Сочинитель 2

.. Майор замотал было головой, но бывший подполковник почти насильно вложил конверт Аркадию Сергеевичу в руку: - Бери, бери, я ж тебе не взятку предлагаю... Это - так, просто продержаться до увольнения тебе поможет. По справедливости, ты гораздо больше заработал... Ну кто виноват, что у нас жизнь такая долбанная, когда ты честно заработанную долю получить не можешь? Ничего, Сергеич, дослуживай спокойно, место для тебя у нас всегда найдется... А две "штуки" этих - ты меня не обижай... Я ж тебе как своему говорю: это не взятка, не доля, не процент... Это просто от меня тебе маленькая матпомощь - даже не столько тебе, сколько твоей семье... В конце концов, должны же мы, чекисты, помогать друг другу? И взял деньги Аркадий Сергеевич, взял, не удержался... "Пробил" его Бурцев напоминанием о семье - деньги действительно были очень нужны, потому что и жена, и дочка ходили уже просто Бог знает в чем, машина постоянно ломалась, квартира требовала ремонта... Да и в конце-то концов - а что такого он, Назаров, противозаконного сделал? Всего лишь свел одного человека с другим, и всем это оказалось выгодно... Возможно, совесть и не начала терзать Аркадия Сергеевича, если бы не поинтересовался майор чуть подробнее, чем следовало, судьбой этих "пробных" пяти контейнеров с "Абсолютом"... А поинтересовался этим Назаров, исходя из старого оперского правила, гласящего, что информация лишней не бывает... Свои источники информации на Балтийской таможне у Аркадия Сергеевича, конечно, были (да еще какие!), дату прибытия контейнеров он знал, так что навести справки не составило особого труда. И вот что оказалось - ни таможенных пошлин, ни "акцизов" за "Абсолют" никто не платил, так как по Документам шведская водка поставлялась не в Россию, а в Узбекистан, в торговый дом "Абдулаев и К". Стало быть, Россию "Абсолют" должен был миновать транзитом. Таможенным перевозчиком до последней российской таможни, естественно, выступала фирма "ТКК"... В Ташкенте до сих пор в местном "комитете" служил один хороший парень, с которым Назаров когда-то учился вместе - ему-то Аркадий Сергеевич и позвонил с просьбой навести справки о фирме "Абдулаев и К". Через пять дней бывший однокашник с уверенностью сообщил, что такой фирмы ни в Ташкенте, ни вообще в суверенном Узбекистане просто не существует. Вот тут Назаров и понял, что беспорочная служба его закончилась... Какая же она беспорочная, если он стал участником контрабандной махинации, в результате которой государству был нанесен значительный ущерб? И кого будет волновать то, что он, Назаров, сводя Олафсона с Бурцевым, не знал, как оно все потом обернется? Деньги-то Дмитрий Максимович ему передавал? Передавал... Может, еще и подстраховался и отфиксировал на технику факт передачи денег - на всякий случай. Теперь Назаров даже если и раскроет пасть, ему ее помогут быстро закрыть. А с другой стороны - стоит ли ее вообще открывать, пасть эту? Ну что он, Назаров, мальчик? Что он, не догадывался, какими делишками занимаются порой ребята из "ТКК"? Догадывался... И тем не менее все-таки хотел туда после выхода на пенсию устроиться. Так что - какая уж теперь разница... Нет, все же есть разница: одно дело догадываться, а другое - знать наверняка... Одно дело пенсионером заслуженным в блудни вписываться, другое дело должностным лицом, действующим сотрудником, государственным человеком... Но назад-то дороги все равно нет... И деньги уже, те, что Бурцев дал - почти все потрачены... И увольнение не за горами, а других мест, кроме как в "ТКК", на примете нет... Так стоит ли кипеж поднимать, целку из себя разыгрывать? Грустно, конечно, хотелось на пенсию-то с чистой совестью уйти... Муторно было на душе у Аркадия Сергеевича, грызла его тоска изнутри. За три апрельских недели он даже осунулся и постарел от переживаний... Бурцев же словно понимая, что с майором творится - обхаживал его, как больного, вернее, как выздоравливавшего: все время выпить предлагал, разговоры о будущей совместной работе вел... Вроде как, утешал... А Назаров - он умом сделал выбор (однозначный при таком раскладе), да сердце почему-то все никак не могло с этим выбором согласиться... Заканчивался апрель 1994 года - до майских праздников оставалось всего пять дней. Старший оперуполномоченный майор Назаров прогуливался под теплым весенним солнышком по "поднадзорной территории", хмуро кивал встречным работникам порта и снова, как в молодости, терзался интеллигентским вопросом: "Что делать?". "А ничего не делать! - решительно ответил сам себе Аркадий Сергеевич.- Все уже сделано... Все, хватит соплей, выбора нет!.." До прихода в порт основной партии контейнеров с "Абсолютом" остался всего один день. "Ничего, Бог дает - проскочу как-нибудь, дотяну до пенсии, а там... все будет нормально". Назаров пытался как-то успокоить самого себя, расслабиться, но сердце почему-то сдавливала холодная тоска... Аркадий Сергеевич резко развернулся и быстрым шагом пошел к зданию, в котором располагался его кабинет.
      ***
      Как раз в то самое мгновение, когда Аркадий Сергеевич Назаров входил в свой кабинет, молодцеватый сержант-гаишник взмахом полосатого жезла остановил черный "БМВ", мчавшийся по Большому проспекту Васильевского острова в сторону Морвокзала. Автомобиль, взвизгнув покрышками, послушно замер у обочины, и из него выскочил мужичок лет пятидесяти - лысенький, очкастый, в старомодном однобортном костюме. Сержант, привыкший, что в "бээмвухах" ездят люди с совсем другой внешностью, даже головой дернул от удивления: "Ишь ты - интеллигент задроченный... Интересно, откуда у него такая "тачка"?" "Интеллигент" между тем торопливо досеменил до сержанта и, искательно заглядывая хозяину дороги в глаза, спросил:. - А что случилось? Я что-нибудь нарушил? - Ваши документы,- сурово проигнорировал вопрос очкарика "гаишник",Водительские права, техпаспорт... - Да, да, конечно,- засуетился лысый и полез в карман за бумажником. Сержант повертел в руках два заламинированных в плотный прозрачный пластик документа: - Григорий Анатольевич Некрасов... Нарушаете, Григорий Анатольевич... Нехорошо это... Такой солидный человек, и фамилия звучная - а нарушаете... - Извините,- беспомощно развел руками очкарик.- А что я нарушил? - Ну как, что? - усмехнулся "гаишник".- А ремень безопасности почему не пристегнули? Я ух не говорю про скорость - она у вас явно была больше шестидесяти. Ваше счастье, что у меня техники с собой нет... Нарушаете... - Ой,- вздохнул тяжело "интеллигент".- Действительно, забыл пристегнуться. Все время пристегнутым ехал, а тут остановился у ларька сигарет купить, сел потом, а пристегнуться забыл... Я на Морвокзал опаздываю. Сержант непередаваемо дернул бровями и протянул безразличным тоном: - Все опаздывают, которые разбиваются потом... Ремни, между прочим - для вашей же безопасности придуманы. - Да-да, вы правы,- закивал лысый.- Я виноват... Прямо не знаю, как такое получилось... "Очкарик" сунул руку в карман и вытащил оттуда пачку "Мальборо": - Угощайтесь, пожалуйста, вы же тут, наверное, целый день стоите... Гаишник посмотрел на пачку и удовлетворенно хмыкнул - между прозрачной пленкой и картоном была засунута сложенная вчетверо десятидолларовая бумажка. Одним красивым движением кисти сержант умудрился и сигарету из пачки вытащить, и завладеть купюрой. - Спасибо,- поблагодарил его "интеллигент".- Вы уж меня, пожалуйста, не наказывайте строго... Гаишник, затягиваясь ароматным дымом, протянул лысому его документы: - Всего вам доброго, Григорий Анатольевич. Счастливой дороги. Постарайтесь больше не нарушать. - Спасибо,- очкарик кивнул и засеменил обратно к своей машине... Миновав четыре перекрестка, черный БМВ плавно запарковался на площади перед Морвокзалом. Водитель выключил зажигание, достал из кармана платок и промокнул им вспотевшую лысину. Его пальцы чуть заметно подрагивали, когда он доставал сигарету из пачки. "Нет, менять надо "лошадку",- подумал очкарик, нервно закуривая.- А то, как у мусорков рейд какой-нибудь - на каждом перекрестке стопорят, падлы..." Григорий Анатольевич Некрасов не любил милиционеров. Более того - он их боялся, хотя страх этот тщательно скрывал ото всех, да и от самого себя тоже... Но каждый раз, когда приходилось ему показывать "красноперым" свои документы спину Некрасова обволакивала липкая испарина... А ведь был он человеком действительно солидным и по-своему значимым. Его очень многие знали в порту, где Григорий Анатольевич представлял интересы Виктора Палыча Говорова, известного в определенных кругах под кличкой "Антибиотик". У Некрасова тоже было "погоняло" свои называли его "Плейшнером", за внешнее сходство с актером Евстигнеевым... Плейшнера в порту знали действительно почти все - в том числе и старший оперуполномоченный УФСК Аркадий Назаров. Для правоохранительных органов не было секретом, что именно Некрасов контролирует большую группировку "братвы", имевшую в Морском порту очень много прибыльных "тем". Другое дело, прихватить Плейшнера практически не представлялось возможным - он формально числился гендиректором одной коммерческой фирмы и никогда ничего не делал криминального собственными руками. В свое время Аркадий Сергеевич Назаров пытался повнимательнее присмотреться к личности Некрасова - "комитетчику" казалось, что он неплохо изучил Плейшнера,- но никаких "зацепок" выявить не удалось, и в конце концов майор махнул на представителя Антибиотика рукой: авось, все-таки проколется когда-нибудь сам... Назаров был бы очень удивлен, если узнал, что этот самый Плейшнер с таким же волнением и нетерпением ждет прибытия из Швеции контейнеров с "Абсолютом", что и сам Аркадий Сергеевич... А еще больше удивился майор, если бы кто-то сказал ему, что когда-то, много лет назад, Плейшнера знали совсем под другой кличкой и фамилией. От родного папы досталась Плейшнеру фамилия Скрипник, звали его Михаилом, а по отчеству - Игоревичем. И родился он вовсе не в Вологде (как значилось в паспорте Плейшнера), а в Челябинске. Давно все это было... Прошлая жизнь - под настоящей фамилией - теперь казалась Плейшнеру каким-то полузабытым фильмом... В том далеком прошлом, в Челябинске, дружки звали его "Мишуткой", и судьба у пацаненка была самой что ни на есть обычной для рано сбежавшего из дома сына родителей-алкоголиков... Первое свое "крещение", первый заход в "тюремные университеты" Мишутка получил в шестнадцать лет. Дали ему тогда три года - и это было очень много для его возраста и для совершенного им преступления... В девяносто четвертом году и автоугонщикам-то "треху" не выписывали, а Мишутка получил три года за украденный велосипед. Возможно, судей поразило то, что Михаил Сергеевич Скрипник умудрился украсть велосипед с балкона на четвертом этаже... Но, скорее всего, на жесткость их решения повлияло поведение Мишутки в суде - не обращая внимания на отчаянные взгляды адвокатессы и чувствуя моральную поддержку челябинских дружбанов, Скрипник гордо заявил во всеуслышанье прямо в зале заседаний: - Воровал, ворую, и воровать буду! Сказал - и ведь словно в воду глядел... Садился Скрипник при Хрущеве, а на волю вышел уже при Брежневе... Впрочем, перемены в верхах мало интересовали Мишутку, занявшегося "щипанием" денег из карманов трудящихся... Да и на свободе он надолго не задержался - "опалился" через четыре месяца после первой "отсидки" и загремел за "колючку" вновь, теперь уже на "пятилетку". Весь свой "пятерик" Скрипник отмусолил у "хозяина" от звонка до звонка... На свободу вышел поумневшим и работать начал по хатам - щелкал квартиры, как орехи... Сначала все шло удачно - были и цветы, и девочки, и солнечный берег Крыма, и брюки-клеш, и восхищенно-подхалимские взгляды дружбанов-собутыльников... Однако - сколь веревочке не виться... Через два года Мишутка снова засыпался - в Москве на этот раз, "забарабанил" его подельник, сука рваная... И поехал Михаил Игоревич в воркутинские лагеря мотать очередную "пятилетку". Но поехал уже не пацаненком-недорослем, а солидным опытным уголовником... На вора его, правда, не короновали, но в авторитетах Скрипник ходил... Мишутка - это вам не фунт изюма, это всегда место подальше от параши и уважение от "братвы"... И снова он свой срок от звонка до звонка отбарабанил, а потом рванул подальше от Белокаменной с ее вездесущим МУРом - в Крым. Там Мишутка, правда, надолго не задержался сорвался с одним корешком в "гастроль" по России-Матушке... Погуляли красиво брызги шампанского и огни кабаков, и длинный шлейф грабежей и разбоев... А в 1979 году фортуна, девка капризная, снова от Скрипника отвернулась. Дело было в Мурманске. Уходил Мишутка с одной хаты от ментовской облавы, и - надо же! - сел ему на хвост один тщедушный такой с виду мусоренок... Упертым, гнида, оказался - два квартала сзади бежал, не отставал... Скрипник, задыхаясь, за угол свернул - увидев подвал открытый, туда и нырнул, думая отсидеться... А этот мусоренок то ли увидел, то ли догадался - короче, он тоже в подвал сунулся... И тут Мишутку бес попутал - в том подвале возле стенки ломик ржавый валялся, вот тем ломиком мент настырный по голове и получил. Скрипник через упавшего перепрыгнул - и снова бежать, да тут другие мусора подоспели... Ох, и били же они Мишутку ногами!.. Хорошо еще, что тот мусоренок жив остался - шапка удар ломиком смягчила... Отвесили Скрипнику полные пятнадцать лет - будь здоров, не кашляй... Тюрьма урке - дом родной, может быть, и отмучил бы как-нибудь Мишутка свою "пятнаху", но за девять лет до конца срока навесили ему еще "трешку" за неповиновение администрации. И невмоготу стало Скрипнику, испугался, что так и сгниет он в лагерях родной Коми АССР. Не выдержал Мишутка, ушел еще с двумя кентами в побег из-под Ухты, схоронившись в штабелях бревен... Летом из "комятских" лагерей бегут десятками, а вот убегают - редко... Одних ловят, других вертухаи с автоматов достают, а большинство в парме (Тайга). с голоду сами подыхают... Вот так и Мишутка с корешками - сплавившись по Печоре-реке на несколько десятков километров от лагеря, поняли беглецы, что деваться-то им и некуда... В поселках - везде кордоны, жратвы нет, из оружия - только "перья" самодельные... Лето к закату шло, ночами уже холодать стало. Сгинули бы урки, все трое упокоились бы в болотах гнусных, если бы не сделали Мишутка с кентом поздоровее третьего беглеца "коровкой". Две недели, оставшись вдвоем, зэки беглые кое-как продержались, наконец к Ухте вышли... Правда, напарничка-то пришлось Мишутке все же упокоить - слабым в стержне этот кент оказался, все скулил чего-то, ныл, вроде как рассудком повредился. Короче, достал совсем Скрипника, у которого тоже нервы вразнос пошли. А у самой Ухты - словно подарок халявный Мишутке выпал - пьяненького капитана-артиллериста, видать, не в ту сторону занесло, и попал он на "перо" зэковское... В отпуск этот капитан ехал к родителям, да вот недоехал... Вещи и документы зарезанного офицера позволили Скрипнику до Питера добраться. В Ленинграде (а точнее, в Колпино) залег Мишутка в хату одного дружбана старого и на улицу даже нос высунуть боялся - за хибу возьмут, тогда довесные срока счастьем покажутся, потому что скорее всего вломили бы Скрипнику "вышака"... Больше полугода хоронился в хате Мишутка, лишь изредка, по ночам, во двор выходя, чтобы воздуху свежего глотнуть... В конце концов корешку старому, видать, поднадоел не вылезавший из его хаты гость, и сказал он как-то Скрипнику: - Слышь, Миша, век в подполе не проховаешься, надо как-то дальше об жизни кумекать... Я тут прикинул фуфел к носу - надо тебя Виктору Палычу показать, он человек правильный, поможет... А мне тебя содержать тяжко стало - ты на меня сердца за эти слова не держи - старый я уже, чтобы воровать... Мишутка ничего на это не ответил, только кивнул - к Палычу, так к Палычу... Выбора-то ведь все равно не было... Может, и повезет, может, и не подставит его дружбан, за которым давние должки остались неоплаченными, под гнилой расклад... Ишь ты, падла - старьм стал, воровать не может... Воровать только мертвый не может, а в России - вор на воре и вором погоняет, богатая она, Рассеюшка, воруй - не переворуешь, на всех хватит... Не верил Мишутка ни в Бога, ни в черта, ни в дружбу, ни в слово честное или лукавое... Верил Скрипник в одно - пока зубы острые, надо кусать. Понимал Мишутка и то, что волки должны стаей ходить, загрызая ослабевших своих собратьев... А в стае вожак нужен. Потому и прислушался Скрипник к словам дружбана об Антибиотике - именно под этим погонялом был известен на всю Коми АССР коронованный вор Виктор Зуев... Многие и фамилию-то его никогда не слышали, а вот скажи Витька-Антибиотик - и все сразу понимают, о ком речь... И вот - на тебе, уже не Витька, а Виктор Палыч... Растут люди, растут... Так растут, что и "понятия" воровские им тесными становятся... Не любил Мишутка Питер, в этом городе все всегда не как У людей было, все не по "понятиям", и воров здесь Никогда особо не признавали. От "спортсменов" пошло все это, мало их во все щели на зонах дрючат... Да еще мусора к этим "спортсменам" пристегнулись, в спайку Вошли - вместе начали вопросы решать, и поди, предъявись им... Не зря "братва" говорит, что Москва - город воровской, а Петербург -ментовской... Вот только интересно - как в таком сучьем городе может честный вор Витька-Антибиотик главарить? Не то здесь что-то, парево какое-то... Впрочем, мысли эти Скрипник держал при себе, когда корешок повез его в Пушкин, где Витька-Антибиотик (неслыханное для вора дело!) числился заместителем директора мебельного магазина. Оказалось, что Антибиотик не только теперь велит всем его по отчеству называть,- он еще и фамилию сменил... Был Зуевым - стал Говоровым... Нет, кучеряво Все же живется людям на берегах невских!.. А когда Мишутка Виктора Палыча вживую увидел - так и вовсе обомлел: ничего воровского во внешности Антибиотика не осталось, ну, может, только взгляд волчий время от времени из-под век резался... А так, по прикиду - чистый начальник, секретарь партийный и передовик... Впрочем, Виктор Палыч, несмотря на всю свою внешнюю вальяжность, встретил гостя хорошо - будто давно лично его знал. Мишутка был усажен за стол и поподчеван красным винишком сухим - "Хванчкарой", кажется... Да, совсем забарствовал Антибиотик, водярой брезгует, вместо нее компот бабский употребляет... Здоровье бережет, видать, сто лет себе отмерил, не иначе... Виктор же Палыч, словно не замечая растерянной насупленности Скрипника, предлагал ему роскошные фрукты из огромной хрустальной вазы, приговаривая при этом: - Мне, Миша, очень люди нужны опытные, так сказать, проверенные кадры, надежные... Золотые горы не обещаю, но сыт будешь... Как ты? Покоробило Мишутку то, что и базарил Антибиотик не на фене, а словно интеллигентный какой,' но - куда деваться? Жить очень хотелось и, по возможности, сытно. Кашлянул Скрипник и выдавил из себя: - Я вам, Виктор Палыч, благодарен буду... Антибиотик аж весь расплылся в улыбке: - Да что ты, Мишаня, какие там счеты между своими-то! Я тебе "грядку" дам работу чистую... У нас в порту коллектив есть, но ребята молодые, за ними пригляд нужен. Ну, там, кого наказать, кого пожурить, кому кость бросить... Сам знаешь - дело молодое, оно бестолковое... Только жить тебе, Миша, придется по-новому... Не робей, сдюжишь... Слыхал - Горбачев-то тезка твой, перестройку объявил, ну, а мы что, дурнее партейных? Не дурнее... В порту по третьему району в основном работать будешь, бригаду пока возьмешь, что дадим, потом сам пацанов в коллектив подбирай... Все, что наживешь - твое, за вычетом общаковского, конечно... Ежели с мусорами проблемы возникнут - скажешь, решать будем, улаживать... Да, Миша, да - и не смотри так на меня. Тут тебе не Коми... Новое время пришло - выживает тот, кто делиться умеет. А кто норовит все в одиночку заглотить, тог ведь и подавиться может... М-да... Только вот Ми-шутка-Скрипник исчезнуть должен - мокрое за ним, к чему гусей дразнить... Пусть мусорки для спокойствия своего в твоем деле точку поставят. Ты здесь кому-нибудь кроме Циркуля объявлялся?.. Нет? Ну, и ладушки... Циркулем кликали как раз того самого Мишуткина корешка, который Скрипника у себя на хате прятал... Занятно, что через недельку после знакомства Мишутки с Антибиотиком, Циркуль отравился газом в своей квартирке - что же, он сам говорил, что старым стал: забыл, видно, вентиль закрыть, земля ему пухом... Виктор Палыч слов своих на ветер не бросал - Циркуля еще и зарыть не успели, а Скрипник уже держал в руках паспорт на имя Григория Анатольевича Некрасова, несудимого, русского, беспартийного, проживавшего в собственной кооперативной квартире на Ленинском проспекте... А еще через неделю по всем газетам питерским проскочила информация про то, что недалеко от Пскова, в лесу, натолкнулись охотники на останки человеческие в кострище, и по ряду признаков правоохранительным органам удалось идентифицировать покойника - некого беглого урку-рецидивиста Скрипника по кличке Мишутка... Начал Григорий Анатольевич Некрасов к новой жизни привыкать, и постепенно старые страхи уходили, вот только по ночам иногда еще вздрагивал бывший Мишутка от случайных гулких шагов на лестнице - чудилось, мусора за ним топают. Бригада, которую выделили Скрипнику-Некрасову, состояла из четырех молодых "бычков", выглядевших так, будто они только что из спортзала выскочили. По ним сразу видно было - ни жизни, ни зоны они не нюхали, бакланюги... Впрочем, самый старший из "быков", двадцатипятилетний бывший гребец Женя Травкин, произвел на Мишутку (а точнее - уже не Мишутку, а Плейшнера) самое благоприятное впечатление. Был Женя от природы молчаливым и несуетным. Благоприятное впечатление Некрасова еще больше усилилось, когда однажды Травкин молча, но быстро сломал шейные позвонки некому цыгану Роме, пойманному на утаивании святого - "крысятил" Рома долю, которую обязан был в общак отстегивать... Плейшнер сразу решил, что Женя - он хоть и спортсмен, но, пожалуй, на этого парня положиться можно... А вот самый младший в бригаде, двадцатилетний Витя Духов, был жидковат, за ним всегда пригляд требовался, особенно с учетом того, что раньше Витя крепко на игле сидел... Никто бы Духова в коллективе терпеть не стал, но пацаненок был асом своего дела - классно владел любым стрелковым оружием, даже с арбалетом управляться умел, здесь ему вообще равных не наблюдалось... Но надежности Вите, бывшему "тамбовцу", явно недоставало, вот и "работал" с ним Плейшнер отдельно выбивал, как он говорил, "тамбовокий душок"... Еще двое "бычков" были братьями-близнецами, одного, соответственно, звали Антошей, а второго - Кирюшей, а по фамилии - Севрюковы. Их так и звали в городе - братья Севрюковы... Эти близняшки с малолетства карате занимались, потом даже у самого Цоя курс специальной подготовки прошли. Братья Севрюковы были ребятами серьезными, но безынициативными, впрочем, это-то как раз Плейшнера не очень расстраивало - учась на ходу азам "руководящей" работы, Некрасов быстро понял, что безынициативность гораздо лучше, чем чересчур большая самостоятельность... Когда у исполнителя в голове масла маловато - оно даже лучше для дела, такой исполнитель не будет над приказом задумываться... Впрочем, бригада, состоявшая из этой "великолепной четверки", использовалась Плейшнером не часто, только для выполнения "специальных заданий по наведению порядка" - и только в отношении тех, кто никогда бы не побежал в мусорню жаловаться. А когда на "грядке" было все более-менее спокойно и хорошо, Плейшнер контачил в основном с Моисеем Лазаревичем Гутманом, отвечавшим за всю "черную бухгалтерию" коллектива. Этого старого прохиндея Некрасов даже побаивался - потому что ни черта не понимал в его расчетах и прогнозах. Но старик ошибался редко и выдумывал одну прибыльную тему за другой... Вскоре Плейшнер начал даже неосознанно копировать поведение Моисея Лазаревича, державшегося этаким запуганным интеллигентом, в котором никто бы никогда не заподозрил жесткого дельца, ворочавшего огромными суммами... Шло время. Плейшнер давно уже сменил престижную в восьмидесятых "девятку" на "бээмвушку" и квартирку купил на Московском проспекте (в доме "Русский пряник") взамен той, что на Ленинском была. Пообтерся Плейшнер, даже лоск какой-то приобрел, старался говорить чисто, без блатных выражений - по крайней мере на людях Некрасов тщательно "фильтровал базар". Да только правду все-таки говорят, что черного кобеля не отмыть добела - проглядывалась все же порой сквозь маску благообразного Плейшнера жуткая тюремная харя блатаря Мишутки: была у Некрасова слабость - отрывался он на опекаемых "коллективом" портовых проститутках... Справедливо как-то заметил, что суть мужчины проявляется всегда в его отношении к женщине, особенно, если эта женщина - падшая... Бригада Плейшнера, естественно, впрямую шлюхами не торговала - "братве" это было "впадло" и не по "понятиям" - однако "налог" с сутенеров взимался исправно, в твердой конвертируемой валюте. Взамен проституткам предоставлялась "крыша" - на случай возникновения проблем с клиентами, ментами или бандитами из других "коллективов". Такая "опека", с точки зрения Некрасова-Скрипника, позволяла считать более десятка девочек "своими" - а своим в России, как известно, принято пользоваться бесплатно... Вот Плейшнер и пользовался от души, устраивая подопечным барышням "субботники", если и не каждый Божий день, то уж по крайней мере - несколько раз в неделю... То, что у проституток при этом отнималось "рабочее время", никого не интересовало, сумма взыскиваемого ежемесячно "налога" никак не зависела от "человекочасов", потраченных на "барщину". В общем, Некрасов поступал по нормальному советскому принципу: "Что охраняю - то и имею", понимая его в данном случае буквально. Да и ладно бы он просто трахал девочек - им, конечно, все равно обидно было "за так" ноги раздвигать - но, с другой стороны, и ничего страшного, свои ведь бандиты пользуются, защитнички, так сказать... Но Плейшнер любил секс нестандартный, очень он уважал групповуху с элементами садизма... Девушки после "субботников" у Некрасова по несколько дней "работать" лотом не могли - мало того, что Григорий Анатольевич с коллегами "жарили" их во все буквально щели - девчонок еще и били порой, и щипали до синяков, и сигареты, бывало, о голые задницы тушили, и бутылки водочные как "членоимитаторы" использовали... Особым же "расположением" Плейшнера пользовалась красивая проститутка по кличке Милка-Медалистка - этой барышне, которая, по слухам, действительно, когда-то закончила школу с золотой медалью, пришлось на практике убедиться в справедливости изречения классика: "Минуй нас пуще всех печалей и барский гнев, и барская любовь". Милку-Медалистку Некрасов регулярно доводил до истерик и чуть ли не до попыток самоубийства, и именно поэтому она... Впрочем, пожалуй, стоит сначала поподробнее ознакомиться с биографией Медалистки - потому что она сыграла в рассказываемой истории далеко не последнюю роль...
      *** Людмила Карасева приехала в Питер в июне 1990 года с самыми серьезными намерениями - окончив в Череповце среднюю школу с золотой медалью, девушка собиралась поступать в Первый Медицинский институт. Была Людочка в ту пору совсем молоденькой, наивной и очень хорошенькой - но, как свойственно большинству молодых и красивых, весьма уверенной в своих силах и в своем праве на счастье и на красивую, приятную жизнь... Может быть, ее самоуверенность объяснялась еще и тем, что выросла Людочка не где-нибудь, а в Череповце, городе металлургов - людей уверенных, основательных и знавших себе цену... Отца своего Людмила совсем не помнила - он бросил семью, когда ей было всего полтора года,- так что жила Мила с одной матерью, известным в Череповце стоматологом. Мама Люд очки, Алевтина Васильевна Карасева, души в дочке не чаяла и работала, как ломовая лошадь (если это сравнение применимо к зубным врачам) чтобы дать Миле все, чтобы "рыбонька", "солнышко" и "детонька" ни в чем не нуждалась, чтобы у нее было все, что нужно для счастья... И Людочка действительно жила счастливо, настолько безмятежно, что единственной, пожалуй, проблемой, всерьез волновавшей ее в старших классах школы, была неблагозвучная ("рыбья", как считала Мила) фамилия - Карасева... Людочка даже плакала несколько раз в подушку по этому поводу, потому что ребята из ее района часто пели ей вслед: - Маленькая рыбка - золотой карась, - Где твоя улыбка, что была вчерасъ... В то время Люда еще не понимала, что такой припевочкой парни вовсе не обидеть ее хотели, а заигрывали с ней - как умели, по-череповецки. Впрочем, к окончанию школы Людочка расцвела настолько, что даже и по поводу "рыбьей" своей фамилии не расстраивалась - привыкла чувствовать себя Девочка, если и не королевой, то уж по крайней мере - принцессой... Училась Мила легко, золотую медаль получила по окончании школы заслуженно... Вопрос о том, что делать потом, не стоял, Людочка с мамой все давно уже решили: учиться, конечно же учиться дальше - и непременно в Ленинграде... Ну, не оставаться же в Череповце такой умнице и красавице?! Что касается того, где именно учиться - здесь мама с дочкой немного поспорили в свое время. Алевтина Васильевна считала, что Людочка должна пойти по ее стопам и стать стоматологом, а Люда поначалу хотела попробовать поступить в театральный... Но тут уж Алевтина Васильевна встала, как говорится, "насмерть" и не потому, что считала, будто у ее доченьки нет шансов поступить в ЛГИТМиК(Ленинградский государственный институт театра, музыки и кинематографии) (как это шансов нет, если Милочка просто блистала в школьной самодеятельности), а исключительно из-за "распущенных нравов", царивших в актерской и вообще "богемной" среде... Непонятно, правда, почему Алевтина Васильевна полагала, что в среде студентов-медиков, издавна живших по принципу: "Что естественно, то не безобразно",- нравы существенно более пуританские, ну да не в этом дело... В общем, убедила мама свою Людочку поступать в Первый Медицинский... Алевтина Васильевна сначала хотела было взять отпуск за свой счет и поехать в Питер вместе с дочкой, но тут уж Люда встала на дыбы - кричала, обливаясь слезами, что она уже взрослая, что все абитуриенты приезжают поступать сами, что ее будут дразнить потом "маменькиной дочкой"... Хоть и ныло материнское сердце от тревоги - а все-таки отпустила Алевтина Васильевна доченьку свою в Ленинград одну, может, и впрямь, надо ей с самого начала начинать жить самостоятельно? Через три дня после того, как Людочка уехала, она позвонила матери из Питера, сообщила, что все нормально: документы в институт подала, с жильем определилась - не стала селиться с другими абитуриентами в общежитие, а сняла хорошую чистенькую комнатку на улице Пестеля, правда, без телефона, но зато недорого совсем... Обещала Люда звонить хотя бы раз в неделю, чаще не получалось - и очереди большие на переговорном пункте, да и дорогое это удовольствие, междугородные звонки... Рассказала дочка Алевтине Васильевне, что конкурс в институт огромный, но она, Людочка, все равно в своих силах уверена.