БИОГРАФИЯ «ОДИНОКОГО ВОЛКА»

На следующий день пылинка-»тарелка» потихоньку полетела следом за Сутолокиной, которая, сутулясь под тяжестью чемодана и хозяйственной сумки, двигалась ко второму корпусу. Втащившись на крыльцо и миновав огромную шахматную доску, вокруг которой расхаживали два старичка с клюшками, разбиравшие пятидесятилетней давности партию между Бронштейном и Ботвинником, Александра Кузьминична поднялась на лифте до третьего этажа. Сонная и ленивая девица, критически оглядев явно устаревшее по фасону платье отдыхающей и ее не пышущее здоровьем лицо, снисходительно сказала:

— Ваш тридцать второй — по правой стороне. Рядом — тридцатый и тридцать четвертый, а напротив — тридцать первый… Тут четные все справа, а нечетные — слева. Белье там все постелено, а соседки у вас пока нет.

Пылинка влетела в замочную скважину тридцать первого номера. В нечетном в этот момент «одинокий волк» размещал свои вещи.

— Вот это правильно, — удовлетворенно констатировал Дубыга, — одиночка напротив одиночки. В тридцатом должны быть супруги Пузаковы с ребенком — он четырехместный, но бухгалтер его оплатит, не пожадничает. А в тридцать третьем, тоже четырехместном, — господа рэкетиры с дамами. Напротив тридцатого — комната дежурной горничной, вот этой сонной красавицы. Кстати, тоже неплохой объект соблазна, минус — сорок пять процентов. Валя Бубуева, двадцать четыре года, детей нет, дважды разведена — это уже кое-что! Есть скрытое предрасположение к лесбийской любви, но ввиду общей малограмотности ничего о ней не знает. Наиболее эффективно было бы, конечно, свести ее с Сутолокиной, но тогда остается нетронутым «волк», то есть мистер Котов.

— Но, может, он сам чего-нибудь отыщет? — заикнулся Тютюка.

— Стажер, ты меня удивляешь! — осклабился Дубыга. — Мужик, неверующий, одинокий и бездетный, которому уже тридцать восемь стукнуло, и к тому же бизнесом занимается третий год, до сих пор ходит с тридцатью процентами минуса! Это неспроста! Тут надо провести хороший анализ, с внимательным разбором. Вот этим и займемся.

Владислав Игнатьевич разложил свои вещи в тумбочке, в платяном шкафу и на полочке умывальника, ополоснулся в душе, натянул свежую майку с рекламой «Филип Моррис», плавки и зеленые спортивные брюки и отправился к своему автомобилю, чтобы перегнать его на охраняемую стоянку. Пылинка уселась у него в волосах, Дубыга и Тютюка принялись за глубокий анализ. Офицер второго ранга первого уровня только контролировал действия стажера. Тот работал, как его учили, то есть начал с анализа наследственности.

— Первое предпоколение — отец и мать. Отец жив, Котов Игнатий Силантьевич, семьдесят два года, участник войны, потенциал — пятнадцать процентов минуса.

— Зона Проверки и Распределения, — прокомментировал Дубыга. — Этот минус он там в два счета сбросит.

— Мать — Зинаида Александровна, ушла в Плюс-Астрал с потенциалом восемьдесят пять процентов…

— Муж да жена — одна Сатана, — пошутил Дубыга.

— Второе предпоколение по отцу: дед, Котов Силантий Иванович, убит на гражданской войне в 1921 году. Прошел через Лету в военную Зону Эйфорического Счастья, потенциал — минус двадцать пять. Бабка — Прасковья Андреевна, умерла от голода в Ленинградскую блокаду, ушла в Минус-Астрал в Зону Проверки и Распределения, прошла за мост в Зону Обезличенного Счастья. Второе предпоколение по матери: дед — Буркин Александр Иванович, комиссар продотряда, убит на Тамбовщине в 1921 году, бабка — Анна Лукинична, работница с «Москвошвеи» умерла от рака в 1948 году. У обоих — ЗОС, с потенциалом…

— Дальше, дальше, — торопил Дубыга, — это ж все семечки. Ты ищи тех, кто прошел в Великий ЛАГ. Качественные продукты! Давай сразу команду на целевой поиск.

— Третье предпоколение — нет, — бесстрастно фиксировал стажер, — четвертое предпоколение — нет, пятое предпоколение — нет, шестое — нет, седьмое — нет, восьмое — нет, девятое — нет, десятое — нет. Согласно инструкции при подобном сочетании поиск генетических предрасположений следует прекратить…

— Правильно, — оценил действия стажера Дубыга, — надо искать щура. У них, у этого рода, есть щур по какой-то линии. Ну-ка, давай просмотр по тридцать пятому предпоколению, цель — щуры.

— Тридцать пятое предпоколение — щуров нет. Все поколение в плюсе.

— Гони от тридцать шестого до пятидесятого.

— В сорок восьмом предпоколении, — доложил Тютюка, — волхв Замята!

— Местонахождение в данное время?

— Город Тотьма Вологодской области.

— Основной объект охраны?

— Семья Пестеревых. Дистанция по прямой — восемьсот пятьдесят шесть и пять десятых километра.

— Поставить зону помех! Азимут прикрытия — северо-восток.

— Выполнено! Даю контрольный луч. Зона непробиваема!

— Поставить Замяту на контроль Большого Астрала. Докладывать о всех его перемещениях в западном и южном направлении свыше тысячи километров.

Дубыга похлопал стажера по плечу. Тютюка знал, что у реликтовых здешней зоны это означает одобрение.

— Одно дело сделали. Щур — это самое опасное. Чем он древнее — тем страшнее. Этот волхв Замята — дремучий старикан. Он-то и вложил в Котова плюсовой потенциал. Ни хрена себе, сорок восьмое предпоколение! У этого Замяты силы хватит нас обоих аннигилировать.

— А он не обнаружит зону помех? — опасливо поинтересовался стажер.

— Ну уж это фигушки! Раз он сейчас караулит Тотьму, то на нее и сфокусирован. Все остальные объекты охраны он контролирует дистанционно. Если нет сигналов, он не вмешивается. А зона помех, которую мы создали, не пропустит сигналы от Котова к его предку. Конечно, если Котов начнет уходить в Астрал, Замята за него поборется, но уж это проблемы отдела доставки, а не наши. Наше дело — довести до кондиции, а их — доставить… Ну ладно, лекция закончена. Продолжаем анализ. Стажер Тютюка, какой второй фактор после генетического?

— Биография индивидуума! — отчеканил Тютюка.

— Оценка — отлично, — кивнул с одобрением Дубыга, — приступайте.

Тютюка приступил. Как оказалось, родившийся в 1953 году, 24 мая в 12.09.37, 45 по московскому времени Владислав Котов с января 1955 года воспитывался в яслях-саду № 211 города Москвы, в сентябре 1960 года поступил в среднюю школу № 476 и в 1970 году ее окончил с серебряной медалью. В том же году поступил на физический факультет Московского пединститута и в 1975 году его закончил. С 1975 по 1978 год работал в 780-й средней школе учителем физики, после чего перевелся в учреждение п/я 35-634 на должность старшего инженера с окладом 170 рублей. В 1989 году создал МП «Агат-Богат». Направление разработок — компьютерные программы. Личный счет — 145 тысяч долларов США. Недвижимое имущество личное — дача, садовый участок 30 соток. Движимое — автомобиль ВАЗ-2108, телевизор «Sharp» переносной… Когда Тютюка начал перечислять, Дубыга некоторое время впитывал информацию, потом остановил:

— Достаточно. Даю вывод: предрасположений к алчности нет. Приобретает только необходимое, в чисто утилитарных целях. Нарушений закона, имеющих греховный характер, не имеет. Теперь крути по личной жизни. Первым делом — количество сексуальных связей.

— Первое неосознанное увлечение — в 1957 году. Объект — Маша Крюкова из младшей группы детского сада. Сохранялось до поступления в школу. Второе — соседка по парте, Таня Гулькина. Детская дружба до перехода в пятый класс. Первая любовь — Галя Мыльникова, без сексуальной компоненты с 1966 по 1968 год, с сексуальной компонентой с 1968 по 1970 год. Физической близости не было. Первое половое сношение — 1970 год, объект — Лариса Терещенко, однокурсница, произошло на картошке…

— Стоп! — перебил Тюткжу Дубыга. — Вызови зрительный образ объекта… Да-а… Похоже, такое возможно только в нетрезвом состоянии.

— Никак нет, — возразил Тюткжа, — оба были трезвые.

— Но она же страшна как смертный грех, к тому же явно старше его лет на пять… Как они на одном курсе-то оказались?!

— Даю информацию: Лариса Терещенко после окончания в 1965 году средней школы попала в автомобильную аварию. Открытые переломы голени, трещина шейных позвонков, множественные травмы и порезы лица. Из-за полученных травм более трех лет провела в больницах. Усиленно занималась, готовилась в вуз. В 1969 году недобрала баллов, в следующем была зачислена и оказалась в одной группе с Котовым. Через две недели после начала занятий первый курс выехал на картошку.

— Занятно… — Какая-то идея уже осенила Дубыгу, и он распорядился:

— Ну-ка, дай мне портреты всех последующих партнерш!

В интерьере «тарелки» возникло двенадцать голографических портретов. Дубыга посмотрел на них озадаченно и оценил:

— Коллекция монстров. Каждая безобразна по-своему. Есть толстухи, есть перекошенные рожи, есть ощипанные курицы, есть воблы и доски. Наша Сутолокина по сравнению с ними — королева красоты, супермодель. А теперь в полный рост и без одежды! Тьфу, убери немедленно… Он что, извращенец?

— Вам виднее, — обиделся Тютюка.

— Незаконные дети есть?

— Есть. Перечисляю: Владислав Терещенко — 1971 год, Владислав Тузиков — 1972 год, Владислав Сушкин — 1973 год, Владисловас Микутавичус — 1974 год, Владислав Шмулевич — 1975 год, Владиславе Берзиньш — 1975 год, Владислава Хрюкина — 1976 год, Влада Пробита — 1976 год, Антонина Иванова — 1977 год, Владислав Рудкевич — 1977 год, Владимир Мунтяну — 1985 год, Кара Джонс — 1987 год и Ашот Саакян — 1989 год. Итого тринадцать единиц.

— Вот кобель! Дети рождались у каждой из его партнерш? Жеребец-производитель! Хотя при этом бабенки, видимо, относились к Котову тепло: пять женщин назвали сыновей Владиславами, две транскрибировали имя в национальном духе, две явно имели его в виду, когда называли своих дочерей, и лишь четыре дали оригинальные имена, причем у одной косвенно содержится намек на него — назвала сына ВЛАДИмиром… Кара Джонс — это дитя вон той африканки, очевидно… По африканским стандартам — красавица, но по здешним ни в какие ворота не лезет. Окружность каждого из бедер свыше девяноста сантиметров…

— Так точно, гражданка Республики Зимбабве Мария Джонс, студентка УДН имени Патриса Лумумбы.

— Так… Давай-ка снимем у него с памяти видеозапись этого романа.

— Есть!

Вместо портретов дам-страшилищ возник некий мерцающий куб и, распространившись во все стороны, начисто истребил интерьер «летающей тарелки». Появились какие-то деревья, слабо освещенные здания и еле различимая аллея с лужами на асфальте.

— Москва, 29 сентября 1986 года, 20.15, аллея вблизи общежития УДН, — доложил обстановку Тютюка. — Видеозапись с памяти Котова.

Послышались чуть пришлепывающие шаги по мокрому асфальту. Изображение немного подрагивало им в такт. Внезапно раздался негромкий, приглушенный вскрик. Изображение заколебалось сильнее, шаги зашлепали учащенно — Котов побежал. Четыре темные фигуры, слаборазличимые в отсветах огней города, тащили в кусты пятую. «Атас!» — крикнул кто-то. «Фигня! — отозвался другой голос. — Он один!» Одна из фигур метнулась навстречу Котову, изображение провалилось вниз — Котов прыгнул; мелькнул его ботинок, бьющий в подбородок противника, затем мимо пронесся чей-то кулак, кто-то болезненно взвыл: «Уй-й! С-сука!» Хрустко шмякнулся кулак Котова о чью-то челюсть, на секунду показался скорчившийся в три погибели парень, которому Котов «добавил» подъемом ноги в лицо. Потом Котов, очевидно, быстро нагнулся и перекинул через себя еще кого-то. Ударившись спиной и затылком об асфальт, клиент остался неподвижен. Затем появилось смутно обрисованное лицо Марии Джонс с ярко блестевшими белками и зубами, послышались всхлипы. После этого взгляд Котова обежал поле боя: четверо избитых парней корчились, стонали и безуспешно пытались встать…

Дубыга с уважением прокомментировал:

— Боец, однако.

Промелькнуло несколько разбросанных пакетов и коробок, которые Котов подбирал с земли и отдавал плачущей негритянке.

— Спасиба… — бормотала она. — Хорошо…

— Я провожу, — сказал Котов и пошел рядом с африканкой к зданиям, светившимся вдали, взяв у нее большую часть пакетов и коробок.

Спутница испуганно теребила Котова:

— Надо бистро ходить, они идти к нас, бить…

— Не бойтесь, леди, — спокойно ответил Котов, — полчаса они еще помаются, а догонять не захотят вовсе. Уот из еа нейм?

— Мэри Джоунс, Мариа, Маша…

— О'кей. Давно в Москве?

— Два год. Учится агроном. Понимаю много, говорю плохо.

— Муж есть?

— Нет. Тут нет, там есть…

— Где?

— Зимбабве, Эфрика… Он старый, был война, партизан Джошуа Нкомо.

— Так твой муж сам Нкомо?

— Не-ет! Нет, Нкомо — грейт чииф, а май хазбенд — маленький партизан, солджер Артур Джонс. Он старый, его пятьдесят семь лет. Сидел тюрьма. Его говорил: «Москва, коммунизм, очень хорошо». А тут рэсист бэндз, лайк Эмерика… Ты коммюнист?

— Беспартийный. Чего это они к тебе привязались?

— Деньги хотел. Их кричали: «Вещи, доллар, шмотка давай! Часы тоже». Часы снимал не успевай, то ран куикли…

— Все цело?

— Ол райт, все есть цело.

Котов подвел свою спутницу к подъезду общежития. Мелькали лица самых разных цветов кожи, вполне обычные и весьма экзотические одеяния.

— До свидания, — попрощался Котов, передавая пакеты Марии. Тут, при свете, он мог как следует разглядеть, какую красавицу спас.

— Нет-нет! — запротестовала Мэри. — Надо заходить мне, пить чай. Я буду показать тебя соседкам, тама есть джорнелист одна, будет писать статья в «Правда».

— Тоже из Зимбабве?

— Ноу, Конгоу, Брэззавилл… Хорошо русски говорит.

— Не, писать про меня не надо. И меня к вам не пропустят.

— Пустят! До одиннадцати. Я сделаю.

Маша-Мэри подбежала к суровой вахте, о чем-то поговорила там, потом подозвала высоченного худого африканца в очках, проходившего мимо. Тот только поцокал языком, покачал головой, появилось неведомо откуда еще несколько африканцев, они все насели на вахтеров, затем гурьбой подошли к Котову, стали улыбаться всеми сверкающими зубами, хлопать по плечу и жать руки:

— Молоток! Вери гуд! О'кей! Хорошо, спасибо!

Тут же замелькали лестница, коридоры, двери… Котова привели в комнату, где все галдели на разных языках, громыхала музыка и было накурено. Много бутылок с советскими и иноземными этикетками, закуски начатые и нетронутые. Слова Котова и его собеседников были неразборчивы, но, когда Тютюка предложил их проанализировать, Дубыга отрицательно мотнул головой, мол, не имеет смысла. Пьянка длилась еще не менее часа, Котов танцевал с Мэри. Она очень громко хохотала. Кажется, Котов пытался рассказать ей анекдот.

— Ну, скоро пойдут провалы в памяти, — предсказал Дубыга. — По-моему, он уже полбутылки в сорокаградусном эквиваленте выхлебал. У здешних реликтовых есть хорошая пословица: «Не бывает некрасивых женщин, а бывает мало водки». С этим случаем все ясно…

В это время Мария тянула за собой Котова в соседнюю темную комнату.

— Может, досмотрим? — робко предложил Тютюка.

— Нечего порнографию разводить… Все и так ясно.

Тютюка снял изображение. Вернулся интерьер «тарелки».

— Данный случай подпадает под стандартную ситуацию «благодарность джентльмену», — оценил Дубыга, — но не может же это повторяться во всех случаях. Вероятность того, что он спас от грабителей всех этих женщин, крайне мала. Такое редко происходит с одним и тем же человеком даже два раза подряд.

— Значит, надо посмотреть еще что-нибудь.

— Согласен. Хотя лучше доверить дело автоматике. Пусть сама вычленит сходные компоненты во всех тринадцати случаях. Давай команду.

Тютюка подал. Аналитический аппарат выдал нечто вроде формулы: «Общие элементы всех тринадцати случаев: женщина несчастна, женщина некрасива, женщина бездетна. Общий результат: женщина счастлива, женщина беременна, женщина имеет детей».

— Ну, это, положим, безо всякого анализа было известно, — проворчал Дубыга. — Стоило подключаться к Большому Астралу, чтобы получить такой дурацкий ответ!

— А может, еще одну прокрутить?

— Ладно, — нехотя согласился скромный Дубыга. — Вам, молодым, одну «клубничку» подавай…

— Кого брать?

— Любую… Впрочем, возьми-ка ту, что не назвала сына Владиславом. Кто это?

— Их две…

— Ну тогда ту, которая назвала Ашотом.

Опять возник мерцающий куб. Появился берег какого-то очень теплого моря, песчаный, залитый солнцем пляж.

— Сланчев Бряг, Болгария, 15 июля 1988 года, 11.42, пляж, — прокомментировал Тютюка.

… Взгляд Котова лениво переместился с какого-то маленького насекомого, ползавшего по песку рядом с изголовьем пляжного лежака, на загорелые и еще не очень загорелые тела, распростертые вокруг. Котов поднялся, пошел к воде, в которой темнело множество голов. Вокруг заплескались волны. Владислав поплыл, то поднимаясь на пологий невысокий гребень, то опускаясь. Доплыв до линии буйков, Котов повернул обратно. В поле его зрения попала грузная, очень полная женщина в закрытом зеленом купальнике, с черными, гладкими волосами, сидевшая рядом со степенным, тоже очень толстым, пожилым мужчиной. Толстяк от плеч до пояса был покрыт седыми и черными волосами. Они очень бурно о чем-то беседовали, причем в основном говорила женщина, а старик иногда прерывал ее резкими фразами. Котов доплыл до берега, вышел на пляж и тут увидел, как старик внезапно скорчился и ухватился за сердце. Женщина в зеленом купальнике вскрикнула, стала тормошить старика, вокруг них мгновенно собралась толпа. Дубыга и Тютюка увидели, как Котов распихал толпу и, подхватив старика под мышки, поволок к дежурившей у пляжа «скорой помощи». Навстречу ему выбежали люди с носилками…

— Достаточно, — проворчал Дубыга, — опять рыцарство. Помог даме в трудную минуту. Повод, чтобы осчастливить некрасивую даму. Тем не менее грех чистой воды. А его не засчитывают! Почему?

Тютюка принял это размышление вслух за команду и послал запрос в аналитическую систему. Заключение оригинальностью не отличалось:

«Плюсовой потенциал превышает минус».

Дубыга ухмыльнулся:

— А что они еще могут ответить? Будем разбираться в процессе…

ОБЕД И ПОСЛЕ ОБЕДА

Пока черти занимались аналитическими исследованиями, Владислав Игнатьевич отогнал свою «восьмерку» на стоянку, совершенно не замечая пылинки в своей шевелюре. Потом решил пройтись по территории дома отдыха, чтобы обозреть местные достопримечательности. В компании с ним оказался бухгалтер Пузаков, тоже пристроивший «шестерку» на стоянку.

— Мы, кажется, с вами соседи? — приветливо улыбнулся толстяк.

— Да, — подтвердил Котов, отвечая улыбкой на улыбку, — вы из тридцатого номера?

— Совершенно верно. Будем знакомы? Я — Владимир Николасвич. Можно Володя.

— Хорошо, тогда я Владик.

Мужчины зашагали рядом. Котов старался делать шаги покороче, а Пузаков — подлиннее. Обоим это давалось с трудом, ибо талия Котова находилась почти на уровне плеч бухгалтера. Шли они по асфальтовой узкой дорожке с аккуратной белой разметкой метража — трассе терренкура, проложенной вдоль бетонного забора, опоясывавшего территорию дома отдыха. Дорожка предназначалась для того, чтобы руководящие товарищи сбрасывали избыток веса, наросший за время сидения по кабинетам. Пролегала она сквозь смолисто пахнущую сосновую рощу, затем выходила на берег озера, доходила до спуска на пляж и вновь шла вдоль забора. Это было «большое кольцо» для жаждущих похудеть. Те, кто не слишком стремился к этому, опасаясь потерять вес в обществе, могли довольствоваться «малым кольцом», проложенным в непосредственной близости от жилых корпусов.

— Вы тут раньше не бывали? — спросил Пузаков. — Чудное место!

— А вы?

— Ни разу не был, но много слышал. Это ведь, так сказать, «цитадель номенклатуры»! Видите, как все ухожено, налажено, даже асфальт какой-то иной. Ровненький, гладенький, без трещин.

— Неплохо, — согласился Котов. Уезжая в отпуск, он дал себе слово не думать о делах своей фирмы. Это был первый отпуск за черт знает сколько лет. Последний раз ему удалось провести всего несколько дней в Болгарии. Но едва Пузаков заговорил об асфальте, как у бизнесмена вследствие каких-то необъяснимых ассоциаций возникло горячее желание узнать, как идет отделка нового офиса «Агат-Богата». Между тем здравый смысл подсказывал ему, что вице-директор МП прекрасно справится сам и не стоит беспокоиться из-за ерунды. Более того, когда Котов хотел взять с собой радиотелефон, чтобы в случае чего с ним можно было связаться в любое время, его заместитель сказал:

— Владик, ты нам нужен живой! Береги здоровье и ни о чем не беспокойся.

Невидимые птички где-то перекликались, информируя друг друга о последних событиях на своем экологическом уровне. Ветерок умиротворяюще обвевал лица мужчин и взывал говорить о высоком, благородном и мудром. Например, о внешней политике ЦК КПСС и Советского правительства, о грядущем светлом царстве коммунизма или хотя бы о борьбе народов мира за социальное и национальное освобождение. Однако ни ЦК КПСС, ни Советского правительства вот уже порядочно времени как не существовало, светлое царство коммунизма лежало, как выяснилось, в стороне от «столбовой дороги мирового развития», а борьба народов велась за что-то совсем другое. Поэтому говорить было не о чем, но хотелось, особенно бухгалтеру Пузакову, который, как всякий опытный и прилично зарабатывающий человек, рвался познакомиться с тем, кто гребет в несколько раз больше. Что же касается Котова, то ему говорить хотелось меньше, а точнее, не хотелось вовсе, но он не желал показаться невежливым.

— Вы здесь с семьей? — поинтересовался он, хотя прекрасно видел, с кем приехал Пузаков.

— Да, — улыбнулся бухгалтер, — мы всегда ездим вместе. Мариночка не любит, если я куда-то уезжаю один. Да и Кирюше с нами спокойнее. А то эти лагеря — там одно дурное влияние и солдатчина. Или я не прав?

— Конечно, семья это хорошо… — кивнул Котов, не имевший, как ему казалось, ни семьи, ни детей. О тех тринадцати, наличие которых установили черти, он даже не догадывался. Единственной дамой, не потерявшей с ним связи, оставалась некая Надежда Пробкина, мать девочки Влады. Пробкина жила в доме напротив и работала в пельменной, куда Котов начал ходить задолго до того, как стал миллионером. Каждую неделю она приходила убираться и стирать белье, а также могла оказать и все иные услуги, если Котов ощущал, что физиология начинает несколько отвлекать его от проблем программного обеспечения. Однако он ни разу не заходил к ней домой и даже не знал, что Влада Пробкина имеет к нему какое-то отношение. О том, что дочь у Пробкиной есть, он был осведомлен, с удовольствием делал ей подарки, начиная с кукол в детстве и кончая джинсами в юности, но к чертам лица ни разу не приглядывался.