Хотелось спать, а еще есть, пить и положить на спину ледяной новокаин. Больно. � не знаешь, что больше болит: голова, спина или душа? Не ленилось Уэхо, однако, как стахановец жарило, и не 20, а все 30 выдавало.

Она чувствовала, что слабеет с каждым шагом. Противный песок расползался под ногами, и они буксовали. А если на пути встречался невысокий бархан, то приходилось затрачивать на его покорение минут 30 не меньше. Хорошо, что их было мало, а то план преодолеть пустыню за пять дней, оказался бы не реальным. Сегодня она и 10 км не прошла, день, конечно, не закончился, но вряд ли, к вечеру она оставшиеся 30 пройдет. Марафонец из нее, увы, посредственный.

� А что из тебя не посредственное?’–– разозлилась на себя Алена:� Нытик разве что. �шь, расселась, рассуждает. Вставай, давай и иди!’

Но сил встать не было. Она дала себе пять минут форы, потом еще пять, еще пять сверхурочных, и вот уже час прошел, как отдохнуть решила. Уже не сидела, лежала, из последних сил стараясь не заснуть. Разглядывала бурый песок перед носом и злилась на светило, которое грело, где не надо, и почти не давало тепла, там, где было нужно. Ненависть была нарочитой и бесполезной, но не давала заснуть.

�Что в принципе и ценно’, –– вздохнула Алена и резко поднялась. Назло всем и себе –– в первую очередь. Все-таки злость –– самый прогрессивный двигатель.

�Вперед!’–– мысленно указала себе путь девушка и напутствие произнесла:’ Норма мазохистских удовольствий на сегодня вами еще не выполнена, Алена Владимировна, так что дерзайте, �целина’ здесь не паханная’.

� пошла за негодником Уэхо.

Когда Махонг навис над ней в ночном небе, Алена без сил рухнула на песок и мгновенно заснула.

Заседание совета прошло, как Рэйсли и планировал. Фагосто согласились с принятием закона о равенстве фэсто и окэсто фактически единогласно после оглашения данных экспедиции на Землю. Прения на эту тему, как и предоставление нового закона на обсуждение, было отложено на неделю из-за блокады на Мольфорне. По этому вопросу мнения разделились.

�ллан вел себя сдержанно и надменно, старательно игнорируя брата, и всячески препятствовал его предложениям. С его подачи была назначена независимая комиссия сленгиров для детального изучения предоставленных данных.

А в остальном ничего не изменилось. Прошли сутки, отмеренные Рэйсли, но Алена не появилась. О ней не было никаких вестей, не появилось и намека на ее предполагаемое местоположение. Ни один прибор Флэта не зарегистрировал ее присутствие на своей территории.

Это уже серьезно беспокоило. Рэй начал нервничать, но все же решил подождать еще сутки, а потом приказал взять Эльхолию. Пусть �ллан поторопится, поймет, что он не намерен шутить.

–– Алена, Алена.. –– тихий, как шелест, голос звал ее из забытья. Она с трудом открыла глаза и увидела лицо Рэйсли, как никогда желанное и красивое.

–– Рэй… –– прошептали потрескавшиеся губы, и он тут же исчез. Алена села и тряхнула головой: �Здорово! Четвертый день в пути, а уже глючит. �ли пятый?.. Н-да, и память спеклась.’

Девушка обвела мутным взглядом бурую местность. Песок до самого горизонта, куда ни смотри. Впрочем, и песком-то эту пыль не назовешь, все на этой планете не слава Богу. �Задом наперед и совсем наоборот!’

Сколько она там себе в норму пути отмерила? 40 в день? А что не сто? �Реалистка- оптимистка’! Пройди по этой пыли столько! Ноги вязнут, разъезжаются, барханы встречаются все чаще, и не обойдешь, а чтоб влезть на один, часа по два маешься, и столько же потом отдыхаешь. А еще этот �гриль’ по кличке Уэхо. У-у-у, гад! Жарил под +50…А может всего +15, только она слишком измотана и, кажется, что пекло. � днем, и ночью жара, любой измучается. На Земле хоть в пустыне ночью прохладно, а здесь одинаково. Ни на час не опускается температура. � песок этот, может, оттого и бурый, что раскален. � не песок - пыль, распадается на жаре. Ползти по нему проще: с одной стороны, не вязнешь, а с другой - тяжелей, забивается во все поры, въедается, горячий, мелкий.

Алена лежала на этой пылеобразной �сковороде’, как лещ, воздух ртом глотала и конечностями- плавниками елозила. А хребет-то уже подгорал.

Наверное, прав был �уда Монтрроевич, еще сутки, и завернет свои �плавники’ простая земная девушка, превратившись в обугленный шашлык в мокасинах. Спина уже пузырилась от ожогов, и каждое движение сопровождалось дикой болью, словно шампур, ввинчивающийся в тело.

�Весело’! Записки убогого путешественника. Рандеву для мазохистки. А может я и правда мазохистка? –– озаботилась Алена. Сколько здесь живет, столько неприятности ее сопровождают.

�Не-е, хватит, пора ориентацию менять. Что-то меня это все притомило изрядно�, –– тряхнула волосами девушка:’ �дти надо. Обязана идти. Рэйсу надо сообщить’.

�А то он не знает ничего’, –– съехидничал внутренний голос. Вчера появился с вечера. То ли от усталости, от ли одуряющей пустоты внутри и вокруг. То ли предвестник отчаянья, то ли самой мадам смерти глашатай, а может банальная шиза доппельгенгером одарила, для непринужденности общения. А может голосовые галлюцинации естественные особенности пустыни Забвения?

Да какая разница? Другой альтернативы собеседника у нее все равно нет, а на безрыбье и устрица –– акула.

–– Тогда вставай и топай!

�Во, вывод, а главное в �тему’’,- мысленно усмехнулась Алена и послушно встала на четвереньки, проползла пару метров. Больше не хотелось, да и не моглось. Противная пыль забивалась в ноздри, раздражая слизистую и гортань. Чих и кашель, чих и кашель. �У меня уже кактусы в легких проросли’, –– подумала девушка, раскашлявшись, как чахоточная. Хороша пустыня! �Краше не-ету…’

–– Того свету! –– закончил за нее гаденький голос.

–– Отвяжись! –– рявкнула Алена, получился писк агонирующей мыши. Это несказанно разозлило и подвигло на героический рывок. Она встала и, стиснув зубы, пошагала к горизонту, пытаясь вспомнить, сколько человек может прожить без воды:7 дней? 10?

Н-да, скудные знания. Не обременяли вы свое серое вещество, госпожа Лоан, излишней информацией. Неуч, однако, как бы и круче �Недоросля’ Фонвизина.

Ну, и ладно. Вот выживет и станет спешно заполнять пробелы в знаниях. С утра до вечера начнет штудировать Олимп всевозможных наук, покорять непокоренное.

–– Ага, ты выползи для начала. Рожденный ползать, говорят, летать не научится - крыльев нетути! Природа, мать наша, позаботилась, чтоб небо, значит, над головой обывателя чистое было, балластом не загаженное.

–– �А я по шпалам, а я по шпалам иду опять по привычке…’ –– мысленно запела Алена, перекрывая саркастические ремарки доппельгенгера. Ну, его, и так худо.

�ллан пил шеврио лежа на широком ложе и смотрел на танцы новых наложниц. Рядом пристроились его верные друзья: Арифа и Таяф. Веселье только начиналось, но Лоан уже было скучно, более того неприятно. На душе сумрачно. Он хотел немного отвлечься от неприятных мыслей, забыться, но, похоже, зря выбрал именно этот способ. Друзья раздражали его своими шутками и громким гоготом, наложницы не прельщали при всей своей красоте и грации.

Он, конечно, старался активно учавствовать в веселье, делал вид, что ему очень вольготно, но при этом в душу все больше и дальше закрадывалось мрачная меланхолия и горечь обиды на всех: от резвящихся друзей –– повес до безрассудной канно, единственной причине его вечных распрей с братом. Может, ее уже убили?

Он бы хотел порадоваться: нет следствия, нет проблемы, но это предположение почему-то рождало не облегченное успокоение, а еще большее уныние и огорчение, чем воспоминание о стычке с братом. � он, в который раз, поймал себя на мысли, что завидует Рэйсли: его постоянные заботы и хлопоты, вынужденные треволнения были приятней необязательных, но весьма обременительных и угнетающих саму его суть обязанностей.

�ллан вернулся домой под утро в еще худшем настроении, чем уходил. Тут ему и сообщили: Эльхолия исчезла. Он без труда уговорил себя подождать пару часов и только потом, если ничего не изменится, идти к Рэйсли за объяснением. Что именно он стоит за этим, сомнений не было.

К обеду вестей о жене не появилось, и �ллану все же пришлось идти на встречу с братом.

Над ухом свистнула сталь. Мужчина вздрогнул всем телом и застыл. Учебный мэ-гоцо торчал из стены перед его носом и отбрасывал блики, чуть вибрируя от сильного броска –– Рэй.

Тот стоял в паре метров от брата и с невозмутимым видом рассматривал узор на втором клинке. �� что с ним прикажете делать?’- тяжело вздохнув, подумал �ллан. Вот и пришел поговорить, мирным путем урегулировать возникшие трения.

–– А если б промахнулся? –– спросил тихо.

–– Я? –– вскинул бровь Рэй, криво ухмыльнувшись. –– �спугался?

–– Отнюдь. Ты чрезмерно и неоправданно …невоздержан.

–– Да? –– мужчина медленно подошел к брату и встал, напротив прислонившись плечом к стене, слегка толкнул воткнутый в стену кинжал и тот вновь задрожал, издавая неприятный звук.

–– Прекрати! –– не выдержал старший сегюр и, выдернув нож, наградил родственника неприязненным взглядом,–– ты удивительно � гостеприимен’!

Рэй оторвал взгляд от бликов Уэхо, играющих на поверхности узорчатой стали клинка, и вкрадчиво спросил, словно одолжение сделал:

––Разве я тебя приглашал?

–– � не ждал? –– ехидно скривился �ллан и тут же посерьезнел: взгляд Рэйсли стер с лица и малейшие проявления сарказма. В этот момент сегюр понял, что делается на душе брата, и загрустил, в который раз позавидовав столь крепкой привязанности к женщине. Он сел на землю, воткнул мэ-гоцо в мох и задумался о себе и своих привязанностях. Мысли были неутешительные, а местами и весьма прискорбные. Сегюр вздохнул.

–– Я пришел поговорить с тобой об Эльхолии, только вот…есть ли в этом смысл? Ты ведь скажешь, что не знаешь, где она, хотя знаешь, и я знаю, что ее исчезновение –– твоих рук дело,…но суть даже не в этом, а в том, что мне, по-большому счету, все равно –– где она. Должно быть не все равно, а на деле –– безразлично. Наверное, я …посредственный муж, впрочем, и сегюр так себе, и брат…

–– Ты желаешь мне исповедоваться? –– неподдельно удивился Рэй, внимательно оглядев �ллана, и подсел рядом, чтоб ничего не пропустить: интересно, что с ним происходит? К чему этот душевный стриптиз? � почему перед ним? –– Ты, кажется, принял меня за жреца Анториса. Я слышал: исповедь –– их прерогатива.

�ллан грустно посмотрел на него:

–– Странно слышать от меня подобное признание? Не веришь в искренность? чтоб ты не сомневался, могу поставить в известность: я подаю в отставку и расторгаю союз. Мои импиро уже готовят документы.

Рэй посверлил его взглядом Фомы Неверующего:

–– Что вдруг?

–– Желаешь знать причину? Ты и, как ни странно, твоя жена. Удивлен? Понимаю. � для меня это стало открытием. Видишь ли, Алена ужасающе невоздержанна и своевольна, она совершенно непредсказуема в своей непредсказуемости, но тем и увлекательно интересна. Я долго удивлялся твоему терпению: ее причуды и капризы, прямолинейность, дикий характер и ограниченность интеллекта, а ее эскапады? …� вдруг я понял, что завидую тебе. Ты обладаешь самой жизнью и оттого жив. Вы счастливая пара. Я никогда не причиню вам вреда умышленно. Не смогу, понимаешь?

Рэй отвел взгляд: великий оратор бесславно погибал в �ллане. Он почти поверил ему, почти проникся, почти зауважал. Почти.

–– Есть одно �но’: Алена так и не появилась…

–– Я не трогал ее! Да, пойми ты, мне незачем ее красть, убивать. Зачем?

–– Я могу привести с десяток доводов…

–– Оставь их при себе! Я не имею ни малейшего отношения к исчезновению Алены. Повторяю: ни малейшего! � будь так любезен, отпусти Эльхолию. Уж кто-кто, а она-то точно не имеет отношения к данной истории, с этим и ты не можешь не согласиться. Она и раньше ни для кого ничего не значила, а сейчас и подавно. В этом сюжете у нее самая неприметная и незначительная роль, кажется, именно это ее и раздражает.

–– � Монтррой?

–– О нем забудь. Он прошлое: отжившие и списанное.

–– Что так? Вы же с ним друзья.

–– Каждый когда-либо был чьим-либо другом. Что это значит теперь? Ничего. Он слишком много позволял себе, в частности, по отношению к тебе и твоей жене. Его агрессивность утомила меня.

�Вот это уже интересно’, –– Рэй чуть прищурился, рассматривая мох под ступней: ’Значит, троуви был настроен против семьи сегюр? Не новость? Не хочешь ли ты сказать, братец, что мне стоит поискать Алену у бывшего троуви?’

–– Я устал от распрей, Рэйсли, устал от одиночества и неприкаянности. У тебя есть жена, а у меня…нет и этого. Отпусти Эльхолию, пожалуйста. Я прошу о мизерной услуге, как об огромном одолжении: отпусти, не вмешивай ее в свои дела, не унижай меня в ее глазах. Она скоро покинет нашу семью. � я хочу, чтоб она унесла с собой не горечь обиды, а тепло воспоминаний.

Рэй, ни слова, не сказав, встал и пошел в сторону туглоса.

�ллан проводил его расстроенным взглядом, в надежде, что тот хоть обернется, даст понять, что слышал, понял, проникся, но так и не дождался.

Ответ он получил через час: Эльхолия вернулась домой живой и невредимой, если не считать небольшого провала в памяти. Она не помнила, что с ней случилось после того, как она вышла в сад и до того, как очутилась в нем вновь.

На какой день пути на горизонте появились остроконечные зубья скал, она и сама не знала. Давно со счета сбилась. Что день, что ночь, слились в ее помутненном сознании воедино. Она уже и не спала –– забывалась, и чаще, чем хотелось бы. � не шла –– ползла, то, уговаривая себя, то ругая.

Все чаще ее душил сухой кашель, бесцеремонно вытряхивая из забытья, выворачивая наизнанку и желудок, и трахею. А еще призраки зачастили, шатались по ее необъятному ’саркофагу’ многоликой толпой и все манили в �даль светлую’, не иначе, как на тот свет.

Рэй их разгонял, генералиссимус! Появится, склонится над ней и рявкнет: Вставай! Ты можешь! Ну, хватит отдыхать!

После такого окрика любое привидение ретируется, а уж что об Алене говорить? Вставала, вернее, просыпалась и ползла: отвяжись, милый!

�ногда она руки к нему тянула - помоги! � почти дотрагивалась, а он вмиг исчезал, словно не было, только воздух качался.

Нет, краем сознания она понимала –– Рэйсли здесь быть не может, глюк это, но как хотелось верить в материальность его образа, когда он появлялся вновь! Ведь если он рядом, она сможет, ради него, чтоб гордился. Она ведь любит его. � почему раньше даже мысли подобной не допускала? Содрогалась от одного предположения? Ну, конечно, как это умница- раскрасавица в какого-то ящера инопланетного влюбится?! Щас! Лесом, господа, лесом! �Мама, а я робота люблю’, песенка не про нее. Разве ж можно так себя не уважать? Не ценить? По собственному почину опуститься ниже асфальта? А потом с подобным плевком в родную любимую душу жить?! А гордость, как же? Независимость? Самолюбие? � прочая и прочая…

Только вот это �прочая’ куда-то исчезла в этой пустыне. �стаяла, видать, под лучами Уэхо, и следа не оставила.

� чем она раньше думала? Какими глазами смотрела? Все патологию искала, придиралась, поводы к недовольству изыскивала. Каждую мелочь в громадину превращала. Заняться нечем было? Теперь вот есть. Ползет по песку, как сонная, осенняя муха по стеклу, да еще мыслить пытается. Думает она! А раньше недосуг? Конечно, были �дела важные’: себя, любимую, потешить, приключения найти и мужа сровнять с…ниже некуда.

Вот теперь ее �ровняют’, и приключений, о коих душа болела, на дивизию хватит…

Лишь бы доползти, а там она исправится. Все Рэйсли скажет: и про брата –– �уду, и про свою любовь, и про то, что он самый лучший, и она согласна стать его хранителем, а что он ее созидатель, уже и сомнений нет.

Только доползти бы до тех скал, не свихнуться окончательно, не свариться. Ведь вот камни, рукой подать. Почти. Столько шла…

Главное, чтоб они миражом не оказались. Вот этого она сильней всего боялась: доползет из последних сил, пальцем ткнет, а они, как и другие призраки, растают, и все, финиш, можно завещание составлять.

Нет, можно, конечно, потешить себя надеждой, что откроется второе дыхание, но откуда ж ему взяться, если уже и третье, и пятое, и двадцатое израсходовала? � оптимизма-то не осталось, упрямство одно в ’аккумуляторах’, на нем и ползет. � не отчаянье уже маячило, а апатия, авангард скелета в истлевшем саване с косой. Радовался уже чудный дистрофик, челюстями в предвкушении клацал, слюной исходил.

А вот фиг тебе! Она доползет! � выживет! Кыш, придурок, не дождешься!

Еще рывок, еще, взгляд воспаленных глаз вдаль, туда, где каменные зубья скал, вожделенные, как голодной стае волков одинокий путник в зимнюю ночь, и призрачные, как Шамбала.

К ночи ’батарейка’ села, и Алена забылась, ткнувшись лбом в песок. Минута, другая и девушка отфыркиваясь, перевернулась на спину (бог с ней, с болью, переживет), зато пыль глотать не будет, и закрыла глаза.