— Ты, Ксюша? — послышался голос Семёна Егоровича.
Крутогоров не ответил, переступил через порог. Алтуфьев за ним. Зуйко остался у крыльца.
— Сидеть! — донеслось до него и сразу же потише: — А ты не бойся, сынок! Лежи!
После этого во флигеле стало тихо. Спокойно светили окна, отбрасывая на снег белые полосы. Зуйко стоял у сарая и прислушивался. У него замёрзли ноги. Потопать бы, да нельзя: снег скрипучий. Чуть двинул ногой — далеко слышно. Чувствовал себя Зуйко очень неуютно. И не только потому, что мёрзли ноги и брюки на морозе превратились в железные несгибаемые трубы. Матрос заметил, что Крутогоров недоволен им, а почему — не знал, не успел узнать. Василий Васильевич, ничего не объяснив, приказал ждать у крыльца жену Семёна Егоровича. Если она вздумает бежать, Зуйко должен задержать её. И всё! А что там произошло, что случилось, пока он где бегом, а где ползком гонялся за Семёном Егоровичем — неизвестно. Но что-то произошло, и, видимо, не без участия мальчишек.
«Мазурики!» — про себя ругнулся Зуйко и застыл, услышав скрип снега. Ксения Борисовна пробежала мимо сарая. Дробно простучали её бурки по ступеням крыльца. Она открыла первую дверь, вторую, попятилась и наткнулась на подоспевшего Зуйко.
Он крепко взял её сзади за локти и почти внёс в дом.
Семён Егорович, Крутогоров и Алтуфьев сидели за столом.
— Семён! Что это за люди? — Очень искренне воскликнула Ксения Борисовна. — Они же Гришеньку испугают!
Она подбежала к кровати. Гриша отодвинулся от неё и с головой закутался в одеяло.
— Хватит играть, — сказал Крутогоров. — Одного заласкали, другого не дадим… Зуйко, отнеси его пока к Дороховым. Переоденься. А мы тут потолкуем малость…
У Дороховых тоже шёл допрос. Мальчишки ничего не скрывали. Слушая их, мать то ахала, то ругалась, то грозилась. А отец покрякивал и повторял на разные лады:
— Вот соседка так соседка!.. Ну и соседка!.. Это — соседка!.. — Им не всё ещё было ясно, но и того, что они узнали от сыновей, было вполне достаточно, чтобы понять, как страшно они ошиблись, принимая Ксению Борисовну за добрую, отзывчивую женщину. Мать и сейчас ещё не до конца верила ребятам, не наплели ли они всё это со страху! Но у Карпухи чернела на щеке замазанная йодом царапина и на затылке назрела порядочная шишка. У Федьки болела шея и плохо поворачивалась голова. И всё-таки мать подумала, что скорей не соседка, а пьяные столкнули ребят.
— Гидра! — подтвердил Карпуха.
В это время Зуйко внёс в комнату завёрнутого в одеяло Гришу. Мальчики вскочили. Мать всплеснула руками.
— Жив! — сказал Зуйко. — Василий Васильевич просил приютить на время. Куда положить?
Мать шагнула к кровати, взялась за одеяло, чтобы откинуть его, но смысл всего происходящего дошёл до её сознания. Она повернулась к матросу с искажённым от негодования лицом, спросила с придыханием:
— Это как же?.. Она моих детей погубить хотела, а я должна…
— И болен к тому же! — крикнул Федька.
— Болен он! — подхватил Карпуха.
Все услышали тихое всхлипывание. Гриша шевельнулся на руках у Зуйко, повернул заплаканное лицо к Дороховым, с тоской и отчаяньем посмотрел на них.
Мать откинула одеяло на кровати.
— Клади.
Зуйко уложил Гришу, присел к столу.
— Вот что я вам скажу… Не мать она ему, а Егоров — не отец. И вообще считайте, что нету у вас соседей. Один парнишка остался. Оставите — третьим сыном будет у вас… Вот так!
Под утро к Дороховым зашёл Крутогоров. Он попросил никому не рассказывать об аресте и предложил на все вопросы отвечать приблизительно так: мол, соседи очень переживали смерть Яши и решили уехать, чтобы подыскать другое жильё. Гришу они временно оставили у Дороховых.
— Кто же они на самом деле? — спросила мать.
— Мы вас тогда вместо них потревожили! — улыбнулся Василий Васильевич.
Прошла неделя. Крутогоров по нескольку часов в день беседовал с арестованными то порознь, то вместе — с мужем и женой. Он именно беседовал, а не допрашивал, потому что чувствовал в них людей сильных, волевых, заранее всё продумавших на случай провала.
«Крепкие орешки!» — определил он, и не столько расспрашивал, сколько сам рассказывал, предупредив, чтобы они поправили его, если он ошибётся в чём-нибудь.
Крутогоров начал с того, что назвал их настоящую фамилию. Самсоновы не спорили и подтвердили, что это действительно они.
Василий Васильевич, используя полученные из Петрограда сведения, довольно точно обрисовал последние годы их жизни.
— Вы обслуживали «почтовый ящик». Летом в лодке, зимой по льду кое-кто пересекал в Финском заливе границу, добирался до Елагина острова и оставлял корреспонденцию.
— Ничего подобного! — спокойно возразил Самсонов. — Это ваша выдумка.
Крутогоров продолжал:
— Потом вас что-то испугало, и вы затеяли хитрую игру — усыновили осиротевших мальчишек. Расчёт был верный: кто вздумает взять на подозрение таких прекрасных людей?
Самсонов с горьким сожалением воскликнул:
— Если бы мы были такие умные да хитрые!.. Нет!.. Мы просто чуткие. Ребята стали для нас родными сыновьями!
— Это верно! — согласился Крутогоров. — Чуткие! Вы почувствовали, что вами всё-таки могут заинтересоваться, и с такой поспешностью покинули свой уютный домик, что чекисты потеряли вас… Интересно, что вас насторожило?
— Никто нами не интересовался, — ответил Самсонов. — И уехали мы без спешки. Давно собирались. Тоска на острове — жили как на хуторе. Нервы не выдержали.
— Нервы у вас были в порядке, — усмехнулся Крутогоров. — Они вас потом подвели… Собственно — не вас. У вас они и сейчас в кулаке… Подвели вашу жену… Незачем было сбрасывать мальчишек с поезда…
Женщина удивлённо и оскорблённо взглянула на Крутогорова.
— Какая чепуха!
— Мы ещё вернёмся к этому факту, — пообещал Василий Васильевич и продолжал рассказ о жизни Самсоновых на новом месте.
Он говорил, точно речь шла не о сидевших перед ним людях, а о другой семье. Крутогоров рассчитывал этим приёмом сломить их сопротивление. Самсоновы как бы со стороны могли взглянуть на свои поступки. Так легче понять, что запираться бессмысленно.
— Переехать-то переехали, но с прошлым не покончили — старых знакомых принимали.
— Кого? — спросил Самсонов.
— Ну хотя бы того, кого признал Яша в утопленнике. — Крутогоров горестно вздохнул. — Не думал, что вы на убийство Яши пойдёте!
Жена Самсонова заплакала.
— Я не могу больше! Это ужасно!.. Как вам не стыдно? Вы грубый, нечуткий человек!
— Опять вы о чуткости!.. Я бы назвал это чутьём. Оно подсказало вам, что надвигается опасность. И тогда Самсонов послал свою жену на Елагин остров.
— Зачем? — спросил Самсонов.
— На острове есть тайничок, — ответил Крутогоров. — Там можно оставить записку, чтобы новые гости пока не приходили в двухэтажный флигель. Опасно! Ждите! Скоро переберёмся на новое место…
— Хорошо придумано! — похвалил Самсонов. — Но в жизни всё проще. Моя жена родилась на Елагином. Знаете, как тянет навестить родные места?
— Знаю! — согласился Крутогоров. — Воспоминания детства… Невольно расчувствуешься, добрей станешь… Едешь обратно растроганный и так, между прочим, скидываешь мальчишек с подножки вагона. На полном ходу!.. От избытка нежности!
— Не было! Не было этого! — истерически крикнула женщина.
— Вы непоследовательны, — сказал Самсонов. — То приписываете нам бог весть какую хитрость и проницательность, то обвиняете в бессмысленной и опасной жестокости.
— Я же говорил — нервы подвели, — ответил Крутогоров. — Мальчишки ничего нового не узнали. Но ей они показались самыми опасными свидетелями.
Наступило долгое молчание. Самсонов устало смотрел в окно. Его жена вытирала платком слёзы.
— Не знаю, как вас убедить, — произнёс наконец Самсонов. — Судите, если считаете себя вправе. Хотя прав много не надо, если есть сила и власть.
Этими словами заканчивался почти каждый разговор. Но не этого добивался Крутогоров. Самое главное — узнать, где был «почтовый ящик» и кто им пользовался, а это-то как раз и не удавалось.
Дом на Елагином острове прощупали до последнего шипа в рамах. Так же тщательно обследовали двухэтажный флигель у залива. Но обыск ничего не дал. Не опознали и человека в матросской одежде, выброшенного морем недалеко от дома Дороховых.
Делу придавали большое значение. Свои люди из-за границы снова и снова сообщали о непроверенных и пока не подтверждённых слухах о новом заговоре, о предстоящем восстании чуть ли не в самом Петрограде. Эти слухи усиленно распространялись и раздувались эмигрантами. Они, конечно, могли оказаться вымыслом. В те годы заграничные газеты и журналы часто печатали небылицы. Но иногда за слухами стояли и факты.
А следствие не продвигалось ни на шаг. Оба, муж и жена, упрямо отстаивали свои прежние показания. Они не путались, не сбивались — говорили одно и то же. И всё у них получалось довольно стройно, на все вопросы следовал правдоподобный ответ.
Взять хотя бы последний день перед арестом. Жена отправилась на Елагин остров, а Самсонов, чтобы отвлечь от неё внимание, попросил у Дороховых лошадь и целый день ездил по окрестным деревням и посёлкам, расспрашивая, не продаётся ли где-нибудь дом. Он отлично понимал, что если за ними следят, то в первую очередь пойдут за ним.
Так представлялось это Крутогорову, а Самсонов объяснял по-другому. Ему незачем было отвлекать внимание от жены. Ничего плохого она не делала — поехала, чтобы взглянуть на родные места. А он действительно подыскивал какую-нибудь избёнку, потому что флигель опостылел им после несчастья с Яшей.
Любой свой шаг они оправдывали так, что не придерёшься.
По вечерам, отправив Самсоновых в камеру, Крутогоров читал и перечитывал бесполезные страницы допроса и чаще обычного произносил своё «дела-а-а…». Заходил матрос Зуйко, сочувственно поглядывал на своего начальника.
— Дела-а! Василий Васильевич!.. Ясно дело, дела-а!
— Ты что, дразнишь меня?
— Как это дразню? — обижался Зуйко. Он и не замечал, как вылетало у него любимое словечко.
— А вот так! — сердился Крутогоров. — У тебя дела, у меня дела, а делов-то на самом деле и нет!.. Эти Самсоновы скоро переубедят меня, и отпущу я их на все четыре стороны!
Зуйко видел, что это горькая шутка. Отпустит! А покушение на мальчишек Дороховых? А Яшка? Ведь его, как утверждал врач, сначала стукнули чем-то тяжёлым по голове, а потом уж он упал с лестницы.
«ПОЧТОВЫЙ ЯЩИК»
В семье у Дороховых Гриша скоро поправился. Здесь ему было спокойно. И хотя теперь он уже не сомневался, что Дороховы — друзья чекистов, это почему-то не вызывало в нём прежней ненависти. А вот о жизни у Самсоновых он вспоминал с ужасом. Ещё до смерти Яши он чувствовал, что они живут как-то странно, не как все. Что-то было фальшивым, ненастоящим. И пожаловаться не на что, и в то же время тоскливо — хоть плачь. И Яша часто плакал, когда они вдвоём забирались на камень и часами глядели на залив. Яша не понимал, что угнетало его. А Гриша — тот боялся. Не знал чего, но боялся.
У Дороховых всё было просто и понятно. Мальчишек стало трое. Отец сразу привык к этому пополнению, а мать лишь самые первые дни выделяла Гришу. Потом он и для неё стал не Гришей, а Гришкой, и гоняла она его наравне со своими сыновьями и за водой, и в лес за хворостом, и по другим хозяйственным нуждам. Он уже заслужил от неё и пару шлепков, а это значило, что Гриша получил полное равноправие.
Никаких сложных вопросов Дороховы не обсуждали. Никто не задумывался, кем будет Гриша для приютивших его людей. О его прошлом старались не вспоминать. Но прошлое не совсем ушло из жизни. Оно напоминало о себе.
Однажды, когда Дороховы ужинали, на берёзе закаркал Купря. Его сигналы уже все знали.
— Идёт кто-то, — сказал Карпуха.
Отец посмотрел в заоконную темень.
— Исправно служит твой крылатый.
— Он-то служит! А кто его кормит? — Мать взглянула на мальчишек. — Кормушку бы устроили, дрессировщики! Зима…
Стало слышно, как кто-то на крыльце притаптывал — сбивал снег с сапог. Вошёл Крутогоров.
— Хлеб да соль!.. Чайком угостите?
Пока Василий Васильевич раздевался, Федька поставил у стола ещё одну табуретку. Мать налила чаю и со вздохом подала чашку Крутогорову.
Он понимающе улыбнулся.
— Вздыхай, Варвара Тимофеевна, не вздыхай, а пришёл!.. Что мы одни можем? Ничего… Правильно ты подумала — за помощью пришёл.
— Не обижайся! — сказала мать. — Понимаю. Всё понимаю… А не по душе ваши дела и секреты.
— Ваши! — повторил Крутогоров. — Что я, один должен в этой грязи копаться? Мне сладко её нюхать?.. Я бы лучше сажу из труб выгребал и нужники чистил…
Мать немножко смягчилась.
— Всё бы ничего… А то вон и эти! — она покосилась на мальчишек. — И эти туда же! Сыщики!
— А чего? Интересно! — влез в разговор Карпуха и получил по затылку.
— А ведь отгадала! — удивился Крутогоров и подмигнул отцу, ища поддержки. — Для этого и зашёл. Хочу Гришу увезти на денёк.
Гриша захлебнулся чаем, вскочил и убежал бы, но Дорохов успел схватить его. Силой усадив на место, он по-отцовски притиснул мальчишку к себе.
— Не бойся! Ничего не бойся, сынок!
Давно так не называли Гришу. У Самсоновых никто не говорил ему «сынок», да и у Дороховых это ласковое слово прозвучало впервые. И Гриша обмяк. Он знал, что Крутогоров — начальник чекистов, но сильная тёплая рука Дорохова успокаивала его.
— Дела-а! — на выдохе произнёс Крутогоров. — Не хотел я ворошить прошлое, а придётся… Так вот, Григорий Куратов…
Гриша вздрогнул, услышав свою забытую родную фамилию.
— Ты мне ответь на один вопрос, — продолжал Крутогоров. — Ты мне скажи: когда вор ворует, он что — везде кричит, что это он украл?.. Не-ет! Он на других пальцем показывает!.. А бандит?.. Он тоже норовит на невинных своё преступление спихнуть!.. Не виноват я перед тобой, Григорий Куратов! И никто из чекистов не виноват! Не они спалили ваш дом. Другие!.. Вроде Самсоновых!.. За то спалили, что отец твой и мать не захотели вредить Советской власти!.. Ты веришь мне, Григорий Куратов?
Гриша молчал, хотя ему очень хотелось поверить Крутогорову.
— Верь! Верь! — горячо воскликнул Карпуха. — Дядя Вася не соврёт!
Загорячился и Федька.
— Во! Смотри! — Он сунул палец в рот, прошамкал: — Хочешь откушу за дядю Васю?
Палец он не откусил, а получил затрещину от матери.
— Гришку никуда от себя не отпустим! — категорически заявила она Крутогорову.
— Не пустим! — подтвердил Федька и добавил, отодвинувшись на всякий случай от матери: — Одного, без нас не пустим.
Кары на этот раз не последовало. Федькино предложение не шло вразрез с мыслями матери. Она знала, что отпустить Гришу придётся. Пусть уж втроём едут — всё спокойней будет.
— Надо помочь, Варвара! — подал голос отец и, покрепче прижав к себе Гришу, повторил: — Надо помочь, сынок! Надо!..
Крутогоров ночевал у Дороховых, а утром первым поездом они поехали в Петроград.
Всю дорогу ребята выжидательно заглядывали в глаза Василию Васильевичу, задавали хитрые наводящие вопросы, но ничего не добились. Узнали только, что поедут они на Елагин остров.
— А… они там… будут? — спросил Гриша и поёжился, как от холода.
— Никого там не будет, — успокоил его Крутогоров и повернулся к братьям Дороховым. — Вас бы не надо туда брать, да разве вашу мамку переспоришь!
До Елагина острова добирались на автомобиле. Город был хмурый, промёрзший, голодный.
Чем ближе подъезжали к Елагину острову, тем реже встречались прохожие. Петроград «похудел» на полтора миллиона человек. Кто был на фронте, кто уехал в поисках хлебных мест. И теперь не хватало народу, чтобы заполнить все городские окраины. В конце Петроградской стороны попадались улицы, на которых, как в заброшенной деревне, до окон намело снегу.
Автомобиль довёз только до моста — дальше не проехать. По снежной целине на остров вела лишь узенькая тропка. Крутогоров остановился на середине моста. Здесь мальчишки узнали, зачем их привезли. Не их, конечно, а Гришу. Дороховым тут делать было нечего. Крутогоров предупредил: если они будут мешать, отвлекать Гришу, им лучше остаться на мосту. Братья поклялись, что не только не помешают, а и не взглянут ни разу на него. Грише предстояло идти по острову и рассказывать Крутогорову, где, что и когда произошло.
— Не стесняйся, говори всякую чепуху, любую мелочь, — сказал Василий Васильевич и для примера указал на ближайшую сосну: — С этого дерева шишка тебе на голову упала. А на той горке Яшка расквасил себе нос. Понял?.. Учти — всё это очень важно.
Гриша слушал рассеянно. Он старался не смотреть вправо, но голова будто сама поворачивалась в ту сторону, где когда-то стоял их дом. Теперь там ничего не было. Снег надёжно замёл следы пожара.
Крутогоров вспомнил, что Куратовы жили здесь, на Средней Невке, и понял состояние Гриши.
— Можно и туда зайти…
Гриша отрицательно затряс головой.
Они перешли через мост. Тропка поделилась на несколько стёжек, убегавших в разные стороны.
— Куда сначала? — спросил Гриша.
— Куда хочешь, — ответил Крутогоров. — К дому Самсоновых можно не ходить.
Гриша свернул влево — к Стрелке. Шли гуськом. Было тихо-тихо. Вокруг — ни души. Казалось, что забрели они в какую-то глухомань и до жилья — сотни километров.
— Тут мы молитвенник нашли, — вспомнил Гриша, когда они поравнялись со скамейкой, покрытой толстым снежным матрацем. — Забыл кто-то.
— Куда дели? — спросил Василий Васильевич.
— Тут же и оставили. На что он?.. А у того тополя одна наша лодка стояла. Только нам кататься не разрешалось.
— Так ни разу и не прокатились? — удивился Крутогоров.
— Ни разу.
— Ну и дураки! — сказал Карпуха. — Мы бы с Федькой…
— Вернулись бы вы с Федькой на мост! — прервал его Крутогоров.
Карпуха испуганно зажал ладонью рот, пробурчал сквозь пальцы:
— Не буду больше!
— Она на замке была, — пояснил Гриша,
— Кто же ездил на ней? — спросил Крутогоров.
— Он сам… Рыбу ловил… В среду и в пятницу…
— Всегда в эти дни?
— Всегда, в любую погоду.
— И много ловил?
— Когда как.
— А куда же лодка девалась?
— А её туда, ко всем лодкам, перегнали и на берег вытащили.
По глубокому снегу спустились вниз. Гриша показал тополь, к которому раньше крепилась цепь от лодки. Кора кое-где была потёрта. Больше никаких следов.
Вернулись на тропку, которая, нигде не обрываясь, всё шла и шла вдоль берега. Крутогоров знал, что в этой части острова нет никакого жилья, а тропа была.
— Кто же здесь ходит? — спросил он.
— Когда кто, — ответил Гриша. — Когда мальчишки, когда пьяные… Придут на Стрелку, усядутся, выпьют ещё и вспоминают, как они гуляли на острове до революции. А чаще — парочки бродят.
— Какие парочки?
— Влюблённые.
Федька хихикнул сзади.
— Идут, как лунатики… Мы с Яшей сосчитали: одна парочка семь раз вокруг острова обошла. Мы замёрзли, а им хоть бы что!
Обратно шли по другой стороне острова. Побывали у старого дуба. Под ним летом жена Самсонова часто сидела и читала книгу.
— Какую? — спросил Крутогоров.
— Не одну, — сказал Гриша. — Разные.
— Откуда она их брала?
— В Елагином дворце, в подвале. Их полно было. Только с картинками мало. Мы там все комнаты излазили.
— А Самсонов не запрещал?
— Нет.
Потом Гриша привёл всех к старому навесу. Его столбы сгнили и еле держали прохудившуюся кровлю из досок. Здесь валялись якоря, цепи и большой железный бочонок с двумя толстыми кольцами, ввинченными в дно и в крышку. Это был бакен. Позапрошлой осенью перед самым отъездом Самсонов оставил его под навесом. Карпуха ногтем пощёлкал по бакену. Бочонок отозвался гулким звуком.
— Сам с бакеном возился? — удивился Крутогоров.
— Он не хотел. Тоже говорил: не моё дело, а заставляют. Ругался — бакен очень тяжёлый. На лодке его привёз.
— А что он ещё делал?
— Ветки обрезал, кусты пересаживал — говорил, что привык садовничать. А где дупло — цементом со смолой заливал. — Гриша указал куда-то рукой. — Вот одно!
Справа стояла липа. Метрах в трёх от земли на её стволе серело цементное пятно. Крутогоров мельком посмотрел в ту сторону и пошёл дальше. Федька с Карпухой переглянулись. Они решили, что Василий Васильевич на этот раз дал маху. Кому не известно, что дупло для того и служит, чтобы укрывать всякие секреты. А это дупло к тому же не простое — с пробкой. Федька мог бы поклясться, что в нём тайник.
— Посмотреть бы надо! — не вытерпел он.
Крутогоров не ответил. Он думал о чём-то другом и вроде забыл про ребят. Они отошли уже довольно далеко от дуплистой липы. Василий Васильевич взял за плечо Гришу и остановил его.
— Говоришь, во вторник и в пятницу?
— Что?
— Рыбачил Самсонов.
— Нет. В среду и в пятницу, — поправил его Гриша.
— Как ты это запомнил?
— В эти дни завтракали позже. Пока он не вернётся, за стол не садились.
— Ждите меня здесь! — приказал Крутогоров и быстро зашагал назад.
— Ага! К дуплу всё-таки! — догадался Федька. — Это он нарочно мимо прошёл, чтобы при нас не залезать в дупло! Хитрый!
— Ничего там нет! — возразил Гриша. — Таких дупел двадцать на острове, а то и больше.
Крутогоров и не собирался проверять дупло. Не оно заставило его вернуться, а бакен. Зачем Самсонов притащил его сюда? Кто мог заставить возиться с никому сейчас не нужной железной бочкой? И ещё — странная регулярность рыбной ловли: по средам и пятницам в любую погоду. Было во всём этом что-то подозрительное.
Крутогоров снова подошёл к ветхому навесу и уже внимательно, не торопясь оглядел бакен. Никаких отверстий в нём не было, да и не могло быть — он бы тогда утонул. В дне торчало кольцо для якорной цепи. Вверху — второе. Донное — совсем ржавое. Верхнее — поновей, почище. Оно в воду не погружалось, меньше поржавело. Крутогоров потрогал его и почувствовал что-то маслянистое — смазка растаяла от тепла руки. Он попробовал повернуть кольцо, и оно довольно легко повернулось, обнажив резьбу. Тогда Крутогоров вывинтил кольцо совсем. Винт, которым оно оканчивалось и крепилось к корпусу, был полый. Внутри лежала записка. Всего несколько слов, написанных округлым женским почерком:
А. Г. убит. Случайно ли?..
Петух полетит в Ижору.
— Нашёл? — спросил Федька, когда Крутогоров вернулся.
— Половина задачи, ребята, решена! — сказал он. — Поехали домой!
От Ораниенбаума до своего полустанка мальчишки добирались одни. Василий Васильевич не стал их провожать. Он торопился. У себя в комнате он ещё раз перечитал записку и приказал привести жену Самсонова. Когда женщина вошла и села, он положил перед ней лист бумаги и перо.
— Пишите. Что?
— Я вам скажу.
Женщина взяла перо.
— А — точка, Г — точка, убит, — начал диктовать Крутогоров. — Случайно ли?
Перо бессильно уткнулось в бумагу и остановилось. Женщина заплакала. На этот раз искренне.
В тот же вечер Самсоновы начали давать показания. Но они мало знали. Их роль была второстепенной. Только одну важную деталь услышали от них чекисты: петух — белый флюгер — был условным знаком.
Опять следствие зашло в тупик, и тогда Крутогоров предложил перехитрить врагов. План одобрили. На Елагин остров отправился сотрудник ЧК с запиской:
Петух перелетел на соседний дом с берёзой.
А. Г. случайно застрелен патрулём.
Ждём указаний.
Крутогоров снова поехал кДороховым. Ему предстоял трудный разговор. Знал он заранее, что Степан Дорохов, выслушав просьбу, долго будет молчать, мальчишки — те обрадуются, а Варвара Тимофеевна так ответит Крутогорову, что хоть из дома уходи. Придётся её упрашивать, уламывать, доказывать ей и растолковывать. Только потом она смилостивится.
Знал Крутогоров и другое. Он ехал к Дороховым с очень опасным заданием. Таким опасным, что малейший просчёт — и вся семья могла погибнуть. Но другого выхода нет. Дороховы должны были на время стать Самсоновыми. Их дом превратится в ловушку для врага. Успех зависел от выдержки каждого, включая и мальчишек.
