Погасить световое тело! В остатке — десять, едкий дым выползает из колбы. Malkut! Serpent! Destroyer! Работал на холодильном комбинате, сторожил мертвую рыбу. Всегда минус двадцать, нежные руки исколоты чешуей. Ебаный в рот, как выдержать такое? Решил вставить палки в колеса.
      Сентябрь 1438 г. — убийство сына Перонна Лёссарта. Новый Ирод обещает отцу, что десятилетний мальчик, один из самых красивых в округе, сможет учиться в ангельской школе. Предлагает сто су на новое платье. Отец согласен, слуги Ирода сажают юного Л. на пони и увозят в Machecoul. В тот же вечер мальчишке перерезают горло. Через год паж Н. И. сообщает П. Л. о гибели сына: "Он ехал по нантскому мосту, ветер сдул его в реку".
      Кто наградит хирурга? Генерал оставил растение, гнутые болотные листья, широкие, как у папоротника. В прихожей не хватало света, мы перенесли цветок в спальню, поближе к террасе, там он видоизменился: параболы, мосты, стрелы. Эти пальцы созданы для наслаждений, нехуй тут делать, мы отвезем тебя в тайное место. "Убежище хлорофилла", закрытое членство, в день Доктора — маскарад. Разложи столовое серебро, пусть дышит.
      — Хорошо, Ю-ю.
      — Да, вот еще, правду ли говорят, что ты девственник?
      На холме, недалеко от Пропасти, разыграли пантомиму "Мой отец — мельник". Сон э люмьер, вертятся жернова. Думали, он позвонит, попросится в трапецию, но он застыл в неизвестном, адреса нет, телефона нет. Сволочь, ведь уже вторник, вторник.
      Вторник, второе ноября.
      Записаны рассказы свидетелей казни. Весь его реморс. СемьСемьСемь поднимает провод, находит ловкое место, куда агенты воткнули булавку. Потрогай мексиканского идола, он на тебя похож.
      Это было испытание — поманить и оставить. Тест на выносливость, казарма. Чтобы ждал, как бирманская храмовая кошка. Есть еще 191644, на крайний случай. "Я интересуюсь хынеком-альфа, воспылал, нельзя ли доставить к сроку?" — "Он выпал из сетей, теперь не сыщешь" — "А нет ли замены?" — "Белая кнопка" — "Но ее ободрали агенты А-е" — "Тогда ничего не попишешь". Так мы развлекались на исходе марта.
      Цифры слиты, получилось 25, ни то ни сё. Еще раз — 7. Это уже ближе, «Колесница». В упряжке — телец, лев, человек, орел. Возница готов к скачке, но пока размышляет, всматриваясь в грааль. Теперь — правило левой руки, «Приобретение», девятка дисков. Планеты расходятся, венера в деве. Семь! Девять! Заметил, точно зеленый хвост в тынском колодце: пояс Поллукса, грозит виселица, дачный посвист гарроты. There are no bones in the ice-cream. Погибли: поперечно-остистая мышца, подвздошно-реберная, задняя атлантозатылочная мембрана, межпоперечные мышцы поясницы. И паховое кольцо над лобковой костью. Весь наш джеймсдин погиб, как дикая дивизия.
      А надо было просто потереть с утра blue dot.

      Никуда не ходить, ни с кем не встречаться. Крушение биржи, на асфальте пляшут бумажки: эротические телефоны, пятна счастья, снимки магрибских танцовщиц, шарф безымянного сына Перонна Лёссарта. Красавчик погиб от скарлатины накануне химической свадьбы, отправлен к Atogbo Ocbaa, повелителю воздушной воды. Девятка мечей — жестокость.
      Познакомились на полустанке, прожили вместе таинственный год, по вечерам ходили в «Са-Ва», полоскали беременную посуду, менялись одеждой. Larz и Lasben, покровители трансмутаций. Младший, заподозренный в измене, изгнан, сосет в опиумных курильнях, замышляет наказать старшего, изъять дублоны. Старший сопротивляется, младший кромсает его альпийскими ножами, бросает торс в ванну, заливает кипятком, варит всмятку. Вмешиваются посторонние — Xgazd, искусный в постижении человеческих секретов, и его компаньоны Gzdx, Zdgx, Dxgz. Какое им дело? Младший не думает, что виновен. Это была обычная игра, купец и половой, с розгами и горчицей, и потом дружок сам не хотел стареть. Что бы он делал через четыре года, смотрел тайные пленки рока хадсона? Так решили покровители: Olpazed на востоке, Ziracah на юге, Hononol на западе, а в северном протекторате — Zarnaah. Вот их подписи, хотите взглянуть? Извлек неприятный сверток.
      Среда, день альтернативной ботаники. Удивился цветущей хорде: "Что это? Что значит?". Отравление спорыньей, сковала края языка. Постыдная хворь, приходится разрезать горло, вставлять стеклянную трубку в трахею, отсасывать пленки. А если от испуга двинуть ланцетом чуть вбок? На два-три дюйма? А потом назад, вверх и вниз, чтобы вышло распятие?
      — There is no difference, only in perception.
      "Дорогой Маркопулос, я нашел профессионального переводчика, так что мы сможем вскоре поместить — надеюсь! — всю правду о греции в ужасных тетрадках. Сейчас я подчиняюсь яду, он рвет сухожилия, как веревки на Липари, но чувствую: темный поток иссякает. Вчера вытащил принцессу дисков, следом «Приобретение», будут почести, деньги, очки в золотой оправе, связки молодых хуев".
      Потер переносицу: правда?
      Клацнул портфелем: не врешь?
      Каналы левитации, железнодорожный снег, осколки пивной бутылки, распахнутый чемодан. Зашли с дружком за пакгауз, поймали гавроша, хочешь заработать сраную копейку? Кивнул, рейтузы, дутая куртка, "как заяц". Стержень расцеплен.
      Причина гибели — tumor. Прыгал в долине смерти, вступил в элитный отряд сатаны, таращился на мистера лэма, варил бульон из мексиканских костей, шепнул коменданту: "Сожри свои глаза". Главный приз — голос Баррона, глыба берилла, восставшая за кладбищенской ивой на похоронах Гвидо фон Листа. «Евреи» и «сестра».
      Март 1440, убийство шестнадцатилетнего Гийома ле Барбье. Его отец, портной, запутался в датах: Гийом столовался в Machecoul и исчез в пасхальные дни. Одновременно пропал и сын бедной вдовы Кергюэн из Сент-Круа, пришедший просить милостыню у ворот шато.
      В правильное чистое тело можно воткнуть деревянную спицу, нож суконщика, семинольскую стрелу, верхушку рождественской елки. Красный словарь, страница "Осуждение и погребение демонов". Выйди из операционной, сними потную маску, читай вслух.

      Созданная для рождения лунного младенца, она застыла на кушетке бесстыжим шлаком, цирковым хрюканьем природы, гусеницей, сожравшей ботву бытия. Элизабет Шорт, мать лунного младенца. Хынек-альфа, ты знаешь все мои тусклые тайны, догадался, что я просто "один из этих". Очнулись в полдень, полизали подмышки, сплясали в ванной. "Прежде у вас работал один блондин". — "Теперь он пьет айдесскую прохладу". — "Когда исчез?" — "В день доктора".
      — Помнишь, как тот мужик из дорогого дома, полного цветов и конфет, смотрел на нас в окно и дрочил?
      — Видел, как тонула Andrea Doria? Матросы хуячили веслами беременных пассажирок, капитана придушили шелковым шнурком.
      — Семь знаков, печать истины, колокольчик на мизинце.
      — Им отрезали головы?
      Верно. И прятали во дворе "Отеля де ля Сюз". Там был амбар, Прелати носил ключ на шнурке. Это цепная реакция. Ребенок, наблюдающий, как избивают его товарища, испытывает Ablehnung. Некоторые готовы были отрезать головы односельчанам, сами просили ножи. Баррон, кажется, не был против. Появлялся в круге берилловой глыбой, порой возникал в измороси на бычьих пузырях, однажды возник десять или двенадцать раз в нижнем зале Тиффожского замка.
      Лето 1439 года, хроника G. B. открыта на специальной странице, 112–113. Прелати и П. останавливаются в поле в километрах от Тиффожа, рядом заброшенный дом. Благовоние, магнит и книга. Чертят круг, кинжалом обводят контур гримуара. Встают в круге, Прелати несколько раз громко произносит "Баррон!", отклика нет. В ту секунду, когда они входят в круг, начинается ливень, неистовый ветер, тьма тормошит глаза.
      112: Прелати прячет письмо, написанное Н.И. и адресованное Баррону: "I am the power of 333 of the 10th aether mighty in the parts of the heavens I was raped by three noble horsemen I say with darkness the lower beneath let them vex upon the heavens I have been paying Arian lads for the sex we all enjoy I prepare to govern the earth come at my bidding and I will give you whatever you want except my soul and the curtailment of my life". Они возвращаются, и на следующий день повторяют церемонию в замке. Наконец Баррон является в обличье пригожего молодого человека двадцати трех лет, левая ступня из прозрачного камня.
      113: Новый Ирод слышит доносящиеся из запертой комнаты Прелати звуки ударов и стоны. Слуги проникают в окно. Прелати избит: на него набросились бесы, недовольные тем, что он называл их никчемными и слабосильными. П., ученый молодой человек, любимец Ирода, проводит в постели пять дней, оправляясь от побоев.
      Дрочил на полу, кончил в черную пепельницу: окурки с золотыми ободками, спичка с вензелем прискорбного клуба, дохлая телефонная карта. Хорошо знал латынь, интересовался дьяволом и сицилией. Start at Call One and move upward one at a time.
      6 ноября: известия от х-альфа, у него новые кости 05721199, просит колдовской порошок, готов на поблажки. Вибрация сторожевых башен. Копыта топчут траву, магнетический круг продавлен в поле сурепки, лассо натирает шею. Доктор: стоячий воротник, на мизинце перстень с синим камнем, книги нашлись под краковской грушей. Белые корешки неудачи тянут бронхиальную слизь, утренняя тяжесть в запястьях, элизабет шорт на окровавленной простыне, чулок спущен, подвязка, черные туфли, уилсон сжимает нож, смуглое лицо, белая рубашка, широкополая шляпа, голубка и ворон поднимают ленту: unos cuantos piquetitos! пять скромных уколов!

      Сосновая шишка, найденная влюбленными в лесу. Гипсовый мексиканский демон, случайно купленный на курорте. Распятие с крестьянскими забавами: жатва, молитва, зикр. Пугливый глаз в центре правой ладони, пламя бьет из мизинца; морда мелкого барана застыла на указательном пальце. Мавританская маска: половина лица разъедена муравьями, торчат два верхних зуба. Тибетский лунный камень, шествуют быки. Череп из Гватемалы. Бронзовая голова дуче, каска с орлом. Обугленная черепица из Тиффожа. Пятница, день волнений.
      — Ты много ходишь? Видел метромост?
      — J'ai pas sommeil. За холмом военный аэродром, жужжат турбины.
      Двадцать три из двадцати трех. Арестован, избит батогами, отпущен. Ужасы трибунала: плаха с ржавыми гвоздями, жидкое олово в горле, носатая маска, тиски для шейных позвонков. Предметы, которыми жонглирует меркурий: монеты, огонь, жезл, стрела, свисток, крылатое яйцо, чаша со змеей, меч. Справа грозит кулаком обезьяна, посланница Тота. Список тем: "Доктор, англия, венера", "О церемонии ЭИ", "Нагота элементарного короля", "18-ый этир".
      Думал, это копье центуриона, а это была минутная стрелка. Вложил персты в восковую рану, коснулся ребра. Твои сети, Маринус."…Квадратные клинья в круглую дырку. Только ЭИ, думал я, не отвечает на призывы. Но что-то должно быть там, под шкуркой. Тогда я решил отказаться от системы ЗЗ". — "They don't really act like energies you suck from the rentboys, but rather they come in, activate some part of you which changes you in some way or another, activate another part of you which changes you in some way or another and from then on this part acts as a knot of instant communication (no rituals needed or anything like that)".
      И все же мы не поверили, распустили черное покрывало с алым кругом, поставили свечи, разложили купола, прицепили колокольчики к мизинцам. Это был чистый секс, секс в таблетках. Наваждение хынека-альфа остывает ночной сковородкой, подгибаются края белка, темнеют ногти, расплелась тесьма. Микробы, поселившиеся в итальянском дерьме, дохлом китеже, мертвом море. Нефтяная вышка торчит из непонятной воды, наткнулись, когда придумали плыть наперегонки до острова-буяна. Сережа ебнулся лбом о ржавый шест, захлебнулся.
      — Помнится, у вас был тут один блондин, знал толк в Идоиго.
      — Ушел гулять с друзьями, не вернулся. Знаете эти нравы. Теперь ищем замену. Звоните в понедельник.
      — Но у меня iliac passion!
      — Не можем помочь, простите.
      Понедельник, 10 ноября. Германский день пропущен, выдернут из колоды, на окне "Отеля де ля Сюз" вспыхивает бальзамин. Можно заглянуть в невидимую базилику, пощупать мокрые стены. Молотом в лоб, циркулем в висок, угольником в нежную шею.
      — Такие заказы мы не берем.
      Напутствие Баррона: "Ты — ноль, живи партизанской лимфой, лови сигналы элементарного короля, ходи на службу, каждое утро — малая пентаграмма. В дни равноденствия, солнцестояния, праздничный вечер девятого ноября — пентаграмма гранде. Ве-хедура, ве-хебула, итоговый малькут". Рассмеялся в перекошенное лицо. Пароль: В Экстернштайне погасли огни. Отзыв: Падает ртуть.
      Скудная зима 1439-го, вдова отправила сыновей за хлебом. По дороге вырезали крючки на белых стволах, 88, когда-нибудь следы расползутся, вырастут, как гитлерюгенд. Заблудились, решили заночевать в лесу. В полночь к костру подсел святой франциск, покровитель белочек и медвежат. Попросил младшего братца пощупать ладонь. Звездочка на втором суставе среднего пальца — меланхолия. Линия бедствия, от линии жизни вверх на большой палец, предвестие насильственной смерти. А вот и лошадка Прелати, слышишь, — скрипит валежник?

      "Care Frater! Посылаю отчет о судьбе бедняги Маркопулоса. Вы помните дни, когда в Берлине сломались плавники, помните циркуляр Lv-Lux-Light о ложном завершении строительства ХНД? Тогда мы как раз начали обсуждать гибель Andrea Doria, а посланцы А-е вырвали белые кнопки. Наперсток каждый раз давал новые ответы, щуп выскальзывал из замороженных пальцев. Тогда я не думал, что это связано с выборами канцлера, ведь прошло всего два месяца, в тынском колодце еще крутился дракон. Вы знаете, как эти люди готовят осаду: поднимаешь простую трубку, и вместо позывных слышишь собачий лай, автомобили на улице раскрашены в цвета твоей кухни, бельэтаж занимает разведка и шпигует потолок проводами. "В Бремене мне подложили таллий, — жаловался Маркопулос, — волосы выпадают, отмирают корни. Не ложись на мою подушку, это заразно. Спасает только жир сибирских зверьков, Nerzol". Потом начал худеть, это было странно, словно по бедрам стекала монсерратова лава. Ему могли помочь только лекари в санатории Хаусхофера, но там уже запретная зона, все эти укротители энергий".
      Каменная пристань… моторные лодки в искусственной бухте… красный домик императора… за утесом вольный биарицц… улитки… левее испанская граница, страна басков с желтыми горками, тоскливой пылью. Вышел из будки, присел на полосатый стульчик, звякнул блюдцем. Что ты там пишешь, ястреб? Опять про смiрть? (Заглянул через плечо).
      Кошачьи карты: Reine de Denier на оливковом пуфе, Roi de Coupe с лазоревой чашей, Le Mat — котомка и багровый посох, Le Сhariot с испуганным тянитолкаем, Le Pendu в цветастом платьице висит на опушке, веревка примотана к левой лапе.
      — Заклинаю тебя, Творение воды!
      Школа ЭМ на побережье. Бело-зеленые тенты, музыкальный автомат под навесом, полукруглый бар, на мраморной стойке углубления для ритуальных стаканов. Поодаль — спальный павильон, здесь встречаются заговорщики. Праздник военного урожая, июль. Не сразу догадался, что благоприятная карта перевернута: херувимы раздувают всепроникающий ветер, двадцать один переходит в ноль; солнечный глаз Гора, пятнистый змей трансформаций, серп, прорывающий паутину обольщений.
      Гриф, Ястреб, Маркопулос, 777, Джефф Страттон. Мы бросили вызов замыслу НИ, проникли в невидимую базилику, ловили голоса злодеев. Мы не верили хирургам, не заметили вышедшего из чащи ребенка, не узнали тайну пересечения пропасти. Все было тщетно, бумага. Хозяин разворачивает подарок, кладет скомканный лист на кухонный стол, утром прислуга соберет обрезки стеблей с бурыми шипами, розовые ленточки и пробки, швырнет черный мешок в контейнер. Пыхтит локомобиль, хынек-штрих разучил новые танцы, читает мелкий шрифт на седьмой странице: the end of the matter delay opposition inertia perseverance patience crystallization of the vile matter involved.
      Отец небесный, спали рейхстаг.

      Это была обычная плата за рельеф, медная монета закатилась в дикарский шатер. Пытались поймать, но там уже суетились элементали. Нет пощады, пытался сдуть пыль, раздавил стекло, медная стрелка попала под ноготь, столбняк, заражение крови.
      — Вот вам превосходные жених и невеста, профессор.
      — А как же евреи?
      — Трут камни зубными щетками, не волнуйтесь. Это лишний проект, все решено в ванзее.
      Скрип шпингалетов, трижды стучит молоток: продано.
      — Что у это у вас с левой бровью?
      — Ждал непослушного друга. Готовьтесь, несут этюды.
      Так мы шептались в аукционном доме.
      "Бон Джелуд и дервиши", "Аромат коньяка", "Орлица с кристаллом", был даже один лист из "Японских погадок" — заколдованный осьминог в красной шапке ублажает девицу. Наследство Fr. D.V., собирателя из Моравии, отравившегося в прошлогодний День Доктора. Тонкие линии, сумасбродные сюжеты; белобрысый наследник свалил коллекцию в ящик, смешав курьезные оригиналы с дешевыми копиями.
      — Правду ли говорят, что ты девственник?
      Нахмурился, крутанул стакан, поднял глаза, улыбнулся.
      — Так и есть, Ю-ю.
      — Держи канистру.
      Утром: ритуал встречи светила. Сверкающий шар скарабеем ползет по ногам, замирает в паху, переваливается на пупок, крутится по груди, проваливается в череп, взрывается версальским фонтаном: четвертый ангел излия фиал свой на солнце. Днем: созерцание арканов. Вечером: французский клуб, ром, подушки. Задача: прекращение знакомств. Вопрос: от чего вы хотите отказаться? Утверждение: еврейский проект завершен. Знак: три точки на лодыжке. Случай на прагерштрассе: посмотрел на его перекошенный позвоночник, диоптрии, редкую челку, сразу все понял, дернул плечом, сдохни, гнида.
      — Brethern, the Master is slain.
      Встреча в хаммаме: полковник выбрался из окружения, трет волдыри, гладит выгоревшими глазами пьяных новобранцев. Музыка лоа колеблет столбы. Вернулись на хлипкую родину, шалят разносчики, ржавчина сыпется с крыш. Где-то здесь казенное стойло. Обувная лавка, аптека, карликовый ипподром, стоянка полудохлых су-24, наплывы лавы. В одной из маленьких кают уж скоро рюмки запоют. Застолье скрашено обсуждением серебряной книги. Окна благоприятных обстоятельств, почему Доктор предпочитал венеру, прочие секреты.
      Вышел из темного подъезда, споткнулся, подвернул ногу, свалился со ступенек. Они подстерегают, наказывают, следят за буквами, посылают теплых братьев, точно медали к юбилеям сражений. Лизнул разодранную асфальтом ладонь: царапина пересекла линию марса, песчинка впилась в холм сатурна, via combusta залита грязью, здесь промелькнет колесница Зверя.
      16 июня 1438 г. — убийство сына Жана Женврэ. Зарезан в день иоанна крестителя в "Отеле де ля Сюз", труп вывезен в Machecoul. Ищи на карте, левее, вот сюда, где Вандея, Нант, океан.

      Праздник канцлера, костры, добротная снедь. Завтракали на лужайке под грушей, воскресившей книги. Впервые зван Хаусхофер-фис, неудачные бедра, нервная рука тормошит шейный платок. Оркестру заказали My monkey, следом May is not May, spring is not spring. Склонился к фаготу, шепнул: "Забери меня поскорее". Послание Azt, для демонических ушек.
      Это был удобный вариант: пытки, расстрел, чернокнижники волокут безвольное тело по секретному коридору. Кровавая бумажонка в кармане: "Отец сломал печать простую", уголька хватило на две строчки, выдрал листок из казенного молитвенника.
      — Франсуа! Когда же, наконец…
      Или дело было не в книге? Мы искали волшебный цемент, но где он таился — в ангельских протоколах Доктора, утробе Элизабет Шорт, руинах Тиффожа? Имя переводчика в траурной рамке, замерз в никчемных сугробах. Завещание напечатано в февральском номере, тусклый набор, перевернутые снимки, зеленый наползает на красный, подпись: "We can feel". Хорст, ты только посмотри, сколько у него там спермы. Вздрогнул, спрятал плебейскую руку в карман, наклонился. Мимозы и вереск, южный крест, зеленый дракон, туле, собачка скачет на глянцевом насте. Что мы знаем о тайных пружинках?
      Typhoid Mary, подцепил заразу от храброго портняжки, выбежал из французского клуба, зажимая рану. Я видел Жана Донета, там гниет его голова! Прохожие отворачивались, на асфальт рухнул горшок с бальзамином, прошуршало желтое такси, пакистанец в чалме развлекал визгливых туристов.
      — Remove his vocal cords! — плеснул пестрой косынкой.
      У нас была жидкость, отделяющая мясо от костей, подарил Прелати. Собрались в локанде, океанские брызги, баклажанная слизь на блюдце. Сефира Daath, знание, проник в резиновое лоно, пощупал липкие бороздки. Лизнул царапину на бедре, вложил персты в рану под деревенским соском, дернул свирель гнатона. Как заяц.
      — Что ж это ты? Кто это тебя так?
      Легонько пнул сапогом.
      Так легко сбить градус, взболтать колбу, чавкнуть в сердечной сумке. Кладбище легионеров, кадуцеи на тайных холмах. Не суйся туда, парень.
      Пропихнул три пальца: «Потерпи». Горячий язык в ухо: "Привыкнешь".
      Воскресенье, два часа дня, простыня на полу, сладкую лужицу оседлали осы. Еще неделя, и наступит главный немецкий день. Шуршит офсет, в подвале вспыхивают лампы, скулит провинциальная дверь. Тяни на себя, сильнее. Южно-мичиганский проспект молчит, молчит Вевельсберг, в Экстернштайне погасли огни. Жиль и Жан, хулиганские корешки обволокли злодея и жертву. Дымится белая кнопка. Робкая судорога напоследок. Лови световое тело.
      — Только череп. А где все остальное?
      — Швырнули в термитник.

      Это война на уничтожение, никаких компромиссов. До последнего еврея, последней сестры, последнего щупа. "Девяносто три, парни! 1-го октября 1917 года я встретил М-Широкие-Плечи, нюхали кости младенца, созерцали мистера лэма, скорлупа двоится, линяет синим огнем. Вы знаете этот нью-йорк: пожарные лестницы ползут по красному кирпичу, мезозойские переклички сирен, пти аити, пакгаузы у тухлой воды, площадной циферблат, на который нужно пялиться в новогоднюю ночь. Элементарный король вышел с нами на связь в день свидания в брэ. Конечно, это всего лишь кожа; если ее обжечь, через неделю не останется и следа, регенерация. Опустишь ладонь под холодную воду, — и вот уже неопалимой купиной расползаются линия печени и via combusta. Первым ключом повелевает Iad Balt, второй спрятан под раздроченной постелью в стариковской спальне. Снял щенка во французском клубе, кормил его вишенками, дергал за причиндалы, завел мексиканскую песенку про курасон, так ничего и не вышло. Цифры-перевертыши, не справился с желудком, выполз поблевать в тревожный садик. Возраст неизвестен, имя — хынек-бета. Грядет новый эон, love is the law, слюнявые бестии влекут колесницу, шило пробивает "верхние доли". Никто не знал, как завершить дело, — броситься в воду, нырнуть под стальное колесо, окоченеть в горах? There are no bones in the ice-cream".
      Ночью открылась потайная дверца: вывалилось деревце, унизанное червями, миногами, змеями, — послание элементалей. Субботняя почта под запертой дверью, мелкие листы теребит северо-восточный ветер. Контракт на поставку слов, бильедушка от престарелого мага, брикет подводных каталогов, персиковый сок на брошюре "Ein Kind wird geschlagen", позывные Баррона. Поднял трубку — тишина. Подошел к двери — шорох в замке. Сложнее всего проверить иерархию матросов. Крест из пятибуквенных имен, копоть фальшивых пароходов, наколка на предплечье: тигр с цыганским кинжалом в зубах.
      — Молодым — красота, старикам — деньги. Тут все ясно.
      Потряс шкатулку, звякнула my moonlight serenade. Фальшивые перстни на коротких пальцах. Насурьмленные щеки. Глаза, тяжелые, как хвост парадиз-фогель. Достал грозную свечу, пискнул зажигалкой.
      — За плавающих-путешествующих, увязших в содоме, разрезавших ноги осокой, висящих на исполинских колючках, перетопленных в польское мыло, дрожащих в январских фьордах.
      В углу ритуальной комнаты огонь выхватил тапетку, прикорнувшего в расхристанном кресле. "Ни слова". Туфли с грустным кожаным бантом, масляные кудри. "Я — факир распада", поскользнулся на горячем воске паркета, хихикнул, ох блядь.
      Здесь, прямо за приемной министерства иностранных дел, где мы слушали "Золото Рейна". Справа: ристалище изуверов. Слева — самоубийца, превратившийся в ядоносный шип. В центре — капище Хынека-штрих, малахитовая доска для свидетельств о незаметных победах:
      — поперхнулся, как ризеншнауцер.
      — прыгал за властителем баллантрэ.
      — целовал печать короля Бабабела.
      — листал "Секреты рун", пока не рассыпались перепонки.

      Чувство, что вот-вот все закончится, золотые плоды. Линейкой — в горло, мастерком — в грудь, молотком по переносице. Дорога в девятый чин, к искусителям и злопыхателям, экзамен в невидимой базилике. Из Вевельсберга прислали волшебные трапеции, горят в ритуальном зале. Псы колотят деревянным молотком по мешку, стук заглушают жалобы живодера.
      Смотрел, как дымится ша-ци, принес скромную жертву в праздник beltane, пялился на луч в опасном Экстернштайне, вдохнул эквадорскую копоть в долине вулканов, тонул в тенебре маре, шептал первое слово книги Велиара, видел сон о кленовой колоде, встретил тайных вождей на прагерштрассе, выбил дно и вышел вон. I am a slave, an ape, a machine, a dead soul, мне 19 лет, моя планета — уран, я был ребенком, брошенным судьбой в глуши лесов, теперь ничего не боюсь, могу лопать стальные стружки.
      — Видишь багровые дыры на запястье? Это от якутских морозов.
      — Не совершить ли нам квики?
      — От вашего странного знака сдохла моя канарейка.
      Хынек, его соблазнительный альфа-ритм.
      Свидание в баре Bolt под садистской завесой, валеты устраивают анальный маскарад. Подошел к заветной дверце, пискнул: Let me be your fantasy. Апрель: элитные отряды сатаны вкалывают вирус под ноготь большого пальца, ловят позывные А-е. Хотите уничтожить эти элементы? Вот именно, оставьте только "солдатскую копоть". Попросил его подштанники, "Это фланель? — Фланель", потер ссадину на бедре, потом глупые губы. И еще: уздечки, плечо, натертое ранцем, хирургический шов слева от пупка, след от хозяйской сигары на ляжке, любовное пятно на свирепой шее. Рядовой Хынек-гамма, его рассказы о сечах, осаде конюшен элементарного короля, покорении пропасти, спуске в шахту, полную мескалина. Взамен — белье из антикварного Бамберга, туркменский шелк.
      Согласился.
      Выйти из комнаты благоразумия, вернуться в дымящихся струпьях, с алогривым львенком на поводке, высушенной головой вандейского отрока в корзине. Десять ночей кружевницы плели из ивовых прутьев. We can feel, на дне — прошлогодняя tageszeitung, красно-белая трапеция дымится над чечевичными джунглями букв. Здесь, в тамбуре была остановлена и укрощена смiрть. Утром — гнусные вонючие пятна: сучонок нассал мимо горшка. Фарфор и тонкая полоска стекла над скважиной.
      — Ты счастлив со мной?
      — Как заяц.
      Улыбнулся, проверил скальпель шахерезады, не затупился ли. Теперь чуть левее, вот так, замри. Вякнул ржавый стульчик, три года друживший с роялем. Сэ ту, просыпайся. Чуть не блеванул на ковер. "Надоели мальчишки".
      Разговор с повелителем. Он в интимном лондоне, громыхает жерновами, вставляет теплые пальцы в продажные дыры, ворует скотских детей, покрывает глазное дно паутиной, заражает девственников холерой. В ладони стиснут зодчий храма невинных душ, маленький, как первый такт чардаша. Quack und Quuck, die muntern Kerle.
      — Видел розовый проблеск?
      — Да, на секунду, когда расцепили стержень.
      — Спасибо, теплый брат.
      Скачущие буквы: Khonsu. Вчера здесь шуршал костер, еблись матросы, сегодня — вытоптанный дерн, залитые мочой угольки. Дух немощи, его пустынные всхлипы. Ходи на цыпочках, спящий все еще спит.

      Ритуал сотворения магического сына. Возник парень с лисьей головой, отрезали пуповину, вытянули jejunum, потрепали резиновый поплавок. Колыбель венценосного младенца, hypogeum, крошатся скалы, наставник готовит депешу: "Care frater (помехи) we can feel".
      Всхлипнул. И да, и нет. Колода на левой ладони, линия печени скрыта картой Interference, представил дынный череп лэма, трещинку в скорлупе. Keta, severed and mutilated.
      Вечером — полицейский звонок, расхуячивай на хуй. Сжался под темным столом, маркетри, бронзовые накладки, рейсшина на лотерейном сукне. Butt plug, калифорнийская сбруя. Знаю, кто ты (шепнул похотливо), ты — бентрист (задрал ноги, точно Quimbanda). А это?
      — Подношение Гермесу-корофилу. Можешь пощупать. Только береги зрачок.
      Мальчишек закапывали по византийскому обряду — ногами на восток. Скошены удушьем 93-го года, тени на веках, муравьи ерзают в распухших ладошках. Напоследок кончил, растер в кишечной слизи. Сауна, гибель в пузырьках спуманте, подрочить еще раз, спать.
      "Отбирайте у отступников холодные факелы и жезлы", — распоряжение тайных вождей, чейн-сток, схватил жабьим ртом расплывающийся воздух. Отрава, кругом отрава. Immaculata meretrux поймана, привязана шнуром от шторы к злодейскому табурету, расколота на равноудаленные части. В центре — алый кадуцей, шебуршат крылья. Собрал капли магических кровотечений в прозрачный кубок, поболтал мизинцем. 26 октября 1440 года — аутодафе.
      — Мой отец — мельник.
      — А мой — jailer, judge, executioner, despoiler, seducer, destroyer.
      Поймал солдата, сорвал пятнистую одежку, нюхал подштанники, развернул его, как коляску, лизал спортивные глаза. Кончил в пупок, капля попала на брянскую грудь, поскакал подмываться. Будешь ездить на танке по хрупким таджикским костям.
      Сказал: хочу, чтоб вояка тебя трахнул а я тут посижу посмотрю может потом пристроюсь. Ответил: это мне пригодится мне нравятся ткань и разводы мочи. Сказал: помнишь мы отпердолили малолетку? Ответил: когда же наступит расплата за всё? Сказал: придет и сгинет в шахматном аду.
      Вышел из комнаты, тявкнул бронзовой ручкой.
      22 тропы ведут к ХНД. Третья — нехожена, заросла сорной травой, девятнадцатый ключ нельзя повторять, вот и все правила, подчиняйся. Стянул рейтузы, присел на китайскую перекладину: боже, погладь меня железным утюгом.