Вознесение духа

Владислав Петряев

Вознесение духа

С благоговеньем, нежностью и грустью посвящаю этот сборник стихов моей незабвенной маме – Петряевой Раисе Константиновне

В печали о тебе я к радостям остыл,

К тебе своею музой устремляюсь,

Мне свет земной без глаз твоих не мил,

Тобой остаток жизни освещаюсь.

Не я, так кто? – Из этого иду,

И снова в бой за истину бросаюсь!

Предисловие к изданию

Выпуская второй сборник стихов под общим названием «Вознесение духа», я имею в виду не вознесение духа в его мистически-религиозном представлении об отделении души от тела после смерти и её вознесении в неизвестном направлении на небеса, а только в материалистическом понимании. Человек, являясь продуктом общественного бытия и воздействующего на него общественного сознания, активно развивая себя самостоятельно физически и интеллектуально, реализует свои знания или свой дух в продуктах своей деятельности, тем самым как бы материализуясь в них. В этом, и только в этом случае, я говорю не просто об обусловленности отдельного индивида этим общественным бытием и этим общественным сознанием, но и о самостоятельном познании и развитии себя индивидом, развитии им самим своего Я и одновременно реализации этого Я в продуктах своей деятельности и творчества. Достигая тем самым подлинности и уникальности своего разумного существования, не обедняемого религиозной мистификацией.

Будучи кандидатом философских наук и юристом, многие годы изучая политическую экономию, историю древних цивилизаций и мифологий, десятки лет интересуясь открытиями в области палеонтологии, биологии, генетики, физики элементарных частиц, с раннего детства увлекаясь художественной литературой, я не мог выразить себя в условиях того социализма, в котором жил и который ограничивал гуманитарное творчество рамками догматических установок, не давая возможности высказать и, тем более, печатать свои действительные мысли и чувства. Затаённый страх и безысходность ограничивали возможности тех, кто не мог и не хотел приспособиться к этим условиям. К тому же в 1981 году меня исключили из партии за «непартийную оценку некоторых сторон общественной жизни» и уволили из института. Так настали годы работы юрисконсультом и вынужденного молчания под бдительным оком КГБ. Тогда было совсем не до стихов.

Затем пошли годы перестройки, реформ, мучительные годы ломки всей системы общественных отношений, институтов и сознания. И только в 58 лет, мучаясь от нереализованности своих возможностей, я, наконец-то, нашёл в себе силы начать писать стихи, одновременно изучая теорию стихосложения, ещё и ещё раз читая и перечитывая Гомера, Вергилия, Данте, Шекспира, Байрона, Пушкина, Лермонтова, Некрасова и многих наших и зарубежных поэтов, учась у них технике стихосложения, их способности обнажать те социальные и нравственные проблемы, которыми жило общество.

При этом я не мог согласиться с теми литераторами, в том числе и с Белинским, которые считают стихами только лирические стихи, воспевающие любовь, природу, нечто светлое и прекрасное. Если встать на эту точку зрения, то надо отбросить Гомера, практически всю античную поэзию, трагедии и драмы Шекспира, Пушкина и т. д. Собственно, Белинский и делал это, когда писал, к примеру, в своём обзоре «Русская литература в 1842 году»: «Так, например, «Руслан и Людмила», «Кавказский пленник», «Бахчисарайский фонтан» Пушкина – настоящие стихи; «Онегин», «Цыганы», «Полтава», «Борис Годунов» – уже переход к прозе; а такие поэмы, как «Сальери и Моцарт», «Скупой рыцарь», «Русалка», «Галуб», «Каменный гость», – уже чистая, беспримесная проза, где уже нет совсем стихов, хоть эти поэмы писаны и стихами».

Вот такая логика: поэмы писаны стихами, но это не стихи! И теперь уже те, кто пишет небольшие стихи о любви, природе и своих светлых чувствах, категорически заявляют: всё, что не лирика – это не стихи. А что? Пушкин писал: «Пишу не роман, а роман в стихах, – дьявольская разница». Тем не менее, роман «Евгений Онегин» он относил именно к стихотворным творениям! И с этим нельзя не согласиться. И в наше время один из классиков теории стихосложения Томашевский писал по этому вопросу: «Различие между стихом и прозой заключается в двух пунктах: 1) стихотворная речь дробится на сопоставимые между собой единицы (стихи), а проза есть сплошная речь; 2) стих обладает внутренней мерой (метром), а проза ею не обладает». Спрашивается, какие ещё нужны доводы?

В сборнике читателю откроется обширная тематика: от лирики до экологических и острых мировоззренческих проблем, поставленных временем; от небольших стихотворений до крупных поэм, написанных, в том числе, и белым стихом, используемым всеми поэтами при написании крупных произведений. При этом я полностью отдаю себе отчёт в том, что, как и прежде, не всеми буду понят и воспринят, поскольку снова не вписываюсь в ту идеологическую и политическую ориентацию общества, которую едва ли не насильно навязывают политики и теологи России под эгидой развития духовности и нравственности, втягивая страну в очередную ложь теперь уже религиозного догматизма, пытаясь через него воспитать покорность, смирение перед властью и церковью, не понимая (или не желая понимать), какие они взращивают семена будущих конфликтов, основанных теперь уже не только на социальной, но и на национальной и религиозной почве. Конечно, церкви, превратившей религию в бизнес, это выгодно, поэтому она уже сегодня добивается от власти отказа от материалистического взгляда на устройство мира в системе образования, а следовательно, и научного познания как такового. Однако возврат к кукольно-архаическим отношениям, возможным лишь в условиях патриархальной, неграмотной России, приведёт её или к откату от тех достижений в области науки, техники, культуры, которых она достигла, пройдя через величайшие муки и многовековые страдания, или также, как и в Европе, религии не будет придаваться того показного и даже политического значения, которое лицемерно демонстрируется у нас, когда в нарушение конституционных норм послушное чиновничье сословие в каждом рабочем кабинете вывешивает иконы.

Удивляясь столь резкому повороту общественного сознания в сторону религии, я всё же надеюсь, что сам уровень образования и интеллекта россиян, а также огромные достижения в области естественных наук, постепенно будут выводить сознание россиян из архаических представлений.

Я вовсе не мечтаю своими стихами исправить человеческое невежество и предрассудки, мне важно указать на опасности, грозящие обществу. Этого довольно. И пусть сами читатели определят, насколько я близок к истине.

Пенза, 2011 г.

В. Петряев

Истины грядущего

Рецензия на творчество известного пензенского поэта Владислава Петряева

С большим интересом ознакомился с новыми произведениями Владислава Петряева. Его стихотворения написаны по классическому образцу, то есть в них прослеживается чёткий поэтический ритм, выверенный стихотворный размер, стихи рифмованны. По содержанию, по эмоциональной наполняемости, по новаторским приёмам эти стихи, конечно же, заслуживают одобрения. Здесь Владислав Васильевич выступает как профессиональный художник, искусно владеющий словом.

Однако, как незаурядный мыслитель, Петряев стремится выразить свой внутренний духовный потенциал в более крупных художественных произведениях. Это естественно: если есть творческие силы, энергия души, уверенная до святости гражданская позиция, – поэт не остановится на форме четверостишия, даже на форме развёрнутого стихотворения… Он обязательно попробует свои силы в более крупном литературном жанре, например, в жанре поэмы. Известны эпические произведения древности – эпопеи: «Илиада», «Одиссея», «Песнь о Роланде», предусматривающие черты историчности, героического содержания, легендарности, патетичности. Поэмы А.С. Пушкина, В.В. Маяковского, А.Т. Твардовского, Е.А. Исаева, бессюжетная лирическая поэма А.А. Ахматовой «Поэма без героя» написаны уже открыто выраженным лирическим пафосом, где автор – участник или вдохновенный комментатор события.

И я встаю,

Тревогу бью

Всей многотрубной медью.

Я Гансу руку подаю,

Тебе же, Хорст, помедлю.

Это позиция лирического героя (автора) Егора Исаева в его поэме «Суд памяти».

Естественно, как автор глубоко мыслящий, обладающий обширнейшими познаниями во всех сферах жизни, начиная с эпохи Гомера и до нынешних дней, Владислав Петряев в своём творчестве не обошёл эпический жанр. Первая его книга поэма о Г.К. Жукове, величайшем полководце, издана и получила высокую оценку не только читателей нашей области, но и научных сотрудников музея Г.К. Жукова, Президента военных наук, участника Великой отечественной войны, генерала армии Гареева М.А., посла США в России Джона Байерли, Российской государственной библиотеки и др.

Свою новую книгу Владислав Васильевич назвал «Вознесение духа». В неё вошли многочисленные стихи разных лет, написанные на самые разные животрепещущие темы, а также поэмы. Нисколько не умаляя достоинства стихов и поэм автора «Российский передел», «Религиозная опасность», «М. Лермонтов», «Размышления при чтении главы о богослужении каторжан в романе Л.Н. Толстого «Воскресение», хотелось бы остановиться подробнее на поэме «Сказание о воскрешении».

Надо отметить, что тема материала повествования вроде бы не нова. На тему об Аде писали и Вергилий, и Данте. Однако в отличие от указанных авторов, тему Ада Владислав Васильевич использует для изначально поставленной им цели: с материалистических позиций показать несостоятельность самой идеи воскрешения. При этом автор в своём сказании идёт от современности, выворачивая наизнанку все слои общества, всех великих и «невеликих». Все они в Аду. Их страшно карают там за прегрешения при жизни на белом свете.

Автору вроде бы снится сон о том, что верховный древнегреческий бог Зевс решил воскресить всех умерших и исполнить обещания пророков, так и не выполнивших их. Однако прежде чем принять окончательное решение, он собрал на высоком Олимпе узкий круг своего семейства с повесткой дня: «Воскрешать всех умерших, или не воскрешать?». В семейном совете приняли участие его братья Аид с Посейдоном, жена Гера, и сестра Деметра…

Здесь надо отметить отменные познания Петряева в Античной культуре, литературе, мифологии. Он знает не только имена богов, но и их характеры, кто на что способен, кто за что отвечает. Так, Гермес – посланник богов, ему и поручено отыскать во Вселенной всех когда-либо существовавших у народов богов и пригласить их на Олимп для решения этого вопроса.

За полгода «перелётов» Гермес, к удивлению древнегреческих богов, не нашёл во Вселенной ни одного бога. Тогда верховный бог Зевс решил спуститься в Ад и посмотреть на тех, кого он сам отправлял туда толпами со всего света и кого удумал воскресить: исправили их страдания или нет, можно ли их воскрешать? И он, вместе с братом Аидом, властителем подземного царства, отправляется в Ад. С ним же (во сне) отправляется и лирический герой (автор) поэмы. Он видит в царстве мёртвых, какие муки уготовили «служители» Ада грешникам. За ложь при жизни на белом свете – одна кара, за обжорство, прелюбодеяния, скотскую жизнь – другая. Самые страшные муки уготованы душегубам, тем, кто развязал страшную войну, погубившую миллионы и миллионы людей. В Аду участь их ужасна. В первую очередь это касается Гитлера и его ближайшего окружения. Не менее страшные муки терпят и все фашисты, принёсшие народам неисчислимые страдания и горе, спалившие Хатынь вместе с женщинами и детьми, а также убийцы, насильники.

Здесь же, в Аду, автор видит великих поэтов, учёных, композиторов, певцов, пророков, беседует с Лениным, смотрит на муки Сталина, по мнению автора, загубившего «механизмом» НКВД миллионы человеческих жизней… По-человечески всё это конечно и любопытно, и интересно.

И всё же после осмотра семи кругов Ада, вдумчивых бесед с пророками, верховный бог Зевс решает воскресить умерших: и тех, кто умер вчера, и тех, кто умерли десятки тысяч лет назад. И он это сделал! На бедную Землю пришли миллиарды и миллиарды новых «жильцов». Но каково им, воскресшим! Им негде жить, у них нет работы, им нечего есть, они голодают вместе с живущими на белом свете: всё съедено, даже воды нет. И воскресшие, вместе с теми, кто жил ранее, испытывая страшные муки на земле, пустынной, голодной, смердящей валяющимися повсюду трупами, вымирают на всех континентах.

Вывод лирического героя повествования таков: воскрешение мёртвых – иллюзия, религиозный обман. Его сознательно внедряют для того, чтобы держать народы в покорности и повиновении, служа церкви, власти и бизнесу…

Может, это и так. Но на сегодняшний день очень многие начали молиться другой идеологии, и очевидно, что этот труд будет воспринят всеми далеко неоднозначно…

Поэма написана белым стихом, хотя он – не везде «белый», и допускается непроизвольное рифмование. Язык поэмы – смешанный, на одном говорят и боги, и смертные…

Особо хотелось бы отметить, что сама необычная постановка проблемы, последовательно и скрупулёзно раскрываемая в поэме «Сказание о воскрешении», как и вся книга в целом, заинтересуют не только сегодняшних читателей, но будут востребованы и в завтрашнем дне. И может быть, первопроходцем к этому завтрашнему дню развития народов и держав будут произведения русского поэта Владислава Васильевича Петряева.

Стихотворения

• • •

Я гнал себя, пришпоривал, как мог,

Издать чтоб первый сборник к юбилею[1],

Устал тогда, не уложился в срок,

Но всё ж издал и вовсе не жалею!

Себе и всем наглядно показал:

Писать стихи – совсем не так-то просто.

И если я поэтом всё же стал,

То это плод огромного упорства.

В том – первом – сбои были: ерунда!

Я мысли, дух свой выбросить стремился,

Отбросил страх чьего-то там суда

И этой цели, в принципе, добился.

Утёрши пот, неточности убрав,

Уверенно себя в бой снова кинул,

И зубы сжав, и силы все собрав,

Поднял стихи на новые вершины.

И вот я вновь, читатель, пред тобой,

Исправленный, окрепший, усложнённый,

Помысли вместе, рядышком со мной:

Надеюсь, будешь больше просветлённым.

• • •

О, Музы, молю вас, настройте мне душу

На длинную песню о жизни певца,

Взволнуйте её, я немножечко трушу,

Началу внимая, не видя конца.

Я много за жизнь испытал вдохновений,

Немало наук обострённо впитал,

И можно ль позволить, чтоб дух дерзновенный

С останками тела в земле пребывал?

Отрину его, лишь бы силы хватило,

Спою, что отверг или принял умом,

И клясть меня будут, и тратить чернила,

Но я улыбнусь лишь на этот содом.

Как будто бы нечего больше страшиться —

Россия свободу свою обрела!

Но с яростью вновь я обязан трудиться,

Пока она в рабство к попам не ушла.

На них она, слабая, в муках взирает,

Религией хочет духовность поднять,

При этом и Ленина культ сохраняет,

И ниц пред попами готова упасть…

Безумье, безумье над нами витает,

Свободы не вижу, о ней вновь кричу,

В плену у иллюзий народ пребывает,

А я его мыслью наполнить хочу…

• • •

Я многим за долгую жизнь увлекался,

По свету мотался – один, без ветрил,

Сжав зубы до боли, с волнами сражался,

Топили меня – я выныривал, плыл.

И, берег увидев, душой укреплялся,

Стенал я и плакал, но слабым не слыл.

На берег же выйдя, вновь в бой устремлялся,

От трудностей дух мой сильнее лишь был.

Кем только я не был, за что не хватался,

Но счастье прошло от меня стороной,

Себя не раскрывши, стихами занялся —

Они – мой последний, отчаянный бой.

• • •

В борьбе и исканьях был жизненный путь,

В борьбе сам с собою его завершаю,

Не знаю, осталось мне сколько тянуть,

Но дух свой готовым к борьбе сохраняю.

Его вознесу я в прощальных стихах,

Ни в бога, ни в чёрта, в науку лишь веря,

Останусь вот в этих усталых строках,

 И пусть меня судит бездумное время.

1976 г

Сколько тайны в ночи лунной,

Как торжествен неба свет,

Я сижу у речки чудной —

Слушаю рассвет.

Вот зарница полыхнула

В небе у реки,

Тенью что-то промелькнуло,

Словно лешаки.

Наконец, чуть просветлело,

Отступила тьма.

Небо нежно заалело,

Жуть ночи прошла.

Лёгкой рябью в речку тихо

Ветер чуть дохнул,

Сил набрал, промчался лихо,

Волнами плеснул.

Холод вдруг коснулся тела —

Зябко у реки.

Рыба резво вверх взлетела —

Плюхнулась в круги.

Я сижу и наслаждаюсь

Утра красотой,

Перед ней всегда теряюсь,

Будто сам не свой.

Слышу я земли рыданье,

Всех усопших плач.

Кто им вынес наказанье,

Кто у них палач?

Бог ли в смерти всех виновен,

Или мир идей,

Кто убийца, кто крамолен,

Кто здесь фарисей?

Рай обещан был на небе,

Царство на земле,

Только где же эта – Геба[2],

Если мёртвы все?

Где же равенство и братство,

Счастье на земле,

Где всеобщее богатство,

Если нищи все?

Разве мукой дух пытавший

Всё утратил жизни счастье?

Разве счастья миг познавший

Снял превратностей ненастье?

Нет, не надо убиваться

И терзать себя ночами,

Надо мудро улыбаться —

Пыхнет солнышко лучами.

1986 г

Моему другу, начальнику охраны Пензенского комбината хлебопродуктов

И.С. Францеву

Твой путь не сыпан лепестками розы,

Кололи часто острые шипы,

Впивалась в душу острою занозой

Неблагодарность чёрная толпы.

Народ наш долго за идеи бился,

Не став притом возвышенней, добрей,

И совестью (увы!) не засветился,

Коль собственность является ничьей.

А ты, как страж, гляди на всё спокойно:

Ловил воров – и впредь их всех лови!

Для тех, кто не желает жить достойно,

Иного средства, видно, не найти.

Не можем мы от схваток уклоняться

И быть рабами всяческих идей,

Самим собою надо оставаться:

Для личности что может быть важней!

Стихом тебя с рожденьем поздравляю,

Желаю дух таким же впредь нести,

Здоровья, силы, мужества желаю

И не сгибаться на своём пути!

1994 г

Стихов я, в общем, мало написал,

В мечтах витая более об этом,

Хотя Шекспира, Пушкина познал,

Дивясь неповторимым их куплетам.

Вот так в пустых мечтаньях и живу,

А на пороге старость подступает.

И я как будто в омуте плыву,

А выплыть – силы воли не хватает…

В дне ясном страсти нет, загадки:

Творит её ночная темнота,

Когда Луна играет в прятки

И манит ум галактик высота.

В плену у звёздного сиянья

Люблю один отшельником бродить,

И перед высью мирозданья

Себя ночами лунными страстить.

Не спится что-то долгой ночью мне,

Ещё и дождик стуками мешает.

Лежу один, как будто в полусне,

А дождь всё льёт и шумом душу мает.

Лежать в постели благостно, тепло —

На улице стоит осенний холод.

А дождь упорно бьёт и бьёт в стекло,

И я лежу, совсем уже не молод.

Как быстро время лучшее прошло

И зрелость незаметно пролетела,

А дождь холодный тюкает в окно,

И дума в голову, как гвоздь, засела.

Бегу к окну, кричу: «Я полон сил,

Высоких замыслов, задач и целей,

Что оттого, что многое сносил,

И нервы бьются как бы на пределе.

Шлю к чёрту нервы, слабости свои,

Души своей метания, сомненья,

Сильней сожму я в яри кулаки

И брошусь, наконец-то, в мир творенья».

Ночью вьюга бушевала,

Волком жутко завывала,

Била ветками в окно,

Нервно звякало оно.

Утром вышел: тихо стало,

Всё белым-бело предстало,

Только небо всё черно,

Да окно заснежено.

Ночь, зима, пышный лес,

Все деревья в снегу,

Лунный свет из небес —

Я у сказки в плену.

По сугробам бреду —

Искры, хруст и мороз.

А куда? Не пойму.

Может, в мир детских грёз?

1995 г

Десять лет исполнилось доченьке моей,

В жизни, точно, не было этих лет светлей.

Доченька, голубушка, праздник дней моих,

Поздравляю и дарю я тебе свой стих.

Что на улице творится:

Вьюга снежная кружится,

Окна замела.

Как протяжно завывает,

Как сугробы наметает,

Вся белым-бела.

Ветер птиц кругами гонит,

Всё вокруг шумит и стонет,

Прямо чудеса.

Кинул вниз воронью стаю,

Вихрем ринулся к сараю,

Прыгнул в небеса.

Бес кружится на сугробе,

Снег швыряет на заборе,

Словно снежный псих.

Вдруг всё стало тихо-тихо,

Бес умчал, унялось лихо,

Ветер буйный стих.

Только снега завитушки,

Как неведомы игрушки,

Дарит он тебе.

Ты явилась из метели,

Из волшебной колыбели

В снежной стороне.

И в тебе, в одной вместились,

Ярость вьюги с тишью слились,

Вроде б пополам.

Ярь свою направь к Познанью,

Тишь – к любви и состраданью:

Вот такой генплан!

25.01.1995 г. пос. Монтажный

За капот машины листья зацепились:

Захотелось бедным ласки и тепла.

На ветру холодном листья долго бились,

Но пурга опять их в холод унесла.

Февраль ещё, а дождь уже

Съедает пышные сугробы.

Вот-вот предстанет в неглиже

Теплом объятая природа.

Весна, осевший мокрый снег,

Горбом торчащие тропинки,

Ручья стремительный разбег,

На ветках тающие льдинки.

Часами тикает капель,

Природа в неге пробуждснья.

Грачи на ветвях, шум, галтель,

В восторге все от потепленья.

Трещит с раскатом в небе гром,

Летит на землю бурелом,

Всё небо тучами покрылось,

Воронка пыли ввысь взвихрилась.

Всё в страхе мечется пред бурей,

Пронзают землю капли, струи,

Природа силы набралась

И… ливнем шумным излилась.

Увы, защит не знает разум наш

Пред чувством, страстью собственной души,

Печаль её тревожит, лезет блажь,

Как разумом их, волей не глуши.

У меня детишек двое —

Дочка Жанна и сынок.

Я его зову Димок —

Мы сидим на кухне трое.

Пьём чаёк, халву едим,

О прошедшем говорим —

Кто что сделал, что увидел,

Может, кто кого обидел.

Жанна вдруг и говорит:

«Твой сыночек отличился…».

Дима съёжился, молчит

И в сестру глазами впился.

Смотрит он с мольбой на Жанну

И ушёл от нас нежданно.

Я кричу вослед: «Сынок!»

Не вернулся мой Димок.

Жанна сразу о другом,

Только я расстроился:

Сыну сделался врагом —

Словом не обмолвился…

Сын, сыночек, сынулёк —

Жизни праздник, василёк,

Старости моей награда,

Жизни смысл, её услада.

Если б не было тебя,

Как бы мучил я себя:

Не продлил бы род я свой,

И угас бы он со мной.

Умным, сильным, смелым будь,

Сам наметь по жизни путь,

Цель поставь и добивайся,

Но в стремленье – не сломайся.

Меру знай и соблюдай,

Твёрдым будь и не страдай:

Всё приходит и уходит,

Нами больше чувство водит.

Разум, волю развивай,

Вместе с солнышком вставай,

Не ленись и будь трудягой,

Полни сам себя отвагой.

Чтобы жизни суть понять,

Многое спеши познать,

Но во всём не затеряйся:

Путь избрал – ему отдайся.

Сам стремись великим быть

И полнее дух раскрыть.

И раскроешь, точно знаю,

В бой тебя благословляю!

Лежу я зачарованный —

Сыночек рядом спит.

Не сплю я, околдованный, —

Он рядышком сопит.

Обнял ручонкой пухленькой:

Пошелохнуться как?

Едва унялся, душенька:

Лежу, застывши так.

О ангел мой! Твой облик нежный

Меня к себе приворожил,

И я ушёл от жизни прежней:

Пятнадцать лет один прожил!

Теперь покоем наполняюсь,

Детишек видя и тебя,

И всё на свете забываю,

В любовь семьи своей уйдя.

Где б ни был – к вам я устремляюсь,

Спешу скорее увидать,

И силой новой наполняюсь,

И годы мчатся как бы вспять.

Мы многое в жизни своей забываем,

Не мучиться чтобы о прожитых днях,

Но как мы от прошлого ни убегаем,

Оно в подсознанье блуждает, во снах.

Во сне образ прошлого вдруг воскрешаешь

И так, бессознательно, встретившись вновь,

Его, как живого, ты зримо внимаешь

И вновь ощущаешь былую любовь.

Во сне я почувствовал, как у калитки

Впервые подругу свою целовал,

Коснулся груди и со странной улыбкой

От дерзости этой в смущенье сбежал.

Во сне это чувствовал так, как когда-то,

И духом, и телом своим трепетал,

Как будто бы жизнь не подходит к закату,

Как будто бы больше других не ласкал.

1996 г

Как купола у колоколен,

У сосен жёлтые стволы,

В лесу блаженно я покоен,

Вдыхая запахи смолы.

Свободу здесь лишь обретаю,

Оставив света суету,

И вновь здесь силы набираю,

Когда совсем невмоготу.

Над Россией снова бродит

Призрак коммунизма,

И народ в дурмане ходит

От идей марксизма.

Как больной, в мечтах витает

Равенства и братства,

И мятежность возбуждает

Собственность, богатство.

Вновь безумная Россия

В рабство нас толкает,

Где впрягут в ярмо насилья

И ГУЛАГвоспрянет.

Иль забыла, как, страдая,

Нелюдей ласкала

И, богатства раздавая,

Вдоволь есть мечтала?

Ад пройдя, снеся мученья,

Стоны поколений,

Знать, ты хочешь повторенья

Партии велений.

Вновь кнута ты захотела:

Гордости не внемлешь,

Роль шута не надоела,

Пьянство лишь приемлешь?

Против нас, людской природы,

Принцип коммунизма.

Все завёл в тупик народы

Дух идей марксизма.

Этим движет дух сомненья:

День и ночь не спится.

Тот плевал на все стремленья: