— Каковы наши планы на вечер?

— О господи, разве есть планы? Я совсем забыла. Томми только что уехал, и я уж подумывала о вечере в одиночестве, об обеде в постели и о кроссворде. Разумеется, для меня было бы намного предпочтительнее что-нибудь по плану. Мне, пожалуй, лучше пройти к тебе. В моем номере невероятный беспорядок.

Итак, Вирджиния пришла к нему в шестигинейный номер, и Гай заказал коктейли.

— Твой номер не такой уютный, как мой, — сказала она, с любопытством осматриваясь.

Гай сел рядом с ней на диван. Он положил руку на спинку, пододвинулся к ней, переложил руку на ее плечо.

— В чем дело? Что происходит? — спросила она с непритворным удивлением.

— Просто я хотел поцеловать тебя.

— Кто же так делает, дорогой? Я разолью весь коктейль. Подожди. — Она осторожно поставила бокал на стоявший рядом столик, зажала голову Гая между своих ладоней и крепко поцеловала его в каждую щеку. — Ты этого хотел?

— Ты целуешь, как французский генерал, раздающий медали. — Гай поцеловал ее в губы. — Вот как я хочу.

— Гай, ты выпил лишнего?

— Нет.

— Ты провел день в этом отвратительном «Беллами»? Сознайся.

— Да.

— Тогда ты, конечно, пьян.

— Нет. Это просто потому, что я хочу тебя. Ты против?

— О, никто никогда не бывает против того, чтобы быть желанным. Но все это очень неожиданно.

Зазвонил телефон.

— О, черт бы его взял! — сказал Гай.

Телефон стоял на письменном столе. Гай поднялся с дивана и взял трубку. Его приветствовал знакомый голос.

— Алло, старина, это я, Эпторп. Я просто подумал: почему бы мне не позвонить тебе? Алло, алло! Это Краучбек, да?

— Что тебе нужно?

— Ничего особенного. Просто я подумал, что для разнообразия можно выехать из Саутсанда. Так вот, я взял да приехал в город на денек. Я взял твой адрес из журнала увольнений. Ты чем-нибудь занят сегодня вечером?

— Да.

— То есть у тебя свидание?

— Да.

— А я не могу присоединиться к тебе где-нибудь?

— Нет.

— Хорошо, Краучбек. Извини за беспокойство. — И обиженным тоном: — Я сам чувствую, когда нежелателен.

— Это очень редкое качество.

— Я не совсем понял тебя, старина.

— Неважно. До завтра.

— В городе, я бы сказал, скучновато.

— Я на твоем месте пошел бы и выпил.

— По-видимому, я так и сделаю. Извини, я вешаю трубку.

— Кто это? — спросила Вирджиния. — Почему ты так грубо разговаривал с ним?

— Сослуживец из нашего полка. Я не хочу, чтобы он помешал нам.

— Какой-нибудь ужасный член клуба «Беллами»?

— Ничего похожего.

— А может быть, он развеселил бы нас?

— Нет.

Вирджиния пересела в кресло.

— О чем мы говорили? — спросила она.

— Я пытался предложить тебе свою любовь.

— Да. Для разнообразия давай подумаем о чем-нибудь другом.

— Любовь — уже разнообразие. Для меня, по крайней мере.

— Дорогой, я еще не успела передохнуть после Томми. Два мужа в один день — это, пожалуй, многовато.

Гай сел и пристально посмотрел ей в глаза.

— Вирджиния, скажи, ты хоть когда-нибудь и хоть сколько-нибудь любила меня?

— О, конечно, дорогой. А ты разве не помнишь? Не будь таким мрачным. Мы с тобой проводили время отлично, правда ведь? Никогда никаких кроссвордов. Совсем не так, как с мистером Троем.

Они оба вспоминали старые времена. Сначала вспомнили Кению. Несколько бунгало, которые составляли их дом. Построенные из бревен, с круглыми каменными печами и открытыми английскими домашними очагами, обставленные свадебными подарками и добротной старинной мебелью, взятой из чуланов в Бруме. Имение. Такое огромное по европейским и такое скромное по восточноафриканским стандартам. Красноватые земляные дороги, фордовский фургон и лошади. Одетые в белое слуги и их нагие ребятишки, кувыркающиеся в пыли и солнечных лучах рядом с кухонными постройками. Местные семьи, вечно шагающие в туземные резервации или из них и останавливающиеся, чтобы выпросить какие-нибудь медикаменты. Старый лев, которого Гай застрелил на маисовом поле. Вечерние купания в озере, званые обеды с соседями в пижамах. Неделя скачек в Найроби, возмутительные, забытые скандалы в клубе «Мутанга», драки, адюльтер, поджоги, банкротства, ссоры из-за карт, умопомешательства, самоубийства и даже дуэли — вся эпоха реставрации в исполнении фермеров в каких-нибудь восьми тысячах футов от береговой черты.

— Боже мой, как все это было забавно! — воскликнула Вирджиния. — Я не знала ничего более веселого с тех пор. Бывает же так вот с людьми.

В феврале 1940 года на каминных решетках в шестигинейных номерах отелей все еще горели угольки. Вирджиния и Гай сидели, согреваемые теплом от камина, и вспоминали более спокойные и приятные времена и события: как они встретились впервые, как Гай ухаживал за ней, первый приезд Вирджинии в Брум, их венчание в часовне, их медовый месяц в Санта-Дульчине. Вирджиния сидела на полу, прислонясь головой к дивану и касаясь ноги Гая. Он соскользнул с дивана и сел рядом с Вирджинией. Ее глаза были широко раскрыты и выражали любовь.

— Это, конечно, было глупостью с моей стороны — сказать, что ты напился, — заметила она.

Все шло, как и планировал Гай, но, словно услышав его не высказанное вслух хвастовство, она добавила:

— Планировать никогда ничего не нужно. Все происходит чисто случайно.

В следующий момент чисто случайно зазвонил телефон.

— Пусть звонит, — сказала она.

Телефон прозвонил шесть раз. Гай не выдержал:

— Проклятие! Надо пойти ответить.

И на этот раз в трубке раздался голос Эпторпа:

— Я делаю то, что ты посоветовал, старина. Уже выпил. Выпил, и даже не одну, так уж произошло.

— Отлично. Продолжай в том же духе. Но ради бога, не беспокой больше меня.

— Я тут встретился с очень интересными ребятами. Думал, что ты, может быть, пожелаешь присоединиться к нам.

— Нет.

— Все еще занят?

— Да, очень занят.

— Жаль. Я уверен, что ребята понравились бы тебе. Это зенитчики.

— Желаю тебе хорошо провести время с ними. Меня увольте.

— Позвонить мне попозднее, чтобы узнать, сумеешь ли ты улизнуть?

— Нет, не надо.

— Мы могли бы объединить наши силы.

— Нет.

— Но ты упускаешь очень интересную возможность поболтать.

— До свидания.

— До свидания, старина.

— Прости, что так получилось, — сказал Гай, поворачиваясь от телефона к Вирджинии.

— Раз уж ты у телефона, то можешь заказать еще несколько коктейлей, — предложила она и поднялась с пола, чтобы занять приличную позу к приходу официанта. — Да и свет тоже лучше включить.

Они сели один напротив другого у камина, возбужденные. Прошло много времени, а коктейли все еще не приносили. Вирджиния спросила:

— А как насчет обеда?

— Сейчас?

— Уже половина девятого.

— Здесь?

— Если хочешь, здесь.

Гай попросил принести меню, и они заказали обед. В течение последовавших тридцати минут в номер то и дело входили официанты, они вкатили столик, принесли ведерко со льдом, небольшую электрическую плитку и, наконец, обед. Гостиная в номере сразу стала выглядеть оживленнее, чем ресторан на первом этаже. От интимности, которую они ощущали, сидя у камина, и следа не осталось.

— Что мы будем делать после обеда? — спросила Вирджиния.

— Я что-нибудь придумаю.

— Ты в самом деле можешь?

Ее глаза сделались проницательными и насмешливыми, сверкавшие в них час назад искорки ожидания и согласия совсем угасли. Наконец официанты убрали все со стола. Стулья, на которых они сидели за обедом, были снова поставлены спинками к стене. Гостиная опять стала точно такой, какой Гай увидел ее, когда перед ним впервые распахнули двери номера: дорогой и незаселенной. Даже огонь в камине, куда подложили угольки, горел так, что казалось, будто его только что развели. Вирджиния оперлась о каминную доску, от горящей сигареты в ее руке вверх поднималась спираль синеватого дыма. Гай подошел к ней поближе, она чуть-чуть отодвинулась от него.

— Неужели бедной девушке нельзя спокойно переварить пищу? — спросила она.

Вино оказывало на Вирджинию сильное воздействие. За обедом она выпила довольно много, и Гай заметил в ее поведении верный признак опьянения, которое, как ему было известно по прошлому, могло в любую минуту вылиться в грубость и язвительность. Через минуту произошло именно это.

— Переваривай сколько тебе угодно, — сказал Гай.

— Я так и знала. Ты позволяешь себе слишком много.

— Отвратительные слова, — сказал Гай. — Так говорят только уличные девки.

— А может быть, ты и считаешь меня уличной девкой?

— А может быть, ты и в самом деле уличная девка?

Они оба были ошеломлены тем, что наговорили, и молча уставились друг на друга. После небольшой паузы Гай сказал:

— Вирджиния, ты прекрасно знаешь, что я не хотел сказать это. Извини меня. Я, должно быть, сошел с ума. Пожалуйста, прости. Забудь это, пожалуйста.

— Иди-ка сюда, сядь, — сказала Вирджиния. — Ну-ка, поведай мне, что же, собственно, ты тогда хотел сказать?

— Ничего. Просто вырвались необдуманные слова.

— У тебя был свободный вечер, и ты думал, что я легкодоступная шлюха. Ты это хотел сказать, да?

— Нет. Если хочешь знать, я думал о тебе еще с тех пор, как мы встретились после рождества. Именно поэтому я и приехал сюда. Пожалуйста, поверь мне, Вирджиния.

— Между прочим, откуда же и что именно тебе известно об уличных девках? Если я правильно припоминаю наш медовый месяц, ты не был тогда столь «опытным. Тебя, насколько мне помнится, нельзя было отнести к особо искушенным в этом деле.

Стрелка нравственной сдержанности резко подскочила вверх и затрепетала. Теперь Вирджиния зашла слишком далеко, высказавшись так оскорбительно. Снова наступило молчание, после которого она продолжала:

— Я ошибалась, считая, что военная служба изменила тебя в лучшую сторону. При всех твоих недостатках в прежние времена ты не был грубияном и скотиной. А теперь ты хуже, чем Огастес.

— Ты забыла, что я совершенно не знаю Огастеса.

— Что же, поверь мне, он был непревзойденным хамом.

В плотно окутавшем их мраке блеснул слабый луч света; в набежавших на ее глазах и скатившихся вниз слезинках сверкнули искорки сожаления.

— Согласись, что я не так плох, как Огастес.

— Выбирать особенно не из чего. Но он был жирней тебя. Это я могу признать.

— Вирджиния, ради всего святого, не будем ссориться. Не исключено, что это мой последний шанс видеть тебя, ибо я не знаю, скоро ли и увидимся ли мы вообще еще раз.

— Опять ты за свое. Воин, возвратившийся с войны. «Я буду развлекаться там, где только можно».

— Ты же знаешь, я имел в виду вовсе не это.

— Может быть…

Гай снова приблизился к ней, обхватил ее за плечи:

— Давай не будем свиньями, а?

Вирджиния посмотрела на него еще не любовным взглядом, но уже без гнева, даже весело.

— Иди сядь на свое место, — сказала она примирительно, поцеловав его. — Разговор еще не окончен. Предположим, что я действительно выгляжу как легкодоступная уличная девка. Во всяком случае, многие воспринимают меня такой. И я, пожалуй, не буду сетовать на это. Но я не могу понять тебя. Гай. Совершенно не понимаю. Ты никогда не был одним из тех, кто свободно вступает в случайные связи. Да я и теперь не могу поверить, что ты такой.

— Я действительно не такой. Ничего похожего.

— Ты всегда был таким строгим и благочестивым в этом отношении. Мне нравились эти качества в тебе. Что же с тобой произошло?

— Я и сейчас такой. Даже больше, чем когда-либо. Я говорил тебе об этом, когда мы встретились прошлый раз.

— Хорошо. Но что сказали бы священники по поводу твоих сегодняшних попыток? По поводу попытки сблизиться в отеле с пользующейся дурной славой разведенной женщиной?

— Они не возражали бы. Ты — моя жена.

— О, брось чепуху молоть!

— Но ты же спросила, что сказали бы священники. Они сказали бы: «Давай, действуй!»

Блеснувший во мраке и слегка разгоревшийся затем луч света внезапно угас, как будто по сигналу тревоги, предупреждающему о воздушном нападении.

— Но это же мерзость, — сказала Вирджиния.

Гай опешил.

— Что мерзость? — спросил он.

— Это невероятно омерзительно. Намного хуже того, что могли бы придумать Огастес или мистер Трой. Неужели ты не понимаешь этого, ты, скотина?

— Нет, — ответил Гай с невинным простосердечием. — Нет, не понимаю.

— Я, пожалуй, предпочла бы, чтобы ты считал меня уличной девкой. Предпочла бы, чтобы мне предложили пять фунтов за то, что я совершу что-нибудь отвратительное в туфлях на высоких каблуках, или прокачу тебя по комнате в игрушечной упряжке, или сделаю еще какую-нибудь гадость, о которых пишут в книгах. — По ее щекам катились слезы гнева и унижения, но она не обращала на это никакого внимания. — А я-то думала, что ты снова полюбил меня и захотел побыть со мной во имя нашей старой дружбы. Я думала, что ты выбрал меня по особым причинам. Впрочем, это действительно так. Ты выбрал меня потому, что я единственная женщина во всем мире, с которой твои священники разрешат тебе лечь в постель. Тебя только это привело ко мне. Ах ты, пьяная, самоуверенная, отвратительная, напыщенная, бесполая, ненормальная свинья!

И в этот момент полного крушения всех планов Гай вспомнил о своей крупной ссоре с Триммером.

Вирджиния повернулась, чтобы уйти от него. Гай сидел как окоченевший. В тишине, наступившей после того, как умолк ее резкий голос, раздался еще более резкий звук. Вирджиния уже ухватилась за ручку двери, но невольно замерла на месте. В третий раз за этот вечер телефонный звонок как бы проводил разграничительную черту между ними.

— Послушай, Краучбек, старина, я нахожусь, так сказать, в затруднении. Не знаю, как мне поступить. Я только что взял человека под строгий арест.

— Это очень опрометчивый поступок.

— Он штатский.

Штатских ты не имеешь права арестовывать.

— Вот об этом-то, Краучбек, как раз и говорит арестованный. Надеюсь, ты не намерен встать на его сторону.

— Вирджиния, не уходи!

— Что, что? Я не понял тебя, старина. Это Эпторп говорит. Ты что сказал, не идти?

Вирджиния ушла.

Эпторп продолжал:

— Это ты говорил, или к нам вклинился кто-то еще? Послушай, дело здесь серьезное. Устава я, к сожалению, с собой не захватил. Потому я и прошу тебя помочь мне. Как, по-твоему, мне, наверное, надо выйти и попытаться найти сержанта и нескольких солдат для охраны арестованного на улице? Это не так-то легко в затемненном городе, старина. А может быть, мне просто передать этого парня гражданской полиции?.. Эй, Краучбек, ты слышишь меня? По-моему, ты не совсем ясно представляешь себе, что это вполне официальное обращение к тебе. Я звоню тебе как офицер вооруженных сил его королевского величества.

Гай положил трубку на аппарат и дал указание по телефону из спальни, чтобы в этот вечер его больше не беспокоили никакими звонками, за исключением, если это случится, звонка из шестьсот пятидесятого номера отеля.

Он лег в постель и около половины ночи провел в беспокойном полусне. Однако телефон больше не звонил.

На следующий день, встретив Эпторпа в поезде. Гай спросил его:

— Ну как, ты нашел выход из вчерашнего затруднения?

— Затруднения, старина?

— Ты же звонил мне, разве не помнишь?

— Звонил? Ах да, это по вопросу уставного положения… Я думал, ты сможешь помочь мне.

— Ну и как, ты решил эту проблему?

— Я уже забыл обо всем, старина. Все это уже миновало. — После небольшой паузы Эпторп продолжал: — Не вмешиваясь в твои личные дела, можно мне спросить, что произошло с твоими усами?

— Улетучились.

— Это видно. Я как раз об этом и спрашиваю.

— Я сбрил их.

— Да? Очень жаль. Они были к лицу тебе, Краучбек. Шли тебе, и очень здорово шли.