— На, — сказал Брюнет и сунул в руки Игоря Строгова стакан коньяку. — На, выпей. И прекрати размазывать сопли.
      Строгов кивнул, вцепился в стакан. Руки у него дрожали, и по поверхности коньяка бежала маленькая рябь, отбрасывая на бледное лицо Игоря зайчики.
      — Пей, мудила, — сказал Брюнет.
      Строгов снова кивнул и поднес стакан к кубам. Он пил, давился коньяком, и смотреть на него было неприятно. Судорожно дергался кадык под небритым подбородком. Петрухин, Купцов и Брюнет смотрели на него молча.
      Строгов допил стакан до дна, вытер рот рукой. Этот жест никак не соответствовал имиджу заместителя директора солидной фирмы, бывшего морского офицера. Жест был мужицкий, кабацкий, НЕОПРЯТНЫЙ.
      Купцов налил в стакан минералки.
      — Спасибо, — сказа Строгов. — Спасибо большое.
      Он отпил воды, снова вытер рот и поставил стакан на стол.
      — Что теперь будет? — спросил он. — Что же теперь будет?
      — Не ной, — сказал Брюнет грубо. — Не ной, не мальчик. Раньше нужно было думать, Игорек.
      — Меня посадят?
      — Нет, — ответил Купцов, — не посадят.
      — А надо бы, — сказал Брюнет.
      — Я… я стрелял… в труп.
      — Мы знаем, — сказал Купцов.
      Строгов посмотрел на него с испугом. Брюнет тихонько матюгнулся, а Петрухин покачал головой и что-то пробормотал себе под нос, но что — было не разобрать.
      — Расскажите нам, Игорь Василич, как вы познакомились.
      — С кем? — спросил Строгов.
      — С ним, — рявкнул Брюнет и швырнул на стол фоторобот Матвеева.
      Бумага легла на маленькую лужицу коньяка, быстро стала пропитываться, и лицо Трубникова как будто покрылось загаром. Строгов отпрянул. Он боялся даже фоторобота мертвого убийцы.
      — Успокойтесь, Игорь, — сказал Купцов. — Успокойтесь и расскажите, как все это началось. Как вы познакомились с Сашей.
      — Можно еще выпить?
      — Пей, — сказал Брюнет и подвинул к Строгову бутылку. Игорь налил полстакана, выпил, поставил стакан на фоторобот, на лицо убийцы… Возможно, это получилось случайно.
      — С чего начать? — спросил наконец Строгов.
      — Когда, где, при каких обстоятельствах вы познакомились с Сашей? — подсказал Купцов.
      — Это случайно вышло, — сказал Строгов. — Совершенно случайно… если бы я знал! Если бы я знал, я бы ту заправку за километр объехал.
      Строгов замолчал. Он сидел неподвижно, глядя в стену. Вспоминая…

* * *

       В тот день он с Ольгой возвращался с дачи. Было начало апреля. Оттепель, свежо. Пахло весной, снег на полях лежал голубоватый в наступающих сумерках. Ольга была весела, беспечна. «Шарпик» мурлыкал голосом Азнавура. Ольга любила Азнавура. Сумерки густели, и ярко освещенная заправка вдали казалась маленьким уютным островком.
       — Надо заправиться, — сказал Игорь.
       — И попить кофейку, — сказала Ольга.
       — И попить кофейку, — кивнул он.
       «Бээмвуха» вкатилась на берег острова. Игорь вышел, открыл бак и вставил «пистолет» в горловину. К запаху талого снега примешивался запах солярки. Это сочетание всегда его волновало, напоминало о лейтенантской молодости на Северном флоте. Негромко гудела колонка, еле слышно доносился из салона голос Азнавура. Игорь улыбнулся. Он не знал, что через минуту познакомится с Александром Матвеевым. Со страшным Сашей Т. Игорь улыбнулся. Он не знал, чему улыбается. Наверное — ничему. Просто ему было хорошо от наступившей вдруг весны, от волнующего запаха солярки. Он улыбнулся. Он ощущал себя молодым лейтенантом.
       Колонка щелкнула, отключившись, налив полный бак. Игорь вытащил «пистолет», завернул горловину и пошел платить. Из помещения магазина он видел, как Ольга вышла из машины, пересела на водительское место… она была очень хороша в стильном лисьем полушубке, который ей подарил Игорь. Мужу она сказала, что выиграла деньги в казино. Игорь снова улыбнулся, подошел к стойке и вытащил бумажник.

* * *

      — Меня просто оттолкнули… оттолкнули как щенка. Отодвинули. Пихнули локтем. Вы понимаете? Урод. Качок. Харя бритая. Я думал, таких уже нет. Всех в девяностых перестреляли. Хер там! Остались уроды. Я подошел заплатить за соляру, а меня оттолкнули… Я говорю: молодой человек… А он даже не смотрит. Крутой, бля. Буркнул: спешу я… Нормально, да? Он, урод кожаный, спешит. И просто отталкивает меня в сторону. Я, извините, офицер. Раньше за такие вещи вызывали на дуэль. Да что там «на дуэль»! Такое было невозможно себе представить… быдло и дворянин не могли оказаться «в одном флаконе». Вы меня понимаете?
      — Да, — кивнул Купцов. Ему очень не нравилось слово «быдло», но применительно к «качку, уроду, бритой харе» оно было уместно.
      — Ближе к телу, Игорь, — сказал Брюнет.
      — Что? — спросил Строгов. Он находился сейчас на той заправке. Он вспоминал. В крови бурлил коньяк. Лицо Игоря Строгова порозовело.
      — Поменьше лирики, Игорек, — сказал Брюнет.
      — А… да. Конечно… но… в общем, меня элементарно унизили. Плюнули в лицо. И главное — понимаете? — ничего нельзя сделать. Драться мне с ним? Глупо. Глупо, глупо… Вот плюнули в морду… — и ничего не сделаешь. Остается только утереться.
      — Игорь, — мягко сказал Купцов, — мы все-таки хотели поговорить о Трубникове. — А я о нем и говорю. Меня отодвинул бритый урод. Спешу, говорит. Но на самом деле он никуда не спешил. Он заплатил за бензин и пошел шляться по залу.

* * *

       …он пошел шляться по залу. И столкнулся с Сашей. Я, разумеется, не знал тогда, что это Саша. Я стоял у кассы, платил деньги. С чего у них началось, я, по правде, не видел. Скорее всего, кожано-бритый и Сашу толкнул. Он же, блин, крутой… Только он не знал, на кого нарвался. Он думал, что крутой. Да и вообще оказалось, что их двое. Второй — такой же урод — вошел тут с улицы вместе с Ольгой. Все пялился на нее. У Оленьки полушубок короткий… она его почему-то жакетом зовет… короткий. А под ним считай ничего. Колготки, да ажур на резинках.

* * *

      — Поменьше лирики, — сердито сказал Брюнет.
      — Что? — вскинул глаза Строгов.
      — Мы тут не про пи…у твоей Ольги собрались слушать, — ответил Брюнет.
      — А про пи…у — это лирика? — поинтересовался Петрухин.
      — Да, — сказал Купцов. — Про пи…у — лирика. Любовная.
      — Господи, — сказал Строгов как-то по-бабьи. Он не слышал, о чем они говорят. Он был на заправке.

* * *

       …тот, второй, все пялился на Ольгины ноги, ухмылялся… харя! А уже что-то вспыхнуло между Сашей и первым уродом. Второй сразу переключился на конфликт, про ноги Ольгины забыл… «Козел! — прозвучало слово. — Козел…» А спустя секунду первый уже летел спиной вперед между стеллажами. Сыпались какие-то товары с полок. Вскрикнула девица за кассой… вскрикнула Ольга. Второй сразу бросился на Сашу. Кажется, он тоже орал про козла. А Саша схватил вязаночку дров для камина… знаете — такие маленькие аккуратные вязаночки дров для камина на финский манер?.. Саша схватил вязаночку дров и швырнул ему в голову. В лицо. Вернее — в харю. Ни секунды не думал. Взял — и метнул! Дрова! В харю!
       Тут прибежал охранник. Знаете — когда они нужны, — так их нет. А когда не нужны уже… Прибежал охранник. Смотрит: двое в крови валяются, стеллаж набок упал, товар разбросан. Что? Как? А Саша ему спокойно так отвечает: «А ты где был? Пиво пил, как амбал десятипудовый в рекламе? Ты кто — секьюрити? Так вот ты и должен быть на месте, когда посетителей оскорбляют. Ты должен обо мне заботиться. Ты обязан бардак пресекать и выбрасывать вон уродов, которые мешают людям жить… Вызывай им, на хер, „скорую“».
       Вот так я впервые увидел Сашу Тимофеева. Я сразу понял: вот — человек! Вот — характер!
       И мы уехали с Ольгой. Пить кофе нам расхотелось. Сами понимаете: все настроение пропало. Дровами — ив харю! Но километров через шестьдесят стоит еще кафушка. Мы туда заскочили. А спустя пять минут подъехал Саша… увидел нас — улыбнулся. И я пригласил его за наш столик. Он сел. Слово за слово, познакомились.
       — А здорово вы разделали их, Саша.
       — Да, ерунда. Не бойцы — смазка для штыка.
       — Вы спортсмен?
       — Был когда-то.
       — А сейчас, извините, чем занимаетесь?
       — Чем придется. Без пяти минут бомж.
       — Ну на бомжа-то вы, допустим, не очень похожи, — сказала Ольга и кивнула за окно, на машину, на которой приехал Саша. Это был «мерс-180».
       — Это не моя. Подрядился перегнать для одного барыги, — ответил он, улыбаясь.
       — Так что, — спросил я, — вы, Александр, совсем без работы?
       — А вы можете что-то предложить?
       — Не знаю… возможно.
       Вот так, господа, мы и познакомились. Я еще не знал, чем это знакомство обернется. Господи! Если бы я знал! Но тогда я ничего не знал. Я — наоборот — подумал, что Саша может быть полезен в некоторых ситуациях… Мы познакомились, обменялись телефонами и расстались. Так, дорожный эпизод. Не более того… кто может знать?
       Я подумал, что Саша Тимофеев может быть полезен при случае. И — как на грех — такой случай подвернулся.

* * *

      — В середине апреля? — спросил Петрухин.
      — Что? А… да, в середине апреля. Откуда вы знаете?
      — Догадался.
      — А я не догадался, — мрачно произнес Строгов и налил себе коньяк.
      Брюнет посмотрел на Петрухина. Петрухин пожал плечами.
      — А я не догадался, — сказал Строгов после того, как выпил коньяк. — Ни хера я не догадался, что сам голову в петлю сую… Позвонил я, дурак, этому Саше. Меня, блядь, накануне оскорбили сильно. Почти как на заправке… Другая, конечно, ситуация, но смысл тот же самый. На Большой Морской дело было. Мы с Ольгой подъехали там к одному магазинчику. Я, короче, тачку поставил, вдруг — бах! — вылетает один орел в униформе, с дубинкой: здесь нельзя ставить! Почему, говорю, нельзя? А потому, говорит, что здесь наш босс всегда паркуется. Вот-вот он подъедет, будут неприятности… Да что же, думаю, за херня такая. Я с женщиной… вы понимаете? Я же все-таки мужчина, офицер. Я должен как-то соответствовать!
      — А ты, Игорек, са-а-т-т-ветствуешь, — сказал Брюнет с издевкой.
      — Тебе обязательно нужно в меня плюнуть? — спросил Строгов.
      — Ты сам весь себя обслюнявил, папа. Хочешь са-а-тветствовать — подойди и дай в морду. Тебя могут избить, могут искалечить. Но ты будешь чувствовать себя мужиком. Вот так, папа. А то: офицер… с женщиной. А надо: вязанкой — в харю!
      — Тебе обязательно нужно в меня плюнуть, — сказал Строгов.
      — Да на хер ты вообще мне нужен?! — в сердцах сказал Брюнет. — Я из-за твоих подвигов на три шага к инфаркту приблизился, офицер с женщиной.
      Купцов, косясь на Брюнета, кашлянул в кулак. Партнерам очень не хотелось, чтобы Строгов замкнулся. Игорь был подогрет алкоголем, возбужден. Ему хотелось выговориться. Он был сейчас открыт, искренен… В любой момент он мог «закрыться». Такие случаи бывали. Петрухин протянул Строгову сигареты, сказал:
      — Отлично тебя понимаю, Игорь… Героев в жизни нет. А ситуевина крайне неприятная. Тебя оскорбили, и ты позвонил Саше. И я бы позвонил Саше. И Виктор тоже позвонил бы Саше.
      Брюнет хмыкнул. Петрухин быстро наступил ему на ногу под столом: молчи. Обосрешь всю обедню.
      — Я был оскорблен, — сказал «офицер с женщиной»: — Вам, наверно, трудно это понять… Но меня в присутствии Ольги едва ли не пинками вышибли со стоянки. Нормально, да?.. И я позвонил Саше. Мы встретились с ним вечером в баре «Трибунал». Я рассказал ситуевину. А он рассмеялся и сказал: так в чем вопрос?.. А в чем вопрос? Проучить нужно уродов! Вот и весь вопрос. Возьмешься, Саша?
      — Стоп, — сказал Брюнет. — Стоп. На Большой Морской, говоришь?
      — На Большой Морской.
      — Так это ты сжег джип Утюга? — с интересом спросил Брюнет.
      — Утюга? Какого Утюга? Какой джип?
      — «Лэндкрузер». С «мэриевскими» номерами. Вот какой джип.
      — «Лэндкрузер», — сказал Строгов. — С «мэриевскими» номерами.
      Брюнет хлопнул себя по ляжкам и засмеялся.
      — Ну ты, друг детства, даешь! Утюг на говно изошел! Все орал: найду падлу — поглажу… Ты, кстати, знаешь, Игорек, почему его Утюгом зовут?
      — Н-нет, — неуверенно сказал Строгов.
      — Сильно любит гладить, — сказал, усмехаясь, Брюнет.
      В кабинете вдруг запахло горелым мясом… Ты все еще уверен, читатель, что смертная казнь — это негуманно?.. Ну, извини, наверно, мы не правы. Пусть ребята немножко порезвятся: войдут в твой дом, отберут твои рублики, изнасилуют твою жену… А если ты не захочешь отдавать свои рублики, тебя немного ПОГЛАДЯТ. Стрелочки на штанах помялись, папуля. Надо разгладить. Да не, спасибо, гладильная доска не нужна.
      — Ты позвонил Саше, — сказал Петрухин. — И что? Что он сказал?
      — Он спросил: а чего, собственно, я хочу? Я хотел в тот момент только одного — наказать уродов.
      — И Саша, — спросил Купцов, — взялся наказать уродов?
      — Да, он взялся.
      — Угу… понятно. Он спросил: что и сколько?

* * *

       …он спросил: что и сколько? Строгов ответил: полтонны баков. Сжечь к чертовой матери. Сможешь, Саша? — Надо подумать. В Таджикистане мне, вообще-то, доводилось делать такие дела. Если маленько прыснуть бензинчиком и фигануть из ракетницы — красиво горит. — Так ты возьмешься? — Надо подумать. Да и ракетницы нет. А у тебя что — горит? — В том-то и каламбурчик, что пока еще ничего не горит. А надо бы! Чтобы запомнили, суки! …Они попили кофе в «Трибунале» и собрались уходить. Строгов предложил подвезти… Куда тебе? — спросил. — На Большую Морскую, — ответил Саша. — Покажешь мне этот джип.
       Джип, как на грех, стоял на месте. Строгов показал. Они проехали мимо, остановились метрах в пятидесяти. О’кей, сказал Саша. Лотом взял с «торпеды» строговскую «Zippo». Повертел в руках.
       — Зажигалочки не жалко, Игорь?
       — Зажигалочки? В каком смысле?
       — В смысле инициации процесса горения. «Zippo» чем хороша? Откинул крышку, крутанул колесико — горит. Это вам не «крикет». В «крикете» рычажок нужно удерживать, а в «зиппо» — нет.
       Строгов ничего не понял, только пожал плечами. Саша рассмеялся, сунул зажигалку в карман и вышел.
       — Смотри, — сказал он. — Сейчас будет знатный костерок.
       Из салона «бээмвухи» Игорь видел, как Саша Т. перешел дорогу и вошел в магазин «Товары для дома»… Зачем ему «товары для дома»? Из магазина Саша вышел спустя пару минут. Под мышкой он нес пластиковую канистрочку, из кармана торчала деревянная рукоятка… Откручивая на ходу крышку с горловины канистры, Саша неторопливо шел к джипу… Строгов замер. Медленно кружились снежинки над черной щелью улицы. Блестел толстыми боками сытый «лэндкрузер»… Саша подошел к машине. Обернулся, посмотрел на Строгова. Разобрать выражение лица на таком расстоянии было невозможно, но Игорю показалось, что Саша улыбается. Строгов вдруг занервничал.
       Саша вытащил из кармана молоток…
       Дзынь! — рассыпалось боковое стекло джипа.
       Закричала сигнализация: «пиу-пиу»… В правой руке Саши Т. ярко вспыхнул огонек «зиппо». Строгов сглотнул слюну. Теперь он уже не хотел, чтобы произошло то, что должно произойти… Маленький язычок пламени весело бился в руке Саши Т. «Пиу-пиу», — орала сигнализация.
       — Не надо, — прошептал Строгов.
       Канистра, а вслед за ней зажигалка, исчезли в салоне «лэндкрузера».
       В первый момент ничего не произошло. Строгов подумал, что зажигалка погасла… Но через секунду джип осветился изнутри, длинный огненный бес выскочил наружу из разбитого окна.
       — Пиу! — закричал обреченный автомобиль. Саша Т. быстро пошел прочь, нырнул под арку.

* * *

      — М-да, — сказал Брюнет, когда Строгов закончил свой эмоциональный, но весьма сбивчивый рассказ. — ХарАктерный парень Саша Трубников.
      Строгов ничего не ответил, протянул руку к бутылке. Брюнет отодвинул бутылку.
      — Очень быстро гонишь, Игорек. Этак ты укутаешься раньше, чем мы дослушаем до конца твою увлекательную повесть… А мне страсть как хочется узнать, чем она кончится.
      — Она давно кончилась, — сказал Строгов. — В кабинете Нокаута. В воскресенье.
      — Вот про это и пилИ. Как зазубренным серпом по моим нежным колокольчикам… ПилИ, Игорек, пилИ.
      Строгов с тоской посмотрел на бутылку. Петрухин крякнул и сказал:
      — Дай ему выпить, Виктор… Видишь — хреново ему?
      — Тьфу… да пусть хоть зальется. Офицер-с-женщиной.
      Строгов набулькал себе коньяку. Выпил.
      — Спасибо, — сказал он. — Спасибо. С чего начать?
      — В чем все-таки была суть конфликта с Нокаутом? — спросил Купцов. — Версия «фольксваген» выглядит не очень убедительно.
      — Да, конечно, — согласился Строгов. — Не в «фольксе» дело.
      — А в чем?
      — Лешенька начал борзеть… Он начал борзеть. У него была масса амбиций и полторы извилины. Он же никто. Ноль. Жлоб. Пэтэушник. Такой же, как эти уроды на заправке. Но ему хотелось уважения. Ему хотелось быть — о-го-го! — бизнесменом. А он же трех слов связать не мог без мата… Не человек, а беда в «адидасе». Но с претензиями. Помнишь, Виктор, когда мы с финнами только-только завязались и поехали в Хельсинки?
      — Ну?
      — Гну! Он же тоже тогда рвался: я буду переговоры вести! Господи! Да какие ему переговоры? Я ему тогда осторожно намекнул — так он меня с ног до головы слюной обрызгал.
      — Что же ты мне не сказал? — спросил Брюнет.
      — Я говорил. Но ты пропустил мимо ушей. Ты отмахнулся. Ты сказал: что вы как дети? А Леша завелся! Он вбил себе в голову, что я против него интригую… И начал меня доставать. О, как он начал меня доставать! Я попытался по-хорошему. Я попытался наладить контакт. Но он из породы таких козлов, которые понимают только язык силы. Я ему: Леш, давай замнем. Кто старое, говорю, помянет — тому глаз вон. Сходим в баньку, выпьем, срамных девок позовем. А он мне: зачем девки? Ты сам у меня отсосешь… Ну, нормально?.. Сказал — и ржет, сволочь. Довольный. Глаза блестят. Зубы скалятся… А вы говорите — «фольксваген».
      — Нет. Это вы, Игорь, говорите: «фольксваген», — возразил Купцов.
      Строгов плеснул себе еще коньяку. От прежней его бледности не осталось и следа. Строгов сидел красный, на лбу выступили капельки пота. И на носу тоже выступили капельки пота.
      — Я не говорю: «фольксваген», — произнес он. — Не говорю… Это Нокаут сказал: «фольксваген». Вы думаете, ему нужен был этот «фолькс»? Да хрен там! Ему нужна была ссора. Повод… И тогда я понял, что…
      Строгов вдруг замолчал. Видимо, ему было очень трудно вспоминать, что он тогда понял.
      — Я понял, что мне снова нужна помощь Саши. Но я же не имел в виду убийство!
      — Мы знаем, — сказал Купцов.
      — Вы мне верите?
      — Конечно, — сказал Петрухин. А Брюнет сказал:
      — А что это меняет?
      — Ну как же, Витя?
      — Ладно, пилИ дальше, офицер-с-женщиной.

* * *

       …Саша сказал: а в чем проблема? Давай потолкуем с твоим Нокаутом. Может, он и не Нокаут вовсе, а так… Нокдаун? Ха-ха-ха… Готовь штуку баксов, Игорь. Не горячо?
       — Не горячо, — ответил я.
       Я еще не знал, что горячо. Так горячо, что горячей не бывает. Горячей, чем пламя «зиппо» в салоне джипа.
       — Не горячо, — ответил я Саше. И назначил Нокауту стрелку в офисе…
       — Ты что? — удивился Нокаут. — Стрелку мне забиваешь?
       И заржал. Смеху него был противный, как икота. Грех так говорить о покойнике, конечно, но из песни слова не выкинешь. Заржал Леша Нокаут. Не знал, что жизни ему всего сутки отпущено… День хороший был, теплый. Самое бы то на природу выбраться, на шашлычки. Но вышло все по-другому… Не горячо? О нет, не горячо! Не горячо — сплошной ожог. Пожарище. Пепелище… Дым. Дым… День хороший был, теплый. А Саша явился вдруг в длинном пальто и в шапочке. Чего это он, думаю, в шапочке? И ведь совершенно не просек я, что он с ружьем. Хоть и без приклада помповуха, хоть и ствол укорочен, а все же полметра длины будет… Но я не знал про ружье. Честное слово: не знал. Даже и не думал.
       Мы приехали. Нокаут был уже там, у себя, в кабинете. Мы прошли. Охранник: здрасьте… и мы прошли. Было очень тихо. Странно, но я ничего не ощущал. Не чувствовал я ничего: ни тревоги, ни напряжения. Саша жевал резинку. И нес под полой обрезанную помповуху. Я потом спрашивал у себя: почему я ни о чем не догадывался? Пока я сидел в КПЗ и в «Крестах», я спрашивал у себя: почему? Почему я ничего не знал?
       Мы вошли в кабинет Нокаута. Он сидел в кресле, закинув ноги на стол. Он любил так сидеть. Он считал, что это круто, это по-американски. Он сидел «по-американски» и курил.
       — Какие люди! — сказал Нокаут.
       — Ноги со стола сними, — сказал Саша.
       — Это ты кого с собой привел, юнга? — спросил Нокаут.
       — Ноги со стола убери, — сказал Саша и вдруг достал из-под плаща ружье. Я этого совершенно не ожидал. И Нокаут тоже этого не ожидал… Он очень медленно стал снимать со стола ноги. Ноги были в желтых мокасинах и белых носках.
       — Вы что — оху…ли? — спросил Леша. Он встал и стоял около стола, а Саша поднимал ружье.
       — Саша! — сказал я.
       — Вы что — оху…ли? — закричал Леша и бросился к шкафу.
       Я не знаю, зачем он бросился к шкафу… За бейсбольной битой?.. Нет, нет. Я не знаю.
       Грохнул выстрел…
       Как из пушки грохнул выстрел. И я увидел как голова… как Лешкина голова…

* * *

      — Выпей! — сказал Брюнет.
      — Спасибо, — сказал Строгов, выпил коньяк.

* * *

       …потом Саша протянул ружье и сказал:
       — Давай.
       — Что… давай?
       — Давай, — сказал он и передернул цевье. На пол выпрыгнула гильза. — Давай, Игорь. Так надо.
       — Что? Зачем?
       — Надо, Игорь, надо. Я не знаю, как ружье оказалось у меня в руках. Честное слово — Я НЕ ЗНАЮ. Я не помню. Я помню только толчок отдачи. Он был очень сильный… Потом Саша сказал:
       — Ну вот и все. Пошли. Пошли, больше здесь делать нечего.

* * *

      — На какую сумму тебя зарядил твой друг Саша? — спросил Брюнет.
      — Друг! — с издевкой сказал Строгов. Теперь, когда он выговорился, он стал стремительно пьянеть. Он выпил уже почти полную бутылку коньяку, взгляд его стал стеклянным.
      — Ну, так на какую сумму?
      — На полета тонн баков. Попал я… попал на пятьдесят тонн баков, — с трудом выговорил Строгов.
      Брюнет на это ответил:
      — Э-э, нет, родной. Ты попал не на пятьдесят. Тебе, Игорек, только кажется, что ты попал на пятьдесят. По моим прикидкам ты попал тонн на двести с хвостом… с изрядным хвостом.
      — Как?
      — Так! Убытки фирмы кто будет покрывать?
      — Караул!
      — Ты еще закричи, что тебя грабят.
      — Караул! Караул, караул!
      — Вот заладил… караул. Сколько, уже успел денежек СашкУ заслать? — спросил Брюнет.
      — Одиннадцать тонн отдал этой сволочи. Еще пять приготовлены.
      — А где они у тебя? Здесь?
      — Здесь, — кивнул Строгов.
      — Неси-ка сюда.
      — Зачем?
      — А посмотреть хочу. Долларов никогда не видел.
      — Щас, — сказал Строгов. Он встал, и его качнуло.
      — О, да ты уже хорош, юнга.
      — Я щас, — повторил Игорь и вышел из кабинета, аккуратно прикрыв дверь. В приемной что-то загрохотало. Брюнет покачал головой и сказал:
      — Если он компьютер уронил, то я с него и за компьютер удержу. — И спросил в селектор: — Лена, что он у тебя там своротил — компьютер?
      — Нет. Факс.
      — Вот собака, — сокрушенно покачал головой Брюнет, а потом вдруг рассмеялся. Петрухин и Купцов тоже рассмеялись. Когда вернулся Строгов, они все еще смеялись. Игорь, прижимая к груди пачки баксов, схваченные в лучших традициях резинками, сел на стул и тоже стал хихикать.
      — А ты что смеешься? — спросил его Брюнет.
      — Смешно, — сказал Строгов.
      — Ты лучше кричи: караул! — сказал Брюнет и взял из рук Игоря деньги.
      — Караул! Ой, ой! Караул.
      — Настоящий-то «караул» впереди, Игорек… Я тебя съем. Я тебя до косточек обглодаю, говнюка такого, — ответил «олигарх» Голубков и положил деньги перед Петрухиным. — Ваш гонорар, мужики. Со слов офицера-с-женщиной здесь — пять. Нормально?
      — Нормально, — сказал Петрухин, сгребая пачки.
      — У нас еще остались неизрасходованные оперфонды, — сказал педантичный Купцов. — Вот список расходов…
      — Леонид Николаич, — сказал Брюнет, — что ж ты меня за крохобора-то такого считаешь? Слышать ничего не хочу.
      — Ой! Ой! — пропел Строгов. — Караул! Оперфонды!
      — Ты вот что, Игорь… езжай-ка домой. Мой водитель тебя отвезет. А завтра… сегодня говорить с тобой бесполезно… завтра будем обсуждать твои перспективы невеселые. Понял?
      — Понял, — кивнул Строгов и, съехав со стула, захрапел на ковролине.
      — Беда, — сказал Брюнет.
      — Пьяный проспится, дурак никогда, — философски заметил Купцов.
      — В том-то все и дело, что Игорь — далеко не дурак. Потому и непонятно, как же он так глупо подставился.