Еще при первых князьях киевляне обнесли город прочной деревянной стеной. Широкие срубы ставились один на другой и наполнялись камнями. Получилось укрепление, которое не разрушишь никакими стенобитными машинами.
      Трое ворот было в городской стене. От северных начиналась дорога на Галич. Из Лядских, ведущих на юг, нельзя было далеко уйти, там пролегала "ляда" - пустошь, заросли, болота. Из западных ворот, самых оживленных, шли пути за рубеж.
      Лодка причалила к берегу Подола.
      Подол - низменная часть города - располагался по Днепру выше Горы, и его в ту пору еще не ограждала стена. В случае нападения врагов жители Подола бросали дома и, захватив самое ценное имущество, бежали на Гору, под защиту крепости.
      Подол населяли ремесленники: гончары, кожевники, столяры, оружейники. Люди одного ремесла тяготели друг к другу, селились рядом, и так возникали слободки Гончарная, Кожевная, Оружейная. В Гончарной жужжали круги, на которых формовались горшки, кринки, блюда и иная посуда. Кожевная встречала посетителей резкой вонью гниющих шкур, а в Оружейной слободе раздавался перестук и перезвон молотков и молоточков, кующих пластины для лат и кольца для кольчуг.
      Дом Пересвета был выше и обширнее соседних домов. Двор устилали плотно уложенные плахи [плаха - толстая доска]. Жилье состояло из большой, хорошо убранной светлицы и терема - владения Нади и ее матери Софьи. Над домом поднималась надстройка - одрина, где спали хозяин с сыном. Отдельный ход вел в мастерскую с земляным полом. Там в углу был устроен горн с кузнечным мехом для раздувания пламени.
      Пересвет в бархатном кафтане встретил гостей на крыльце, как этого требовал обычай. Троекратно облобызавшись с рыбаком и сердечно обняв Зорю, оружейник повел их в горницу, где хлопотали Софья и Надя.
      В переднем углу под иконами стоял стол под белой скатертью, уставленный яствами и питиями. Вдоль стен тянулись не лавки, как в бедной хате Стоюна, а широкие резные лари, покрытые холстом; в них хранились пожитки хозяев.
      Полная низенькая Софья поклонилась Стоюну до земли, а потом стала горячо целовать сконфуженного Зорю.
      - Ненаглядный ты мой, сокровище мое! - выпевала она в перерывах между поцелуями.
      - И какой же отец, какая мать породили тебя, такого доброго, такого смелого?!
      - Парень как парень, - спокойно отозвался Стоюн. - Не так давно приходилось драть его лозой за всякие проказы:
      Зорины щеки запылали от стыда, и он смущенно поглядывал на Надежду, такую же белокурую и круглолицую, как брат.
      Пересвет и его жена стали усаживать гостей за стол.
      Угощение было изобильное: жареный поросенок под луковым соусом, утка с пареной репой, отварная осетрина, пироги с морковью и свеклой, каша пшенная, каша гречневая с молоком, свежие огурчики, мед сотовый.
      Хозяин посадил Стоюна по правую руку от себя, а Зорю по левую и подкладывал им самые лучшие куски. Но для Стоюна главной приманкой на столе были не яства, а пития. Оружейник не обманул Стоюна, приглашая его в гости. Мед у него действительно был такой, что не посрамил бы и боярского пира.
      После двух чар новые друзья заговорили такими повышенными голосами, что молодежь поняла: ей тут не место. С одобрения хозяйки Неждан и Надя повели Зорю на берег Днепра, а взрослые остались возле сулеи с медом.
      Обычная сдержанность оставила рыбака. Волнуясь, он рассказывал Пересвету о той страшной ночи, когда лишился жены.
      - Уж как же мне горько, друг, - говорил Стоюн, - как пусто без Ольгушки! Ведь она знаешь какая была!.. Утром взглянет на меня своим ясным взором, и мне целый день - праздник. Худо мне без нее, Пересвет, худо!..
      Оружейник пытался утешить Стоюна.
      - Все от бога, - говорил он, - на все его святая воля.
      - За что же он так наказал меня?! - взъярился рыбак. - Али я ему не молился, не ставил свечки перед иконами? Злое дело он надо мной сотворил!..
      - Молчи, а ты молчи! - испуганно перебил оружейник. - Еще больше на себя беды накличешь. Дети ведь у тебя!
      Новые знакомцы осушали чару за чарой, а потом их головы бессильно упали на стол, и гулкий храп огласил горницу.
      Был поздний вечер, когда Зоре удалось вызволить отца из гостей. Стоюн, несмотря на опьянение, сидел в челноке твердо, но его затуманенному сознанию представлялось, что он каким-то образом выручил жену из плена. И он обращался к ней заплетающимся языком:
      - С-слышь, Ольгуша?.. М-мы без т-тебя так г-горевали, т-так г-горевали: А т-теперь в-все с-слава б-богу:
      И он вдруг оглашал темную гладь Днепра громкой песней.
      На другой день Стоюн спросил у сына:
      - Ну как, много я начудил вчера?
      - Всякого было, батя, - уклончиво отвечал Зоря.
      - Что ж, грех да беда на кого не живет, - хмуро молвил рыбак. И вдруг улыбка озарила его суровое лицо: - А мед у Пересвета хорош, ах, хорош!..
      Глава десятая. ЛЕТОПИСЕЦ ГЕРОНТИЙ
      В следующее воскресенье, отпросившись у отца, Зоря явился на Подол спозаранку.
      Он оставил челнок под присмотром деда-кожевника, удившего рыбу, и направился в знакомый дом. Неждан бросился к приятелю с радостью, а Надежда ехидно посмеивалась над горячностью их встречи. Сказать по правде, девушка обращала бы гораздо больше внимания на красивого смуглого рыбака с орлиным носом и синими глазами, если бы на нем вместо холщовой рубахи и портов было бархатное полукафтанье, на ногах сафьяновые сапоги, а на голове соболья шапочка с соколиным пером.
      Мать давно уже уверила Надю, что благодаря необыкновенной красоте ей суждено выйти за боярского, а то и княжеского сына, и такими разговорами вскружила девчонке голову.
      Приятели отправились на Гору. Прежде всего Неждан решил показать другу старейшую и красивейшую киевскую церковь - Десятинную [она была названа так потому, что Владимир на ее построение и содержание отдавал десятую часть своих доходов]. Это была первая каменная церковь на Руси. И воздвиг ее князь Владимир после того, как окрестил народ в христианскую веру.
      Семь лет строили храм греческие мастера по царьградскому образцу. Такого великолепного сооружения еще не было на Руси. Материалом для постройки послужил квадратный тонкий кирпич с толстыми прокладками прочного цемента. Двадцать пять золоченых глав венчали храм; к центральной его части примыкали четыре придела [придел - церковь меньшего размера, пристроенная к главной].
      Красоте постройки отвечало ее внутреннее убранство: резные беломраморные колонны, карнизы, мозаичный пол из кусочков цветного мрамора, яшмы, малахита.
      Дивное устройство собора восхищало русских людей и приезжих из других стран.
      Зоря и Неждан обошли кругом это великолепное строение и направились в храм.
      Приятели застали конец церковной службы. Миновав паперть, где рядами сидели нищие, Зоря и Неждан вошли в церковь. Ее сумрак не в состоянии были рассеять высокие узкие окна с разноцветными стеклами, но много света давали сотни свечей, горевших у образов и в подвешенных к куполу паникадилах [паникадило (греч.) - висячая люстра или подсвечник с большим количеством свечей].
      Народа в церкви было не очень много. С того времени, когда князь Владимир Красное Солнышко объявил христианство государственной религией [988 год], прошло больше четырех десятилетий, но греческая вера не успела укорениться на Руси.
      В деревнях и маленьких городах еще сохранялось язычество, в капищах [капище - языческий храм] стояли идолы, и люди приносили им в жертву кур и овец. Даже в стольном Киеве - огромном городе - среди молельщиков преобладали люди среднего возраста и молодежь; старики и старухи оставались верны прежним богам.
      Прозвучали заключительные возгласы священника. Обедня кончилась, народ повалил из церкви. Вышли и два друга.
      - Куда теперь меня поведешь? - спросил Зоря.
      Неждан задумался, а потом сказал:
      - Знаешь что, Зорька, пойдем-ка мы с тобой в Георгиевский монастырь, я давно у дяди не был.
      - У дяди? А что там делает твой дядя? - удивился Зоря.
      - А он монах, - пояснил Неждан. - Это отцов брат. В миру его Громом звали, а ныне он Геронтий: Да, послушай, все забываю спросить, как твое крещеное имя?
      - Мое? - Зоря застеснялся. - Мое крещеное плохое. - И парнишка по складам выговорил: - И-у-ве-на-лий.
      - Ой-ой-ой! - Неждан свистнул. - Натощак и не вымолвишь! Еще Венька ничего, а уж И-ве-у: Нет, не скажу! Это кто ж тебя так нарек?
      - Батя попов не любит, не хотел нашему рыбу даром давать. А поп все серчал на него и баял: "Ну, будешь меня помнить"! Вот я и пошел с таким имечком.
      - Ну, это все пустое! - рассмеялся Неждан. - Ты для меня завсегда будешь Зорька, а я тебе Нежданка: Ну, пошли к дяде!
      - А он не осердится, что мы без зову пришли? - робко спросил Зоря.
      - Ну нет, - уверенно молвил Неждан. - Он не таков. И хоть всему Киеву известен, а любого человека во всяк час с нуждой примет. Его за справедливость повсюду уважают.
      Зоря заколебался. Идти ему, сыну простого смерда, к такому знатному человеку?..
      Друг насмешливо посмотрел на него.
      - Да что ты боишься, чудак?
      Зоря нехотя пошел за Нежданом.
      Как видно, летописец в монастыре пользовался большим уважением. Не в пример прочим иноческим каморкам, его келья была обширная, теплая, с окном, выходившим на юг. В ней удобно было заниматься чтением и письмом.
      Неждан постучал в дверь и сказал уставные слова:
      - Во имя отца, и сына, и святого духа!
      - Аминь! - раздалось из кельи.
      - Дома! - обрадовался племянник. - А то по месяцу его не бывает: в другие города уезжает.
      - Зачем? - удивился Зоря.
      - Про разные дела узнаёт, что там случились, и в летопись записывает.
      Неждан и Зоря вошли, до земли поклонились обитателю кельи. Геронтий был уже стар, но еще бодр и прям, с величавой осанкой. В монахи он ушел в юности, прельщенный возможностью изучить книжную премудрость. Это ему удалось, и теперь он славился в Киеве как один из первых грамотеев и единственный летописец.
      Геронтий ни перед кем не унижался, даже с большими боярами держался как равный, зато с низшими старый монах был неизменно приветлив в обращении.
      - А, это ты, Василий, - ласково сказал Геронтий, увидев племянника. Всё ли дома подобру-поздорову?
      - Все ладно, - ответил парень. - Батюшка с матушкой велели тебе кланяться. - Неждан снова поклонился.
      - За привет спаси бог. Это кто же с тобой?
      - Это друг мой на всю жизнь. Без него меня на дне речном раки бы ели.
      И Неждан рассказал о том, что недавно случилось с ним на реке. Монах горестно изумлялся, вздыхал. Закончив свой рассказ, Неждан промолвил:
      - А мы с Зорькой пришли посмотреть, как ты летопись пишешь.
      - Вот что вам желательно увидеть, отроки? Се - доброе желание, и я вас удоволю.
      Геронтий снял с полки пергаментный свиток, баночку с чернилами, отточенное гусиное перо. Он развернул свиток на столе, прижав его сверху и снизу чисто вымытыми камешками, и шутливо сказал, обмакнув перо в чернила:
Конец бесплатного ознакомительного фрагмента.