от дел, мешать, злить и ярить. А когда взъяриться человек без дела, тут-то анчута-поганец душу его и приберет к себе, чтобы на блюде, сплетенном из полос задубевшей человечьей кожи преподнести своему хозяину - не благому богу, властителю Пекла Ныю...
      Корч вдруг понял, что думает по-родски, впервые за последние годы. Словно сломалось что-то внутри, потянуло в родные (Родные? И не жил там почти...) места. И тут Корч услыхал коня - перестук копыт и мелодичный звон бубенчика...
      В ворота, едва не зацепив приоткрытую створку, влетел мохнатый арский конь-арпак, взмыленный, в клочьях пены, весь, до гривы, забрызганный дорожной грязью.
      "Раз грязь, стало быть, с Перевала, в долине-то высохло все давно!", привычно отметил Корч, спеша на встречу первому сегодняшнему гостю.
      Всадник, молодой меднокожий ар в белой островерхой шапке с бронзовым бубенцом, соскочил на землю, и потянул наладившегося было напиться скакуна в сторону - после такой скачки конь остыть должен, и лишь потом - пить.
      Корч уже тащил приехавшему охапку сухого сена - вытереть коня. Ар молча начал стирать с мохнатой груди, спины и крупа пот и грязь, и пока не закончил, не заговорил. Так было заведено у него на родине - сперва конь, а уж потом все остальное. Останешься без коня - уже и не ар ты, а так, уродень ходячая, то ли сасс-пескун из Махадума, то ли джав кривоногий...
      Наконец, конь был вытерт и укрыт теплой оленей шкурой. Ар повернулся к Корчу, поклонился ему и произнес, четко выговаривая слова, и чуть длиннее, чем другие народы, протягивая "р":
      - От Будора, из клана Молневого Огня, гонца властителя Ар-Зума Бодана, привет тебе и уважение, Хозяин Корч!
      - От Корча, хозяина и хранителя Дома у Великого Хода, привет и уважение тебе, Будор! - ответил Корч ритуальным приветствием аров: - Легка ли была твоя дорога? Не согласишься ли ты принять от меня угощение и помощь?
      - Охотно! - переходя на простой язык, улыбнулся ар: - Дорога была легка, только на перевале на меня напал снежный демон, и я потратил все свои стрелы, отгоняя его! Не разживусь ли я у тебя десятком-другим?
      Ар кивнул на пустой колчан-сад, где одиноко болтался лук со спущенной тетивой.
      - Прошу в Дом, Будор, гонец Бодана! И стрелы, и пищу, и отдых ты получишь, как того велит уклад гостеприимства! - Корч чуть склонился перед гостем, пропуская его вперед, и не спеша пошел следом, кликнув по пути среднего сына, Груя - пусть коня накормит, напоит, копыта поглядит - не треснули ли...
      В Доме, в большой горнице, под тяжелыми мореными балками, украшенными резьбой, усевшись за широченный дубовый стол, Будор достал из-за пояса широкий арский кинжал и как голодный волк, накинулся на принесенный ему Ваят олений окорок.
      Пока гонец насыщался мясом, поспела похлебка, настоялся взвар, появились на столе глиняные мисы с лесной зеленью. Все это Будор умял в один миг, и лишь от ковша с хмельным медом отказался - он гонец, и туманить голову ему не можно.
      Насытившись, Будор встал, поклонился столу - божьей ладони, Дому - на четыре угла, потом - хозяину, и лишь тогда спросил:
      - Знаю я, Корч, что по законам нашим, которые ты чтишь, плату с гонца брать тебе невместно! Но я все же хочу отблагодарить тебя, о Хозяин, и посему говори положенные слова, а я отвечу тебе...
      Корч приосанился, и поклонившись гостю, произнес:
      - Спасибо тебе, Будор из клана Молниевого Огня, за то, что ты оказал мне честь, став гостем мои, за то, что отведал еды моей и питья, и хочу спросить - не пожелаешь ли ты одарить Хранителя Дома у Великого Хода, словом или делом?
      Будор кивнул:
      - Делом одарить тебя, Корч, не могу, ибо спешно прибыл сюда, и спешно удаляюсь из Дома твоего, но словом одарю, и слово мое будет тревожным! Знай же, что Великий Бодан, правитель аров, узнав от мудреца Веда о приближении страшной напасти из Звездной Бездны, послал меня по просьбе Веда в земли родов, к волхву Шыку, известному под прозванием Костяная Игла, дабы Шык немедля отправился в Ар-Зум. Это все, но от себя хочу добавить: черны вести мои, и готовься к плохому, Корч, идет что-то, чему нет названия, и это что-то угрожает не только арам или родам, или стране Ом, нет, угроза нависла над всеми странами Хода! Это все, более мне пока не ведомо!
      Будор ещё раз поклонился хозяину, собравшимся в большой горнице домочадцам Корча, не оглядываясь, вышел во двор, и вскоре перестук копыт его коня затих вдали...
      - Ну! Что рты разинули! Дела нет ни у кого, что ли? - заворчал на своих Корч, но воркотня его была больше для порядка - сыновья, внуки и невестки мигом разбежались - кто на кухню, кто нянчить малых, кто - к скотине, и вскоре Корч остался в горнице один.
      Он присел к столу, сплел корявые натруженные пальцы и задумался:
      "Вот и ары поняли, что в мире неладное творится! Что ж за беда такая идет? Черное поветрие Звизд наслал? Нет, Вед бы с ним быстро разделался! Или Ный пошел по земле косить души людские? Тоже не похоже - в Год Ранних Смертей все в природе на дыбки вставало, а в этот год не так - тишь да гладь. Правда, нежить прет дуром отовсюду, поллуны назад лорийских торговых гостей аж на Мокром лугу паун накрыл черной своей паутью! Это виданное ли дело - в двух днях пути от Черного леса пауны резвятся!
      А хуже всего, что Воструха, Баган да Бадняк боле Дом не блюдут. Угощение не принимают, забились, кто куда, и хнычут, сами себе погребальные песни поют. Вот это-то горе, и горе настоящее. Без них в Дом быстро нежить налетит - злая Марца, Коровья Смерть, в хлев вползет, серые гарцы призрачными крыльями взмахнут, по горницам засвистят, сквозняками выдувая из душ людских добро и тепло, а душа без тепла, известное дело - сыть Ныева... О-хо-хо-х, Зирка-Зиричка, светлая душева птаха, защити, оборони, не дай Дому порушиться, куда ж мы без него..."
      Мысли Корча путались, навернулась на глазу мутная старческая слеза, уже видел он Дом свой разоренным и покинутым. Свистят в пустых стенах гарцы, скалятся из каждого угла двуголовые аспиды, и не где путнику проезжему отдохнуть, силы набраться, коней обиходить, словом с людьми перемолвиться...
      Но пока не случилось того, и, Яровой волей, не случится! Старик встряхнулся, встал, разогнул ноющую спину и отправился на задний двор, где средний сын Груй звенел оселком по бронзе кос - через два дня Яров день, начало Большой Косьбы, и нужно подготовиться к ней как следует. Гонцы гонцами, слухи слухами, а и в Тяжкие Годы скотину кормить надо, чтобы она, в свой черед, людей кормила. А то как же жить ещё на свете?
      Глава Вторая
      В Путь!
      Дождь моросил целый день, но никого в городище Влеса это не печалило наоборот! "Дождик, дождик, пуще, дай нам жита гуще! Дождик, дождик, поливай - будет жита каравай!" - распевали под теплыми струями босоногие ребятишки, плескались в лужах, подставляли под небесные слезы русокудрые головенки, от дождика не только травы - и волосенки сильнее растут, то всякий знает!
      Волхв Шык Костяная Игла сидел под навесом своей избы, что притулилась у могучего дуба на краю городища, и улыбаясь, смотрел на расшкодившихся пострелят. Хорошая поросль у родов, крепкая и многочисленная. Не скоро ещё врагам, людским и не только, удастся одолеть родов. Вон, даже ары, столкнувшись было с родами, взялись сперва за мечи, а потом пошли на мировую. И обоим народом от того мира много-много пользы вышло!
      От аров пришло к родам умение плавить медь и олово, делать бронзу, орудия и оружие из нее, от них же пришли и различные, нужные человеку, искусства, и первейшее из них - искусство дружбы с конем.
      От родов к арам пришли тайные знания, как бороться и в согласии жить с нежитью и нелюдью, мёды и колдовские травы, меха северных зверей и так высоко ценимые арами перья птицы кукши, что накликивает добро на родские селения, далеко разнося над лесами свое "Ку-ку!".
      Пока дружба и согласие у аров с родами, оба народа будут процветать, это и роды, и ары понимали. Понимали - и крепили дружбу, как могли. Немало аров сватались к статным родским девушкам, немало родских парней женились на гибких, грациозных арках. Мешался язык, мешались обычаи. Глядишь, коли Роду будет угодно, и одним народом станут со временем роды и ары!
      Одна беда - уж больно далеко лежат их земли. Если выехать по Великому Ходу на восход с крайних родских земель, через полторы луны только достигнешь Дома старого Корча, что живет у Серединного хребта, в дне пути от Костячного Перевала. И лишь минув перевал и спустившись вниз, попадет путник в земли Загорья, в страну аров Ар-Зум.