Моя «Правда». Большие тайны большой газеты

В. С. Губарев

Моя «Правда»

Большие тайны большой газеты

МОЯ «ПРАВДА»

Малоизвестные страницы из истории самой известной газеты XX века

Юбилеи подкрадываются незаметно. Как-то не думаешь о том, что тому или иному событию исполняется энное количество «круглых» лет и что пропустить такое событие никак нельзя. Особенно если имеешь к нему прямое отношение.

Да и зачем поступать иначе?! Ведь юбилей – это прекрасная возможность вспомнить прошлое, встретиться с друзьями, вновь прикоснуться и прочувствовать неповторимые мгновения жизни, поделиться ими со знакомыми и незнакомыми друзьями, дать им понять, что прошлое плотно и неразрывно вплетено в настоящее, причем настолько неразделимо, что без него невозможно представить будущее.

Я говорю об этом потому, что газете «Правда» исполняется сто лет. И добрую половину из них я, так или иначе, связан с ней.

Напомнил мне о юбилее Вадим Горшенин, тоже правдист. Он спросил: «Как будем отмечать?» Вопрос-то простой, обычный, а вот ответа на него нет. И прежде всего потому, что нынешняя власть подобные юбилеи не только не приветствует, но и старается не замечать. Умалчивает. Якобы «из-за идеологических соображений». Смешновато звучит, но вполне актуально.

А каковы наши «идеологические соображения»?

Мы поняли, что юбилей надо отмечать нестандартно, но так, чтобы каждому, кто прикасался к «Правде», было приятно и волнительно вспоминать о том, что делала газета и правдисты, верно служившие ей. И рассказывать надо об этом без догм и штампов, которых, кстати, в «Правде» (как ни странно это звучит!) было меньше, чем в других газетах и журналах. Причина тому понятна: «Правде» не нужно было доказывать свою идеологическую позицию, а вот иным изданиям очень хотелось делать это постоянно…

«Служить бы рад, прислуживаться тошно…»

Нам выпала доля (счастье или беда? Я считаю – счастье…) служить.

100-летие «Правды» пришло неожиданно. Почему? Я прекрасно помню, как отмечались многие даты, даже то 50-летие газеты, которое, казалось бы, проходило совсем недавно. Это было торжественно и весело, слегка помпезно, но незабываемо.

Недавно я брал интервью у одного известного ученого, академика, лауреата множества престижных премий. Фрагмент нашей беседы опубликовал в «Правде». Принес ему номер. Он развернул газету, посмотрел на статью, а потом удивленно заметил: «Неужели и сегодня газета выходит?!» А потом задумался, помолчал и сказал: «Извините за мое незнание, а ведь совсем недавно я считал честью выступить в „Правде“, да и она не раз рассказывала о моих работах… Извините за незнание!»

Может быть, случай этот исключительный, но, тем не менее, если мы с вами люди культурные, если ценим прошлое, если с уважением относимся к своей стране, то мы обязательно должны понимать, что был Советский Союз, что в XX веке он во многом определял судьбу мира, развитие нашей цивилизации и человечества. А в Советском Союзе главной газетой была газета «Правда». И слова «Правда», «правдист» всегда звучали очень гордо, потому что в этой газете работали выдающиеся журналисты, очень интересные люди, нестандартные. Я говорю об этом вполне ответственно, так как практически всю свою сознательную жизнь связан с домом на улице Правды, 24, где располагались раньше (а теперь по соседству) центральные газеты страны.

Я произношу слово «Правда» и сразу же вспоминаю, как увидел в ее коридорах Михаила Шолохова, а потом Бориса Полевого и Константина Симонова, в это здание захаживали Юрий Гагарин и Герман Титов, а потом и все космонавты. Сюда приносили свои статьи академики и главные конструктора, актеры и композиторы, великие певцы и балерины, герои своего времени – в общем, очень многие легендарные люди XX века. Где еще можно было встретить их?!

Газету хорошо знали за границей. Она была символом страны. Мне довелось побывать во многих странах, наверное, их около пятидесяти. Достаточно было сказать, что работаю в «Правде», и ко мне всегда относились с уважением, знали, что я представляю главную газету Советского Союза.

О «Правде» сложено много мифов и легенд, хватает и домыслов. Говорится немало пошлости, хватает и несправедливых оценок – все это есть. Но если мы хотим непредубежденно, отстраняясь от новых идеологических штампов, оценивать наше прошлое, то мы обязаны признать, что «Правда» играла гигантскую роль в судьбе страны, в судьбе каждого из нас, и в моей судьбе особенно.

Фрагментами этой жизни я и хочу поделиться.

Моя «Правда» – это мозаика событий, в которых мне довелось участвовать и о которых я рассказывал в своих материалах. Моя «Правда» – это судьбы людей, которые сотрудничали с «Правдой» и о которых большинство узнавало впервые, хотя именно они во многом определяли достижения и трагедии нашего времени.

Моя «Правда» – это не история газеты, а лишь ее некоторые страницы, а потому сразу прошу прощения, если они грешат неточностями – ведь субъективный взгляд на происходящее зависит и от характера автора, и от его понимания действительности, и от его предчувствия будущего.

«ТОЛЬКО НЕ ПОССОРЬ МЕНЯ С АКАДЕМИЕЙ!»

На жизненном пути встречается очень много людей, но лишь некоторые из них заслуживают подлинного уважения и преклонения. Виктор Григорьевич Афанасьев – один из них. По крайней мере, для меня.

Мы познакомились летом 1976-го. Это было трудное, весьма драматическое время в моей судьбе. Я работал заместителем главного редактора «Комсомольской правды» – газеты, где 16 лет назад начинал литературным сотрудником. Конфликт возник не только в самой газете, но и в ЦК ВЛКСМ. Первым секретарем был Е.М. Тяжельников, который к этому времени уже успел состариться на своем посту, а потому очень «заботился» о своем будущем. Естественно, он мечтал о переходе в ЦК КПСС, на должность заведующего отделом пропаганды. А потому в это время он начал уделять особое внимание «Комсомольской правде», которая со времен Алексея Аджубея, Юрия Воронова и Бориса Панкина удерживала лидерство в журналистике. «Лидерство» подразумевает некоторую оппозиционность, и именно ее начал уничтожать Тяжельников. Времена были стабильные, предсказуемые, и «Комсомолка» на таком фоне выглядела «белой вороной». Тяжельников добивается назначения на пост главного редактора своего помощника Льва Корнешова – человека, плохо знакомого с журналистикой, но весьма преданного своему шефу.

В общем ситуация в газете начала резко меняться. Уходит Виталий Игнатенко, из ЦК комсомола присылают на его место еще одного функционера. Из «стариков» в руководстве остаюсь только я. Тут меня приглашает к себе Михаил Васильевич Зимянин, предлагает перейти в «Правду». Я соглашаюсь. Однако через несколько дней тот же Зимянин сообщает мне, что из «Комсомолки» меня не отпустят до съезда партии, который состоится весной. Еще на год я остаюсь на прежнем месте. И вот тут-то и начинаются те неприятные события, о которых я уже упоминал. По инициативе Корнешова на меня направляется донос (иначе трудно назвать ту бумагу!) в Комитет партийного контроля при ЦК КПСС. В нем описывают все мои «грехи», мол, использую служебное положение в личных целях, незаконно купил черную «Волгу» и, что меня весьма позабавило, соблазнил всех симпатичных девушек редакции. Наверное, это письмо могло иметь какие-то последствия, но я категорически отказался писать и давать любые объяснения, чем поставил в трудное положение работников партконтроля, да и ЦК партии тоже. Я заявил, что вся моя жизнь на виду и готов принять любое партийное наказание, если его заслуживаю.

Приблизительно через месяц меня вызвал к себе М.В. Зимянин, который был уже секретарем ЦК КПСС. Он сказал, что ко мне никаких претензий нет и у меня есть право выбора: остаться в «Комсомолке», уйти главным в «Смену» или перейти в «Правду» обозревателем по науке.

Естественно, я выбрал последнее и уже на следующий день был представлен на редколлегии.

Почему я так долго и подробно рассказываю о своем переходе из «Комсомолки» в «Правду»?

Дело в том, что это имеет прямое отношение к Виктору Григорьевичу Афанасьеву.

До заседания редколлегии я с ним не встречался, не беседовал, что само по себе было странным – обычно кандидату приходится изрядно побродить по коридорам «Правды», знакомясь с членами редколлегии. Более того, и после моего утверждения пару месяцев Афанасьев не вызывал меня. Правда, я видел, что мои материалы он читает внимательно. Несколько раз я писал словечко, которое он не любил – «подчеркнул» – и Виктор Григорьевич аккуратно исправлял на «сказал», «заметил» или «отметил». Впрочем, вскоре я убедился, что Главный внимательно читает всю газету, и уже это не могло не вызывать уважения.

В Москве случилось землетрясение, автоматические аппараты работали на Луне, началась новая экспедиция на «Салют», были присуждены Государственные премии по науке и технике – в общем, два-три материала в неделю я публиковал в «Правде». В коллективе меня приняли хорошо, и я уже почувствовал себя «правдистом». И только одного я не знал: что думает обо мне главный редактор. Мы практически не встречались с ним – на заседаниях редколлегии я не бывал, а к себе Главный меня не приглашал.

И вдруг вечером мы сталкиваемся с Афанасьевым в коридоре. «Володя, зайди ко мне через полчаса!» – сказал он.

Меня поразило, что он обратился ко мне по имени. Мне казалось, что его он не знает. Но было что-то теплое в той интонации, что прозвучала, и я понял, что речь пойдет не о материале, который стоял в номере.

Тот разговор с Афанасьевым я запомнил на всю жизнь. Он откровенно признался мне, что ему несколько раз звонили и из ЦК комсомола, и из ЦК партии и не советовали брать меня в «Правду». Более того, об этом просил даже Тяжельников, с которым Афанасьев работал еще в Челябинске. В общем, Виктору Григорьевичу говорили, что я «скандалист», «склочник» и «упрямец», а потому он со мной «намучается».

Я откровенно рассказал Афанасьеву о событиях в «Комсомолке», о своей судьбе и о своих интересах. И добавил: «Если я вам не буду нужен, то скажите об этом сегодня, а завтра я уйду сам! Без скандалов и борьбы, даже если будете не правы».

Афанасьев рассмеялся. «Первый раз слышу такое, – сказал он, – и такая договоренность мне нравится. Но тебе грозит опасность только в одном случае: не поссорь меня с Академией!»

Тут уж я рассмеялся: «Это невозможно, ведь там работают люди, которых я люблю и уважаю. По крайней мере, там есть возможность выбрать именно таких…»

С Афанасьевым я работал до его ухода из «Правды». В творчестве, в судьбе моей это были лучшие годы жизни.

Виктор Григорьевич никогда не был равнодушен к тому, что делали его коллеги (подчиненным себя я не считал, так же, как его начальником – у нас были разные должности и обязанности в газете, и мне было приятно, что Афанасьев разделяет эту точку зрения). У меня выходили книги и телефильмы, были поставлены первые спектакли по пьесам, и каждый раз Виктор Григорьевич что-то говорил об этом. Не хочу лгать, что всегда приятное, но, тем не менее, работа всегда была замечаема.

Ну а несколько эпизодов опять-таки я запомнил на всю жизнь, и они в полной мере характеризуют Виктора Григорьевича.

Около полуночи раздается дома звонок. Трубку снимает жена. Афанасьев представляется. Жена говорит, что я уехал на рыбалку, но должен с минуты на минуту появиться дома. «Пусть немедленно едет в редакцию, – говорит Виктор Григорьевич, – и обязательно захватит с собой виски: я знаю, что у него оно всегда есть!»

Вскоре я открываю дверь квартиры, и жена сообщает мне о приказе Главного.

Я знаю, что Афанасьев любит виски. Значит, есть неплохой повод выпить. Но каков повод и почему нужно ехать в редакцию ночью?! Хотя газета еще не подписана в печать, это случится около двух… В общем, еду в редакцию.

В кабинете Главного несколько человек. Номер уже подписан, но пока «сигнала» нет.

Виктор Григорьевич вдруг обнимает меня: «Поздравляю! Виски не забыл?»

«Нет», – отвечаю. Честно говоря, я шокирован…

«Вот вторая полоса, читай!» – говорит Афанасьев и обводит строку с моей фамилией…

Так я узнал, что мне присуждена Государственная премия СССР.

Виктор Григорьевич рассказал, что на заседании Политбюро при окончательном обсуждении новых лауреатов Госпремии по литературе и искусству неожиданно зашел разговор о моем телефильме, посвященном Юрию Гагарину. Оказывается, его смотрели все члены Политбюро во главе с самим Л.И. Брежневым. Фильм понравился. И тут же зашел разговор о том, почему меня нет среди лауреатов. Естественно, все решилось мгновенно: моя фамилия возглавила список.

В тот вечер и в ту ночь, когда мы отмечали происшедшее, Афанасьев радовался так, будто эта премия присуждена ему… Впрочем, так и было – ведь премия правдисту присуждалась впервые за многие годы. Уже потом и сам Виктор Григорьевич был удостоен ее, и Всеволод Овчинников тоже. Но сам факт присуждения премии тогда значил для газеты многое – поэтому Виктор Григорьевич так воспринял случившееся.

…Была одна тайна в жизни «Правды», о которой знало всего несколько человек. Речь идет о воспоминаниях Генерального секретаря ЦК КПСС Л. И. Брежнева. Я писал главу «Космический Октябрь». По сравнению с Анатолием Аграновским, Аркадием Сахниным, Александром Мурзиным, Виталием Ганюшкиным моя задача осложнялась тем, что я работал «по-партизански»: мне было запрещено контактировать с сотрудниками военно-промышленной комиссии и тщательно скрывать от Д. Ф. Устинова и его окружения, что я занимаюсь такими воспоминаниями. «Крышей» стала «Правда». Все встречи и командировки, необходимые для подготовки воспоминаний, представлялись как выполнение заданий «Правды».

«Используй эту возможность, – сказал мне Афанасьев, – не каждому дано такое…»

Честно признаюсь: воспоминания Брежнева отошли на второй план, написал я их быстро. А в «Правде» появилось несколько десятков материалов, в которых приоткрывалась прекрасная и трагическая история нашей космонавтики и ракетной техники. В частности, удалось рассказать обо всех главных конструкторах, которые раньше были засекречены, об испытательных полигонах, о космодромах.

Поистине это были сенсационные материалы, и «пропуск» их на страницы «Правды» обеспечивался как раз «Воспоминаниями» Брежнева. К сожалению, судьба главы «Космический Октябрь» драматична. Было решено публиковать ее в декабрьской книжке «Нового мира» ко дню рождения Л.И. Брежнева. Однако в ноябре 1982-го Леонид Ильич умирает, и тут же по «Космическому Октябрю» проходит рука космической цензуры. Из 150 страниц остается половина…

Ко мне много раз обращались с просьбой написать рецензию на «Воспоминания», в частности, на «космическую главу». Однажды пришла даже рекомендация «сверху» – от кого, не знаю. Захожу к Афанасьеву, спрашиваю: писать?

«Нельзя к самому себе относиться цинично!» – сказал он. Я запомнил эту фразу. Вспоминаю ее каждый раз, когда кто-то начинает спекулировать вокруг «Воспоминаний». Не представлялось возможным раньше сказать, но теперь это могу сделать: та работа была самого высокого уровня, в ней принимали участие крупные журналисты, мастера, а потому присуждение книге Л.И. Брежнева Ленинской премии вполне заслуженно.

Чернобыль. Об этой трагедии сказано и написано много. В. Г. Афанасьев сразу же поддержал меня, когда я решил поехать туда. Редактору отдела науки «Правды» иначе просто нельзя было – да и знал я о радиации побольше, чем другие, а потому в моей группе никто не переоблучился, хотя мы работали в самые трудные, первые дни катастрофы.

Именно Афанасьев направил меня в ЦК партии к А. Н. Яковлеву, когда я прилетел из Чернобыля 7 мая. И уже после разговора с ним я написал свою «Записку», в которой анализировалась ситуация вокруг Чернобыля.

Потом появилась пьеса «Саркофаг». Много событий, печальных и радостных, было вокруг нее и меня. Виктор Григорьевич всегда поддерживал меня, прислушивался к моему мнению. Это в тот период было важно, потому что борьба шла нешуточная.

Однажды он попросил меня спасти катер, который был куплен за 50 тысяч долларов для водных лыжников. Сборная страны тренировалась на Киевском водохранилище, а катер стоял у Чернобыльской АЭС.

Катер мы нашли. Его специально притопили в камышах, чтобы потом вывезти из зоны. Вертолетчики подняли катер, «грязи» было много, а потому его дезактивировали долго.

Несколько десятков человек – атомщики, химики, военные, саперы, вертолетчики, речники – принимали участие в этой спасательной экспедиции. Они знали, что это просьба главного редактора «Правды». Это было пропуском сквозь все контрольные пункты, которые уже надежно прикрыли Чернобыльскую зону.

Наверное, можно припомнить еще множество эпизодов работы в «Правде», которую возглавлял академик В.Г. Афанасьев. Но мне кажется, нужно обязательно остановиться на той публикации о Б.Н. Ельцине, которая, убежден, сказалась на судьбе В.Г. Афанасьева.

То был воскресный вечер. Я вел номер. Было очень скучно. Номер полностью соответствовал настроению.

В «белом ТАССе» я прочел перевод статьи, опубликованной в итальянской газете. Это был рассказ о поездке Ельцина по Америке. Статья была написана не только с юмором, но и огромным количеством деталей, придумать которые было невозможно.

В.Г. Афанасьев колебался, когда я предложил перепечатать эту статью.

И все-таки он решился!

Думаю, это был один из главных поступков в его жизни – он преодолел самого себя, свои представления о партийности, о печати, о смысле всего, что мы делаем.

Статья вызвала взрыв эмоций. У каждого из тех, кто помнит то время, кто пережил его, свое отношение к Ельцину и его поездке по США. У меня оно не изменилось: считаю, что нужно было сделать все, чтобы не допустить Ельцина и его команду к власти. Я считал, что «Правда» должна была всей своей мощью стать на его пути. С этой точки зрения, публикация статьи из «Репубблики» была верной.

Однако Виктор Григорьевич не смог выдержать тот шквал критики, который со всех сторон обрушился на него. К сожалению, и в самой редакции подавляющее большинство считало публикацию ошибкой – правдисты шли на сотрудничество с Ельциным, искали контактов с его командой. На мой взгляд, такая позиция стала по сути дела предательством не только Афанасьева, но и «Правды».

М. С. Горбачев представлял на заседании редколлегии «Правды» нового главного редактора. Он сидел между двумя академиками – В. Г. Афанасьевым и И.Т. Фроловым. На самом деле, он находился между двумя мирами, не подозревая о своей печальной участи.

До нынешнего дня я горжусь тем, что тогда встал и сказал, что Горбачев и Политбюро совершают ошибку, освобождая от должности В.Г. Афанасьева, что это станет еще одной победой Ельцина. К сожалению, меня никто не поддержал… Впрочем, изменить что-либо уже было невозможно: колесо истории давило всех, кто попадался на его пути.

Через несколько дней новому редактору «Правды» я рассказал о нашем первом разговоре с В.Г. Афанасьевым, мол, по первому его требованию я уйду из газеты. И.Т. Фролову же я сказал, что уйду из «Правды» не тогда, когда он этого пожелает, а когда я этого захочу… Так и произошло… Такова была разница между двумя академиками, двумя философами, двумя главными редакторами «Правды».

ПОЧЕМУ ИМЕННО ЗИЛ?

В «Правде» широко отмечали только те юбилеи, о которых принималось специальное постановление Секретариата и Политбюро ЦК партии. В первом случае речь заходила о «локальных» событиях или конкретных людях. Во втором же, юбилеи должны отмечаться масштабно, по всей стране, во всех организациях, вне зависимости оттого, партийные они или нет.

В специальную группу, созданную в редакции, для освещения 60-летия Великого Октября был включен и я в качестве одного из руководителей. Надо было разработать детальный план всей кампании, утвердить его сначала на редколлегии, а потом и в ЦК партии.

Честно говоря, к разным юбилейным датам я относился хорошо, потому что считал, что есть возможность в полной мере проявить творческий подход, сделать «дату» нестандартной, выиграть в конкурентной борьбе, которая неизбежно возникала как между газетами, так и журналистами. Именно так я и относился к порученному редколлегий «Правды» делу. Тем более что нам (в группе были собраны молодые правдисты) представилась возможность в полной мере показать себя, да и ограничений особых не было – «Правда» стояла на пороге перемен, хотя не все это чувствовали, но главный редактор В.Г. Афанасьев это понимал и даже приветствовал.

В общем, план мы разработали неплохой, во многом оригинальный и необычный для газеты. В частности, особое внимание уделялось человеческим судьбам – было предложено несколько новых рубрик, позволяющих показать людей разных поколений, да и подход к историческим материалам тоже был новым.

Мы предложили шесть специальных номеров. Это, так сказать, «высший пилотаж в журналистике»: надо рассказать о том или ином событии с разных точек зрения, во всем многообразии и даже в разной стилистике. Только в этом случае целевой номер получится «читабельным», то есть интересным. И такие номера были разработаны.

Первый из них мы решили посвятить коллективу ЗИЛа. Не дожидаясь одобрения наших планов в ЦК партии, группа правдистов побывала на предприятии, вместе с дирекцией и парткомом наметили темы и практически быстро их реализовали. Номер уже был готов. Получился он неплохим: на примере одного предприятия было показано, как проходила индустриализация страны, какие задачи надо решать сегодня и какими путями идти дальше. ЗИЛ был представлен нестандартно на всех шести полосах «Правды».

Однако выпуск номера был приостановлен…

В ЦК партии по каким-то соображениям решили, что не следует «отдавать» газету ЗИЛу, мол, в стране есть и другие, не менее знаменитые предприятия.

Можно ли спасти специальный выпуск?

По слухам (а у нас были информаторы в ЦК), никаких претензий к номеру не было. Просто некоторые члены Политбюро не хотели бы усиления «хозяина Москвы» Гришина, а потому считали, что номер «Правды» – это своеобразная поддержка его.

Как человек, непосредственно связанный с подготовкой и выпуском этого номера, могу твердо заявить: первый секретарь горкома Москвы и понятия не имел о том, что мы планируем делать, он даже не знал, что мы работали на ЗИЛе и там готовили номер, который открывал кампанию по подготовке празднования юбилея 60-летия Октября.

Пришлось ехать в отдел пропаганды ЦК, где решили (я уже в этом не сомневался) не допустить выхода этого номера.

Наверное, так и случилось бы, если бы не пришла в голову простая мысль: я предложил заведующему сектором и его сотрудникам предложить предприятие, на котором побывали бы… Ленин и Брежнев!?

И спор закончился, так и не начавшись: ведь только на этом предприятии бывали оба, более того, Леонид Ильич Брежнев (точнее, его помощники) и выбрал ЗИЛ, потому что там выступал после революции Владимир Ильич…

Специальный номер «Правды» через несколько дней увидел свет, и он вскоре был признан коллегами как один из лучших в истории газеты.

Оглядываясь в прошлое, убеждаюсь, что именно в середине 70-х годов «характер» газеты изменился: она стала «человечней», менее официальной, хотя по-прежнему и оставалась главной.

Наверное, сегодня рассказать о ЗИЛе так, как мы это сделали много лет назад, невозможно – флагмана нашей промышленности уже не существует, на его территории слишком много складских помещений, а действующих цехов всего несколько. ЗИЛ из символа достижений страны превратился в символ ее деградации.

«ЛУНА-ТВЕРДАЯ!»

В тот предновогодний вечер он был грустным, и это отметили все, кто приходил к нему в кабинет по делу или просто поздравить с праздником. Впрочем, а какие основания для веселья?!

Боль в последние месяцы преследовала его постоянно. Он не мог сидеть долго в кресле, вставал, расхаживал по кабинету, но это не помогало – боль не отступала. Ночью долго не мог заснуть из-за нее же. Врачи успокаивали, мол, ничего страшного: небольшая операция, всего полчаса, максимум – час, но надо было выбрать целую неделю, чтобы отлежаться после операции в «Кремлевке». А где эта неделя?! Где ее взять?

Вот и тянул он время до новогодних праздников. Рассчитал, что если ляжет в больницу где-то 10 января, то к 17-му уже освободится от врачей, и тогда можно вплотную заняться очередным «лунником». Теперь уже не его, а Бабакина – всю планетную тематику он передал Георгию Николаевичу, тот, уверен, справится… Но все-таки чуть жалко, что ему не удалось завершить эту работу. Мечта все-таки…

Телефонный звонок.

Ярослав Голованов поздравлял с Новым годом. Не только от своего имени, от всей «Комсомолки». Сергей Павлович был признателен ребятам из этой газеты – ведь они нашли в своей библиотеке его «Ракетный полет в стратосфере». Книжечка была уничтожена сразу после его ареста, и Королев не рассчитывал ее увидеть. Даже в Ленинской библиотеке не сохранилось ни единого экземпляра. Подручные Ежова и Берии работали слаженно, чистили за собой усердно – все, что так или иначе было связано с «врагами народа», уничтожали. Вот и книжку его, инженера Королева, убрали отовсюду. Но вот в газете каким-то образом она сохранилась, и ребята из отдела науки торжественно преподнесли ему в подарок. Теперь и на фирме будет его самая первая работа…

Голованов не удержался, начал расспрашивать о последнем полете станции. Его интересовало, что же случилось – инженерная жилка не отпускала, и это нравилось Королеву.

– Следующий аппарат обязательно посадим! – твердо заверил Королев и положил трубку. Связь, конечно, защищенная, но кто даст гарантию, что ребята из КГБ не слушают?! Наверняка все фиксируют…

Еще раз перечитал гранки своей статьи, предназначенной для «Правды». Подписал их. Приходится пользоваться псевдонимом «профессор К. Сергеев». От кого все секретим? От своего же народа, в Америке давно знают, чем именно он занимается и кто какую должность занимает. Это у нас ничего не ведомо. Глупо и обидно. Но традиции надо блюсти: каждый новогодний номер «Правды» выходит с его статьей. Как жаль, что приходится убирать два абзаца, посвященные полету к Луне новой станции. Он так надеялся, что мягкая посадка все-таки случится, и тогда статья вышла бы триумфальной. А теперь – так, обычно…

Лунная эпопея развивалась весьма стремительно. После полета Юрия Гагарина американцы решили взять реванш на Луне. Почему же нам уступать?

Первый этап – мягкая посадка аппарата на поверхность.

Но что там? Какая Луна – твердая или там десятиметровый слой пыли?

У Королева было два заключения. Оба документа убедительные, усыпанные аргументами и фактами. И у обоих выводы неоспоримые. Одна группа астрономов утверждала, что на Луне почва твердая, а вторая столь же убедительно доказывала, что за многовековую историю Луны из-за постоянной бомбардировки метеоритами там образовался слой пыли, причем его толщина достигает 50-ти метров в кратерах, а на ровных участках – десяти… И математические расчеты представили математики убедительные. Им поверили почти все заместители Королева.

Он решил собрать совещание. Пригласил всех заинтересованных в лунной программе специалистов. Около двух часов шло совещание. Все переругались друг с другом, и только сам Королев не произнес ни слова. Смотрел и слушал. Словно ждал чего-то. Наконец, взял слово.

– Луна – твердая! – сказал он резко и, как обычно, безапелляционно.

Кто-то из астрономов все-таки возразил:

– Это еще доказать надо!

– Пожалуйста, – спокойно ответил Королев. Взял лист бумаги, размашисто написал: «Луна – твердая» и расписался «С. Королев». – Вам достаточно этого? – он протянул листок ученому.

И тут все дружно рассмеялись.

Стало понятно, почему Главный конструктор написал именно такую резолюцию: просто посадить аппарат на пылевую поверхность он не мог, станция сразу же утонула бы. Иное дело – твердая поверхность. На нее можно сбросить шарик со смещенным центром тяжести. Он поскакал бы по поверхности, а потом остановился – аппаратура внутри осталась бы целехонькой. Правда, все-таки к Луне надо подойти с небольшой скоростью, чтобы удар о поверхность был не сильным, а вот именно этого достичь не удавалось. Уже несколько аппаратов врезались в Луну с огромной скоростью, погасить ее на заключительном этапе не удавалось. Тем не менее, шаг за шагом мягкая посадка приближалась. Уже было ясно, что следующий аппарат должен прилуниться мягко, как и положено ему. Вот только изготовлялся он на фирме Бабакина, а не здесь, не на королевской.

Тому упорству и последовательности в изучении Луны можно было только удивляться. И мы, и американцы шли к ней шаг за шагом, в обеих странах еще теплилась надежда стать первыми, хотя СП. Королев лучше других понимал, насколько сложно теперь соревноваться с «американами», как он их называл. У них и средств было побольше, да и возможностей тоже. Вся надежда у нас легла на Н-1, ту самую ракету-гиганта, которая могла бы удовлетворить все запросы ученых и военных. Однако работы по Н-1 шли тяжко, и все свои усилия Королев сосредоточил именно на ней. И, конечно же, на создании нового корабля.

Но до Луны все-таки добраться хотелось.

Это желание было естественным для всех, кто принимал участие в создании станций и кораблей. Это была мечта, почти детская. Ну какая там жизнь!? Но все-таки было принято решение стерилизовать лунные аппараты, чтобы не занести туда микроорганизмы с Земли, которые, попав в столь необычные условия, могут быстро там распространиться. Вдруг зазеленеют футбольные поля, вырастут рощи и леса… В общем, фантазий хватало, над ними можно было посмеяться, но стерилизация автоматов была необходима!

«Не рано ли заигрывать с Луной?»

В дискуссии, которая развернулась по стране, часто звучали сентенции о селенитах.

Кто же они? И как выглядят?

Может быть, они такие миниатюрные и крошечные, как наши микробы?

А значит, надо создавать огромные термокамеры, в которых космические аппараты должны выдерживать высокие температуры и где не сможет выдержать ни один известный земной микроб!

И такие камеры появились на заводе межпланетных автоматических станций. Денег на них угрохали несметно, а проку в итоге совсем немного. Во-первых, станция прошла мимо Луны (промахнулись!), она прошла в стороне от нее, а потому пришлось выдумывать название новому внеземному телу. В конце концов, получилось неплохо: «новая планета Солнечной системы „Мечта“». Таким и вошел в историю первый, по сути, неудачный запуск на Луну…

Но к селенитам, ни к жизни на Луне он вообще не имел никакого отношения! Это так, космическое баловство – любой ценой застолбить собственные приоритеты, чтобы вокруг них поднимать пропагандистскую кампанию.

И что же, все не напрасно, на этот политический шум «клюнул» президент США. Джон Кеннеди объявил о приоритете в полете на Луну, мол, это будет реванш за поражение от русских в запуске первого спутника и первого человека в космос.

Так Луна стала в центре политических амбиций.

Аппараты один за другим шли к Луне. Это уже была не разведка ее, а поистине тотальное наступление.

Мне приходилось буквально раз в два месяца ездить в Ленинград, в научно-исследовательский институт телевидения. Тогда это был один из секретных «ящиков», работавших на оборонку, а, следовательно, и на космос. Директор его Игорь Росселевич водил по лабораториям, показывал, как будет работать телеаппаратура на Луне. В одной комнате стоял передатчик (тот, что будет на Луне), а в другой – приемник (тот, что на Земле). Помню первое фото, переданное из одной лаборатории в другую. Это был портрет Хрущева. При следующем приезде качество фотографии улучшилось, и это было заметно. В очередной раз фото получилось просто отличным! Однако при следующей встрече фото Хрущева исчезло, вместо него появился герб СССР. Что понятно, так как Хрущева уже сняли и отправили на пенсию. До сих пор сожалею, что не выпросил на память хотя бы одну фотографию… Впрочем, все происходящее проходило под грифом «секретно», я писал репортажи об уникальной аппаратуре, созданной нашими учеными и специалистами, но опубликовать материал не удавалось – лунники так и не достигали конечной цели.

Американцы с присущей им последовательностью и не рассчитывали сразу на посадку. Их аппараты снимали поверхность Луны с разных расстояний. Каждый раз они все ближе подбирались к ней.

Я оказался единственным человеком, кто регулярно получал от них пакет с подробной информацией о происходящем вблизи Луны. «Рейнджеры» все ближе подбирались к лунным кратерам, телевизионные передачи с аппарата шли до того самого момента, как он врезался в Луну. Безусловно, фото были уникальными, но все-таки по ним нельзя было понять, какова поверхность Луны.

Во время конференции по космосу в Варне мне довелось побеседовать с профессором У. Пиккерингом – одной из главных фигур в США по планетным исследованиям. Он записал мой адрес в Москве, и с той поры много лет через посольство я получал информацию от НАСА. Наиболее интересные материалы публиковал в «Клубе любознательных». Однажды там появились фотографии Луны, сделанные при подлете к ней «Рейнджера», и мне тут же позвонили из Военно-промышленной комиссии Совета министров. Узнали, что пакеты от НАСА получаю регулярно, попросили показывать им все их содержимое. С тех пор ко мне приезжал курьер «сверху» и забирал пакет. Прошло совсем немного времени, и меня попросили самому не вскрывать эти пакеты, мол, в них содержится секретная информация.

Теперь уже я не мог печатать фото и материалы, в посольстве быстро поняли, куда поступает информация – пакеты мне перестали поступать… А жаль! Ведь вокруг Луны страсти только начали накаляться!

Но вернемся к январю 1966 года.

Смерть С. П. Королева была неожиданной и, к сожалению, неотвратимой.

Несколько лет спустя я поинтересовался у академика Б.В. Петровского, который оперировал Королева, можно ли было спасти ученого. Он сказал, что опухоль была уже очень большой, разрасталась стремительно, а потому предотвратить трагедию было невозможно.

В день похорон С. П. Королева монтажные работы на заводе межпланетных автоматических станций продолжались. Г. Н. Бабакин вернулся подавленным. Потом сказал: «Мы должны посадить аппарат на Луну и посвятим этот полет Сергею Павловичу».

3 февраля 1966 года «Луна-9» совершила мягкую посадку на Луну.

«Мячик» попрыгал, остановился, створки распахнулись. Телеаппаратура сработала отлично: картинка ушла на Землю.

Ее принимали не только у нас, но и в обсерватории Джодрелл Бэнк в Англии. Директор обсерватории Б. Ловелл сказал: «Я был сильно взволнован, когда наши телескопы зарегистрировали благополучную посадку автоматической станции „Луна-9“. Несколько минут спустя, когда были переданы сигналы, мы поняли, что это, по-видимому, телевизионные сигналы, которые можно преобразить в снимки с помощью оборудования, имеющегося в распоряжении газет. Я считаю, что эти снимки развеивают один миф, а именно – вековое убеждение, что Луна покрыта толстым слоем пыли. Характер снимков наводит на мысль, что поверхность Луны довольно пористая. Две фотографии получились очень удачными…»

Бернард Ловелл сообщил в Москву, что в его распоряжении есть снимки с Луны. Ответа не последовало. Оказывается, в Москве «лунные снимки» согласовывались с высшим начальством – то одного не могли найти, то другого, а сам Брежнев был на охоте – его не стали беспокоить…

Ловелл передал снимки Луны в печать. Именно фотографии, полученные в его обсерватории, были опубликованы во всех странах мира.

О реакции на новое достижение Советского Союза свидетельствуют комментарии специалистов из разных стран мира. Вот некоторые из них.

«Это замечательное, несравненное достижение, – заявил вице-президент Британского общества межпланетных сообщений К. Гэтленд. – Оно знаменует собой новую веху на пути советских научных исследований в космическом пространстве. Информация, которую сможет передавать „Луна-9“, представляет величайшую ценность для астрономов и других ученых всего мира. Советские ученые будут иметь важные сведения, представляющие огромный интерес для понимания эволюции и природы Луны. Впервые мы получили непосредственную информацию о поверхностном слое Луны…»

«Хоть это и ожидали в один прекрасный день, тем не менее, этот подвиг – совершенно выдающийся, – сказал Директор Национального центра по космическим исследованиям Франции Роберт Обиньер».

«Успех мягкой посадки русской станции „Луна-9“, – сказал руководитель Лаборатории реактивного движения Уильям Пиккеринг, – уже сам по себе многое добавил к нашим знаниям о поверхности Луны. Тот факт, что станция передает сигналы после посадки, показывает самое меньшее, что поверхность Луны достаточно прочна, чтобы выдерживать космический корабль…»

Мир во все голоса приветствовал новое достижение в космосе, и только наши газеты еще молчали. Мы опять оказались «крайними» – такое впечатление, будто нам известно гораздо меньше, чем нашим коллегам на Западе.

Такое положение просуществовало еще много лет. Пожалуй, только в начале 70-х годов удавалось опережать всех: однако в то время интерес к исследованиям Луны резко упал, так как американские астронавты исходили ее вдоль и поперек.

Но пока до их стартов было далеко – ведь шел февраль 1966 года, и мы еще претендовали на первенство в космических исследованиях. В частности, по изучению Луны и планет.

Когда нам дали «добро» на публикацию об успехе «Луны-9», было уже поздно.

К сожалению, подобных случаев в нашей пропаганде было немало, так как требовались всевозможные согласования «с заинтересованными организациями» да и нужно было получать разные визы «в инстанциях». В общем, один писал, а семеро читали – поистине как в знаменитой русской пословице…

Ну а посвятить это выдающееся достижение в космосе памяти академика С. П. Королева так и не удалось. Президент Академии наук СССР попытался доказать в ЦК партии, что это нужно обязательно сделать, но с ним не согласились. Он вернулся в Академию мрачным. Там мы ждали его.

– Решено посвятить этот успех очередному пленуму партии, – сказал он. – С властью вообще трудно спорить, а сейчас особенно, – добавил Мстислав Всеволодович. Потом он расстелил перед собой лунную панораму и тихо заметил, – а она действительно твердая и непробиваемая…

Я так и не понял, что он имел в виду – Луну или власть?

САМОУБИЙСТВО АМЕРИКИ

Сон разума, как известно, рождает чудовищ. Как остановить их? И возможно ли это?

Я задал эти вопросы себе, когда узнал о начале бомбардировок Югославии – стране, где бывал не один раз и где у меня много друзей.

Комментарии по телевидению были размытыми, дикторы зачитывали кем-то небрежно написанный текст, из которого не было понятно, какую именно позицию мы занимаем.

Да и разве можно молчать?!

Позвонил в редакции, с которыми сотрудничал. Предложил написать комментарий. Почувствовал, там в нем не нуждаются, мол, есть свои политические обозреватели.

И вот тут-то позвонили из «Правды»…

Грешен, я думал, что и там свои обозреватели откомментируют происходящее, зачем «нужен глас науки»?

Оказалось, что «нужен»! И это было приятно услышать, потому что, к сожалению, в последние годы власть не очень-то считается с мнением ученых: она будто «забывает» о них. А между прочим, именно наша наука могла бы остановить агрессию, если, конечно, на то была бы политическая воля.

Итак, сначала послушаем мудрых людей. Это предохранит наш разум от заблуждений и иллюзий, которых столь много в окружающем мире, что невольно думается: неужели вокруг только безумцы?

«Война становится все разрушительнее для человеческой культуры благодаря принципиально новым средствам нападения. Бомба, конечно, только тогда страшна, когда есть эффективные средства ее бросать. Благодаря тому, что научились применять реактивный принцип, самолеты и самолеты-снаряды летают теперь с предельной скоростью, и они являются основными факторами нападения. История неизменно показывает, что не существовало еще средств нападения, от которых не находили бы средств защиты. Но сейчас равновесие явно нарушено в пользу средств нападения. Восстановить это равновесие возможно, только найдя принципиально новые возможности в средствах защиты».

Описана ситуация над Югославией, не правда ли?

На самом деле это фрагмент из письма академика П. Л. Капицы от 3 января 1950 года. В то время была реальная угроза ядерной атаки США на Советский Союз, и выдающийся ученый пытался объяснить И.В. Сталину, что преимущества в том или ином оружии – явление временное.

К сожалению, уроки истории политики усваивают плохо…

Почему столь безнаказанно атакуют бомбардировщики и истребители НАТО? Ответ предельно прост: из-за эмбарго на поставку вооружений сербы не смогли закупить современное ракетное оружие, защищающее их воздушное пространство. У них есть несколько ракетных батарей, устаревших еще двадцать лет назад, которые легко обнаруживаются самолетами противника, а потому уничтожаются раньше, чем они успевают дать залп… Да и радиус поражения у них всего полтора десятка километров – маловато для современного боя… Эх, было бы парочку систем С-300 – таких, что мы недавно продали Греции… Кстати, почему стране, входящей в НАТО, можно покупать современные средства обороны, а сербам нельзя!?

Вот тут-то мы и подходим к глобальной стратегии США, которая планировалась еще три десятилетия назад, но начала осуществляться только в годы «перестройки» в СССР и особенно активно в последние десять лет. Прикрываясь словами о «дружбе», «разоружении», «новых мирных инициативах» и так далее, Америка осуществляла четкую военную доктрину, которая позволяла бы в любой точке земного шара осуществлять мощные ракетные и бомбовые удары, не теряя при этом свои самолеты и своих летчиков. Создание собственного сверхточного оружия – это обеспечение интересов своего военно-промышленного комплекса, а введение всяческих «эмбарго» (под разными предлогами и разными методами!) – по сути дела разоружение потенциальных противников. Теперь легко определять, кто станет следующей жертвой американцев: те, кого они призывают или заставляют разоружаться… Сначала Ирак, потом Югославия, а потом? Уж не Россия ли? Ведь именно у нас под Новгородом и Костромой заливаются и взрываются ракетные шахты, у нас под контроль ставятся ядерные силы сдерживания… И обязательно это делается под присмотром американцев, которые настолько озабочены нашим процессом разоружения, что не только днюют и ночуют в наших ядерных центрах, но даже и цемент привозят из Америки, чтобы заливать им наши боевые шахты.

О том, что военная стратегия США меняется коренным образом и это дает американцам преимущество, выдающиеся ученые и конструкторы предупреждали давно. Несколько лет они пытаются «достучатся» до правительства, Госдумы, президента. Они бастовали и устраивали пресс-конференции, но и выступали на всевозможных съездах и комиссиях, а Владимир Нечай, директор Уральского Федерального ядерного центра, даже застрелился, надеясь привлечь хотя бы этим внимание к нуждам тех, кто обороняет Родину, но все это не было услышано, потому что чиновник глух и слеп, если речь идет не о его собственной выгоде и благополучии.

Еще не поздно услышать наших современников. Некоторые из них, защитив Родину, так и не услышали ответов на свои вопросы. А их обеспокоенность столь же актуальна и сегодня.

Академик А. Д. Сахаров: «Человечеству угрожает упадок личной и государственной морали, проявляющейся уже сейчас в глубоком распаде во многих странах основных идеалов права и законности, в потребительском эгоизме, во всеобщем росте уголовных тенденций, в ставшем международным бедствием националистическом и политическом терроризме…»

Академик Ю. А. Трутнев: «Можно ругать ядерное оружие, тех, кто занимался оборонной тематикой. Но не надо забывать, что в нашем мире – сложном, охваченном кризисами – в обороне все равно страна нуждается. А ядерное оружие, с моей точки зрения, самый дешевый способ предотвратить любые угрозы, любые трудности. Ядерное оружие – это оружие и политическое. Оно заставляет возможного агрессора серьезно задуматься прежде, чем начать конфликт со страной, где оно есть».

Главный конструктор Г. Н. Дмитриев: «Процесс разоружения, конечно, необходим и нужен. Однако жаль, что в нем практически не принимают участия создатели стратегического оружия, и это приводит к тому, что лучшие образцы уничтожаются, а устаревшие виды продолжают оставаться на вооружении, хотя их эффективность и безопасность гораздо ниже…»

Доктор наук Ю. А. Романов: «Полвека без большой войны, что бы мы ни говорили, но это из-за существования ядерного оружия. Я его называю – „Не тронь!“. Я внимательно наблюдаю за американцами, которые сейчас числятся в наших друзьях. Они по дешевке скупают все „ноу-хау“, в том числе и в областях, близких к оружию. Дело в том, что в современной науке нужно знать как можно больше, чтобы двигаться вперед. Сегодня несравненно труднее, чем в те же пятидесятые годы – тогда все было внове… К сожалению, в современном мире „право силы“ остается даже в том случае, когда между государствами устанавливаются дружеские отношения. Сильный всегда сильный, а потому следить за развитием военной техники мы обязаны. Сейчас Россия проигрывает. И в силовом плане, и в государственном, и в научном».

Профессор В.З. Нечай: «Мне абсолютно ясно, что запретить и уничтожить ядерное оружие во всем мире невозможно. Это аксиома. Оно уже изобретено, и его, как Америку, „закрыть“ нельзя. Мир очень сложен, на планете бушуют волны. Каким бы иллюзиям ни предавались те или иные политики, но такова реальность нашего очень несовершенного мира… Но следует помнить, что США никогда не пойдут на то, чтобы сравняться по ядерному потенциалу с любой другой страной, так как цель Америки – абсолютное превосходство. И здесь не должно быть иллюзий…»

Академик В. Ф. Уткин: «У Горбачева я пару раз был, рассказывал о наших комплексах. Тогда „36-ю машину“ не трогали, речь шла о сокращении ядерных блоков – и я это поддерживал, так как у нас их было много… Я лишь одно считаю необходимым: все шахты тяжелых ракет использовать для размещения в них „легких“ ракет. Но американцы настояли на том, чтобы залить их бетоном высотой пять метров… Есть другие методы показать, что шахты не используются под тяжелые ракеты, но никто к этому не прислушался. Когда нет строгой справедливости, то это мне не нравится… Американцы несколько раз нас ущемляли. К примеру, из бетона лучше дом для офицеров-ракетчиков построить… Второе: можно было договориться, что на „Сатане“ мы оставляем одну боеголовку. А нас вынуждают все уничтожать, причем варварски, не по-людски…»

Академик Н. А. Семихатов: «Считаю, что Договор СНВ-2 надо немедленно ратифицировать. В каком состоянии мы находимся? Американцы могут иметь сколь угодно „голов“ – сколько им экономика позволяет, столько у них и будет боеголовок. А наша экономика не допускает и трех тысяч, которые определены СНВ-2. И получается – у них сколько хочешь, а мы сделать не можем столько, сколько определено договором. Поэтому мы вынуждены обязательно ратифицировать СНВ-2, тем самым хоть как-то заставить американцев определить „потолок“ боеголовок. Они дают точные цифры боеголовок, которые мы можем поставить на „Тополя“ и на лодки. И их намного меньше, чем по Договору СНВ-2. А это говорит о том, что нужно немедленно выходить на СНВ-3 – договор, который надо заключать между всеми ядерными державами, а не только между США и Россией. Нужно, чтобы сокращали ядерные вооружения все страны, обладающие этим оружием, иначе они скоро могут превзойти по количеству „голов“ Россию – процесс наращивания арсеналов у них идет довольно быстро».

К сожалению, размышления и выводы наших выдающихся ученых и конструкторов печальны: мы не только проиграли «холодную войну», но и ослабили нашу оборону настолько, что о военном паритете остается лишь вспоминать… Еще с нашими ядерными арсеналами США вынуждены считаться, но они прекрасно осведомлены, что зарплату нашим ученым и специалистам по-прежнему не выплачивают месяцами, и теперь их энергия в основном уходит на добывание пропитания себе и своей семье…

…События в Югославии вольно или невольно показывают человечеству, что в «процессе разоружения» США стали намного мощнее, чем до его начала. И Россия вынуждена не только с этим считаться, но и смириться.

Достижения военной науки, которые демонстрируются на Балканах, развращают правителей. К сожалению, это аксиома. И она уже проверена историей. Президент Трумэн отдал приказ сбросить атомные бомбы на Хиросиму и Нагасаки. Думаю, если бы у японцев тогда была такая бомба, он бы на это не решился. Однако безнаказанность для правителей – высшее упоение властью. Правда, потом, много лет спустя уже другому президенту США пришлось каяться перед японским народом за это преступление Америки, но человечество так и не смогло простить… Убежден: и за нынешнюю войну на Балканах не будет прощения, и еще предстоит каяться перед сербами и европейцами руководителям США. Возможно, даже самому Клинтону – он молод, а время летит быстро…

Почему же я не упоминаю о НАТО? Зачем говорить о стае, если ведет ее озверевший вожак?!

К сожалению, к мнению «Правды» правительство не прислушалось, а ведь после событий в Югославии Америку еще можно было остановить… Но мы промолчали, не дали соответствующее вооружение на Ближний Восток, где по сути дела разворачивается Третья мировая война.

«ЭВЕРЕСТ» В НАУКЕ

Когда вдруг начинает болеть душа, то я начинаю собираться, чтобы поехать в Минск или Киев.

В Минск – там Хатынь. Бродишь среди домов прошлого, пообщаешься со своими родными, что погибли в лесах и на болотах Белоруссии, и душа отходит от сиюминутного, наносного. Начинаешь понимать, насколько нынешние беды ничтожны по сравнению с теми, что обрушились в то военное лихолетье на твою Родину и на тебя. И душа обретает покой.

А в Киев тянет меня общение с человеком, который дает душе уверенность и убеждение, что, невзирая на любые трудности, придет завтрашний день и он будет обязательно лучше, чем вчерашний. И вот, казалось бы, стоишь на краю пропасти, есть только один путь – туда! – но побеседуешь с Борисом Евгеньевичем, и начинаешь понимать, что много есть разных путей и смело шагай по ним. Единственное условие лишь соблюдай – оставайся самим собой, и тогда будущее действительно станет лучше, чем тебе кажется.

Об этом я никогда не говорил Борису Евгеньевичу, обсуждали разные проблемы – от сугубо научных и технических до личных… Кстати, я был поражен памятью Б. Е.! Однажды собирался я в Киев, но уехать не смог – заболела жена. Потом, через полгода, встречаемся с Б. Е., я напоминаю о том, что не смог приехать из-за болезни. «Не вашей, а жены», – уточнил Патон, и я понял, насколько чуткая у него память: до крошечных деталей, до самых ничтожных, казалось бы, мелочей. Впрочем, наверное, не смог бы Б. Е. Патон полвека руководить Академией, если бы терялось в его памяти даже самое ничтожное… И в этом качестве каждому из нас он дает «фору», что констатирую с удовольствием, потому что не могу не восхищаться этим!

Но возвращаюсь «к душе».

Я долго получал удовольствие, когда писал документальную повесть «Эверест по имени Патон». Мы беседовали с Борисом Евгеньевичем, обсуждали разные проблемы, вспоминали прошлое, в том числе и общее. Так случилось, но впервые мы встретились как раз полвека назад, когда Патон возглавил Академию наук Украины. В то время я работал в отделе науки «Комсомольской правды», и понятно, обойтись без ученых Украины просто не мог, что и приводило к частым поездкам в Киев, Днепропетровск, Харьков и, конечно же, в Евпаторию и Симферополь, где находились Центры дальней космической связи и Центр управления полетами. А потом, когда я перешел работать в отдел науки «Правды», контакты только укрепились и развивались.

Общая беда – Чернобыль – не только укрепила отношения, но превратила нас в людей очень близких, так как мы понимаем, что надо делать все возможное (и невозможное тоже!), чтобы справиться с ней. А сделать это можно только совместными усилиями.

В общем, многое мы пережили вместе, и даже те границы, что жизнь попыталась возвести между нашими народами, не пролегли между нами. Они просто невозможны, и на примере Б.Е. Патона это особенно четко видно, хотя политики, как известно, и отличаются слепотой. Но это только им присущая черта, хотя за их ошибки приходится расплачиваться всем нам. Впрочем, не будем о плохом – время все расставляет на свои места…

Итак, повесть «Эверест по имени Патон». Хочу привести небольшие фрагменты из нее, которые позволяют понять, почему я преклоняюсь перед Борисом Евгеньевичем и как перед человеком, и как Ученым.

Судьба Патонов – это величие и трагедии минувшего века. Достижений много, все и не перечесть. Да и надо ли?! Есть главное – верность Отчизне, совесть эпохи. И надежда на будущее связана с теми же звонкими и чистыми именами.

«Я спросил Бориса Евгеньевича:

– Кто вы? Что значится в паспорте?

– Русский.

– И ваши „борцы за независимость“ с этим смирились?

– А что им остается? Брат же был „украинцем“. Паспортистка так ему написала, ну а он не возражал – в то время это не имело никакого значения. С этой записью он и умер. Мне же записали „русский“, вот и получилось при одном отце и одной матери один брат – русский, а второй – украинец.

– И за это вас в начале 90-х годов критиковали?

– Эти „шароварщики“ изгалялись надо мной как могли! И особенно упрекали за то, что мы используем русский язык. Пришлось выступать на сессии Верховного Совета. Я сказал, что наука интернациональна. И как же на меня обрушились, мол, как могу так говорить – ведь наука национальна! Да. Я им отвечаю: ест языкознание, литература, и это – национальная наука. А потом спрашиваю их об естественных науках и прошу показать мне русскую и украинскую таблицу умножения. В общем, в то время атаковали меня отчаянно…

– Но вы ведь крепкий человек, вас же согнуть невозможно!

– Они об этом не знали. Меня многие спрашивают об одном. Я с 53-го года работаю директором Института электросварки, а с 62-го года президентом Академии. Так вот, спрашивают: как же это так, что при всех советских вождях я оставался на своих должностях? А ответ простой: я работал. Вместе, конечно, со своим коллективом. И вожди понимали, что я вреда им не приношу, а польза большая. Если же меня куда-то выгнать, то дело развалится.

– Наука – это все-таки мощь государства?

– Нет науки, нет государства. Об этом руководители любят говорить, но очень мало делают для укрепления и развития науки».

И еще один фрагмент из моей повести. В середине 70-х в Москве пошли слухи, что новым президентом Академии наук СССР станет академик Патон, мол, и кабинет для него уже подготовили, и место для строительств института подобрали. Слухи были упорными, но такое назначение не случилось. Почему? Об этом я узнал лишь много лет спустя, когда вновь заговорили с Борисом Евгеньевичем о прошлом.

«В Москве президентом Академии наук СССР стал Мстислав Всеволодович Келдыш, а вас избрали президентом здесь. Требовалось реформировать науку в стране?

Этого хотел Хрущев. Но избрание Келдыша – это знамение времени. Он был выдающимся математиком, его вклад в космос, в авиацию, в атомную проблему огромен. И именно такого масштаба ученый должен был возглавить Академию, которой по праву принадлежали эти выдающиеся достижения. Власти нужен был такой президент Академии. Я тоже принадлежал к „технарям“, да и Хрущев хорошо относился к моему отцу – это тоже, наверное, сыграло свою роль.

– У власти к вам и к Келдышу было полное доверие?

– Конечно.

– Помогало вам это?

– Безусловно. Во многом это определяло отношение власти к науке. И к нам прислушивались. „Сильные мира сего“ иногда вынуждены были отступать…

– Не очень в это верится!

– Тем не менее. К примеру, был такой случай со мной. Речь идет о назначении президентом Академии наук СССР. Как известно, Келдыш попросил освободить его от этой должности…

– Он заболел?

– У него начались неприятности с сосудами. Его оперировал знаменитый Дейбеки. Я к нему приезжал в „Кремневку“. Келдыш был страшно доволен, что эта операция прошла. Он думал, что у него опухоль. Но ее не оказалось. Во время операции произошла казусная ситуация. Располосовали Келдыша, и Дейбеки обнаружил камни в желчном пузыре. Он говорит Чазову, мол, надо удалять. Но тому обязательно нужно это согласовать с начальством, сам принять решение он не может. Чазов побежал согласовывать. Ну а Дейбеки ждать не стал, вырезал он желчный пузырь… Минут через двадцать прибегает Чазов и сообщает, что удалять желчный пузырь можно! Дейбеки усмехнулся: он все понимал и тут же успокоил Чазова, что он сам принял решение и давно уже сделал это… Поставили Келдышу шунт. Все было хорошо, но недолго. Это как ржавчина. Ее удалишь в одном месте, но она обязательно появится в другом. Эта „ржавчина“ появилась у Келдыша в сосудах головного мозга, и тут уже никто ничего сделать не мог… Он начал плохо себя чувствовать, работать, как прежде не мог, а потому твердо решил уйти с поста президента Академии наук СССР. Перед 1 Мая меня вызывает к себе Щербицкий. Ему звонил Суслов, который сказал, что есть мнение о назначении меня президентом Академии наук СССР. Мол, это просьба Генерального секретаря. Естественно, я согласиться не мог. В Киеве у меня институт, всю жизнь я здесь живу, тут Академия наук, где я уже тринадцать лет президентом…

– В Киеве привычней?

– Конечно. Может быть, масштабы иные, чем в Москве, но мне вполне было достаточно. В общем, я твердо решил отказаться и поехал на прием к Суслову. Он мне говорит: ЦК партии, Брежнев и он считают, что мне нужно переезжать в Москву и заменить Келдыша, который очень болен. Я ему говорю об институте, о своей работе. Он перебивает: „Для вас мы здесь институт организуем!“ Я ему объясняю, что Институт сварки работает с 1934 года и заменить его невозможно… Он упрямый, настаивает на своем. И тут я вскипел: „Михаил Андреевич, на такой пост палкой не загоняют!“ Он удивился дерзости, мне показалось, что такого сопротивления он не ожидал. В общем, отпустил он меня… И я сразу же поехал к Келдышу. Он мне сказал, что он как раз и предложил две кандидатуры – меня и Александрова. Но Анатолию Петровичу тогда уже было за семьдесят, я его моложе на 15 лет. Я говорю Мстиславу Всеволодовичу: „Не надо придуриваться, вы прекрасный президент. Подлечитесь немного, приезжайте к нам отдохнуть…“ И тут он мне говорит: „Борис Евгеньевич, я не могу поехать в Киев!“ Я в ответ: „Почему?“ И вдруг слышу от него: „У меня и рубашки нету, и брюк…“ И тут я понял, что у него в голове начались необратимые явления – память начала пропадать. И еще его взгляд меня удивил: он смотрел куда-то внутрь себя, мимо, и опустошенно… Этот взгляд я запомнил на всю жизнь…

– Так назначение и не состоялось?

– Больше меня не вызывали. А „дед“ – Анатолий Петрович Александров – свое согласие дал. Он был хорошим, достойным президентом Академии. Очень прогрессивный человек, многое сделал для страны.

– Чернобыль его потряс…

– Эта трагедия, и в это же время умирает его жена. Сразу все несчастия обрушились на него. И оправиться от этих бед он уже не смог… Мстислав Всеволодович Келдыш и Анатолий Петрович Александров – два выдающихся президента Академии наук СССР, с которыми я работал и дружил».

…Мы помним только лучшее, что было в жизни. И сразу вспоминаем о тех мгновениях, которые определили нашу судьбу. Конечно же, это встречи с необыкновенными людьми, с которыми нам выпало счастье жить в одно время. Мне повезло: я встречался со многими великими людьми второй половины XX века и нынешнего времени. Одним из первых я всегда называю Бориса Евгеньевича Патона. И мои собеседники неизменно завидуют мне, что мне выпало такое счастье.

Когда Б. Е. Патону исполнилось 90 лет, «Правда» посвятила ему очерк. Так было, когда ученый отмечал свое 60-летие, 70-летие и 80-летие. Хорошо, что коллектив хранит традиции.

Несколько лет я не был в «Правде». Почему-то не звали. Но потом вдруг звонит главный редактор, просит подготовить материал к 100-летию со дня рождения Сергея Павловича Королева. Конечно же, я написал. Вышла полоса. Потом были юбилеи полета Юрия Гагарина, Германа Титова. И 100-летие со дня рождения Михаила Кузьмича Янгеля.

«Правда» оказалась единственным изданием, кто достойно отметил эти даты. Остальные газеты не дали ни строки. Неужели уже некому вспомнить наших великих современников?! Или у всех такая короткая память?!

ПРИШЛА ЛИ ЭПОХА КАТАСТРОФ?

Академик Ю. А. Израэль – старинный друг «Правды». Особенно мы сблизились после событий в Чернобыле. Тогда удалось опубликовать на страницах газеты карту радиоактивного заражения всех районов, пострадавших во время атомной аварии. Конечно, с точки зрения журналистики публикация стала первоклассной сенсацией, и о ней сообщили во всем мире.

Авторитет академика признавали при каждой власти. Не стал исключением и президент В.В. Путин. Он принял предложение Израэля провести именно в Москве Всемирную конференцию по изменению климата. Главы «восьмерки», конечно же, сразу согласились.

Юрий Антониевич попросил меня войти в оргкомитет Конференции.

– Кого буду представлять? – спросил я.

Вопрос я задал не случайно: был на пенсии, нигде не служил.

– «Правду», – сказал академик.

– Она нынче не столь на слуху, как в прошлом, – заметил я.

– «Правда» всегда останется «Правдой»! – категорически заявил ученый.

На Конференции мне довелось встречаться со многими учеными и специалистами других стран. Я убедился, что Юрий Антониевич прав. Оказывается, у них более «долгая память» – они не разбрасываются прошлым, как подчас это делается в нашей стране.

Ну а теперь несколько слов о самой конференции. К сожалению, в самой газете материал был сокращен…

Начало октября в Москве стало убедительной иллюстрацией к выводу ученых о том, что на нашей планете стало гораздо теплее, чем раньше. Температура в столице была градусов на шесть-семь выше обычной, и это дало повод участникам Всемирной конференции по изменению климата для многочисленных шуток, смысл которых неизменно сводился к тому, что «скоро пальмовые рощи вытеснят московские парки». Однако отечественные березки гораздо дороже, а потому в докладах ученых, во время многочисленных дискуссий я искал убедительные аргументы и достоверные факты, которые позволили бы ответить на вопрос: «Наступила ли на планете эпоха катастроф?»

А потом на Москву обрушились ураганы. Штормовые предупреждения звучали столь часто, будто Бискайский залив появился у нас под боком. Что же происходит в природе и есть ли основания для паники?

В последние годы нагнетание страха происходит столь стремительно, что даже дети начинают играть в спасателей и в бойцов МЧС. По популярности эти профессии затмили космонавтов, летчиков, футболистов, банкиров и даже олигархов. Сам по себе этот факт свидетельствует не только о страхе перед катастрофами, но и об их неизбежности. Но так ли это в действительности?

Сценарии будущего, которые рисуют некоторые ученые, способны поразить не только детское воображение! В них представлены столь ужасающие картины, что не испугаться просто невозможно. К примеру, одна из моделей климата будущего такая: из-за потепления льды Гренландии и Антарктики начинают стремительно таять – уровень Мирового океана резко подниматься, и под водой оказывается не только Европа и часть Африки, но и почти вся Азия. И только отдельные горы возвышаются над водной гладью. Знакомая картина, не правда ли?! Значит, нас ждет очередной всемирный потоп?

Другие модели кажутся уже более «мягкими». Потепление увеличивает испарение Океана, мощные облака закрывают всю планету, постепенно состав атмосферы изменяется, и она начинает напоминать венерианскую. Это высокие температуры и давления – жить в таких условиях ни растения, ни животные не могут…

Впрочем, тут же ученые вполне убедительно доказывают, что нам следует брать пример не с Венеры, а с Марса. Мол, именно такой предстоит стать Земле – пустынной, обезвоженной и очень холодной. Ну а всему живому предстоит укрыться в глубинах Марса и там затаиться, чтобы пришельцы с других планет и иных миров не смогли сразу найти, иначе никакой интриги, а следовательно, и страсти к дальним путешествиям у них не будет.

Но оставим в стороне столь «экзотические модели» – они скорее принадлежат фантастам, а не ученым. Последние, кстати, тоже любят предаваться прогнозированию, но делают это все же осторожно, понимая, что экспериментальная база явно недостаточна.

На Всемирной конференции несколько десятков докладов и сообщений было посвящено изменению климата на территории России. Предполагалось, что температура будет повышаться. Что же случится тогда на необъятных просторах нашей Родины?

Сначала о положительном эффекте. В некоторых северных районах продуктивность сельского хозяйства немного повысится, зимы не станут столь суровыми, что позволит сэкономить на топливе, расширится площадь лесов. Вот, пожалуй, и все преимущества от изменения климата. А вот бед оно, по мнению экспертов, принесет множество.

Во-первых, произойдут сильные изменения в Арктике. Могут исчезнуть экосистемы тундры.

Во-вторых, сооружения, построенные на вечной мерзлоте, исчезнут. Это не только нефте– и газопроводы, но и даже целые города и поселки.

В-третьих, прибрежные зоны океанов будут затоплены, в дельтах рек поднимется уровень воды, лучшие земельные угодья будут уничтожены…

В-четвертых, южные районы России – Краснодарский край и Ставрополье – попадают в зону засух. Хлебные житницы России перестанут существовать.

В-пятых, изменятся очертания искусственных водохранилищ, озер и всех водоемов, что вызовет кризис в снабжении питьевой водой больших и малых городов.

И так далее, и так далее…

Даже здоровье населения окажется под угрозой. Те же малярийные комары переселятся в северные районы, они будут чаще кусать людей, потому что в жару становятся более агрессивными. Увеличится количество раковых заболеваний кожи из-за увеличения солнечной радиации. В Москве возрастет смертность, так как повысится влажность и летняя температура, а мы привыкли к более суровому климату…

Почему такой суровый приговор вынесен международными экспертами именно России?

Дело в том, что они убеждены, что потепление на Земле в первую очередь коснется нашей страны. Если в тропиках, к примеру, температура повысится на три градуса, то в России – в два раза больше!

Доктор М. Оппенгеймер из Принстонского университета (США), подытоживая мнения большинства международных экспертов, утверждает: «Климат будет продолжать меняться и глобальное потепление не остановить. Если некоторые регионы и выиграют от потепления в первый период, то через несколько лет баланс температур снова изменится. В долгосрочной перспективе все без исключения регионы пострадают. Даже если в некоторых районах России климат станет мягче, то есть „улучшится“ с точки зрения местных жителей, все равно для других стран и регионов это не будет оптимальным решением. Поэтому все страны должны действовать совместно, чтобы найти взаимоприемлемое, взаимовыгодное решение. Отдельные государства все равно не получат никаких преимуществ от потепления, если весь остальной мир страдает. Мы живем в век глобализации. Российская экономика тоже интегрируется в мировой рынок, поэтому то, что не выгодно для всего мира, не может быть выгодно для России».

Неплохо звучит, не правда ли? Особенно если учитывать: это мнение американца, гражданина страны, президент которой заявил, что «национальные интересы США вступают в противоречие с подобными выводами ученых».

Почему же Америке выгодно то, что не выгодно остальному миру?

И в данный момент разумнее согласиться с ней, потому что вывод о потеплении на планете не базируется на данных серьезной науки. Более того, никто из серьезных ученых и крупных научных центров не может сегодня утверждать, что процесс потепления будет нарастать!

Предсказывать будущее способны только пророки, то есть гении, и «мужчины легкого поведения от науки». Последнее выражение принадлежит Нобелевскому лауреату по физике, и сказано оно было по поводу новых теорий мироздания, но, мне кажется, оно применимо и к тем, кто делает вид, что занимается климатологией. С гениями, как обычно, трудновато, на научном небосклоне сейчас их не особенно видно, а вот вторая категория представлена в современном мире щедро. Были они и на Всемирной конференции по изменению климата. Их суть проявилась отчетливо, когда речь зашла о научных обоснованиях того, что утверждается. В частности, о глобальном потеплении, что неизбежно ввергнет планету в «эпоху катастроф».

За ошибки приходится платить очень дорого.

Одна из них случилась на нашем веку, и мы помним о ней хорошо. Тогда речь шла опять-таки о выживании планеты, о здоровье людей, об объединении государств и народов.

Над планетой была обнаружена гигантская «озоновая дыра»! Серия драматических конференций прокатилась по разным странам. Экраны телевизоров, страницы газет, статьи журналов – все кричало о «конце света», так как сквозь «дыру» в атмосфере на человечество обрушится поток ультрафиолета, испепеляющего все живое. Срочно в Вене собрались «специалисты по озоновым дырам» (большинство из них теперь занимается климатом!), и была принята Конвенция об охране озонового слоя. А вскоре – в 1987 году был принят Монреальский протокол по веществам, разрушающим озоновый слой. Согласно этому документу главным виновником были признаны фреоны, и они были немедленно запрещены.

И что в результате?

Озоновая дыра исчезла сама по себе, без участия человека. Фреоновая промышленность практически уничтожена. Убытки в России, которая добровольно подписалась под Монреальским протоколом, составили более полмиллиарда долларов. И вместо безвредных для здоровья человека фреонов начали использоваться опасные вещества.

Сейчас уже ясно, что в середине 80-х годов ситуацией воспользовались крупные фирмы, которые ради собственной выгоды и уничтожения конкурентов проблему озоновой дыры раздули до вселенской катастрофы. Коммерция и бизнес использовали науку и ученых так, как им это было нужно.

Слишком похожая ситуация развивается и вокруг Киотского протокола! Теперь на «скамье подсудимых» – углекислый газ. Он признан виновным в том, что температура на планете возрастает. А значит, надо энергетику и природные ресурсы – газ, нефть и уголь – каждой страны поставить под жесткий международный контроль, то есть по сути под контроль крупных корпораций.

В Голливуде, как известно, после успеха фильма немедленно появляется множество сценариев, копирующих его. Это эффект «черной дыры», в ней исчезает творчество и искусство, а появляются лишь призраки. Аналогичная ситуация, к сожалению, сегодня присуща тем направлениям науки, которые хоть чуть-чуть связаны с климатом. Здесь слишком много призраков, которые пытаются закрыть истину.

Академик Кирилл Кондратьев убежден, что по изменению климата научные данные слишком скудные, чтобы можно было создать хорошие численные модели. А те, что появляются, по мнению ученого, никакого отношения к подлинной науке не имеют, так как появляются по специальным заказам корпораций или международных организаций.

Какова же природа колебаний температуры, которые регулярно происходят на Земле?

Причины разные. К примеру, три с половиной тысячи лет назад произошло мощное извержение вулкана Санторини. И сразу же температура резко понизилась – в небе образовался экран из пепла, который закрыл солнце. О происшедшем свидетельствуют кольца роста деревьев. Только затем в Средиземноморье начало теплеть.

Аналогичная ситуация сложилась в Индонезии два века назад. Извержение вулкана Табора принесло катастрофу не только в этот район Земли, его эхо донеслось до Европы и Америки – в том году там «не было лета». Температура понизилась сразу на три градуса, «восстанавливалась» она медленно.

Вулканы действуют решительно и очень мощно. Их выбросы намного превышают те, что дает промышленность. Как ни обидно это слышать кому-то, но по сравнению с Природой человеческая цивилизация еще слишком слаба. А может, это к счастью?!

Из документов Всемирной Метеорологической Организации (ВМО): «Достижения в наблюдениях за окружающей средой со спутников не привели в полной мере к компенсации деградации сетей наблюдений во многих частях мира. Эти сети нуждаются в дальнейшем усовершенствовании, с тем чтобы они могли обеспечивать важнейший климатический мониторинг во многих районах земного шара».

У нас создавалось впечатление, что с освоением космоса возможности науки, в частности метеорологии, расширятся, так как она начнет получать новые экспериментальные данные. Но произошло обратное! Наземная сеть наблюдений была резко сокращена, а в бывшем СССР практически уничтожена. О каком же развитии науки может идти теперь речь?! Теперь понятно, почему так много теорий и моделей климата строится не на фактах, а лишь на предположениях!

Но продолжим знакомиться с выводами ВМО: «Исследования изменения климата и окружающей среды и прогнозы, а также обнаружение изменения климата зависят от точных долговременных данных с расширением временным и пространственным охватом. Необходимы все данные, начиная от текущего момента и ближайшего прошлого, данные, касающиеся климата за последние несколько веков и тысячелетий. Имеется необходимость в большом объеме данных из полярных районов и более количественных оценках экстремальных явлений в глобальном масштабе».

Наука пока признает свое бессилие перед стихиями. Она не может предсказывать их появление, тем более управлять ими. Она еще в младенческом возрасте наблюдений…

Об «эпохе катастроф» говорить пока еще слишком рано – на планете идет обычная и привычная жизнь Природы.

МОНОЛОГ О НАУКЕ

Традиционно отдел науки в «Правде» был очень сильным. Достаточно сказать, что многие годы редактором отдела был Михаил Королев, а научным обозревателем Владимир Орлов – классик научно-популярной литературы. Его материалами зачитывались, студенты МГУ и других вузов защищали «по Орлову» дипломы, даже две кандидатские диссертации были подготовлены. На защите одной из них я побывал. Докладчик утверждал, что «самые читаемые материалы в „Правде“» принадлежат именно Владимиру Орлову. Я рассказал ему об этой защите. Он улыбнулся, пошутил, мол, возражать не будет.

Так случилось, но после смерти Владимира Орлова научным обозревателем суждено было стать мне. К счастью, нашу работу никто не сравнивал, хотя «присутствие Орлова, а также его коллег по популяризации науки Михаила Хвастунова и Виктора Болховитинова» я чувствовал всегда. Считаю их своими учителями, в первую очередь, конечно же, Михаила Васильевича Хвастунова, выступавшего под псевдонимом «Васильев». Он руководил отделом науки «Комсомольской правды», куда и взял меня в 1960 году.

А с семьей Орлова у меня образовалась неожиданная «связь». Однажды мне позвонила его супруга и предложила взять щенка, мол, он должен попасть в надежные руки. Так я получил крошечный живой комочек. Это был карликовый пудель по кличке Чип. Он прожил у меня 17 лет…

Но вернемся к «Правде».

С первых дней работы в научной журналистике особым вниманием у нас пользовалась Академия наук СССР, с которой связаны все достижения нашей страны в XX веке – от покорения атомного ядра до выхода человека в космос. Авторитет Академии в «Правде» поддерживался не только потому, что во главе ее стояли действительные члены Академии наук СССР, но и усилиями редактора «Правды» по науке Михаила Королева. Он начинал собкором в Ленинграде. Был замечен глубокими материалами по экономике, переведен в центральный аппарат. Работа в отделе науки, безусловно, в полной мере соответствовала его интересам и возможностям. Убежден, это был лучший научный редактор в истории газеты. К сожалению, ситуация, сложившаяся вокруг Академии после развала Советского Союза, резко изменилась, и лишь некоторые органы печати уделяли внимание катастрофе с кадрами ученых и отсутствием финансирования, большинство же просто ничего не замечали или делали вид, что не замечают. «Правда» стала первой газетой, которая выступила в защиту Академии. Она предоставила свои страницы ученым.

Юбилей Академии наук, отмечавшийся весь 1999 год, был близок к своему финишу. К сожалению, в суматохе нынешних бед и буден он не стал праздником для всех, хотя на то были все основания – за 275 лет своего существования именно Российская Академия была и остается тем «локомотивом, который вытягивает из трясины бытия общество». Однако наука нынче не в почете, а знания в загоне, и потому всеобщего празднования не случилось… К счастью, как и подобает им, ученые воспользовались юбилеем, чтобы осмотреться вокруг: они проанализировали пройденный путь и попытались определить черты будущего. И их размышления, бесспорно, представляют огромный интерес для общества. Итак, что же думают ученые и о чем они размышляют.

Академик Н. Федоренко:

– Наверное, мои успехи на научном и других поприщах можно объяснить тем, что всю свою жизнь я не отступал от главного принципа: умей и не ленись учиться, умей выбирать учителей и не стесняйся питаться их мудростью и опытом.

Открою и несколько секретов. Первый: по моему твердому убеждению, учеба – это процесс бесконечный, для учебы нужно использовать малейшую возможность, учиться следует не только у светил, но и у коллег любого возраста и положения, а также у оппонентов и даже идейных врагов, – когда видишь, что у них есть что перенять. Второй: пока твоя семья и твоя школа закладывают в тебя основы знаний и житейской мудрости, ищи себе дело по душе, ищи, как говорится, свою золотую жилу. Нашел, освоил его, отдай ему себя без остатка, вот тебе и успех в жизни! Третий: никогда не следует опускать рук, даже в самые трудные и критические минуты. Надо любить жизнь, а это значит непрерывно учиться, трудиться и не унывать, а возненавидеть жизнь можно лишь вследствие апатии и лени. Я не ждал от жизни подарков и сам ковал свою судьбу. Думаю, кое-что получилось, и мне есть что вспомнить и чем отчитаться перед Богом и людьми…

Время неумолимо, и продолжение во времени недооценки политической властью России роли науки для судеб нашего государства весьма скоро может вывести отечественные фундаментальные исследования на передовые позиции среди таких стран, как Конго, Йемен или Эфиопия.

И последнее замечание: ассигнования на науку еще ни разу в истории человечества не разорили ни одного государя или государства, а только обогащали их и прославляли.

Академик В. Садовничий:

– Я считаю, что создание Академии наук было главным и самым перспективным вкладом Петра I в становлении России как одного из центров мировой культуры. В истории России было много собирателей земель, «прорубавших окна» и расширявших территорию страны на восток, запад и юг, было много правителей, приносивших в Россию культурные обычаи и традиции других народов, много скоротечных и преходящих административных реформ. Однако именно Петр I раздвинул интеллектуальный горизонт, сообщил культуре России движение в новом и наиболее перспективном направлении технического и интеллектуального совершенствования. Академия наук вместе с тесно связанной с ней системой высшего образования исполняет в нашей истории роль главного интеллектуального центра России, истинного источника государственной рассудительности, двигателя прогресса, роль барьера против управленческого волюнтаризма и невежества.

Наука и образование ныне не востребованы, в этом корень всех наших современных бед. Восторжествовала иллюзорная точка зрения, что наука выживет и окрепнет в условиях стихийного рынка. Но только последняя, технологическая часть цепочки крупного научного открытия может заинтересовать производителя и потребителя. Поддержка всех предшествующих звеньев этой цепи требует целенаправленных государственных усилий. К сожалению, Российская академия наук, Министерство науки, Министерство общего и профессионального образования, научные фонды находятся на «голодном пайке». Это сильно сказывается на мировой конкурентоспособности нашей экономики: в общем объеме российского экспорта удельный вес наукоемкой продукции сейчас не превышает двух процентов. В стране нет инновационной политики. Происходит снижение потенциала научных организаций. Мои рекомендации заключаются в том, чтобы, пока не поздно, выстроить стратегическую систему приоритетов дальнейшего развития России и поместить науку и образование в центр этих приоритетов. Страна наша богата природными ресурсами, и вкладывать их надо в поддержку стратегических целей, в науку и образование, которые являются нашим главным наследием и интеллектуальным капиталом, – неким пропуском России, позволяющим ей занять достойное место в мировой системе грядущего третьего тысячелетия.

Академик Ю. Золотое:

– Интересны оценки Академии наук, сделанные выдающимися учеными мира в письмах, которые они прислали в ответ на извещения об их избрании иностранными членами академии. Н. Бор называет Академию «прославленной», а свое избрание – «великой честью». Борн говорит о «чрезвычайной чести». «Я горд тем, – пишет он, – что могу принадлежать к научному обществу со столь славным прошлым, членами которого всегда являются большие ученые и исследователи». Э. Резерфорд: «Я высоко ценю это высшее отличие со стороны одной из старинных академий, которая сыграла столь важную роль в истории науки».

Однако сегодня наука страдает, хиреет и может погибнуть. Приток молодежи незначителен; исследовательский труд очень плохо оплачивается; трудно не только расширять, но и поддерживать материальную и информационную базу науки; получаемые результаты, даже прикладные и явно полезные, не востребуются ни государством, ни частным сектором. Огромный потенциал российского исследовательского комплекса, имеющий мировую ценность, разрушается; известно, что наиболее мощный (в отношении материальной базы и численности работающих) пласт российской научной структуры – отраслевая наука – уже исчезает. Академия наук и самые мощные вузы держатся, но надолго ли их хватит, если существующий порядок вещей не изменится?

Академик К. Фролов:

– Роль Академии наук весьма значительна и даже уникальна – в истории отечественной науки и в целом в истории нашей страны. За неполные три столетия, со времен М.В.Ломоносова, Л.Эйлера и до наших дней, ученые Академии внесли основополагающий вклад в развитие математики и механики, физики и астрономии, химии и биологии, в становление широкого спектра технических наук и целого ряда общественных и гуманитарных дисциплин. Столь же значительна роль Академии в развитии образования и культуры нашей страны, в укреплении ее обороноспособности, в формировании мощного производственно-технического потенциала.

На рубеже веков и грядущего тысячелетия общество с надеждой и тревогой прислушивается к голосу ученых, к их прогнозам, чаяниям и ожиданиям. Каким будет XXI век? Что он принесет для улучшения жизни людей на нашей планете? Простые люди Земли, государственные и политические деятели, ученые и мыслители – все критически переосмысливают путь, пройденный человечеством.

Сейчас жизнь ставит новые острые проблемы в области природно-техногенной безопасности, уничтожения чрезмерных запасов вооружений, экологии, экономики, законодательства и права. Важно, чтобы Академия наук стала для нашего правительства серьезным экспертом и активным соратником по осуществлению многих актуальных проектов. Убежден, это укрепит Академию, поднимет авторитет ее, поможет улучшить экономическую ситуацию.

Член-корреспондент РАН Н. Глазовский:

– Какие научные вопросы сейчас меня лично чрезвычайно волнуют?

Первый вопрос: что такое общество? Что нас всех объединяет в этом мире? Конечно, в целом – биология и какие-то отдельные социальные явления… Мы, люди, – идентичны, но мы очень разные. И живем на одной планете. Если бы мы попытались осознать, насколько мы отличаемся и насколько близки, мы могли бы выработать некоторую продуктивную стратегию собственных взаимоотношений с нашими соседями.

Второй вопрос – кризис биосферы, устойчивость биосферы. Некоторые исследователи считают, что предел пройден, что емкость биосферы уже исчерпана, что население земного шара находится в настоящем кризисе, что нужно снизить численность землян до миллиарда и тому подобное. Я с этим не согласен. Мне кажется, что одна из жизненно важных, серьезных проблем науки – определить, сколько людей может выдержать Земля? Иными словами, какова устойчивость биосферы, если принять во внимание человека и его жизнедеятельность? Одно из граничных условий взаимодействия человека с окружающей природой можно сформулировать так: скорость изменения различных природных условий не должна превышать возможную скорость адаптации (в широком смысле) человека к изменению этих условий. Если емкость биосферы в значительной степени зависит от социального фактора, следовательно, наши человеческие ресурсы выживания зависят не только от наличия биомассы. Поэтому мне кажется, необходимо определить емкость биосферы при современном уровне потребления, посмотреть, насколько несущая способность биосферы отличается от реального антропогенного воздействия, посмотреть на этом фоне, есть ли у нас ресурсы. Проблемы биосферы тесно связаны с проблемами ноосферы.

Академик С. Курдюмов:

– Отличительная черта XX века – огромные научные достижения в большинстве «старых» наук, доставшихся нам от предыдущей истории человечества, и создание совершенно новых областей науки, их внедрение в жизнь общества и тем самым изменение самого общества. Наука дала человечеству новые могучие, но и опасные силы. Возникли новые способы управления сложными процессами. Обнажились и глубочайшие глобальные кризисные явления, впервые поставившие проблему выживания человечества и жизни на Земле. Много принципиально нового, созданного наукой и техникой, изменило и само человечество: авиация, автомобили, радио, телевидение, компьютеры, ядерные реакторы, термоядерное оружие, ракеты, исследование космоса, лазеры, спутники, роботы, генетическое управление живым, новые материалы, новые химические соединения и процессы, грандиозные достижения в промышленности, экологии, достижения в гуманитарных науках, информационное общество (Интернет), синергетика как попытка соединения гуманитарного и естественно-научного знания для преодоления глобальных кризисов. Математическое моделирование, методы исследования нелинейного мира и новое мировидение, в которых скрыта надежда на преодоление глобальных кризисных явлений.

Поскольку жить в современном мире без прогноза и контроля становится все опаснее, роль государственной (и международной) организации в науке будет возрастать. Есть опасения, что в нашей стране может продлиться некоторое время уменьшение финансирования науки, что грозит резким снижением как технического и культурного уровня развития страны, так и снижением качества преподавания в университетах. Мы до сих пор живем по инерции, за счет кадров и оборудования предыдущей стадии развития страны.

Академик В. Котляков:

– Академия наук с честью прошла почти 300-летний период новейшей истории России. Не раз над нею сгущались тучи, особенно на некоторых этапах тоталитарного развития нашего государства. Но у ведущих российских ученых хватало воли и сил удерживать правителей страны от ложных и опасных шагов по уничтожению Академии. Так что и в 20-е, и в 60-е гг. нынешнего столетия Академия устояла, чтобы впоследствии занять еще более важное и престижное место в стране. Попытки борьбы с Академией возобновились в 90-х гг., но и этот напор, к счастью, потерпел поражение. Российская академия наук осталась той же консервативной структурой – одним из столпов, поддерживающих силу и единство государства…

…Мудрость не устаревает. Проходят годы, но подчас оценка конкретной ситуации остается столь же актуальной для современников, как и для предыдущего поколения. К сожалению, мало что меняется в обществе, когда речь заходит о фундаментальных ценностях. Их попросту не замечают! Печально, когда материалы, опубликованные в газете, не умирают тотчас же, а остаются, живут десятилетиями.

Наверное, тезис «газетная строка живет лишь один день» уже потеряла свою актуальность…

АВТОГРАФ ГАГАРИНА

Я – не профессиональный журналист. В газету попал случайно. Это произошло в 1960 году. До полета Юрия Гагарина оставались считаные месяцы. А пока мы с восторгом встречали собачек, вернувшихся из космоса.

Отдел науки «Комсомолки» сработал во время полета первого человека в космос великолепно. Удалось напечатать уникальные фотографии Юрия Гагарина, рассказать о том, как он готовился к полету, собрать материалы о его приземлении, наконец, подготовили серию репортажей «Капитаны космоса» Ольги Апенченко (Тамары Кутузовой) о том, как шел отбор первых космонавтов, какие испытания пришлось им пройти. Василий Песков и Павел Барашев пробились к Юрию Гагарину, сделали серию снимков, а также побеседовали с ним. Я взял большое интервью у академика Опарина, которое появилось в номере газеты от 13 апреля. Первые «космические номера» стали уникальными – в них рассказывалось так много и так объемно о нашем триумфе, что даже трудно представить, как молодые журналисты смогли добыть все эти материалы. Тогда цензуры еще не было, а потому многие факты и данные были рассекречены. Потом их даже повторять не разрешали, мол, это государственная тайна… К сожалению, подобные ситуации возникали не раз…

В канун старта Юрия Гагарина мне довелось побывать в «институте Волынкина», то есть в том самом институте, где готовились первые космонавты к полетам. Я написал большой репортаж, завизировал его и поздно вечером приехал с ним в редакцию. Было уже около полуночи. Заканчивалось 11 апреля. Задерживать газету или нет? Репортаж все-таки сенсационный. Да и заголовок соответствует: «Завтра полетит человек!» Но полетит ли он завтра? В этом все сомневались. Юрий Воронов, главный редактор, и Михаил Хвастунов, заведующий отделом науки, посчитали, что запуск состоится 14 апреля, а потому и было решено напечатать мой репортаж именно на этот день.

Позже, все мы сожалели о том, что 11 апреля не задержали выпуск номера… Впрочем, в будущем подобных ошибок уже не допускали…

Ну а репортаж лег в основу моей первой книжечки, которая вышла вскоре после полета Юрия Гагарина, и называлась она «Дорогами Вселенной».

И еще в эти дни произошли события, которые изменили мою судьбу…

Дело в том, что в институте я получил военную специальность сапера и во время практики служил два месяца в Заполярье, где командовал саперным взводом. Мы снимали мины, уничтожали снаряды, которые сохранились еще со времен войны.

10 апреля меня вызывают в военкомат, где говорят, что мне надлежит 14 апреля выехать на Север, чтобы принять командование взводом, пока командир будет в отпуске. Захожу к военкому, говорю ему, что надо отложить поездку, так как на днях полетит человек в космос и мне предстоит освещать это событие. Полковник не поверил, а потом вдруг говорит: «Если такое случится, то оставайтесь…» Я пришел к военкому через две недели. Он вдруг обнял меня, начал благодарить, будто я сам полетел в космос. А потом взял мой военный билет и переписал военную мою специальность на политическую, тем самым освободив меня навсегда от военных сборов… Я рассказал эту историю Юрию Алексеевичу, а он потом не раз вспоминал о том, как он «освободил меня от саперства». Кстати, однажды мы заглянули с Гагариным в военкомат, и он поблагодарил военкома «за помощь в осуществлении первого полета человека в космос». Полковник был растроган, вот только выпить с легендарным человеком не удалось – Гагарин был за рулем…

Одно время Юрий Гагарин довольно часто приезжал в «Правду». Без всяких торжественных встреч и каких-то важных мероприятий. Проходил в кабинет начальника военного отдела Николая Денисова, оставался там недолго, а потом также неожиданно, как и приезжал, исчезал. «Причина» приездов Гагарина открылась вскоре: «Правда» начала печатать главы из книги «Дорога в космос». Литературную запись сделали Николай Денисов и Сергей Борзенко – легендарный правдист, который во время войны стал Героем Советского Союза. Понятно, что майор Гагарин с трепетом и уважением относился к полковнику Денисову и Герою Борзенко. К сожалению, в книге слишком много внимания отводилось Хрущеву, его роли в развитии космонавтики и страны. Прошло совсем немного времени, Хрущева сняли, но написанное уже убрать было невозможно – книга вышла массовым тиражом, да и переведена она была во многих странах.

Один из первых экземпляров «Дороги в космос» попал мне. И я попросил написать несколько слов о том, что случилось 12 апреля, всех, кто принимал участие в подготовке и запуске первого человека в космос. Юрий Гагарин написал: «Всякий труд, большой или маленький, если он совершается на благо человечества, благороден. Я счастлив, что в этом труде есть и моя доля».

А потом в этой книге появились новые записи, их сделали космонавты и ученые, военные и медики, писатели и государственные деятели. Одна из записей гласит: «Самое главное в том, что это случилось, то, что это уже прошлое!» Мне кажется, что эта строка выразила чувства всех нас, кто пережил 12 апреля 1961 года.

С тех пор по материалам, которые публиковались в «Правде» в апреле, можно изучать историю мировой космонавтики. Это были вовсе не «дежурные» статьи, как иногда пробуют представить нашу работу, а важные вехи, четко обозначавшие ту дорогу в космос, которую выбрал народ. Ведь авторами газеты выступали крупнейшие ученые и главные конструкторы, космонавты и авторитетные деятели, обладавшие в обществе безусловным авторитетом.

Что греха таить, в отделе науки «Правды», которым в те годы руководил Михаил Королев, мы долго обсуждали, а подчас и спорили вокруг автора, заслужившего право в День космонавтики обратиться к читателям именно в этом году – по традиции, сложившейся еще в начале 60-х, первоочередное слово предоставлялось всегда космическим героям года. Кстати, это чаще всего были не космонавты (хотя им на страницы «Правды» путь был открыт всегда, это им сейчас трудно найти трибуну для высказывания своих взглядов), а космические первопроходцы, – те, кто создавал уникальную внеземную технику, прорывавшуюся как на околоземные орбиты, так и в другие миры.

Академики С. П. Королев, М. В. Келдыш, В. П. Мишин, Г. И. Петров, Б. Н. Петров, В. П. Глушко, М. К. Янгель, Г. Н. Бабакин, В. Н. Челомей, А. А. Благонравов, А.П. Виноградов и многие другие – какие имена, какие умы, какой великий разум Отчизны! Каждый из них имел возможность размышлять на страницах газеты о будущем космоса, о тех задачах, которые были решены в минувшем году и которые предстоит решать в будущем. Это был своеобразный совет со всем обществом, с миллионами людей, читавших тогда «Правду», и каждый чувствовал себя причастным к великому подвигу народа – освоению космического пространства. Было такое представление, будто труд и талант каждого вознес за пределы Земли Юрия Гагарина. И в этом ощущении была своя правда. Вот почему День космонавтики сразу же стал всеобщим праздником и, невзирая на смутность времен, остается таким и сегодня.

Много лет журналисты «Комсомольской правды» и «Правды» вместе с космонавтами проводили в школах «Уроки Гагарина».

Впервые такой урок прошел 12 апреля 1971 года. Провел его Виталий Севастьянов. Он рассказал ребятам о подготовке к полету в космос, о тренировках, о Звездном городке, о Юрии Гагарине, о С. П. Королеве.

Интерес к «Уроку» был огромен. После того как в «Комсомолке» появился репортаж из школы, в редакцию пришли тысячи писем. В них школьники городов и сел страны просили помочь провести такие же «Уроки» у них. Конечно же, космонавтов на всех не могло хватить, а потому просили прислать нужную литературу, помочь в подготовке таких «Уроков».

Наследующий год уже в десятках школ 12 апреля начиналось с «Урока Гагарина». Инициативу подхватили космонавты – многие из них выступали в этот день перед школьниками.

Ну а всем желающим мы сначала высылали материалы, рассказывающие о первом полете человека в космос, а затем несколько лет в канун 12 апреля публиковали статьи, связанные с космонавтикой. Их могли использовать учителя, которые открывали праздничный день «Уроком Гагарина».

К сожалению, постепенно эта инициатива угасла. Чиновники от образования не проявили должного внимания, да и иные проблемы обрушились на нашу школу – я имею в виду ее реформирование. А оно коснулось прежде всего сиюминутных политических страстей, именно им уделяется главное внимание в учебниках и литературе, предназначенных для учеников. Вот почему школьники сегодня имеют весьма смутное представление о тех наших соотечественниках, которые открывали космическую эпоху человечества.

Убежден, возобновление «Уроков Гагарина» – это лучшее патриотическое воспитание подрастающего поколения.

СПУТНИК НАД КАНАДОЙ

Сенсация в газете чаще всего рождается неожиданно.

Наш военный спутник сошел с орбиты и уже не принимал команды с Земли. По расчетам он должен был упасть на Канаду. Ничего особенно в этом не было, если бы на борту спутника не находилась энергетическая плутониевая установка. Защиты у нее не было, так как предполагалось после выработки ресурса перевести спутник на «кладбище» – в тот район космоса, где находились подобные аппараты. Но система управления отказала, спутник начал падать.

Шум в прессе поднялся невообразимый! Мол, плутоний, который есть на борту спутника, способен заразить огромную территорию, чуть ли не всю Канаду. Комментарии ученых соседствовали с требованиями политиканов запретить космические исследования, примерно наказать русских, ввести против СССР санкции и так далее и тому подобное. В общем, Советский Союз обсуждали и осуждали.

Мы с ребятами в коридоре говорили о том, что антисоветская истерия приобретает уж больно широкие масштабы. Я, в частности, заметил, что напрасно так шумят на Западе – раз защиты в установке нет, то она сгорит почти полностью в верхних слоях атмосферы и на поверхность попадет лишь незначительная ее часть. Ну а в космосе уровень радиации намного выше, чем у спутника.

Мимо нас шел Виктор Григорьевич Афанасьев. Прислушался к нашему разговору. А потом позвал меня. Захожу в кабинет. Просит рассказать о том, что случится, если спутник упадет в Канаду. Заверяю, что ничего страшного.

«Быстро напиши колонку обозревателя в номер», – распорядился главный редактор.

Я написал, занес Афанасьеву в кабинет.

«С кем надо согласовать?» – спрашивает он.

Отвечаю, что попробую с атомщиками, у меня с ними хорошие отношения.

Звоню министру, рассказываю о материале. «Нет, – слышу в ответ, – это надо согласовать с космическим ведомством – спутник их».

Звоню министру общего машиностроения.

«Это дело Министерства иностранных дел, – говорит он мне. – Раз речь идет о Канаде, то пусть они решают…»

Связываюсь с заместителем министра иностранных дел, и тот категорически советует мне звонить министру среднего машиностроения.

Круг замкнулся.

Иду к Афанасьеву. Рассказываю о своих переговорах.

«Перестраховщики», – комментирует он и распоряжается комментарий поставить в номер. У главного редактора «Правды» было право публиковать некоторые материалы под собственную ответственность, не согласовывая их ни с кем, и на этот раз Афанасьев воспользовался этим правом.

В частности, я писал:

«На спутнике „Космос-954“ установлена небольшая ядерная установка, которая вырабатывала электроэнергию для питания бортовой аппаратуры… 24 января 1978 года „Космос-954“ вошел в плотные слои атмосферы на севере Канады.

Один из основных законов создания ядерных установок – полная их безопасность даже в том случае, когда происходит авария. Именно так проектируются атомные станции и любые устройства, в том числе и работающие в космосе. В 1964 году при входе в атмосферу распалась радиоизотопная установка американского спутника „Транзит“, при экстренном возвращении корабля „Аполлон-13“ сгорела лунная кабина, содержащая радиоизотопы – никаких их „следов“ в атмосфере (не говоря об опасности для населения) обнаружено не было. Американские и советские конструкторы разрабатывают подобную технику таким образом, чтобы в любых случаях не произошло катастрофы… Реалистический подход к случившемуся проявился в Вашингтоне…»

На следующий день госсекретарь США Бжезинский заявляет, что газета «Правда» выступила очень разумно и правильно: нужно прекратить шумиху вокруг спутника, особого вреда он нанести не может.

Реакция американцев была понятно: они сами запускали немало подобных спутников, и с ними могло произойти нечто подобное…

О реакции в США стало мгновенно известно у нас, и в ЦК партии на очередном совещании кто-то из секретарей заметил, что надо реагировать на антисоветские выпады быстро и эффективно, как это сделала «Правда» по поводу спутника. Самое любопытное, что представители МИДа, Минсредмаша и Минобщемаша тут заявили, что они всячески способствовали тому, чтобы такой материал появился в газете. Афанасьев присутствовал на том совещании, но опровергать выступления своих коллег не стал.

«Будет повод, напомним им об этом спутнике», – сказал он мне.

Однако вспомнить о том спутнике мне довелось много лет спустя, когда я встречался с академиком Савиным. Анатолий Иванович рассказывал о своей жизни и работе – а ему довелось принимать участие и в Атомном проекте, и в создании боевой ракетной и космической техники, и в других оборонных проектах. И вдруг он говорит:

– Однажды «Правда» мне очень помогла.

– Как это?

– Мы создавали систему морской разведки. Запускали ряд спутников. Один из них отказал и начал падать на Канаду. У меня начались грандиозные неприятности, меня укоряли, ругали, требовали объяснений. А я ничего не мог сделать, так как спутник вышел из-под нашего контроля. И вдруг появилась заметка в «Правде», которая успокоила всех. Претензии к нам были сняты… Я даже хотел позвонить в «Правду», поблагодарить за содействие, но наш режим запретил это делать – очень уж мы были секретными…

Я подтвердил, что это именно так, потому что я хотел встретиться с создателями спутника, взять у них комментарий, но пробиться тогда сквозь завесу секретности было невозможно.

О КОРОЛЬКЕ ПЛУТОНИЯ

Секретность была непреодолимой, если речь заходила о ядерном оружии. Но иногда в «Правду» поступали весьма неожиданные просьбы. Однажды министр среднего машиностроения – самого секретного в стране ведомства – попросил написать о получении плутония для первой атомной бомбы.

– Я отдам необходимые распоряжения, – сказал он. – Обратитесь к академику Бочвару и его заместителю Решетникову. Они дадут всю необходимую информацию.

Почему надо написать именно о плутонии и именно сейчас, Ефим Павлович Славский не сказал. Лишь много лет спустя я узнал истинные причины, побудившие его обратиться к «Правде». Оказывается, в западной прессе появились статьи, в которых утверждалось, что плутоний был похищен в Америке и переправлен разведчиками в СССР, где он изучался. Опять-таки много лет спустя, работая над книгой «Атомная бомба», я узнал, что в Америке добыли кусок чистого урана-238, и именно этот факт послужил основой для публикаций в западной печати. Этот кусок урана был представлен Берии, и тот распорядился изучить его. Он считал, что его люди в США достали плутоний, и даже доложил о таком успехе Сталину. В Арзамасе-16 сразу же убедились, что это не плутоний, а уран. Пришлось разочаровать Лаврентия Павловича…

Конец бесплатного ознакомительного фрагмента.