Андрей Константинов
      Сочинитель 2
      Автор выражает огромную благодарность Петру Ашотовичу Пирумову, замечательному врачу и Человеку.
      Пролог (июнь 1994 года)
      Подполковник медицинской службы Александр Евгеньевич Лукашов давно уже научился по какому-то внутреннему наитию безошибочно угадывать: будут во время его дежурства "внеплановые поступления" или нет - и чутье практически никогда не подводило хирурга, прошедшего Афган и парочку не менее веселых "точек" бывшего Советского Союза... Перед большой и нервной работой у Лукашова почему-то всегда слегка зудело левое запястье - словно на перемену погоды... При заступлении на дежурство по клинике ВПХ* Александр Евгеньевич поинтересовался у ответственного дежурного полковника Вараксина - сколько поступлений дали в Центральную**? (* Клиника Военно-полевой хирургии Военно-медицинской академии. ** Центральная диспетчерская "скорой помощи" каждый день все клиники города сообщают, сколько больных по "скорой" они в состоянии принять.) Вараксин благодушно улыбнулся: - У нас и так все под завязку, так что от Центральной подарков быть не должно... Может, и проскочим по-тихому, а, Александр Евгеньевич? Лукашов помассировал левую кисть и с сомнением покачал головой. Разнарядка разнарядкой, а если "тяжелого" доставят прямо к подъезду, минуя Центральную его все равно придется брать, это любой врач знает... И тем не менее, день прошел спокойно - относительно, конечно... Работы в клинике, специализирующейся на боевой травме или на том, что может ее имитировать - хватает всегда. Подполковнику порой казалось, что Питер окончательно превратился в воюющий город - клиенты с "огнестрелами" поступали в клинику с удручающей регулярностью и оптом, и в розницу... И это помимо жертв автокатастроф и несчастных случаев - пожаров, падений с большой высоты... Да еще "суицидники-неудачники"... А такие клиенты ведь задерживались в клинике ВПХ не на день-два. Как бы много работы не было - Лукашов всегда старался раскидать ее так, чтобы успеть вечером посмотреть в ординаторской по телевизору новости. Просмотр новостей под чаек с бутербродами был для Александра Евгеньевича своеобразным ритуалом - подполковник любил, расслабленно развалившись в кресле, послушать, что расскажет по НТВ Танечка Миткова, потом переключал телевизор на "пятый" канал и внимал городским новостям от программы "Информ-ТУ". Самое любопытное заключалось в том, что в обычные дни, дома, Лукашов вообще не смотрел новости, а на дежурстве торопился к "ящику" точно так же, как домохозяйки, страшащиеся пропустить начало очередной серии очередной мыльной оперы... Выпуск "Информ-ТУ" подходил к концу. Ведущая доверительно округлила глаза и сказала проникновенно: - С каждым днем близится торжественное открытие Игр Доброй Воли, которые, несомненно, станут настоящим праздником для всех любителей спорта и в Петербурге, и далеко за его пределами. Однако, видимо, не всех устраивает то, что Игры пройдут именно в нашем городе. Некоторые круги нагнетают обстановку и распространяют слухи о том, что ситуация с преступностью в Петербурге может помешать достойному проведению спортивного форума. Мы попросили прокомментировать эти слухи начальника ГУВД генерала Локтионова... В кадре появился насупленный милицейский генерал, который, глядя перед собой в одну точку, начал выталкивать из себя казенные фразы, делая между предложениями длинные паузы: - Я бы не стал преувеличивать проблему с преступностью на сегодняшний день... Нами предприняты все меры, чтобы Игры Доброй Воли прошли без малейших инцидентов... Мы, так сказать, начали готовиться заранее и предприняли ряд усилий, направленных на выдавливание преступников из города... Это не могло не сказаться на оперативной обстановке - она существенно изменилась в лучшую сторону... В этой связи удивляет позиция американского консульства, которое распространило доклад, в котором, в частности, Петербург прямо называется опасным для иностранцев городом... Я с таким утверждением категорически не согласен... Наш город абсолютно не опасен для западных туристов - за исключением тех, которые сами ищут себе приключений... А панику вокруг преступности и организованной - в том числе, раздувают те, кто хотят любой факт сделать жареным - это касается и ряда журналистов, в том числе и наших, питерских... Я пока не хочу называть имена этих сочинителей, но подчеркиваю - журналисты должны чувствовать свою ответственность перед городом, страной, читателями - а не увлекаться "клубничкой"... Повторяю - организованная преступность в Петербурге, конечно, есть, но она на сегодняшний день просто не в состоянии помешать нормальному проведению Игр Доброй Воли... Правоохранительные органы полностью контролируют обстановку и добились существенного снижения количества тяжких преступлений в нашем городе... Генерал говорил что-то еще - все так же насуплено и весомо, но Александр Евгеньевич уже его не слушал - противно стало. Кто-то, может быть, и поверит в "изменения к лучшему" оперативной обстановки, но Лукашов-то работал в клинике Военно-полевой хирургии, а не в богадельне. И по личным наблюдениям хирурга криминальная обстановка была очень и очень далека от нормальной... Александр Евгеньевич хмыкнул и повернулся к двум курсантам-третьекурсникам, которых курировал и которые специально пришли на его дежурство попрактиковаться: - Ну, что пригорюнились, орлы? Мало ли, что генерал сказал - у нас работы меньше не будет, я вам это гарантирую... Курсанты вежливо промолчали, а Лукашов продолжил: - И вообще - если хотите стать толковыми врачами, то должны уметь сами себе работу находить, даже если свежих поступлений нет... Вот, помню, лет пять назад у нас один немец учился, еще из ГДР. Так тот пришел один раз, покрутился, покрутился - взял да и побрил одного реанимационного... Нашим такое даже в голову не приходило... Тогда, правда, все немного по-другому было, и клиенты не такие беспокойные поступали... Про ЧП на прошлой неделе слышали? "Курсачи" дружно кивнули - вся Академия несколько дней обсуждала неслыханный дотоле случай - в ВПХ привезли раненного в какой-то разборке бандита, реанимационная бригада всю ночь его вытягивала с того света, вытянула еле-еле... А через несколько дней, утречком, часов в восемь, как раз когда пересменка шла, к центральному входу клиники подъехала "Волга", из которой вышел неприятный человек в белом халате... "Доктор" дошел, никем не остановленный, до палаты, осмотрел внимательно прооперированного, вынул из халата пистолет, два раза выстрелил бедолаге в голову и ушел... - Так вот,- веско сказал Александр Евгеньевич,- Люди к нам попадают разные, поэтому без дела по отделениям не шарахаться, права не качать, излишнее любопытство не проявлять... Лукашов посмотрел на молодых медсестер у стола, о чем-то оживленно шептавшихся, и добавил: - Генерал Ерюхин официально заявил: "Пусть от киллеров клиентов защищают те, кому это положено, а мы персонал важнее..." Понятно? Мы за жизнь больного только на операционном столе боремся, а грудь под пули подставлять - необязательно. И в разговоры доверительные с раненными не лезьте - только по специальности... А кто и почему их на тот свет отправить хотел - пусть милиция выясняет... Мне тут Пинкертоны не нужны, мне больше Пироговы требуются. Ясно? - Ясно,- закивали курсанты. - Ну, а раз ясно - по коням и в бой. Слушайте задачу... Через несколько минут Лукашов с курсантами вместе ушел на обход, а вернулись они в ординаторскую лишь около двух часов ночи. - Ну что, орлы...- хотел было начать предварительный "разбор полетов" подполковник, но закончить фразу ему помешал вбежавший в ординаторскую санитар: - Александр Евгеньевич, там милиция какого-то "черного" привезла, плохой совсем, вроде, доходит уже... - Ну вот,- вздохнул Лукашов, быстро вставая.- А вы боялись... Человек, доставленный в приемный покой, и впрямь, был очень плох - волосы и лицо в запекающейся крови, открытый рот щерился обломками зубов, обрывки футболки почти не скрывали множественных кровоподтеков на теле... Александр Евгеньевич сразу отметил входное пулевое отверстие на левой стороне груди и стал очень серьезным. - Вы его привезли? - обратился Лукашов к двум мрачным мужикам в штатском. Тот, который был постарше, кивнул, ссутулив широченные плечи, и провел пятерней по жесткому ежику седеющих волос: - Да... Мы из РУОПа... Вам должны были звонить... - Раз должны - значит позвонят,- пожал плечами Лукашов.- Давайте пока карту на него заполним. Раненный, и впрямь, был похож на южанина, поэтому, когда старший "руоповец" сказал, что его фамилия Иванов, Лукашов удивился - впрочем, виду не показал и начал отдавать деловитые распоряжения курсантам и санитару: - Так, давайте его быстро на каталку и срезайте одежду осторожно... Ух, ты... Неплохо парня обработали... - Он будет жить, доктор? - подвинулся к подполковнику "руоповец" помладше худощавый, с копной черных кучерявых волос на голове. Лукашов, занятый предварительным осмотром, вопрос проигнорировал. Александр Евгеньевич пальцами открыл веки "Иванову" и, убедившись в том, что зрачки разные, пробормотал себе под нос: - Внутричерепная гематома... Лукашов выпрямился и сказал курсантам: - Так, ребятки, давайте-ка его быстренько в рентгенкабинет... Значит, делаем рентген грудной клетки - посмотрим, спаялись у него легкие или нет, потом рентген черепа, рентген левой голени и потом лапороцентез... Все ясно? Курсанты толкнули каталку с неподвижным телом "Иванова" к выходу из приемного покоя, а Лукашов, не обращая внимания на "руоповцев", порывавшихся у него что-то спросить, подошел к аппарату внутренней телефонной связи и набрал номер ответственного дежурного: - Алло, Василий Викторович, Лукашов докладывает... У нас клиент поступил, тяжелый, РУОП привез... Ах, звонили уже? Интересно... Предварительный диагноз; проникающее сквозное пулевое ранение левой половины грудной клетки в третьем-четвертом межреберье, ушиб головного мозга, закрытый перелом левой голени, ожоги второй-третъей степени - два-три процента, травматический шок, множественные ушибы. Это на первый взгляд... Состояние крайне тяжелое, вы подойдете?.. Не знаю, какой-то Иванов... А кто звонил, если не секрет?.. Ах, даже так!.. Понятно... Услышав от полковника Вараксина, что раненным, которого еще только втаскивали в приемный покой, уже интересовался начальник Академии генерал Шевченко, Лукашов несколько помрачнел... Стало быть, "Иванов" этот - из "блатных". Генерал-то ведь, скорее всего, тоже не по своей инициативе интересовался - видимо, и ему позвонили... А значит - будут дергать, и если этот парень помрет, то вони будет много... Александр Евгеньевич положил трубку и повернулся к "руоповцам". Кучерявый шагнул к хирургу и спросил снова: - Он выживет, доктор? Лукашов неопределенно пожал плечами: - Вы все сами слышали - состояние крайне тяжелое, какой-либо прогноз сейчас сделать сложно... Я не Господь Бог и даже не Ванта-прорицательница... У старшего "руоповца" дернулась левая щека, он сглотнул с усилием и спросил тихо: - Но хоть какая-то надежда есть? Александр Евгеньевич вздохнул: - Надежда всегда есть... Он что, из ваших? Широкоплечий быстро взглянул на кучерявого и кивнул: - Да, из наших... Он должен выжить, доктор, понимаете - должен... Лукашов махнул рукой: - Я все понимаю... Мы сделаем, что сможем... Мужики, вы бы шли домой... Водки выпейте... Помолитесь, если верите... Кучерявый качнул головой: - Мы тут подождем... Скажите, мы помочь чем-то можем? - Можете,- кивнул хирург.- Если дергать нас не будете... Ну, и, хотелось бы, чтобы этого хлопца добивать в операционную не пришли... А то у нас тут, знаете ли, прецедент уже был... - Не придут,- угрюмо сказал широкоплечий.- Работайте спокойно... Только, доктор, я очень вас прошу - когда что-то прояснится, вы пошлите кого-нибудь к нам... А мы тут посидим, подождем... Ладно? - Договорились... Только это еще не скоро будет. - Ничего, мы подождем, сколько нужно... - Как знаете...- Лукашов кивнул руоповцам, ободряюще улыбнулся, а потом повернулся и быстрыми шагами вышел из приемного покоя.
      КОМИТЕТЧИК
      "И если ты смотришь в бездну, знай, что и бездна пристально смотрит в глубину твоей души..." Фридрих Ницше
      Практически каждый рабочий день начинался для Аркадия Сергеевича Назарова одинаково - если его не дергали с утра в Управление на Литейный, то он добирался на своем, уже порядком одряхлевшем "Жигуленке" четвертой модели до Морского порта. Дело в том, что старший оперуполномоченный майор Назаров был сотрудником так называемого Водного отдела УФСК по Петербургу и области, а Морской порт, соответственно, являлся объектом оперативного обслуживания Аркадия Сергеевича*. А раз так, то само собой разумелось, что основное свое рабочее время майор Назаров и должен был проводить на "объекте". (* УФСК - Управление федеральной службы контрразведки, когда-то называвшейся Комитетом государственной безопасности, позже переименованным в Министерство безопасности России, а еще позже получившая новое имя: Федеральная служба безопасности. Из-за постоянных переименований в первой половине девяностых годов сотрудники "конторы" мрачно шутили друг с другом по утрам: "Телевизор не смотрел вчера? Нас там снова не переименовали в какую-нибудь "абэвэгэдэйку"?.. Нет? Странно... Неужто забыли?".) Кабинет Аркадия Сергеевича находился в хорошо известном каждому работнику порта доме номер пять по Межевому каналу - там же, где располагалась Служба безопасности порта. Собственно говоря, у Назарова было несколько кабинетов в порту - для разных встреч и разговоров, однако "базовый офис", как он сам полушутя его называл, числился именно по Межевому, 5. Приезжая с утра в порт, Аркадий Сергеевич, как правило, никогда не шел сразу к себе в кабинет, а с полчасика прогуливался по территории, покуривая и настраиваясь на предстоящий рабочий день. К своему объекту оперативного обслуживания Назаров относился двойственно - он и любил, и ненавидел порт одновременно. Если бы Аркадия Сергеевича попросили охарактеризовать порт как человека, он бы сказал, что этот человек бесконечно интересен и бесконечно порочен, а еще - к нему лучше никогда не поворачиваться спиной... А вообще-то, сам Назаров не стал бы ассоциировать порт с человеком - масштаб не тот. Аркадию Сергеевичу объект обслуживания представлялся скорее этаким государством в государстве государством, отгороженным от рядового питерского обывателя плотной, хотя и невидимой подчас стеной... И было в этом "государстве" все, что положено - своя власть, свои законы и понятия, своя мораль, своя знать и свои смерды, своя экономика ("черная" и "белая"), своя внутренняя и внешняя политика, а также силы для претворения обеих в жизнь... Даже воздух в порту был особенным, совсем не таким, как, скажем, в центре Петербурга или где-нибудь на Охте. Букет портовых запахов менялся каждый день, но две составляющие постоянно оставались неизменными - на Гутуевском острове всегда пахло морем и деньгами. Большими деньгами... Так было всегда. Человек, попавший в это "государство" со стороны, либо переделывался портом "под себя" и становился его частичкой, либо безжалостно пережевывался и выплевывался - и хорошо, если живым, потому что случались и другие исходы, которые констатировались замотанными дежурными следователями и сонными медиками как "несчастные случаи"... Интересная закономерность: в годы великих потрясений и невзгод - и при царях-батюшках, и при генсеках, и при президентах - запах больших денег в порту резко усиливался... Не стали исключением и лихие девяностые годы... Как-то раз, во время одной из своих утренних меланхолических прогулок, представился Аркадию Сергеевичу порт не "окном в Европу", а страшной "черной дырой", через которую высасывались на Запад, в чистую и сытую Европу, богатства России-Матушки, верившей с одинаковым сонным энтузиазмом и царям, и вождям всех времен и народов, и инженерам перестройки, а также добрым заокеанским друзьям. А самого себя Назаров увидел в роли некоего смотрителя при этой дыре - кем-то вроде "ооновского наблюдателя" в зоне межнационального конфликта - вроде, и полномочия какие-то есть, и уважение аборигенов, и даже их страх, а реально вмешиваться в процесс все равно нельзя и заткнуть "дыру" невозможно... Невозможно не из-за того, что сам Аркадий Сергеевич был плохим оперативником и не владел в достаточной мере обстановкой в порту - нет, совсем не из-за этого... Просто в последние годы Назаров все хуже понимал глобальную стратегическую задачу "конторы"... Его ведь как учили в свое время - каждый офицер всего лишь винтик или небольшой блок огромной машины, и задача этого блока-винтика заключается в том, чтобы выполнять необходимый и достаточный объем работ, способствующий в конечном итоге нормальному функционированию всей машины в целом... А что сейчас? Машина постоянно разбирается и переделывается теми, кто в ней ничего не понимает, вместо бензина в бак льют солярку или вообще ничего не льют, водители постоянно меняются, и никто толком не может сказать, куда, собственно говоря, надо ехать... При этом еще прохожие-пешеходы выскакивают на проезжую часть дружными толпами исключительно с целью поплевать на тарантас, который когда-то был мощной машиной, а то и пнуть ногой его под шумок... Веселые настали времена, а потому Назаров все ассоциации, наводящие на мысли о "черной дыре" в порту, старался держать при себе - в Управлении его могли просто "не понять". Вернее, понять-то, может быть, и поняли, но сразу бы поинтересовались: "Черная дыра - это понятно, а где конкретика, мил человек?" А вот с конкретикой у Аркадия Сергеевича дела обстояли, мягко говоря, не очень... Да и могло ли быть по-другому, если как-то так интересно получалось в последние годы, что крупные партии стратегического сырья, например, уходили из России хоть и за бесценок, но легально - со всеми положенными крутыми печатями и подписями больших государственных людей... И что толку в том, что какой-то майор Назаров полагает: мол, некоторые разрешения на ввоз и вывоз идут вразрез с государственными интересами России? Кто такой Назаров и кто те, у кого есть право подписи таких бумаг? Как говорится - почувствуйте разницу... А почувствовав, сядьте на задницу ровно и не гундите про коррупцию, не мешайте людям работать... Какая еще коррупция? И вообще, что это такое? Коррупция в нынешней России - миф, обсасываемый журналюгами, потому что юридического понятия такого не существует... Нет закона, а значит и коррупции нет... Есть, правда, какой-то невнятный Указ аж самого Президента, декларирующий борьбу с этой самой коррупцией, но при этом само понятие-то, сам предмет борьбы - никак не определен... Так что - призрак это, миф, фантом, мираж. По-простому, по неофициальному - блевотина неконкретная... И как, скажите на милость, бороться с коррупцией в порту, который из госучреждения уже превратился в коммерческую организацию? Не знаете? Вот и майор Назаров не знал, хотя дураком отродясь не был... Да и - в конце-то концов - что, ему, Назарову, больше всех надо? Когда-то, может, оно так и было, а сейчас, когда до двадцатилетней выслуги, дающей право на пенсию, осталось уже меньше года - надо точно не больше всех. Все чаще и чаще майор задумывался о том, что будет делать после увольнения... Служить дальше у Аркадия Сергеевича никакого желания не осталось (и не только из-за того, что положительных перемен в карьере не намечалось),- а поэтому нужно было начинать потихоньку подыскивать себе место, куда можно прийти после увольнения... Ведь только на пенсию-то, хоть и "комитетовскую" - нынче и одному не прожить, а за Назаровым еще были жена и дочь-школьница. Оно конечно, "комитетовские" семьи, в основном, неприхотливые, но опять же - смотря какие... Да и любил Аркадий Сергеевич жену и дочку... Дочь он воспитал правильно, она никогда ничего не просила, не жаловалась - но проскальзывали иногда в ее рассказах о школе грустные нотки, когда речь заходила о том, в чем некоторые одноклассники и одноклассницы "за знаниями" приходят, какие они плееры слушают и в какие игры играют на домашних компьютерах... От этих рассказов у Назарова ныло сердце - и не от зависти к папашкам дочкиных одноклассников, а от обиды, от явной несправедливости, торжествовавшей в последнее время в его стране. Почему все вдруг перевернулось, как в дурном сне? Отпрыски бывших фарцовщиков и вороватых чиновников чувствуют себя наследными принцами и принцессами, а дети служивых (вроде Аркадия Сергеевича), честно отдавших лучшие годы жизни государству, довольствуются положением Золушек - с той существенной поправкой, что им и доброй феи не дождаться... Оно понятно, такие, как он, Назаров, служили прогнившему и несправедливому коммунистическому строю, так что можно, вроде бы, посчитать все происходящее сейчас справедливым воздаянием... "Грехи отцов да падут на детей их..." Но - один существенный нюанс не давал Аркадию Сергеевичу покоя. Воздаяние - оно, ведь, должно быть справедливым и пропорциональным, если оно, конечно. Божье... Но тогда почему же процветают и отлично себя чувствуют все бывшие крупные партийные функционеры - у них-то явно грехов побольше, чем у него, Назарова? А бизнесмены эти, фарцовщики бывшие, которые теперь заявляют, что, дескать, занимаясь до девяносто первого года спекуляциями и воровством, они на самом деле "работали предтечами здорового рынка"? "Буревестники капитализма", "благородные рыцари свободной торговли"... Кому-кому, а уж Назарову-то отлично было известно их благородство - чуть прихватишь раньше "мажора", и он охотно "барабанит" на своих же коллег-"буревестников", лишь бы его, шкурное, не затронули, лишь бы в камеру не слили... Интересно, как люди, которые всю жизнь были нечестными, могут вдруг заняться "честным бизнесом"? Конечно, сейчас они орут - мол, раньше мы нарушали законы, потому что они были плохими... Дайте нам хорошие законы, и мы их, дескать, нарушать не будем... Чушь все это... Люди, сформировавшиеся на постоянных нарушениях Закона, будут нарушать его и дальше, для них не важно плох Закон или хорош, для них важно то, что они получат в результате нарушения... И если ставка достаточно высока, переступят через самый-самый суперкапиталистическо-демократический Закон... Не верил Назаров в "честный российский бизнес", потому что считал, что на плохом фундаменте хороший дом построить нельзя... Но и в государство майор тоже больше не верил... Да, допустим, прошлый строй был гадким, аморальным, диктаторским и тоталитарным, преступным и вообще антинародным. Замечательно! Хорошо, что вовремя разобрались и повернули наконец-то к Добру, Справедливости и Демократии. Ура! Но почему же тогда новые лидеры ведут себя как-то странно - и это мягко говоря? Почему они стремительно богатеют - получают дачи, квартиры, машины, надевают умопомрачительной цены костюмы - и все это на фоне какого-то дикого, обвального обнищания народа, того самого, ради которого они работают? Временные трудности? Но почему бы их не разделить вместе с народом? Нет, в самом деле - почему? Хороший командир поест только после того, как будут накормлены его солдаты - потому что он за них отвечает... А нынешние "отцы народа" торопились нажраться раньше "детей"... Ничего себе "папашки"... И еще удивляются - чего это, мол, нас не все любят?.. А за что, собственно, любить, отцы? Таким командирам, которые больше и раньше солдат жрут, в атаке первая пуля и достается - от своих же... Майор Назаров никогда не делился этими своими невеселыми мыслями ни с кем из коллег - он хотел спокойно дослужить до пенсии, а потом уйти в коммерческую структуру. Да и самому себе Аркадий Сергеевич позволяя размышлять на эти крамольные темы только во время утренних прогулок по порту, ставшими для него обязательным ритуалом. Заканчивался апрель 1994 года. Старший оперуполномоченный Назаров прогуливался по подведомственной территории, щурился на набиравшем силу весеннем солнышке и вежливо кивал в ответ почтительно здоровавшимся с ним людям. Аркадий Сергеевич знал цену этой почтительности и не строил насчет нее необоснованных иллюзий. Да, его все знали в порту - все, без преувеличения. Знали и боялись, а потому уважали... Конечно, сейчас не тридцать седьмой год, и малость чудаковатый чекист, любящий утренние прогулки, не законопатит в лагерь одним росчерком пера - но жизнь испортить может запросто. Шепнет кому-нибудь в Службе безопасности порта: я, дескать, видел, что во-от этот пидорок себе в машинку что-то из контейнера перегружал - и начнется веселая жизнь... Хищения в порту - настоящий бич, не только большие, но и малые... А этому комитетчику поверят, он же чокнутый, он не "берет" - и это все знают... Аркадий Сергеевич скрипнул зубами. Не берет... Он действительно ничего никогда не "брал" и служил честно - не за страх, а за совесть... Так было до марта 1994 года. А в марте... В марте майор Назаров через свою комитетовскую совесть перешагнул... Оно, конечно,- жизнь довела и заставила, но... Плохо было на сердце у старшего оперуполномоченного. Плохо и муторно... Аркадий Сергеевич родился в учительской семье - его отец, Сергей Васильевич, работал после окончания Университета учителем математики в средней школе на Выборгской стороне. Там же, в школе, работала и мать - Татьяна Александровна, она преподавала ботанику и зоологию. Собственно говоря, родители и познакомились в школе, и роман у них завязался именно на рабочем, так сказать, месте. Сергей Васильевич и Татьяна Александровна свою работу любили, любили детей, и ученики платили им взаимностью - маленький Аркаша даже ревновал... Сергей Васильевич мечтал, что его сын тоже станет математиком - но пойдет дальше отца, будет не обычным учителем, а научным сотрудником какого-нибудь крупного института... И, надо сказать, Аркадий оправдывал ожидания своего отца, который сумел привить сыну любовь к формулам, уравнениям и теоремам. Аркадий легко стал "математическим вундеркиндом" в школе - получал грамоты на районных и городских олимпиадах. Ходил в Университет заниматься на Малый матмех, а потому уже в девятом классе решал задачки не из школьной программы, а из программы высшей школы. В Университет Аркадий, естественно, поступил легко... В студенческое "братство" он вписался сразу - Аркадию нравилось учиться, нравился новый коллектив. Он умудрялся находить время на все - на занятия в СНО (Студенческое научное общество), на спорт, на музеи, театры и кино, куда ребята иногда ходили чуть ли не всей группой. Все было как-то радостно и светло - и первый стройотряд в Коми АССР, и первые "романы" с надеждами и разочарованиями. По своей натуре Аркадий был заводилой, поэтому уже на втором курсе ребята избрали его комсоргом, хотя - редкий случай - комитет комсомола факультета ведь выдвигал другую кандидатуру. Но против Аркадия тоже возражать не стали... На третьем курсе Назаров как-то неожиданно для самого себя вдруг увлекся историей Древней Руси - с трудом доставал книги Соловьева и Ключевского, бегал на открытые лекции на истфак... Так и летело время. Наверное, тот период был самым счастливым в жизни Аркадия... Беда пришла в семью, когда Назаров-младший заканчивал четвертый курс... Это случилось в середине мая. Сергей Васильевич вел внеклассные занятия с десятиклассниками, изъявившими желание поступать в технические ВУЗы. Надо сказать, что за свое репетиторство Назаров-старший не брал ни копейки - да он бы даже оскорбился, если кто-нибудь предложил оплатить ему сверхурочную работу. Сергей Васильевич просто очень любил своих учеников и хотел, чтобы все они поступили в те институты, которые выбрали... В тот вечер пожилой учитель возвращался домой довольно поздно. Погода была хорошая, и Сергей Васильевич, видимо, решил пройтись до дома пешком по проспекту Карла Маркса... Что произошло у подворотни дома номер 43 - впоследствии точно установить так и не удалось. Уже после полуночи тело Назарова-старшего с двумя ножевыми ранениями обнаружил наряд ППС*. В мертвых руках Сергей Васильевич крепко сжимал чей-то модный черный ботинок... * Патрульно-постовая служба.
      Когда милиционеры начали опрашивать жильцов дома - кто-то неохотно вспомнил, что слышал вроде бы какие-то женские крики о помощи примерно в то самое время, когда учитель математики шел из школы домой... Аркадий хорошо знал своего отца. Сергей Васильевич совсем не умел драться, но он никогда бы не смог пройти мимо, если женщина умоляла о помощи. Видимо, он вмешался, за это его и убили в драке... Кроме ножевых ранений, на теле Сергея Васильевича судебно-медицинская экспертиза зафиксировала множественные ушибы - похоже, его били ногами, уже смертельно раненного, а он, умирая, успел схватить одного из негодяев за ногу и сорвать с него ботинок... Наверное, все было так - точно сказать не мог никто, потому что ни звавшую на помощь женщину, ни убийц Сергея Васильевича милиция найти так и не смогла. И не потому, что искала плохо. Искали-то как раз хорошо, но любой опер-"убойщик" знает: случайные, спонтанные убийства - они или раскрываются сразу, или зависают унылыми безнадежными "глухарями"... Аркадий и сам долго ходил вечерами вокруг дома номер 43 по проспекту Карла Маркса, надеясь непонятно как найти и узнать тех подонков, которые убили отца но, как известно, чудеса случаются только в кино. После похорон Сергея Васильевича, мать Аркадия как-то резко постарела, совсем разболелась и даже немножко "тронулась" - она то проявляла кипучую энергию и строчила жалобы на милицию и прокуратуру во все мыслимые и немыслимые партийные инстанции, то, наоборот, впадала в полную депрессию, разговаривая с кем-то шепотом с закрытыми глазами. Аркадий однажды прислушался и понял, что Татьяна Александровна разговаривала с покойным отцом... Умерла мать тихо и легко - во сне. Назаров как раз заканчивал тогда дипломную работу... Аркадий, надо сказать, перенес все свалившиеся на него несчастья стойко, но не изменить его они не могли. Он как-то разом повзрослел, поугрюмел и уже не считал, что мир вокруг раскрашен только в яркие праздничные цвета... Неожиданно для многих, после окончания Университета Аркадий пошел работать учителем в ту же самую школу, в которой всю жизнь проработали Сергей Васильевич и Татьяна Александровна. Аркадий Сергеевич жил один в оставшейся после смерти родителей квартире: видимо, слишком силен был горестный шок, не позволял он наладить какие-то более-менее серьезные отношения с девушками - все ограничивалось лишь редкими и непродолжительными связями. Аркадий Сергеевич, вообще, начал немного сторониться людей - взрослых людей, а с детьми-то он как раз общался охотно и на занятиях, и после уроков... А дома Назаров окунался в доставаемые им всеми правдами и неправдами книги по русской истории. Уходя в прошлое, Аркадий как-то расслаблялся, мягчал душой. Люди из былинных времен казались Назарову очень красивыми, мужественными и благородными-в общем, полной противоположностью тем его согражданам, которые даже не дернулись помочь Сергею Васильевичу, когда пожилого учителя убивали посреди Ленинграда какие-то хулиганы... Конечно, Аркадий Сергеевич идеализировал русскую историю, но это идеализирование помогало ему жить... Впрочем, любая рана, кроме смертельной, когда-нибудь, да рубцуется, и любое горе - затихает. "Все проходит",- подметил давным-давно царь Соломон, и в этом с ним трудно не согласиться. Вот и Аркадий Сергеевич мало-помалу начал потихоньку "отходить". Да тут еще и в жизни его серьезные перемены наметились. Назаров в школе еще и года не проработал - а ему предложили немного "сменить профиль". Во время районной комсомольской отчетно-выборной конференции Аркадию Сергеевичу намекнули, что его кандидатура рассматривается как одна из наиболее достойных для замещения вакантной должности инструктора в Выборгском райкоме комсомола... На это предложение Аркадий согласился сразу - и не потому, что жаждал номенклатурных благ, а потому, что ему было просто интересно. А еще Назаров тогда искренне верил во многие идеалы, верил в грядущий коммунизм и хотел воспитывать людей, молодежь - помогать ей увидеть путь в прекрасное будущее, где не будет горя и несправедливости... Работа в райкоме комсомола по-настоящему увлекла Аркадия. Надо сказать, что он как-то не особенно сталкивался с тем безудержным комсомольским "разгуляевом", которое позднее было блестяще описано Юрием Поляковым в его "Апофигее". Назаров работал не за карьеру, а за идею - работал так, что времени на личную жизнь практически не оставалось... Хотя, конечно, некоторые вопросы от комсомольской "практики" начали зарождаться в его душе - но оформиться окончательно они не успели... Через год его неожиданно вызвали в райком партии, и второй секретарь райкома товарищ Нефедов после набора дежурных фраз вдруг сообщил Аркадию, что его рекомендуют на работу в органы государственной безопасности - на "трудный, ответственный, но почетный участок работы, необходимый для дальнейшего процветания и укрепления могущества нашей великой Родины". Не представившийся Назарову неулыбчивый мужчина средних лет, находившийся в том же кабинете, кашлянул и негромко добавил, глядя опешившему Аркадию прямо в глаза: - Мы о вас все знаем, вы нам подходите. Уверен, что вы сможете оправдать надежды, которые возлагает на вас партия... Назаров в ответ только и смог вымолвить: - Высокое доверие партии оправдаю ударным трудом... Шел 1975 год. В те времена образ сотрудника органов государственной безопасности был для непосвященных окутан романтическим ореолом таинственности... На самом-то деле, в жизни все было далеко не так романтично, да и не так таинственно... Еще в Москве, куда Аркадия отправили на учебу, преподаватели честно предупреждали: - Ребята, выкиньте романтические бредни из головы и настраивайтесь на монотонную будничную работу. При этом знайте заранее - максимум, до чего большинство из вас сумеют дослужиться, это старший опер... Преподаватели не врали - в те времена выше старшего оперуполномоченного уже начинались номенклатурные должности, занять одну из которых считалось просто счастьем. Вернувшегося после учебы в Ленинград лейтенанта Назарова направили в райотдел КГБ, где он и "приступил к изучению складывающейся в районе оперативной обстановки". А она была не такой уж простой. Живых шпионов вроде бы не водилось, но "агонизирующий капитализм" старался воздействовать всеми имеющимися средствами на советскую молодежь - с целью морального разложения последней, естественно. Органы госбезопасности были призваны "решительнейшим образом дать отпор этим поползновениям". Под оперативное обслуживание лейтенанта Назарова попали несколько институтов, в том числе и ЛЭТИ* - вот как раз оттуда и пришла в самом начале карьеры Аркадия Сергеевича интересная анонимка. Бумажка эта информировала органы госбезопасности, что шесть студентов ЛЭТИ создали "антисоветскую группу, увлекающуюся западной музыкой". Да и ладно бы они просто музыку слушали - так нет, эти деятели еще и некий Устав в своем рок-кружке приняли... А еще они периодически глумились над святыми для всех настоящих советских людей именами в подтверждение автор анонимки приводил услышанный от одного из "рокеров" анекдот. Петька Василия Ивановича спрашивает: "Василь Иваныч, ты за какую группу - за "Битлз" или за "Рол-линг Стоунз"?" А Василий Иванович ему и отвечает: "Я, Петька, за ту, в которой Джон Ленин играет..." Кстати говоря, вся эта антисоветская рок-организация и носила имя Джона Леннона, известного на Западе наркомана и хиппаря - по крайней мере так утверждал пожелавший остаться неизвестным автор письма. "Чушь собачья,- искренне подумал Назаров, прочитав анонимку.- При чем тут антисоветчина?" Мнение свое Аркадий Сергеевич доложил непосредственному начальнику - майору Шаврику. Шаврик с лейтенантом категорически не согласился: - Ошибаешься, дорогой товарищ, никакая это не чушь, тут все гораздо серьезнее, чем на первый взгляд кажется... Тут не просто рок-кружок... Ты еще молодой, неопытный, а я тебе так скажу - вот из таких маленьких ручейков нигилизма и выливается потом река неуважения к нашему обществу, к нашему строю, к нашим святыням и идеалам. Заметь - они ведь не просто музыку слушают, они еще и Устав создали... Ты понимаешь? Устав! Вопрос: для чего им нужен этот Устав, а? Что в этом Уставе написано? С устава любая организация тайная начинается, это азбука... И я так думаю, что для этих хиппарей идолопоклонничество перед Западом - лишь ширма, за которой они готовят совсем не безобидные акции, направленные на подрыв нашей советской власти... Шаврик так распалился, что Назаров даже и не думал ему возражать - майор аж побагровел и вспотел... Достав платок и аккуратно промокнув лысину, Шаврик сказал уже более спокойно: - Ладно, молодой, слушай сюда... Это дело надо раскрутить на полную... Вот что я тебе передам на связь парня толкового, из этого же ЛЭТИ, он на третьем курсе учится... Можно сказать, золотой фонд нашей агентуры - общителен, легко в доверие входит, имеет авторитет среди студентов. Член ДНД, кстати... Ты его к этой работе подключи, чтобы полная информация была... Ишь ты - "рокеры", Устав, понимаешь, приняли... Сопляки, а туда же: с малых лет крутыми стать хотят... Мы им станем! Такая интеллигенция нам не нужна... "Толковый парень", которого Шаврик отдал на связь Назарову, не очень понравился лейтенанту - но ведь Аркадия Сергеевича учили, что выполнение поставленной задачи не должно зависеть от эмоций, так что пришлось ему работать с тем, с кем выпало... Агент и впрямь оказался шустрым - через месяц у Назарова на руках были уже и копия так называемого Устава группы "рокеров", и подробный список их связей. Но самым удивительным было то, что лейтенанту удалось получить неожиданную даже для него самого оперативную информацию, согласно которой за рок-кружком студентов ЛЭТИ стоял очень интересный человек: некто Борис Норочинский, преподаватель из другого института - из "Политеха"... Этот Норочинский, как оказалось, был хорошо известен коллегам Аркадия из Управления - известен, как активист НТО, антисоветской организации, базировавшейся в ФРГ... Норочинского "пасли" уже давно, вот только прихватить на чем-то действительно серьезном пока не могли - хотя и имелась информация, согласно которой преподаватель "Политеха" достаточно регулярно получал из Германии деньги от руководства НТС - на "подпольную работу"... Советский строй гражданин Норочинский ненавидел, судя по всему, достаточно искренне, но вот начинать активную подпольную работу явно не торопился - боялся "комитета" и очень не хотел идти в лагерь за свои убеждения... Но отчитываться за получаемые деньги ему как-то надо было, вот он и подтолкнул одного своего знакомого студента из ЛЭТИ к написанию Устава рок-кружка, даже, точнее, не подтолкнул, а так - слегка намекнул... Но намек попал в цель - и это дало возможность Норочинскому (по сообщениям агентуры из центрального аппарата НТС) "отрапортовать" о создании в Ленинграде "конспиративного антитоталитарного сообщества"... При таких раскладах дело принимало совсем другой оборот, и вопрос о рок-кружке решался уже не на уровне райотдела КГБ. - Толково работаешь, далеко пойдешь,- похвалил Аркадия Шаврик. Назаров все-таки не удержался и спросил майора о дальнейшей судьбе группы. - А это уже не нам решать,- ответил Шаврик, благодушно улыбаясь.- Мы с тобой не в частной лавочке работаем, а государственные интересы блюдем... Заметив, что лицо лейтенанта выражало сложную борьбу чувств, майор искренне расхохотался: - Ты что, Назаров, жалеешь их, что ли? Зря, пидорасы они редкостные... Еще увидишь, как они друг друга наперегонки закладывать начнут! И Назаров действительно увидел... "Антисоветская группа" была полностью ликвидирована через два месяца. Двух студентов отправили на "химию" (они, помимо всего прочего, еще и радиоаппаратуру собирали в лабораториях ЛЭТИ), двоих отправили в психушку на лечение (эти, как оказалось, анашой баловались), одного просто отчислили за неуспеваемость... А шестой - шестой остался учиться, потому что быстрее других сообразил, что спастись можно только "полным раскаянием и абсолютной откровенностью". Этот шестой, кстати говоря, выразив готовность к негласному сотрудничеству с органами госбезопасности, тут же выдал информацию, представлявшую "оперативный интерес" - показал, что один из членов их студенческого оперотряда частенько во время дежурств в ДНД обирает пьяных... Любопытно, что этим членом оперотряда оказался как раз тот самый "толковый парень", которого Шаврик в свое время передал Назарову... Шаврик, узнав об этом, искренне развеселился: - Хорошо-хорошо, "барабан" и должен "барабаном" перекрываться... Толково работаешь, лейтенант! Разгром "антисоветской группы" в ЛЭТИ был по достоинству оценен и в Управлении по городу и области - лейтенанта Назарова отметили в приказе, а на День чекиста он получил наручные именные часы... Казалось - радоваться надо было Аркадию, гордиться, но мешало ему что-то... Не испытывал Назаров того восторга победителя, которым и ценна любая схватка, любое противостояние. Дело в том, что с чисто человеческой точки зрения история с рок-кружком закончилась не очень справедливо: Борис Норочинский - настоящий, а не липовый антисоветчик - никаким репрессиям (по крайней мере в тот год) не подвергся... Его "подтянуть" к рок-кружку не удалось, потому что преподавателя из "Политеха" лично знал только один студент - тот, который ушел на химию. Остальные о Норочинском и понятия не имели... А единственный знавший Норочинского рокер категорически отрицал какую-либо причастность "энтээсовца" к написанию рок-устава... Парня, видимо, мучила совесть - все члены кружка в большей или меньшей степени топили друг дружку - сломать-то мальчишек было делом нехитрым,вот и хотел меломан-стиляга хотя бы "ни в чем невиновного" преподавателя не подставить... Откуда было знать студенту, что Норочинский выдавал его с приятелями за "идейных оппозиционеров" советскому строю перед руководством НТС? Руководство же Аркадия, когда пошло "официальное развитие ситуации" и стало ясно, что Норочинский "срывается", приняло свое решение - показательно разгромить студенческий рок-кружок с последующим доведением информации об этом (должным образом поданной) через каналы ПГУ (Первое Главное управление КГБ СССР - внешняя разведка.) до руководства НТС... Студенты-то оказались уголовниками, наркоманами и злостными прогульщиками, а не "идейными борцами"... То есть, попросту говоря, Бориса Норочинского решили скомпрометировать перед руководителями НТС таким вот достаточно жестоким для студентов-рокеров образом... И, надо признать - цель эта была достигнута, да и сама комбинация сыграла красиво, но вот чисто человеческий ее аспект не давал покоя лейтенанту Назарову... (Кстати говоря - Норочинского спустя пять лет все-таки посадили ненадолго за спекуляцию - но это было уже тогда, когда Аркадий Сергеевич перешел на "другую линию работы".) Внутренняя ломка, проходившая в душе Аркадия, не осталась незамеченной майором Шавриком. - Чего закис, молодой товарищ? - улыбаясь, спросил он как-то раз Назарова под конец рабочего дня. Аркадий неопределенно пожал плечами, и Шаврик понимающе кивнул: - Трудно? А никто и не обещал, что будет легко. Не бзди, будет еще труднее... Знаешь, что я тебе скажу, парень, учись перешагивать через себя! Да-да, через себя и свои эмоции. Волю развивай! А эмоции... Они в нашей работе плохие советчики... Майор помолчал немного, вытащил из пачки болгарскую сигарету, задумчиво покатал ее между пальцами, вздохнул и добавил тихо: - Не переживай, перемелется... Мы все прошли через это... Шло время, и все действительно мало-помалу "устаканивалось", Аркадий втянулся в работу, и его больше не коробило и не удивляло, что седовласые лощеные профессора и доценты, красиво рассказывавшие своим студентам о чести, достоинстве и благородстве - стучали друг на друга так, что "аж пиджак заворачивался", как любил говаривать Шаврик. Причем - что любопытно большинство из них "информировали" не за деньги и не из страха, а исключительно в силу таким вот образом понимаемого ими чувства долга... Нет, нельзя, конечно, сказать, что Аркадий в своей работе сталкивался исключительно с разными моральными уродами, но все же за два года работы в райотделе Назаров существенно подкорректировал свои представления о "благородном и сильном русском характере"... Много романтических бредней перегорело за эти два года в душе Аркадия Сергеевича, и он начал постепенно превращаться из интеллигента, терзаемого извечными русскими вопросами: "Что делать?", и "Как жить?", в нормального профессионала, способного "быстро и качественно решать задачи, поставленные руководством",- так по крайней мере было написано в его характеристике... Появилась у Назарова и семья - он женился на дочке профессора Матвеева, работавшего все в том же ЛЭТИ. Вскоре Аркадия из райотдела перевели в Управление, в Водный отдел... Служил Назаров исправно и даже иллюзии у него сначала кое-какие были насчет карьеры впрочем, иллюзии не беспочвенные, надо сказать: он ведь умудрился досрочно капитанское звание получить - на полгода, правда, всего раньше срока, но все же... Нет, настоящего шпиона Назаров, конечно, не словил, но так сумел поставить себя и работу свою в порту, что однажды заявился к нему с "чистосердечным признанием" некий помощник капитана дальнего плавания. Этого парня в Швеции как-то подловила на проститутке местная спецслужба, после чего моряку было сделано прямое вербовочное предложение... Помощник согласился для виду, а когда корабль пришел в порт - сразу прибежал к Назарову... В результате возникла перспективная комбинация, и была дажо игра со спецслужбой Швеции - правда, недолгая, потому что скандинавы, видимо, быстро все поняли и игра заглохла... Карьерные иллюзии улетучились быстро - по мере того, как Аркадий Сергеевич наблюдал за "ростом" некоторых коллег в Управлении. Назаров точно понял, что генералом не станет никогда... Впрочем, майорское звание он получил в срок. Жизнь шла своим чередом, жена родила Аркадию дочку, с помощью тестя-профессора семья обзавелась автомобилем - новенькой "четверкой". Аркадий пристрастился к рыбалке - очень любил в одиночестве посидеть на каком-нибудь озере с удочкой... Друзей особых в Управлении Назаров не приобрел, но выливал с коллегами по работе часто - алкоголиком он не стал, но принять рюмку-другую на грудь любил. Собственно говоря, из-за этих "нескольких рюмок" и случился однажды у Аркадия Сергеевича абсолютно дурацкий "залет". Один парень в отделе "проставлялся" по случаю присвоения очередного звания - ну, ясное дело, выпили... А потом Аркадий поехал домой на своей "четверке" - и надо же, как назло, "гаишники" его стопорнули... В прежние времена одного взмаха коми-тетовской "ксивой" хватило бы, чтобы менты по стойке "смирно" встали, но на дворе стояло лето 1985 года самый разгар знаменитой горбачевской антиалкогольной кампании, а от майора Назарова шел сильный выхлоп. Нет, задерживать Аркадия Сергеевича, конечно, не стали, но через несколько дней пришла на него в "управу" бумага. "Сигнал" проверили, он подтвердился, да и Назаров, собственно говоря, не отрицал, что находился за рулем "под мухой"... Сильно гнобить Аркадия Сергеевича не стали, все обошлось выговором, но пятно осталось - в "конторе" ведь никогда ничего не забывали... Стоит ли говорить, что объявленную "сверху" перестройку Назаров, как и большинство его коллег, воспринял сначала настороженно, а потом и вовсе неприязненно. Аркадий Сергеевич к тому времени уже искренне считал, что народу нужны не демократия и свобода выбора, а кнут и пряник. Оно, конечно, ясно, что главный "прораб перестройки" надеялся на "пробуждение здравых сил в обществе", на то, что эти силы немедленно примутся за "созидательное строительство" чего-то там... Назаров же считал все эти прожекты самой настоящей "маниловщиной". Кому было строить-то? В деревнях люди хозяйствовать давно отвыкли, колхозники бежали от земли в города, где русский "народ-богоносец" угрюмо спивался, несмотря ни на какие указы и ограничения... Поскольку в порту Аркадий Сергеевич сталкивался с людьми из самых разных социальных групп, у него были возможности для проведения, так сказать, сравнительных анализов - так вот, с горечью констатировал "комитетчик", в народе выработалась особая национальная черта - "халявщина". "Где бы ни работать - лишь бы не работать",- эта распространенная поговорка времен перестройки откровенно бесила Назарова, и он сам, по крайней мере, старался жить совсем по другому принципу. Тем более, что работы по его линии в порту хватало с избытком. Он ведь перед своим начальством отвечал в порту буквально за все, и это при том, что сам не входил в руководство порта и не обладал правом подписи... А случись какое ЧП - с кого спросят? С Назарова... Нет, с других тоже, конечно, спросят, но "комитетчика"-то не минуют, это уж точно... Поэтому помимо задач чисто контрразведывательного характера приходилось Аркадию Сергеевичу подключаться и к мероприятиям по борьбе с контрабандой, и к проблеме хищений грузов из контейнеров (а в порту хищения стали настоящим бедствием)... Много чем ему приходилось заниматься - совместно с другими службами, представленными на "объекте", он разрабатывал систему мер безопасности . хранения грузов и их прохождения через порт, а в такой системе ведь все предусмотреть нужно, включая пожары и наводнения... Конечно, Назаров был не единственным представителем "конторы" в порту, но далеко не всех "коллег" он без иронии мог считать соратниками. Скажем, присутствовали в порту товарищи из так называемого "действующего резерва" - их позже стали официально величать "офицерами, прикрепленными к объекту". Коллеги из "действующего резерва" были точно такими же офицерами КГБ, но они как бы откомандировывались на предприятия, становились их штатными сотрудниками и зарплату получали уже не от "управы", а на новом месте - в соответствии с занимаемой должностью. При этом у них шли, как положено, очередные звания и выслуга лет. А при том, что "резервы" занимали на тех предприятиях, куда их направляли, как правило, руководящие посты - то и зарплаты у них были очень приятными. И так получалось, что "резервисты" вскоре уже отстаивали не столько интересы "конторы", сколько тех предприятий, где они трудились... Да что там говорить - еще когда Назаров только-только попал в Управление, он понял, что чуть ли не каждый сотрудник просто мечтал об уходе в "резерв". Но, как шутили "комитетчики", "резервами" не становятся, "резервами" рождаются - брали на эти "хлебные места" очень даже не всех... Скажем, у Назарова никаких шансов попасть в "действующий резерв" не было... К началу девяностых годов на "комитет" возложили еще одну задачу - борьбу с набиравшей силу организованной преступностью. Естественно, и у Назарова на его "объекте" появились дополнительные обязанности. Правда, в те годы в КГБ возникла странная концепция - дескать, с оргпреступностью нужно бороться не грубо, а умно, разваливая ее изнутри и как бы управляя ею... Функции Назарова по линии оргпреступности были чисто "наблюдательскими", но Аркадий Сергеевич привык все делать добросовестно и потому даже смог вскоре выдать кое-какие материалы на "реализацию" - именно с его подачи ушла в зону одна не очень большая рэкетирская группа, примыкавшая к поднимавшим в то время в городе голову "тамбовцам"... А потом был путч 1991 года, потом начались такие деремены в государстве, по сравнению с которыми вся прежняя перестройка казалась просто детской игрой... Комитет постоянно перетряхивали и переименовывали, целые службы не знали, что им, собственно говоря, делать, законы менялись чуть ли не каждый день. Начались большие перемены и в порту - он быстро превратился в акционерное общество, то есть в организацию уже не государственную, но коммерческую... Настала пора каких-то странных контрактов с Западом, как грибы после дождя росли в порту все новые и новые коммерческие структуры... Назаров только головой качал и удивлялся, как это еще никто не сумел таможню приватизировать и не взял в аренду участок границы... Его коллега из "действующего резерва" - некто Бессонов Анатолий Валентинович занял должность начальника Службы безопасности порта и получил просто неоценимые возможности для увеличения личного благосостояния. Анатолий Валентинович ведь стал одним из руководителей порта - с правом подписи и с соответствующей зарплатой... Да и вообще, от Бессонова, от его расположения зависели очень многие коммерческие структуры, закупавшие товар на Западе и получавшие его затем в порту. Что там говорить: именно начальник Службы безопасности подписывал пропуска на въезд и выезд из порта на автомобилях - знающие люди понимают, насколько это серьезно... Одно дело, когда ты к своим контейнерам спокойно на машине подъезжаешь, а другое - когда тебе до них километра два пешком шлепать... Бессонов мог распорядиться пропустить чей-то коммерческий груз без очереди, а Мог наоборот - сделать так, что предпринимателя с его товаром мусолили бы в порту нещадно... Много в чем мог помочь Анатолий Валентинович людям - в "растаможке" иномарок, купленных на Западе, например... Ему ведь ничего не стоило позвонить на таможню и походатайствовать за "хорошего человека": - Ребята, там к вам очень уважаемый человек подъедет, так что вы уж... А могла ситуация для кое-кого и по другому повернуться - это если человек "плохим" был. Тогда на таможню совсем другой сигнал уходил: - Мужики, вас на козе ну совсем гандон объехать хочет, а у него в багажнике, между прочим, может, и наркота найтись, и взрывчатка, и оружие, так что вы уж... В общем, с начальником Службы безопасности порта лучше было дружить, чем ссориться. Понимал все это и майор Назаров, мудревший с каждым годом, приближавшим его к заветному пенсионному стажу. И неважно, что Аркадий Сергеевич на самом деле думал о Бессонове - важно, что конфликтов между ними никогда не было, и Назаров никогда в дела начальника Службы безопасности нос свой глубоко не засовывал, хотя мог бы... Ведь формально Аркадий Сергеевич имел право даже давать указания "резерву", но... Как уже было сказано выше, Назаров давно понял, что это сейчас ему все в рот смотрят, а вот когда он на пенсию уйдет - тогда все разом изменится, тогда он на хер никому не нужен будет... Если, конечно, не подсуетится вовремя, не найдет, где осесть после увольнения в запас... Всерьез размышлять над этой проблемой Аркадий Сергеевич начал еще в 1993 году. Майор сразу понял, что, как бы он ни ненавидел всю портовскую "крутежку", оставаться надо где-то на "объекте" - потому что только здесь его все знают и он всех знает, он здесь, что называется, "землю чует" и тем ценен... Кому? Да мало ли коммерческих структур! Хотя, конечно, все совсем не так просто: коммерческих структур много, но далеко не все из них надежные и перспективные, многие - самые настоящие "мыльные пузыри", которые, того и гляди, лопнут... Нет, Назарову нужна была солидная фирма, такая, как "ТКК", например... На акционерное общество закрытого типа "Транс Континентал Коммуникейшенз" Аркадий Сергеевич обратил внимание не случайно - эта фирма действительно была серьезной, и люди в ней подобрались оборотистые да хваткие. А историю возникновения "ТКК", стоит, пожалуй, рассказать отдельно - чтобы яснее было, чем эта фирма занималась и какими возможностями обладала... В конце 1992 года славная Ленинградская таможня развалилась на три самостоятельные организации, коими стали: Балтийская таможня (через которую шло все, что плыло по морю), Санкт-Петербургская (в ее компетенцию попадало все, что следовало по суше) и Пулковская (соответственно, все, что прибывало воздушным путем). Разделение такое было вызвано причинами объективными - начиная с 1991 года, на Ленинградской таможне значительно возрос грузооборот, потому что Россия стала гораздо более открытой для Запада, а Запад - соответственно, стал ближе России. Грузы хлынули в страну таким потоком, что несколько сот человек, трудившиеся на Ленинградской таможне, уже просто физически не могли пропустить этот поток через себя. Возникали дикие очереди, обстановка накалялась. Проведенная реорганизация решила проблему только частично - людей все равно не хватало, и постепенно всем стало ясно, что таможням для нормального функционирования нужны некие "околотаможенные структуры". Например - в 1992 году таможня просто задыхалась, не справляясь с заполнением грузовых таможенных деклараций. Тем, кто никогда не сталкивался с этим документом, просто повезло, потому что он настолько сложный, что в нем любой нормальный человек сразу же запутается - а уж заполнить эту декларацию сможет только профессионал... И в 1993 году, после специального распоряжения правительства, начали возникать первые фирмы-"декларанты". В таких фирмах, обладавших специальными лицензиями, за деньги быстро и качественно заполняли эти самые грузовые таможенные декларации... Дело было прибыльным, но проблемы таможни упирались далеко не в одни только декларации. Не менее остро стоял вопрос с так называемым "внутренним транзитом" - скажем, человек везет водку из Финляндии в Тамбов через Петербург. В этой ситуации таможенные платежи с него взимаются на тамбовской, то есть "внутренней" таможне, а питерская - та же Балтийская, например - играет роль таможни внешней, которая лишь бумаги проверяет и отметки ставит... Возникает вопрос -как доставить груз от "внешней" таможни до "внутренней"? Кто за этот груз отвечать будет? Выход нашелся быстро, и в том же 1993 году возникают фирмы - "таможенные перевозчики", действовавшие также на основании специальных лицензий. Но до тех пор, пока груз не пройдет все положенные процедуры на "внешней" таможне, его тоже где-то держать надо. А где? Порт забивался разными контейнерами,- и кто должен был платить за складирование, перевалку и хранение грузов? Таможня? Таможня платить не хотела... И вскоре возникло еще одно понятие - склады временного хранения, так называемые "СВХ". Эти склады открывали фирмы, также обладавшие специальными разрешениями. Так вот - АОЗТ "ТКК" как раз и было предприятием, обладавшим лицензиями на декларирование грузов, на их временное Хранение и доставку от "внешней" таможни к "внутренним". Стоит ли объяснять, что кадровый состав "ТКК" формировался в основном из бывших таможенников и "комитетчиков"? Кстати говоря, уволиться из "конторы" относительно спокойно до достижения пенсионной выслуги стало возможно только в девяносто втором году - именно тогда в "управе" был пик увольнений. Офицеры уходили зарабатывать на жилье в коммерческие структуры. Некоторые пытались заняться производством, но у них быстро опускались руки - "производственников" душили налогами, выгодно было только торговать, либо крутиться где-то поблизости от торговли. "ТКК" как раз и стала такой "околоторговой" фирмой... Между прочим, изначально руководство этого АОЗТ было не "комитетовским", но пришедшие туда бывшие офицеры быстро освоились и легко "подвинули" первых хозяев. И начала фирма жить-поживать и добра наживать... Работалось этой коммерческой организации спокойно и легко, и никакие "крышные" вопросы ее не волновали... Кто же рискнет связываться с бывшими комитетчиками, у них же связи-то остаются и после увольнения... А если кто-то и рискнет связаться, нарваться на конфликт, то такому отчаянному быстро растолкуют: "Ты что - не знаешь, кто в этой "ТКК" работает? Племянник самого Анатолия Валентиновича Бессонова, начальника службы безопасности порта!.. Парнишка, правда, говорят, говенный, и никто не знает, чем он в фирме занимается, но зарплату пацан получает исправно - угадай, за что?.. Угадал? Ну и молодец..." "Угадавший", естественно, понимал, что "наехать" на "ТКК" - все равно, что на самого Бессонова катить, а это ухе было чревато... По этим причинам, и "трудившиеся" в порту бандитские группы предпочитали никогда с "ТКК" не связываться - в конце концов порт большой, его всем хватит... А у "ТКК" дела процветали - с подачи племянника любимого Бессонов разные возникавшие время от времени шероховатости в отношениях между фирмой и таможней легко улаживал... Ведь весь порт - это "зона таможенного контроля", таможенник в порту, как дома себя чувствует, он где угодно в любой момент и таможенное обследование провести может, и таможенный досмотр... Таможня может какой-нибудь груз задержать и бесплатно его на склад поставить... В общем, нагадить таможенники могут качественно, но зачем гадить своим? Это же все равно, что рубить сук, на который, вполне возможно, еще самим сесть придется... Доходы "ТКК" напрямую зависели от объемов проходивших через нее грузов. Стало быть, фирме нужны были постоянные, надежные партнеры - те, которые занимались торговлей по-крупному. И клиенты такие быстро нашлись - пусть не у всех у них было безупречное прошлое (да и настоящее иногда вызывало некоторые сомнения), но всем им хватило мозгов понять, какие выгоды сулит сотрудничество именно с "ТКК". И богатела фирма не по дням, а по часам, вызывая зависть у очень многих в порту. Бандюги только головами крутили: - Вань-Вань, ты глянь, какие клоуны, они ж растут, как на дрожжах... А чего бы и не расти фирме, если она все проблемы клиента решала быстро и хорошо... За быстроту решений вопросов и платили барыги денежки немалые. Торговцу ведь что - ему груз как можно быстрее из порта вытащить надо и в оборот пустить в бизнесе, известное дело, время - деньги... А в девяносто третьем году очереди в порту были такие, что просто мама дорогая... Без знакомств - полная труба! Без знакомств тебе таможенник скажет равнодушно: - Чего суетишься, мил человек? Видишь - очередь из пятидесяти грузовиков стоит? Становись пятьдесят первым! Повезло тебе, мужик, на прошлой неделе ты бы сто пятьдесят первым был... Надо сказать, что поначалу фирма "ТКК" работала почти честно в отношении государства. То есть, если где-то в чем-то ребята и "химичили", то достаточно деликатно - они не нарушали впрямую Закон, они просто проскакивали сквозь многочисленные дыры в законодательстве, которое, естественно, знали неплохо... Но время шло, люди, работавшие в фирме, мало-помалу развращались деньгами, и им хотелось большего... Так уж устроен человек - сколько ему не дай, а все мало будет. Люди к хорошему привыкают быстрее, чем к плохому, а привыкнув, перестают считать хорошим то, что еще совсем недавно казалось им и вовсе раем... Да и глупее всех остальных тесному коллективу "ТКК" быть не хотелось - а времена наступали лихие, угарные, можно сказать, времена. Оглядевшись, сотрудники фирмы поняли, что, работая с государством "по чесноку"( То есть - честно.), они будут выглядеть в глазах других коллективов просто "белыми воронами" какими-то... А белых ворон никто нигде не любит, нормальные вороны их всегда обидеть норовят... Зачем же людей на грех провоцировать? Да и насчет обязательной честности в отношениях с государством у мужиков давно уже серьезные сомнения были... Почему это, мол, государство может с нами нечестно обходиться, а мы с ним должны исключительно по правилам играть? Это как получается - нас трахать можно, а нам трахать нельзя? То есть мы, вроде как, все время в "пассиве" остаемся? Не-е, отцы, так самолет не летает... И постепенно, примерно к концу девяносто третьего года, начала фирма бывших таможенников и "комитетчиков" "напаривать" родное государство... Отдадим им должное - откровенно "голимым", то есть совсем "черным" криминалом "ТКК" не занималась, она "нагревала" государство, как бы это поделикатнее выразиться "по-серому"... Естественно, с налогами шел мухлеж - но это в те времена считалось просто детскими шалостями... А еще фирма разработала несколько красивых и эффектных схем, позволявших клиентам не платить бешеные таможенные пошлины и акцизные сборы. Одной из таких схем стала так называемая "недоставка". Суть ее заключалась в следующем: приходит в Петербург пароходом груз из Дании, например. И по документам этот груз должен уйти куда-нибудь в Казахстан - то есть, в суверенное государство, где и будут платиться все акцизные сборы и таможенные- пошлины. Фирма "ТКК" оформляет все транзитные бумаги и, являясь лицензированным таможенным перевозчиком, доставляет груз к последней российской таможне на границе с Казахстаном. Свои люди на этой последней российской таможне ставят на бумагах все необходимые отметки - дескать, груз из России ушел... А груз, на самом деле, в Казахстан не уходит, он остается в России и в ней же реализуется безакцизно и беспошлинно. Попробовав применить эту схему несколько раз на практике на границах с разными суверенными государствами СНГ, руководство "ТКК" вскоре поняло, что на самом-то деле вовсе нет необходимости и сам груз к границам тащить - если там надежные люди на таможнях сидят, то вполне достаточно, чтобы они за "долю малую" просто документы правильно отмечали... Естественно, эту красивую и приятную во многих отношениях схему каждому клиенту предлагать было стремно - поэтому "недоставку" делали не очень часто и только для очень "своих". Вторым "изобретением" достойной фирмы "ТКК" стало так называемое "декларирование не своим наименованием". Скажем, поступает из Европы в Петербургский морской порт спирт "Рояль" - вполне питьевой спирт, то есть алкогольная продукция, за которую надо государству большие денежки отдать клиенту... Но ведь это как посмотреть - алкогольная эта продукция, или нет? В декларации ведь можно написать не "питьевой спирт", а скажем, "жидкость для разжигания костров" или "вещество для снятия краски с заборов" - и все довольны, все гогочут... Груз-то приходит с теми коносаментами и спецификациями, которые морской агент составляет по указанию отправителя, а отправитель и получатель всегда договориться могут... Отправителю все равно, как свой товар, идущий в Россию, обозвать - хоть "огненной водой", хоть "антигрустином"... Важно, чтобы ребята с Балтийской таможни ни к чему не прицепились. Таможенники-то ведь далеко не все грузы проверяют, они, таможенники эти, обладают правом "выборочного контроля", что весьма существенно... Так что ежели заинтересовать таможенника, который у тебя на складе временного хранения сидит - или даже не заинтересовать, а "убедить" в своей исключительной порядочности и благонадежности,- то он ведь все акты таможенного досмотра может просто под твою диктовку писать и не бегать на мороз, не ковырять эти несчастные контейнеры... И в данной ситуации таможенник, кстати говоря, вообще ничем не рискует - не проверял груз, только декларации проверил? Да, а что? У него право выборочного контроля... И поди-ка ты, золотое мое сердце, докажи злой умысел... Не можешь? Тогда сядь на жопу ровно и рот закрой... Вот такими интересными делами занималась фирма "ТКК" в Морском порту. К началу 1994 года предприятие уже уверенно стояло на ногах, а одним из крупнейших клиентов фирмы стали ребята, контролировавшие рынок на Апраксином дворе полубандиты-полументы... "Апрашка", к слову-то сказать, в то время уже была одним из самых мощных в Питере центров по реализации и алкогольной, и иной-всякой продукции... Партнеры подобрались достойные друг друга - бывшие "комитетчики" из "ТКК" быстро договорились с бывшими ментами с "Апрашки", за которыми, между прочим, уже и откровенно бандитские морды проглядывали... В начале 1994 года институт ментовских и комитетовских "крыш" - так называемых "красных шапочек" - находился еще в периоде своего становления, а потому бывшие сотрудники милиции, нашедшие себе новую стезю на Апраксином дворе, откровенным беспределом не баловались, то есть еще не "оборзели в дым"... Они, как и сотрудники "ТКК", лишь периодически залезали в криминал, но тут же старались быстро из него вылезти... Правда, поскольку у бывших ментов с "Апрашки" обороты были существенно выше, чем у "ТКК" - то пришлось им озаботиться в свое время созданием специальной бригады "отморозков", которые при необходимости могли и силовыми способами "вопросы решать"... На чужой-то кусок сладкий многие ведь свои рты поганые разевают... Ну, а поскольку сотрудничество между "ТКК" и "Апрашкой" становилось все более и более тесным, то и "отмороженная бригада" привлекалась порой уже для решения общих вопросов... Правда, происходило это крайне редко. Вот такая интересная фирма и привлекла внимание майора Назарова, когда он начал подумывать о месте, на которое можно было бы сесть после увольнения из "конторы". Аркадий Сергеевич внимательно наблюдал за деятельностью "ТКК", но при этом соблюдал деликатность - грубо "буром не пер", информаторов в интересующей его структуре даже не пытался приобрести: понимал майор, что народ в фирме подобрался умный и опытный... Тем не менее "ТКК" ведь не в безвоздушном пространстве работала - вокруг нее всюду люди были, люди разные, в том числе и такие, которые по разным причинам регулярно Назарову свои тайны душевные поверяли... Так что кое-какой информацией о "ТКК" Аркадий Сергеевич все же располагал. Нет, всего он, конечно, не знал, но, поскольку был мужиком умным, то о многом догадывался... Но догадки-то, ведь, как известно, к делу не пришьешь, да и стоит ли вообще чего-то "шить" в таком интересном случае? Фирма "ТКК" была бы лучшим местом для Назарова после выхода на пенсию. Во-первых (и это очень важно), там собрались все "свои", а во-вторых, ребята все же если и мухлевали, то с тройной оглядкой, по крайней мере официально им предъявить было нечего... Да и вряд ли рискнул бы им кто-то что-нибудь предъявить... При этом Аркадий Сергеевич отчетливо понимал - то, что ему нравится "ТКК" как оптимальное место будущей работы, еще вовсе не означает, что фирма заинтересована в нем как в будущем работнике. На хорошее место претендентов всегда много... Чем он, Назаров, может быть для "ТКК" интересен? Да, Аркадий Сергеевич обладал хорошей репутацией, слыл человеком умным, он много чего повидал и много чего знал... Опять же в старые времена в "конторе" закалку давали - ого-го какую... Но всего этого явно было недостаточно, потому что такие кадры, как Назаров, увольнялись из органов каждый год пачками. Аркадий Сергеевич еще в самом начале 1994 года попробовал осторожно сблизиться с генеральным директором "ТКК" Дмитрием Максимовичем Бурцевым, который в свое время дослужился в "комитете" до подполковника. Бурцев на контакт пошел легко все-таки и Назаров был еще пока не последним человеком в порту... Однажды, когда два "комитетчика" - бывший и действующий - культурно выпивали в одной комнатке с дверью без таблички в "Шайбе" ("Шайба" - одно из административных зданий Морского порта. 'Называется так за круглую форму.), Аркадий Сергеевич попытался осторожно прозондировать почву: поинтересовался, словно бы невзначай - не ожидается ли в фирме Бурцева вакансий через годик... Дмитрий Максимович сразу все понял правильно и ответил честно: - Как тебе сказать, Аркадий... Фирма-то наша, так что место всегда появиться может... Был бы человек хороший, под которого это место открывать стоило... У нас ведь как? Все, кто в фирме работают - каких-нибудь клиентов курируют, с этого и свой процент имеют... Процент хороший, на хлеб с маслом ребятам хватает... Сам понимаешь - даже ради самой хорошей кандидатуры никто "подвигаться" не захочет... Другое дело, если человек уже со своими предложениями придет, клиента хорошего приведет, зарекомендует себя как-то... Таким людям мы всегда рады... Бурцев опрокинул в рот рюмку коньяка и лукаво взглянул на Назарова: - А что, у тебя есть хорошая кандидатура на примете? - Может быть,- устало пожал плечами Аркадий Сергеевич и перевел разговор на другую тему. Бурцев же настаивать на продолжении разговора не стал - они оба сказали друг другу, что хотели и что могли... Что же, ответ Дмитрия Максимовича не удивил Назарова - за красивые глаза никто сейчас "хлеб с маслом" никому не предлагает... Да оно, наверное, и всегда так было - бесплатный сыр водится только в мышеловках. К тому же Аркадий Сергеевич и сам всегда не терпел "халявщиков". И начал Назаров ломать голову над тем, что бы такого хорошего сделать для "ТКК"... Идти на откровенное использование служебного положения, или даже на должностное преступление, Аркадию Сергеевичу, конечно, не хотелось. Он мечтал уйти на пенсию "чистым", поэтому предлагать "прикрыть" собой какие-то уже крутящиеся "стремные" дела в "ТКК" Назаров Бурцеву не стал. Аркадий Сергеевич начал перебирать все свои связи и контакты для того, чтобы найти фирме интересного клиента. Но, как на грех - не находил Назаров подходящей кандидатуры несмотря на то, что связи у него были обширными. Люди уже либо сами по себе "при деле" состояли, либо занимались таким бизнесом, который не заинтересовал бы "ТКК"... Долго копался в своей памяти Аркадий Сергеевич, пока однажды наконец не вспомнил нужного человека. Это еще в самом начале восьмидесятых годов было, когда Аркадий только-только в Водный отдел перешел и начал вникать в оперативную обстановку, складывающуюся вокруг Морского порта. Вот тогда и попал в поле зрения Назарова некий Костя по кличке "Сон" - мелкий фарцовщик, крутившийся у ворот порта. Кличку свою этот Костя заработал не потому, что спать любил, а от своей необычной фамилии Олафсон. Первую часть фамилии отбросили, и получилось - Сон. Назаров тогда поинтересовался, откуда у парня, без малейшего акцента говорившего по-русски, скандинавская фамилия. "Сон" - это ведь по-шведски "сын", так что "Олафсон" означает "сын Олафа". Оказалось, что Костя по происхождению - самый натуральный швед, кстати, эта национальность у него и в советском паспорте записана была... Правда, по-шведски Костя объяснялся с трудом, хоть и учился на скандинавском отделении филологического факультета ЛГУ... Дело в том, что предки Кости эмигрировали в Россию еще чуть ли не при Екатерине Великой, которая приманивала тогда иностранцев для освоения южных земель... В те далекие годы на Украине возникли сразу несколько шведских деревень, которые долго не утрачивали языка и связей с исторической родиной. Окончательно обрусели они лишь в XX веке - после семнадцатого года. Лагеря, они сильно способствовали обрусению людей самых экзотических национальностей... Дед Кости еще довольно молодым мужиком попал в Ленинград, так что уже и папа Константина считался коренным питерцем. Кстати говоря, отец Кости был человеком достойным и добропорядочным - Олафсон-старший состоял членом КПСС, работал инженером на Металлическом заводе и никогда ни о какой эмиграции обратно на историческую родину даже не помышлял. А вот комсомолец Костя, став студентом филфака, вдруг ощутил "зов предков". В немалой степени этому обстоятельству способствовало то, что на филфаке в то время учился известный городской валютчик и фарцовщик Ваня Гвоздарев. Этот Ваня, лихо развернувший натуральный товарообмен с моряками-иностранцами, привлек к деятельности своей группы и Костю, который, вкусив некие крохи от "западной цивилизации", начал мечтать о том, чтобы уехать из Советского Союза навсегда. Прямо скажем - была однажды у оперуполномоченного Назарова возможность помочь Косте уехать из Ленинграда, только не в милую его сердцу Швецию, а на "химию"... Но пожалел Аркадий парня, не стал губить, а вместо этого привлек к сотрудничеству - правда, официально оформлять его, как агента, не стал. Вместо Кости на "химию" вскоре отправился Ваня Гвоздарев... Самое удивительное случилось потом: Костя Олафсон все-таки умудрился эмигрировать в Швецию - в восемьдесят четвертом году он надолго исчез из Ленинграда. Аркадий Сергеевич навел справки о том, как Косте удалось уйти за кордон, и еще раз поразился непобедимой пытливости ума советского человека... Оказалось, что Костя-Сон не только сам выехать сумел, но и любимую девушку с собой прихватил. А дело было так: избранница Олафсона училась в том же Университете, только на восточном факультете. Звали девушку Ритой, и была она неописуемой красавицей. О романе между Ритой и Костей знали все студенты и филфака, и востфака. Казалось бы - дело к свадьбе шло, но тут как-то раз Рита возьми и объяви на факультете: дескать, я замуж за датчанина выхожу, уезжаю в Данию - давайте-ка ребята, исключайте меня из комсомола по-быстрому... Все так и обалдели! А обалдев, задались вопросом - а как же Костя? Куда же он смотрел? Костя, чувствуя к своей персоне пристальное внимание, ходил в Университет черным от горя, а однажды даже не сдержался и ударил коварную изменницу в буфете по голове пустой фирменной сумкой... Впрочем, все это Риту не остановило, она все-таки расписалась с богатым датчанином и уехала в Копенгаген. Костю все жалели до тех пор, пока он (месяца через два после отъезда Риты) не женился на сорокапятилетней. шведке, часто приезжавшей в Ленинград на какие-то научные конференции... Вот тут до всех и дошел гениальный Костин план - да поздно было, Олафсон убыл в Стокгольм. Там он, спустя некоторое время, развелся со шведкой и воссоединился с Ритой, бросившей глупого доверчивого датчанина, которого ей сам Костя и сосватал... Узнав обо всей этой истории, Назаров только хмыкнул и забыл про Костю до девяностого года, когда тот снова всплыл в Ленинграде, но уже как шведский гражданин... Господина Олафсона теперь было не узнать - исчез фарцовщик-шустрила, появился солидный бизнесмен в дорогом костюме с непонятно откуда прорезавшимся шведским акцентом. Оказалось, что Костя-Сон открыл в Стокгольме вместе с Ритой, ставшей его законной женой, маленькую торговую фирму, быстро превратившуюся в процветающее предприятие, поставлявшее продукты питания в разные страны мира, в том числе и в Советский Союз. Да, меняет время людей... Надо отдать Косте должное - хоть и посолиднел он до невозможности, но "понты гонять" перед Назаровым не стал, наоборот, бросился к Аркадию Сергеевичу чуть ли не как к отцу родному - даже бутылку дорогущего виски подарил, которого майор отродясь не пробовал... Кто знает - может быть, Костя и искренне благодарен был Назарову за то, что тот его когда-то пожалел, а может, просто боялся "комитетчика" по старой памяти, понимая, что на своей земле Аркадий Сергеевич сумеет испортить жизнь кому угодно - пусть даже и новоиспеченному шведскому бизнесмену. Должен был Костя помнить со своих "мажорских университетов", что это только на следователя можно практически безнаказанно плюнуть, а на опера - нельзя... Опер, он ведь и обидеться может, а обидевшись - шепнет пару ласковых на таможне, и разденут там бедолагу до трусов, как птенчика, да еще три раза в заднем проходе пороются - вдруг там валюта и бриллианты упрятаны... В общем, сложно сказать, что именно господином Олафсоном двигало, но стал он позванивать из Стокгольма Назарову на работу, как минимум, три раза в год - с днем рождения поздравлял, с Новым годом и Днем чекиста... И приезжал Костя в Питер по делам еще пару раз, а приезжая - обязательно к Аркадию Сергеевичу заскакивал, бутылки дорогие дарил и ностальгически прошлое вспоминал. Уходя непременно приглашал в Стокгольм и телефон всякий раз свой напоминал: - Вы бы, Сергеич, хоть позвонили когда-нибудь! - Непременно,- отвечал, усмехаясь Назаров.- Вот когда у меня такая зарплата, как у тебя, будет - тогда мы с тобой друг дружке навстречу номера набирать станем... Костя понимающе вздыхал и откланивался. Кстати, шутку насчет своей зарплаты майор отпускал безо всяких "тонких намеков на толстые обстоятельства" - денег с Олафсона Назаров никогда в жизни не брал. Впрочем, "комитетчик" не брал их не только с Олафсона - он по жизни никогда и ни с кого не брал. Да ему и не предлагали особо... Вспомнив Костю, владевшего в Стокгольме фирмой, торгующей продовольствием, Назаров обрадовался - такой клиент вполне мог заинтересовать ребят из "ТКК". Отыскав в своей записной книжке стокгольмский телефон Олафсона, Аркадий Сергеевич позвонил (на всякий случай воспользовавшись услугами переговорного пункта) Косте в офис. Трубку на том конце сняла, видимо, секретарша и что-то нежно щебетнула по-шведски. "Черт!" - выругался про себя ничего не понявший майор, а вслух сказал, с трудом подбирая полузабытые английские слова: - Добрый день... Могу я поговорить с господином Олафсоном? - Да, конечно... Через несколько секунд мембрана отозвалась Костиным голосом: - Олафсон. Назаров облегченно вздохнул: - День добрый, Константин... Угадаешь, кто тебя решился из Питера потревожить? - Н-нет... Кто это? Аркадий Сергеевич усмехнулся - он мог поклясться, что абонент в Стокгольме вздрогнул: а что тут удивительного? Многие эмигранты еще долгие годы вздрагивают, когда им в новый дом звонят из России, откуда, по определению, хороших новостей приходит в десять раз меньше, чем откровенно паскудных. - Аркадий Сергеевич Назаров это,- решил больше не интриговать майор.- Не забыл еще такого? - Фу ты! - облегченно выдохнул Костя, но через секунду снова забеспокоился: Вас, Сергеич, забудешь, как же... А что - случилось что-нибудь? - Нет, все нормально, жизнь у нас своим чередом идет,- хмыкнул в трубку Назаров.- Вот, хотел полюбопытствовать, как там у вас, в мире наживы и чистогана? - Да у нас нормально все, приезжайте - увидите... Встречу, как гостя дорогого. - Спасибо тебе, Костя - добрая душа... Но пока что лучше уж ты к нам... Ты человек вольный, можешь по всему миру ездить, а меня может начальство неправильно понять. Я, кстати, чего звоню-то, как раз хотел узнать - когда ты снова в Питер собираешься?.. - А что? - снова встревожился Олафсон. - Да ничего страшного - что ты, Константин, прямо какой-то запуганный стал! Просто хотел поговорить с тобой... - Пуганная ворона, как известно, летает дальше и дольше,- вздохнул Костя.- А что за разговор-то, о чем поговорить хотели, Сергеич? , - Да про коммерцию, будь она неладна... Ты же с нами теперь торгуешь? - Торгую, и что? - Ничего. Могу по старой дружбе подсказать один интересный для тебя вариант... - Какой? - Ну-у, Константин, это уже не по телефону... Приедешь - поговорим, если ко мне заскочишь. Олафсон долго молчал, и Аркадий Сергеевич, конечно, понял, какие сомнения одолевают бывшего фарцовщика. Назаров переложил трубку из правой руки в левую и сказал проникновенно: - Да не стремайся ты так, Константин... Это раньше тебе дергаться надо было, когда ты у портовых ворот крутился... Сейчас, кстати, прежние твои занятия предосудительными не считаются. Да и к тому же ты - солидный бизнесмен теперь... Ну и, наконец, сам головой подумай: ежели бы я какую подлянку против тебя задумал - зачем мне тогда звонить? Просто дождался бы, пока ты сам приедешь... Нет - у меня к тебе просто интересный для твоего бизнеса разговор... Впрочем неволить не буду... - Хорошо,- решился наконец-таки Костя,- Я и по своим делам как раз в Ленинград собирался в середине февраля... Так что - думаю, через недельку буду, если ничего не изменится. У Олафсона ничего не изменилось, и семнадцатого февраля 1994 года в отеле "Европа" состоялась историческая встреча бывшего фарцовщика Кости-Сна и майора Назарова. После недолгого разговора на общие темы, Назаров перешел к сути дела. - Ну что, Константин,- спросил майор, отхлебнув джин с тоником из высокого стакана,- Как твой бизнес идет, как торгуется с Россией-Матушкой? - Да нормально,- пожал плечами Олафсон.- Средне... У вас на таможне столько заморочек, что просто караул... Пошлины, опять же... Да и очереди в порту недельные, а то и месячные. А убыстрить процесс - далеко не всегда получается. - Это да,- согласился Аркадий Сергеевич.- Бюрократия у нас сильная, потому мы и непобедимы... Но я тебе. Костя, как раз и хочу такого делового партнера предложить, для которого убыстрение процесса - не проблема. - И что же это за партнер? - поинтересовался Олафсон после короткой паузы. - Есть такая фирма - "ТКК" называется... Таможенные перевозки, декларирование, СВХ... Слышал, Может быть? Костя сморщил лоб: - Что-то такое ребята говорили... А что за люди там? - Люди надежные,- кивнул Назаров.- Наши там люди. - В каком смысле "наши"? - Ну,- пожал плечами Аркадий Сергеевич,- сотрудники бывшие, в основном, которые в коммерцию ушли... Сам понимаешь - возможности у них солидные. Завяжешься с ними - про очереди забудешь... И вообще, они ребята порядочные, с репутацией. - Интересно,- сказал Олафсон и залпом допил свой джин.- Интересно... - Интересно,- согласился Назаров.- Притом они не только вопросы с прохождением грузов решают, они тебе и клиента-реализатора подсказать смогут. Тоже надежного человека. Костя закурил, пуская дым колечками, помолчал, а потом вдруг резко наклонился через низенький столик к Аркадию Сергеевичу: - Интересно-то интересно, да только я что-то не пойму: а вам-то какой здесь интерес, товарищ майор? У нас, в бизнесе, люди без своего интереса (хоть какого-нибудь) ничего не делают... И никто решения не принимает, пока интерес партнера ясным не станет. Назарова этот вопрос не смутил: он ведь знал, что Костя -человек неглупый... Предвидел "комитетчик", когда просчитывал предстоящий разговор, что спросит Олафсон о чем-то подобном. И решил Аркадий Сергеевич ответить честно: - Видишь ли. Костя... Я ведь уже старый... Мне через год - на пенсию пора, надо и о новой работе что-то думать... Я ответил на твой вопрос? - Вполне,- кивнул бывший советский гражданин.- Вполне... - Только, Константин, я надеюсь, ты понимаешь - пока-то я еще на службе, бизнесом не имею права заниматься... Просто я нашим бывшим сотрудникам помочь решил... Да и тебе - по старой памяти. - Могила, товарищ майор,- клятвенно прижал руки к сердцу Олафсон.- Не сомневайтесь... А если все срастется - вы тоже во мне не разочаруетесь... Посреднический процент... - Об этом и думать забудь! - не дал договорить Косте Аркадий Сергеевич.- Я пока человек государственный - а стало быть ни на какие проценты прав не имею... Вот уйду на пенсию - тогда другое дело. Назаров говорил искренне, не мог он переломить себя и взять деньги из рук бывшего фарцовщика, бывшего своего "барабана" - пусть и неоформленного официально... Олафсон, видимо, понял или почувствовал, что настаивать бесполезно, и к вопросу о посредническом проценте больше не возвращался... Через день Назаров свел Олафсона с Бурцевым, и Дмитрий Максимович развернул перед потрясенным шведом розовые перспективы и голубые дали. Назаров на встрече присутствовал, но в разговоре участия не принимал - сидел молча и пытался понять, о чем говорили собеседники, а понять их было трудно даже неплохо разбиравшемуся в жизни порта "комитетчику" - так бодро и один и второй сыпали специальными терминами и непонятными цифрами: какими-то процентами и коэффициентами... Расстались Бурцев с Олафсоном чрезвычайно довольные друг другом, а еще через пару дней Дмитрий Максимович (уже без Назарова) представил Косте "торгового представителя" с Апраксина двора. Перед встречей Бурцев предупредил Олафсона: - Вы только, Константин Александрович, на внешний вид этого человека внимания особого не обращайте... У нас сейчас в Питере мода такая своеобразная появилась... Ну, и специфика работы... А человек он нормальный, бывший капитан милиции, в угрозыске работал. Когда Костя увидел представителя "Апрашки", то понял, почему Бурцев насчет его внешности предупреждал. Представленный Олафсону некий Петр Андреевич Карташов выглядел действительно импозантно - черная рубашка под черной кожаной курткой не скрывала толстенную золотую цепь на мощной шее, пальцы господина Карташова унизывали три перстня, а прическа навевала смутные ассоциации о недавнем условно-досрочном освобождении ее обладателя. Хорошо вписывались в общий облик перебитый нос и шрам на квадратном подбородке... Впрочем, Петр Андреевич действительно оказался милейшим и крайне интересным Косте человеком. Минут через десять после знакомства господин Карташов легко перешел на "ты" и, показав в обаятельной улыбке три золотых зуба, заявил прямо: - Слышь, Константин, короче, нам ужасно хочется натурального продукта "Абсолюта" вашего... Народ у нас, знаешь, какое говно сейчас пьет? Представитель "Апрашки" не случайно заговорил о "натуральном продукте", дело в том, что в начале 1994 года Питер буквально захлебывался фальсифицированной водкой - а употребляли-то ее разные люди, и далеко не всем самодельное пойло нравилось. У многих появились деньги, а за деньги клиенты хотели приобретать качественный алкоголь. Перед ребятами с Апраксина двора эта проблема встала во весь рост, потому что "левая" водка через их структуру прогонялась цистернами и составами. Надо было "разбавить" тему, чтобы не впасть в полный беспредел. - А сколько "Абсолюта" вы сможете реализовать? - осторожно поинтересовался Костя. Господин Карташов жизнерадостно гоготнул: - А сколько ты нам поставить сможешь? Через наш толчок, Константин, всю вашу Швецию пропустить можно... Олафсон понимающе покивал, а в конце разговора заявил: - Господа, перспективы нашего сотрудничества представляются мне чрезвычайно интересными. Но для принятия окончательного решения и формулирования своих предложений мне необходимо время - посчитать кое-что надо, с компаньонами посоветоваться... Думаю, что через недельку мы встретимся вновь... Бурцев молча кивнул, а господин Карташов, пожимая Косте руку, сердечно напутствовал его: - Слышь, Константин, ты не тяни - добазаривайся там со своими, а мы всегда готовы, как юные пионеры. У нас все "бенч" будет, как в аптеке, без разводок и кидков... Я за базар в ответе, Максимыч подтвердит... Бывший подполковник КГБ снова утвердительно наклонил голову: - Да, словам Петра Андреевича можно верить, он абсолютно надежный партнер. - Даешь "Абсолют" абсолютно надежным партнерам! - скаламбурил господин Карташов, и высокие переговаривающиеся стороны взяли тайм-аут на неделю... Олафсон улетел к себе в Стокгольм и вернулся в Петербург только двадцать восьмого февраля. Перед решающим раундом переговоров с Бурцевым и Карта-щовым Костя повидался с Назаровым. - Аркадий Сергеевич, я вам очень благодарен... Решение принято, положительное решение. Речь идет о больших деньгах... Конечно, если бы не ваши рекомендации, то я вряд ли решился. Но здесь - особый случай, все, как говорится, "свои"... Назаров видел, что Олафсон волнуется, и поэтому отечески приободрил его: - Не бзди. Костя, все пучком будет... Я бы тебе марамоев разных сватать не стал. Воодушевленный и приободренный. Костя отправился на встречу с Бурцевым и Карташовым, где и огорошил сказочным предложением своих новых партнеров: - Господа, мы с партнерами в Стокгольме посоветовались и решили, что можем предложить вам поставку тридцати контейнеров "Абсолюта"... У обычно невозмутимого Бурцева округлились глаза, а господин Карташов открыл рот. - Это, в смысле, "сороковок" ("Сороковки" - сорокафуговый контейнер), что ли? наконец спросил Петр Андреевич. - Да,- просто ответил Олафсон. Бурцев с Карташовым быстро переглянулись - при таких объемах общая сумма сделки переваливала за миллион долларов, а сколько при этом могла дать реализация "Абсолюта" в розницу, даже подумать было страшно... Озвученная Константином цифра так подействовала на представителя "Апрашки", что он даже снова перешел на "вы". - Константин Александрович, а что с проплатой, какие у вас предложения будут? Вопрос был не праздным - обычно все западные поставщики алкоголя и продуктов требовали от российских партнеров стопроцентную предоплату и на уступки шли редко... Костя понимающе кивнул и улыбнулся: - Понимаю, такую сумму тяжело собрать сразу... И поскольку вы обладаете весьма надежными рекомендациями, я готов пойти на половинную предоплату... Остальное скажем, через месяц после получения вами груза. Я думаю, реализуете за это время?.. Тогда и о следующей поставке договоримся. Устроит вас такой порядок?.. Господин Карташов подавился сигаретным дымом, что не мешало ему, однако, улыбнуться счастливой детской улыбкой: - Нет, слышь, Константин, ты - молоток! Короче, ты не пожалеешь, это тебе я говорю... Бурцев выражал свои эмоции не столь бурно, по лицу бывшего "комитетчика" было видно, что он лихорадочно прикидывает что-то в уме. Наконец, Дмитрий Максимович выразительно посмотрел на Карташова и, кашлянув, сказал вполголоса: - Константин Александрович, то, что вы предлагаете - действительно очень интересно... Но мы тоже в состоянии вам кое-что предложить. Мы все можем заработать еще больше, если правильно поймем друг друга... При этом вы ничем дополнительно не рискуете... Они проговорили еще четыре часа и ударили по рукам. Решено было, не откладывая дела в долгий ящик, поставить сначала - уже в марте - пробную партию в пять контейнеров для "апробации", так сказать, а затем, если все пройдет удачно запускать основной груз. Бумаги оформили в несколько дней, и уже девятнадцатого марта первые пять контейнеров с "Абсолютом" прибыли в морской порт Санкт-Петербурга... Еще через неделю эти контейнеры порт покинули. Бурцев тогда на радостях пригласил Назарова выпить немного и расслабиться в баньке. Майор приглашение принял, и после того, как первая бутылка водки была допита, Дмитрий Максимович подал Назарову незапечатанный белый конверт: - Держи, Сергеич, здесь две "штуки"... Майор замотал было головой, но бывший подполковник почти насильно вложил конверт Аркадию Сергеевичу в руку: - Бери, бери, я ж тебе не взятку предлагаю... Это - так, просто продержаться до увольнения тебе поможет. По справедливости, ты гораздо больше заработал... Ну кто виноват, что у нас жизнь такая долбанная, когда ты честно заработанную долю получить не можешь? Ничего, Сергеич, дослуживай спокойно, место для тебя у нас всегда найдется... А две "штуки" этих - ты меня не обижай... Я ж тебе как своему говорю: это не взятка, не доля, не процент... Это просто от меня тебе маленькая матпомощь - даже не столько тебе, сколько твоей семье... В конце концов, должны же мы, чекисты, помогать друг другу? И взял деньги Аркадий Сергеевич, взял, не удержался... "Пробил" его Бурцев напоминанием о семье - деньги действительно были очень нужны, потому что и жена, и дочка ходили уже просто Бог знает в чем, машина постоянно ломалась, квартира требовала ремонта... Да и в конце-то концов - а что такого он, Назаров, противозаконного сделал? Всего лишь свел одного человека с другим, и всем это оказалось выгодно... Возможно, совесть и не начала терзать Аркадия Сергеевича, если бы не поинтересовался майор чуть подробнее, чем следовало, судьбой этих "пробных" пяти контейнеров с "Абсолютом"... А поинтересовался этим Назаров, исходя из старого оперского правила, гласящего, что информация лишней не бывает... Свои источники информации на Балтийской таможне у Аркадия Сергеевича, конечно, были (да еще какие!), дату прибытия контейнеров он знал, так что навести справки не составило особого труда. И вот что оказалось - ни таможенных пошлин, ни "акцизов" за "Абсолют" никто не платил, так как по Документам шведская водка поставлялась не в Россию, а в Узбекистан, в торговый дом "Абдулаев и К". Стало быть, Россию "Абсолют" должен был миновать транзитом. Таможенным перевозчиком до последней российской таможни, естественно, выступала фирма "ТКК"... В Ташкенте до сих пор в местном "комитете" служил один хороший парень, с которым Назаров когда-то учился вместе - ему-то Аркадий Сергеевич и позвонил с просьбой навести справки о фирме "Абдулаев и К". Через пять дней бывший однокашник с уверенностью сообщил, что такой фирмы ни в Ташкенте, ни вообще в суверенном Узбекистане просто не существует. Вот тут Назаров и понял, что беспорочная служба его закончилась... Какая же она беспорочная, если он стал участником контрабандной махинации, в результате которой государству был нанесен значительный ущерб? И кого будет волновать то, что он, Назаров, сводя Олафсона с Бурцевым, не знал, как оно все потом обернется? Деньги-то Дмитрий Максимович ему передавал? Передавал... Может, еще и подстраховался и отфиксировал на технику факт передачи денег - на всякий случай. Теперь Назаров даже если и раскроет пасть, ему ее помогут быстро закрыть. А с другой стороны - стоит ли ее вообще открывать, пасть эту? Ну что он, Назаров, мальчик? Что он, не догадывался, какими делишками занимаются порой ребята из "ТКК"? Догадывался... И тем не менее все-таки хотел туда после выхода на пенсию устроиться. Так что - какая уж теперь разница... Нет, все же есть разница: одно дело догадываться, а другое - знать наверняка... Одно дело пенсионером заслуженным в блудни вписываться, другое дело должностным лицом, действующим сотрудником, государственным человеком... Но назад-то дороги все равно нет... И деньги уже, те, что Бурцев дал - почти все потрачены... И увольнение не за горами, а других мест, кроме как в "ТКК", на примете нет... Так стоит ли кипеж поднимать, целку из себя разыгрывать? Грустно, конечно, хотелось на пенсию-то с чистой совестью уйти... Муторно было на душе у Аркадия Сергеевича, грызла его тоска изнутри. За три апрельских недели он даже осунулся и постарел от переживаний... Бурцев же словно понимая, что с майором творится - обхаживал его, как больного, вернее, как выздоравливавшего: все время выпить предлагал, разговоры о будущей совместной работе вел... Вроде как, утешал... А Назаров - он умом сделал выбор (однозначный при таком раскладе), да сердце почему-то все никак не могло с этим выбором согласиться... Заканчивался апрель 1994 года - до майских праздников оставалось всего пять дней. Старший оперуполномоченный майор Назаров прогуливался под теплым весенним солнышком по "поднадзорной территории", хмуро кивал встречным работникам порта и снова, как в молодости, терзался интеллигентским вопросом: "Что делать?". "А ничего не делать! - решительно ответил сам себе Аркадий Сергеевич.- Все уже сделано... Все, хватит соплей, выбора нет!.." До прихода в порт основной партии контейнеров с "Абсолютом" остался всего один день. "Ничего, Бог дает - проскочу как-нибудь, дотяну до пенсии, а там... все будет нормально". Назаров пытался как-то успокоить самого себя, расслабиться, но сердце почему-то сдавливала холодная тоска... Аркадий Сергеевич резко развернулся и быстрым шагом пошел к зданию, в котором располагался его кабинет.
      ***
      Как раз в то самое мгновение, когда Аркадий Сергеевич Назаров входил в свой кабинет, молодцеватый сержант-гаишник взмахом полосатого жезла остановил черный "БМВ", мчавшийся по Большому проспекту Васильевского острова в сторону Морвокзала. Автомобиль, взвизгнув покрышками, послушно замер у обочины, и из него выскочил мужичок лет пятидесяти - лысенький, очкастый, в старомодном однобортном костюме. Сержант, привыкший, что в "бээмвухах" ездят люди с совсем другой внешностью, даже головой дернул от удивления: "Ишь ты - интеллигент задроченный... Интересно, откуда у него такая "тачка"?" "Интеллигент" между тем торопливо досеменил до сержанта и, искательно заглядывая хозяину дороги в глаза, спросил:. - А что случилось? Я что-нибудь нарушил? - Ваши документы,- сурово проигнорировал вопрос очкарика "гаишник",Водительские права, техпаспорт... - Да, да, конечно,- засуетился лысый и полез в карман за бумажником. Сержант повертел в руках два заламинированных в плотный прозрачный пластик документа: - Григорий Анатольевич Некрасов... Нарушаете, Григорий Анатольевич... Нехорошо это... Такой солидный человек, и фамилия звучная - а нарушаете... - Извините,- беспомощно развел руками очкарик.- А что я нарушил? - Ну как, что? - усмехнулся "гаишник".- А ремень безопасности почему не пристегнули? Я ух не говорю про скорость - она у вас явно была больше шестидесяти. Ваше счастье, что у меня техники с собой нет... Нарушаете... - Ой,- вздохнул тяжело "интеллигент".- Действительно, забыл пристегнуться. Все время пристегнутым ехал, а тут остановился у ларька сигарет купить, сел потом, а пристегнуться забыл... Я на Морвокзал опаздываю. Сержант непередаваемо дернул бровями и протянул безразличным тоном: - Все опаздывают, которые разбиваются потом... Ремни, между прочим - для вашей же безопасности придуманы. - Да-да, вы правы,- закивал лысый.- Я виноват... Прямо не знаю, как такое получилось... "Очкарик" сунул руку в карман и вытащил оттуда пачку "Мальборо": - Угощайтесь, пожалуйста, вы же тут, наверное, целый день стоите... Гаишник посмотрел на пачку и удовлетворенно хмыкнул - между прозрачной пленкой и картоном была засунута сложенная вчетверо десятидолларовая бумажка. Одним красивым движением кисти сержант умудрился и сигарету из пачки вытащить, и завладеть купюрой. - Спасибо,- поблагодарил его "интеллигент".- Вы уж меня, пожалуйста, не наказывайте строго... Гаишник, затягиваясь ароматным дымом, протянул лысому его документы: - Всего вам доброго, Григорий Анатольевич. Счастливой дороги. Постарайтесь больше не нарушать. - Спасибо,- очкарик кивнул и засеменил обратно к своей машине... Миновав четыре перекрестка, черный БМВ плавно запарковался на площади перед Морвокзалом. Водитель выключил зажигание, достал из кармана платок и промокнул им вспотевшую лысину. Его пальцы чуть заметно подрагивали, когда он доставал сигарету из пачки. "Нет, менять надо "лошадку",- подумал очкарик, нервно закуривая.- А то, как у мусорков рейд какой-нибудь - на каждом перекрестке стопорят, падлы..." Григорий Анатольевич Некрасов не любил милиционеров. Более того - он их боялся, хотя страх этот тщательно скрывал ото всех, да и от самого себя тоже... Но каждый раз, когда приходилось ему показывать "красноперым" свои документы спину Некрасова обволакивала липкая испарина... А ведь был он человеком действительно солидным и по-своему значимым. Его очень многие знали в порту, где Григорий Анатольевич представлял интересы Виктора Палыча Говорова, известного в определенных кругах под кличкой "Антибиотик". У Некрасова тоже было "погоняло" свои называли его "Плейшнером", за внешнее сходство с актером Евстигнеевым... Плейшнера в порту знали действительно почти все - в том числе и старший оперуполномоченный УФСК Аркадий Назаров. Для правоохранительных органов не было секретом, что именно Некрасов контролирует большую группировку "братвы", имевшую в Морском порту очень много прибыльных "тем". Другое дело, прихватить Плейшнера практически не представлялось возможным - он формально числился гендиректором одной коммерческой фирмы и никогда ничего не делал криминального собственными руками. В свое время Аркадий Сергеевич Назаров пытался повнимательнее присмотреться к личности Некрасова - "комитетчику" казалось, что он неплохо изучил Плейшнера,- но никаких "зацепок" выявить не удалось, и в конце концов майор махнул на представителя Антибиотика рукой: авось, все-таки проколется когда-нибудь сам... Назаров был бы очень удивлен, если узнал, что этот самый Плейшнер с таким же волнением и нетерпением ждет прибытия из Швеции контейнеров с "Абсолютом", что и сам Аркадий Сергеевич... А еще больше удивился майор, если бы кто-то сказал ему, что когда-то, много лет назад, Плейшнера знали совсем под другой кличкой и фамилией. От родного папы досталась Плейшнеру фамилия Скрипник, звали его Михаилом, а по отчеству - Игоревичем. И родился он вовсе не в Вологде (как значилось в паспорте Плейшнера), а в Челябинске. Давно все это было... Прошлая жизнь - под настоящей фамилией - теперь казалась Плейшнеру каким-то полузабытым фильмом... В том далеком прошлом, в Челябинске, дружки звали его "Мишуткой", и судьба у пацаненка была самой что ни на есть обычной для рано сбежавшего из дома сына родителей-алкоголиков... Первое свое "крещение", первый заход в "тюремные университеты" Мишутка получил в шестнадцать лет. Дали ему тогда три года - и это было очень много для его возраста и для совершенного им преступления... В девяносто четвертом году и автоугонщикам-то "треху" не выписывали, а Мишутка получил три года за украденный велосипед. Возможно, судей поразило то, что Михаил Сергеевич Скрипник умудрился украсть велосипед с балкона на четвертом этаже... Но, скорее всего, на жесткость их решения повлияло поведение Мишутки в суде - не обращая внимания на отчаянные взгляды адвокатессы и чувствуя моральную поддержку челябинских дружбанов, Скрипник гордо заявил во всеуслышанье прямо в зале заседаний: - Воровал, ворую, и воровать буду! Сказал - и ведь словно в воду глядел... Садился Скрипник при Хрущеве, а на волю вышел уже при Брежневе... Впрочем, перемены в верхах мало интересовали Мишутку, занявшегося "щипанием" денег из карманов трудящихся... Да и на свободе он надолго не задержался - "опалился" через четыре месяца после первой "отсидки" и загремел за "колючку" вновь, теперь уже на "пятилетку". Весь свой "пятерик" Скрипник отмусолил у "хозяина" от звонка до звонка... На свободу вышел поумневшим и работать начал по хатам - щелкал квартиры, как орехи... Сначала все шло удачно - были и цветы, и девочки, и солнечный берег Крыма, и брюки-клеш, и восхищенно-подхалимские взгляды дружбанов-собутыльников... Однако - сколь веревочке не виться... Через два года Мишутка снова засыпался - в Москве на этот раз, "забарабанил" его подельник, сука рваная... И поехал Михаил Игоревич в воркутинские лагеря мотать очередную "пятилетку". Но поехал уже не пацаненком-недорослем, а солидным опытным уголовником... На вора его, правда, не короновали, но в авторитетах Скрипник ходил... Мишутка - это вам не фунт изюма, это всегда место подальше от параши и уважение от "братвы"... И снова он свой срок от звонка до звонка отбарабанил, а потом рванул подальше от Белокаменной с ее вездесущим МУРом - в Крым. Там Мишутка, правда, надолго не задержался сорвался с одним корешком в "гастроль" по России-Матушке... Погуляли красиво брызги шампанского и огни кабаков, и длинный шлейф грабежей и разбоев... А в 1979 году фортуна, девка капризная, снова от Скрипника отвернулась. Дело было в Мурманске. Уходил Мишутка с одной хаты от ментовской облавы, и - надо же! - сел ему на хвост один тщедушный такой с виду мусоренок... Упертым, гнида, оказался - два квартала сзади бежал, не отставал... Скрипник, задыхаясь, за угол свернул - увидев подвал открытый, туда и нырнул, думая отсидеться... А этот мусоренок то ли увидел, то ли догадался - короче, он тоже в подвал сунулся... И тут Мишутку бес попутал - в том подвале возле стенки ломик ржавый валялся, вот тем ломиком мент настырный по голове и получил. Скрипник через упавшего перепрыгнул - и снова бежать, да тут другие мусора подоспели... Ох, и били же они Мишутку ногами!.. Хорошо еще, что тот мусоренок жив остался - шапка удар ломиком смягчила... Отвесили Скрипнику полные пятнадцать лет - будь здоров, не кашляй... Тюрьма урке - дом родной, может быть, и отмучил бы как-нибудь Мишутка свою "пятнаху", но за девять лет до конца срока навесили ему еще "трешку" за неповиновение администрации. И невмоготу стало Скрипнику, испугался, что так и сгниет он в лагерях родной Коми АССР. Не выдержал Мишутка, ушел еще с двумя кентами в побег из-под Ухты, схоронившись в штабелях бревен... Летом из "комятских" лагерей бегут десятками, а вот убегают - редко... Одних ловят, других вертухаи с автоматов достают, а большинство в парме (Тайга). с голоду сами подыхают... Вот так и Мишутка с корешками - сплавившись по Печоре-реке на несколько десятков километров от лагеря, поняли беглецы, что деваться-то им и некуда... В поселках - везде кордоны, жратвы нет, из оружия - только "перья" самодельные... Лето к закату шло, ночами уже холодать стало. Сгинули бы урки, все трое упокоились бы в болотах гнусных, если бы не сделали Мишутка с кентом поздоровее третьего беглеца "коровкой". Две недели, оставшись вдвоем, зэки беглые кое-как продержались, наконец к Ухте вышли... Правда, напарничка-то пришлось Мишутке все же упокоить - слабым в стержне этот кент оказался, все скулил чего-то, ныл, вроде как рассудком повредился. Короче, достал совсем Скрипника, у которого тоже нервы вразнос пошли. А у самой Ухты - словно подарок халявный Мишутке выпал - пьяненького капитана-артиллериста, видать, не в ту сторону занесло, и попал он на "перо" зэковское... В отпуск этот капитан ехал к родителям, да вот недоехал... Вещи и документы зарезанного офицера позволили Скрипнику до Питера добраться. В Ленинграде (а точнее, в Колпино) залег Мишутка в хату одного дружбана старого и на улицу даже нос высунуть боялся - за хибу возьмут, тогда довесные срока счастьем покажутся, потому что скорее всего вломили бы Скрипнику "вышака"... Больше полугода хоронился в хате Мишутка, лишь изредка, по ночам, во двор выходя, чтобы воздуху свежего глотнуть... В конце концов корешку старому, видать, поднадоел не вылезавший из его хаты гость, и сказал он как-то Скрипнику: - Слышь, Миша, век в подполе не проховаешься, надо как-то дальше об жизни кумекать... Я тут прикинул фуфел к носу - надо тебя Виктору Палычу показать, он человек правильный, поможет... А мне тебя содержать тяжко стало - ты на меня сердца за эти слова не держи - старый я уже, чтобы воровать... Мишутка ничего на это не ответил, только кивнул - к Палычу, так к Палычу... Выбора-то ведь все равно не было... Может, и повезет, может, и не подставит его дружбан, за которым давние должки остались неоплаченными, под гнилой расклад... Ишь ты, падла - старьм стал, воровать не может... Воровать только мертвый не может, а в России - вор на воре и вором погоняет, богатая она, Рассеюшка, воруй - не переворуешь, на всех хватит... Не верил Мишутка ни в Бога, ни в черта, ни в дружбу, ни в слово честное или лукавое... Верил Скрипник в одно - пока зубы острые, надо кусать. Понимал Мишутка и то, что волки должны стаей ходить, загрызая ослабевших своих собратьев... А в стае вожак нужен. Потому и прислушался Скрипник к словам дружбана об Антибиотике - именно под этим погонялом был известен на всю Коми АССР коронованный вор Виктор Зуев... Многие и фамилию-то его никогда не слышали, а вот скажи Витька-Антибиотик - и все сразу понимают, о ком речь... И вот - на тебе, уже не Витька, а Виктор Палыч... Растут люди, растут... Так растут, что и "понятия" воровские им тесными становятся... Не любил Мишутка Питер, в этом городе все всегда не как У людей было, все не по "понятиям", и воров здесь Никогда особо не признавали. От "спортсменов" пошло все это, мало их во все щели на зонах дрючат... Да еще мусора к этим "спортсменам" пристегнулись, в спайку Вошли - вместе начали вопросы решать, и поди, предъявись им... Не зря "братва" говорит, что Москва - город воровской, а Петербург -ментовской... Вот только интересно - как в таком сучьем городе может честный вор Витька-Антибиотик главарить? Не то здесь что-то, парево какое-то... Впрочем, мысли эти Скрипник держал при себе, когда корешок повез его в Пушкин, где Витька-Антибиотик (неслыханное для вора дело!) числился заместителем директора мебельного магазина. Оказалось, что Антибиотик не только теперь велит всем его по отчеству называть,- он еще и фамилию сменил... Был Зуевым - стал Говоровым... Нет, кучеряво Все же живется людям на берегах невских!.. А когда Мишутка Виктора Палыча вживую увидел - так и вовсе обомлел: ничего воровского во внешности Антибиотика не осталось, ну, может, только взгляд волчий время от времени из-под век резался... А так, по прикиду - чистый начальник, секретарь партийный и передовик... Впрочем, Виктор Палыч, несмотря на всю свою внешнюю вальяжность, встретил гостя хорошо - будто давно лично его знал. Мишутка был усажен за стол и поподчеван красным винишком сухим - "Хванчкарой", кажется... Да, совсем забарствовал Антибиотик, водярой брезгует, вместо нее компот бабский употребляет... Здоровье бережет, видать, сто лет себе отмерил, не иначе... Виктор же Палыч, словно не замечая растерянной насупленности Скрипника, предлагал ему роскошные фрукты из огромной хрустальной вазы, приговаривая при этом: - Мне, Миша, очень люди нужны опытные, так сказать, проверенные кадры, надежные... Золотые горы не обещаю, но сыт будешь... Как ты? Покоробило Мишутку то, что и базарил Антибиотик не на фене, а словно интеллигентный какой,' но - куда деваться? Жить очень хотелось и, по возможности, сытно. Кашлянул Скрипник и выдавил из себя: - Я вам, Виктор Палыч, благодарен буду... Антибиотик аж весь расплылся в улыбке: - Да что ты, Мишаня, какие там счеты между своими-то! Я тебе "грядку" дам работу чистую... У нас в порту коллектив есть, но ребята молодые, за ними пригляд нужен. Ну, там, кого наказать, кого пожурить, кому кость бросить... Сам знаешь - дело молодое, оно бестолковое... Только жить тебе, Миша, придется по-новому... Не робей, сдюжишь... Слыхал - Горбачев-то тезка твой, перестройку объявил, ну, а мы что, дурнее партейных? Не дурнее... В порту по третьему району в основном работать будешь, бригаду пока возьмешь, что дадим, потом сам пацанов в коллектив подбирай... Все, что наживешь - твое, за вычетом общаковского, конечно... Ежели с мусорами проблемы возникнут - скажешь, решать будем, улаживать... Да, Миша, да - и не смотри так на меня. Тут тебе не Коми... Новое время пришло - выживает тот, кто делиться умеет. А кто норовит все в одиночку заглотить, тог ведь и подавиться может... М-да... Только вот Ми-шутка-Скрипник исчезнуть должен - мокрое за ним, к чему гусей дразнить... Пусть мусорки для спокойствия своего в твоем деле точку поставят. Ты здесь кому-нибудь кроме Циркуля объявлялся?.. Нет? Ну, и ладушки... Циркулем кликали как раз того самого Мишуткина корешка, который Скрипника у себя на хате прятал... Занятно, что через недельку после знакомства Мишутки с Антибиотиком, Циркуль отравился газом в своей квартирке - что же, он сам говорил, что старым стал: забыл, видно, вентиль закрыть, земля ему пухом... Виктор Палыч слов своих на ветер не бросал - Циркуля еще и зарыть не успели, а Скрипник уже держал в руках паспорт на имя Григория Анатольевича Некрасова, несудимого, русского, беспартийного, проживавшего в собственной кооперативной квартире на Ленинском проспекте... А еще через неделю по всем газетам питерским проскочила информация про то, что недалеко от Пскова, в лесу, натолкнулись охотники на останки человеческие в кострище, и по ряду признаков правоохранительным органам удалось идентифицировать покойника - некого беглого урку-рецидивиста Скрипника по кличке Мишутка... Начал Григорий Анатольевич Некрасов к новой жизни привыкать, и постепенно старые страхи уходили, вот только по ночам иногда еще вздрагивал бывший Мишутка от случайных гулких шагов на лестнице - чудилось, мусора за ним топают. Бригада, которую выделили Скрипнику-Некрасову, состояла из четырех молодых "бычков", выглядевших так, будто они только что из спортзала выскочили. По ним сразу видно было - ни жизни, ни зоны они не нюхали, бакланюги... Впрочем, самый старший из "быков", двадцатипятилетний бывший гребец Женя Травкин, произвел на Мишутку (а точнее - уже не Мишутку, а Плейшнера) самое благоприятное впечатление. Был Женя от природы молчаливым и несуетным. Благоприятное впечатление Некрасова еще больше усилилось, когда однажды Травкин молча, но быстро сломал шейные позвонки некому цыгану Роме, пойманному на утаивании святого - "крысятил" Рома долю, которую обязан был в общак отстегивать... Плейшнер сразу решил, что Женя - он хоть и спортсмен, но, пожалуй, на этого парня положиться можно... А вот самый младший в бригаде, двадцатилетний Витя Духов, был жидковат, за ним всегда пригляд требовался, особенно с учетом того, что раньше Витя крепко на игле сидел... Никто бы Духова в коллективе терпеть не стал, но пацаненок был асом своего дела - классно владел любым стрелковым оружием, даже с арбалетом управляться умел, здесь ему вообще равных не наблюдалось... Но надежности Вите, бывшему "тамбовцу", явно недоставало, вот и "работал" с ним Плейшнер отдельно выбивал, как он говорил, "тамбовокий душок"... Еще двое "бычков" были братьями-близнецами, одного, соответственно, звали Антошей, а второго - Кирюшей, а по фамилии - Севрюковы. Их так и звали в городе - братья Севрюковы... Эти близняшки с малолетства карате занимались, потом даже у самого Цоя курс специальной подготовки прошли. Братья Севрюковы были ребятами серьезными, но безынициативными, впрочем, это-то как раз Плейшнера не очень расстраивало - учась на ходу азам "руководящей" работы, Некрасов быстро понял, что безынициативность гораздо лучше, чем чересчур большая самостоятельность... Когда у исполнителя в голове масла маловато - оно даже лучше для дела, такой исполнитель не будет над приказом задумываться... Впрочем, бригада, состоявшая из этой "великолепной четверки", использовалась Плейшнером не часто, только для выполнения "специальных заданий по наведению порядка" - и только в отношении тех, кто никогда бы не побежал в мусорню жаловаться. А когда на "грядке" было все более-менее спокойно и хорошо, Плейшнер контачил в основном с Моисеем Лазаревичем Гутманом, отвечавшим за всю "черную бухгалтерию" коллектива. Этого старого прохиндея Некрасов даже побаивался - потому что ни черта не понимал в его расчетах и прогнозах. Но старик ошибался редко и выдумывал одну прибыльную тему за другой... Вскоре Плейшнер начал даже неосознанно копировать поведение Моисея Лазаревича, державшегося этаким запуганным интеллигентом, в котором никто бы никогда не заподозрил жесткого дельца, ворочавшего огромными суммами... Шло время. Плейшнер давно уже сменил престижную в восьмидесятых "девятку" на "бээмвушку" и квартирку купил на Московском проспекте (в доме "Русский пряник") взамен той, что на Ленинском была. Пообтерся Плейшнер, даже лоск какой-то приобрел, старался говорить чисто, без блатных выражений - по крайней мере на людях Некрасов тщательно "фильтровал базар". Да только правду все-таки говорят, что черного кобеля не отмыть добела - проглядывалась все же порой сквозь маску благообразного Плейшнера жуткая тюремная харя блатаря Мишутки: была у Некрасова слабость - отрывался он на опекаемых "коллективом" портовых проститутках... Справедливо как-то заметил, что суть мужчины проявляется всегда в его отношении к женщине, особенно, если эта женщина - падшая... Бригада Плейшнера, естественно, впрямую шлюхами не торговала - "братве" это было "впадло" и не по "понятиям" - однако "налог" с сутенеров взимался исправно, в твердой конвертируемой валюте. Взамен проституткам предоставлялась "крыша" - на случай возникновения проблем с клиентами, ментами или бандитами из других "коллективов". Такая "опека", с точки зрения Некрасова-Скрипника, позволяла считать более десятка девочек "своими" - а своим в России, как известно, принято пользоваться бесплатно... Вот Плейшнер и пользовался от души, устраивая подопечным барышням "субботники", если и не каждый Божий день, то уж по крайней мере - несколько раз в неделю... То, что у проституток при этом отнималось "рабочее время", никого не интересовало, сумма взыскиваемого ежемесячно "налога" никак не зависела от "человекочасов", потраченных на "барщину". В общем, Некрасов поступал по нормальному советскому принципу: "Что охраняю - то и имею", понимая его в данном случае буквально. Да и ладно бы он просто трахал девочек - им, конечно, все равно обидно было "за так" ноги раздвигать - но, с другой стороны, и ничего страшного, свои ведь бандиты пользуются, защитнички, так сказать... Но Плейшнер любил секс нестандартный, очень он уважал групповуху с элементами садизма... Девушки после "субботников" у Некрасова по несколько дней "работать" лотом не могли - мало того, что Григорий Анатольевич с коллегами "жарили" их во все буквально щели - девчонок еще и били порой, и щипали до синяков, и сигареты, бывало, о голые задницы тушили, и бутылки водочные как "членоимитаторы" использовали... Особым же "расположением" Плейшнера пользовалась красивая проститутка по кличке Милка-Медалистка - этой барышне, которая, по слухам, действительно, когда-то закончила школу с золотой медалью, пришлось на практике убедиться в справедливости изречения классика: "Минуй нас пуще всех печалей и барский гнев, и барская любовь". Милку-Медалистку Некрасов регулярно доводил до истерик и чуть ли не до попыток самоубийства, и именно поэтому она... Впрочем, пожалуй, стоит сначала поподробнее ознакомиться с биографией Медалистки - потому что она сыграла в рассказываемой истории далеко не последнюю роль...
      *** Людмила Карасева приехала в Питер в июне 1990 года с самыми серьезными намерениями - окончив в Череповце среднюю школу с золотой медалью, девушка собиралась поступать в Первый Медицинский институт. Была Людочка в ту пору совсем молоденькой, наивной и очень хорошенькой - но, как свойственно большинству молодых и красивых, весьма уверенной в своих силах и в своем праве на счастье и на красивую, приятную жизнь... Может быть, ее самоуверенность объяснялась еще и тем, что выросла Людочка не где-нибудь, а в Череповце, городе металлургов - людей уверенных, основательных и знавших себе цену... Отца своего Людмила совсем не помнила - он бросил семью, когда ей было всего полтора года,- так что жила Мила с одной матерью, известным в Череповце стоматологом. Мама Люд очки, Алевтина Васильевна Карасева, души в дочке не чаяла и работала, как ломовая лошадь (если это сравнение применимо к зубным врачам) чтобы дать Миле все, чтобы "рыбонька", "солнышко" и "детонька" ни в чем не нуждалась, чтобы у нее было все, что нужно для счастья... И Людочка действительно жила счастливо, настолько безмятежно, что единственной, пожалуй, проблемой, всерьез волновавшей ее в старших классах школы, была неблагозвучная ("рыбья", как считала Мила) фамилия - Карасева... Людочка даже плакала несколько раз в подушку по этому поводу, потому что ребята из ее района часто пели ей вслед: - Маленькая рыбка - золотой карась, - Где твоя улыбка, что была вчерасъ... В то время Люда еще не понимала, что такой припевочкой парни вовсе не обидеть ее хотели, а заигрывали с ней - как умели, по-череповецки. Впрочем, к окончанию школы Людочка расцвела настолько, что даже и по поводу "рыбьей" своей фамилии не расстраивалась - привыкла чувствовать себя Девочка, если и не королевой, то уж по крайней мере - принцессой... Училась Мила легко, золотую медаль получила по окончании школы заслуженно... Вопрос о том, что делать потом, не стоял, Людочка с мамой все давно уже решили: учиться, конечно же учиться дальше - и непременно в Ленинграде... Ну, не оставаться же в Череповце такой умнице и красавице?! Что касается того, где именно учиться - здесь мама с дочкой немного поспорили в свое время. Алевтина Васильевна считала, что Людочка должна пойти по ее стопам и стать стоматологом, а Люда поначалу хотела попробовать поступить в театральный... Но тут уж Алевтина Васильевна встала, как говорится, "насмерть" и не потому, что считала, будто у ее доченьки нет шансов поступить в ЛГИТМиК(Ленинградский государственный институт театра, музыки и кинематографии) (как это шансов нет, если Милочка просто блистала в школьной самодеятельности), а исключительно из-за "распущенных нравов", царивших в актерской и вообще "богемной" среде... Непонятно, правда, почему Алевтина Васильевна полагала, что в среде студентов-медиков, издавна живших по принципу: "Что естественно, то не безобразно",- нравы существенно более пуританские, ну да не в этом дело... В общем, убедила мама свою Людочку поступать в Первый Медицинский... Алевтина Васильевна сначала хотела было взять отпуск за свой счет и поехать в Питер вместе с дочкой, но тут уж Люда встала на дыбы - кричала, обливаясь слезами, что она уже взрослая, что все абитуриенты приезжают поступать сами, что ее будут дразнить потом "маменькиной дочкой"... Хоть и ныло материнское сердце от тревоги - а все-таки отпустила Алевтина Васильевна доченьку свою в Ленинград одну, может, и впрямь, надо ей с самого начала начинать жить самостоятельно? Через три дня после того, как Людочка уехала, она позвонила матери из Питера, сообщила, что все нормально: документы в институт подала, с жильем определилась - не стала селиться с другими абитуриентами в общежитие, а сняла хорошую чистенькую комнатку на улице Пестеля, правда, без телефона, но зато недорого совсем... Обещала Люда звонить хотя бы раз в неделю, чаще не получалось - и очереди большие на переговорном пункте, да и дорогое это удовольствие, междугородные звонки... Рассказала дочка Алевтине Васильевне, что конкурс в институт огромный, но она, Людочка, все равно в своих силах уверена... Ей ведь, как медалистке, нужно было всего один экзамен на "отлично" сдать, чтобы ее приняли... В день этого экзамена Алевтина Васильевна даже в церковь ходила, хоть и некрещеной была, просила Бога помочь доченьке... Ни в тот день, ни в два последующих Люда домой так и не позвонила. Алевтина Васильевна чуть с ума не сошла, хотела уже было все бросить и ехать искать доченьку в Питер... Но тут долгожданный звонок все-таки раздался - Людочка извинялась, что не позвонила сразу, хотела, дескать, уже наверняка результатов дождаться, нервничала она очень, а теперь может сообщить, что все хорошо, ее приняли, она теперь студентка-медичка. Обрадовалась Алевтина Васильевна несказанно, потому и не обратила внимания на странные нотки в голосе дочки... Подвело на этот раз материнское чутье поверила Алевтина Васильевна в то, во что ей очень хотелось поверить... А Людочка, между тем, объяснила маме, что домой пока приехать не сможет, потому что всех поступивших сразу определили на практику в больницу, так что в Череповец она сможет вернуться уже только после первой зимней сессии - на каникулы. Удивилась Алевтина Васильевна новой институтской практике - раньше-то новоиспеченных студентов все больше в колхозы на картошку посылали,- но, с Другой стороны, времена-то изменились... Может, и правильно, что будущих врачей приучают к работе в медучреждениях с самых "низов", пусть узнают и тяжелый труд санитарок - это все только на пользу пойдет... Да к тому же Алевтина Васильевна, облегченно вздохнувшая после стольких дней тяжелых переживаний, торопилась обсудить с дочкой еще одну тему - сугубо личную... Запинаясь и смущаясь, призналась мама Людочке, что уже достаточно давно за ней ухаживает один человек - Людочка должна его помнить, он приходил к ним домой пару раз - Юрий Сергеевич Мищенко, майор-связист... Юрий Сергеевич сделал Алевтине Васильевне предложение, вот и спрашивала мама дочку - не будет ли Люда против, если она выйдет замуж и устроит свою судьбу? - Ну что ты, мамочка, конечно, я - за! - донесся из Питера задрожавший голос Люд очки,- Юрий Сергеевич замечательный человек, и я вам желаю счастья от всей души! - Правда? - облегченно вздохнула Алевтина Васильевна.- А что ты плачешь, доченька? Что с тобой?.. Доченька?! - Нет, нет - все нормально, мама... Это я от радости... За тебя... И за себя... Все хорошо, мама... Я, правда, очень рада... Не расслышала мать боли в голосе дочки - за радостью своей двойной не расслышала, да и связь между Питером и Череповцом была преотвратная, каждую фразу в трубку буквально выкрикивать приходилось. А Людочка-то в далеком Ленинграде действительно попала в беду, и не та, уверенная в себе красавица, которая из Череповца уезжала, звонила матери, а надломленная, несчастная девчонка... Приключилась с Людой Карасевой банальная, в общем-то, история - не успела она приехать в Питер, подать документы в институт и снять комнату, как влюбилась. Даже не то, чтобы влюбилась, а "втрескалась" по самые уши, так, что совсем голову потеряла. Такое случается довольно часто с девчонками-провинциалками, впервые попадающими в столичные города... Устроившись и сдав документы, Люда пошла бродить по Питеру, восторгаясь архитектурой города и какой-то особой, аристократичной (как ей казалось) атмосферой, царившей в нем. Людочка привыкла к тому, что ее все любят, поэтому не сомневалась и в том, что этот немного холодный, но все же удивительно прекрасный город тоже полюбит ее и примет - а разве может быть иначе? Люда совсем не знала и не чувствовала Питера, не понимала его необычной, противоречивой сущности... Она восторгалась красивыми фасадами и не подозревала даже, что за этими фасадами живет очень странный, надменный и совсем не добрый (по крайней мере к чужакам) дух... Да и как мог этот город быть другим? Петербург строился на болотах, в месте гиблом и страшном, и сколько десятков тысяч человек вымостили его своими костями - про то никому неизвестно... Да и потом много мрачного и даже мистического в этом городе происходило - одна Блокада чего стоит... Так что не с чего было Питеру стать добрым и приветливым - город терпел только "своих", тех горожан, которью были его порождением... А чужаков бывшая столица Российской империи незаметно давила, мучила своей странной аурой... На гостей это, впрочем, не распространялось - с гостями Петербург всегда умел быть учтивым и любезным, как это полагалось по правилам хорошего тона. А вот что касается тех, кто приезжал на берега Невы "за счастьем" - тем, как правило, "доставалось", и "доставалось" крепко... Впрочем, исключения бывали - никто не мог предугадать капризов города. Но Людочка в число этих счастливых исключений не попала... Она шла по Аничкову мосту, вертела головой во все стороны и столкнулась с флотским лейтенантом - румяным синеглазым красавцем, выпускником училища имени Фрунзе... Слово за слово, познакомились. Говорил лейтенант красиво, а у Люды душа и так была на романтическую волну настроена... Игорь (так представился лейтенант) начал показывать Людочке город, рассказывая питерские легенды, которые знал во множестве - короче, задурил девчонке голову напрочь. Она и сама не поняла, как в постели с ним оказалась - этот Игорь, видать, был опытным сердцеедом... Женщиной Люда стала красиво и легко, не испытав практически никаких неприятных ощущений от прощания с девичеством. А потом завертелся бешеный роман, который длился целых две недели - все то время, которое Карасева должна была потратить на подготовку к экзамену по биологии... Игорь говорил, что его оставили служить в Ленинграде, что скоро должны выделить квартиру, в которой они будут жить после того, как Людмила в институт поступит... Людочка всему верила, верила настолько, что даже фамилией Игоря как-то забыла поинтересоваться - а про то, где он обитал, она и знать не знала: лейтенант сказал только, что пока вынужден держать вещи на территории в/ч за каким-то пятизначным номером, куда гражданским лицам проходить запрещалось... Врал все ей Игорь - на самом деле он готовился к убытию в Мурманск и просто "красиво гулял" напоследок... Однажды он просто не пришел на свидание и .все исчез навсегда из жизни Люды Карасевой. Роман кончился, но несколько дней Мила никак не могла поверить в то, что ее бросили - она металась по городу, пыталась даже спрашивать об Игоре у офицеров, выходивших из училища имени Фрунзе... Офицеры только сочувственно улыбались, а потом один капитан третьего ранга посоветовал Людочке Игоря не ждать и объяснил, что такие истории случаются часто - он предложил даже "заменить" лейтенанта, но Мила шарахнулась от "кап-три", как от зачумленного... Экзамен, она, конечно, провалила с треском - и это было вторым нестерпимо болезненным ударом для ее самолюбия... Людочка, привыкшая быть всегда первой, всегда победительницей, даже представить себе не могла, как ей возвращаться в Череповец - не хотела она там появляться раздавленной и униженной неудачницей. Да и маму было жалко расстраивать... Прорыдав сутки напролет, она решила не сдаваться. Не получилось в этом году поступить - поступит в следующем, а этот год проработает санитаркой в больнице... А маму, маму расстраивать она не будет. Потом, когда поступит, когда все снова будет хорошо - вот тогда и расскажет все... А пока - пока придется пойти на "ложь во спасение". Людочка устроилась на работу в больницу, в так называемую "Мариинку" - сутки через трое, свободного времени много, так ведь и посмотреть в Питере столько всего надо... Постепенно Людочка втянулась в работу и в новую жизнь, привыкла врать по телефону маме об учебе в институте... Все бы ничего, да тут новая напасть с Милой приключилась - познакомилась она случайно в больнице с Алексеем Владимировичем, молодым коммерсантом из Москвы - он чем-то напоминал внешне лейтенанта Игоря. Зря говорят, что снаряд в одну воронку дважды не попадает - попадает, да еще как... Этот Алексей Владимирович еще большим подонком, чем Игорь, оказался лейтенант просто попользовался Людой и бросил ее, а "московский коммерсант" еще и обокрал девушку: все деньги, что Алевтина Васильевна дочке с собой в Питер дала, утащил, и даже магнитофон "Панасоник" - подарок к окончанию школы забрал... Совсем бы сломалась Людочка, если ее одна новая подружка не поддержала - Жанна, работавшая медсестрой все в той же больнице. Жанна была старше, опытнее, она взяла своеобразное шефство над Милой. - Мужики - они все сволочи! - убежденно говорила Жанна Люде.- Но без них тоже никак. Значит, нужно быть хитрее их... С одной стороны, не будь такой доверчивой, а с другой - не теряйся и не комплексуй... Меньше бери в голову, чаще бери в рот - но разборчиво, и о своей пользе не забывай... Сама о себе не подумаешь - никто о тебе не подумает... Здесь, в Питере, такой закон: человек человеку друг, товарищ и волк... Жанна жила в Ленинграде уже пять лет, имела опыт двух абортов и одного лечения от гонореи, поэтому она знала, что говорила... И хотя ее слова коробили немного Люду поначалу, все же Карасева потянулась к Жанне-с ней было легко и просто, и будущее представлялось не таким мрачным. - Ничего,- утешала Жанна Милу,- мы тебе где-нибудь приличного жениха сыщем, они тут тоже попадаются, только зевать нельзя. Ну и дома, опять же, сиднем не сиди под лежачий камень вода-то не потечет... Жанна начала таскать с собой молоденькую подружку по разным вечеринкам, и однажды - это было уже в ноябре, счастье, казалось, снова улыбнулось Людочке на какой-то весело гулявшей квартире с ней познакомился худощавый бородатый скульптор, которого звали Валерием... Валерий совсем не был похож ни на лейтенанта Игоря, ни на "коммерсанта" Алексея Владимировича - не обладал он такой смазливостью, но все же Миле понравился... С Валерием было интересно - он часами мог рассказывать о судьбах разных великих художников прошлого, знал кучу сплетен из жизни современных корифеев... О себе Валерий рассказал, что раньше он ваял "Ильичей в кепках и без" для колхозов, а теперь перешел на надгробия для кооператоров, поскольку на "Ильичей" спрос упал. - А надгробия - их даже выгоднее делать,- серьезно объяснял Валерий Миле, которая не понимала, шутит скульптор или серьезно говорит. - Ильичи и надгробия,- пожала плечами девушка.-Это же скучно. - Зато вплотную приближено к народным массам, как и положено настоящему искусству! - хмыкнул скульптор, и Людочка поняла, что у этого парня все в порядке с чувством юмора. Не в порядке у него было с другим - ас чем именно, Людочка поняла, уже когда переехала к Валерию, жившему в небольшом старом домике в Парголово. Половина дома была жилой, а во второй половине Валерий оборудовал свою мастерскую... Милочка начала сразу прибирать холостяцкий бардак и была поражена, когда нашла в какой-то старой коробке из-под обуви несколько дипломов за победы в престижных конкурсах, свидетельства с солидных выставок... Оказывается, Валерий был когда-то очень и очень модным и перспективным скульптором... Что же произошло потом? Людмила набросилась на Валерия с расспросами, но тот только морщился, хмурился и пытался отшучиваться... Впрочем, довольно скоро Мила и сама догадалась о причинах творческого падения Валерия. Однажды Люда не вовремя вошла в мастерскую и застигла скульптора со шприцем в одной руке и резиновым жгутом на другой. Наркотики... Мила хоть и была совсем молодой, но работала-то все-таки в больнице, поэтому она все сразу поняла... Так вот, оказывается, почему Валерий, работавший много и плодотворно на ниве ваяния надгробий богатым кооператорам, жил очень скромно, безо всяких излишеств... "Допинг" съедал все его заработки... Вот тут бы и бежать Людочке, как минимум - от Валерия, а как максимум - вообще домой в Череповец из Питера, но не поняла она последнего, третьего предупреждения, не почувствовала, что город на Неве категорически не принимает ее... Стыдно было Милочке домой возвращаться, да и Валерия стало жалко - он так плакал, так клялся бросить это свое пагубное пристрастие ради нее, Людочки... Она же не знала, что чаще бывает наоборот - тот, кто живет с наркоманом, как правило, сам однажды попробует наркотики, а попробовав, "втянется". Вот и Мила как-то раз попробовала - хоть и страшно было, но уж больно интересно ей Валерий рассказывал о своих ощущениях, да и, как известно - запретный плод манит... А кайф поначалу действительно был очень приятным, и все проблемы Людочки отступили куда-то на задний план, и стало легко и весело, и жизнь перестала ей казаться такой серой и несправедливой. - Смысл жизни - в красоте жизни,- любил пофилософствовать после принятой дозы Валерий.- Жить нужно красиво, но не гоняясь за мишурой, а пытаясь постичь все внутренние противоречия жизни через красоту этих противоречий... Именно в противоречиях красоты и скрывается вся сущность гармонии... Познание же гармонии - это удел избранных... Человек рожден не для того, чтобы пить, есть и плодить себе подобных, потребляя окружающую среду, его же создавшую, а для того, чтобы постигать гармонию и получать наслаждение от этого процесса... Слова Валерия звучали для Людочки словно музыка, они казались ей не бредом эстетствующего наркомана, а каким-то откровением, вершинами человеческой мысли... Хорошо, очень хорошо было ей в часы забытья, но - за все приходится платить... Постепенно пробуждения от "кайфа" становились все более тяжелыми все вокруг казалось серьм и мерзким, но потом словно лучик надежды прорезал мрачную пелену, когда Валерий молча протягивал ей шприц и жгут... Иногда Людочке казалось, будто все, что происходит - происходит не с ней, не с Людмилой Карасевой, отличницей, красавицей и хорошей девочкой... На нее словно морок какой-то опустился, да и как иначе можно было объяснить все случившееся за те полгода, как Мила уехала из Череповца, она сменила трех любовников, научилась постоянно врать матери и пристрастилась к наркотикам... А ведь она действительно была хорошей девочкой - способной, с добрым характером... Может быть, внутренний стержень ее слишком хрупким, слишком непрочным оказался? Кто знает... У каждого ведь свой запас прочности, сильных же людей не так уж и много... Слабых - гораздо больше, только далеко не всех их жизнь на излом пробует, многие так и живут до старости спокойно и правильно, даже не понимая, что судьба просто пощадила их, не подвергнув серьезным испытаниям. А Милочка... Наверное, судьба решила, что этой девушке слишком много счастья и радости уже было отмерено в той, череповецкой жизни... Сразу после Нового года Люда, позвонив маме на работу в зубную поликлинику и лихорадочно придумывая причину, по которой можно было бы не ехать в Череповец на "каникулы", услышала страшное известие - Алевтина Васильевна трагически погибла в автокатастрофе вместе с новым мужем, Юрием Сергеевичем... Смерть их была нелепой и жуткой - они возвращались на стареньком "Жигуленке" домой из гостей, Юрий Сергеевич выпил там несколько рюмок, реакция его притупилась, а навстречу по дороге попался "МАЗ" с абсолютно пьяным водителем. Лобовое столкновение - и тела погибших пришлось извлекать, разрезая автогеном искореженный кузов... Как она добиралась до Череповца - Людочка помнила смутно. Хорошо еще Валерий был все время рядом, пытался разговаривать с ней, как-то тормошить. - Ты поплачь, поплачь, Людочка, легче будет,- убеждал ее скульптор,- Ты покричи, повой в голос, дуреха, только не молчи... Но Мила словно закаменела и даже на похоронах не проронила ни одной слезинки. И лишь после возвращения в Питер ее прорвало. Она рыдала отчаянно и страшно, потому что поняла - со смертью мамы сгорел последний мостик в ту хорошую прежнюю жизнь, в которую она еще подсознательно хотела вернуться... Валерий утешал ее, как мог: - Смерть, наверное, лучшее, что есть в этой жизни... Смерть заставляет человеческую особь воздержаться от проявления всей мерзости и гнусности, которые в ней, в этой особи, сокрыты... Тем же людям, в которых мерзости мало - даруется случайная мгновенная смерть, как легкий переход к иной субстанции... Людочка плохо понимала, что он говорит, но была благодарна ему за простое человеческое сочувствие, которое скульптор выражал, уж, как умел. Шок, вызванный гибелью мамы, не смог заставить Людочку совсем бросить наркотики, но по крайней мере она стала стараться "ширяться" реже - только тогда, когда уж совсем тоска к горлу подступала... Старалась Мила ограничивать и Валерия - она даже с работы уволилась, чтобы быть все время рядом с ним. Денег, оставшихся от мамы в наследство, могло хватить еще на несколько лет той жизни, которой Людочка жила с Валерием... Скульптор начал понемногу обучать Милу азам своего ремесла, она стала помогать ему в работе - а ее хватало, коммерсантам и кооператорам почему-то вес чаще и чаще требовались надгробия. Незаметно пролетел год (летом 1991-го Людочка, конечно, ни в какой институт документы не подала) - он очень изменил Милу, очень... Одноклассники бы ее теперь, наверное, не сразу даже и узнали... Кто знает, может быть, так и сожгла бы себя Милочка наркотиками, и ее история закончилась гораздо раньше, но судьбе было угодно помучить ее подольше... Однажды февральской ночью в парголовский домик, где по-прежнему жили Валерий и Люда, ворвались четверо в масках: - К стенке, падлы, к стенке! Людочка спросонок не могла ничего понять, Валерий дернулся было к тяжелой кочерге, стоявшей у печки, но резкий удар ногой опрокинул его на пол. - Ишь ты, наркот, а шустрый... Где деньги, пидор?! Где бабки? Сожгу падлу! Человек в маске схватил Валерия за волосы и ткнул лицом в раскаленную еще дверцу печки... Скульптор страшно замычал, в комнате запахло паленым волосом. Мила закричала, бросилась было к окну, чтобы, выбив его, позвать на помощь, но другой верзила в маске перехватил ее на бегу, сбил лицом в пол, завернул руку за спину и задрал до пояса фланелевую ночную рубашку, под которой ничего больше и не было... - А бабеха-то - ничего,- сказал грабитель, поглаживая Людочку по голому заду.Может, вдуем ей шершавеньких? - Заткнись! - оборвал его тот, что возился с Валерием. Он связал руки скульптору, засунул ему в рот грязную тряпку и рявкнул двум остальным парням в масках: - Чего встали-то, как в зоопарке! В коробках по-шебуршите, баксы должны быть здесь, эта сучка только вчера меняла... Эти двое неумело обыскивали домик минут тридцать, и все это время сидевший на Миле верзила тискал ее груди, бедра, живот, не обращая внимания на стоны и извивания. - Слышь, кончай жамкаться,- остановил его тот, кто, видимо, был в шайке за старшего.- Давай-ка лучше, поспрошай ее поплотнее насчет "бабулек"... Сам же главарь начал избивать ногами Валерия, который сначала стонал под ударами, а потом замолк. - Надоест, падла, скажешь, где бабки,- хрипел бандит, не замечая, что скульптор уже без сознания.- Скажешь, тварь, куда денешься... Между тем тот, который держал Милу, перекрутил ей руки веревкой и подвесил девушку к потолочной перекладине: - Где баксы, сука?! Людочка, конечно, знала, где лежали деньги, но если грабители заберут их-на что тогда жить? Мила замотала головой: - У нас ничего нет, правда! Главарь шагнул к ней и ударил кулаком в живот: - Порву заразу! Людочка заплакала. Бандит взглянул ей в лицо,и снова подошел к неподвижно лежавшему на полу Валерию: - Слышь, сучка, либо ты говоришь, где деньги, либо твоему козлу - пиздец! В руке бандита сверкнуло лезвие ножа, которое уперлось в горло скульптору. Подвесивший Милу к потолку налетчик резко дернул девушку за волосы на лобке: - Колись, соска ебаная!! Мила забилась от боли и закричала: - Отпустите, отпустите, я скажу... Ее мучитель отпустил веревку, и Людмила упала на пол. - Ну!..- налетчик ногой перевернул ее на спину и наклонился к ее лицу.- Давай, рожай, прошмандовка! - Деньги под половицей, у входной двери,- еле слышно прошептала Мила. - Давно бы так... Грабители быстро вскрыли пол и извлекли из чайника пакет с долларами. Их там было четыре тысячи триста восемьдесят семь - мамино наследство и последний гонорар Валерия за законченное надгробие. - Все, уходим! - Этих кончить? - Да на хуй они нужны, мараться о них... Наркоты - сами сдохнут... - Может, бабу распишем? Пердальник-то у нее смачный... - Уходить пора, после расслабимся... Когда налетчики ушли, Людочка кое-как распутала веревку на руках и подползла к Валерию - скульптор по-прежнему был без сознания... Мила дотащила его до постели, а потом побежала к телефону-автомату. Милицию вызывать она не решилась, позвонила знакомой врачихе из Мариинской больницы. Знакомая пообещала приехать утром и действительно приехала, вот только Валерий до утра не дотянул... Допросы в милиции, хлопоты с похоронами Валерия, полное отсутствие денег и некоторая помощь со стороны этой самой врачихи из Мариинки помогли Людочке пережить "абстинентную ломку" - ей было очень худо, но она держалась, твердо решив слезть с иглы. Надо было куда-то устраиваться на работу. Но куда? Снова идти в санитарки Милочке не хотелось - слишком уж эта работа была грязной и унылой. Да и платили за нее сущие гроши... Помогла ей снова Жанна, оставившая к тому времени медицину ради, как она выражалась, "коммерции". По рекомендации Жанны Людочку взял продавщицей в ларек азербайджанец Мамед - маленький и круглый, словно мячик. Ларек, снабжавший трудящихся пивом, сигаретами и разной другой мелочью, располагался на месте бойком - у станции метро "Ломоносовская", наторговывать дневную норму выручки было не очень сложно, и два месяца все шло нормально, можно даже сказать хорошо... Но в начале мая 1992 года судьба снова пнула девчонку - однажды вечером к Людмиле в ларек влез Мамед, от которого явственно тянуло анашой. - Ты чего? - удивленно спросила Мила, у которой до того никаких конфликтов с маленьким азербайджанцем не было. Мамед молча расстегнул ширинку, извлек оттуда член, схватил Люду левой рукой за волосы и дернул на себя: - Луби! А у Милы в руке был столовый нож, которым она собиралась хлеб резать, чтобы вечерний бутерброд себе смастерить... Вот этим ножом она инстинктивно и махнула по мужскому достоинству Мамеда. Хлынула кровь... - Ай, билядь, что сделала?! - охнул разом побелевший азербайджанец и обессилено опрокинулся в угол на упаковки с пивом и "кока-колой". Увидев, что дверь в ларьке больше никто не загораживает, Людмила, не помня себя, выскочила на улицу и бросилась к метро... Ей хватило ума не бежать домой - спустя час после инцидента с Мамедом Мила позвонила Жанне. Несмотря на позднее время подружка не спала: - Ну ты даешь, Милка, наломала дров! Все азеры на ушах, тебя ищут... Домой не возвращайся, ко мне - тоже не надо, они уже приезжали. Злые, как собаки... Из-за тебя и на меня еще наехали... Я тебя, конечно, понимаю, но - могла бы и отсосать, не отравилась... Что ты за девка такая непутевая, одни проблемы и у тебя, и у тех, кто с тобой рядом... Ладно, не переживай, подружка... Вот что: ты перекантуйся эту ночь где-нибудь, а завтра мне позвони, я тебя попробую с одним человеком познакомить - он может помочь... Только раньше часа дня мне не звони меня все равно дома не будет... Ночь Люда провела в аэропорту, пытаясь заснуть в неудобном кресле. Сон, конечно, не приходил... У нее болела голова, сердце бухало как после долгого бега, тело все время покрывалось испариной... Несмотря на то, что два месяца Мила не притрагивалась к наркотикам, ей вдруг снова очень захотелось "забыться", расслабиться... Деньги у нее с собой кое-какие были - Мамед как раз накануне с ней за второй месяц расплатился... У стойки бара крутился некий тип в кепке с рыскающими глазами - а Мила давно уже научилась по повадкам распознавать торговцев "кайфом". "Может, подойти к нему?.. Нет, нет, нет!!!" Она решительно стиснула коленки руками и начала уговаривать себя, как уговаривала ее когда-то мама, если Людочка разбивала себе ножку или ручку: "Потерпи, маленькая, потерпи, все пройдет..." Задремать она смогла только под утро. Вечером следующего дня Людмила встретилась с Жанной в баре гостиницы "Астория". Старшая подружка была по-деловому оживлена, а Мила, наоборот, казалась вялой и разбитой - ей хотелось помыться, переодеться, а главное, выспаться... - В общем, так, Милка,- сказала Жанна, прихлебывая кофе из крошечной чашечки.Сейчас сюда подойдет один человек, его зовут Александром Александровичем... Какую работу он тебе предложит - это он сам расскажет. Я тебе только одно посоветую: не ломайся и целку из себя не строй - Сан Саныч твой последний, можно сказать, шанс... Упустишь - пеняй на себя, но я тебе тогда больше не помощница... Поняла? А - вот и Александр Александрович... "Последний шанс" Людмилы оказался вполне благообразным мужичком лет пятидесяти худощавым, с безукоризненным пробором в седой шевелюре, в хорошем костюме. Жанна вскоре после окончания церемонии знакомства упорхнула, а Сан Саныч, не желая впустую тратить время, сразу взял быка за рога: - Не буду говорить много... Я предлагаю работу - хорошую работу, с хорошими деньгами... У тебя как с языками дела обстоят? - Английский немного помню - в рамках школьной программы - пожала плечами Люда. Александр Александрович вздохнул: - Ясно, считай - не знаешь... Ну, да ладно, освоишься как-нибудь. Дело нехитрое... Значит, о работе... Мы работаем в Европе, в настоящее время, в частности, в Венгрии - на озере Балатон. Слыхала про такой курорт? Мила покачала головой: - Нет... А в чем суть работы, Александр Александрович? Седовласый удивленно повел головой: - Жанна разве не объяснила? - Нет... - Понятно... Работать придется в массажном кабинете... - В массажном? - Мила удивленно распахнула глаза.- Но я не умею массаж делать... - Ничего,- усмехнулся Сан Саныч,- научишься. Была бы охота... Но учти, в нашем предприятии правила простые: желание клиента - закон... Нам этот рынок удается держать только благодаря высококачественному обслуживанию клиентов... - Подождите,- начала понимать кое-что Люда.- Вы что, предлагаете мне с клиентами трахаться? За деньги? Это же... Это же - проституция... - Фу, как грубо,- укоризненно покачал головой Александр Александрович.- Зачем же так... Это просто бизнес - ничем, кстати говоря, не хуже любого другого... Есть, конечно, кое-какие издержки, но, Милочка, у каждого бизнеса существуют теневые стороны, подчас очень неприятные... Деньги в белых перчатках не делаются, так, кажется, сказал великий экономист Карл Маркс... Наверное, ты газеток каких-то начиталась со страшилками и ужастиками... Вот, кстати - думаешь, журналистика чище нашего дела, думаешь, там грязи меньше? Больше! Они-то душой торгуют, а мы только телом... А это - не самый тяжкий грех, поверь мне, не самый... И потом тебя же никто не неволит всю жизнь этим делом заниматься... Такой бизнес возможен лишь в молодости - а молодость быстро проходит... Зато есть реальная возможность стать на ноги, заработать на дальнейшую жизнь. Молодость надо прожить так, чтобы потом не было больно за бесцельные годы - это еще писатель Горький говорил... . - Островский,- машинально поправила Сан Саныча Мила, не забывшая еще книги, обязательные для прочтения по школьной программе. - Да? - удивился Александр Александрович.- Ну, Островский, так Островский, главное, что мысль он подметил правильную... Подумай: поработаешь немного, а потом - у тебя все впереди. Если есть какие-то идеалы, желание послужить Отечеству - кто же мешать будет? У нас таких примеров много... В нашем бизнесе, между прочим, даже Боря Норочинский крутился - видела его, наверное, по телевизору? Он теперь депутат, уважаемый человек, правами человека занимается и тем, что заботится о процветании Державы нашей... Родина-то у нас у всех одна, и каждый о ней думать обязан, здесь я с тобой полностью согласен... Или, вон, Люба - фамилию называть не буду - поработала у нас годик, потом доучилась, теперь большой человек в престижном милицейском управлении, дела расследует против разных негодяев и бандитов... Мы, слава Богу, теперь живем в обществе равных возможностей... Александр Александрович вдруг умолк и как-то недоуменно посмотрел на Людмилу: - Слушай, а чего это я тебя уговариваю? Прямо разошелся весь... Никто тебя не неволит, колхоз, как известно, дело сугубо добровольное... Внешние данные у тебя есть, работу я тебе предложил - а выбор уж за тобой... Да, кстати... Ты наркотой не балуешься? - Нет! - торопливо затрясла головой Мила.- Пробовала, но... Бросила... - Молодец! - похвалил ее Сан Саныч.- У нас с этим делом строго... А наркотики умные люди предпочитают не употреблять, а продавать... Впрочем, это совсем другая тема. Не забивай себе голову... Ну, так как? Людочка вздохнула. Может, и впрямь не так страшен черт, как его малюют? Она, вон, пыталась жить честно - и ничего хорошего из этого не вышло... И потом, выбора-то на самом деле нет, этот Сан Саныч - действительно ее "последний шанс"... Мила вздохнула еще раз: - Александр Александрович... Я не знаю, рассказывала вам Жанна или нет, но... У меня есть проблема... По прежнему месту работы... - Мамед, что ли? - сощурился Сан Саныч.- Так это не проблема, это так проблемка... Мы все уладим, не беспокойся... У нас организация сильная, нас сам Бабуин защищает... Слыхала про такого? - "Тамбовский"? - неуверенно переспросила Люда. - Он самый, так что вопросы мы решаем... И с милицией живем дружно... Ну, так что? Давай, решайся: либо туда, либо сюда, время - ты извини - деньги... - Я согласна,- вздохнула Мила, словно бросилась в омут головой. - Ну, вот и славно! - расцвел улыбкой Сан Саныч.- И не надо трагических нот, я тебя уверяю - ты сделала правильный выбор, девочка... Так, ну что, на вот, возьми пятьсот долларов - это тебе как аванс для поднятия тонуса... Теперь дальше - сейчас я отвезу тебя на квартиру, где ты поживешь, пока мы все необходимые документы оформим... Да, скажи адрес - я по" шлю людей, чтобы твои вещи забрали... Вот так Мила вписалась в очередной крутой жизненный поворот. Ну что поделать, если не умела она бороться с течением, умела только плыть по нему, лишь изредка пытаясь барахтаться? Видно, мама ее покойная Алевтина Васильевна, в детстве очень баловала Дюдочку, ограждала от тяжелой и не очень доброй, реальной жизни... И не понимала мама, что если ребенок растет как цветок в оранжерее это очень опасно для самого ребенка... Разобьет град хрупкое оранжерейное стекло - и погибнет цветок... А если не погибнет, то выродится в уродца сломанного... Через полтора месяца после разговора с Александром Александровичем Люда Карасева уехала в Венгрию, где и "проработала" до глубокой осени... Самое удивительное заключалось в том, что адаптация к новой профессии прошла очень легко - и вообще, новые впечатления помогли Миле забыть о всех своих горестях последних двух лет... Девчонки, в коллектив которых она попала в Венгрии, встретили ее достаточно доброжелательно. Единственное - после того, как Люда проболталась, что когда-то закончила школу с золотой медалью,- ее сразу окрестили Медалисткой, и кличка эта намертво прилипла к Миле. Впрочем, клички были у каждой из ее "коллег". Как ни странно, новая "работа" избавила Людмилу от гнуснущего чувства одиночества, да и в материальном плане дела Карасевой пошли намного лучше. Она приоделась, много занималась на тренажерах, снова начала интересоваться музыкой, фильмами - и вообще, жизнью... Попадались ей, конечно, и совсем противные клиенты - но что делать, издержки есть в любой работе... Ни с кем из девчонок, "трудившихся" в Венгрии, Мила очень близко не сошлась, но приятельские отношения поддерживала со всеми. Или - почти со всеми... Она уже не была той наивной простушкой, приехавшей в Ленинград летом 1990 года, которая готова открыть душу каждому встречному... Девчонки-путанки из "коллектива" Сан Саныча скорее играли в подружек, чем были на самом деле - каждая держала с другими ухо востро... Закон был простым: расслабишься - подставишься, поимеют тебя за "спасибо" - клиента денежного перебьют, а то и "обнесут" при удобном случае... В Питер она вернулась в самом конце 1992 года, заработанные в Венгрии деньги позволили Миле снять неплохую двухкомнатную квартиру в Московском районе, а "трудиться" Людочка стала по "центровым" гостиницам под кураторством все того же Александра Александровича. Мила считалась уже опытной и квалифицированной "работницей" - на нее "западали" и бандиты, и бизнесмены, и иностранные гости... Она уже начала было даже подумывать о том, что, действительно, поднакопив деньжат, можно через пару лет купить себе квартиру, поступить, наконец, в институт и зажить нормальной жизнью... Тешила себя Люда такими мечтами, но... в глубине души до конца в них не верила, потому что, как в одной бандитской песне поется: "Воровка никогда не станет прачкой, а шла не замарает руки тачкой..." На тот маршрут, которым двигалась Мила, билеты продавались, за редким исключением, только в один конец... Она познакомилась (и не только познакомилась, но и переспала) с очень многими известными и по-своему интересными людьми, среди которых были и крупные чиновники, и известные актеры и певцы. Даже один милицейский генерал значился на ее "боевом счету"... Но ко всем им Мила относилась лишь как к клиентам. Душой же она потянулась только к одному парню, с которым - вот ведь как интересно жизнь устроена - ни разу не переспала... Этого парня звали Андреем Обнорским, он был журналистом, писал в молодежной газете на всякие криминальные темы под псевдонимом Серегин. Познакомилась с ним Люда случайно - она скучала как-то вечером в баре "Астории", перспективных клиентов как-то не наблюдалось, а за столиком в углу сидели два мужика и о чем-то тихо, но довольно эмоционально говорили по-английски. Мила, значительно улучшившая за последний год свой разговорный английский, прислушалась - речь шла об организованной преступности, коррупции, то и дело мелькало словосочетание "русская мафия". Один из двух собеседников черноволосый кареглазый парень - что-то пытался втолковать своему визави, веснушчатому рыжему американцу, смотревшему на кареглазого с выражением здорового фермерского недоверия на круглом лице... Когда их разговор закончился и американец важно распрощался с собеседником - черноволосый посмотрел ему вслед с такой иронией и жалостью, что Мила, перехватившая его взгляд, не выдержала, и улыбнулась... Парень заметил ее улыбку и улыбнулся в ответ: - Достал меня этот янки совсем... Придурок конченый... Ничего не понимает и понимать не хочет... У него в башке уже есть какой-то стереотип - и все, что ему не соответствует, его мозг отторгает... Дикие люди! - Штатники почти все такие,- кивнула Люда со знанием дела.- Душные до невозможности... А у вас с ним бизнес какой-то намечается? - Нет,- усмехнулся черноволосый.- Какой там бизнес... Журналист я... Да и этот рыжий - тоже журналист... Приехал делать аналитический материал о нашей новой российской действительности... Я ему пытался кое-что растолковать, но, по-моему, без толку... Хотите кофе? Подсаживайтесь ко мне, поболтаем. Мне после этого зануды надо хоть с кем-то нормальным поговорить, чтобы "башню расклинило". Вот так Мила и познакомилась с Серегиным -- он оказался приятным собеседником и, главное, умел слушать... А еще - он не сделал ни малейшей попытки "снять" Люду, он просто говорил с ней по-человечески... Вроде бы, подумаешь - разговор, пусть даже и человеческий... Пустяк какой! А Люда испытала к Андрею чувство благодарности... Мужики редко разговаривали с ней без дальнего прицела на "коечное" продолжение... Потом Людмила еще несколько раз пересекалась случайно с Обнорским на своих "рабочих" местах - и всякий раз они легко трепались за жизнь или, в крайнем случае (если он или она были заняты), обменивались дружескими улыбками... А потом Серегин оставил ей как-то свой рабочий телефон и предложил звонить, если возникнет охота потрепаться... Мила этим предложением не злоупотребляла, но несколько раз - когда на сердце совсем тоскливо делалось - оставленный номер набирала, и Обнорский обязательно находил для нее время... Она понимала, что он знает о ее профессии, но журналист ни разу не выказал ей какой-то брезгливости - он общался с ней почти как с сестренкой, но морали не читал и добрыми советами не душил... Просто - высказывал свое мнение по жизни, но никогда не навязывал его. А Мила, в свою очередь, зная, что Андрей специализируется на теме организованной преступности, рассказывала ему иногда разные интересные факты про знакомых ей бандитов - нет, ничего по-настоящему серьезного она, конечно, не знала, но о характере и привычках некоторых своих клиентов была осведомлена достаточно... Она видела, что Андрею нужна эта информация, и искренно пыталась ему помочь - ей даже нравилось играть в такую игру, где она как бы была разведчицей в интересовавшей Серегина среде... Пару раз бандюги, "снимавшие" Людмилу с другими девчонками для банных утех, обсуждали какие-то статьи Обнорского и матерились, гадая, "что за тварь этому уроду сливает". Мила улыбалась про себя и предвкушала, как она со смехом расскажет об этом Андрею. В чем-то этот парень был для нее загадкой, как-то раз она не удержалась и спросила его - зачем он занимается таким стремным делом, башку ведь пробить могут однажды. Андрей только пожал плечами: - Я этим на хлеб зарабатываю, это моя профессия... Ну и интересно это мне... Азарт, понимаешь?