10

НЕВИННАЯ ДУША ЕПИСКОПА МАКАРИЯ

Елена отправилась в свое паломничество в начале осени 326 года. Исходной точкой его стала Никомедия: там в то время сходились все дороги империи. В распоряжение Елены были предоставлены все безграничные ресурсы казначейства. Огромная государственная машина снаряжала ее караван и готовила все необходимое по пути ее следования. Елена передвигалась не спеша. По дороге она сделала крюк, чтобы остановиться в Дрепануме и заложить храм в честь св. Лукиана, а потом повернула в глубь страны, на большую дорогу, проходившую через Ангору, Тарс, Антиохию и Лидду. Везде, где проходила она с сопровождавшей ее охраной и с обозом, нагруженным слитками золота, клирики, чиновники и местные жители встречали ее восторженными криками и простирались перед ней ниц. Она делала пожертвования в монастыри, отпускала на волю заключенных, наделяла приданым сирот, закладывала святилища и базилики. Она любовалась видами и поклонялась памятным местам христианской истории. Она раздавала огромные суммы церковным иерархам. Ее окружали золотой ореол благодетельствования и, казалось бы, всеобщая радость и любовь. Она не догадывалась, какой страх порождало ее приближение в одной невинной душе.

Ибо Макарий, епископ Аэлии Капитолины, был безусловно ни в чем не повинен. Он хорошо знал, что ложные обвинения столь же неугодны Господу, как и сокрытие истины. Он снова и снова самым тщательным образом анализировал все свои действия, но нигде не обнаруживал даже следа нечистых побуждений.

Копаясь в собственной совести, Макарий пользовался теми же методами, что и ученый натуралист грядущих веков, изучающий обитателей какого-нибудь пруда. Менее скрупулезный кающийся заметил бы лишь несколько крупных рыб; более брезгливый отшатнулся бы при виде водорослей и ила и, зажмурившись в отвращении, выпалил бы искренние, но незаслуженные слова самообвинения. Однако епископ на протяжении всей своей долгой жизни совершенствовался в познании человеческой души, и каждая соринка, каждая микроскопическая инфузория имела для него свое особое значение. Он знал, какая из них вредна, какая безобидна, а какая полезна. И теперь, в этой истории со Святым Гробом, он проник мысленным взором в самые глубины прозрачных вод и пришел к выводу, что никакой вины на нем нет.

И все же на него возлагали вину, и в том числе сам наместник. Это он первым сообщил ему новость, явившись к епископу теплым сентябрьским утром и испортив ему весь день, обещавший блаженный покой.

— Вот видишь, что ты наделал, — сказал наместник. — Теперь ты доволен?

Уже одно то, что наместник пришел сам, наглядно показывало, как изменилось положение Макария за последние восемнадцать месяцев. Два года назад наместник послал бы за ним и велел бы явиться в свою резиденцию. А еще несколькими годами раньше он либо заявил бы, что не знает никакого Макария, либо посадил бы его в тюрьму.

— Ну скажи мне, ради Бога, как, по-твоему, я должен принимать Вдовствующую Императрицу? Эта дыра была дырой еще до того, как ты начал тут орудовать. А теперь, когда вокруг кишат строители и паломники, а половина улиц перекопана, тут просто негде жить. Как я смогу обеспечить ее безопасность? Мне-то никто штаты не добавлял.

— Поверь, — отвечал епископ Макарий, — мне в самом деле очень жаль, что так получилось. Ничего такого я в виду не имел.

Все началось в Никее предыдущим летом. Случай был исключительный. Впервые в истории Церковь явилась во всем своем блеске — папские легаты, император, высшие иерархи всего христианского мира. Многие из них привезли с собой доносы друг на друга с обвинениями в ереси, отступничестве и волхвовании. Константин демонстративно сжигал доносы, не читая. Но Макарий пришел к нему с ходатайством совсем другого рода. Придирчивые критики могли приписывать ему желание возвеличить себя, но Макарий твердо знал, что это не так. Он стремился лишь к вящей славе Господней, а в достижении этой высокой цели ему мешала досадная ненормальность положения его епархии.

Дело в том, что его Аэлия Капитолина представляла собой не что иное, как древний священный город Иерусалим, пуповину христианской веры. В этом маленьком городке с небольшим гарнизоном и в его окрестностях вершили свои деяния Божьи избранники. Здесь родились и умерли Спаситель и его Благословенная Матерь, отсюда они вознеслись на небеса. Здесь Святой Дух в языках пламени снизошел на новорожденную Церковь. Макарий постоянно поражался, насколько недостоин он занимать такую должность там, где происходили все эти события. Он бы с радостью уступил свое место кому-нибудь более заслуженному, если бы таким способом можно было добиться, чтобы священный город чтили больше. На самом же деле его чтили очень мало. По капризу гражданской администрации Макарий был всего лишь викарным епископом [35] и, что еще обиднее, подчинялся Кесарии — городу с недолгой и притом сильно запятнанной историей, творению Ирода, торговому порту, где царили идолопоклонничество, продажность и греховность. Рано или поздно это ненормальное положение следовало исправить. Однако Макарий не решился бы заявить о своих претензиях и предоставил бы все времени, если бы у него не было причины спешить. Евсевий, епископ Кесарийский, был не тот человек, которому он мог служить с чистой совестью. Политикан и писатель, высокомерный и беспринципный, вполне достойный соратник своего тезки из Никомедии, он тоже был сильно замешан в черные замыслы заговорщиков-ариан. Некоторые из искалеченных ветеранов прежних гонений при виде епископа, шествующего куда-нибудь по своим делам, говорили, что видели, как он, элегантный и самоуверенный, точно так же много раз наведывался с какими-то аккуратными свитками в тюрьму, где они валялись закованными в цепи, и что он отступник, а может быть, и доносчик.

Макарий не мог допустить, чтобы его паства подвергалась такому пагубному влиянию. Однако в своем ходатайстве он ограничился тем, что привел только первую причину.

Собор отнесся к его прошению сочувственно, но решение вынес уклончивое. Макарий добился аудиенции у императора. Тот принял его весьма любезно. Макарий напомнил ему о славе Сиона. Император как будто поддался убеждениям. Не тогда ли у него впервые возникла идея о том, как примирить две противоположности — историю и миф? Новая религия, которой он был так увлечен, имела много привлекательных сторон: она утверждала практичную и вполне пригодную для повседневной жизни этику, проповедуя братство, мир и покорность властям; она обещала заманчивые воздаяния — небесное покровительство, прощение и бессмертие. Но видел ли когда-нибудь Константин разницу между рассказами о событиях в Галилее и мифами об олимпийских богах? А теперь он впервые стоял лицом к лицу с человеком, который хранил и держал в руках тот самый терновый венец, которым был увенчан триста лет назад умирающий Бог.

— А ты в этом уверен?

— Ну конечно же, великий император. Его с самого того дня хранила иерусалимская церковь. Мария сама подобрала его и принесла домой. Потом они увезли его в Пеллу и вернулись вместе с ним, когда законы были смягчены. Ты знаешь, у нас есть еще копье, которым Ему пронзили бок, и много других реликвий в том же роде.

— Потрясающе, — произнес император и добавил вечную жалобу всех власть предержащих: — Почему мне об этом никогда не говорили?

Макарий рассказал ему об Иерусалиме — о том, как, невзирая на все перипетии истории, христиане не оставляли этот город ни когда он был разрушен, ни после того, как отстроили его заново; как они хранили, передавая из поколения в поколение, тайну святых мест. Он рассказал ему про Гефсиманские сады, про комнатку на втором этаже, где состоялась Тайная Вечеря, про крестный путь от судилища до Голгофы.

А потом он, совершенно естественно, заговорил о том главном, что было у него на уме. Он приехал в Никею, надеясь, что кто-нибудь этим заинтересуется, но на то, что представится настолько подходящий момент, никак не рассчитывал.

— А кроме того, в Иерусалиме находится самое святое из всех святых мест — гробница.

— Ты знаешь, где она?

— С точностью до нескольких шагов. Это место застроил двести лет назад император Адриан, когда закладывал новый город. Говорят, он сделал это нарочно, чтобы препятствовать Его почитанию, и назло верующим построил там храм Венеры. Но я сильно сомневаюсь, что он знал об истории этого места. Христиане ходили туда только по одному или по двое после наступления темноты и хранили тайну, боясь, что власти уничтожат гробницу. На самом же деле они спасли ее. Я думаю, что строители намечали планы застройки просто по карте и об этом даже не думали. Провидению было угодно, чтобы над гробницей что-то построили, — ведь ее могли с таким же успехом снести. А теперь не так уж сложно вскрыть ее снова.

«Не так уж сложно»... Сколько раз Макарий смотрел на эту обширную, всегда заполненную людьми террасу, с болью в сердце думая о том, что скрыто под ней! Деревья в маленьком садике рядом с храмом выродились и измельчали, камни террасы были выщерблены, заменены новыми и опять выщерблены, даже статуя богини за два столетия одряхлела и уже не так поражала своим бесстыдством. По всему здесь видно было, что это навечно. Что там говорить о вере, которая сдвигает горы! Казалось, никому не под силу здесь что-то изменить, и сокровищу христиан уже никогда не суждено вновь увидеть свет.

Так думал Макарий в дни гонений. Но теперь повсюду звучали трубы, возвещающие победу, и он разговаривал с императором — воплощением земной власти. Все не так уж сложно, надо просто разгрести кучу мусора — так представилось это императору. Он отдал приказ с такой же легкостью, с какой домохозяйка велит разобрать вещи в шкафу.

— Ну конечно! — воскликнул он. — Начинай немедленно, как только вернешься к себе. Я распоряжусь, чтобы тебе предоставили столько рабочей силы, сколько понадобится. Сделай все как следует. Смотри, не подкачай.

Не подкачал ли он? Этот вопрос постоянно мучил Макария, заставляя его снова и снова копаться в своей незапятнанной совести, чтобы понять, где была допущена ошибка. Уже год прошел после той беседы в Никее. То, что было сделано с тех пор, поражало воображение, — однако радости Макарий не испытывал.

Первые раскопки не представили особых трудностей. Холм, на который всегда указывали христиане как на место распятия и воскресения, находился почти в центре нового города. От прежней городской стены, которая когда-то проходила неподалеку, сейчас не осталось и следов. На ее месте стояли новые кварталы Аэлии Капитолины, распространившиеся за пределы старого города, — прямоугольный участок, заложенный строителями среди холмов и долин, руин и пересохших каналов. С таким же успехом он мог находиться и в Британии, и в Африке — стандартный городок II века, с небольшим гарнизоном. Храм Венеры, садик при нем и перекресток пришлись на то место, где когда-то была небольшая лощина между каменистыми холмами. Строители Адриана завалили ее мусором — недостатка в нем не было — и выровняли. Теперь строители Константина убрали этот мусор. Распознать первоначальные каменистые склоны, наткнувшись на них, было нетрудно. Не прошло и нескольких месяцев, как все было расчищено, и стали хорошо видны оба холма и лощина. Тот холм, что пониже, и был Голгофой. В тридцати локтях от него, посередине противоположного склона, находилась гробница: ступенька, ведущая вниз, вертикально стоящая скала, вырубленная в ней низенькая дверь, небольшая проходная комнатка и внутренняя погребальная камера, где когда-то лежало Божественное Тело, — все в точности так, как и представлял себе Макарий.

Бесчисленное множество раз он мысленно проходил по дороге, ведущей на Голгофу, останавливаясь там, где останавливался обессиленный Христос. Он стоял, потрясенный до глубины души, перед тремя крестами, а потом, дождавшись, когда все остальные разойдутся, вместе с Марией Магдалиной и Матерью Божьей шел к двери гробницы с приваленным к ней камнем. Этот каменистый уголок стал для него как родной дом, как возвращенное ему бесценное наследие. И теперь, преклонив колени в этой тесной пещере, он был счастлив.

Сообщение об окончании раскопок было передано Константину огнями, зажженными на сигнальных башнях, которые стояли цепочкой от Кесарии до Никомедии. Оно пришло как раз вовремя: Константин только что вернулся из Рима, куда ездил отдохнуть, — вернулся раздраженный, удрученный и одинокий. Ему просто необходимо было что-нибудь в этом роде — еще одна блестящая победа, еще одно чудо. И вот оно совершилось — несомненное свидетельство того, что, какие бы темные дела ни творились когда-то на Палатине, они прощены и забыты и что он снова осенен сияющим ореолом Божьего благоволения.

Он тут же написал восторженное письмо Макарию:

Именно это письмо, исполненное благоволения, встряхнуло епископа и нарушило его тихое ликование. Восторги императора встревожили его. Макарий понял, что прежним временам уже не вернуться. Скоро придет конец этому мирному уголку, где он мог предаваться благочестивым размышлениям и наставлять немногочисленную местную паству. Сюда нахлынут паломники. Нужно будет что-то сделать, чтобы обеспечить сохранность святых мест, и подумать, где размещать приезжих. Но больше всего напугали его слова о церкви, «самой прекрасной в мире» — и это из уст того, кто уже поразил Европу размахом церковного строительства, кто в одном только Риме потратил на церкви столько денег, что на них можно было бы содержать целую армию, кто сейчас планировал огромное строительство в Византии. Что понимал Макарий, провинциальный священник, большую часть своей жизни прятавшийся от стражников, в порфировых плитах и позолоте?

Все стали с ним крайне вежливы. Наместник, архитектор Драцилиан, подрядчики и надсмотрщики прислушивались к каждому его слову. И тем не менее он чувствовал, что все делается не так, как надо, но помешать этому никак не мог.

Если бы только архитекторы империи не были одержимы такой страстью к симметрии! Драцилиан, не успев толком осмотреть место строительства, уже заговорил о том, что его надо выровнять и перепланировать. Он не скрывал своего недовольства тем, что гробница не находится точно к западу от Голгофы, и даже намекнул, что не худо бы это как-нибудь исправить. Тут Макарий, правда, встал насмерть; но то, что у Драцилиана в конечном счете получилось, было немногим лучше. Макарию показывали планы и чертежи, засыпали его техническими терминами, и он давал свое согласие, сам не понимая на что. На святых местах закопошились толпы рабочих. Повсюду были тачки, сходни, леса; окинуть взглядом всю стройку было неоткуда, и, хотя Макарий имел на нее беспрепятственный доступ, он сразу терялся в суматохе и тучах пыли.

Только через несколько месяцев план Драцилиана стал очевиден. Облик местности совершенно изменился. Там, где Адриан подсыпал землю, Драцилиан срыл ее. Взяв за основу уровень пола гробницы, он устроил новую, совершенно плоскую платформу. Холм, в недрах которого была высечена пещера, снесли, оставив только небольшой, геометрически правильный каменный массив с гробницей внутри — вместо пещеры получилось что-то вроде домика. Голгофу обтесали, придав ей форму куба; она оказалась вне будущей базилики, ориентированной строго по оси гробницы. Повсюду видны были колышки, натянутые веревки и канавы, намечавшие контуры предполагаемых зданий. Базилика должна была стоять отдельно от святых мест, посреди просторного, окруженного колоннадой, прямоугольного двора в пятьсот шагов в поперечнике. К востоку от базилики предполагалось построить отдельное полукруглое здание, заключающее в себе гробницу. По подсчетам Драцилиана, понадобится в общей сложности восемьдесят колонн, огромное количество мрамора и кедрового дерева. Архитектор считал, что у него получится именно то, что имел в виду император, — ему удастся превзойти строителей Латеранской базилики.

Но Макарий никак не мог представить себе эти будущие архитектурные красоты. Плачущих женщин на пустынном склоне холма он видел ясно, но восемьдесят колонн — нет. Перед глазами у него стояло лишь что-то вроде плац-парада с двумя нелепыми сооружениями на нем — неким подобием хижины и пустым пьедесталом. Он терялся, не в состоянии разобраться в путанице чертежей и размеров. Все, что сохранилось благодаря недосмотру Адриана, теперь, как ему казалось, уничтожено благодаря рвению Драцилиана.

А теперь, в довершение всего, пришло известие о том, что сюда едет Вдовствующая Императрица.

— Вот видишь, что ты наделал, — сказал ему префект. — Теперь ты доволен?

11

КРЕЩЕНИЕ

Здесь, как и везде, о Вдовствующей Императрице никто почти ничего не знал. Она была всего лишь прекрасной легендой. Все ожидали увидеть очень старую даму, окруженную роскошью, и хорошо бы — не злую. Вместо этого она оказалась женщиной с причудами, больше того — чем-то вроде святой. Это было уж слишком. Для удовлетворения любых ее прихотей были приготовлены всевозможные деликатесы, изысканная мебель, из Александрии привезли довольно приличный оркестр, но оказалось, что Елене нужно совсем другое. Ей был нужен Истинный Крест.

Уже в день своего прибытия она ясно дала всем понять, как сильно они заблуждались. Ее встречала целая процессия — епископ, префект и все жители города. Они окружили ее носилки и сопровождали до резиденции наместника — беспорядочного нагромождения зданий, включавшего в себя древнюю Антониеву башню, часть дворца Ирода и недавно построенный гарнизонный штаб. Как-то приукрасить все это снаружи было трудно, зато внутри верхний этаж отделали со всей возможной роскошью. Сойдя с носилок, Елена окинула резиденцию взглядом, и то, что она увидела, ей, судя про всему, не слишком понравилось. Управляющий — выписанный вместе с оркестром из Египта — постарался исправить положение, сказав, что когда-то здесь обитал Пилат. В точности этого никто не знал, но большинство местных жителей считало, что так оно и есть, хотя здание с тех пор, безусловно, сильно перестроено. Видно было, что на Елену это произвело большое впечатление. Но управляющий добавил еще, что вот эти мраморные ступени — те самые, по которым Господь спускался, идя навстречу своей гибели. Эти слова произвели действие, превзошедшее все его ожидания. Престарелая императрица тут же, не снимая дорожного плаща, опустилась на колени и с трудом, бормоча молитвы, преодолела на коленях все двадцать восемь ступенек. Более того, она заставила последовать своему примеру всю свиту. На следующий день она приказала сопровождавшим ее стражникам разобрать лестницу, пронумеровать каждый камень, упаковать их в ящики и погрузить на повозки.

— Я пошлю их папе Сильвестру, — сказала она. — Они должны находиться в Латеранском дворце. Я вижу, здесь вы не проявляете к ним должного почтения.

После этого, приведя в полную негодность вход в губернаторскую резиденцию, она велела своим придворным устроиться кто где может, а сама заняла одну-единственную маленькую келью в женском монастыре на Сионской горе, где не позволяла себя обслуживать и в очередь с другими монахинями помогала накрывать стол в трапезной.