— Да, да, — ответил бригадир. Он рассеянно смотрел в этот момент в окно. Его мысли были далеко от всего происходящего в замке, ибо он все еще пытался осмыслить сообщенную ему в Лондоне ужасную правду о положении на фронте.

— Один из офицеров второго батальона, — продолжал начальник штаба довольно громким голосом, — обвиняется в посещении без надобности палаток личного состава штаба бригады и намеренной порче солдатских ботинок.

— Да, да, — все еще рассеянно отозвался бригадир. — Пьяный?

— Трезвый, сэр.

— Какие-нибудь оправдывающие обстоятельства?

— Он считает, что ботинки некачественные, сэр.

— Да, да. — Бригадир по-прежнему смотрел в окно.

Начальник штаба доложил о подробностях хода кампании между Данном и Эпторпом. После небольшой паузы бригадир спросил:

— Достаточно ли хороши ботинки, чтобы убегать в них?

— Этим я еще не интересовался, сэр. Мы, несомненно, выясним этот вопрос, когда будем располагать совокупностью всех необходимых данных.

— Если ботинки достаточно хороши, чтобы удирать в них, то они годятся для нашей армии. А солдаты, если потеряют ботинки, могут, черт возьми, попасть в плен к противнику. Вы правильно заметили — это очень серьезное дело.

— В таком случае, сэр, разрешите мне заняться передачей дела на рассмотрение военного суда.

— Нет. У нас нет времени на это. Представляете ли вы себе, что наша и французская армии поспешно отступают, оставляя все на поле боя, половина из них — не произведя ни одного выстрела? Заставьте этих молодых идиотов работать вместе. Запланируйте бригадное учение для связистов. Давайте посмотрим, могут ли они использовать средства связи в ботинках и без них. Вот и все, что мы предпримем.

В результате через два дня, после лихорадочной работы в кабинетах замка и канцеляриях частей, бригада алебардистов вышла из лагеря и направилась к раскисшей от непрерывных дождей сельской местности в графстве Мидлотиан.

Этот день запомнился Гаю как наиболее бесполезный из всех дней, которые он провел к этому времени в армии. Он пролежал со своим взводом на мокром склоне холма, не ударив за все время пальцем о палец. Они находились совсем рядом с одним из бригадных постов связи, откуда с рассвета и до полудня доносились монотонные литургические заклинания:

— …Алло, Нан, алло, Нан. Сообщи: слышишь ли меня? Прием. Алло, Нан, алло, Нан. Ты слышишь меня? Прием. Алло, Кинг, алло, Кинг. Ты слышишь меня? Прием. Алло, Нан, алло, Кинг. Ничего не слышно. Конец передачи. Алло, Эйбл, алло, Эйбл. Слышу тебя на единицу, помехи пять баллов. Конец передачи. Алло, все станции. Эйбл, Бейкер, Чарли, Дог, Изи, Фокс… Вы слышите меня? Прием…

Эта заунывная молитва повторялась почти беспрерывно в течение всей прохладной первой половины дня.

Солдаты завернулись в защитные противохимические накидки и принялись за свои пропитавшиеся влагой продовольственные пайки. Наконец из сырой туманной мглы показался медленно идущий связист. Солдаты взвода насмешливо приветствовали его. Связист подошел к посту связи и вынул откуда-то из глубины своей одежды отсыревший клочок бумаги. Капрал-радист принес эту бумажку Гаю. «Эйбл, Дог, — было нацарапано в ней, — прекратить работу радиостанции. Сообщение о конце учения получите через посыльного. Получение подтвердите».

Прошло еще два часа. На вершине холма показался едва тащивший ноги посыльный. Он доставил Гаю записку, в которой говорилось: «От командира 4-й роты — командиру 2-го взвода. Учение окончено. Сбор у пересечения дорог 643 202 немедленное. Гай не видел никакой необходимости информировать об этом расположенный рядом с его взводом пост связи. Он построил свой взвод и отправился к пересечению дорог, оставив связистов на их посту.

— Ну что ж, — сказал позднее в столовой подполковник Тиккеридж. — Я написал докладную записку о сегодняшнем бессмысленном учении и предложил, чтобы бригадных связистов отправили куда следует для прохождения подготовки.

Это событие было почти всеми расценено как личный успех Эпторпа. Последние два дня, после того как его перестали разыгрывать, Эпторпу все стремились по возможности угодить. В тот вечер он оказался как бы центром всеобщего внимания и радушия. На следующее утро в лагерь к палаткам второго батальона прибыли два мобилизованных гражданских автобуса. Бригадных связистов посадили в автобусы и куда-то отправили.

— Хоть раз-то бригада показала, на что она способна, — заметил де Сауза.

Алебардисты поздравляли себя с победой.

Однако решение об откомандировании связистов было принято в далеком Лондоне за день до событий здесь, в тот момент, когда связисты на бригадном учении в Пенкирке еще только поднимали свои антенны в отсыревший воздух. Да и причины, по которым это решение состоялось, не имели никакого отношения к постигшей связистов неудаче в установлении радиосвязи.

Если бы алебардисты знали истинные причины, они бы ликовали еще больше. Этот день был для них началом войны.

Была пятница — день получки. Каждую пятницу, после построения для получения денежного содержания, майор Эрскайн читал лекцию своей роте о том, как разворачивались события на фронтах войны. За последнее время в его лекциях слишком часто употреблялись такие термины, как «клинья», «выступы», «клещи» и «мешки» в линии обороны союзников, и такие выражения, как «прорыв линии обороны танковыми частями противника» и «их стремительное продвижение в нескольких расходящихся направлениях». Рассказы Эрскайна были откровенными и мрачными, но большинство солдат думали об отпуске на уик-энд, который начинался сразу же по окончании лекции.

Однако в ту пятницу все произошло по-другому. Через час после отъезда связистов огласили приказ, отменяющий все отпуска, который аудитория майора Эрскайна выслушала внимательно, но восприняла с негодованием.

— Я очень сожалею, что вам отменили отпуска, — сказал майор Эрскайн. — Но этот приказ касается не только нас. Отпуска отменены во всех вооруженных силах метрополии. Сегодня утром, как вы знаете, из бригады откомандированы связисты. Во второй половине дня у нас заберут все транспортные средства. Причиной всего этого является то, что мы, как вам известно, не очень хорошо оснащены и подготовлены. Всех специалистов и вооружение необходимо как можно скорее направить во Францию. Все это, возможно, даст вам некоторое представление о серьезности положения там.

Эрскайн продолжал лекцию, привычно рассуждая о клиньях, выступах и танковых частях, прорвавших фронт и разошедшихся в разных направлениях. Впервые эти вещи воспринимались его слушателями как вещи, могущие оказать воздействие на их собственную жизнь.

В тот вечер от писарей по лагерю распространился слух, что бригаду немедленно направят на Оркнейские острова. Бригадир, утверждалось в этих слухах, снова поехал в Лондон, а вокруг замка скопилось множество автомашин, принадлежащих Шотландскому военному округу.

На следующий день денщик Гая заявил:

— Похоже, сэр, что сегодня я служу у вас последний день.

Алебардист Гласс был кадровым солдатом. Большая часть призванных новобранцев стыдилась быть денщиками, считая, что они поступили в армию для совершенно иных дел. Бывалые же солдаты знали, что лакейские обязанности сулят им множество привилегий и удобств, и потому просились в денщики наперебой. Алебардист Гласс был человеком угрюмым. Появившись утром у Гая, он обычно сообщал ему все неприятные новости: «Двое из нашего взвода опоздали сегодня утром из увольнения», «Майор Тренч осматривал ночью наши палатки. Очень рассердился, что в ведрах для помоев был хлеб», «Капрал Хилл застрелился около моста, его тело сейчас несут сюда». Такие и подобные этим новости и сплетни были явно рассчитаны на то, чтобы с утра испортить Гаю настроение. Однако сегодняшнее сообщение было, видимо, еще серьезнее.

— Что ты имеешь в виду, Гласс?

— Так говорят, сэр. Джексон узнал об этом вчера вечером в сержантской столовой.

— А что же, собственно, происходит?

— Всем кадровым приказано быть готовыми к отъезду. А о находящихся на подготовке военнообязанных ничего не говорят.

Когда Гай пришел в столовую, там уже обсуждались эти слухи.

— Есть во всем этом хоть какая-нибудь доля правды? — спросил Гай у майора Эрскайна.

— Скоро вам все скажут, — ответил тот. — Командир батальона собирает всех офицеров в восемь тридцать здесь, в столовой.

Солдат отправили на работы и физические занятия под руководством сержантов, а офицеры собрались в столовой. В каждом из алебардийских батальонов командир по-своему сообщал в этот момент неприятную новость. Подполковник Тиккеридж сказал:

— Я вынужден сообщить неприятнейшую для большинства из вас новость. Через час об этом узнают и солдаты. Мне очень трудно говорить вам об этом, потому что лично для меня эта новость очень приятна, и я не в состоянии скрывать своей радости. Я очень надеялся, что пойду в бой вместе с вами. Именно для этой цели мы так долго работали вместе. Я считаю, что у нас сложилось весьма хорошее мнение друг о друге. Но вы, так же как и я, хорошо знаете, что к бою мы не готовы. Дела наши во Франции очень неважные. Намного хуже, чем многие из вас считают. Для осуществления решительного контрнаступления туда необходимо немедленно послать хорошо подготовленные пополнения. Поэтому было принято решение немедленно послать во Францию батальон кадровых алебардистов. Вы, конечно, догадываетесь, кто именно поведет нас в бой там. Бригадир провел в Лондоне два дня и настоял на том, чтобы его понизили в чине на одну ступень и назначили командиром батальона. Я очень горжусь тем, что он предложил и мне снизить чин на одну ступень и поехать с ним в качестве его заместителя. Мы возьмем с собой большую часть кадровых офицеров, унтер-офицеров и рядовых, находящихся сейчас в нашем лагере. Тем из вас, кто остается здесь, естественно, хотелось бы знать, какова ваша дальнейшая судьба. Боюсь, что на этот вопрос я ответить не в состоянии. Вы понимаете, конечно, что батальон будет невероятно ослаблен, особенно в отношении сержантского состава. Вы понимаете также и то, что, по крайней мере с данного момента, бригада как отдельное соединение специального назначения перестает существовать. Можете быть уверены, что капитан-комендант сделает все, что сможет, чтобы вы остались алебардистами и чтобы вас не бросали куда попало. Однако в такое время, когда нашей стране грозит опасность, нам приходится отказываться даже от таких вещей, как полковые традиции. Я надеюсь, что настанет такой день, когда мы все снова будем вместе. В то же время не рассчитывайте на это и не считайте себя обиженными, если вас назначат куда-нибудь еще. Будьте алебардистами в душе, где бы вы ни оказались. Ваша обязанность теперь, как и всегда, — готовить и воспитывать солдат. Следите за тем, чтобы не приходило в упадок их моральное состояние. Организуйте состязания футбольных команд. Устраивайте концерты и игры в лото. Сегодня никаких увольнений из лагеря, пока не поступят новые указания.

Офицеры, имеющие временный чин, вышли из столовой, поверженные в глубочайшее уныние.

— Здесь явно переплетение каких-то интриг, старина, — сказал Эпторп. — Все это подстроено связистами.

Через некоторое время батальон построили на плацу. Подполковник (теперь майор) Тиккеридж произнес почти такую же речь, как и перед офицерами, однако этот простодушный человек на сей раз каким-то образом ухитрился произвести несколько иное впечатление. Теперь, по его словам, выходило, что пройдет немного времени и алебардисты снова будут все вместе, что экспедиционный батальон просто сыграет роль передового отряда. Окончательное же уничтожение противника будет делом всех алебардистов.

Гай в этих условиях получил наконец роту.

Везде и во всем господствовали неразбериха и беспорядок. Алебардистам приказали «быть в постоянной готовности к новому приказу». Кадровые, которым предстояло ехать, прошли окончательный медицинский осмотр. Людям в почтенном возрасте, скрывавшим свои годы, заявили, что они непригодны, и возвратили домой. Призванные новобранцы играли в футбол и пели под эгидой военного священника: «Мы развесим белье на линии Зигфрида».

Дабы избежать, как полагали, путаницы, остающимся батальонам присвоили названия «X» и «Y». Гай и его пожилой старшина со свисающими бровями сидели в одной из палаток батальона «X». В течение всей второй половины дня к Гаю поступали рапорты с просьбой об увольнении на уик-энд по неотложным семейным и личным делам от солдат, которых ни сам Гай, ни его дряхлый помощник никогда раньше не видели: «У меня беременная жена, сэр», «Мой брат в отпуске перед отбытием во Францию, сэр», «Несчастье дома, сэр», «Мою мать эвакуировали, сэр».

— Нам ничего не известно о них, сэр, — сказал старшина. — Если вы отпустите хоть одного, начнутся неприятности.

Гай с сожалением отказал им всем.

Это был его первый опыт пребывания в привычной военной ситуации, именуемой общей паникой.

Приказ об отбытии кадрового батальона поступил только после того, как горнист сыграл вечернюю зорю.

В воскресенье утром, сразу же после побудки, батальоны «X» и «Y» собрались на плацу, чтобы проводить кадровый батальон, но, когда прозвучал сигнал горниста на завтрак, все ринулись в столовую. Через некоторое время в лагерь прибыла длинная вереница автобусов. Кадровые алебардисты заняли места, и автобусы тронулись в путь под веселые возгласы остающихся. Когда автобусы скрылись из виду, оставшиеся вернулись в опустевший лагерь. Их ждал скучный день.

Беспорядок долгое время оставался неизменным. Командира батальона «X» в чине майора Гай совершенно не знал. Эпторп в этот период необыкновенных событий стал заместителем командира батальона «Y», а Сарам-Смит — его начальником штаба.

Уик-энд тянулся очень медленно.

По воскресным утрам из города в Пенкирк обычно приезжал священник и служил мессу в замке. Он приехал и в это воскресенье, нисколько не обеспокоенный и не озабоченный мрачными событиями. Пока он в течение сорока пяти минут служил мессу, все выглядело таким мирным.

Когда Гай вернулся в батальон, его спросили:

— Вы, случайно, не получили какие-нибудь распоряжения у командования в замке?

— Там никто не обмолвился ни одним словом, — ответил Гай. — В замке мертвая тишина.

— По-моему, командование совершенно забыло о нас. Самое лучшее в таком положении — это разрешить всем длительный отпуск.

Ротную канцелярию Гая, как и все другие ротные канцелярии, забросали рапортами с просьбой об отпуске.

Немногочисленных оставшихся чинов штаба, которых следовало бы теперь называть по-иному, все еще величали штабом бригады, и они пребывали в готовности к получению приказов.

По всему, лагерю носились слухи, что оставшихся возвратят в алебардийский казарменный городок и в центр формирования и подготовки части, или что их разделят на группы и направят в учебные центры пехотных частей, или что их объединят в бригаду с Шотландским пехотным полком и направят охранять доки, или что их переквалифицируют в противовоздушные части. А пока солдаты гоняли футбольный мяч и играли на губных гармошках. В который уже раз Гай восхищался их необыкновенным терпением.

Алебардист Гласс, который вопреки своим прогнозам ухитрился остаться с Гаем, продолжал в течение дня приносить ему все эти слухи.

Наконец поздно вечером поступили приказы.

Приказы противоречили всякому здравому смыслу.

В них утверждалось, что в окрестностях Пенкирка неминуема высадка воздушного десанта противника. Всему личному составу было приказано находиться в пределах лагеря. Каждому батальону предписывалось держать в немедленной готовности (днем и ночью) одну роту для отражения нападения противника. Личный состав дежурных рот должен был спать в ботинках, положив рядом с собой заряженные винтовки; дежурные роты предлагалось сменять с наступлением сумерек, на рассвете и один раз в течение ночи. Состав караулов надлежало удвоить. Вокруг лагеря должен был непрерывно патрулировать один взвод. Другим взводам предписывалось останавливать все транспортные средства (днем и ночью) на всех дорогах в пределах пятимильного радиуса и проверять удостоверения личности у всех гражданских лиц. Все офицеры должны постоянно иметь при себе заряженный пистолет, противохимическую защитную накидку, стальную каску и карту прилегающего к лагерю района.

— Я еще не получил этих приказов, — заявил незнакомый Гаю майор, командир батальона «X», впервые раскрывая таким образом свой характер. — Я получу их только завтра после утреннего чая. Если немцы высадятся сегодня ночью, то батальон «X» не будет участвовать в оказании им сопротивления. Это, по-моему, называют нельсоновским приемом.

Весь понедельник алебардисты были заняты обороной Пенкирка. В окрестностях задержали двух скотоводов, сильный шотландский акцент которых наводил на мысль, что они, возможно, разговаривали по-немецки.

Стояла отличная для парашютного десанта погода. Штормовой ветер прекратился, долину щедро освещали солнечные лучи раннего лета. Вечером в понедельник роту Гая назначили на дежурство. Гай выслал дозорный патруль на возвышавшийся рядом с лагерем холм и в полночь проверил, как он несет службу. Затем он долго сидел в окружении своих солдат и рассматривал звезды на безоблачном небе. «Кадровый батальон, наверное, теперь уже» во Франции, — подумал он, — вероятно, уже участвует в боях». Алебардист Гласс выразил полную уверенность, что батальон во главе с бригадиром находится в Булони. Неожиданно из лагеря донеслись звуки горнов и свистки. Патрульный взвод поспешно спустился с холма и обнаружил, что в лагере все на ногах, Эпторп ясно видел, как на поле недалеко от лагеря опустился парашют. В указанном Эпторпом направлении немедленно выслали дежурные роты, патрули и дополнительные взводы. Прозвучало несколько одиночных выстрелов.

— Они всегда прячут парашюты в землю, — сказал Эпторп. — Ищите свежевскопанную землю.

В поисках парашюта рота Гая всю ночь топтала молодую пшеницу. После утренней зари эти обязанности приняла на себя новая дежурная рота. Тем временем из соседнего лагеря сюда прибыло несколько автобусов с солдатами шотландской пехоты. Эти бывалые солдаты весьма скептически отозвались о состоянии зрения Эпторпа. Негодующий фермер почти все утро провел в замке, подсчитывая убытки на безжалостно вытоптанном пшеничном поле.

В среду пришел приказ готовиться к выступлению из лагеря. Батальонам «X» и «Y» предписывалось находиться в двухчасовой готовности. Поздно вечером в лагере снова появились автобусы с солдатами. От суточной дачи продуктов в лагере не осталось ни одной порции, чтобы покормить их. Алебардист Гласс сообщил, что из лагеря выбывает весь штаб бригады.

— Исландия, — сказал он, — вот куда нас направят. Мне сообщили это люди из замка.

О том, куда их направят, Гай спросил у командира батальона.

— В район Олдершота, — ответил тот. — О том, что будет после того, как мы прибудем туда, ничего не известно. О чем, по-вашему, говорит это название? — спросил он Гая.

— Ни о чем.

— Но ведь никакие алебардийские части там не дислоцируются, не так ли? Если хотите знать, по-моему, там находятся пехотные учебные центры. Вам это, наверное, ни о чем не говорит?

— Если и говорит, то очень о немногом.

— А мне это говорит чертовски о многом. Командование очень несправедливо к нам, но вам не понять этого. Вы, конечно, тоже были алебардистом. А теперь мы, возможно, попадем в Хайлендерский или в Бедфордширско-Хертфордширский полк. Но вы были алебардистом всего-навсего шесть месяцев. А возьмите меня. Одному богу известно, когда я вернусь в корпус алебардистов, а я ведь провел в нем всю свою жизнь. Все мои сверстники сейчас в Булони. А вы знаете, почему они меня не взяли? Одна плохая отметка во время второго года обучения, когда я был младшим офицером. И это во всей армии так. Одна плохая отметка следует за вами повсюду, пока вы не отдадите душу богу.

— А вы уверены, сэр, что батальон в Булони? — спросил Гай, стремясь рассеять свои сомнения.

— Абсолютно уверен. И, согласно всему, что я слышал, там идут сейчас ожесточенные бои.

Их привезли в Эдинбург и посадили в неосвещенные вагоны поезда. Соседом Гая по купе оказался незнакомый ему младший офицер. Усталость от нескольких последних суматошных дней дала себя знать, и Гай быстро заснул. Он спал долгим и глубоким сном и проснулся лишь на рассвете следующего дня, когда лучи восходящего солнца начали пробиваться сквозь затемненное окно вагона. Гай поднял шторку. Поезд все еще стоял в Эдинбурге.

Воды в вагонах не было, и все двери были заперты: Но вскоре появился вездесущий алебардист Гласс с кружкой горячей воды для бритья и стаканом чая. Он взял офицерский ремень Гая и вышел в коридор, чтобы почистить его. Вскоре поезд тронулся и медленно пошел в южном направлении.

В Кру поезд простоял целый час. На платформах, то и дело сверяя что-то со списками, суетились низкорослые солдаты-тыловики с повязками на руках. Затем электрокар из управления воинскими перевозками подвез к каждому вагону бачок теплого какао, банки с мясными консервами и множество картонных коробочек с нарезанным хлебом.

Поезд снова тронулся в путь. Сквозь стук колес до слуха Гая доносились звуки губных гармошек и веселые песни. Почитать в пути у Гая ничего не оказалось. Сидящий напротив него молодой офицер весело что-то насвистывал, когда бодрствовал, но большую часть пути он крепко спал.

Еще одна остановка. Еще одна ночь. Еще один рассвет. Теперь поезд шел по району с домиками из красного кирпича и хорошо ухоженными садиками вокруг них. По соседней дороге прошел красный лондонский омнибус.

— Это из компании «Вокинг», — сказал его сосед по купе.

Вскоре поезд опять остановился.

— Это Бруквуд, — сказал всезнающий спутник.

На платформе, держа списки, стоял офицер из управления железнодорожными перевозками. Затем на ней появился полный таинственности безымянный командир батальона «X». Он напряженно всматривался в запотевшие окна вагона, разыскивая своих офицеров.

— Краучбек, — сказал он, — нам выходить здесь. Построиться по ротам на привокзальной площади. Назначьте взвод для выгрузки имущества. Произведите перекличку и осмотрите солдат. Побриться им, конечно, не удалось, но в остальном должен быть полный порядок. Нам предстоит пройти две мили до лагеря.

Растрепанные, не совсем еще проснувшиеся, солдаты кое-как привели себя в порядок и стали похожи на алебардистов. Никто, кажется, не потерялся. Винтовки и вещевые мешки тоже у всех были в руках.

Батальон «X» отправился в путь первым. Вдыхая свежий утренний воздух, Гай шагал по узким пригородным улочкам в голове своей роты, вслед за ротой, идущей впереди. Вскоре они подошли к воротам полевого лагеря. В нос ударили знакомые запахи от печек «Сойера». Следуя команде, поданной командиром впереди идущей роты, Гай крикнул своим солдатам:

— Смирно!

Затем впереди раздалась команда:

— Равнение налево!

Гай повторил и эту команду, взял под козырек и увидел караульное помещение, перед которым выстроились алебардисты.

Затем Гай подал команду:

— Третья рота, равнение на середину!

Через несколько секунд впереди раздалась команда:

— Вторая рота, равнение направо!

«Что бы это могло быть?» — озабоченно подумал Гай.

— Третья рота, равнение направо! — крикнул он.

Повернув голову направо, Гай понял, что смотрит на лицо с единственным сверкающим глазом.

Это был бригадир Ритчи-Хук.

Для сопровождения батальона на отведенный ему учебный плац командование назначило специального направляющего. Батальон построили в сомкнутую ротную колонну и скомандовали: «К ноге!» и «Вольно!». Бригадир Ритчи-Хук встал рядом с майором.

— Рад снова видеть вас всех, — громко сказал он. — Вам, по-видимому, надо позавтракать. Приведите сначала себя в порядок. Весь личный состав обязан быть в пределах лагеря. Нам надлежит находиться в двухчасовой готовности к отбытию за границу.

Майор взял под козырек и повернулся лицом к батальону, которым командовал так недолго.

— Временно наш батальон расположится здесь, — сказал он. — Полагаю, надолго мы здесь не задержимся. Направляющие покажут вам, где можно почиститься и умыться. Батальон, смирно! На плечо! Офицерам выйти из строя!

Гай сделал несколько шагов вперед, подровнялся по другим офицерам, отдал честь и удалился с учебного плаца. Батальон распустили. Он слышал, как сержанты одновременно выкрикивали различные команды. Гай был ошеломлен. Майор, оставленный из-за плохой отметки, тоже был потрясен.

— Что же все это значит, сэр? — спросил Гай.

— Мне известно только то, что сказал бриг, пока мы шли к плацу. Очевидно, все будет по-старому. Он несколько дней осаждал военное министерство, чтобы добиться решения о сохранении бригады, и, как обычно, добился своего. И это все, что произошло за несколько дней.

— Но означает ли это, что дела во Франции теперь лучше?

— Вовсе нет. Дела там настолько плохи, что бриг пошел на то, чтобы нас всех считали вполне подготовленными к боевым действиям.

— Вы хотите сказать, что нас тоже направят во Францию?

— Я не очень-то радовался бы этому, если бы был на вашем месте. Корабль, на котором отплыл кадровый батальон, вернули домой, когда он еще не вышел в открытое море. У меня какое-то внутреннее ощущение, что, прежде чем нас отправят во Францию, может пройти еще немало времени. Пока мы охотились за парашютистами в Шотландии, во Франции свершилось много событий. По-видимому, кроме всего прочего, немцы взяли вчера Булонь.