– Три доллара в неделю за жилье и стол, причем есть вы будете то, что вам подадут.
      Молли стояла на пороге комнаты второго этажа, куда она привела Рубела. Она ругала себя за то, что разрешила ему остаться, но деньги… ей были слишком нужны деньги.
      С порога Молли наблюдала за Рубелом. Он попробовал рукой матрац, подошел к окну, приподнял ситцевую штору и внимательно оглядел двор. Да, он был Джарретом: высокий, худощавый, каштановые волосы, загорелая кожа, белой была только верхняя часть лба, обычно скрываемая от солнечных лучей шляпой. Широкая рубашка и брюки из грубой хлопчатобумажной ткани ладно облегали стройную фигуру. Рубел или Джубел – он заставил ее сердце стучать сильнее лесопильной машины. Но Рубел или Джубел? Казалось, для нее между ними не было различия.
      – Завтрак в шесть утра, обед в полдень, ужин в шесть вечера, – продолжала Молли. – Если вы сядете за стол позже того, как будет прочтена молитва, вам не подадут еду.
      – Прекрасно, – пробурчал он, не оборачиваясь.
      – Вашу комнату убирать я буду каждый день, менять белье каждый…
      – Это ваш муж ушел так поспешно?
      Молли пристально взглянула ему в спину. Подняв руку над головой, он оперся ладонью об оконную раму, мускулы напряглись под голубой рубашкой. Вопрос удивил ее.
      – Клитус? – она вновь разозлилась. – Хоть это и не ваше дело, я отвечу, Клитус – мой жених.
      – Жених? – Рубел быстро обернулся, но, слава Богу, их глаза не встретились, его взгляд скользнул по ее лицу без остановки.
      Это ее устраивало. Глаза Джубела были так похожи на глаза его брата! Одни и те же глаза! Поразительно. У нее не было желания смотреть ему в глаза. Молли уставилась на маленький белый шрам на левом виске Рубела и поймала себя на мысли, что не помнит шрама у Рубела на виске. Да, должно быть, это на самом деле Джубел. Конечно, тогда… в ту ужасную ночь… не будь у него левого уха, она бы и этого не заметила, столь была пустоголова.
      – Не ваше дело, жених или не жених, – огрызнулась она снова, возмущенная своими чувствами, вызванными этим незнакомцем.
      Незнакомцем? Но он не был незнакомцем, и она не должна была сдавать ему комнату.
      – Мне надо идти работать. Если у вас есть еще вопросы… ух… о заведенных порядках в доме, я имею в виду, то вы сможете задать их за ужином.
      Молли оставила Рубела стоящим, подбоченясь, посреди комнаты. К тому времени, когда она дошла до лестницы, ее колени дрожали так ужасно, что она вынуждена была ухватиться за перила. Она поступила вопреки своему пылкому обещанию никогда не разрешать никому из Джарретов переступать порог ее дома. Но она не только позволила Джубелу Джаррету переступить порог, она еще и сдала ему комнату!
      Что она сделала, о Боже! Он будет приходить и уходить, будет есть с ней за одним столом, спать под одной с ней крышей… Господи, спаси! Эта мысль делает ее слишком легкомысленной… Молли рассердилась, и злость в равной степени относилась и к ней самой, и к Джубелу Джаррету, и к лесопильной компании, его приславшей.
      Но она знала, все это несправедливо и нехорошо с ее стороны. Прав он. Как смеет она судить по поступку одного члена семьи обо всех Джарретах? В семье не без урода. Он назвал Рубела безумцем. Быть близнецом такого брата – тяжелый крест, как она может осуждать Джубела за провинность Рубела?
      Но исключая маленький шрам на левом виске, Джубел выглядит в точности так же, как тот подлец, насколько она помнит его облик.
      Она помнила. Весь год воспоминания часто посещали ее – мучительные, ненавистные.
      Спустившись в холл, Молли оперлась на стойку перил в конце лестницы и закрыла глаза, напрасно пытаясь выбросить из головы то удручающее обстоятельство, что она не забыла Рубела Джаррета.
      Да, она его ненавидела. Разумом Молли понимала, каким он оказался подлецом, но сердцем она помнила его очарование, и появление брата-близнеца Рубела вернуло прежнюю страсть с такой силой, что Молли не могла сдержать дрожь.
      Ощутив на губах вкус поцелуев, она прикрыла рот рукой, не желая вспоминать и не в силах забыть.
      Вдруг хлопнула задняя дверь дома, и густой, сладкий голос Шугар сквозь стены кухни проник в холл:
      – Что ты делаешь, дитя? Ты наследил в чистой кухне грязными ногами!
      Маленький мальчик выбежал из кухни в холл. Молли глянула сердито:
      – Малыш-Сэм!..
      – Я Вилли Джо!
      – Ах!.. Я знаю, кто ты так же хорошо, как и то, что повсюду ты оставляешь грязные следы. А твои брюки!..
      Молли схватила Сэма за руку. Его волосы напоминали паклю, он был грязным с головы до ног. Брюки держались на одной помочи, врезавшейся в худенькое плечо, вторая болталась позади.
      – Что случилось с этой помочью? – Молли попыталась отыскать пуговицу. – Ты оторвал пуговицу, чтобы использовать как грузило для удочки?
      Глаза ребенка вспыхнули. Молли видела, он вот-вот взорвется, если сейчас же не выложит какую-то свою очередную ошеломляющую новость.
      – Где же пуговица, Вилли Джо? Болтается на удочке?
      – Рыба ее съела, – объяснил он взволнованным голосом. – Случайно вышло, Молли! Я не ожидал, – его голос стал громче, голубые глаза широко раскрылись. – Это была самая большая рыба, какую когда-либо мне удавалось подцепить на крючок! Честно! Она чуть не утащила меня в воду, я едва спасся.
      – О, Вилли Джо, что мне с тобой делать?
      В переднюю дверь дома негромко постучали.
      – Молли?.. Молли?..
      Молли узнала этот голос, прежде чем обернулась и увидела превосходно одетую старую матрону, вошедшую в дом, не дождавшись приглашения. У Молли скрутило внутренности в животе. Цветок на соломенной шляпе незваной гостьи раскачивался, будто палочка в руках дирижера. «Впрочем, – подумалось Молли, – Йола Юнг на самом деле дирижер, только она управляет не оркестром, а судьбами тех, кто менее удачлив».
      Молли подтолкнула Вилли Джо к задней двери дома.
      – Беги-ка, – прошептала она. – Быстренько!
      – Подожди, Вилли! – повелительный тон Йолы Юнг заставил мальчика остановиться.
      Обернувшись, он зажал юбку Молли в грязный кулачок и спрятался за сестру.
      – Я договорилась с мистером и миссис Роуз на сегодняшний полдень. Они хотят встретиться с маленьким Вильямом, чтобы объяснить ему все и…
      Молли проглотила возражения, пришедшие на ум, сказав только:
      – Мне показалось, я достаточно обстоятельно уже несколько раз давала вам понять, что…
      – Молли, дорогая, не ухудшай еще больше положение вещей, оно и без того хуже некуда.
      – Мы останемся одной семьей! – перебила Молли. – Мне двадцать лет, и это вполне зрелый возраст для воспитания детей.
      Йола Юнг обвела холл презрительным взглядом.
      – Уже шесть месяцев, как умерла твоя мать, Молли. Ты не в состоянии содержать дом.
      – Я… я…
      Резкий голос женщины смягчился:
      – Ты сама знаешь, что «Общество Милосердия» придерживается мнения, что, по возможности, после смерти родителей дети должны оставаться в своих семьях, но ты не в состоянии воспитывать сразу четверых. Молли, девочка, ты едва ли способна позаботиться о себе самой. Твои намерения похвальны, дорогая, но ты не можешь брать на себя подобные обязательства. Это будет несправедливо, как по отношению к тебе, так и по отношению к твоим братьям и сестре.
      Молли отвечала ей автоматически, ее энергия давно истощилась в безуспешных попытках убедить «Общество Милосердия» Эппл-Спринз, что она в состоянии воспитывать четверых детей. Дамы «Общества» укреплялись в своем мнении с каждой новой стычкой и не собирались сдаваться, это она знала. Их намерения были благородны и хорошо продуманы, возможно, даже они лучше отвечали интересам детей, что огорчало Молли. Не совершает ли она ошибки? Может, детям, действительно, будет лучше в тех семьях, которые дамы из «Общества Милосердия» столь тщательно для них подобрали?
      И почему, в то время как ее сердце и разум должны быть заняты крайне важными мыслями и делами, прибытие Рубела Джаррета, похоже, крайне занимает ее? Он вскружил ей голову! Иначе, почему она позволила ему остаться? Зачем сдала комнату?
      – Мы обсуждали с детьми наше положение, миссис Юнг, и решили просить вас не разъединять нас.
      Йола Юнг растянула свои тонкие губы. Было время, Молли принимала ее улыбку за выражение симпатии, но теперь она знала: эта улыбка чем-то сродни вызову, хотя главе «Общества Милосердия» не подобало бросать вызов людям, попавшим в несчастье.
      – Полагаю, трудно найти лучшее решение, – сказала женщина. – К сожалению, альтернативы нет, ни одна семья не возьмет сразу всех четверых сирот, это ведь ясно.
      – В этом доме дети – не сироты, и несмотря на мнение «Общества», я собираюсь сама воспитывать братьев и сестру. Я знаю, что смогу.
      Йола Юнг тряхнула головой, вновь приведя в движение палочку дирижера.
      – Разве, Молли? Тревис не ходит в школу. Полагаю, у тебя нет средств оплатить взнос. А Линди? Девушке нужны забота как отца, так и матери. В этом возрасте девочки часто попадают в беду, если живут… в не совсем подходящей для них обстановке. Мой муж и я можем помочь Линди, если возьмем ее к себе, прежде чем…
      – Миссис Юнг, мне не хотелось бы показаться грубой, но вы пришли не вовремя. Мы обсудим все позже. Пожалуйста, извините меня.
      – Ты подготовила Вилли к встрече с Роузами?
      Молли почувствовала, как Вилли Джо ухватился за нее сильнее. За время беседы его руки передвинулись от края юбки Молли к ее коленям, за которые он держался, как за жизнь.
      – Нет, сегодня встреча не может состояться.
      Йола Юнг пришла в крайнее раздражение, кожа лица покрылась красными пятнами.
      – Если не сегодня, то когда же? После того как эти бедные, беспомощные дети развратятся от неустроенности в жизни в доме для приезжих коммивояжеров и лесорубов?
      – Я не сдаю комнат лесорубам.
      – Холостой мужчина есть холостой мужчина, Молли. Ты уже взрослая, извини, что говорю тебе это. Если ты хочешь жить в одном доме с холостыми мужчинами, то, скажу тебе, это неудачный выбор, но, по крайней мере, выбор взрослого человека. Что же касается детей…
      – До свидания, миссис Юнг, – руки Молли задрожали, слезы заблестели в ее глазах, она мужественно боролась, стараясь скрыть их от Йолы Юнг. – Извините нас. Вилли Джо и мне надо кое-что сделать по дому.
      Йола Юнг пришла в еще большее раздражение, но все-таки повернулась и, не попрощавшись, вышла, бросив напоследок:
      – Роузы были бы прекрасными родителями для маленького Вилли, Молли. У них есть деньги, чтобы послать его учиться в школу, и он не будет исключен из школы за неуплату взноса, подобно его брату Тревису. Они порядочные люди и добрые христиане.
      Дверь заскрипела, хлопнув на «порядочных людях и честных христианах», будто заодно с Йолой Юнг дверь решила выговорить Молли за то, что она старается сохранить семью.
      – Я не хочу жить у чужих людей, Молли, не хочу там жить!
      – О, Вилли Джо! – обессилено Молли встала на колени и прижала перепачканного мальчика к груди, от него пахло потом и червяками.
      – Я хочу остаться с тобой, Молли, и с Тревисом, и с Линди, и с Малышом-Сэмом.
      – Ты останешься, милый, мы все будем вместе, я обещаю.
      Она уткнулась лицом в его светлые волосы. Вероятность того, что она сдержит свое обещание, становилась все сомнительнее с каждым днем.
      Рубел слышал разговор из своей комнаты, находившейся возле лестницы. Он злился на себя за ложь и беспокоился, что Молли, очевидно, помолвлена с тем молодцеватым мужчиной, которого он видел, когда она спорила с ним на крыльце. Он принялся сопоставлять факты.
      Значит, мать Молли умерла, и добропорядочные граждане Эппл-Спринз осуждают, что Молли сама воспитывает братьев и сестру, сдавая комнаты дома холостякам, и, стало быть, его собственное пребывание в Блек-Хауз не поможет укрепить ее репутации, скорее даже, наоборот, ухудшит еще более.
      Он был в долгу перед Молли. Лишив ее невинности и скрывшись, он поступил настолько непорядочно, что теперь едва ли уже мог рассчитывать когда-нибудь обелить себя в ее глазах. Он был уверен, что ложь о брате-близнеце принесет массу бед. А подслушав разговор с Йолой Юнг, Рубел понял, что его пребывание в этом доме может явиться последней каплей, которая переполнит чашу и разобьет семью.
      К тому времени, как он спустился с лестницы, миссис Юнг, эта женщина с языком гадюки, уже ушла, вынеся свое обвинительное заключение. Рубел видел, как Молли упала на колени, обнимая маленького брата. Он слышал ее обещание и уловил страх в голосе. Он знал: если уж он собрался загладить свою вину, то лучше всего начать прямо сейчас.
      Услышав шаги по ступеням, Молли подняла глаза. Их взгляды встретились, и Рубел успел прочесть в них острую боль, до того, как голубые глаза, блестевшие слезами, вновь стали холодными, как лед. Быстро поднявшись, Молли отвернулась точно так же, как сделала это и тогда, на крыльце. Он догадался, о чем она подумала – о необычайном сходстве Джубела с братом. Если бы он смог заставить ее не думать о Рубеле всякий раз, как она его видит, может быть, тогда он сумел бы завоевать ее доверие. Мысль была такой противоестественной по отношению к подлинному положению дел, что Рубел сам был ошарашен, как она пришла ему в голову. Но он твердо знал, что должен заставить Молли воспринимать его как кого-то другого, а не того негодяя, который полюбил ее на одну ночь и бросил.
      Вилли Джо своими большими голубыми глазами следил, как Рубел спускается по лестнице.
      – У нас постоялец, Молли?
      Рубел понял, что означает вопрос ребенка, – постояльцы в Блек-Хауз, по крайней мере, в последнее время были, видимо, редки, как зубы у курицы, чему можно было не удивляться, если принять во внимание тот факт, что Молли не пускала лесорубов. Этим, должно быть, и объяснялось бедственное положение Блек-Хауз и его обитателей. Слишком мало денег и слишком много ртов!
      – Кто же этот молодой человек? – спросил Рубел, дойдя до нижней ступени. – Кажется, мы незнакомы.
      Молли избегала взгляда Рубела. Он заметил, как она ухватила брата за плечо.
      – Вилли Джо, поздоровайся с мистером Джарретом.
      – Привет, мистер Джаррет. Вы постоялец, да?
      – Ты угадал, – Рубел протянул мальчугану руку, и тот пожал ее с нетерпением и радостью.
      – Вилли Джо, ты испачкаешь мистера!
      Рубел подмигнул ребенку:
      – Думаю, это будет мне не впервой, если я слегка перемажусь.
      Рубел отметил, что Молли стала очень практичной.
      – Беги, Вилли Джо, я уверена, у мистера Джаррета много дел.
      – Нет.
      Рубел попытался заглянуть в глаза Молли, и на какое-то мгновение ему это удалось, прежде чем она отвернулась, и за это мгновение он успел отыскать в ее взгляде подтверждение тому, что она считает Рубела подлецом.
      Чувство вины обожгло его вновь, но, как ни странно, возродило и необоснованную надежду. Должно быть, ее воспоминания болезненны, но, в конце концов, она ведь не забыла его и ту ночь в сторожке!
      – Сегодня суббота, – сказал он, – не думаю, что владельцы лесопилок и лесорубы будут благодарны мне, если я стану отнимать у них сегодня время. Они с большей охотою поскорее отправятся домой, к женам и детям.
      Неожиданно чувство одиночества пронзило его. Рубел никогда не думал заводить семью, но, кажется, это не было слишком огорчительным опытом для тех его родственников, кто имел достаточно смелости решиться.
      – Я поставлю свою лошадь, если вы изволите сказать мне, куда…
      – О, извините, я… э…
      – Вы были слишком заняты, мэм. Не нужно извиняться. Я могу и сам найти сторожку… гм, я имею в виду, что хотел бы просить вас указать мне, куда поставить лошадь и какое занять стойло.
      К тому времени, как Рубел закончил фразу, он уже знал, что сказал много лишнего. И как это только Молли Дюрант удается сделать его таким косноязычным?
      – Тревис позаботится о вашей лошади, – произнесла Молли.
      – Тревис? Тот подросток, которого я видел на крыльце?
      Молли готова была разрыдаться.
      – За то короткое время, что вы пробыли здесь, – сказала она, – вам довелось услышать о всех наших бедах. Тревис предпочитает подметать школу вместо того, чтобы рубить дрова.
      – Любой ребенок выберет метлу, если вы предоставите ему возможность выбора.
      – Я не предоставляла ему возможность выбора.
      – Нет? Ну… хорошо… – Рубел задумчиво взъерошил жесткие, как пакля, волосы на голове Вилли Джо.
      – Сколько тебе лет, Вилли Джо?
      – Семь, сэр.
      – Ты уже научился рубить дрова?
      Глаза Вилли Джо широко раскрылись, он отрицательно покачал головой.
      – Тогда пошли. Сразу же, как мы поставим Койота в стойло, я научу тебя рубить дрова.
      – Пожалуйста, вам не нужно делать это, – возразила Молли.
      Рубел состроил гримасу.
      – Извините. Я должен спросить разрешения?
      – Нет, но дело в том, что вы наш постоялец, мистер Джаррет, и вы платите за обслуживание…
      – Я не привык сидеть без дела.
      Пока взрослые пререкались, Вилли Джо вырвал свою маленькую ручонку из рук сестры и схватил Рубела за мизинец. Рубел посмотрел вниз и встретил пару восторженных голубых глаз. Они были такими же чисто-голубыми, как и у его старшей сестры. Взбудораженные чувства Рубела распалились еще больше. Он с радостью перерубил бы половину леса Восточного Техаса, если бы Молли Дюрант посмотрела на него так же, как это сделал ее младший брат.
      – Я слышал, ты чуть было не поймал рыбу к ужину? – спросил он мальчика.
      Вилли Джо вздохнул:
      – Я упустил ее.
      – Все равно, одной рыбы было бы мало для ужина, Вилли Джо. Не огорчайся! – утешила его Молли.
      Бросив взгляд на Молли, Рубел усмехнулся украдкой. Она улыбнулась в ответ, и надежды Рубела окрепли.
      – После того, как мы нарубим дров, не хочешь ли еще раз попробовать поймать рыбу?
      – Вот это здорово! Можно, Молли?
      – Мистер Джаррет, вы не…
      – Просто Джубел, – поправил Рубел.
      Молли сглотнула комок в горле.
      – Вы платите за услуги, мистер Джаррет, и нет нужды…
      – С моей стороны это чистый эгоизм, мэм. Я услышал об огромной рыбе, и мне захотелось съесть ее на ужин.
      – Можно, Молли, а? Ну, можно?..
      Вилли Джо умолял, а Рубел наблюдал за колебаниями его сестры. Он молчал. Наконец, настойчивость брата сломила Молли.
      – Если мистер Джаррет уверен, что это ему не в тягость…
      – Джубел, – повторно поправил Рубел. – Я уверен.
      Вилли Джо переступил с одной грязной ноги на другую.
      – Послушайте, мистер, а можно мы возьмем с собой Сэма?
      – Сэма?
      – Моего маленького брата.
      – А… очень маленького?
      Молли рассмеялась.
      – Ему пять лет. Вы не должны обременять себя…
      – Я знаю, Молли, – на этот раз его глаза удерживали ее взгляд минуты две, прежде чем она склонила голову. – Ну что ж, я не против.
      Молли наблюдала, как они шли: Джубел, такой же высокий, худощавый, красивый, как и его брат-близнец, и Вилли Джо, по-прежнему державшийся за палец постояльца. Джубел делал шаг, и мальчику приходилось за это же время сделать два, чтобы поспеть за своим длинноногим компаньоном.
      Она не должна была сдавать ему комнату! Сердце пронзительно предупреждало болью: он станет для нее бедой. А вот беды-то она больше не хотела, и без того было достаточно горя. Она не должна была позволять ему остаться!
      В кухне, у двери, на стуле из тростника сидела Шугар, возле нее на столе стоял кувшин, а на полу у ног покоились в кастрюле бобы из огорода. Черная, как зола, и старая, как библейский Мафусаил, Шугар работала в семье Молли еще с довоенных времен. Когда большинство рабов – и те, кто работал в доме, и те, кто трудился на хлопковых плантациях, – после победы Севера покинули хозяев, Шугар осталась.
      – Мое место здесь, – отвечала она всякий раз, когда кто-либо спрашивал, почему она не уходит. – Это и моя семья, у меня никогда не было другой.
      И после никто уже больше не задавал никаких вопросов. Шугар была такой же неотъемлемой примечательностью Блек-Хауз, как его облупившаяся краска и покосившиеся ставни.
      – Несколько дней у нас будет кормиться еще один человек, – распорядилась Молли, зайдя в кухню.
      Посередине этой, пожалуй, самой уютной комнаты дома тянулся очень длинный сосновый стол. С некоторых пор все они проводили большую часть времени на кухне – уборка, приготовление еды, консервирование…
      Мать Молли поставила вторую кухонную плиту, чтобы иметь возможность дать пристанище бесчисленному количеству людей, собиравшихся в таверне для обильных обедов. Кухня Блек-Хауз была знаменита в округе. Во времена ее матери и бабушки люди приходили в таверну даже из такого далека, как Люфкин, чтобы отведать кушанья, которые готовились по старинным семейным рецептам, хранимым с таким благоговением, точно они были посланы с небес.
      – Надо будет как-нибудь собрать все рецепты в одну поваренную книгу, – говаривала мать Молли.
      Конечно, они не сделали этого, и теперь большинство людей забыли не только рецепты Блек-Хауз, но и сам Блек-Хауз. Болезнь матери отозвалась похоронным звоном на финансовом благополучии семьи и придавила веселую атмосферу, царившую прежде в доме.
      Кухня была владением Шугар. Так было с тех самых пор, как родилась Молли. Негритянка настаивала на том, чтобы держать окна и двери открытыми для солнечного света. А если Шугар на чем-нибудь настаивала, она этого добивалась.
      Когда мать Молли была еще здорова, Шугар работала на кухне, а Сюзанна, так звали мать Молли, управлялась по дому. Теперь домашнюю работу делили Молли и Линди.
      Молли считала старую повариху своим доверенным лицом. Сейчас Шугар шелушила бобы так увлеченно, будто это была единственная вещь в мире, которая могла ее заинтересовать. Она низко склонилась над бобами, вытянув голову, но Молли разгадала для чего – не ради самих бобов. Старая женщина склонилась на тростниковом стуле, чтобы выглянуть за дверь.
      – А! Новый постоялец! – догадалась Шугар. – Красивый парень! И очень общительный, увязался за мальчишками!
      Молли проследила за взглядом негритянки. Рубел вел лошадь под уздцы, Вилли Джо бежал за ним по пятам, все еще держась за палец постояльца и семеня короткими ножками, чтобы не отстать. К ним присоединился Сэм, малыш был очень схож с Вилли Джо, только волосы не были столь грязны, и ростом он был поменьше. Сэм схватил за руку брата, другая его рука, как обычно, была во рту, ребенок с огромным удовольствием сосал указательный палец. Рубел смотрел прямо перед собой и, казалось, не разговаривал с мальчиками, но все выглядело так, будто они поглощены добродушной беседой.
      Она отвернулась. Если бы он не был так похож на Рубела, может, они и смогли бы с ним подружиться.
      – Гм-гм!
      – Что? – спросила Шугар.
      – Ничего! Просто гм-гм.
      – Нет, нет! Что вы имеете в виду под этим «гм-гм»? Он не красив? Или не общителен? Или не увязался за мальчишками?
      – О нет, красив, общителен и, кажется, вполне поладил с детьми.
      – Я думаю, он не останется у нас надолго, иначе малыши привяжутся к нему, и будет жаль, когда… – Шугар замолчала, но Молли поняла, что хотела сказать старая женщина.
      Шугар не нравился Клитус Феррингтон, и она утверждала, что он не нравится и детям. Молли считала, что это не так, но не разубеждала Шугар.
      – Заходила Йола Юнг, – сообщила она, сменив тему.
      – Я слышала ее голос и отсюда.
      – Она не сдается, Шугар!
      – Забирая детей из их дома, она играет на руку только своему старому приятелю черту!
      – Ее поддерживают другие дамы из «Общества Милосердия»: и миссис Тейлор, и Келликот, и мать Клитуса, – Молли обхватила голову руками. – Мне страшно, Шугар!
      Повариха оторвала взгляд от бобов.
      – Мне тоже, мисс, но это вовсе не значит, что мы должны понапрасну терять время.
      Из-за сарая раздавались звуки топора. Молли попыталась отогнать образ Джубела, колющего дрова. Как же все-таки Джубел похож на Рубела! Она постаралась не думать, снял ли он свою ярко-голубую рубашку, повесив ее на сук, и не представлять себе его обнаженного по пояс тела с упругими мускулами, напрягающимися при каждом взмахе топора.
      Безуспешность попыток злила Молли, образ не исчезал. Она не должна была сдавать ему комнату! У нее довольно проблем и без мистера Джаррета, внезапным появлением принесшего в ее жизнь новое беспокойство.
      – Помочь? – голос принадлежал Линди.
      Нежными чертами лица и роскошными темными волосами, заплетенными в две толстые косы, она напоминала Молли, но была моложе, и у нее были карие глаза отца. Вбежав в кухню, она просунула руку в кувшин с очищенными бобами, набрала целую горсть и вновь высыпала бобы в кувшин, забавляясь россыпью-дождем.
      – Оставьте в покое мои бобы, мисс, или вы переселитесь к миссис Юнг быстрее, чем мул сможет отрастить уши.
      Линди подошла к окну, у которого стояла Молли.
      – Я слышала, у нас постоялец?
      Молли пристально смотрела на сосну, росшую у сарая.
      – Лесоруб?
      – Конечно, нет.
      – Если бы ты пускала лесорубов, Молли, дела, может быть, пошли успешнее.
      Молли рассердилась от ее упрека, но не подумывала ли и она сама о том же?
      – Сдавая комнаты лесорубам, мы бы заработали гораздо больше денег, да, – согласилась она, – но…
      – Больше? Ты говоришь, больше? Да это была бы кругленькая сумма! Мы смогли бы многое себе позволить. Починить ставни, например, покрасить дом, купить новую одежду.
      – Если станем пускать лесорубов, мы не сможем сохранить семью, Линди. Это будет последним гвоздем в гробу, который Йола Юнг, похоже, заказала для нас. Она считает Блек-Хауз неподходящим местом для воспитания детей, так как мы пускаем в дом коммивояжеров. Если же мы откроем двери и для лесорубов, список обвинений расширится.
      – Тогда почему ты сдала комнату этому мужчине? Он стар, как дедушка Берба? Или страшен, как уродец Невешед?
      Молли не отвечала, прислушиваясь к ритмичному стуку топора. Стук прекратился. Она вновь почувствовала, как кольнуло ее сердце, когда, подняв глаза, она увидела Джубела, стоявшего на тропинке со шляпой в руке, пряди каштановых волос прилипли ко взмокшему лбу, карие – честные! – глаза показались ей заботливыми.
      Заботливыми? Да! Заботливыми! Она сразу должна была бы понять: Джубел, в отличие от своего брата, не подлец.
      – Так почему, Молли?
      Огорченно посмотрев на младшую сестру, Молли вспомнила свернутые банкноты, которые утром новый постоялец вытащил из кармана.
      – У него наличные, – но сама она знала, говоря это, что, как бы сильно не нужны были деньги, все же не они явились причиной, по которой она сдала комнату Джубелу Джаррету.
      Сняв две шляпы от солнца с вешалки возле задней двери дома, она протянула одну Линди:
      – Довольно об этом. Мы и без того потеряли очень много времени.
      На заднем крыльце она взяла две мотыги и две пары белых хлопчатобумажных перчаток.
      – Молли, мне не хочется сегодня работать. Почему бы тебе одной не…
      Шугар прервала Линди, шлепнув девочку по ягодицам. Через сорочку, панталоны и ситцевое платье шлепок не мог причинить ей боли. Линди отпрыгнула от Шугар, оказавшись вне досягаемости и для Молли.
      – Слушайтесь свою сестру, мисс! Слышите? Или вы ответите мне! – рассердилась Шугар.
      Для ранней весны солнце было слишком жарким, и вскоре пот заструился по волосам Молли, смочив широкие поля шляпы, предназначенной защитить от солнечных лучей лицо. Нижнее белье стало влажным и липким. Пот струился по шее, стекая в вырез платья на груди, его капельки блестели на коже между грудей.
      Молли разрыхлила землю вокруг бобов, не обращая внимания на угрюмость сестры. Она слышала грубые удары всякий раз, когда Линди опускала на землю свою мотыгу.
      – Нужно хорошенько разрыхлить землю на этих грядках, – наставляла она сестру. – И не оставляй сорняков! Если мы их оставим, они заглушат все растения, прежде чем те дадут всходы.
      – Я хочу быть владелицей рабов!
      Молли проигнорировала слова Линди. Она знала, что была такой же, когда ей было пятнадцать лет. Тогда Молли тоже не хотелось возиться с землей, но она возилась. И Линди – куда деться! – не избежать той же участи.
      – Мы могли бы нанять пару каких-нибудь пьяниц из Дью-Дроп-Инн. Они вместо нас ухаживали бы за огородом.
      – Нанять? За какие шиши?
      – Мо-о-олли! Нам заплатит новый постоялец!
      – Этих денег едва нам хватит на еду и на одежду мальчиков для школы.
      – Но мы сможем хоть сколько-нибудь сэкономить?
      Молли понимала страдания Линди. Она сама чувствовала то же самое. Окинув взглядом огород, она внимательно осмотрела дом: висевшие на одной петле ставни, прогнившие доски… Шугар убеждала ее не опускать руки и не сдаваться, и она не сдастся, но… у нее только один выход. Только один.
      – Когда я выйду замуж за Клитуса, Линди, дела пойдут лучше.
      Линди отбросила мотыгу.
      – Если ты выйдешь замуж за Клитуса, мне придется уйти жить к старой леди Юнг.
      – Нет, вовсе нет!
      – Клитус ненавидит меня. Он ненавидит всех нас. И я тоже его ненавижу! Я не буду жить с ним в одном доме, даже если он станет мне платить.
      – Ты несправедлива к нему, Линди! Клитус просто не привык к общению с детьми. У него самого было трудное детство.
      – Что ты имеешь в виду? – Линди развела руками. – Мое тоже не назовешь легким.
      – Линди!
      – Только потому, что президент банка в свое время усыновил Клитуса, он думает, что все в мире должны быть осчастливлены подобным образом! – слезы заблестели в глазах девочки, она замотала головой, со злостью разметав по сторонам косы. – Но я не собираюсь жить со старой леди Юнг, Молли. Я убегу!
      Молли перепрыгнула через две грядки бобов и схватила Линди за плечи.
      – Довольно! Не плачь, милая! Все уладится. Линди выскользнула из объятий сестры, слезы неудержимо катились из ее карих глаз.
      – Убегу! Вот увидишь, убегу!
      – Нет нужды убегать, Линди. Ты не будешь жить ни в каком другом доме, кроме как в Блек-Хауз, нашем обветшалом особняке, в котором не осталось ни одной роскошной вещи, но где зато мы живем все вместе. Обещаю тебе!