Р“ Р› Рђ Р’ Рђ 2 0

�Вот и все’, –– подумала Алена, пробираясь сквозь лес. В голове всплыли строчки стихов неизвестного ей поэта:

�Как больно, милая, как странно, сроднясь душой, сплетясь корнями,

как больно, милая, как странно, раздваиваться под пилой…’

Где она их слышала? Ах, да, культовый фильм ��рония судьбы..’ Только у нее никакой иронии в судьбе, сардоническая ухмылка, желчный сарказм.

Алена вышла к шоссе и встала, растерянно оглядывая местность: налево или направо? Что там, что здесь, поля с островками леса, полынь, лопух, гравий и серая лента расплавленного асфальта. Куда же идти? Вспомнилось, что Сергей говорил налево. Туда она и пошла, вернее –– медленно побрела, нехотя переставляя ноги. Ей казалось, что она не приближается к дому, а удаляется от него. Да и куда торопиться? Когда она шагала по пустыне, она имела цель, решимость, желание, одним словом, она четко и ясно представляла себе итог и жаждала его. Рэй, вот как он назывался…

Сейчас же цели не было. Там, на финише, ее никто не ждал. Мама, отец, брат, друзья могли помнить ее, но ждать –– нет.

Алена нахмурилась, осознав, что ничего не чувствует, вспоминая родных, ни единой эмоции. Пусто в груди, в душе. Не нормально, но факт. � то, что не хочется домой, не хочется видеть их, тоже факт. Что она им скажет? Как, да и зачем? Они не поверят ей, не поймут. Рэй в их понимании вампир, нелюдь, негодяй…Как и для нее когда-то.

Неужели она считала его таким? � не скрывая от него, говорила в лицо…Как она могла?

Шоссе было пустым, заброшенным: ни одной машины, ни одного человечка или простенького указателя направления на всем обозримом просторе. Солнце нещадно жарило, но она даже не чувствовала это. Ей было холодно от беспросветной тоски и неутешительных мыслей. Она ежилась, не замечая липкой духоты, шагала, не видя ничего вокруг, не понимая, не принимая реальности.

Этот мир стал ей чужим, она не желала его знать так же яростно, как когда-то стремилась вернуться в него. Ведь это он виноват в том, что случилось. Он отобрал у нее естественное стремление жить, как заложено природой, а не людьми. Жить свободной от предрассудков и догм, жить по своей воле, а не под гнетом чужих желаний. Жить любя. � не страшиться этого, не сопротивляться, не стесняться. �Независимость, свобода’–– что она будет с ними здесь делать? Они там, здесь лишь их фантом, заскорузлый архетип. Что этот мир знает о них? � что они могут дать женщине, кроме горечи одиночества?

Над ухом хрипло каркнули. Алена вздрогнула и остановилась, с удивлением рассматривая серо-черное чудище с длинным клювом, нагло ковыляющее в метре от нее. Ворона. Надо же. А там еще одна и еще. Поля…

Девушка поправила съехавшую лямку рюкзачка и пошла дальше. Мимо промчалась машина, вторая притормозила, грянула клаксоном:

–– Подвести, красавица? –– спросил рыжий детина, высунувшись в окно. Она просто посмотрела и слов не потребовалось –– парень нахмурился и нажал на газ.

Алена проводила зеленую колымагу презрительным взглядом и словно очнулась, осознав, что видит банальный автомобиль, а не привычный сейфер. Значит, она действительно на Земле? Уже?

’18 дней всего. Это же новейший гоффит, а не развалюха Вэрэна, служившая еще его деду…’ Кто это ей говорил? Серега.

Сердце сжалось от боли –– его она тоже больше не увидит. � Вэрэна. � Дэйкса. � �ллана. �…детей. Ворковская всхлипнула и закусила губу. Слезы сами брызнули из глаз. ’Жалость, прежде всего к себе –– вот источник слез’ –– сказал ей Рэй, когда, не выдержав очередного давления с его стороны, просто расплакалась от бессилия. Но он был прав, на деле она плакала, жалея, что не может его победить, добиться своего.

� сейчас ей было жаль, только диаметрально противоположного, того, что добилась. Возвращения домой. � слезы были горькими от осознания того, что цель не стоила затраченных средств. Она была пустой и ненужной. В этот момент она благословляла Эльхолию и Монтррой и готова была добровольно отдаться в их руки, пройти вновь все что прошла и даже вдвое, втрое большее, но там, на Флэте, тогда, когда Рэй еще был жив, и �ллан, и другие…

�ллан, сероглазый принц из ее снов, надменный красавец, обливающий ее холодом и презрением, винящий в распре с братом. В его глазах жил укор, а потом его сменила задумчивая меланхолия. �з памяти всплыла его стройная фигура, пальцы, ласкающие высокий фужер с шеврио, светлая кисея рубахи, волнами спадающая с обшлага на узком запястье…и кровь на груди, виноватый, прощальный взгляд. Одна рука сжимает стилет и упирается в хрусталь мостовой, другая зажимает рану. Он стоит на колене и пытается встать, но уже не может. �ллан…Он был таким же маленьким человечком, воображающим о себе больше, чем может и имеет, как и она. Он стремился к чужим высотам и понял –– это слишком поздно. Рэй был другим. Рэй был сильным –– духом, телом разумом. Он шел к своей цели, не размениваясь на пустяки. Он не воображал, а реально оценивал, не пытался - делал, не желал - добивался. Рэй…

Теперь в ее памяти он был выткан из одних достоинств, окружен светом благородства, как Спящая красавица рамкой хрустального гроба. Над его головой сиял нимб святости, и даже бесцеремонность, властность и жестокость влились в его грани и существовали в полной гармонии с мудростью, отвагой, чувством долга, как единое и неделимое целое. Теперь он был идеален. Был…Нет!

Алена резко выпрямилась и вытерла слезы. Хватит. Еще минута и она завоет. Еще час, два и она сойдет с ума. Нет, так нельзя, не надо. Нужно отвлечься, посмотреть вокруг.

Мимо прошуршала легковушка, проурчал КАМАЗ, поднимая столб пыли и обдавая девушку угарным газом. Машин становилось все больше, значит, скоро город.

Она прошла пост ГА�, свернула на узкую тропку, вьющуюся мимо серого бетонного забора. Завод транспортных трансмиссий. Неужели еще помнит?

Люди. Один, два, потом все больше и больше. Грохот и рев машин, крики, гам и духота, в которой стоял запах раскаленного бетона и металла. Неужели она здесь жила?

Алена растерянно оглядывалась, не узнавая родной город, не понимая, где находится. Ее пихали, отталкивали спешащие граждане. �м не было дела до странной девушки, решившей постоять на их дороге. � она брела дальше, не зная куда, не сопротивляясь течению многоликой толпы, не видя пути.

Мимо пролетел трамвай, гремя колесами.

–– Жить надоело? –– гаркнул над ухом грубый голос, и ее опять отпихнули в сторону. Девушка вскинула взгляд: худой черноволосый парень зло глянул на нее и побежал дальше.

Ворковская, вздохнув, пошла прочь. Взгляд скользил по серым зданиям, она смотрела в лица прохожих, но не узнавала. Все было чужим и странным. Высотки зданий, усатые троллейбусы, красные тенты с надписью Coca-cola и жуткий гам, закладывающий уши, бьющий в виски: какофония музыки, льющейся из окон проезжающих машин, открытых окон домов, гогот, крики, шум транспорта. � запахи, от которых першило в горле.

Неужели она здесь жила? Считала нормой подобный шум, хамство толпы, сизый дым выхлопов? Это ее Родина? Место, где она выросла и прожила 20 лет? Сюда она стремилась 4 года?

Алена чувствовала себя растерянной и раздавленной. Она не знала куда идти и больше не могла вынести весь этот шум. Он ввинчивался ей в виски, давил обручем голову, перед глазами плыли маски людей, чужих себе, чужих друг другу.

Она зажмурилась, чтоб не видеть разноцветного мельтешения, зажала уши руками, чтоб не слышать какофонию звуков, прикусила губу, чтоб не закричать от тоски и непонимания: неужели они не видят? Неужели они не слышат?

Кто-то толкнул ее, скинул с плеча лямку рюкзака. Она открыла глаза.

–– Жизнь прекрасна, –– качнул ладонью перед носом взъерошенный юный оптимист. Стайка его товарищей весело засмеялась, окинув девушку критическим взглядом.

Алена отошла, глянула на сумку в своих руках и открыла. Зачем она ее тащит? Что в ней? Сверху лежал моток серебристого провода, она потянула за него и улыбнулась. Сережа. Он, верно, перепутал сумки, отдав Алене свою. Продолговатые коробочки с рядом лэкторов на магнитной ленте, стопка слайдов, разноцветных стеклышек, горошины батареек, диодов и прочей непонятной ерунды и серебристый блин размером с ладонь.

Алена счастливо рассмеялась: Сережка, Сереженька, милый озорной человечек, техник–самоучка, шалопай – энтузиаст, лучшего подарка ты не мог преподнести. Плеер. Маленькое чудо флэтонской техники. �нтересно, что хранят твои компашки? Что жаждала услышать твоя душа?

Ворковская сняла с крышки дистанционные пуговки наушников, вдела в уши, проверила наличие диска. Серебристый, разделенный на разноцветные сектора, как торт на кусочки, слайд лежал внутри. Почти такой, как обычный земной CD, только меньше вдвое, а объем записанной информации больше раз в сто. Что же на этом? Она захлопнула крышку, положила большой палец на розовый круг сенсорной кнопки, и окружающий мир перестал давить ее своим шумом. Он исчез, растворился в потоке прекрасной музыки, близкой ей по духу. Ах, Сережка, о чем ты думал, когда слушал это в тиши флэтонских ночей?

Алена стояла посреди тротуара и слушала, глядя перед собой, не обращая внимания на толпы прохожих, не видя их, не ощущая толчки. Кирпичные здания, поток машин, ряд ларьков, кроны редких деревьев –– все отдалилось от нее и словно потерялось. Она вслушивалась в слова, внимала звукам музыки, живя на волне песен, звучащих не в ушах –– в сердце.

� Мой друг, все приходит с годами, покой и надежность, на круг,

что накоплено нами, шепот речки таежной, на круг, речи верных

подруг, и неверные плечи.

Мой друг, канул день в пустоту, приближается вечер.

Куда катит дней череда? По годам.

Постой, ты не вернешься сюда никогда.

Что есть, все приходит с годами, успех и болезни.

Ты весь в ожидании славы, так подчас бесполезной.

Ты весь в ожидании счастья, а счастье мгновенно.

Для нас это счастье сейчас говорить откровенно

Куда, катит дней череда?

Постой, ты не вернешься сюда, никогда…

Поверь, все приходит с годами,

Намечены сроки потерь, для пылких признаний, большей частью жестоких…’

Алена беззвучно заплакала, даже не замечая этого, а в наушниках уже билась другая песня:

� Когда домой вернусь, открою дверь, рукою стен коснусь

я в темноте. Лишь теперь знаю точно, есть место на Земле,

к которому стремился. Когда домой вернусь в знакомый двор,

цветы роняя, куст качнет листвой мне в укор.

Реветься в руки, и нет разлуки,

есть место на Земле, где ждали даже листья.

Не думал никогда, как обмануть зиму, счастье найти,

но только возвратившись домой, в тысячный раз

пойму, счастье в пути.

Когда домой вернусь на свет в окне, все в доме

наизусть известно мне, как во сне. Это значит, я удачлив,

есть место на Земле, где ждут не изменяя…’

Сережка, как должно быть болела твоя душа, как она рвалась домой. Почему же ты не остался? Ведь ты хотел этого, мечтал.

Р“ Р› Рђ Р’ Рђ 2 1

Алена давно исчезла из вида, а Сергей все стоял, жмурился под яркими солнечными лучами и вдыхал воздух родины, наслаждаясь ароматом хвои, стараясь, как можно четче запомнить шершавый ствол сосны, плети березовых веток, звуки, наполняющие лесную поляну: от жужжания пчелы до комариного писка. Когда еще доведется побывать здесь? Конечно, он слишком задерживается, но может же человек позволить себе, потратить 20 минут драгоценного времени один раз за 10 лет на единение с природой, на встречу с Родиной?

Сергей улыбнулся, почувствовав себя Штирлицем, как минимум, и тряхнув лохматой шевелюрой, решил, что пора возвращаться, и повернулся. Лучше б он этого не делал, кошмары б ночью не мучили… Прямо перед ним стояли четверо агноликов в земной одежде и с кейсами в руках.

Это было не смешно, это было нелепо. Внушительные фигуры, абсолютно лысые черепа, насуплено-сосредоточенный вид, татуировки на щеках, мэ-гоцо на груди, висящие на золотых цепях, таких внушительных, что подошли бы для Кощеего хрустального ларца и …в джинсах и футболках с дурацкими надписями и рисунками.

Тайклиф, самый молодой, с утонченным лицом интеллигента и ярко-фиолетовыми глазами, в алой футболке, с рожей тассманского дьявола, из детского мультика, показывающего язык. Мэнгриф, вечно хмурый громила под два метра, в нежно-розовой, со скромной надписью на груди: Lov me, и розочкой из люрекса, ближе к подмышке. Вэйнгрин, самый худой и низкорослый, в синей, с зелеными разводами и надписью на всю грудь: MAXIHO. � замыкал ряд кэн Арвидейф в ярко-оранжевой рубашке с кактусами и стручковым перцем.

Сергей не знал, как реагировать: слов не было, а смеяться вроде не по чину. Он собрал все силы, чтоб изобразить серьезное лицо, и попытался проскользнуть мимо, внутрь стартовой платформы.

–– Ты остаешься, приказ троуви, –– прогудел Арвидейф, преграждая путь.

� Здравствуй, ступор!’ –– примерно так называлась скульптура, которую невольно изобразил Сергей. Он замер в пути, открыл рот и продекламировал агноликам русский алфавит в урезанном варианте:

–– А-а,…М-м…Э-э-э, Хм…Ну-у… а…

Флэтонцев впечатлило –– они дружно нахмурились. Стартовая платформа гоффита закрылась и тихо взмыла вверх. Сергей проследил за ней глазами и растерянно глянул на Арвидейфа. Тот без лишних слов кинул ему кейс. Мэнгриф сунул стопку одежды.

Сергей ничего не понимал, так и стоял в обнимку с кейсом и брюками, завороженно поглядывая на агноликов.

–– Твое жалование, –– стукнул по кейсу Тайклиф. –– Переодевайся.

–– Зачем? Что происходит?...–– и смолк, понимая, что напоминает сейчас мальчика–дебила, пытающегося сложить косинус с котангенсом. Парень бросил сумку и стал переодеваться, молясь, чтоб его футболка оказалась менее красочной. Оказалась. На черном фоне оскаленная волчья морда и надпись –– �спецназ это сила!’ Скромно.

Арвидейф критически оглядел его и кивнул: приемлемо. Вэйнгрин чуть склонил голову набок и облизнулся, любуясь мордой хищника на груди парня.

� � что дальше?’ –– взглядом спросил Сергей. Кэн отчеканил:

–– Ты поступаешь в наше распоряжение. Должность –– проводник. Цель –– адаптировать нас к местной жизни.

�Не собрались ли они приготовить здесь плацдарм для окэсто и модрашистов?’–– забеспокоился парень. Не шутка, однако, если рядом с мирным и ничего не подозревающим населением оккупируются � невинные’ флэтонцы. Это круче, чем сидеть на ядерном реакторе в ожидании взрыва. Как бы ему и впрямь в спецназовца играть не пришлось. У него сын все-таки здесь живет. Мирно спит, ходит в школу…

–– А ваша цель? –– спросил не смело, слабо надеясь на ответ.

–– Кьяро. � кафир.

�Ага!’ –– не сдержал вздох облегчения. Все-таки не экспансия, значит � будем живы!’

–– Мы должны быть неприметны.

Сергей оглядел четверых лысых, татуированных амбалов в аляпистой одежде и, ухмыльнувшись, хотел пустить остроту, да вовремя опомнился. Агнолики с юмором не дружат, плохо у них по этой части. Не поймут, а могут и обидеться, взмахнут � нежной’ ручкой…и будет он выплевывать зубы в траву.

Парень кивнул, потупив взор. Агнолики цепочкой двинули в лес, �неприметные’ меж сосен, как стадо мамонтов в степях Казахстана.

–– Мы надолго? –– спросил Сергей, пристраиваясь в конец цепочки, за Тайклифом.

–– Пока кьяро не устроит свою жизнь, –– охотно пояснил тот.

� Бессрочная командировка, значит’, –– кивнул Сергей и больше вопросов не задавал. �м. Основная масса вопросов была задана себе. Результат, конечно, тот же, но безопасно.

Бравы флэтонские ребятушки высыпали на шоссе и замерли, отсвечивая лысыми черепами, в ожидании подходящего транспорта. �Самосвалы, наверное, здесь редко ходят - долго ждать будем. А легковушка…я бы не остановился..’–– подумал Сергей, искоса поглядывая на мужчин, но развить мысль до конца не успел. Арвидейф протянул ладонь и хмуро бросил:

–– Лэктор.

� Ой, ё!’ –– еще на Флэте, впопыхах, в его рюкзак скидали лэкторы. � где он теперь?

Сергей огляделся и… поймал рюкзак, кинутый Мэнгрифом. �Ну, слава богу’. Парень торопливо открыл его и понял что без зубов он все-таки останется. Сумка была до отказа набита драгоценностями. Алениными. Скромная доля ее наследства, должная обеспечить ее достойное звания сегюр-мэно существование.

Парень растерянно моргнул: значит у Алены его рюкзак, полный слайдов, лэкторов, технических средств?

Мэнгриф подозрительно прищурился, качнулся, заглядывая в недра сумки, и презрительно изогнув губы, полез в свой кейс:

–– Канно. Примитивные существа с нулевой потенцией подкорки и зачатками интеллекта.

� Я б тебе сказал, кто ты!’ –– глянул на него Сергей, но промолчал. Агнолик раздавал товарищам запасные лэкторы, которые, видимо, захватил, не надеясь на прикомандированного вольнонаемного.

�Ну, и ладно!’ –– отвернулся парень. �Тоже мне! Ну, перепутал, с кем не бывает? Да, как тут не перепутаешь? Стандартная сумка из голубого физлона . Поди узнай, что в ней и чья? Может, там 38 кирпичей, а может, балетная пачка –– вид и вес одинаковы. Мне что, заглядывать в каждую?’