Под скалой никого и ничего нет.
Пес заунывно воет. Нет, он не станет так выть без причины. Андрей планшеткой разгребает снег. Ему не приходится долго трудиться. Под тонким слоем снега скрыта расселина. Луч карманного фонарика разгоняет темноту. Расселина неглубока, набита снегом. На дне ее лежит человек. Так вот, значит, как погиб Эль-Хан!
Карай воет.
Андрей спускается вниз, переворачивает тело на спину. Нет никаких признаков жизни на этом белом лице, лежащем на белом снегу. Рука со скрюченными пальцами тверже дерева, холоднее льда…
В финском домике шло собрание. Доклад только что был сделан. За председательским столом рядом с профессором Малунцем сидел черный Рафик. Он вел собрание.
Тихонечко войдя в зал, Андрей увидел несколько знакомых ему лиц. Впереди возле завхоза сидел радист. Стульев не хватало. Белый Рафик устроился, как всегда, на бильярдном столе. В первом ряду, положив руку на спинку кресла Марлены, занимал место Вадим Борисов.
Хотя Андрей вошел тихо, на него оглянулись. Он задержался у дверей.
– Комсомольское собрание, – шепнули ему. – Сергей Вартанович сделал доклад о моральном облике советского ученого, о борьбе за дисциплину.
Видимо, прения еще не начинались. Черный Рафик тщетно взывал к собравшимся, отыскивая среди них желающего выступить.
– Я хочу выступить, – объявил Андрей и пошел вперед.
Сапоги его громко стучали по полу, он старался умерить их стук. Лицо его было в подтеках грязи.
– Хоть бы умылся, – прошептал кто-то.
Но сзади цыкнули – и сразу установилась тишина.
– У вас комсомольское собрание, – сказал Андрей. – Я тоже комсомолец… – Он вытащил из кармана куртки и положил на председательский столик свой комсомольский билет. – Я прошу слова!
– Что с вами? – шепнул ему профессор Малунц.
Андрей не ответил.
– Этого не нужно, – мягко сказал черный Рафик, возвращая комсомольский билет. – Выступить может каждый желающий.
– Да, – сурово проговорил Андрей. – Но я хочу выступить как комсомолец на комсомольском собрании. У вас стоит вопрос о моральном облике. Вот об этом я буду говорить…
Он гневно посмотрел в притихший зал. Скулы на его лице шевелились. Он с натугой произнес свои первые слова:
– Два человека вышли в горы. Есть у нас такой закон, чтобы помогать в горах друг другу?
Люди в зале зашептались.
– Есть! – крикнул кто-то.
– Да, товарищи, такой закон у нас есть. Но вот в горах поднялась буря. И один человек, спасая свою жизнь, бросил другого с поврежденной ногой. Как это назвать?
– Он говорит об Эль-Хане! – громко сказала Марлена. – Эль-Хан бросил Вадима с поврежденной ногой.
Никто не отозвался на ее слова.
– Этот человек спасся! – гневно продолжал Андрей. – Он пришел в село, он попал в теплый дом. Но он так любил и жалел себя, он был в таком ужасе от того, что пережил… Словом, он побоялся снова вернуться в горы и показать место, где бросил товарища.
Тишину в зале разорвал резкий звук быстро отодвинутого стула. Вадим вскочил на ноги.
– Это ложь! – крикнул он, наклонив по-бычьи голову и выставив перед грудью кулаки. Можно было подумать, что он готовится к драке.
– Нет, это правда! – отрезал Андрей.
– Слушайте, – с угрозой проговорил Андрей, – вы бросьте это! Вы лучше всех знаете, что это клевета. Вы распустили слух, будто Эль-Хан перешел границу!
Марлена, которая пыталась усадить Вадима на стул, теперь поднялась и встала рядом с ним.
– Нельзя же так! – крикнула она звенящим голосом, который, казалось, вот-вот оборвется. – Такие обвинения надо доказывать!
Андрей с сожалением посмотрел на нее.
– Несколько часов назад, – сказал он, обращаясь ко всему залу, – я верил, что этот человек не виновен или, во всяком случае, не очень виновен, так же, как верит в него сейчас эта девушка. Теперь у меня есть доказательства… Да! – с ненавистью бросил он в лицо Вадиму. – Это вы распустили пакостный слух… Вам надо было спасти не только свою драгоценную жизнь, но и обелить свое имя. Раз вы, струсив, бросили товарища, значит, уж не стоит посылать людей ему на выручку. Пусть гибнет! Зато никто не узнает, что вы трус. Да еще оклеветать товарища!.. Вы надеялись, что мертвец не сможет оправдаться, сколько бы на него ни наговорить!
Вопрос задал профессор Малунц. Он сидел – суровый, прямой и странно спокойный – за своим столиком.
– Да, я нашел мертвеца с поврежденной ногой… нашел далеко от границы замерзшего в горах человека… Укрывшись в расселине, он ожидал помощи… – Андрей снова обернулся к Вадиму и увидел, что тот жадно ловит каждое его слово. – У Вадима Борисова могло бы быть лишь одно оправдание: он мог думать, что Эль-Хан идет вслед за ним…
– Я так и думал! – с вызовом крикнул Вадим и поднял голову. – Я был уверен, что он идет за мной.
– Но прошло десять минут, двадцать минут, час, два часа – он не пришел. Вы должны были поднять тревогу. Ведь вы знали, что у него повреждена нога.
– Я этого не знал! Я считал, что он может так же прийти в село, как пришел я.
– Довольно! – с презрением сказал Андрей. – Вы всё знали! Вы бросили Эль-Хана не вблизи селения Урулик, а возле пика Димац. Потом вы стали выкручиваться, клеветать, врать. – Андрей снова обратился к залу: – Зато, видите ли, он плакал по ночам! Вот какой он чувствительный!
Вадим, спотыкаясь, вышел вперед. Он отбросил руку Марлены, которая его удерживала. Губы у него дрожали.
– Вы же знаете, в каком состоянии я добрался до села… – Он подошел вплотную к председательскому столику и уперся в него руками. – А если бы Эль-Хан шел один? Ведь я случайно оказался с ним… Кто бы его спасал? Чего вы от меня хотите?
– Долой его! Довольно! – загремели голоса из зала.
Вадим съежился.
– Вы должны понять, – закричал он, – я пришел в село и свалился без сознания! Провалы памяти… Я забыл обо всем!
– Кроме себя, – холодно произнес профессор Малунц. – Как вы смели забыть о человеке, который погибал в горах?
Андрей увидел возбужденные лица в зале, услышал, как с грохотом отодвигаются стулья и как вразнобой кричат люди, заметил выражение ужаса на лице Марлены – и быстро пошел к выходу.
– Благодарю за службу, лейтенант Витюгин! – Капитан Миансаров перегнулся через стол и пожал Андрею руку. – На днях получишь звание старшего лейтенанта, – пообещал он.
Этот разговор происходил в маленьком служебном кабинетике капитана Миансарова. Капитан угощал Андрея своим табаком особой высадки.
– А ведь исключительный случай для нашего времени! Человек бросает своего товарища в горах… Помирай, черт с тобой! Лишь бы мне еще раз не подставить свои щечки под снежок, под ветерок… Откуда столько гнили в молодом человеке?
– Да, я тоже сначала не понял этого Вадима, товарищ капитан. С виду он не хуже других – ученый, спортсмен… А когда прислал ко мне свою девушку, чтоб о его страданиях рассказала, – нет, думаю, внутри-то ты червяк! Главное дело – непомерное себялюбие. Он – в центре мира, все хуже его. Из той породы, что для него, скажем, тайфун в Японии имеет только один интерес – касается он его лично или нет. Эгоизм, одним словом.
– Эгоизм уголовно не наказуем, – вздохнул капитан Миансаров. – Нет у нас такой статьи…
– Статьи нет. А какое наказание может быть хуже презрения товарищей!
Они помолчали.
– Нет. – Андрей нахмурился. – Зову, зову, а он будто не слышит.
– Порядочно.
– Так… – Капитан принялся раскуривать трубку. – Все же много еще времени пройдет, пока из тебя получится хороший проводник служебной собаки…
Андрей кивнул. Он был с этим согласен.
– Иди, пожалуйста.
Приложив руку к козырьку, Андрей вышел из кабинета. Он торопился к вольеру. В кармане у него была сахарная косточка из супа, которую Ева велела передать Караю…
ПОСЛЕДНИЙ ПОИСК
Чепрачная сука Дианка принесла шестерых щенят. Все они были пузатые, большелобые, коротконогие и очень пискливые. Хотя заведующий отделением молодняка Сисак Телалян уверял, что щенки похожи на Карая, Андрей не мог с этим согласиться.
– Только то сходство, что у каждого по четыре лапы, – посмеивался он.
Больше всего Андрея возмущало, что у щенков висят уши, словно лопушки. И при таких ушах они смеют претендовать на сходство с Караем!
Но Сисак уверял, что все образуется. Вырастут настоящие служебные собаки.
– Ты для них вроде как бы крестного отца, – шутил Сисак.
Он регулярно извещал Андрея обо всех событиях в жизни собачьего семейства. На третий день щенков стали выносить на свежий воздух; на десятый день их начали подкармливать; еще через двое суток они прозрели; к исходу третьей недели у них отросли острые коготки на передних лапах.
Андрей держал меня в курсе событий:
– Вот, Костя, наш Карай уже потомство заимел.
Одного щенка Андрей хотел отправить в деревню, в дар Карлосу. Подарок был обещан уже давно – с того времени, когда Карлос помогал Андрею в поимке преступников, пользовавшихся ходулями. Капитан Миансаров разрешил: «Дай мальчику щенка!»
Андрей велел мне купить толстую книгу «Служебная собака», в которой рассказывалось, как надо кормить, растить, воспитывать и обучать щенят. Он подобрал красивый ошейник и ременный коричневый поводок. Все это мы решили отвезти Карлосу. Я как раз собирался съездить в это село, в кратковременную командировку.
– Приходи и приводи с собой Карая, – сказал Сисак Андрею на сорок пятый день, когда все потомство было отнято у Дианки и переведено на жительство в щенятник. – Пусть посмотрит на своих деток.
Щенятник – чистенький, низенький, словно игрушечный домик, и при нем выгульная площадка, огороженная забором, – находился на краю питомника. Мы пришли сюда в полдень. Андрей вел Карая на поводке.
Мохнатые бурые комочки, неуклюже ковыляя на своих шатких лапках, крутились возле забора. Все щенки были похожи друг на друга. Однако Сисак без труда различал их, указывал, какой лучше, какой хуже.
– Вот этот для твоего Карлоса, – объявил он, извлекая из кучи мохнатых тел существо, похожее на игрушечного плюшевого медвежонка.
Щенок лежал тугим брюшком на ладони Сисака, задние лапки беспомощно барахтались в воздухе. Но он не пищал, не жаловался, а мужественно переносил неудобства своего положения.
– Хороший будет? – придирчиво спросил Андрей.
– Не беспокойся. Может, не самый лучший, но очень хороший.
Мы уложили щенка в специально приготовленную плетеную корзинку. В этой корзинке песику предстояло совершить первое в своей жизни путешествие.
Теперь Сисак взял на руки самого толстого из щенят.
– А вот это – будущий чемпион. Предсказываю тебе – медали и слава обеспечены. При рождении вытянул шестьсот двадцать граммов. Смотри, какие лапы! Он побольше Карая будет, когда вырастет.
Это заявление вызвало недоверчивую усмешку на лице Андрея. Как бы не так! Карай стоял рядом – огромный, могучий – и брезгливо посматривал на щенка.
– Вот, Карай, ты уже папашей стал. Веди себя солидно. Поздоровайся с сынком, ну-ка!
Щенок с растопыренными лапами, толстым хвостиком, висячими ушками и мутно-зелеными глазами, которые не могли уловить даже неторопливого движения пальца в воздухе, явно не понравился Караю. У щенка еще не было шерсти, один подшерсток, мягкий, как козий пух. Карай осторожно понюхал этот подшерсток и, сморщив нос, с отвращением чихнул.
– Не хочет видеть сыночка, – сказал Сисак. – Как бы не задрал. У них это бывает.
Но Андрей видел, что Карай, который никого и ничего на свете не боялся, просто-напросто боится этого беспомощного щенка. Пушистый комочек, попискивая, надвигался на него, подняв кверху толстый хвостик, а Карай, опасливо кося глазом сверху вниз, все отступал и пятился. Он попробовал зарычать, но это была всего только самооборона. Щенок подкатился к его передним лапам. Карай, взвизгнув, пустился наутек.
Сисак поднял щенка с земли. В этом маленьком существе все было еще неопределенно. Вот он вырастет, а какой будет масти – неизвестно. Подшерсток должен выпасть, и лишь после этого определится цвет его шкуры. Молочно-мутные глаза только через полтора – два месяца смогут приобрести ясное выражение. Все в будущем!
Андрей осторожно погладил щенка, потрепал двумя пальцами его тупую мордочку. Щенок зубками-булавочками захватил его палец и прикусил. Это было не больно, а приятно.
– Как назовешь? – спросил Андрей, легонько тыкая пальцем в тучное брюшко зверька.
– Видишь ли, – Сисак хитро прищурился, – надо, чтобы в имени были буквы и отца и матери. От Дианки возьмем «Ди», от Карая – «Кар» или «К». Кличка получится «Дик» или «Дикарь».
– Дикарь – это подойдет, – сказал Андрей, уже любуясь милым зверьком, который весело терзал его палец. – Правда, ты хороший песик, хороший песик…
С такими словами Андрей не раз обращался к Караю. Теперь, услышав знакомое обращение, Карай, сидевший под деревом, ревниво завыл.
Хотя Андрей воспитывал Карая со щенячьего возраста, он плохо помнил его детство. Ему казалось, что теперешний могучий Карай и тот кругленький и мягонький, как подушка на тахте, зверек, которого ему три с лишним года назад вручили во владение, – это две разные собаки. Помнилось только, что, передавая щенка, ему сказали: «Вот это будет твой Джульбарс. Расти и учи!» «Джульбарсами» капитан Миансаров называл всех щенков подвластного ему питомника до тех пор, пока они не совершали первых своих подвигов. Кличка была ироническая – так котят называют тиграми…
Карай перестал быть «Джульбарсом» в восьмимесячном возрасте. В питомнике производились тогда испытания молодых собак «на выстрел». Инструктор, одетый для безопасности в просмоленный брезентовый комбинезон, вызывал на площадку поочередно проводников с молодыми собаками. Он замахивался на проводника или толкал его – и после этого убегал в кустарниковые заросли. Собака рвалась на поводке, грозя отомстить за хозяина. Ух, какие все они были страшные в ту минуту! Но капитан Миансаров хорошо их знал: «На поводке да при хозяине они смелые. Посмотрим, что будет на деле». Когда инструктор отбегал шагов на тридцать, щенка пускали в погоню. В несколько прыжков щенок догонял врага. Инструктор приостанавливался и стрелял из пистолета в воздух или в землю. Это и было «испытание на выстрел» – одно из самых серьезных испытаний для будущей служебной собаки. Далеко не каждая из них его выдерживала. Были такие собаки, что всем хороши, а вот до зрелого возраста не могли отделаться от ужаса перед дулом пистолета, перед звуком выстрела. Таких беспощадно браковали.
Чего же требовать от щенков? Трое из них в тот день с визгом повернули обратно, растеряв весь свой боевой пыл. Проводники этих собак получили от капитана Миансарова крепкую нахлобучку – надо уметь вырабатывать мужество у щенка! Две другие молодые собаки, когда пришла их очередь, помедлили и все-таки вцепились в оскорбителя, но робко, с оглядкой, без того сокрушающего азарта, которым должен обладать серьезный боевой пес. Карай при выстреле только ушами прянул и с разлета, грозно рыча, прыгнул инструктору на плечи. Он свалил человека на землю, разодрал брезентовую куртку.
«Да уберите вы этого черта!» – кричал инструктор. А когда поднялся и стер кровь с лица, то сказал: «Это не собака, а золото!» – «Так зато мы и дали ее золотому парню!» – объявил капитан Миансаров и пожал Андрею руку.
Теперь, вспоминая об этом, Андрей с гордостью смотрел на Карая. Вон какой пес вырос! Лучший в питомнике. Даже Маузера обошел, а уж тот рекордсмен, медалист. Может, этот щенок Дикарь обойдет в будущем и Маузера и Карая. Лучшему конца нет…
На дорожке, ведущей к щенятнику, показался дежурный и с ходу закричал:
– Лейтенанта Витюгина к начальнику!
– Что там еще? – заворчал Андрей.
– Торопитесь! Капитан ждет!
Взяв Карая на поводок, Андрей пошел из щенятника. Я нес рядом плетеную корзинку, в которой спал сын Карая, предназначенный для Карлоса. Неподалеку от учебной площадки нас встретил другой посыльный:
– Скорее к начальнику!
– Да вот только собаку в вольер поставлю, – недовольно сказал Андрей.
– Приказано явиться вместе с собакой.
Это означало, что предстоит работа. Андрей ускорил шаги.
– Видишь, Костя, что получается, – сказал он. – А как хотелось поскорее доставить мальчишке щенка…
– Хочешь, я отвезу? Мне все равно надо туда ехать. К вечеру вернусь обратно и все тебе расскажу.
– Это уж будет не то. Мне самому охота… Да и мальчик будет разочарован… – Он сдвинул брови. – Но все-таки поезжай! И скажи Карлосу, что при первом случае я заеду и проинструктирую его, как надо со щенком обращаться. Пусть не перекармливает, не балует!
И он быстро пошел по дорожке.
Капитан Миансаров ждал Андрея в своем кабинете.
– Оружие при тебе? – коротко спросил он.
– Так точно! – Андрей сразу же подтянулся в ожидании предстоящего ему дела. – Разрешите, товарищ капитан, обратиться?
– Давай обращайся.
– Разрешите узнать: что случилось?
Капитан Миансаров посмотрел на Андрея, как бы еще раз оценивая стоявшего перед ним человека.
– Серьезная тебе предстоит работа, – сообщил он, прищурившись. – Надо взять опасного преступника… Мишка-Зверь убежал!
Человек с кличкой Мишка-Зверь, или Копченый, давно уже перестал быть человеком. Он утверждал, что не знает своего настоящего имени, не знает, где родился, кто его отец и кто мать. Он дожил до тридцати с лишним лет, называя себя, в зависимости от обстоятельств, то русским, то цыганом, то армянином. У него не было национальности, как не было имени.
Надо сделать много страшного, чтобы среди жуликов, бандитов, убийц – настоящих зверей, его окружавших, – заслужить кличку Зверя. Он заслужил такую кличку.
Копченым же его прозвали за устойчивый грязновато-красный цвет лица, который не менялся ни зимой, ни летом. Ему приписывали много самых гнусных преступлений – и он ни от одного из них не отказывался. Говорили, что он осужден разными судами в общей сложности лет на сто. Сердобольные судьи, к которым он попадал в руки, всё надеялись, что его еще можно исправить…
В воскресенье утром Мишка-Зверь с двумя приятелями вышел из своего логова в город, чтобы разыскать нужного им человека. Точный адрес был им неизвестен. Они вошли во двор нового дома, где на высоком шесте висел флажок. Дети с красными галстуками толпились вокруг шеста. Мишка-Зверь в последнее время никогда не бывал трезвым. Его раздражали люди, которые веселились или работали. «Слишком все стали чистенькие!» – говорил он.
Теперь он остановился посреди двора и долго смотрел, как веселятся ребята. Приятели пытались увести его, он оттолкнул их, потом вышел на площадку и ударом ноги свалил шест.
Дети притихли, девочки шарахнулись в сторону. Но вперед протиснулся мальчик в белой блузе, с горячими глазами, с тоненькими и еще слабыми руками, обнаженными по локоть. Он привык жить среди мужественных, добрых, справедливых людей и думал, что правдивое слово имеет безграничную власть. Он с укором, и удивлением произнес слова, которые могли бы устыдить всякого:
– Здесь пионерский лагерь, дядя!
Копченому это было все равно. Никакие слова давно уже не имели доступа к его сердцу.
– Вон что! – глумясь, проговорил он и притянул мальчика к себе за пионерский галстук. – А ты тут чья собака?
– Бросьте! Вы меня не пугайте! – Глаза у мальчика блестели, он и правда не боялся Копченого. – Вы нам мешаете проводить сбор.
Тогда Копченый, легко приподняв это худенькое тельце, с силой швырнул его на землю. Он думал, что теперь нагонит ужас на всех детальных. Но к нему уже с криком бежала вожатая – она была на другом конце двора. Из дома выскочил пожилой мужчина с разгневанным лицом. Собралась толпа. И Копченый с удивлением подумал, что тут его не испугались, – бояться должен он сам.
Его друзья, прижимаясь к стенам, потихоньку ускользнули. Копченого задержали. В отделении милиции в нем без труда опознали Мишку-Зверя, который не раз ускользал от наказания. Нашлось много дел, за которые его надо было судить. Грозил суровый приговор. Мишка-Зверь ждал суда спокойно. «Все равно убегу», – ласково извещал он следователя.
Но в тюрьме, после приговора, Мишка-Зверь держался скромно. Он безропотно подчинялся всем правилам внутреннего распорядка и даже написал трогательное письмо на имя начальника, в котором уверял, что завяжет узелок на своей прежней жизни – начнет жить честно.
– Такое время пришло, – говорил он, вздыхая, – надо менять профессию. У кого я беру? – спрашивал он. – У трудящего человека! Он месяц работает, а я в две минуты его заработок отбираю. Я для него выхожу настоящим паразитом!
Эти его высказывания начали даже ставить в пример другим уголовникам…
До отправки на место заключения Мишку-Зверя ввиду его хорошего поведения решили временно перевести из тюрьмы в пригородную исправительно-трудовую колонию. Он попал туда вечером. Неподалеку от ворот в землю была вкопана деревянная вышка, на ней посменно дежурили часовые.
– Да, – сказал Мишка-Зверь, покрутив носом, – крепко охраняют, отсюда не убежишь!.. – и засмеялся.
На другой день ему дали работу на территории колонии – за ограду его все-таки решили не выводить. Ему было поручено делать черепицу на маленьком кирпично-черепичном заводике, существовавшем при колонии.
– Это дело как раз по мне! – сказал он.
Считалось, что из колонии убежать невозможно. Местность вокруг на несколько десятков шагов была открытая. Выход только один – ворота, которые тщательно охранялись часовыми на сторожевой вышке. Куда денешься?
Копченый все не начинал работать, он ходил по дорожкам и, как бы случайно, вышел к воротам, возле которых стояла вышка.
– Стой! – крикнул ему часовой. – Приближаться нельзя. Давай назад!
– Да уж я знаю, что нельзя, – ласково говорил Копченый и, улыбаясь, подходил все ближе к воротам.
Часовой угрожающе вскинул винтовку:
– Давай назад!
Укоризненно покачав головой, Копченый остановился. Он повернулся к воротам спиной, что несколько успокоило часового.
– Чего ты боишься? У тебя винтовка. Ты видишь – со мной никто не разговаривает, так я хоть к тебе поговорить пришел… – Копченый выразительно играл глазами и посмеивался.
– Какие разговоры! – строго сказал часовой. – Идите на свое место! – И опустил винтовку.
Тогда Копченый, все еще стоя спиной к воротам, сделал быстрый прыжок назад. Никто не умел так прыгать. Это был его прием, разработанный с давних пор. Человек как будто собирается прыгнуть вперед, а прыгает назад… Часовой не успел вскинуть винтовку. Копченый прыгнул еще раз – и оказался за воротами. Гулкий выстрел, казалось, свалил его с ног. Он покатился под откос. Часовой решил, что он ранен, и не стал больше стрелять. Но Копченый поднялся на ноги. За ворота ловить его выбежало несколько бойцов вооруженной охраны. Уйти ему было некуда.
Внимательно осмотрели мятую траву в том месте, где упал Копченый, и не нашли ни одного пятнышка крови. Значит, и его падение было обманом. Пуля пролетела мимо…
В полусотне шагов от ворот лежала старая, неизвестно кем привезенная сюда огромная труба. Она лежала здесь давно и уже вросла в землю. Копченый заполз в эту трубу.
Теперь его песенка была спета. У обоих концов трубы встали люди. Копченый попадет в их руки, куда бы он ни сунулся. Но, прежде чем извлечь его оттуда, с ним попробовали завязать переговоры.
– Выходи! – крикнул, заглядывая в трубу, боец вооруженной охраны Епрем Коджоян. – Выходи, Зверь. Твой номер не прошел.
Копченый молчал.
Надо было что-то предпринимать. Полезешь в трубу, а там в темноте и тесноте борись с бандитом, которому убить человека – все равно что стакан воды выпить. Да и зачем это делать, когда и так Копченому некуда деваться? Все равно он рано или поздно окажется в руках ожидающих его людей. На этом-то, как выяснилось позднее, он и строил свои расчеты.
Прошло около получаса, Копченый все не выходил. Его звали – он не откликался.
Наконец людям надоело ждать. Первым потерял терпение Епрем Коджоян и решительно вошел в трубу. Он полз, держа наперевес штык. У Копченого могло оказаться какое-нибудь оружие, встреча с ним грозила опасностью. Но Епрем надеялся на свои силы. Кроме того, с другого конца трубы пополз навстречу Епрему еще один боец, так что Копченому пришлось бы туго, если б он решил оказать сопротивление.
С Епремом все время поддерживали связь, кричали ему: как, мол, идут дела? И он отвечал: «Ползу, пока ничего не обнаружил». Потом перестал отвечать. Снаружи люди ждали в тревоге, не донесется ли из трубы шум, свидетельствующий о борьбе. Но вот, наконец, двое бойцов выползли из трубы на вольный воздух. У них были сконфуженные лица. К ним кинулись люди. Отстранив их, Епрем Коджоян подошел к начальнику охраны и доложил:
– Никого там нету.
– Как же так? Да вы хорошо ли смотрели?
– Проползли из конца в конец, – сконфуженно сказал Епрем. – Там пусто, товарищ начальник…
Андрей прибыл на место происшествия, когда взбудораженные бойцы, один за другим побывавшие в трубе, уже поняли, куда исчез Копченый. Примерно посредине трубы они нашли пролом, уходящий в землю. Трубу откатили. Яма, которая под ней открылась, была глубокая, темная, и дна ее не было видно. Неужели Копченый и до сих пор сидит в этой яме?
Пока думали да гадали, один из отбывающих наказание рецидивистов попросил разрешения поговорить с начальником охраны колонии. Очевидно, он сообщил начальнику нечто такое, что меняло всю обстановку. Начальник вернулся к трубе с очень серьезным лицом.
– Вы думаете, – сказал он бойцам, – что Мишка-Зверь все сидит тут, в яме?
– А где же ему еще быть!
– Не знаю где, – сказал начальник, – только не здесь.
Оказалось, что яма под трубой была началом подземного хода, выкопанного примерно год назад. Шайка рецидивистов, оставшаяся на воле, пыталась устроить побег своему товарищу, заключенному в колонии. Побег не удался. Но секрет уголовники сохранили.
Они сообщили о нем в тюрьму Мишке-Зверю: «Старайся попасть в колонию!» На этом Копченый и построил план своего освобождения. Теперь он был, видимо, далеко.
– Крупный преступник убежал, – объяснил Андрею начальник вооруженной охраны колонии. – Наша вина, признаю. Но ты подумай, сколько он может бед натворить, сколько невинных жизней унесет! На ребенка руку поднял! Разве это человек?
– Вы меня не агитируйте! – зло сказал Андрей. – Надо было раньше смотреть, как следует!
Он внимательно исследовал пролом в трубе, приказал Караю сидеть под деревом и полез в яму. Необходимо выяснить, где кончается подземный ход.
– Собаку вперед пусти, – советовали ему, – опасно!
– Что тут сделает собака? – застенчиво улыбнулся Андрей. – Уж лучше я сам…
Спуск в яму был довольно трудным. Андрей полз, держа в левой руке карманный электрический фонарик. Сначала ему показалось, что ход невероятно узкий. «Ничего, протиснуться можно», – думал он. Недостаток свежего воздуха затруднял дыхание. Вдруг он явственно услышал, что впереди кто-то ползет, и пожалел, что не взял с собой Карая. Направил прямо перед собой луч карманного фонарика. Нет, никого нет, это просто осыпалась земля.
Свободно Андрей вздохнул только тогда, когда ход стал подниматься вверх. Он высунул голову, осмотрелся и выбрался наружу. Вход был скрыт большим камнем. Этот камень Копченый, вылезая, очевидно, отодвинул в сторону, и теперь на его месте зияла черная дыра.
Андрею казалось, что он полз очень долго. Но когда он осмотрелся, то увидел, что находится всего в нескольких десятках шагов от трубы. Он негромко окликнул Карая. Пес послушно сидел под деревом и глядел на трубу. Услышав зов, он со всех ног кинулся к хозяину. Вслед за ним подбежали и бойцы.
– Вот, – сказал Андрей, – отсюда Копченый пополз – видите, трава примята? А вы его и не заметили за деревьями!
– Действительно! – Бойцы приглядывались к траве. – Совсем недавно был здесь…
Андрей взял собаку на длинный поводок.
– Карай! След!
Пес потянул влажным носом и повел хозяина по прямой – к строениям, которые виднелись вдали. Не успели они отойти и сотню шагов, как их нагнал Епрем Коджоян.
– Парень надежный, – кричал начальник охраны, – возьми его с собой! Поможет в случае чего…
Дальше пошли вместе.
– Много ты их, верно, переловил в своей жизни? – говорил Епрем, едва поспевая за собакой.
– Приходилось…
– И в схватках бывал?
– Бывал.
– И убитые есть на твоей совести?
– Вот представь, – сказал Андрей, – что я, при моей довольно-таки жестокой профессии, до сих пор никого не убил.
– Просто случая не было, не налетал на настоящих.
– Во-первых, действительно случая не представлялось. А случая не представлялось потому, что пускать в ход оружие – дело самое легкое. Преступник должен быть взят живым.
– Ну, с этим, которого ловим, ты держись начеку. Он-то тебя не пожалеет. Недаром кличка – Зверь!
– Будем начеку, – сказал Андрей. – Но теперь, друг, ты не сердись – давай прекратим разговоры. Правило есть: по следу иди – молчи! И также, будь любезен, придерживайся инструкции – отойди подальше в сторону, шагов на тридцать, чтобы не мешать служебно-розыскной собаке.