Адская рулетка (Black Box - 4)

      "Лулу" уходил вверх по спирали и появлялся в поле зрения то справа, то слева, но неизменно выше нас. Честно говоря, я не представлял себе, что эти самые паралеты могут так высоко забираться. Мне почему-то казалось, что больше чем метров на двести им не подняться. Однако приборчик-высотомер на рукаве комбинезона показывал уже полтысячи метров.
      Когда мы выровнялись по высоте с "Лулу", Трофим выключил мотор.
      - Ну как, нормально? - спросил он, очень довольный тем, что на меня этот полет производит впечатление.
      - Нормально, - сказал я, поглядев с содроганием себе под ноги, то есть в пропасть глубиной в полный рост Останкинской башни.
      Нет, сама по себе высота меня не шибко пугала. Раскачиваться над такими безднами мне приходилось не раз, и сигать доводилось с куда больших высот. Прыжков сто тридцать у меня было. Правда, я уже не мог точно сказать, какие выполнял сам, а какие только помнил памятью Брауна (в том числе тот, роковой, когда чертов Суинг не дотянулся и не успел передать мне парашют), но, в общем, все это был уже мой опыт. Однако все прыжки с парашютом имели одно принципиальное отличие.
      Когда я прыгал, меня наверх доставляло что-нибудь нормальное, с кабиной, моторами, задней аппарелью или боковой дверью. Надо было от всего этого мирно отделиться, ни за что не зацепившись, потом секунд пять провести в воздухе, опираясь только о него растопыренными руками и ногами, а затем открыть купол. После этого оставалось спокойно долететь до земли, не повиснув на проводах ЛЭП-750, не сев задницей на сучок какого-нибудь дерева, не воткнув себе в спину бутылочное стекло, укрывшееся в траве. Иными словами, при прыжке основные треволнения завершались после того, как открывался основной или, не дай Бог, запасной купол.
      Здесь же купол открывался, если так можно сказать, еще на земле. И не опускал меня на землю, а тащил вверх. Кроме того, прыгая с парашютом, я был хозяином положения. Я знал, что, если сделаю какую-нибудь ошибку, скручу стропы или скомкаю в воздухе уже раскрывшийся купол, винить придется себя. А тут всем заправляет Трофим. Уверенный такой салабон лет на десять моложе меня. Утащил на полкилометра вверх на моторчике, теперь вырубил его и везет на куполе-крыле, слегка прогнувшемся вперед, словно спинакер на яхте. Везет чуть позади "Лулу", метрах в сорока по диагонали. А ежели нас ветерок дернет по этой диагонали и накатит на Лукьяна? Перехлестнемся стропами, сомнем купола и засвистим вниз. Парашютов не выдали. Да если б и были, то при таком завале фиг успеешь отстегнуться, отвалить в сторону и открыть. Падать на лесистые сопки, может, и приятнее, чем на скалы, но все равно больно. Если, конечно, не насмерть.
      Нет, просто так покататься на этой штуковине было бы даже занятно. Полюбоваться с высоты птичьего полета сопками, распадками, заснеженными речками, змеящимися по тайге, бледно-голубым небом и красноватым солнышком. При том, что вся одежка достаточно теплая, ниоткуда не поддувает, на глазах очки, и даже нос не мерзнет под вязаной шерстяной маской. Полетать этак, приземлиться где-нибудь поблизости от уютного швейцарского отеля, пощекотав себе нервы и проветрив легкие, а потом пойти пить кофе со сливками.
      Но в здешних местах никаких отелей с теплыми туалетами и центральным отоплением не водилось. Самым приспособленным для жизни местом была заимка Лисовых. От нее мы уже порядочно улетели, и только тощий грязно-белый столбик дыма, постепенно растворявшийся в небесной сини, отмечал ее местонахождение. Еще один дымок серой змейкой тянулся по склону сопки, километрах в пяти от нас. В этой стороне, как припоминалось, должна была находиться избушка Женьки Лисова. Но сам он был у своего папы на "главной" заимке, и потому логично было считать, что в его избушке сейчас расположились соловьевцы.
      Впрочем... Могли быть и не соловьевцы. Только тут до меня дошло, что Сарториус мог и не уйти из зоны. Точнее, когда я сбил его с панталыку заявлением насчет того, что Чудо-юдо нарочно выманил его в Сибирь, желая обеспечить себе свободу действий в Швейцарии, он, может быть, и собрался уходить, но где-то по дороге вполне мог увидеть вертолеты и определить, что там находится его бывший учитель. Связываться с Чудом-юдом в открытую он, наверно, не захотел, дождался, пока вертолеты убрались с воздуха, и потихоньку махнул обратно.
      Трофим, как старательный ведомый, держался точно в пеленг за "Лулу". А Лукьян, соответственно, помаленьку руководил.
      - "Троди-1", я - "Лулу-1" , - послышалось в наушниках. - Малость подтяни мотором, отрываешься. И вправо доворачивай, здесь у сопки динамик классный. Будем переваливать.
      - Понял, - отозвался Трофим. Загудел двигатель, "Троди" пошел вверх и оказался метров на двадцать выше и сзади "Лулу".
      Трофим выключил мотор, но высотомер продолжал показывать набор высоты. И "Лулу", который вовсе не включал двигатель, тоже потянулся вверх.
      У меня захватило дух. Паралеты, полого набирая высоту, но очень быстро прибавляя скорость, словно лыжник на трамплине, неслись в сторону весьма приличной сопки. Мне казалось, что сопка приближается слишком быстро, а высота растет слишком медленно. Создавалось впечатление, будто "Лулу", а следом за ним и "Троди" вот-вот крепенько вмажутся в лесистую вершину. Однако попутный ветер, ударяясь в верхнюю часть сопки, как бы задирался вверх, и чем ближе к сопке, тем круче. В конце концов мы резко ушли ввысь и перескочили через вершину, забравшись почти на 800 метров. Там воздушный поток - именно его, как пояснил Трофим, паралетчики называют "динамиком" - заметно ослабел, потом вовсе рассеялся. Аппараты плавно пошли на снижение с невидимой воздушной горы. Пилоты слегка накренили их вправо, и паралеты по длинной дуге облетели еще одну сопку, вновь снизившись до 500 метров.
      - Внимание, я - "Папа"! - В наушниках зазвучал голос Чуда-юда. - "Лулу", "Троди"! До "Котловины" - пять километров! Пилотам немедленно надеть ОДЛ, подключить питание. "Троди-2", включить ГВЭП на режим "П". "Лулу-2", как приборы? Ответь "Папе".
      - Пока ничего существенного.
      - Докладывай немедленно при появлении первой же аномалии. Как поняла?
      - Все поняла, "Папа". Буду докладывать немедленно. Трофим левой рукой достал из бокового кармана нечто напоминающее не то сверхтолстые очки, не то короткий бинокль с золотистыми светофильтрами на объективах и наглазниками из губчатой резины. Затем он сдвинул на лоб защитные очки-консервы и надел на глаза "очки-бинокль". Я догадался, что это и есть ОДЛ. Аббревиатуру мне тоже без особого напряга удалось расшифровать как очки-дешифратор Лопухина. Я хорошо помнил о Васиной судьбе и, когда подтягивал к себе кронштейн с ГВЭПом, чувствовал себя немного нервозно. Очень не хотелось заполучить "вирус Белого волка" из-за какого-нибудь не учтенного Чудом-юдом "обратного вектора" или тому подобной фигни. Если б я понимал что-нибудь, а то меня ведь только, как обезьяну, кнопки нажимать научили, не больше.
      "Отставить пессимизм! - услышал я голос отца через микросхему. - Все контролируется. ГВЭП усовершенствован, никаких "волков" не будет. От воздействия ГВЭПа Сорокина вы защищены подшлемниками с металлическими нитями. Напоминаю порядок работы с ГВЭПом. Включить инициирующие источники питания! Не забыл еще, а? Вот тут, снизу, отсек для инициирующих элементов питания. Два шестивольтовых аккумулятора. Ногтем отодвигаешь крышку, проверяешь, правильно ли размещены. Для совсем забывчивых на обороте крышки оттиснута схемка, как устанавливать. Дальше. Тумблер "вкл.-выкл.", наверно, объяснять не надо. Ставишь в положение "вкл.", слышишь тихое гудение, загорается красная лампочка. Если не загорается, значит аккумуляторы сели".
      "Загорелась", - доложил я мысленно.
      "Что ж мы тебя, с незаряженным ГВЭПом послали бы? Работаем дальше. Вот тут, с правой стороны, имеется переключатель с пометкой "ЭР", что значит "энергетический режим". Это прорезь, по которой можно передвигать бегунок. Вдоль прорези белой риской нанесена небольшая шкала. Видишь? В середине "нуль", справа "плюс" и цифры - "один, два, три", слева "минус" и цифры "один, два, три". Перед началом работы бегунок переключателя должен стоять на нуле. Уловил?"
      "Именно так, стоит на нуле".
      "Напоминаю для забывчивых. При режиме "плюс" прибор набирает энергопотенциал, при режиме "минус" - расходует. А цифрами обозначаются уровни набора и расхода. В крайнем плюсовом положении, где цифра "три", энергопотенциал набирается максимально быстро, в крайнем минусовом - столь же быстро расходуется. Ясно?"
      "Помню".
      "Назначение переключателя "Р-А" тоже помнишь? Что это значит?"
      "Ручной - автоматический". Ставлю рычажок на "Р" - сам изменяю энергетический режим с помощью бегунка, ставлю на "А" - это делает прибор".
      "Отлично. Что делаешь дальше?"
      "Откидываю вниз крышку задней панели".
      "Правильно. Напоминаю, что здесь расположены основные органы управления ГВЭПом. Прежде всего вот этот круглый переключатель-верньер "Режим работы". На нем белая риска, вокруг - буквы, обозначающие режимы. Всего двенадцать букв, стало быть, и двенадцать режимов работы. Риску ставишь напротив буквы, не забыл?"
      "Ставлю на букву П, режим плюсовой".
      "Отлично. Экран в торце ГВЭПа светится? Какая буква в левом верхнем углу?"
      "В левом верхнем углу буква П. И надпись горит: "Ввод задачи на поиск. Гарнитура подключена". А где она, эта гарнитура?"
      "В данном случае у тебя в подшлемнике. Об этот не беспокойся".
      "Знать бы еще, что именно или кого именно надо будет искать, был бы совсем спокойным. А самое главное - как искать?"
      "Во-первых, по фотографии. Если наденешь на голову гарнитуру и будешь смотреть на фото, то к тебе в мозг загрузится видеообраз. Через гарнитуру его можно передать в ГВЭП и направить прибор, допустим, на толпу людей, стоящих в километре от тебя. У каждого из них - свой внутренний видеообраз самого себя плюс доминантное "я", ассоциирующееся с определенным именем. Все это дает постоянный сигнал в коре головного мозга, хотя сам человек может об этом не думать и именовать себя по-иному. И внешность может изменить. Тем не менее с помощью ГВЭПа ты его в течение пяти-шести минут можешь вычислить среди толпы в десять-пятнадцать тысяч человек. Вот на этом жидко-кристаллическом экранчике размером четыре на четыре сантиметра введенный видеообраз с именем доминантного "я" появляется в размытом виде и с мигающим крестиком на Голове. Нажимаешь кнопку "фокусировка" и переходишь в режим "Н" - наблюдение. Это уже второй уровень. Крестик перестает мигать, фиксируется, и теперь вся информация с объекта считывается и записывается.
      Но сегодня задача посложнее, и, соответственно, надо будет не ошибиться. Объектов поиска несколько, и я их видеообразы передаю тебе непосредственно в память".
      Сразу же после этой мысленной фразы, дошедшей от Чуда-юда, я увидел несколько этих видеообразов, очень четких, но державшихся перед моим внутренним взором какие-то секунды.
      Первым было изображение Сорокина-Сарториуса. За ним последовало тюремного образца фото Сурена. Третьим - взятое из фильма, отснятого сержантом Кулеминым, изображение "длинного черного" пришельца. Четвертым - этого я уж совсем не ожидал - был обозначен "Черный камень", взятый из того же фильма.
      "У этого тоже доминантное "я" есть?" - Мне было странновато, что этот, на мой взгляд, неодушевленный предмет попал в компанию живых существ.
      "Возможно, есть", - ответил Чудо-юдо.
      Экран ГВЭПа разделился на четыре квадратика два на два сантиметра каждый, и в каждом из них обрисовался соответствующий видеообраз. То есть Сарториус, Сурен, "длинный и черный" и "Черный камень". Над квадратиками появились одинаковые мелкие надписи: "Поиск". Гудение ГВЭПа заметно изменилось, но никаких синих спиралей из его "дула" не высовывалось. Возможно, на таком режиме это и не должно было проявляться.
      Паралеты тем временем включили моторы и стали подниматься вверх. Само собой, что от этого условия поиска объектов не улучшились. ГВЭП напрягался, но пока ничего найти не мог. К тому же паралеты начали заметно отклоняться от прежнего направления. 1100 метров! Ого-го-го! Вот тебе и "карлсоны". Правда, времени на набор высоты ушло много.
      - "Лулу", "Троди", - донеслось уже голосом из эфира, - я - "Папа". Начинайте заходить на "Котловину", курс 275.
      - "Папа", я - "Лулу-2", - взволнованный голосок Лусии прозвенел как тревожный звоночек. - Есть отметка работы ГВЭП, квадрат 67, режим "П".
      - Понял, "Лулу-2", молодец. "Троди-2", сосредоточься на 67-м квадрате.
      Чудо-юдо, произнеся эти слова, тут же перешел, условно говоря, в телепатический диапазон:
      "Ты что варежку разеваешь? Лусия засекает, а ты нет?"
      "Я ж не знаю, какой у нее прибор. И потом, она спец, а я - так, малограмотный. Даже не знаю, как сосредоточиться на этом самом 67-м квадрате".
      "Поверни голову направо".
      Я повернул и стал глядеть в промежуток между спинкой сиденья и шлемом Трофима. Ничего толком увидеть было нельзя.
      "Куда ты уставился, оболтус? - проворчал у меня в мозгах Чудо-юдо. - Ни черта не видно..."
      - "Троди-1", - пробухтел он из эфира вслух, - отворачивай от "Лулу" вправо.
      - Понял. Насколько отворачивать?
      - Поворачивай, дам знать позже.
      "Лулу" стала быстро удаляться от нас влево, а Чудо-юдо вновь загундосил в наушники:
      - "Троди-1", держись на 270. Постарайся пройти прямее тысячу метров.
      - Есть, 270.
      Мне он дал указания по каналу РНС:
      "Теперь смотри влево. Так, хорошо! Смотри в промежуток между ближними сопками. Точно в середину! Отлично. Видишь сопку с общим основанием и двумя вершинами?"
      "Вижу. Та, что ниже, это "Котловина"?"
      "Верно. Наводи ГВЭП прямо на середину склона".
      Я навел. Паралет летел теперь в направлении сопки "Контрольная" - более высокой вершины. Почти сразу же ГВЭП издал прямо-таки восторженный писк. Однако замигали сразу две картинки из четырех. Та, что изображала Сарториуса, и та, что изображала "Черный камень".
      "Дима! Нажимай фокусировку и быстро переводи ГВЭП в режим "Н"!"
      "Так, нажал кнопку фокусировки. Перевел в режим "Н". Крестик не мигает".
      "Смотри на картинки в квадратиках, на сопку не гляди!"
      Тут что-то ощутимо щелкнуло у меня в голове. В глазах полыхнула оранжевая вспышка. На секунду я потерял зрение. Потом все сразу пришло в форму.
      "Не волнуйся, - успокоил Чудо-юдо. - Все это ерунда. Я отключил тебе слух. Чтоб не отвлекался. У пилотов ОДЛ, Лусия снимает показания приборов, анализирует излучения "Камня". От "Черного камня" идет мощная имитационная картинка. Непосредственное зрение у тебя тоже отключено. Ты видишь теперь только то, что я тебе разрешаю видеть".
      "Не понял..."
      "Твои глаза работают только как телекамеры, твоя голова передает изображение мне, я его обрабатываю, снимаю все лишнее и возвращаю тебе. Теперь понял?"
      "Почти".
      Паралеты приближались к "Котловине" с двух направлений. "Лулу" казался чем-то совсем маленьким, вроде семечка с одуванчика. Но Чудо-юдо требовал, чтоб я смотрел только на экран ГВЭПа:
      "Не отвлекайся! Дистанция два километра".
      Но я все-таки отвлекся. Потому что паралет неожиданно тряхнуло, и я инстинктивно повернул голову вправо. Повернул и поежился - Трофима не было на месте. Петля клеванты болталась свободно...
      - Где он? - заорал я в голос.
      Чудо-юдо ответил, само собой по РНС, но совершенно спокойно:
      "Не переживай, он на месте. Я постепенно снимаю ненужные элементы изображения, чтоб ты мог сосредоточиться. Не удивляйся, если через десять минут ты окажешься летящим в воздухе без паралета и не будешь видеть ничего, кроме "Черного камня" на экране ГВЭПа".
      Мне стало не по себе. Какие-то элементы моего сознания протестовали против этого. И вообще я начал ощущать беспокойство. Мне не нравится, когда я вижу не то, что есть на самом деле, а то, что нужно кому-то. Одно успокаивало: команды отдавал Чудо-юдо. Не может же он сделать плохое сыну?
      Я смотрел на экран ГВЭПа, послушно сконцентрировав внимание на квадратике с изображением "Черного камня". Сначала он ничем не отличался по размерам от остальных трех и представлял собой статическую картинку. Но потом начал медленно увеличиваться. Пять минут - и закрыл весь экран. Сарториус, Сурен и "длинный-черный" попросту исчезли. А вот двухметровая черная колонна квадратного сечения стала огромной. И я глядел уже не на маленький экранчик площадью четыре на четыре, а минимум на четырнадцатидюймовый. Наконец обнаружилось, что изображение вовсе не статическое, а все больше и больше проявляет признаки жизни.
      Сначала я видел только застывший кадр из фильма Кулемина. Потом этот кадр как-то незаметно начал двигаться. Сперва просто подергиваться - примерно так, когда в проекторе заедает пленку и публика орет киномеханику: "Сапожник!" - а потом на экране появилось движение. Сперва я еще обращал внимание на то, что мне показывали кусочек из оперативной съемки Кулемина, где было черно-белое изображение и действие происходило летом. Но затем меня это перестало волновать. По-моему, это произошло в тот момент, когда черно-белое изображение сделалось цветным и все предметы приобрели естественную окраску. Правда, естественную не для середины сибирской зимы, а для разгара лета. Но я уже забыл, какое нынче время года. Я знал только одно: мне нужно сосредоточиться на "Черном камне". И потому уже не только видел, как ветер шевелит зеленую траву и ветки, но и слышал их шелест. А потом начал ощущать смолистый таежный запах... Экран сделался еще шире, должно быть, уже больше, чем три на три метра, он стал как бы прогибаться, обтекая меня с краев... Мне захотелось снять шлем, потому что стало жарко. И вообще сбросить все зимнее снаряжение: нелепо шляться в нем по тридцатиградусной жаре. Я уже совершенно потерял представление о том, что нахожусь в воздухе...
      Но тут где-то внутри моего мозга истошно завыла сирена, ворвался рокот, похожий на шум вертолета, картинка вновь уменьшилась до квадратика два на два, стала черно-белой и статичной. В наушники ворвался отчаянный вопль Чуда-юда:
      - Проснись! Проснись, идиот! - Он кричал это голосом по радио. - Отвернись от ГВЭПа! Немедленно!
      Наваждение исчезло. Я обнаружил, что паралет медленно наплывает на покрытую заснеженным лесом "Котловину". Уже просматривались скалистые обрывы внутри кратера. Рокот доносился оттуда, со дна кратера. Он нарастал с каждой секундой.
      "Осторожней! Это имитация! - Теперь крик Чуда-юда слышался где-то внутри мозга. - Смотри на экран! Отключаю слух!"
      Слух отключился, но зрение - нет. Я увидел, как над вершиной "Котловины" заклубилась какая-то бело-голубая муть. Не то пар, не то дым, не то снежная пыль. Эта муть принялась сгущаться, уплотняться, приобретать форму не то сигары, не то огурца, не то рыбы... Точно такое же образование я видел на кинокадрах Кулемина. Примерно такую штуку видел Церен Бадмаев в Калмыцкой степи осенью 1915 года.
      "Переводи ГВЭП в режим "О", - скомандовал Чудо-юдо. - Бери в перекрестье! Огонь!"
      Я нажал кнопку. Витой, сверлообразный прозрачно-голубой луч вынесся из дула ГВЭПа и ввинтился в дирижаблевидную хреновину, сформировавшуюся на вершине горы. Вспыхнуло так, будто рванула ядерная бомба! Тара-рах! ужасающий грохот и мощный удар горячего воздуха отшвырнувший паралет от горы такие последние впечатления остались в памяти перед тем, как я потерял сознание.
      НА ВОСТОЧНОМ СКЛОНЕ "КОТЛОВИНЫ"
      Очухался я далеко не сразу. Скорее всего прошел не один час, прежде чем я разлепил веки и увидел перед носом серо-коричневый чешуйчатый ствол сосны. Или елки, или кедра, может быть. Одним словом, чего-то длинного и хвойного. Купол паралета и стропы опутали крону, а Наша "скамеечка" с мотором висела метрах в десяти над сугробами. Сперва мне даже не показалось странным, что стропы не натянуты, а скамеечка, несмотря на видимое отсутствие опоры, не раскачивается. Впрочем, не ощутить этих противоречий с законами физики и механики было вполне простительно для человека, которому более получаса заполаскивали мозги, а потом устроили небольшую контузию. При этом меня еще долбануло затылком о подголовник скамейки. Если б у меня на голове не было шлема, а под ним шерстяного подшлемника, то сотрясение мозга было бы посильнее. Но если б не подголовник, сила инерции сломала бы мне шейные позвонки. Имелся также неплохой шанс переломать ребра о пулемет и ГВЭП. Но тут повезло. Ствол пулемета повернуло влево, а кронштейн с ГВЭПом - вправо. Получилось что-то вроде жесткого треугольника, который принял удар на себя. Поскольку я был пристегнут к спинке, то вперед не полетел и ребра остались целыми. Хотя в какой-то степени их мог защитить и бронежилет, и вся куча тряпок, которая была под ним.
      В общем, я отделался относительно легко. Примерно таким сотрясением мозга, какое бывает при нокдауне. Однако Трофиму в отличие от меня совсем не повезло. Просто катастрофически.
      Ему бы значительно больше повезло, если б он на самом деле выпал из паралета. Возможно, приземлился бы в сугроб и отделался какими-то полутора годами ЦИТО. Или сразу свернул бы себе шею. Тоже неплохо - мучиться не надо. Однако он из аппарата никуда не выпадал, просто Чудо-юдо, управляя моим зрением, мне его не показывал. Он сидел рядом со мной, но, к сожалению, несколько правее. Когда купол паралета, отброшенный взрывом, смялся, закрутился и зацепился за дерево и нашу "скамейку", словно сиденье качелей, сперва откачнуло вверх, а потом бросило на ствол дерева, его живот, снизу не прикрытый бронежилетом, напоролся на очень острый, крепкий и довольно толстый сук. Никогда не видели людей, проткнутых насквозь слоновым бивнем? Я тоже, но представление о том, как это выглядит, теперь получил. Крови вылилось очень много. Вся нижняя часть его комбинезона была бордовой. Меня с правой стороны тоже чуток обрызгало, но не так сильно, как если бы дело было при плюсовой температуре. Перекошенное, совершенно неузнаваемое лицо Трофима было чуть-чуть желтее снега, а кровь, выливавшаяся изо рта, уже превратилась в красный лед. Только теперь я понял, отчего стропы провисают, а сиденье не болтается. Оно держалось на суку, который, пронзив Трофима, пробил спинку "скамейки", скользнул по мотору и заклинил воздушный винт, проскочив в кольцо защитного кожуха. Наверно, винт могло и сорвать, но то ли Трофим еще в воздухе перекрыл бензопровод, то ли сделал это уже здесь, корчась в предсмертных судорогах. Первое, пожалуй, более реально, но, возможно, именно этому действию пилота я был обязан тем, что не был сейчас обугленной головешкой.
      Как только гудение и звон в моей башке немного улеглись, у меня появилась возможность более-менее связно мыслить. И самой первой мыслью было слезть поскорее с этого насеста. Правда, лететь вниз с высоты второго этажа "сталинского" или третьего этажа "хрущевского" дома мне как-то не хотелось. Ниже находилось еще немало сучков, способных доставить неприятности.
      Кроме того, следовало хотя бы прикинуть, как вести себя на земле, то есть в промерзлой тайге, где бродят соловьевцы и сорокинцы и не исключена встреча с "длинными-черными" или с очередным НЛО. Очень кстати мне вспомнилось, что незадолго до падения в тайгу я атаковал НЛО ГВЭПом и взорвал его. Отсюда легко было сделать вывод, что рассчитывать на дружеские чувства собратьев по разуму, пожалуй, не стоит.
      Поэтому прежде, чем искать способ самому слезть с дерева, я решил сбросить вниз ГВЭП и пулемет с коробкой. За их целостность можно было не волноваться. Внизу был приличный сугроб, и если эти предметы вооружения не попортились при взрыве и ударе о дерево, то падение в снег вполне могли пережить.
      Однако, чтобы скинуть их вниз, требовалось отделить их от кронштейна и поворотной установки, а для этого отвинтить в общей сложности семь болтов. Делать это вручную на тридцатиградусном морозе - полная безнадега. Пришлось обратиться за помощью к трупу. Ослабив, насколько возможно, привязные ремни, я попробовал пошарить по карманам комбинезона Трофима. Хотя точно не помнил, брал ли он в полет какой-либо инструмент. В левых, ближних ко мне карманах нашлись только аварийный паек, перевязочный пакет и фонарик, которые у меня самого были такие же, плюс армейская аптечка, которой у меня не было. Инструменты оказались в правых карманах. В одном, нижнем, обнаружился неплохой универсальный штурмовой нож, а в верхнем - кожаный футляр с набором гаечных ключей и отверток и универсальной опять-таки рукоятки, с помощью которой можно было ими что-нибудь откручивать.
      Не могу сказать, что при добывании инструментов у меня не было позывов на рвоту и учащенного сердцебиения. Но когда они оказались у меня в руках, все стало на свои места. Сначала я открутил три болта, на которых держался ГВЭП, и благополучно уронил прибор в снег. Потом, отодвинув влево опустевший кронштейн, я взялся отвинчивать болты, крепившие пулемет на поворотной установке.
      Когда пулемет плашмя плюхнулся в снег, я неторопливо отстегнулся от спинки, ухватился за один сучок покрепче, ногой наступил на другой, уцепился второй рукой за сучок пониже, поставил вторую ногу... Некоторое время побаивался: а не обломится ли сук, пропоровший Трофима, и не разорвется ли само тело покойного?! Было бы неприятно, если б паралет грохнулся мне на голову вместе с заледеневшим пилотом. Поэтому, как только появилась возможность, я прыгнул в снег. Примерно метров с трех.
      Спрыгнул и ушел в сугроб по пояс. Выпростаться оттуда удалось ползком. Я добрался и до пулемета, и до ГВЭПа.
      Под деревом, на котором висел паралет с трупом, а снег проплавлен кровью, мне было очень неуютно. Да и вообще дожидаться ночи здесь было как-то не с руки.
      Значит, надо было куда-то топать. По глубокому снегу, без лыж. С двумя аварийными пайками общим весом примерно в полкило и слабенькой надеждой, что кто-то меня найдет. Надо было еще не закоченеть ночью. И не свихнуться от фокусов "Черного камня".
      Но самое главное - нужно было определить, куда направить стопы. А для этого требовалось прикинуть, хотя бы примерно, где я нахожусь. Карта и компас имелись, но я подозревал, что здесь их будет недостаточно для того, чтобы выбраться к заимке или хотя бы к одной из охотничьих избушек. Конечно, была УКВ-рация. С паралета ее мощности вполне хватало, чтобы поддерживать связь с Чудом-юдом. Но на земле, когда вокруг сопки и всяческие аномалии неизвестного свойства, она могла оказаться бесполезной. И даже вредной, потому что мои эфирные вопли и стенания мог перехватить какой-либо супостат. Даже Сергей Николаевич Сорокин относился скорее к этой категории, чем к категории друзей.
      Судя по всему, я находился на склоне сопки. Солнце лишь чуть-чуть вызолачивало небо где-то далеко за деревьями. Время было детское - 15.25, но здесь, в тени горы, снег был уже синеватого оттенка, и создавалось впечатление сумерек. Я помнил, что последние мгновения полета проходили у восточного склона сопки "Котловина". Скорее всего я и сейчас ползал по этому склону.
      Стоп! Но в "Котловину" вроде бы с "Ми-26" высаживались люди Чуда-юда. Стало быть, если я вылезу на вершину сопки, то мне, возможно, удастся помахать им ручкой и сообщить о своем существовании.
      И я полез вверх. Туда, где между стволами деревьев золотилось небо. Уже через пять минут такого путешествия мне показалось, будто я пробежал десяток километров. От меня повалил парок, ощущения тридцатиградусного мороза как не бывало. А прошел я на самом деле метров с полета. Цепочка следов чем-то напоминала ледокольный ход, потому что я продавливал ногами тонкий наст и утопал по колено в сухом, сыпучем, как сахарный песок, льдистом снегу. Само собой, удобству передвижения не очень способствовали "ПК" с не пристегнутой здоровенной коробкой и ГВЭП без футляра, которые приходилось перетаскивать в общей охапке.
      У меня появилось серьезное опасение, что я могу тут попросту сдохнуть, но не добраться даже до кратера "Котловины". Все-таки не зря люди изобрели такую полезную вещь, как лыжи. Не только для того, чтоб прыгать с трамплинов, проходить трассы скоростного спуска или бегать пятидесятикилометровые марафоны. Люди придумали лыжи с одной-единственной, но вполне конкретной целью: чтобы ноги в снег не проваливались. Именно это утилитарно-прагматическое назначение лыж лучше всего начинаешь понимать, оказавшись без них на заснеженной сопке в сибирской тайге.
      Решив, что следует перекурить и перевести дух, я уселся было на снег, но быстро понял, что не стоит экспериментировать. Снежок оказался жутко холодным и сразу потянул из меня тепло. Справедливо рассудив, что ишиас мне не к спеху, я встал и не поленился нарубить лапника. На нем сидеть было гораздо теплее. Выкурив сигаретку и чуточку отдышавшись, я подумал, что надо принять какие-то меры, чтобы повысить комфортность перехода.
      Для начала я вспомнил, что паралет был установлен на лыжи. Мне даже представилось, будто я сумею снять его с дерева, каким-то образом запустить мотор и с Божьей помощью подняться в воздух. Ну а если купол порван, то отрежу аппарат от стропной системы, заведу мотор и поеду как на аэросанях. Наконец, если мотор не заведется, то сниму полозья и сооружу из них лыжи. И так меня эти дурацкие идейки ободрили и вдохновили, что я, не пожалев той полусотни метров вверх по склону, которую прошел с превеликими трудами, поперся обратно. Конечно, вниз идти было полегче, к тому же я шел обратно по уже протоптанному следу, но все равно умаялся.
      Оказавшись в исходной точке, я сразу вспомнил расхожую истину, что если Бог хочет кого-то наказать, то отнимает разум. Это был как раз мой клинический случай.
      О том, чтоб поднять паралет в воздух, надо было начисто забыть. Купол его был продран в нескольких местах, глубоко налез на пропоровшие его сучки, стропы обмотались вокруг ветвей, а некоторые оборвались. Но даже будь аппарат в полной исправности, поднять его с лесистого склона можно было только краном. С идеей о переделке паралета в аэросани тоже пришлось распрощаться быстро. Двигатель, может, и завелся бы, но винт, у которого была обломана по крайней мере одна лопасть - они были сделаны из слоеной древесины, - явно бы не потянул. К тому же и вал двигателя наверняка расцентровался или погнулся. Но даже если б и винт, и двигатель были целы, никакие аэросани из паралета не получились бы. Концы обеих лыж-полозьев были обломаны, и гипотетические аэросани тут же зарылись бы в снег. Поломка полозьев ставила крест и на последней идее - отделить лыжи от скамейки и приспособить их на ноги.