Ивлин Во
      Пригоршня праха
      ...И я покажу тебе нечто отличное
      От тени твоей, что утром идет за тобою,
      И тени твоей, что вечером хочет
      подать тебе руку:
      Я покажу тебе ужас в пригоршне праха.
      Т.С. Эллиот
      "Бесплодная земля"
      {Перевод А. Сергеева.}
      ГЛАВА ПЕРВАЯ
      DU COTE DE CHEZ BEAVER
      {"В сторону Бивера" (франц.) - перефраз названия романа М. Пруста
      "Du cote de chez Swann" (франц.). (Здесь и далее примечания
      переводчика.)}
      - А жертвы были?
      - Слава богу, нет, - сказала миссис Бивер, - только две горничные сдуру выбросились через стеклянную крышу на мощеный дворик. Им ничего не угрожало. Боюсь, что пожар так и не добрался до спален. Но без ремонта им не обойтись: там все покрыто копотью и насквозь промокло: у них, к счастью, оказался старомодный огнетушитель, который портит решительно все. Так что жаловаться не приходится. Главные комнаты выгорели дотла, но все было застраховано Надо добраться до них пораньше, пока их не перехватила эта стервоза миссис Шаттер.
      Миссис Бивер, грея спину у камина, поглощала свою ежеутреннюю порцию простокваши. Она держала картонный стаканчик под самым подбородком и жадно хлебала простоквашу ложкой.
      - Господи, какая гадость. Я бы хотела, чтоб ты приохотился к ней, Джон. У тебя последнее время такой усталый вид. Не знаю, как бы я продержалась без простокваши.
      - Но, мамчик, я ведь не так занят, как ты.
      - Это правда, сын мой.
      Джон Бивер жил с матерью в доме на Сассекс-гарденз, куда они переехали после смерти отца. Дом этот не имел ничего общего с теми сурово элегантными интерьерами, которые миссис Бивер создавала для своих клиентов. Он был набит непродажной мебелью из двух больших домов, не претендующей на принадлежность ни к одному определенному стилю и менее всего - к нынешнему. Предметы получше, а также те, которые были дороги миссис Бивер по сентиментальным соображениям, стояли в Г-образной гостиной наверху.
      Бивер являлся обладателем темноватой маленькой гостиной (на первом этаже, за столовой) и отдельного телефона. Пожилая горничная приглядывала за его гардеробом Она же вытирала пыль, начищала, поддерживала в порядке и симметрии стоявшую на письменном столе и на комоде коллекцию мрачных и громоздких предметов, украшавших прежде туалетную комнату его отца; не знающие сносу подарки к свадьбе и совершеннолетию, одетые в слоновую кость и бронзу, обтянутые свиной кожей, граненые и оправленные в золото доспехи дорогостоящей мужественности эдвардианских времен - фляги для бегов и фляги для охоты, ящики для сигар, банки для табака, высокие сапоги, вычурные пенковые трубки, крючки для пуговиц и щетки для шляп.
      В доме было четверо слуг, все женщины, и все, за исключением одной, пожилые.
      Когда Бивера спрашивали, почему он живет здесь, а не поселится отдельно, он иногда отвечал, что матери так лучше (несмотря на всю ее занятость, ей было бы тоскливо одной), а иногда, что он экономит на этом по меньшей мере фунтов пять в неделю.
      Учитывая, что его недельный доход равнялся шести фунтам, экономия была довольно существенная.
      Ему шел двадцать шестой год. По окончании Оксфорда он, пока не начался кризис, работал в рекламном агентстве. С тех пор никому не удалось подыскать ему место. Итак, он вставал поздно и почти весь день просиживал у телефона в ожидании звонка.
      Если дела позволяли, миссис Бивер попозже отлучалась на час из лавки. Она пунктуальнейшим образом являлась туда к девяти и к половине двенадцатого уже нуждалась в отдыхе. Так что если не ожидался важный покупатель, она садилась в свой двухместный автомобиль и ехала на Сассекс-гарденз. Бивер обычно уже успевал одеться, и ей со временем стал просто необходим их утренний обмен сплетнями.
      - Как провел вечер?
      - В восемь позвонила Одри и пригласила на обед. Десять человек в "Эмбасси", тоска смертная. Потом поехали всей компанией к даме по фамилии де Тромме.
      - А, знаю ее. Американка. Она еще не заплатила за набивные чехлы на стулья, которые мы ей сделали в прошлом апреле. У меня тоже был неудачный вечер: ни одной хорошей карты, - и в результате четыре фунта десять проигрышу.
      - Бедный мамчик.
      - Я обедаю у Виолы Казм. А ты? Я не заказала дома обеда, ты уж извини.
      - Пока нигде. Правда, я всегда могу пойти к Брэтту.
      - Но это так дорогоо. Я думаю если мы попросим Чэмберс, она тебе что-нибудь принесет. Я была уверена, что ты приглашен.
      - Что ж, меня еще могут пригласить: ведь нет и двенадцати.
      (Бивер чаще всего получал приглашения в последний момент, а то и позже, уже приступая к одинокой трапезе с подноса... "Джон, лапочка, тут вышла неувязка - Соня явилась без Реджи. Будь добр, выручи меня, пожалуйста. Только поторопись, мы уже садимся за стол". Тогда он опрометью кидался за такси и появлялся с извинениями после первой перемены блюд... Одна из его немногих за последнее время, ссор с матерью произошла, когда он таким образом удалился с устроенного ею обеда.)
      - Куда ты поедешь на воскресенье?
      - В Хеттон.
      - А кто там живет? Я что-то забыла.
      - Тони Ласт.
      - Ах да, как же, как же. Она красотка, он зануда. Я и не знала, что ты с ними знаком.
      - Ну, какое там знакомство. Тони пригласил меня вчера вечером у Брэтта. Он мог и забыть.
      - А ты напомни - пошли телеграмму. Это лучше, чем звонить. Так им будет труднее отвертеться. Пошли телеграмму завтра, прямо перед отъездом. Они мне задолжали за стол.
      - Что ты о них знаешь?
      - Я с ней часто встречалась, пока она не вышла замуж. Она в девичестве - Бренда Рекс, дочь лорда Сент-Клауда, белокурая, этакая ундина на вид. По ней тогда многие с ума сходили. Одно время все считали, что она выйдет за Джока Грант-Мензиса. Тони Ласт ее не стоит, он сухарь. Ей пора бы и заскучать. Они женаты пять или шесть лет. Состояние у них немалое, но все деньги уходят на дом. Я его никогда не видела, но, по слухам, он большой и страшно уродливый. Один ребенок у них есть - это точно, а может, и больше.
      - Мамчик, ты просто чудо. Ты все про всех знаешь.
      - Просто надо слушать, что говорят вокруг. Это большое подспорье.
      Миссис Бивер выкурила сигарету и отбыла в лавку. Какая-то американка купила два стеганых лоскутных одеяла, по тридцать гиней каждое. Леди Метроленд справилась относительно потолка в ванной, незнакомый молодой человек заплатил наличными за подушку; в перерыве между этими делами миссис Бивер успела спуститься в подвал, где две павшие духом девицы упаковывали абажуры. В подвале стоял холод и стены были сырые, хоть он и обогревался маленькой печкой. Девицы управляются хоть куда, с удовлетворением отметила миссис Бивер, особенно та, что покоренастей, она ворочает ящики не хуже мужчины.
      - Так держать, Джойс, - сказала она, - у тебя неплохо получается. Я тебя скоро переведу на работу поинтереснее.
      Пусть поторчат в упаковочной, пока не взбунтуются, решила миссис Бивер. С такой внешностью им нечего делать наверху. Обе девицы немало заплатили за право обучаться у миссис Бивер ее ремеслу.
      Бивер засел у телефона. Раздался звонок.
      - Мистер Бивер? - услышал он. - Подождите, пожалуйста, у телефона, сэр. С вами хотела поговорить леди Типпинг.
      Наступившую паузу Бивер провел в приятном ожидании. Леди Типпинг давала сегодня обед, это он знал; вчера вечером они долго разговаривали, и он был в ударе. Значит, в последний момент кто-то подвел...
      - О мистер Бивер, мне так неприятно вас беспокоить. Вы не могли бы сказать, как зовут молодого человека, которого вы представили мне вчера вечером у мадам де Тромме? Того, с рыжеватыми усиками. Кажется, он член парламента.
      - Вы, очевидно, имеете в виду Джока Грант-Мензиса.
      - Да, да, вы угадали. Вы случайно не знаете, где его можно найти?
      - Его адрес есть в книге. Но вряд ли он сейчас дома. Его можно поймать у Брэтта около часу. Он почти всегда там.
      - Джок Грант-Мензис, Брэтт-клуб. Большое вам спасибо. Вы очень любезны. Надеюсь, вы как-нибудь заглянете ко мне. Всего, всего вам хорошего.
      И телефон замолчал.
      В час Бивер отчаялся. Он надел пальто, перчатки, котелок, взял аккуратно свернутый зонтик и отбыл в клуб на самом дешевом автобусе, шедшем до угла Бонд-стрит.
      Старинный вид, которым Брэтт был обязан изысканному георгианскому фасаду и элегантной панельной обшивке комнат, был чистейшей воды подделкой, ибо клуб этот - вполне недавнего происхождения - возник вследствие эпидемии общительности, разразившейся сразу после войны. Предполагалось, что это будет клуб для молодых людей, где они могли бы скакать через кресла и колобродить в ломберной, не рискуя навлечь недовольство старших членов. Теперь основатели сами подошли к среднему возрасту, со времени демобилизации они обрюзгли, полысели, лица их приобрели багровый оттенок, но жизнерадостность им не изменила, и они, в свою очередь, приводили в трепет своих преемников, порицая их за отсутствие качеств, необходимых мужчине и джентльмену.
      Шесть широких спин загораживали бар. Бивер расположился в соседней комнате на одном из кресел и стал перелистывать "Нью-Йоркер", выжидая, не подвернется ли кто из знакомых.
      Наверх поднялся Джок Грант-Мензис. Мужчины у стойки приветствовали его: "Джок, старина, что будешь пить?" или попросту: "Так как, старина?" По молодости лет он не мог участвовать в войне, но мужчины у стойки его признавали, они относились к нему куда лучше, чем к Биверу, которого, по их мнению, вообще не стоило пускать в клуб. Однако Джок остановился поболтать с Бивером.
      - Привет, старина, - сказал он, - что пьешь?
      - Пока ничего. - Бивер посмотрел на часы. - Но, пожалуй, пора пропустить рюмочку. Бренди с имбирным элем. Джок подозвал бармена, потом сказал:
      - Кто эта старуха, которую ты подсунул мне вчера вечером?
      - Леди Типпинг.
      - Я так и подумал. Теперь все понятно. Мне внизу передали, что дама с такой фамилией приглашает меня на обед.
      - Ты пойдешь?
      - Нет, не люблю званых обедов. И потом я еще утром решил поесть здесь устриц. Бармен принес заказ.
      - Мистер Бивер, сэр, по книге за вами числится должок в десять шиллингов за последний месяц.
      - А, спасибо, Макдугал, не забудьте мне как-нибудь напомнить, ладно?
      - Слушаюсь, сэр.
      Бивер сказал:
      - Я завтра еду в Хеттон.
      - Вот как? Передай привет Тони и Бренде.
      - Какие там порядки?
      - Все тихо-спокойно.
      - По мишеням не стреляют?
      - Нет, нет, ничего подобного. Бридж, триктрак и покер по маленькой с соседями.
      - А как с удобствами?
      - Не так уж плохо. Выпивки полно. Ванн маловато. К завтраку вставать не обязательно.
      - Я не знаком с Брендой.
      - Бренда тебе понравится, она молодчина. Я часто думаю, какой счастливчик Тони. Денег ему хватает, он любит Хеттон, у него единственный сын, которого он обожает, преданная жена - и никаких забот.
      - Завидная участь. Ты не знаешь, кто еще к ним едет, а? Я вот думаю, кто бы меня туда подбросил.
      - Увы, не знаю. Туда легко добраться поездом.
      - Да, но машиной приятнее.
      - И дешевле.
      - Да, надо думать, и дешевле... Что ж, пойду обедать. Не хочешь еще по одной? Бивер уже встал.
      - Пожалуй, не откажусь.
      - Вот как. Прекрасно. Макдугал, еще по одной, пожалуйста.
      Макдугал сказал:
      - Записать за вами, сэр?
      - Да, если нетрудно.
      Позже Джок рассказывал в баре:
      - А я выставил Бивера на рюмку коньяку.
      - Вот уж, наверное, горевал.
      - Чуть не лопнул с досады. В чушках что-нибудь понимаете?
      - Нет. А вам зачем?
      - Да мой округ засыпает запросами.
      Бивер спустился вниз, но, перед тем как пойти в столовую, велел швейцару позвонить домой и узнать, что нового.
      - Несколько минут назад звонила леди Типпипг, спрашивала, не можете ли вы у нее сегодня отобедать.
      - Позвоните, пожалуйста, леди Типпинг и передайте, что я с огромным удовольствием у нее отобедаю, но, возможно, на несколько минут опоздаю.
      Чуть позже половины второго Бивер покинул Брэтт-клуб и быстрым шагом направился к Хилл-стрит.
      ГЛАВА ВТОРАЯ
      АНГЛИЙСКАЯ ГОТИКА I
      I
      Между деревнями Хеттон и Комптон-Ласт раскинулся обширный парк
      Хеттонского аббатства. В прошлом одно из самых замечательных зданий
      графства, аббатство было полностью перестроено в 1864 году в
      готическом стиле и в настоящее время никакого интереса не
      представляет. Парк открыт для посетителей ежедневно до заката солнца,
      для осмотра дома требуется предварительно испросить разрешение в
      письменной форме. Есть несколько хороших картин и мебель. С террасы
      открывается прекрасный вид.
      Этот отрывок из путеводителя по графству не слишком огорчал Тони Ласта. Ему доводилось слышать и более неприятные отзывы. Его тетка Фрэнсис, озлобленная неукоснительной строгости воспитанием, заметила как-то, что план дома, должно быть, создан мистером Пексниффом по чертежам сиротского приюта, разработанного одним из учеников. Но каждый глазированный кирпич и разноцветный изразец был дорог сердцу Тони. Управлять таким домом было нелегко, это он знал, но разве бывают большие дома, которыми легко управлять? Дом не вполне отвечал современным представлениям о комфорте; но Тони наметил множество маленьких усовершенствований, которые осуществит, как только выплатит налог на наследство.
      Однако сам вид и дух Хеттона - очертания зубчатых стен на фоне неба, главная часовая башня с курантами, которые каждые четверть часа не будили разве что самых крепких сонь; огромная зала с колоннами шлифованного гранита и обвитыми лозой капителями, поддерживавшими крестовые своды потолка, расписанного красными и золотыми ромбами, церковный мрак которой днем не мог рассеять скудный свет, проникавший сквозь украшенные гербами стрельчатые витражи, а вечерами - огромная газовая люстра из меди и сварочного железа, переделанная на электрическую, с двадцатью лампочками вместо рожков; вихри горячего воздуха, вырывающиеся из допотопного нагревательного аппарата через чугунные решетки в форме трехлистников и внезапно охватывающие ноги; подвальный холод далеких коридоров, где он в целях экономии кокса приказал отключить отопление; трапезная с деревянными стропилами кровли и хорами из смолистой сосны; спальни с медными кроватями и фризами с готическим текстом, названные в честь Мэлори, Изойды, Элейн, Мордреда, Мерлина, Гавейна и Бедивера, Ланселота, Персиваля, Тристрама, Галахада {Томас Мэлори (1394-1471) - писатель и переводчик, автор "Смерти Артура", романа о рыцарях Круглого стола. Изойда, Элейн, Мордред, Мерлин, Гавейн, Бедивер, Ланселот, Персиваль, Тристрам, Галахад, Моргана ле Фэй, Гиневра - герои цикла сказаний о короле Артуре и рыцарях Круглого стола.}, его туалетная - Моргана ле Фэй, Гиневра - Бренды, где кровать стоит на возвышении, стены увешаны гобеленами, камин похож на гробницу тринадцатого столетия, а из эркерного окна в ясные дни видны шпили шести церквей, - Тони вырос среди этих вещей, и они были для него постоянным источником восторга и восхищения, будили в нем нежные воспоминания и горделивые чувства собственника.
      Готика была теперь не в моде, это Тони понимал. Двадцать лет назад сходили с ума по средневековым домишкам и оловянной утвари, теперь пришел черед урн и колоннад, но настанет час, возможно, в дни Джона Эндрю, когда общественное мнение вернет Хеттону подобающее место. Его уже называли занятным, и очень вежливый молодой человек попросил разрешения сфотографировать его для архитектурного обозрения.
      Потолок в Моргане ле Фэй нуждался в ремонте. Чтобы придать ему вид кессона, на штукатурку крест-накрест набили формованные перекладины. Они были расписаны сине-золотым орнаментом. Клетки между ними поочередно заполняли тюдоровские розы и геральдические лилии. Но один угол потек, и позолота там потемнела, а краска облупилась; в другом деревянные дранки покоробились и торчали из штукатурки. Десять минут, отделявших пробуждение от того момента, когда он протягивал руку к звонку, Тони посвящал серьезным размышлениям, лежа в постели, он изучал эти изъяны, снова и снова обдумывая, как их устранить. И задавался вопросом, сможет ли он найти мастеров, способных выполнить такую тонкую работу.
      Моргана ле Фэй стала его комнатой с тех пор, как он перешел из детской. Его поместили тут, потому что отсюда ему было удобно звать родителей (неразлучных в Гиневре), так как он очень долго был подвержен ночным кошмарам. С тех пор как он поселился в этой комнате, он ничего не выбрасывал из нее и с каждым годом что-нибудь добавлял, так что тут образовался своего рода музей, где были представлены все периоды его развития - изображение дредноута, извергающего дым и пламя из всех пушек (цветное приложение к "Чамз" {"Чамз" ("Друзья-приятели") - детский иллюстрированный журнал, издававшийся с 1892 года.} в рамке), групповая фотография (с соучениками по частной школе), горка под названием "Хранилище", набитая плодами множества случайных увлечений: яйцами, окаменелостями, монетами; портрет родителей в кожаном диптихе, стоявший у его изголовья в школе; фотография Бренды восьмилетней давности, снятая в ту пору, когда он ухаживал за ней; Бренда с Джоном на руках после крещения; гравюра Хеттона, каким он был до того, как его снес прадед Тони; несколько полок с книгами: "Бевис" {Бевис Гемптонский - герой цикла стихотворных романов XIII века, в XVII веке переделанных в народную книгу.}, "Работа по дереву в домашних условиях", "Фокусы для всех". "Маладые гости" {Книга, написанная девятилетней девочкой Дейзи Эшфорд, о приключениях престарелого мистера Солтины и его молодой воспитанницы Этель Монтикью, изданная известным английским писателем Джеймсом М. Барри с сохранением всех особенностей и ошибок подлинника.}, "Что нужно знать о законах землевладельцу и арендатору", "Прощай, оружие".
      По всей Англии люди просыпались, подавленные и озабоченные. Тони блаженно возлежал десять минут, размышляя, как он обновит потолок. Затем потянулся к звонку.
      - Ее милость звонила?
      - Да, сэр, четверть часа назад.
      - В таком случае я буду завтракать у нее в комнате. Тони надел халат и шлепанцы и прошел в Гиневру. Бренда лежала на возвышении. Она потребовала для себя современной кровати. Около нее стоял поднос, на одеяле валялись конверты, письма и газеты. Под головой у нее была крошечная подушечка, ее ненакрашенное лицо казалось почти бесцветным, перламутрово-розовым, лишь немного более глубоким по тону, чем шея и руки.
      - Ну как? - сказал Тони.
      - Целуй.
      Он сел рядом с подносом, у изголовья, она наклонилась к нему (нереида, выныривающая из бездонной глуби прозрачных вод). Она не подставила губ, а потерлась щекой о его щеку, как кошка. Такая у нее была манера.
      - Что-нибудь интересное? Он взял несколько писем.
      - Ничего. Мама просит няню прислать мерку Джона. Она ему что-то вяжет к рождеству. Мэр просит меня что-то там открыть в следующем месяце. Можно, я не буду, ну пожалуйста?
      - Нет, по-видимому, придется согласиться: мы давно для него ничего не делали.
      - Ладно, только речь напишешь сам. Я уже состарилась для той девической, которая у меня была на все случаи жизни. Еще Анджела спрашивает, не хотим ли мы приехать к ней на Новый год.
      - Тут ответить просто: ни за что на свете.
      - Я так и думала... хотя, похоже, у нее будет забавно.
      - Если хочешь, поезжай, а я никак не смогу вырваться.
      - Все в порядке. Я знала, что ты откажешь, еще до того, как вскрыла письмо.
      - Не понимаю, что за радость тащиться в Йоркшир посреди зимы...
      - Милый, не злись. Я знаю, мы не едем. Я ничего не говорю. Просто мне казалось, что было б занятно для разнообразия посидеть на чужих хлебах.
      Горничная Бренды принесла второй поднос. Тони велел поставить его на подоконник, и стал вскрывать письма. Он выглянул в окно. В это утро были видны только четыре шпиля из шести.
      - Кстати, я, наверное, смогу вырваться в этот уикенд, - вдруг сказал он.
      - Милый, это не слишком большая жертва?
      - Пожалуй, нет.
      Пока он завтракал, Бренда читала ему газеты.
      - Реджи опять произнес речь... Вот потрясающая фотография Бейб и Джока... Женщина в Америке родила близнецов от двух разных мужей. Как, по-твоему, это возможно? Еще два парня отравились газом... девочку удавили на кладбище шнурком... пьеса, которую мы с тобой видели, та, о ферме, сходит со сцены...
      Потом она ему читала роман с продолжением. Он закурил трубку.
      - Я вижу, ты не слушаешь. Отвечай: почему Сильвия не хочет, чтобы Руперт получил это письмо?
      - А? Что? Видишь ли, она на самом деле не доверяет Руперту.
      - Так я и знала. Там нет никакого Руперта. Никогда больше не стану тебе читать.
      - По правде говоря, я задумался.
      - Вот как?
      - Я думал, как замечательно, что сегодня суббота и к нам никто не приедет.
      - Ты так думаешь?
      - А ты?
      - Знаешь, мне иногда кажется бессмысленным содержать такой огромный дом, если не приглашать время от времени гостей.
      - Бессмысленным? Не понимаю, о чем ты. Я содержу этот дом вовсе не для того, чтобы сюда приезжали разные зануды перемывать друг другу косточки. Мы всегда тут жили, и я надеюсь, что после моей смерти Джону Эндрю удастся сохранить дом. В конце концов у меня определенные обязательства и перед служащими и перед самим Хеттоном... Поместья составляют неотъемлемую часть английского образа жизни, и мы нанесли бы непоправимый урон... - тут Тони осекся и посмотрел на кровать. Бренда зарылась лицом в подушку, и теперь из-под простынь выглядывала только ее макушка.
      - О господи, - сказала она. - За что?
      - Кажется, я опять ударился в пафос? Она повернулась на бок, так что из-под одеяла показались только один глаз и нос.
      - Ох нет, милый. Это даже не пафос. Это бог знает что такое.
      - Извини. Бренда села:
      - Ну не сердись. Я не то хотела сказать. Я тоже рада, что никто не приедет.
      (За семь лет супружеской жизни такие сценки случались нередко.)
      Стояла мягкая английская погода; туман в лощинах и бледное солнце на холмах; заросли высохли - безлистые ветки не удержали недавнего дождя, зато подлесок, влажный и темный в тени, сверкал и переливался там, где на него падало солнце; лужайки под ногами чавкали, по канавам бежала вода.
      Джон Эндрю сидел на своем пони торжественно и прямо, как телохранитель, пока Бен ставил препятствие. Громобоя он получил в подарок от дяди Реджи в день своего шестилетия. После долгих совещаний Джон сам выбрал имя для пони. Первоначально пони звали Кристабель, но Бен сказал, что это имя подходит criopee для собаки, чем для пони. Бен знал когда-то чалого по кличке Громобой, который убил двух всадников и четыре года кряду побеждал в местных скачках с препятствиями. Отличный был конек, рассказывал Бен, пока на охоте не пропорол себе брюхо и его не пришлось пристрелить. Бен знал множество историй о разных лошадях. На одном коне, по кличке Нуль он как-то раз в Честере выиграл пять монет при ставке десять к трем. А еще он во время войны видел мула по кличке Одуванчик, который сдох оттого, что выпил запас рома на всю роту. Но Джон не хотел давать своему пони кличку какого-то пропойцы мула. Так что в конце концов, несмотря на миролюбивый нрав пони, они остановились на Громобое.
      Это был темно-гнедой пони с длинным хвостом и гривой. Ноги ему Бен оставил лохматыми. Он щипал траву, невзирая на попытки Джона поднять ему голову. До Громобоя уроки верховой езды проходили совсем по-другому. Джон трусил по загону на шетлендском пони по кличке Кролик, а няня, пыхтя, тащилась рядом, вцепившись в уздечку. Теперь он ездил как настоящий мужчина. Няня усаживалась на складном стульчике с вязаньем в руках вне пределов слышимости. Бен соответственно получил повышение. Из рабочего на ферме он прямо на глазах преобразился в конюшего. Шейный платок он заменил галстуком, который закалывал булавкой в форме лисьей головы. Бен был человек бывалый, он много чего повидал на своем веку.
      Ни Тони, ни Бренда не охотились, но им очень хотелось приучить к охоте Джона. Бен предвидел время, когда конюшни заполнятся лошадьми, а управляющим назначат его; непохоже, чтоб мистер Ласт взял на такое место чужака.
      Бен раздобыл два шеста с просверленными дырками и побеленную жердь и соорудил с их помощью посреди поля препятствие вышиной в два фута.
      - Теперь полегонечку! Давай галопом и помедленней, а когда она снимется, пригнись - и перелетишь, как птичка. Держи ей голову на препятствие.
      Громобой прорысил вперед, прошел два шага легким галопом, но перед самым препятствием сробел и, снова перейдя на рысь, обогвул его. Джон удержался в седле, бросив повод и обеими руками вцепившись в гриву; он виновато посмотрел на Бена, тот закричал: "На кой черт тебе ноги дадены, а? Вот, держи, хлестнешь ее, когда до дела дойдет". И передал Джояу хлыст.
      У ворот няня перечитывала письмо от сестры.
      Джон отвел Громобоя назад и снова попытался взять препятствие. На этот раз они пошли прямо на жердь.
      Бен крикнул: "Ноги!", Джон ударил пятками и потерял стремена. Бен воздел руки к небу, словно ворон пугал. Громобой прыгнул, Джон вылетел из седла и шлепнулся на траву.
      Няня в ужасе вскочила.
      - Что случилось, мистер Хэккет? Он убился?
      - Ничего ему не будет, - сказал Бен.
      - Ничего, мне не будет, - сказал Джон. - Громобой, по-моему, споткнулся.
      - Еще чего, споткнулся. Просто ты распустил ноги, ядри их в корень, и сел на жопу. В другой раз не бросай повод. Так ты всю охоту загубишь.
      С третьей попытки Джон взял препятствие и, взволнованный и дрожащий, потеряв стремя и вцепившись, как прежде, одной рукой в гриву, обнаружил, что усидел в седле.
      - Ну, каково? Перелетел что твоя ласточка. Повторим?
      Еще дважды Джон с Громобоем перепрыгивали через жердь, а потом няня велела идти домой пить молоко. Они отвели пони в конюшню. Няня сказала:
      - О господи, курточку-то как измазал. Бен сказал:
      - Ты у меня вскорости на скачках призы будешь брать.
      - Всего вам хорошего, мистер Хэккет.
      - И вам, миссис.
      - До свиданья, Бен. Можно, я вечером приду на ферму, посмотрю, как ты чистишь лошадей?
      - Не мне решать. У няни спроси. Но знаешь что: у серой ломовой глисты завелись. Хочешь посмотреть, как я лекарство ей даю?
      - Очень хочу. Нянь, можно я пойду, ну можно?
      - Спроси у мамы. А теперь идем, хватит с тебя на сегодня лошадей.
      - Не хватит, - сказал Джон, - совсем не хватит.
      Дорогой он спросил:
      - А можно, я буду пить молоко у мамы в комнате?
      - Посмотрим.
      Няня всегда давала уклончивые ответы вроде: "Поживем - увидим", "Это еще что за вопрос?", "Подрастешь - узнаешь", резко отличавшиеся от решительных и грубоватых суждений Бена.
      - А что смотреть?
      - Мало ли что...
      - Ну, например?
      - Например, посмотрим, будешь ты задавать глупые вопросы или нет.
      - Глупая потаскуха, старая потаскуха.
      - Джон! Как ты смеешь? Это еще что такое?
      Вдохновленный успехом своей вылазки, Джон вырвался у няни из рук, пустился перед ней в пляс, распевая: "Старая потаскуха, глупая потаскуха", и таким манером дошел до боковых дверей. Когда они поднялись на порог, няня молча сняла с него гамаши; ее мрачный вид несколько отрезвил Джона.
      - Ступай прямо в детскую, - сказала няня. - А я поговорю о твоем поведении с мамой.
      - Няня, прости меня. Я не знаю, что это значит, но я не хотел это сказать.
      - Ступай прямо в детскую.
      Бренда наводила красоту.
      - С тех пор, как Бен Хэккет стал его учить ездить верхом, ваша милость, с ним просто сладу нет.
      Бренда плюнула в тушь.
      - И все же, няня, что именно он сказал?
      - Ой, да мне и выговорить стыдно, ваша милость.
      - Чепуха, говорите. Иначе я могу подумать, что он сказал что-нибудь похуже.
      - Уж хуже некуда... он назвал меня старой потаскухой, ваша милость.
      Бренда поперхнулась в полотенце.
      - Он вас так назвал?
      - И не раз. Он выплясывал передо мной до самого дома и распевал во весь голос.
      - Понятно... Что ж, вы совершенно правильно сделали, сказав мне об этом.
      - Благодарю вас, ваша милость, но раз уж зашел разговор, я вам скажу, что, по моему разумению, Бен Хэккет очень уж торопится с этой ездой. Так недалеко и до беды. Сегодня утром мальчик упал с лошади и чуть не убился.
      - Хорошо, няня. Я поговорю с мистером Ластом. Она поговорила с Тони. Оба хохотали до упаду.
      - Милый, - сказала она, - поговорить с ним надо тебе. Ты в серьезном жанре выступаешь куда лучше.
      - А я считал, что "потаскуха" очень хорошее слово, - возражал Джон, - и потом Бен всех так называет.
      - И напрасно.
      - А я больше всех на свете люблю Бена. А он всех вас умнее.
      - Ты же понимаешь, что не можешь любить его больше мамы.
      - Все равно люблю больше. Куда больше.
      Тони почувствовал, что пора прекратить пререкания и приступить к заранее приготовленной проповеди.
      - Послушай, Джон. Ты поступил очень плохо, назвав няню старой потаскухой. Во-первых, ты ее обидел. Вспомни, сколько она для тебя каждый день делает.
      - Ей за это платят.
      - Помолчи. И, во-вторых, люди твоих лет и твоего положения в обществе не употребляют таких слов. Люди бедные употребляют известные выражения, которые не подобают джентльменам. Ты джентльмен. Когда ты вырастешь, этот дом и много других вещей станут принадлежать тебе. И ты должен научиться разговаривать как будущий владелец всего этого, научиться быть внимательным к тем, кто не так счастлив, как ты, и в особенности к женщинам. Ты меня понял?
      - А разве Бен не такой счастливый, как я?
      - Это к делу не относится. А теперь иди наверх, извинись перед няней и пообещай никого так не называть.
      - Ладно.
      - И раз ты сегодня так скверно себя вел, я не разрешаю - тебе завтра кататься верхом.
      - Завтра воскресенье.
      - Ладно, тогда послезавтра.
      - Ты сказал "завтра", так нечестно.