- Нет.
      - Купите один для меня, - сказала Бэбз.
      Джок принялся излагать спецификацию томасовских чушек!
      ...Милли сказала:
      - Вы женаты, правда ведь?
      - Нет, - сказал Джок.
      - Это сразу видать, - сказала Милли. - Ваш приятель тоже женат.
      - Тут вы не ошиблись.
      - Вы просто не поверите, сколько джентльменов сюда приходит поговорить о своих женах.
      - Только не он.
      Тони, перегнувшись через столик, рассказывал Бэбз:
      - Понимаете, у моей жены тяга к знаниям. Сейчас она изучает экономику.
      Бэбз сказала:
      - Мне страсть как нравится, когда у девушки есть интересы.
      Официант сказал:
      - Что будете заказывать на ужин?
      - Да что вы, мы только пообедали.
      - А вкусненькой трески не желаете?
      - Знаете, что я вам скажу: мне надо позвонить. Где тут телефон?
      - Вам правда нужно позвонить или в туалет? - спросила Милли.
      - Правда, Позвонить.
      - Телефон наверху, в конторе.
      Тони позвонил Бренде.
      Она подошла к телефону не сразу;
      - Слушаю, - раздалось в трубке немного погодя, - кто говорит?
      - У меня к вам поручение от мистера Энтони Ласта и мистера Джоселина Грант-Мензиса.
      - А, это ты, Тони? Что тебе нужно?
      - Ты меня узнала? Так вот, я тебе хотел передать поручение; но раз я сам говорю с тобой, значит, я сам могу его передать, верно?
      - Да.
      - Так вот, мы с Джеком просим нас извинить, но мы никак не можем к тебе сегодня заглянуть.
      - А.
      - Надеюсь, ты на нас не обидишься, у нас куча дел.
      - Все в порядке, Тони.
      - Я тебя случайно не разбудил?
      - Все в порядке, Тони.
      - Тогда спокойной ночи.
      - Спокойной ночи. Тони вернулся к столику.
      - Говорил с Брендой, похоже, она сердится. Как ты думаешь, наверное, все-таки надо к ней заглянуть?
      - Мы же ей обещали, - сказал Джек.
      - Некрасиво подводить даму, - сказала Милли
      - Теперь уже слишком поздно.
      Бэбз сказала:
      - Вы офицеры, правда?
      - Нет, почему вы решили?
      - Так мне показалось. Милли сказала:
      - А мне лично деловые джентльмены больше нравятся. Они всегда что-нибудь такое расскажут.
      - Вы что делаете?
      - Я моделирую шапки для почтальонов.
      - Ой, бросьте.
      - А мой друг дрессирует моржей.
      - Врите больше. Бэбз сказала:
      - А один мой знакомый в газете работает. Через некоторое время Джок сказал:
      - Слушай, надо что-то предпринять с Брендой, куда это годится?
      - Я же ей сказал, что мы не приедем, ведь так?
      - Так-то оно так... а может, она все равно на нас рассчитывает.
      - Я тебе вот что скажу: пойди позвони ей и спроси начистоту, хочет она нас видеть или нет?
      - Ладно.
      Через десять минут он возвратился.
      - Мне показалось, она сердится, - доложил он, - но я все равно сказал, что мы не приедем.
      - Она, наверное, устала, - сказал Тони, - ей приходится рано вставать, чтобы успеть на экономику. Кстати говоря, я припоминаю, действительно кто-то нам говорил, что она устала, еще когда мы в клубе сидели.
      - Слушай, что за мерзкая рыба?
      - Официант говорит, ты ее заказывал.
      - Может, и заказывал.
      - Я ее отдам здешней кошке, - сказала Бэбз, - она милашка, ее Ягодкой зовут.
      Раз-другой они потанцевали. Потом Джок сказал:
      - Как ты считаешь, стоит нам еще позвонить Бренде?
      - Наверно, стоит. Похоже, она на нас сердится.
      - Давай уйдем отсюда и по дороге ей позвоним.
      - А к нам вы не поедете? - спросила Бэбз.
      - Сегодня, к сожалению, ничего не выйдет.
      - Как же так, - сказала Милли, - куда это годится?
      - Нет, нет, мы правда сегодня не можем.
      - Ладно. А как насчет подарочка? Может, вы не знаете, но мы платные партнерши.
      - Ах да, извините, сколько с нас?
      - Ну, это вам решать. Тони дал им фунт.
      - Можно и набавить, - сказала Бэбз, - мы с вами добрых два часа просидели. Джок дал еще фунт.
      - Заходите опять, когда у вас будет больше времени, - сказала Милли.
      - Мне что-то нехорошо, - сказал Тони на лестнице. - Пожалуй, не стану звонить Бренде.
      - Поручи, пусть ей отсюда позвонят.
      - Блестящая идея... Послушайте, - сказал он обшарпанному швейцару. Позвоните по этому номеру Слоун и так далее, соединитесь с ее милостью и передайте, что мистер Грант-Мензис и мистер Ласт очень сожалеют, но никак не смогут навестить ее сегодня вечером. Усекли?
      Он дал швейцару полкроны, и они вывалились на Синкстрит.
      - Мы сделали все, что могли, - сказал он, - Бренде не на что обижаться.
      - Знаешь, что я сделаю. Я ведь все равно прохожу мимо нее, так что я позвоню ей в дверь - на всякий случай, вдруг она еще не легла и ждет нас.
      - Точно, так и сделай. Ты настоящий друг, Джок.
      - Ужасно уважаю Бренду. Она молодчина.
      - Молодчина, что и говорить... Ох, как мне нехорошо.
      На следующий день Тони проснулся, горестно вороша в уме отрывочные воспоминания предыдущей ночи. Чем больше он вспоминал, тем более мерзким представлялось ему его поведение.
      В девять он принял ванну и выпил чаю. В десять терзался вопросом, следует ли позвонить Бренде. Но тут она позвонила ему, тем самым решив проблему.
      - Ну, Тони, как ты себя чувствуешь?
      - Ужасно. Я вчера зверски надрался.
      - Совершенно верно.
      - И к тому же я чувствую себя таким виноватым.
      - Ничуть не удивительно.
      - Я не все хорошо помню, но у меня сложилось впечатление, что мы с Джеком тебе здорово надоедали.
      - Совершенно верно.
      - Ты очень сердишься?
      - Вчера - очень. Тони, ну что вас на это толкнуло, двух взрослых мужчин?
      - Мы были не в духе.
      - Ручаюсь, что сегодня вы еще больше не в духе. Только что принесли коробку белых роз от Джока.
      - Жаль, что я не додумался.
      - Вы такие дети оба.
      - Значит, ты в самом деле не сердишься?
      - Ну конечно, нет, милый. А теперь быстренько возвращайся домой. Завтра ты придешь в норму.
      - А я тебя не увижу?
      - Сегодня, к сожалению, нет. У меня все утро лекции, а потом я иду в гости. Но я приеду в пятницу вечером или в крайнем случае в субботу утром.
      - Понимаю. А никак нельзя удрать из гостей или с одной из лекций?
      - Никак нельзя, милый.
      - А, понимаю. Ты просто ангел, что не сердишься за вчерашнее.
      - Такая удача бывает раз в жизни, - сказала Бренда, - насколько я знаю Тони, его еще много недель будут мучить угрызения совести. Вчера я от злости на стенку лезла, но дело того стоило. Ему жутко стыдно, и теперь, что бы я ни делала, он просто не посмеет обидеться, а уж сказать что-нибудь и подавно, и вдобавок бедный мальчик еще не получил никакого удовольствия, и это тоже хорошо. Надо его проучить, чтобы он больше не подкидывал таких сюрпризов.
      - Любишь ты уроки давать, - сказал Бивер.
      В 3.18 Тони вылез из поезда продрогший, усталый и раздавленный сознанием своей вины. Джон Эндрю приехал встречать его с машиной.
      - Здравствуй, па, весело было в Лондоне? Ты ведь не сердишься, что я приехал на станцию, правда? Я упросил няню отпустить меня.
      - Очень рад тебя видеть, Джон.
      - Как мама?
      - Вроде хорошо. Я не видел ее.
      -А ты мне говорил, что едешь повидаться с вей.
      - Да, так оно и было, только ничего не получилось. Я говорил с ней несколько раз по телефону.
      - Но ведь ты можешь звонить ей отсюда, разве нет, пап? Зачем ехать так далеко в Лондон, чтобы говорить с ней по телефону? Зачем, а, пап?
      - Слишком долго объяснять.
      - Ну, а ты хоть немножечко объясни... Зачем, а, пап?
      - Послушай, я устал. Если ты не прекратишь свои вопросы, я никогда больше не разрешу тебе приезжать к поезду.
      У Джона Эндрю рот пополз на сторону.
      - Я думал, ты обрадуешься, что я тебя встретил.
      - Если ты заплачешь, я тебя пересажу вперед к Доусону. В твоем возрасте неприлично плакать.
      - А мне еще лучше с Доусоном, - проговорил, всхлипывая, Джон Эндрю.
      Тони в рупор велел шоферу остановиться, но тот не расслышал. Так что он повесил трубку на крючок, и дальше они ехали в молчании; Джон Эндрю прижался к стеклу и слегка похныкивал. Когда они подъехали к дому, Тони сказал:
      "Няня, в дальнейшем я запрещаю Джону ездить на станцию без специального разрешения ее милости или моего".
      - Конечно, сэр, я бы и сегодня его не пустила, но он так просился. Пойдем, Джон, Снимай скорей пальтишко. Боже мой, мальчик, куда ты дел носовой платок?
      Тони ушел в библиотеку и сидел там в одиночестве перед огнем.
      "Двое взрослых тридцатилетних мужчин, - думал он, - вели себя словно кадеты, вырвавшиеся на вечерок из Сандхерста {Королевский военный колледж в Сандхерсте, основанный в 1802 году.}, - перепились, обрывали телефон, плясали с проститутками в Старушке Сотняге. И Бренда после этого была еще со мной так мила - вот что горше всего". Он немного вздремнул, потом поднялся к себе переодеться.
      За обедом он сказал:
      - Эмброуз, впредь, когда я буду обедать один, накрывайте мне в библиотеке.
      Потом сел с книжкой перед огнем, но читать не мог. В десять часов перед тем, как пойти наверх, он раскидал дрова в камине, закрыл окна и выключил свет. Этой ночью он спал в пустой спальне Бренды.
      II
      Так прошла среда. В четверг Тони возродился. Утром он ходил на заседание совета графства. Днем зашел на ферму и поговорил о новой модели трактора с управляющим. А потом уже можно было повторять: "Завтра в это же время Бренда и Джок будут здесь". Обедал он перед камином в библиотеке. Диету он забросил много недель назад. ("Эмброуз, когда я один, мне не нужен полный обед. В будущем готовьте для меня только два блюда".) Он просмотрел счета, которые оставил ему управляющий, и лег спать со словами: "Когда я проснусь, уже будет пятница".
      Однако наутро пришла телеграмма от Джека:
      "Приехать не могу, должен быть избирателей, если через две недели".
      Тони ответил телеграммой: "Восторге любое время всегда дома".
      "Наверное, помирился со своей девицей", - решил Тони.
      Пришла и записка от Бренды, нацарапанная карандашом: "Приезжаю в субботу с Полли и приятельницей Полли, Вероникой, в
      машине П. (Скорее всего и Дейзи. Горничные и багаж поездом 3.18.
      Сообщи, пожалуйста, Эмброузу и миссис Моссон. Для Полли надо открыть
      Лионнес {В сказаниях о короле Артуре деревня, расположенная около
      Корнуолла и, по преданию, ушедшая под море.}, ты знаешь, как она
      строга насчет комфорта. Веронику можно поместить куда угодно - только
      не в Галахада. Полли говорит, она оч. занятная. С ними приедет миссис
      Бивер, - не сердись, пожалуйста, это по делу: она думает, ей удастся
      что-нибудь сделать с утренней комнатой. Полли везет шофера. Кстати, на
      следующей неделе я оставлю Гримшо в Хеттоне, скажи миссис Моссоп.
      Снимать ей жилье в Лондоне и хлопотно и накладно. По правде говоря, я
      могла бы обойтись и без нее, что ты скажешь? Хотя она незаменима с
      шитьем. Страх как хочу увидеть Джона. Все уедут обратно в воскресенье
      вечером. Не упивайся, милый. Приложи все усилия.
      * * * * * Б."
      В пятницу Тони не знал, чем заполнить время. С письмами, он покончил к десяти. Пошел на ферму, но и там ему нечего было делать. Обязанности, прежде казавшиеся столь многочисленными и разнообразными, теперь занимали ничтожную часть дня; он сам не сознавал, как много времени он, бывало, проводил с Брендой. Он посмотрел, как Джон катается по загону. Мальчик явно затаил на него обиду после ссоры в среду; когда Тони зааплодировал Удачному прыжку, Джон сказал:
      - Он еще не так может. - И потом: - А когда мама приедет?
      - Только завтра.
      - А.
      - Мне сегодня утром надо съездить в Литл-Бейтон. Хочешь поехать со мной? Может, нам удастся посмотреть псарню.
      Джон уже много недель приставал, чтоб его туда взяли.
      - Нет, спасибо, - сказал он. - Я хочу закончить картину.
      - Ты можешь ее закончить и потом.
      - А я хочу сегодня.
      Когда Тони ушел, Бен сказал:
      - Ты чего это взъелся на папашу? Ты ведь никому проходу не давал - с самого рождества клянчил, чтоб тебя взяли на псарню.
      - А ну его, - сказал Джон.
      - Ах ты, пащенок, слыханное ли дело об отце так говорить?
      - А ты при мне не смеешь говорить "пащенок", мне няня сказала.
      Итак, Тони отправился в Литл-Бейтон один, ему нужно было обсудить кое-какие дела с полковником Бринком. Он надеялся, что Бринки оставят его у себя, но полковник с женой были званы на чай к соседям, и он в сумерках вернулся в Хеттон. Легкий туман стлался по парку, доходя до груди, серые контуры башен и зубчатых стен расплывались в воздухе, истопник спускал флаг на главной башне.
      - Бренда, страдалица моя, какая чудовищная комната, - сказала миссис Бивер.
      - Мы ею почти не пользуемся, - холодно сказал Тони.
      - Надо думать, - сказала та, которую называли Вероникой.
      - Не понимаю, чем она плоха, - сказала Полли, - вот разве что старомодная.
      - Видите ли, - объясняла Бренда, не глядя на Тони, - мне нужна хотя бы одна сносная комната внизу. Сейчас у нас только курительная и библиотека. Гостиная огромная, и о ней не может быть и речи. Я думала, мне нужно что-то вроде будуара более или менее для себя. Как вы думаете, есть тут от чего оттолкнуться?
      - Но, ангел мой, она вся в углах, - сказала Дейзи, - и потом еще этот камин, из чего он, кстати, сделан, из розового гранита? И вся эта лепнина и панели. Нет, тут все чудовищно. И вдобавок она такая мрачная.
      - Я точно представляю, что нужно Бренде, - сказала миссис Бивер, давая задний ход, - и, по-моему, это вполне осуществимо. Мне надо подумать. Как сказала Вероника, форма, конечно, налагает известные ограничения... но, знаете, я думаю правильнее всего будет начисто ее игнорировать и найти такое решение, которое вынесло бы на себе всю нагрузку, вы меня понимаете? Предположим, мы обшиваем стены хромированными панелями, а на пол кладем ковер из натуральной овчины... Только боюсь, не превысит ли это сумму, которую вы рассчитывали потратить.
      - Будь моя воля, я б тут все взорвала ко всем чертям, - сказала Вероника.
      Тони ушел, оставив их спорить на свободе.
      - Неужели ты в самом деле хочешь, чтоб миссис Бивер занялась утренней комнатой?
      - Нет, конечно, если ты против, милый.
      - Ты представляешь себе, на что это будет похоже - белые хромированные панели?
      - Ну, это просто так, рабочий вариант. Тони расхаживал между Морганой ле Фэй и Гиневрой. Он всегда так делал, когда они одевались к обеду.
      - Послушай, - сказал он, возвращаясь с жилетом, - ты не уедешь завтра с ними, нет ведь?
      - Придется.
      Он вернулся в Моргану де Фэй за галстуком, пришел с ним к Бренде, и подсел завязать его к туалетному столику.
      - Да, кстати, - сказала Бренда, - что ты думаешь насчет Гримша? По-моему, держать ее дальше - просто выкидывать деньги на ветер.
      - Ты всегда говорила, что без нее тебе не обойтись.
      - Да, но с тех пор, как я живу в квартире, все так упростилось.
      - Живешь? Детка, ты говоришь так, словно навеки там поселилась.
      - Ты не отодвинешься на минутку, милый? Мне ничего не видно.
      - Бренда, сколько времени ты еще собираешься изучать экономику?
      - Кто? Я? Не знаю.
      - Но ты же должна иметь представление хотя бы в общих чертах.
      - Понимаешь, просто невероятно, сколько всего надо еще выучить. Когда я начала, я так от всех отставала.
      - Бренда...
      - А теперь быстренько иди за пиджаком. Все, наверное, уже внизу.
      Вечером Полли и миссис Бивер играли в триктрак. Бренда и Вероника, расположившись на диване, шили и беседовали о рукоделье; временами между женщинами завязывался общий разговор, но они то и дело перескакивали на свой жаргон, непонятный Тони, - это было воровское наречье, где слоги слов переставлялись. Тони читал под лампой невдалеке от тесного кружка.
      Позже, когда все поднялись к себе наверх, гостьи собрались в комнате Бренды поболтать перед сном. Сквозь дверь туалетной до Тони доносился приглушенный смех. Они кипятили воду в электрическом чайнике и принимали всей компанией "Седоброль".
      Немного погодя они, пересмеиваясь, разошлись, и Тони пошел к Бренде.
      В комнате было темно, но, услышав его шаги и увидев квадрат света в дверях, Бренда зажгла маленькую лампочку у изголовья.
      - Что тебе, Тони?
      Она лежала на возвышении, глубоко уйдя головой в подушки, лицо ее блестело от ночного крема, обнаженная рука, протянутая к выключателю, так и осталась лежать на стеганом покрывале.
      - Что тебе, Тони? - сказала она. - Я уже засыпала.
      - Очень устала?
      - Угу...
      - Не беспокоить тебя?
      - Ужасно устала, и потом я только что выпила прорву этой Поллиной гадости.
      - Понимаю... ну что ж, спокойной ночи.
      - Спокойной ночи... ты не сердишься, нет? Очень устала.
      Он подопрел к постели и поцеловал ее, она лежала неподвижно с закрытыми глазами. Потом выключил свет и возвратился в туалетную.
      - Леди Бренда, надеюсь, не заболела?
      - Благодарю вас, ничего серьезного, легкое недомогание. Она, знаете ли, так выматывается за неделю в Лондоне, что в воскресенье ей хочется отдохнуть.
      - Как великие научные свершения?
      - По-моему, отлично. Ей пока не надоело.
      - Замечательно. Скоро все мы будем обращаться к леди Бренде с нашими экономическими затруднениями. Но вам с Джоном, наверное, тоскливо без нее?
      - Еще бы.
      - Что ж, передайте ей, пожалуйста, мой сердечный привет.
      - Непременно передам. Благодарю вас.
      Тони ушел с паперти и пошел привычным путем к оранжереям, выбрал гардению для себя и четыре почти черных гвоздики для дам. Когда он подходил к комнате, где они сидели, его встретил взрыв смеха. В растерянности он остановился на пороге как вкопанный.
      - Входи, милый, это мы не над тобой. Просто мы поспорили, какого цвета у тебя будет бутоньерка, и никто не угадал.
      Прикалывая цветы, они все еще хихикали, не смеялась только миссис Бивер, она сказала:
      - Всякий раз, когда вы покупаете черенки или семена, обращайтесь ко мне. Вы, может, не знаете, но у меня по этой части отлично налаженное дельце. Разные редкие цветы. Я выполняю всевозможные комиссии для Сильвии Ньюпорт и кое-кого еще.
      - Поговорите с моим старшим садовником.
      - Признаться, я уже поговорила, пока вы были в церкви. Он, кажется, все понял.
      Они уехали рано, чтобы поспеть в Лондон к ужину. В машине Дейзи сказала:
      - Ну и ну, вот так домик.
      - Теперь вы понимаете, что мне пришлось пережить за эти годы.
      - Бренда, страдалица моя, - сказала Вероника и, отколов гвоздику, швырнула ее на дорогу.
      - Знаешь, - изливала Бренда на следующий день душу. - Я не совсем довольна Тони.
      - А что, старикан себе что-нибудь позволил? - спросила Полли.
      - Пока ничего особенного, но я вижу, он страшно томится в Хеттоне - ему некуда девать время.
      - Я б на твоем месте не беспокоилась.
      - Да я и не беспокоюсь. А только вдруг он запьет или что-нибудь в этом роде. Это бы очень все осложнило.
      - По-моему, это не в его духе... Но, вообще, надо б ему подкинуть девочку.
      - Хорошо бы... А кого?
      - Ну, на крайний случай всегда можно рассчитывать на старушку Сибил.
      - Лапочка, да он ее знает с пеленок.
      - Тогда Суки де Фуко-Эстергази.
      - Он с американками теряется.
      - Ничего, кого-нибудь подыщем.
      - Беда в том, что он привык ко мне... Ему нелегко будет перестроиться... Как ты думаешь, лучше, чтоб она была похожа на меня или наоборот?
      - По-моему, лучше, чтоб непохожа, но так с ходу не скажешь.
      Они обсудили проблему во всех тонкостях.
      III
      Бренда писала: "Дорогой Тони, извини, что не писала и не звонила, но совсем
      зашилась с биметаллизмом. Оч. трудно.
      Приеду в субботу - опять с Полли. Хорошо, что она согласилась
      снова приехать - значит, Лионесс может быть не так омерзительна, как
      большинство комнат.
      И еще одна прелестная девушка, я с ней подружилась и хочу, чтоб
      мы приняли в ней участие. У нее была жуткая жизнь, она живет в моем
      доме. Зовут ее Дженни Абдул Акбар. Она не негритянка, но была замужем
      за негром. Пусть она тебе об этом расскажет. Она скорее всего приедет
      поездом 3.18. Кончаю, пора на лекцию.
      Держись подальше от Зеленого змия.
      * * * * * Бренда.
      Вчера вечером видела Джека в "Кафе де Пари" с лихой блондинкой.
      Кто она?
      У Джина, нет, у Джинна - как его там? - ревматизм, и Марджори оч.
      переживает. Она думает, у него смещение таза. Кратуэлл не хочет его
      принять, а это просто черная неблагодарность, если вспомнить, скольких
      клиентов она ему привела".
      - Ты уверена, что он клюнет на Дженни?
      - Ни в чем нельзя быть уверенной, - сказала Полли. - Меня лично от нее тошнит, но хватка у нее мертвая.
      - Пап, а пап, мама сегодня приедет?
      - Да.
      - А с ней кто?
      - Дама по имени Дженни Абдул Акбар.
      - Какое глупое имя. Она иностранка?
      - Не знаю.
      - А имя вроде иностранное, верно, пап? Как ты думаешь, она по-английски совсем не говорит? А она черная?
      - Мама говорит, что нет.
      - А... а еще кто?
      - Леди Кокперс.
      - Обезьянья тетка. Знаешь, она вовсе не похожа на обезьяну, разве что лицом, и потом у нее, по-моему, нет хвоста, я подошел к ней близко-близко и посмотрел... Правда, она могла его спрятать между ног. Как ты думаешь, а, пап?
      - Я бы ничуть не удивился.
      - Очень уж неудобно.
      Тони и Джон снова стали друзьями, но эта неделя далась им нелегко.
      По плану, выработанному Полли Кокперс, они должны были приехать в Хеттон попозже. "Пусть Дженни как следует за него возьмется", - сказала она.
      Поэтому они с Брендой тронулись из Лондона, только когда Дженни проехала уже полдороги от станции. Пронзительно холодный день то и дело прорывался дождем. Решительная дамочка сидела, закутавшись в полость, пока машина не подъехала к воротам, - тут она открыла сумку, подоткнула вуалетку, встряхнула пуховку и привела лицо в надлежащий вид. Острым красным языком она слизнула с пальца помаду.
      Тони доложили о гостье, когда он сидел в курительной; в библиотеке днем было слишком шумно, потому что рядом в утренней комнате рабочие, не щадя сил, сдирали гипсовые узоры со стен.
      - Княгиня Абдул Акбар.
      Он поднялся ей навстречу. Дженни опережало тяжелое облако мускуса.
      - О мистер Ласт, - сказала она, - какой у вас миленький домик, и такой старинный.
      - Видите ли, он был сильно реставрирован, - сказал Тони.
      - Да, конечно, но сама атмосфера! Для меня это главное в любом доме. Какое благородство, какой покой. Но вы, разумеется, уже привыкли и не замечаете. Только когда переживешь настоящее горе, как я, начинаешь ценить такие вещи.
      Тони сказал:
      - К сожалению, Бренды еще нет. Она приедет на машине с леди Кокперс.
      - Бренда мне такой друг, такой друг, - княгиня скинула меха, расположилась на стуле перед камином и уставилась на Тони.
      - Вы не будете возражать, если я сниму шляпу?
      - Нет, нет... что вы.
      Дженни швырнула шляпку на диван и тряхнула тусклочерной, крутозавитой шевелюрой.
      - Знаете, мистер Ласт, я вас сразу без церемоний стану звать Тедди. Вы не сочтете это за дерзость с моей стороны? А вы называйте меня Дженни. Княгиня слишком церемонно, правда? И наводит на мысль о шальварах и золотых галунах... Конечно, - продолжала она, протягивая руки к огню и перегибаясь так, что волосы упали ей на лицо, - моего мужа в Марокко не называли князем, он носил титул муллы, но для жены муллы нет соответствующего титула, так что в Европе я называю себя княгиней... На самом деле мулла, конечно, гораздо более высокий титул... Мой муж потомок пророка по прямой линии. Вы интересуетесь Востоком?
      - Нет, то есть да. Я хотел сказать, я очень мало знаю о Востоке.
      - А для меня Восток полон неизъяснимого очарования. Вы должны туда поехать, Тедди. Я уверена, вам понравится Восток. Я и Бренде то же самое говорила.
      - Вы, наверное, хотите посмотреть вашу комнату, - сказал Тони. - Скоро подадут чай.
      - Нет, я останусь здесь. Меня так и манит свернуться, как Кошка, клубочком у огня, и если вы будете со мною ласковы, я замурлычу, а если жестоки - не замечу, совсем как кошка... Ну так как, мне мурлыкать, Тедди?
      - Кхм... да... то есть, пожалуйста, если вам так хочется.
      - Англичане такие мягкие и деликатные. Ах, как чудесно - снова оказаться здесь среди них... среди моих дорогих соотечественников. Иногда, в такие вот, как сейчас, минуты, когда вокруг меня очаровательные предметы нашей английской старины и милые люди, я оглядываюсь на мою жизнь, и она кажется мне кошмаром... Но тут я вспоминаю о моих шрамах...
      - Бренда говорит, вы сняли квартиру в одном с ней доме. Они, должно быть, очень удобные?
      - Вы англичанин до мозга костей, Тедди, вы стыдитесь говорить о личном, сокровенном.. Знаете, именно этим вы мне и нравитесь. Я так стремлюсь ко всему надежному, безыскусному и доброму после... после всего, что я пережила.
      - Вы тоже занимаетесь экономикой, как Бренда, или нет?
      - Нет, а разве Бренда занимается экономикой? Она мне никогда не говорила. Поразительная женщина, где только она находит время?
      - Вот наконец и чай, - сказал Тони. - Надеюсь, вы не откажетесь от пышек? Почти все наши гости сидят на диете. А по-моему, пышки из тех немногих вещей, что делают английскую зиму сносной.
      - Да, Англия немыслима без пышек, - сказала Дженни. Она ела с аппетитом и часто облизывала губы, подбирая прилипшие крошки и подтаявшее масло. Капля масла упала ей на подбородок и сверкала и переливалась там, замеченная только Тони. Он вздохнул с облегчением, когда привели Джона Эндрю.
      - Поди сюда, я тебя представлю княгине Абдул Акбар.
      Джон никогда не видел настоящей княгини; он уставился нее как зачарованный.
      - А ты меня не поцелуешь?
      Он подошел, и она поцеловала его в рот.
      - Ой, - сказал он, отстраняясь, стер с губ помаду и тут - Какой чудесный запах.
      - Это последняя нить, связывающая меня с Востоком.
      - А у вас на подбородке масло.
      Дженни со смехом потянулась за сумочкой.
      - Так оно и есть. Тедди, ну отчего вы мне не сказадя?
      - А почему вы папу называете Тедди?
      - Потому что я надеюсь, что мы с ним станем большими друзьями.
      - Вот чудная причина.
      Джон пробыл с ними около часу и все это время зачарованно следил за Дженни.
      - А у вас есть корона? - спрашивал он. - А как вы научились говорить по-английски? А из чего это большое кольцо? А оно дорогое? А почему у вас ногти такого странного цвета? А вы умеете ездить верхом?
      Она отвечала на все вопросы - иногда довольно загадочно и с явной оглядкой на Тони. Потом достала крошечный, сильно надушенный платок и показала Джону монограмму.
      - Вот моя корона единственная... сейчас, - ответила она. Она рассказала ему, какие у нее были лошади - лоснящиеся, вороные, с изогнутыми шеями, с серебряных мундштуков падает пена, налобники украшены перьями, сбруя в серебряных бляшках, алые чепраки. - А в день рождения муллы...
      - Кто такой мулла?
      - Очень красивый и очень жестокий человек, - сказала она многозначительно, - в его день рождения все всадники собирались на большой площади, на лошадях были самые красивые попоны, люди надевали лучшие одежды и украшения, а в руках держали длинные сабли. Мулла обычно сидел на троне под огромным алым балдахином.
      - А что такое балдахин?
      - Вроде навеса, - сказала она уже недовольно и продолжала медовым голосом: - Всадники мчались во весь опор по равнине, вздымая тучи пыли и рассекая воздух саблями, прямо к мулле. У всех перехватывало дыхание, казалось, что всадники наедут на муллу, но уже за несколько шагов, ну вот так, как ты от меня, - они удерживали лошадей поводьями, поднимали их в знак приветствия на дыбы...
      - Но так же не положено, - сказал Джон. - Это очень плохая выездка, Бен так говорит.
      - Они лучшие всадники в мире. Это всем известно.
      - Нет, нет, не может быть, если они так ездят. Это самое последнее дело. А они туземцы?
      - Да, конечно.
      - А Бен говорит, что туземцы нелюди.
      - Ну, он, наверное, имел в виду негров. А эти чисто семитского типа.
      - А это что такое?
      - То же самое, что евреи.
      - А Бен говорит, евреи еще хуже туземцев.
      - О господи, мальчик, какой ты строгий. Я тоже когда-то была такая. Жизнь учит терпимости.
      - Бена жизнь не научила, - сказал Джон. - А когда мама приезжает? Я думал, она здесь, а то я б лучше картину закончил.
      Однако, когда за ним пришла няня, Джон сам, без приглашения, подошел к Дженни и поцеловал ее на прощанье.
      - Спокойной ночи, Джонни-лапочка, - сказала она.
      - Как вы меня назвали?
      - Джонни-лапочка.
      - Как чудно вы всех обзываете.
      Наверху, мечтательно помешивая ложкой хлеб с молоком, Джон говорил:
      - Нянь, а княгиня очень красивая, правда? Няня фыркнула.
      - На вкус, на цвет товарищей нет, - сказала она.
      - Она красивей мисс Тендрил, правда. По-моему, она красивей всех, кого я видел... Она придет посмотреть, как я купаюсь, как ты думаешь?
      Внизу Дженни говорила:
      - Какой дивный ребенок. Я обожаю детей. Для меня это была такая трагедия. Мулла впервые показал свое Истинное Лицо, когда узнал, что у меня не может быть детей. Не моя тут вина... дело в том, что у меня смещена матка... Не знаю, почему я вам все это рассказываю, но я чувствую, что вы меня поймете. К чему понапрасну терять время и таиться, если наперед знаешь, что сойдешься с человеком... Мне сразу подсказывает интуиция, кто станет мне подлинным другом...