Отважные

      За это время Мейеру пришла в голову хитрая идея - проверить Никиту Борзова. Тогда-то и была предпринята инсценировка побега арестованного, главную роль в которой играл Юренев. Он, как было предусмотрено, спрятался во дворе у банщика. Однако Борзов оказался вне подозрений. Он поймал Юренева и велел его арестовать.
      Так Юренев вновь оказался взаперти. Теперь Мейер ломал голову, как же ему вновь ввести своего подручного в дело. Отпустить нельзя - он будет разоблачен. Держать в тюрьме - значит терять дорогое время.
      Мейер был серьезно озадачен. Все его попытки нащупать подпольщиков до сих пор оканчивались неудачей. Между тем в городе то и дело происходили диверсии; дошло до того, что на самолетах оказались перерезанными антенны. Во время полетов они не имели связи, а один из "Юнкерсов" чуть не погиб, ему угрожала катастрофа, так как проволока антенны запуталась в аппаратуре управления, и штурман извлек ее оттуда с огромным трудом и риском для жизни.
      Нет, дальше так продолжаться не может! В его годы уже можно было бы иметь работу полегче! Мейер давно уже просил перевода в какой-нибудь большой центр, где по-настоящему могли пригодиться его опыт и знания. Он, наконец, просил вернуть его в Бельгию - там он провел последние три года, и это были неплохие годы, - но ему сказали, что город О. крайне важен в стратегическом отношении и он со своим опытом нужен именно здесь...
      Телефонный звонок вывел Мейера из раздумья. Звонил дежурный по гестапо. Он сообщил, что Михаил Юренев просит срочно вызвать его на допрос.
      Через пятнадцать минут Курт Мейер уже входил в свой служебный кабинет, небольшой и очень скромно обставленный. Письменный стол с массивной чернильницей, графин воды на столике, в углу несколько стульев и несгораемый шкаф. Мейер не любил на службе излишеств.
      Никто, кроме самых ближайших сотрудников Мейера, не знал, каковы подлинные отношения у арестованного с начальником гестапо, поэтому Юренева привели под строгой охраной.
      Когда он вошел в кабинет, растрепанный, небритый, в порванной шинели с чужого плеча, у него был вид много претерпевшего заключенного.
      - Ну, - сказал по-немецки Мейер, - я вижу, вы быстро освоились с новой ролью.
      Юренев опустился в кресло и протянул руку за сигаретой - раскрытая пачка лежала на столе.
      - Это все же лучше, чем чувствовать, что тебе стреляют в спину, произнес он с хмурой усмешкой.
      - Да, но ведь пули летели мимо?
      - К сожалению, мои конвоиры оказались плохими стрелками и чуть меня не ухлопали.
      Мейер весело засмеялся:
      - Мне говорили, что самым главным вашим противником оказалась собака!
      - Будь она проклята! - кивнул головой Юренев. - Из-за нее я и попался.
      - А трудно вам было проникнуть во двор?
      Юренев глубоко затянулся дымом.
      - Мне повезло, - сказал он. - Рядом оказался какой-то мальчишка. Он помог мне оторвать доску в заборе, пролез во двор сначала сам, а потом втащил и меня.
      Мейер оживился:
      - Вот как! У вас появился союзник?
      - Да, и очень активный.
      - Кто же он такой? Кто его родители?
      - Как мне удалось установить, он сын недавно казненной Екатерины Охотниковой!..
      - Сын Охотниковой? - удивленно поднял брови Мейер. - Что же он делал во дворе Борзова?
      - Борзов ему дядя... Двоюродный брат отца...
      - Вот как? Вы сообщили мне интересные новости! И дядя любит своего племянника?..
      - Вот этого я не знаю, но зато знаю другое...
      - Что именно?
      - Племянник ненавидит дядю...
      - Ненавидит? За что?..
      - Он считает его предателем. И не может ему простить, что он меня выдал.
      Мейер промолчал. Казалось, он был растроган:
      - Мальчишки всегда мальчишки! Они полны благородных порывов... Очевидно, ваш спаситель совсем неплохой парень?
      - Да, - устало улыбнулся Юренев, - этот мальчишка не из трусливых.
      - Сколько же ему лет?
      - Лет тринадцать-четырнадцать...
      Мейер вздохнул:
      - Что ж, мальчик остался сиротой - куда же ему было идти, как не к своему дяде. - Он побарабанил пальцами по краю стола. - Но странно, на допросе Охотникова сказала, что у нее родственников в городе нет!.. Почему же она скрыла Борзова?
      Юренев поправил сбившиеся на глаза волосы:
      - Это не удивительно - с тех пор как он пошел работать к нам, все от него отказались.
      Мейера невольно покоробило это "к нам", сказанное спокойно и вскользь, но как бы поставившее между ним и Юреневым знак равенства.
      Он раздраженно повысил голос.
      - Тем более! Что же тогда помешало ей скомпрометировать его в наших глазах? Ведь, назвав его имя, она тем самым ставила его под подозрение. А это лучший способ мести...
      Юренев подумал.
      - Мне это трудно объяснить. Но я знаю только одно: Борзов пытался удержать мальчишку у себя, но тот от него сбежал.
      Мейер остановился перед Юреневым и испытующим взглядом посмотрел ему в глаза. Он выработал это умение - глядеть пристально, словно стараясь заглянуть человеку в душу.
      - Я не могу понять только одного, - сказал он: - вы рассказываете об этом мальчишке так подробно, словно вам хорошо известна его дальнейшая история. Неужели он успел рассказать вам все, что с ним случится в дальнейшем, когда вы пролезали в дырку забора?..
      Юренев засмеялся; вопрос был действительно колкий.
      - Давно я не курил таких хороших сигарет, - сказал он, закуривая новую. - Так вот, господин Мейер, все дело в том, что мальчик находится со мной.
      - Как - с вами? - удивился Мейер.
      - В подвале.
      Брови Мейера вновь подскочили кверху:
      - Как же он туда попал?
      - Его привел Борзов!
      - Собственного племянника? Но ведь вы сказали, что мальчишка от него убежал.
      - Да... Однако он не сумел хорошо спрятаться... Борзов разыскал его у старика фотографа и притащил к нам...
      - Зачем же он это сделал?
      - К сожалению, мне он этого не объяснил, - усмехнулся Юренев, - но думаю, что он это сделал из служебного рвения.
      - Я бы не хотел иметь такого дядю, - сказал Мейер. - Что же, вы пришли сообщить мне только об этом?
      - Нет, господин Мейер, - ответил Юренев, - у меня возник интересный план.
      Мейер возвратился на свое место и тяжело оперся руками о стол. Он о чем-то напряженно думал.
      - У какого фотографа скрывался мальчик? - спросил он.
      Юренев кивнул головой в сторону окна:
      - У того, что работает на базарной площади. Помните, наверное, седой, беззубый старик. Он любит снимать детей в лодке...
      - Как будто я его видел, - наморщил лоб Мейер, - а впрочем, не в нем дело. Рассказывайте о плане.
      Юренев придвинулся ближе к столу и, хотя в кабинете никого не было, стал говорить вполголоса.
      - Видите ли, господин Мейер, я не верю в то, что мальчишку оставят одного.
      - Кто? - насторожился Мейер.
      - Друзья Охотниковой. Несомненно, кто-то его приютит.
      Мейер откинулся на спинку кресла.
      - Так! Так! - сказал он. - Любопытная мысль.
      - Но это еще не все, - продолжал Юренев. - В разговоре мальчишка несколько раз упомянул деревню Малиновку!.. Она в пятнадцати километрах от города - в сторону от шоссе...
      "Черт подери, - подумал Мейер, - второй раз сегодня я слышу о Малиновке!" Но он ничем не выдал своего удивления и даже несколько скептически улыбнулся:
      - А что у него может быть в Малиновке?
      - Возможно, там кто-то его ждет.
      Мейер задумчиво посмотрел в окно, на котором лежали мягкие солнечные лучи.
      - Ну хорошо, - сказал он, - мы отпустим мальчишку. А где гарантия, что он пойдет именно туда? Нельзя же его тащить за руку.
      - Вот в этом-то все дело! - оживленно воскликнул Юренев. - Надо, чтобы он сам тащил кого-нибудь за руку... Меня, например!..
      - Вас?! - Мейер громко рассмеялся, столь нелепым показалось ему это предложение. - Вы уже однажды неудачно бежали... Если вам удастся это во второй раз, то даже самый круглый дурак поймет, что вы за птица!.. А что, если вас расстрелять? - вдруг спросил Мейер. - Да, да, расстрелять! Юренев побледнел и отшатнулся. - Потом, ночью, вы выберетесь из ямы... Нет, конечно, не мертвый, - мрачно пошутил Мейер, - и постучитесь в ближайший дом. Вас увидят окровавленного, в одном белье. Слух об этом сразу же разнесется по городу.
      - Ну, а потом куда я пойду? - Голос Юренева дрогнул.
      - Потом на дороге вы случайно встретите мальчишку, которого выпустят в это же время на все четыре стороны... - Мейер заложил ногу на ногу и с откровенной насмешкой посмотрел на Юренева. - Куда вы желаете получить пулю? В ногу или в руку?
      - Лучше в руку, выше локтя, так, чтобы пуля не задела кости.
      - Скромное желание! Теперь давайте подумаем, где все-таки гарантия того, что мальчишка приведет нас на явочную квартиру. Если он что-нибудь знает, мы сможем заставить его говорить гораздо более простыми средствами!..
      - Боюсь, что он ничего не знает.
      - Тогда какая же польза от этой затеи?
      - Есть польза, - упрямо сказал Юренев. - Ни у кого не останется сомнений, что я - жертва гестапо. И тогда подпольщики сами будут меня искать... Мальчишка - прекрасный свидетель. Он спасал меня во дворе Борзова, вместе со мной сидел в подвале...
      Мейер задумчиво пожевал губами. Что-то все же ему в этом плане не нравилось. Слишком громоздко. А большой опыт подсказывал ему, что лучший план всегда самый простой.
      - Забирайте сигареты, - сказал он грубовато, - и отправляйтесь назад. Я подумаю.
      Но Юренев с сожалением взглянул на пачку и, не взяв ее, пошел к двери.
      - А сигареты? - крикнул ему вдогонку Мейер.
      В дверях Юренев обернулся:
      - Я сижу в общей камере, господин Мейер!..
      Он заложил руки за спину, как это обязаны делать заключенные, и ногой толкнул дверь...
      Мейер проводил его взглядом и некоторое время молча ходил из угла в угол. Потом, решившись, раскрыл форточку настежь и перенес со стола на подоконник графин с водой. Это был условный сигнал Т-А-87 о том, что Мейер хочет его немедленно видеть.
      Через два часа, когда уже стало смеркаться, из ворот гестапо выехала машина, в которой, кроме Мейера, никого не было. Машина долго плутала по улицам и наконец повернула на шоссе.
      Неподалеку от города, на высоком холме, громоздились развалины большого элеватора, напоминавшие разрушенный замок. Элеватор был разбит бомбежкой, и уже год, как в его развалинах поселились летучие мыши. Дорога к нему, ранее оживленная, теперь начала зарастать травой. Однажды на склоне холма подорвалась на мине коза, и с тех пор никто из жителей сюда не ходил.
      Вот в это пустынное место и направил свою машину Курт Мейер. Он остановил ее за грудой камней и щебня, так, чтобы со стороны не было видно, а сам, перескакивая с одного обломка на другой, добирался до щели между двумя привалившимися друг к другу стенами, образующими нечто вроде арки. Пройдя несколько шагов, он открыл низенькую дверь в стене, ведущую в подвал, зажег карманный фонарь и, держа на всякий случай в другой руке пистолет с взведенным курком, переступил порог.
      Кто бы мог догадаться, что в этом подвале с толстыми бетонными стенами Курт Мейер время от времени тайно встречается со своим агентом Т-А-87, что здесь же, под каменной плитой пола, у них устроен "почтовый ящик". Т-А-87 кладет сюда донесения, а Курт Мейер оставляет ему свои инструкции...
      Кем был этот Т-А-87, знал только он, Мейер, и лишь немногие из его высших руководителей. Под своими донесениями, написанными русскими печатными буквами, секретный агент ставил условный знак "Т-А-87". Если даже в городском гестапо кто-нибудь узнает о существовании такого осведомителя, ему станет известна лишь его кличка. У Мейера была своя агентурная сеть, руководство которой он не доверял никому.
      Из поездки Курт Мейер возвратился поздно вечером, в хорошем настроении. Он сразу же приказал вызвать Юренева.
      Разговор их был короток. Они уточнили свой план. Юренев будет легко ранен здесь, в стенах гестапо, и руку его забинтуют. Он будет стоять среди других приговоренных. После залпа упадет в яму, и его присыплют тонким слоем земли. Перед тем как вылезать, он сорвет повязку. На случай, если жители ближайших домов из страха откажут ему в помощи, он найдет свою одежду под разбитой телегой, которая будет лежать вблизи рва, где совершится расстрел.
      Юренев выслушал все это спокойно.
      - А мальчик? - спросил он.
      - Мальчишку мы отпустим! - сказал Мейер. - Вы останетесь в этом здании. Я пришлю к вам человека, с которым вы уточните операцию...
      Глава восьмая
      СЕКРЕТНЫЙ РАЗГОВОР
      Пока Курт Мейер тайно беседовал с Михаилом Юреневым, в большом каменном доме, находящемся в двух кварталах от особняка, где расположилось гестапо, бургомистр города секретно совещался со своим помощником.
      Блинов занимал большой кабинет, принадлежавший до войны председателю городского Совета Морозову. Он сидел под огромным портретом фюрера. Когда сюда входил немец, Блинов вскакивал и ловким, быстрым движением вскидывал вытянутую вперед руку. В этом движении были свои, неуловимые для непривычного взгляда оттенки: уровень, на который поднята рука, положение кисти, сама манера, которой отдавалось приветствие, - все это вместе определяло ранг человека. Блинов тонко разбирался в субординации. Если тот, кого он приветствовал, был лицом незначительным, взмах его руки казался покровительственным, если это был представитель власти, - стремительным и энергичным.
      Блинову приходилось заниматься многими делами, Он выдавал разрешение на открытие частных магазинов, булочных и бакалейных лавчонок. Он определял, с кого какие надо брать налоги. Он утверждал списки тех, кого следует направлять в Германию на работу. У него было много и других дел, столь же неотложных и важных, но все они обладали одним общим свойством: требовали применения насилия к жителям города.
      По тому, с каким нежеланием Блинов подписывал многие распоряжения, можно было предполагать, что он стремится быть добрым отцом города. И, если это ему не удавалось, разве в этом была его вина? Таково время, суровое, неумолимое...
      Сейчас Блинов вел большой и серьезный разговор с Никитой Борзовым. Они, видимо, беседовали уже давно - в пепельнице, стоявшей на столе, выросла груда окурков. Оба дымили нещадно, и их озабоченный вид говорил о том, что дело, которое они обсуждают, не из легких.
      - Не могу понять, зачем он это сделал, - сказал Блинов.
      Никита Кузьмич сосредоточенно жевал мундштук папиросы. Его маленькое, острое лицо и темные глаза навыкате выражали полное недоумение.
      - Не знаю, Илья Ильич, - в отношении этого дела у меня полное затмение!..
      - Ну, давай поразмыслим, - сказал Блинов, отпивая из стакана холодный чай. - Предположим, ты не нашел бы этого человека в сарае. Что тогда?
      - Тогда бы ночью пришли с обыском, обнаружили его, а меня как укрывателя - вот за это место! - Никита Кузьмич выразительно обвел ладонью вокруг шеи, словно завязывал петлю, а потом дернул руку кверху и щелкнул при этом языком.
      - А что бы это ему дало? - спросил Блинов.
      Никита Кузьмич пожал плечами:
      - В этом-то и весь секрет, Илья Ильич. Никакой вины за собой я не чувствую.
      - Постой-ка, - поднял кверху палец Блинов. - По-моему, я начинаю догадываться... Послушай...
      Борзов весь подался вперед, и мелкие морщинки вокруг глаз собрались в гармошку. Папироса, зажатая в левой руке, мелко дрожала.
      - Он хотел тебя убрать, - сказал Блинов, - и на твое место подсадить ко мне своего человека! Ну как, похоже это на правду?..
      Блинов откинулся к спинке кресла и с улыбкой смотрел на Борзова, любуясь тем впечатлением, которое произвело на него это уже десятое по счету предположение.
      - Похоже, - кивнул Никита Кузьмич, как-то облегченно вздохнув. - Очень похоже. Всё интриги, интриги...
      Блинов помолчал, вновь продумывая и взвешивая то, что ему сейчас пришло в голову.
      - По-моему, я прав, - уже более уверенно сказал он. - Ну, если это так, тебе, Никита, надо быть очень осторожным. Не говори лишнего и делай только то, что я тебе прикажу.
      - Слушаю, Илья Ильич! - с готовностью согласился Борзов. - Без вас я теперь никуда ни шагу...
      - Ну, это уже чересчур! Ты все-таки мой помощник. Облечен властью... Осторожность не мешает, но и в панику впадать нельзя. - Блинов говорил как человек, сознающий свою силу, с рокотком в голосе. - А теперь перейдем к твоему племяннику. Какого же черта ты его упустил! Разбудил меня ночью, дело, говоришь, срочное...
      Никита Кузьмич виновато улыбнулся:
      - Я на психике его хотел сыграть! А он не только меня, но даже пса обманул...
      Блинов громко засмеялся. Это был здоровый, раскатистый смех человека, твердо стоящего на земле обеими ногами.
      - Даже пса, говоришь, обманул! А твой пес, очевидно, умнее тебя!..
      Никита Кузьмич неожиданно проявил характер. Он насупился и оскорблено отодвинулся от стола, за которым сидел бургомистр.
      - Ну ладно, ладно, я пошутил, - примирительно сказал Блинов, - ты на меня не обижайся... Ну, а зачем же все-таки ты своего племянника в кутузку упрятал?
      - Как - зачем? Кто его знает, что он по городу болтать начнет.
      - А дальше что с ним прикажешь делать?
      Никита развел руками:
      - Ума не приложу. Что-то надо придумать!
      Блинов хитро сощурил левый глаз и как-то боком придвинулся к Борзову:
      - Вот что, Никита! Мальчишка не должен пропасть зря. Его надо к кому-нибудь пристроить...
      - Кто ж его возьмет? - удивился Никита Кузьмич.
      - Возьмут, кому надо! Вот мое предложение. Давай выпустим его и объявим: не хочет ли кто-нибудь усыновить. Ты говоришь, вместе с ним еще и девочка сидит?..
      - Да, Мая Шубина, четырнадцати лет.
      - Тоже следует освободить! Зачем ребенка в Германию посылать... Годика два надо подождать! Любят у нас палку перегнуть. А я за справедливость! Девочку выпустим.
      Никита понимающе посмотрел на Блинова - план бургомистра казался ему вполне приемлемым.
      - И подозрения не будет, - усмехнулся он: - заботимся о детях...
      - Вот именно! - подхватил Блинов. - Мы не мстим детям. Пусть родители - враги, они получили по заслугам! А дети при чем?.. Об этом даже в городской газете напечатать надо. Большую статью! Пусть все читают. Нет, Никита, скажи, хороший я человек?.. - подался он вперед.
      - Очень хороший, - с чувством сказал Никита Кузьмич. - Сердечный вы человек, Илья Ильич!
      - Держись меня, Никита! Со мной не пропадешь! Большие мы с тобой дела еще делать будем. Вот погоди, кончится война. Немцы, конечно, отсюда не уйдут. Но кто будет управлять страной? Мы будем, Никита! Поедем с тобой в Москву, войдем в Кремль! Я стану членом правительства. И тебя не забуду. Назначу бургомистром Харькова...
      - Нет, лучше Саратова, - сказал Никита Кузьмич, - я ведь оттуда...
      - Ну Саратова. Тоже городок неплохой!.. И будем мы с тобой опорой нового порядка! Представляешь себе, банщик Никита Борзов - бургомистр Саратова! Вот она, благодарность за верную службу... А еще дадут тебе "железный крест". Знаешь ли ты, что значит получить "железный крест"? Станешь полноправным гражданином фатерлянда.
      Блинов увлекся. Он вскочил с кресла и подошел к небольшому, обитому железными полосами сундуку, который стоял в углу, заменяя собой несгораемый шкаф.
      Сколько раз Никита Кузьмич пристально рассматривал этот удивительный сундук со множеством разных завитушек, инкрустаций, с накладками в виде раковин! В нем не было видно замочной скважины, а между тем он каким-то образом накрепко запирался. Блинов никогда не рассказывал, как к нему попал этот сундук, который он привез с собой из Белгорода. Борзов ни разу не был свидетелем и того, как Блинов его открывает. И сейчас, когда бургомистр наклонился над сундуком и стал что-то крутить с краю, Никита Кузьмич так ничего и не увидел: помешала широкая спина Блинова. Внутри сундука что-то щелкнуло, звякнуло, и Блинов приподнял его массивную крышку,
      Борзов ожидал, что сейчас произойдет что-то крайне интересное, но Блинов вынул из сундука лишь тонкую коричневую книжку, которая оказалась статутом ордена "железный крест". Блинов долго смаковал его многочисленные пункты, словно он уже имел этот орден и ему хотелось только уточнить свои права.
      Внезапно дверь кабинета отворилась, и на пороге возник Курт Мейер. Он приостановился на мгновение, оглядывая кабинет с видом человека, который извиняется за то, что вторгся без предупреждения.
      Блинов вскочил и радостно раскрыл объятия:
      - Господин Мейер! Заходите! Я только что хотел звонить к вам, чтобы пригласить на чашку кофе!..
      Он быстро обошел вокруг стола и устремился навстречу гостю. Мейер снял фуражку, усталым движением бросил ее на ближний стул и дружески пожал руку Блинову.
      - Честное слово, - сказал он, - я бы, наверное, погиб с тоски, если бы в городе у меня не было такого друга, как вы.
      Лицо Блинова расплылось в улыбке.
      - Да, господин Мейер, раньше я считал, что истинная дружба может возникнуть только в юности, но потрясения войны, оказывается, сплачивают людей еще сильнее.
      Мейер подсел к столу и весело взглянул на Никиту Кузьмича, который, плохо понимая немецкий язык, старался вникнуть в то, о чем они говорят, но так ничего и не разобрал. Однако по тому, как весело начался их разговор, он догадывался, что ему ничто не угрожает.
      - Ви молодец! - вдруг сказал ему Мейер по-русски. - Я знать ваш храбри поступок! Ви задержать преступник! Спасибо!.. Мы его расстреляйть!..
      Пока он говорил, с трудом находя слова, Никита Кузьмич подобрался, и вся его маленькая фигурка теперь выражала неутомимое служебное рвение и полную преданность.
      - Ну, иди, - сказал ему Блинов. - Где ты будешь? У себя?.. Если понадобишься, я тебе позвоню...
      Борзов встал и поспешно вышел - лучше быть подальше от этих двоих, когда они сходятся вместе.
      - Преданный человек! - сказал Мейер, лишь только за Борзовым закрылась дверь. - Здесь, в России, редко попадаются настоящие люди!
      - Вы сегодня очень устали, господин Мейер, - сказал Блинов; он открыл дверцу письменного стола и достал бутылку коньяку и две рюмки. - Выпьем?
      - Охотно, - согласился Мейер. - Сегодня был какой-то дурацкий день... Все шло кувырком. Мне звонил представитель Тодта4 Шварцкопф. Он сходит с ума: хочет построить сто двадцать дотов за полтора месяца...
      - Это невозможно, - пожал плечами Блинов, - у нас не хватает людей. В лагере осталось всего шестьсот человек. Половина из них - больные и раненые...
      - Ну вот! - сердито усмехнулся Мейер. - Я сказал об этом Шварцкопфу, а он начал кричать, что в моем распоряжении целый город!
      - Да, но ведь мы услали отсюда почти всех, кто может работать...
      - А ему какое дело? Он говорит, что это приказ самого фюрера.
      Оба почтительно помолчали.
      - Хорошо, - сказал Блинов, - мы сделаем все, чтобы работа пошла полным ходом!
      Мейер расстегнул китель, достал из внутреннего кармана тщательно сложенную карту и разложил ее на столе.
      - Посмотрите сюда, Илья Ильич, - имя-отчество он произносил по-русски, и это звучало несколько нелепо, но нравилось Мейеру. - Укрепленный район находится в шестидесяти километрах на запад от города. Вот Малиновка, дальше Новый Оскол. А тут пять деревень, из которых сейчас выселяются жители. Конечно, работоспособных оставляют. Наши люди займут освободившиеся дома. Местонахождение и план укрепленного района - строжайшая тайна. Шварцкопф сказал, что в случае внезапного наступления русских в первую очередь должны быть уничтожены все, кто может знать расположение хотя бы одного дота...
      Блинов внимательно рассматривал карту.
      - Да, - сказал он вздохнув, - очевидно, положение на фронте не из легких, если приходится так торопиться.
      Мейер строго взглянул на него:
      - Вы сомневаетесь в победе фюрера?..
      - Нет, что вы! - быстро ответил Блинов. - Я просто думаю о том, что нам с вами придется много поработать...
      Они помолчали. Припухшие веки Блинова совсем прикрыли глаза. Он еще ниже нагнулся над картой, и Мейер не видел его лица.
      В кабинете стало тихо. В напряженном молчании они провели несколько минут.
      - Ну хорошо, - сказал Мейер, - простите меня, Илья Ильич, за резкость... Надо мужественно смотреть в глаза правде. Положение на фронте трудное. Под Сталинградом совсем плохо... - Он придвинул стул поближе к столу и тоже нагнулся над картой. - Конечно, хотелось бы, чтобы укрепрайон прикрывал город с востока, - сказал он, уткнув карандаш рядом с Доном, - но это невозможно - фронт слишком близко. Как объяснил Шварцкопф, в случае наступления русских будет слишком мало времени для маневра.
      - Когда же мы должны послать туда людей? - спросил Блинов.
      - Вот это главное, - сказал Мейер, внутренне отметив сухость тона, каким был задан вопрос. - Шварцкопф требует, чтобы каждая группа, строящая дот, была строго изолирована от других. Никто не должен знать больше того, что ему положено. Всех, кто проявляет неуместное любопытство, расстреливать! Только при этом условии мы сможем сохранить тайну...
      - Когда люди должны быть на месте? - повторил Блинов.
      - Не позже чем через трое суток после приказа.
      - Но у меня нет машин для их перевозки.
      - Пусть идут пешком.
      Блинов впервые поднял голову. Мейер перехватил его сосредоточенный взгляд.
      - Нам это невыгодно, - сказал Блинов. - Лучше сохранить их силы.
      - Посмотрим, посмотрим. - Мейер встал и прошелся по комнате. - Может быть, я достану машины в интендантстве... Ну, не будем спорить. Давайте лучше выпьем.
      Они выпили. Мейер аккуратно сложил карту и вновь спрятал ее в карман. Блинов налил еще по рюмке. Он вновь обрел спокойствие.
      - Вы не оценили этот коньяк, - сказал он. - Бьюсь об заклад, вы не знаете, что пили.
      - Мартини? - спросил Мейер, стараясь рассмотреть этикетку, которую Блинов прикрыл рукой.
      - Не угадали! Это коллекционный кавказский коньяк десятилетней выдержки! Я достал две бутылки. Одну из них - для вас. - И Блинов поставил рядом с начатой бутылкой другую, с нетронутой, опечатанной сургучом головкой. Это ваша, господин Мейер, и не спрашивайте, где я достал, там больше нету.
      Мейер захохотал:
      - Вот это слово хозяина города! Уж не думаете ли вы, что в поисках коньяка я начну делать повальные обыски?
      - Что ж, это был бы прекрасный повод! - улыбнулся Блинов. - Может быть, вы бы достигли успеха.
      - Кстати, я тоже хочу сделать вам небольшой подарок, - сказал Мейер. Он пристально взглянул на Блинова, который отрицательно махнул рукой, как бы заранее отказываясь. - Нет, нет, не торопитесь, от такого подарка не отказываются. Я вам даю прекрасную возможность еще раз показать жителям города, какое у вас честное сердце. Мне известно, что в подвале полиции сидят двое подростков - совсем молоденькая девушка и мальчик, сын Екатерины Охотниковой. Я не буду забирать их к себе. Отпустите их. Дети есть дети!..
      Глаза Блинова блеснули и тут же погасли. "Что еще придумал Курт Мейер? Не ловушка ли это? Знает ли он, что мальчик - племянник Никиты Борзова?"
      - Спасибо, господин Мейер, - горячо сказал он. - Несомненно, мне нужно укреплять здесь свой авторитет... Я вам очень признателен... Ну, а куда их деть?
      - Думаю, что они сами найдут место, куда пойти.
      В этот момент зазвонил телефон. Блинов взял трубку, отозвался и, пока он слушал то, что ему говорили, Мейер наблюдал, как менялось лицо бургомистра: оно приняло какое-то болезненное выражение. Наконец Блинов медленно, точно в раздумье, положил трубку.
      - Они сбежали, - ответил он на молчаливый вопрос Мейера.
      - Сбежали! - в бешенстве крикнул Мейер. - Слушайте, господин Блинов, что у вас за порядки! Кто отвечает за полицию: я или вы?
      И, схватив со стула фуражку и даже не взглянув на бутылку коньяка, он вышел, громко хлопнув дверью.
      Как только его шаги замолкли, Блинов поднял трубку внутреннего телефона:
      - Борзов, быстро ко мне! - крикнул он.
      Глава девятая
      ПОБЕГ
      Старый подвал крепкого столетнего дома представлялся начальнику полиции самым надежным местом для арестованных. И действительно, до сих пор никому еще не удавалось бежать оттуда. Толстые, обитые железом двери, маленькое окошко - взрослый в него не пролезет. А ребенок?.. Но кто мог об этом подумать?
      Когда полицай увел Юренева на допрос, старики переглянулись и облегченно вздохнули.
      - Хоть бы тебе не вернуться, бродяга! - сказал рябой и сплюнул на пол.
      Коля обиделся за Мишу:
      - Зачем вы так? Что он вам сделал?..
      - Ты еще глуп, Коля! Подрастешь, тогда будешь понимать.
      Мая поддержала Колю:
      - А чем же Миша плохой, дедушка? Он веселый, - сказала она.
      - Вот-вот, чересчур даже веселый, - сказал другой старик, с растрепанной рыжей бородой; его звали Степан Лукич. - От такой веселости люди кровавыми слезами плачут.
      Старики хмуро замолчали. По некоторым признакам они заметили, что Михаил нарочно подсажен к ним полицаями. Уж очень он был спокоен, - много спал, и не было у него обычного тревожного ожидания. Даже когда его позвали к выходу, он вскочил с нар с таким видом, словно давно ждал этого. Плохой актер! Сыграть даже не смог хорошо. Они сразу увидели, что это за человек. И за эти дни он ничего от них не узнал. А вся история с его побегом, которую рассказал Коля, не произвела на них никакого впечатления. Если он честный человек, то нужно же быть таким ослом, чтобы лезть в сарай помощника бургомистра! Довериться такому равносильно тому, чтобы пойти и донести на самого себя.
      Сидя рядом с Маей, Коля растерянно думал о том, как сложно все в жизни. Раньше все вокруг казалось ему совсем простым. Он играл во дворе с ребятами, а когда подрос, стал ходить в школу. У памятника Ленину его приняли в пионеры. Он помнит этот весенний день. Увидев его с красным галстуком, отец весело поднял руку: "Коля, будь готов!" - "Всегда готов!" ответил Коля. Папа работал, он учился, а мама тоже работала, но где бы Коля ни был - на детской площадке, в саду, на берегу озера, - он часто слышал ее голос, несшийся из громкоговорителя: голос был спокойный, чуть-чуть незнакомый.