— Это мистер Краучбек, друг мой.
— Возможно, возможно, не помню. Где же обед?
— Кейти еще не пришла.
— Она сегодня обедает внизу?
— Ты же знаешь, что да, друг мой. Мы уже говорили об этом. Кейти — внучатая племянница Магга из Эдинбурга, она у нас гостит…
— Гостит? Она живет здесь уже три года.
— Она слишком усердно готовилась к экзаменам, — пояснила миссис Кэмпбелл.
— Ждать ее не будем, — распорядился Магг.
Когда уселись за круглый стол, пустое место, предназначенное для Кейти, оказалось между Гаем и хозяином. Томми сразу завел оживленный разговор с миссис Кэмпбелл о местных приливах и берегах. Помещик взглянул на Гая, решил, что дистанция между ними непреодолима, и, удовлетворившись, принялся за суп.
Вскоре он опять поднял голову и спросил:
— Пироксилин есть?
— Боюсь, что нет.
— Алебардист?
— Да.
Он кивнул в сторону Томми:
— Колдстримец?
— Да.
— Из одной части?
— Да.
— Поразительно.
— Видите ли, у нас смешанная часть.
— Я сам, разумеется, из Аргайлского. Там никакого смешивания. В конце прошлой войны нас пытались назначать в другие части. Ничего не вышло.
Подали рыбу. Полковник Кэмпбелл ел молча, поперхнулся косточками; закрыв лицо салфеткой, он вынул зубы и наконец привел себя в порядок.
— Маггу теперь очень трудно справляться с рыбой, — заметила миссис Кэмпбелл во время этой процедуры.
Между тем хозяин с явной хитрецой взглянул на Томми и сказал:
— А я позавчера видел каких-то саперов.
— Должно быть, это наши.
— У них есть пироксилин?
— Да, наверное. У них много имущества с отметкой: «Опасно».
Помещик перевел суровый взгляд на Гая.
— Вы не думаете, что было бы честнее сразу признаться?
Томми и миссис Кэмпбелл прервали разговор о местах высадки и прислушались.
— Не полагаете ли вы, что, когда я спросил, есть ли у вас пироксилин, я имел в виду, что вы носите его с собой? Я спрашивал: привезли ли вы пироксилин на мой остров?
Вмешался Томми.
— Надеюсь, сэр, у вас нет жалоб на его неправильное использование?
— Или динамит? — продолжал помещик, не обращая на него внимания. — Пойдет любая взрывчатка.
Разговор прервал волынщик. За ним следовал дворецкий, неся огромный кусок оленьей туши; он положил его перед хозяином. Волынка не умолкала. Полковник Кэмпбелл отрезал кусок от задней ноги. Дворецкий продолжал обход, неся поднос с джемом из красной смородины и картошкой в мундире. Только когда стихла волынка, Гай, сидя перед полной тарелкой, заметил, что на соседний стул скромно проскользнула молодая женщина. Он, как мог, поклонился через запутанное переплетение оленьих рогов, украшавшее его стул. Она непринужденно ответила на его приветственную улыбку.
Он решил, что она лет на десять — двенадцать моложе его. То ли она была веснушчатая, что казалось маловероятным в этих местах и в это время года, то ли ее лицо было забрызгано торфяной водой, что было еще менее вероятно, если учесть, с каким вниманием она отнеслась к остальной части своего туалета. «Возможно, родимые пятна, — подумал Гай, — неожиданно появившиеся на Магге как свидетельство давних приключений ее предков — мореплавателей у Молуккских островов». Она была густо нарумянена поверх бурых пятнышек. Короткие черные кудряшки были перехвачены клетчатой лентой, заколотой брошкой из тех, что, как считал Гай, делаются специально для туристов. На ней было легкое платье, подвергавшее ее в этом зале опасности замерзнуть. У нее были правильные, словно высеченные из мрамора черты лица, а глаза — большие, блестящие и озорные.
— Вы не очень-то хорошо управляетесь, не правда ли? — вдруг заметила она с торжествующей ноткой.
— Это мистер Краучбек, моя милая, — сказала миссис Кэмпбелл, злобно нахмурившись на внучатую племянницу мужа. — Мисс Кармайкл. Из Эдинбурга.
— И настоящая шотландка, — добавила мисс Кармайкл.
— Да, конечно, Кейт. Мы все это знаем.
— Ее бабушка была Кэмпбелл, — тоном глубочайшей печали произнес помещик. — Сестра моей матери.
— Моя мать была Мейклджон, а ее мать — Дандас.
— Никто не сомневается, что ты настоящая шотландка, Кейти, — сказала двоюродная бабушка. — Кушай.
Во время этого обмена генеалогическими сведениями Гай размышлял о странной вступительной фразе мисс Кармайкл. Он прекрасно понимал, что пока не отличился в разговоре, хотя надо было быть большим мастером, подумал он, чтобы не ошибиться. Но как все-таки эта чертова девка узнала? Прятала ли она свои веснушки в дыму или, скорее, была одним из тех феноменов, довольно распространенных, как он считал, в этих местах, — седьмым ребенком седьмого ребенка? У него был трудный день. Он окоченел, задыхался от дыма и был голоден. Ему представлялась бесконечная процессия кармайклов, кэмпбеллов, мейклджонов, дандасов в колоннах по семь — одни в юбочках и беретах, другие в скромных прочных одеяниях эдинбургских обывателей, и все мертвые.
Он подкрепился вином, которое в отличие от супа и рыбы было превосходным. «Хорошо управляетесь» — было, конечно, выражение из детского лексикона. Оно означало: «Плотно поесть». До сих пор инстинкт и опыт удерживали Гая от оленины. Теперь, после такого откровенного упрека, он сунул в рот жилистый кусок несвежего мяса и принялся отчаянно жевать. Мисс Кармайкл снова обратилась к нему.
— Шесть судов за прошлую неделю, — сказала она: — Мы не можем слушать Берлин, поэтому приходится довольствоваться вашим радио. Я думаю, на самом деле гораздо больше: десять, двадцать, тридцать, сорок…
Помещик прервал ее домыслы, обратившись к Томми:
— Так вот для чего здесь саперы — подрывать, не правда ли?
— Они строили англиканский собор в Гибралтаре, — невнятно отвечал Гай, упорно стараясь «управляться» лучше, хотя оленина была совершенно неудобоваримой.
— Нет, — возразил помещик. — Я ездил туда на свадьбу. Его не взорвали. Во всяком случае, во время той свадьбы. А теперь взрывают скалы. — Он лукаво поглядел на Томми. — Они могут взрывать скалы так же легко, как мы с вами, я бы сказал, взорвали бы осиное гнездо.
— Я постарался бы держаться как можно дальше, если бы они попытались.
— А я всегда учил своих солдат, что, чем ближе находишься к месту взрыва, тем безопаснее.
— Боюсь, что теперь так не учат.
Мисс Кармайкл перестала считать и сказала:
— Мы, знаете ли, переросли времена веселого принца Чарли. Теперь Эдинбург — сердце Шотландии.
— Великолепный город, — согласился Гай.
— Он бурлит.
— Правда?
— Бурлит в полном смысле слова. Пора мне туда возвращаться. Но об этом мне, конечно, не разрешают даже заикаться.
Она достала из сумочки золотой карандаш и написала на скатерти, загородив свое сообщение рукой.
— Смотрите.
Гай прочел: «ПОЛЛИТИЧЕСКИЙ ЗАКЛЮЧОНЫЙ» — и спросил с искренним любопытством:
— Вы сдали экзамены в Эдинбурге, мисс Кармайкл?
— И не подумала. Я была занята гораздо более важными делами.
Она начала энергично хлебными крошками стирать со скатерти написанное и вдруг, смутившись, приняла светский тон:
— Мне так не хватает музыки. Знаете, в Эдинбург приезжают все великие музыканты.
Пока она писала. Гай ухитрился вынуть изо рта непрожеванный кусок оленины и положить его на тарелку. Он выпил глоток бордо и заговорил более отчетливо:
— Вы случайно не знали в университете одного моего друга? Его зовут Питер Эллис. Он преподает египтологию или что-то в этом роде. Когда я его знал, он был ужасный буян.
— У нас он не буянил.
Помещик справился со своей тарелкой и был готов возобновить разговор о взрывчатке.
— Им нужна практика! — заорал он, перебивая жену и Томми, которые обсуждали вопрос о подводных лодках.
— Думаю, она нужна всем нам, — сказал Томми.
— Я покажу им подходящее место. Отель, разумеется, принадлежит мне, — добавил он без видимой связи.
— Вы находите, что он портит вид? Я склонен с вами согласиться.
— У этого отеля только один недостаток. Знаете какой?
— Отопление?
— Он себя не окупает. И знаете почему? Нет пляжа для купания. Пришлите ко мне своих саперов, и я покажу им точное место для взрыва. Сдвиньте несколько тонн камня. Что вы найдете? Песок. Во времена моего отца там был песок. На топографических картах и на карте адмиралтейства это место обозначено как песчаное. Но часть скалы обвалилась; все, что требуется, — это опять ее поднять.
Помещик загреб руками воздух, словно строя воображаемый замок на песке.
Когда принесли пудинг, наступило время девятичасовых последних известий. В центре стола поставили радиоприемник, и дворецкий попытался его настроить.
— Враки! — воскликнула мисс Кармайкл. — Все враки.
Последовала короткая сценка между помещиком и дворецким, из тех, что шотландцы часто разыгрывают для английских гостей. Тут была и феодальная верность, и независимость, и несдержанное раздражение, и полное невежество в обращении с современной техникой.
Из приемника исходили какие-то звуки, которые Гай никак не мог признать за человеческую речь.
— Враки, — повторила мисс Кармайкл. — Все враки.
Вскоре приемник убрали и на его место поставили яблоки.
— Кажется, что-то насчет Хартума, не правда ли? — сказал Томми.
— Его отобьют, — объявила мисс Кармайкл.
— Но его никогда не сдавали, — возразил Гай.
— Сдавали Китченеру и картечницам Гэтлинга, — сказала мисс Кармайкл.
— Магг служил под командой Китченера, — вмешалась миссис Кэмпбелл.
— В нем было что-то такое, что мне никогда не нравилось. Что-то не внушавшее доверия, если вы меня понимаете, — сказал Томми.
— Это ужасно, — перебила его мисс Кармайкл, — видеть, как наши лучшие парни из поколения в поколение уходят воевать за англичан. Но скоро этому придет конец. Когда немцы высадятся в Шотландии, горные долины заполнят люди, идущие их приветствовать, а власть в городах захватят профессора университетов. Запомните мои слова: не попадайтесь на шотландской земле в этот день.
— Кейти, иди спать, — приказал полковник Кэмпбелл.
— Я опять слишком далеко зашла?
— Да.
— Можно мне взять с собой несколько яблок?
— Два.
Она взяла яблоки и встала со стула.
— Спокойной ночи всем, — небрежно бросила она.
— Все эти экзамены, — сказала миссис Кэмпбелл. — Слишком трудны они для девочки. Оставляю вас с вашим портвейном. — Она последовала за мисс Кармайкл, то ли пожурить ее, то ли успокоить.
Полковник Кэмпбелл не имел обыкновения пить портвейн. Рюмки были очень маленькие, и не надо было быть седьмым ребенком седьмого ребенка, чтобы установить, что вино уже давно перелито из бутылки в графин. В нем плавали две осы. Помещик, наполняя первой свою рюмку, аккуратно выловил одну из ос. Он поднес ее к глазам и с гордостью исследовал.
— Она плавала здесь, когда началась война, — торжественно произнес он. — И я надеялся, что она останется здесь до того момента, когда мы выпьем за нашу победу. Портвейн в наших местах — это, понимаете ли, скорее церемония, чем наслаждение. Джентльмены, за короля!
Они проглотили ядовитое вино.
Магг тут же приказал:
— Кэмпбелл, графин!
Перед мужчинами поставили тяжелые хрустальные бокалы, дешевый фарфоровый кувшинчик с водой и превосходный графин с почти бесцветной, слегка замутившейся жидкостью.
— Виски, — с удовольствием объявил Магг. — Позвольте мне поднять тост за колдстримцев, алебардистов и саперов!
Они просидели больше часа. Поговорили о военных делах с таким единодушием, какое только возможно между ветераном Спайон-Копа[33] и молокососами 1940 года. Каждые несколько минут разговор возвращался к вопросу о взрывчатке. Потом вернулась миссис Кэмпбелл. Все встали. Она сказала:
— Боже мой, как быстро пролетел вечер. Я почти и не видела вас. Но, наверное, вам приходится так рано вставать.
Магг заткнул пробкой графин с виски.
Прежде чем Томми и Гай успели заговорить, вновь появился волынщик. Они попрощались и последовали за ним к парадной двери. Садясь в автомобиль, они увидели, как в окне верхнего этажа кто-то неистово машет фонарем. Томми сделал приветственный жест, волынщик повернулся кругом и удалился вдоль по коридору. Массивные двери закрылись. Фонарь продолжал раскачиваться, и в тишине раздался громкий прощальный возглас: «Хайль Гитлер!»
По пути домой Томми и Гай не обменялись ни единым словом. Они только смеялись, сначала тихо, потом все громче и громче. Шофер позже рассказывал, что никогда не видел полковника в таком состоянии, а новый «медный каблук» был «еще хлеще». Он добавил, что его самого тоже «здорово» угостили внизу.
Томми и Гай действительно опьянели не только и не столько от выпитого. Их обоих подхватил и сбил с толку священный ветер, который некогда свободно разгуливал над молодым миром. В их ушах звучали цимбалы и флейты. Мрачный остров Магг овевался ароматным легким ветром, мгновенно поднимающимся, уносящимся вдаль и затихающим под звездами Эгейского моря.
Люди, пережившие вместе опасности и лишения, часто расстаются и забывают друг друга, когда кончаются их испытания. Мужчины, любившие одну и ту же женщину, остаются побратимами даже во вражде; если они смеются вместе, как безудержно смеялись в тот вечер Томми и Гай, они скрепляют свою дружбу, ставя ее несравненно выше обычных человеческих отношений.
Когда они подъехали к отелю, Томми сказал:
— Слава богу, Гай, что ты был со мной.
Они спустились с высот фантазии и очутились в необычной, но в общем прозаической обстановке.
Холл превратился в игорный дом. На другой день после прибытия отряда Айвор Клэр заказал местному столяру, угрюмому кальвинисту, не терпевшему карт, подковообразный стол для игры в баккара под предлогом, что это военная принадлежность. Теперь он восседал за центральным столом, аккуратно расчерченным мелом, и метал банк. На других столах играли в покер, а две пары — в триктрак. Томми и Гай направились к столу с напитками.
— В банке двадцать фунтов!
Не оборачиваясь, Томми крикнул: «Банко!» — и, наполнив бокал присоединился к большому столу.
Из-за стола для покера Берти предложил Гаю:
— Сыграем? Ставка полкроны и увеличение пять шиллингов.
Но в ушах Гая еще слабо звучали цимбалы и флейты. Он покачал головой и, полусонный, побрел наверх, чтобы уснуть без снов.
— Надрался, — сказал Берти. — Пьян как сапожник.
— Его счастье!
На следующее утро за завтраком Гаю рассказали:
— Айвор вчера выиграл больше ста пятидесяти фунтов.
— При мне они играли некрупно.
Когда играет полковник Томми, ставки всегда растут.
В час завтрака на улице еще было темно. Центральное отопление все еще не работало; из только что растопленного торфом камина в столовую тянулась струйка дыма. Было ужасно холодно.
Их обслуживали гражданские официантки. Одна из них подошла к Гаю.
— Лейтенант Краучбек?
— Да.
— Вас спрашивает какой-то солдат.
Гай вышел за дверь и увидел вчерашнего шофера. В приветствии солдата было что-то развязное.
— Я нашел это в машине, сэр. Не знаю, это ваше или полковника.
Он подал Гаю пачку отпечатанных листков. Гай взглянул на верхний листок и прочел написанное заглавными буквами:
«ПРИЗЫВ К ШОТЛАНДИИ
РАЗГРОМ АНГЛИИ — НАДЕЖДА ШОТЛАНДИИ!
ПОЧЕМУ ГИТЛЕР ДОЛЖЕН ПОБЕДИТЬ».
Он понял, что это работа Кейти.
— Вы раньше видели что-нибудь подобное?
— Да, сэр. Их полно во всех помещениях.
— Спасибо, — сказал Гай. — Я приму меры.
Шофер отдал честь. Гай повернулся кругом, но поскользнулся на обледенелых ступенях. Он выронил бумаги — при этом порвалась связывающая их тонкая шерстяная нитка — и удержался на ногах, только ухватившись за уходящего шофера. Пока они стояли обнявшись, сильный порыв ветра подхватил предательские листки, унес их ввысь и рассеял в темноте.
— Спасибо, — повторил Гай и, осторожно ступая, вошел в дом.
Полковая канцелярия разместилась наверху в двух смежных спальнях. Наступил серый рассвет, когда Гай отправился официально доложить своему командиру.
В передней комнате находился Берти, высоченный гренадер, которого Эдди назвал «кем-то вроде начальника штаба».
— Привет. Хотите видеть полковника Томми? Заходите.
Гай отдал честь в дверях, как его учили в алебардийском казарменном городке, подошел строевым шагом к столу Томми и встал по стойке «смирно». Томми сказал:
— Доброе утро, Гай. Удивительно забавный вечер был вчера. — И обратился к Берти: — Вы узнали что-нибудь относительно этого офицера, Берти?
— Так точно, полковник.
Томми взял у начальника штаба какую-то бумагу.
— Где она была?
— На моем столе, полковник.
Томми внимательно прочел документ.
— Видите индекс CP/RX? Если не ошибаюсь, такой же индекс стоял на предписании Конга. Похоже, что штаб особо опасных операций запутался со своей системой делопроизводства. Мы, по крайней мере, держим свои бумаги под рукой на столе. — И он небрежно бросил бумагу в проволочную корзинку. — Так вот, Гай, боюсь, что ты не останешься у нас. Ты — личная собственность полковника Ритчи-Хука — корпус королевских алебардистов, — присланная сюда в ожидании, пока он поправится. Мне очень жаль. Я мог бы временно назначить тебя на взвод Йэна. Но нехорошо для солдат то и дело менять офицеров. Придется подыскать подходящую замену для Йэна. Теперь вопрос, что делать с тобой.
За тринадцать лет знакомства с Томми Гай провел в его обществе лишь несколько часов, однако у них сложились своеобразные отношения. Вначале Гай знал его как симпатичного приятеля своей жены; потом, когда она вскоре сделала его своим любовником, — как нечто стихийное, превратившее весь мир Гая в круговорот осколков; в дальнейшем он лишь случайно вспоминал о нем как о человеке, которого надо избегать, чтобы не попасть в неловкое положение. Томми в этом приключении потерял столько же, сколько и Гай. Потом началась война, собравшая, как казалось, воедино разбросанные частички головоломки прошлого и поставившая каждую частичку на надлежащее место. В «Беллами» Гай и Томми были дружелюбными знакомыми, как много лет назад. Вчера вечером они были близкими друзьями. Сегодня они встретились как полковник с младшим офицером.
— Неужели нет возможности, чтобы командование алебардистов откомандировало меня к вам?
— Судя по этому письму — никакой. Кроме того, ты становишься староват для той работы, которая нам предстоит. Разве ты сумеешь лазить по этим скалам?
— Могу попробовать.
— Каждый отпетый дурак может попробовать. Потому у меня и не хватает пяти офицеров. Как ты думаешь, не справишься ли ты с канцелярской писаниной лучше, чем Берти?
— Я уверен, что справится, полковник, — обрадовался Берти.
Томми печально поглядел на обоих:
— Кто мне нужен, так это помощник по административно-хозяйственной части — пожилой офицер, который знает все ходы и выходы и может управлять людьми. Берти не годится. Боюсь, что и ты не годишься.
Вдруг Гай вспомнил о Джамбо.
— Кажется, у меня есть как раз то, что вам нужно, полковник, — сказал он и подробно охарактеризовал Джамбо.
Когда он закончил, Томми сказал:
— Берти, отправляйтесь и доставьте его сюда. Такие люди сотнями вступают в войска местной обороны. Хватайте его, пока не схватили другие. Его, конечно, придется понизить в чине. Если он в самом деле такой, как ты говоришь, то он знает, как это делается. Он может перевестись в военно-морские силы или еще куда-нибудь и явиться к нам как лейтенант добровольческого резерва военно-морских сил. Какого черта ты тут стоишь, Берти?
— Я не знаю, как его доставить, полковник.
— Ладно, отправляйся в третью роту и принимай взвод Йэна. Гай, ты — помощник начальника штаба. Ступай и приведи этого человека. Не стой тут, как Берти. Поди к начальнику порта, возьми спасательную шлюпку и отправляйся.
— У меня есть еще трехтонный грузовик. Его тоже доставить?
— Да, конечно. Погоди…
Гай заметил, что лицо Томми омрачило сомнение профессионального военного, какое он замечал у Джамбо. Дух осторожности — спутник успеха — шептал: «Не зарывайся. С грузовиком тебе не выкрутиться».
— Нет, — сказал он. — Грузовик оставь и приведи кандидата в моряки.
Часть шестая
«Счастливые воины»
1
Ни по характеру, ни по привычкам Триммер не был приспособлен к отшельнической жизни. Уже долгое время он выжидал, не делая ничего, чтобы привлечь к себе внимание начальства. Он никому не докладывал о состоянии своего орудия. До сих пор ни от кого не поступало никаких жалоб. Его маленькое подразделение было вполне довольно всем. И только сам он роптал по мере того, как с каждым днем все острее ощущал потребность в женском обществе. Триммер был при деньгах, потому что его не допускали к карточным играм в отеле. Ему полагался отпуск, и наконец он взял его, чтобы, как говорил сам, «увидеть свет».
Глазго в ноябре 1940 года отнюдь не был ville lumiere[34]. Из-за тумана и толчеи затемнение казалось особенно плотным. Прибыв в город, Триммер прямо с поезда отправился в привокзальный отель. Здесь тоже был туман и толчея. Все величественные холлы и коридоры отеля были заставлены багажом и забиты проезжими солдатами и матросами. В приемной отеля стояла плотная, непрерывно меняющаяся толпа. Девушка за конторкой отвечала всем одно и то же: «Только забронированные номера. Приходите после восьми, возможно, кто-нибудь откажется».
Триммер протолкался вперед и с хитрой усмешкой спросил:
— Не найдется ли у вас маленькой комнатушки для шотландского паренька?
— Приходите после восьми. Возможно, кто-нибудь откажется.
Триммер подмигнул ей, и она, казалось, едва уловимо откликнулась, но под напором других отчаявшихся, бездомных людей продолжать флирт было невозможно.
Сдвинув берет набекрень, с пастушеским посохом в руке и парой майорский корон на погонах (он заменил ими свои лейтенантские звездочки еще в поезде, в уборной), Триммер неторопливо прохаживался по первому этажу, повсюду встречая солдат. Каждая из немногих женщин была центром шумного, веселого кружка или прижималась к мужу в печальном прощании. Официантов было мало. Повсюду он видел, как за ними поворачиваются головы, и читал на лицах выражение страстной мольбы. Кое-где более настойчивая компания стучала по столу и требовала:
— Да обслужите же нас!
Но Триммер не унывал. После своей хибарки на Магге он находил все это очень приятным, а опыт научил его, что всякий, кто действительно хочет женщину, в конце концов найдет ее.
Он шел по улице, подобно голодной дворняжке, которая бродит среди мусорных ящиков, виляя хвостом, навострив уши, с трепещущими ноздрями. По пути он то и дело пытался втереться в какую-нибудь веселую компанию, но безуспешно. В конце концов он оказался у подъезда с вывеской: «CHATEAU de MADRID. Restaurant de premier ordre»[35].
Триммер прежде бывал в этом отеле раз или два, но никогда не решался проникнуть в зал, где, как он знал, очень высокие цены. Он довольствовался тем, что находил развлечение в местах, где толпился народ. Сегодня все будет иначе. Он ступил на ковровую дорожку, и тут же у подножия лестницы его встретил метрдотель.
— Bon soir, monsieur.[36] Мосье заказал столик?
— Я ищу приятеля.
— Сколько человек будет в компании мосье?
— Два, если это можно назвать компанией. А пока я посижу и выпью.
— Pardon, monsieur.[37] Здесь разрешается подавать напитки только тем, кто обедает. Наверху…
Двое поглядели друг на друга: обман за обман. Оба ломали комедию. Никому не удалось надуть другого. Триммера так и подмывало сказать: «Брось прикидываться. Откуда у тебя этот французский прононс? Из Майл-Энд-роуд или из Горбэлз?»
Метрдотеля подмывало сказать: «Это место не для тебя, голубчик. Катись-ка отсюда!»
Оценив обстановку, Триммер заявил:
— Я непременно буду здесь обедать, если придет мой приятель. Пока я пью коктейль, можете дать мне взглянуть на меню.
И метрдотель ответил:
— Tout suite, monsieur.[38]
Швейцар принял у Триммера берет и посох.
Он уселся у коктейльной стойки. Отделка здесь была более дешевой по сравнению с мрамором и красным деревом верхних залов. Этим летом намечалось перекрасить стены и заново обить мебель, но помешала война. Невольно возникала ассоциация с модным журналом, некогда новым и блестящим, а теперь захватанным многими руками. Но Триммеру было все равно. Он был знаком с модными журналами преимущественно по затрепанным экземплярам.
Триммер огляделся вокруг и заметил в углу столик, за которым был занят только один стул. Как раз то, что он искал: одинокая женщина. Она не поднимала глаз, и Триммер смело ее разглядывал. Это была женщина, заслуживающая всяческого внимания, но не старающаяся его привлечь. Она сидела неподвижно, глядя на полупустой бокал на столе, и не замечала бравых голых коленок и болтающегося споррана Триммера. Ей, как прикинул Триммер, лет тридцать с небольшим; ее одежда — а в этом Триммер разбирался — была совсем не похожа на то, что носят дамы в Глазго. Ее сшили у grand couturier[39] не больше двух лет назад. Женщина была не совсем во вкусе Триммера, но в этот вечер он был готов испробовать все что угодно. Он привык к неудачам.
Более острый глаз мог бы заметить, что она слишком хорошо вписывалась в окружающую обстановку: пустой аквариум, который еще недавно освещался и сверкал золотыми рыбками; белые бордюры на малиновых гардинах, теперь немного закопченные; белые гипсовые морские чудовища, не такие яркие, как прежде. Одинокая женщина не резко выделялась на этом фоне. Она сидела как бы окутанная легкой дымкой печали — то ли несчастная, то ли больная, то ли просто усталая. Женщина осушила бокал и поглядела мимо Триммера на бармена.
— Сию минутку, мадам, — сказал тот и плеснул джин неведомой марки в шейкер.
Когда Триммер увидел ее лицо, оно показалось ему удивительно знакомым: где-то он его видел, может быть, в этих потрепанных модных журналах.
— Я отнесу, — сказал он бармену и быстро поднял поднос с новым коктейлем.
— Извините, сэр, позвольте …
Но Триммер крепко вцепился в поднос, и бармен отпустил. Триммер отнес поднос в угол.
— Ваш коктейль, мадам, — развязно сказал он.
Женщина взяла бокал, поблагодарила и поглядела мимо Триммера. Тут он вспомнил ее имя.
— Вы забыли меня, миссис Трой?
Она медленно, без интереса подняла на него глаза:
— Разве мы прежде встречались?
— Часто. На «Аквитании».
— Простите, — сказала она. — Боюсь, что не помню. Встречаешь столько людей.
— Не возражаете, если я присяду?
— Я сейчас ухожу.
— Можно обойтись мытьем головы и укладкой, — произнес Триммер и добавил тоном специалиста: — Волосы мадам un peu fatigue, n'est ce-pas?[40] Это морской воздух.
На лице миссис Трой вдруг отразились интерес, сомнение, радость.
— Густав, неужели это вы?
— Помните, как я по утрам приходил в вашу каюту? Как только я увидел ваше имя в списке пассажиров, я зачеркнул все записи на одиннадцать тридцать. Эти старые жабы предлагали мне по десять долларов на чай, но я всегда держал одиннадцать тридцать в резерве, на случай если понадоблюсь вам.
— Густав, какой стыд! Как я могла забыть? Садитесь. Надо признаться, вы здорово изменились.
— А вы нисколько, — сказал Триммер. — Помните, как я легонько массажировал вашу шейку? Вы говорили, что это помогает с похмелья.
— Оно-таки помогало.
Они воскресили много приятных воспоминаний об Атлантике.
— Дорогой Густав, у вас замечательная память. Боже, как было чудесно на «Аквитании»!
— Мистер Трой здесь?
— Он в Америке.
— Вы здесь одна?
— Я приезжала проводить одного человека.
— Друга или подругу?
— Вы всегда были чертовски нахальным.
— У вас никогда не было от меня секретов.
— Тут нет большого секрета. Он моряк. Мы недавно познакомились, но он мне понравился. Он уехал совершенно неожиданно. Теперь все уезжают неожиданно и не говорят куда.
— Если вы остаетесь, я в вашем распоряжении на неделю.
— У меня нет никаких планов.
— У меня тоже. Обедаете здесь?
— Тут очень дорого.
— Я угощаю, разумеется.
— Мой милый мальчик, я не могу вам позволить тратить на меня деньги. Я как раз думала, смогу ли угостить вас обедом. Думаю, что не смогу.
— Туго с деньгами?
— Очень. Сама не знаю почему. Что-то связанное с мистером Троем, и с войной, и с валютным контролем. Во всяком случае, управляющий моим лондонским банком вдруг очень переменился.
Триммер был и потрясен, и обрадован этим сообщением.
Барьер между парикмахером и пассажиркой первого класса рухнул. Важно было установить новые отношения на должном уровне — более низком. Он и не думал часто угощать ее в «Шато де Мадрид».
— Как бы там ни было, Вирджиния, давайте выпьем здесь еще по одной.
Вирджиния вращалась среди людей, которые без разбора называли друг друга по имени, но из-за смущения Триммера она обратила внимание на его фамильярность.
— Вирджиния? — передразнила она.
— А я, между прочим, майор Мактейвиш. Друзья зовут меня Али или Триммер[41].
— Значит, они знают, что вы были парикмахером?
— Вообще говоря, не знают. Прозвище Триммер не имеет к этому никакого отношения. Дело не в том, что я этого стыжусь. Могу вам сказать, что я здорово развлекался на «Аквитании» с пассажирками. Если я назову вам некоторые имена, вы поразитесь. Многие из вашего круга.