Блок "Б" оказался низким и гулким бетонным помещением. Совершенно пустым, безликим. Если бы я не знал, что этот блок стал могилой для человека, я бы просто заглянул внутрь — и вышел. Но теперь все в этой бетонной коробке носило иной смысл… Жалко ли мне моего одноклассника Владика Завьялова? Нет.
Нет, мне нисколько не жалко моего одноклассника Владика. Я всего лишь бывший мент. Черствый, бездушный мент. Стебок.
Мы вошли. Шаги гулко отдавались под низким бетонным сводом. В углу по стенке сочилась вода. Что будет в этом блоке? Гараж? Ремзона? Склад запчастей?… Я не знаю. Я знаю, что пока здесь могила садиста.
— Вот, — сказал Константин, остановившись в углу.
На бетонном полу выделялась «заплатка» размером полметра на полтора.
***
…Элитный дом… Наверное, это означает, что дом населяет элита нашего высококультурного города: ученые, архитекторы, писатели, мыслители.
— Элитный дом, — сказала Вера.
Я не стал уточнять, какого рода элита живет в доме. Элита как элита… Бляди как бляди, сказала Антонина, когда получила полста рэ на похмелку…
Мы вошли в подъезд с телекамерой над входом. Внутри, в застекленной будке, сидел охранник. Меня он изучил тщательно.
Я подмигнул… Охранника звали Витя.
В 1993 году Витя служил в ОМОНе. Ему вменяли 148-ю — вымогательство, но за недоказанностью Витек был оправдан. Брал его я и покойный нынче капитан Р. Я подмигнул, но Витек не ответил… А форма у него красивая, черная, с надписью «SECURITY» красным шрифтом в желтом круге.
Чистый, не изгаженный лифт с большим зеркалом плавно, быстро и бесшумно поднял нас на восьмой этаж. Вера открыла стальную дверь квартиры: входи. Я замешкался на секунду… Двадцать с лишним лет назад самая красивая девочка с дерзкими глазами открыла простеньким ключом картонную дверь двухкомнатной «хрущевки» и сказала: «Входи… мать на дежурстве, придет часа через два».
Я замешкался на секунду и вошел.
Вспыхнул свет, освещая просторный холл с зеркалом во всю стену, с изящными бра, с подвесным потолком, с… Зеркало отражало красивую с бледным лицом женщину в кожаном плаще стоимостью с новые «Жигули».
— Вот… здесь я живу.
Кухня тоже была просторной. Пожалуй, она вместила бы четыре кухни, вроде той, где мы пили чай с вареньем двадцать с лишним лет назад… нормальная элитная кухня.
— Выпить хочешь? — спросила Вера.
«Я тебя хочу», — хотел сказать я. Но не сказал. А сказал другое:
— Да, выпью.
Она открыла бар. Там много разных бутылок стояло. Они искрились, сверкали, разбрасывали разноцветные лучики…
Во, сказал Владик, виски!… Ну ты ва-а-ще стебок…
— Ты что предпочитаешь? Водку, виски, коньяк?
— Водку, — ответил я.
— Какую? — спросила она, не оборачиваясь.
— Все равно.
Она брякнула бутылками. Я подошел сзади… я подошел сзади и ощутил запах ее волос. Вера замерла… а я уже начал терять контроль над собой. Я хотел эту женщину двадцать с лишним лет… И хочу сейчас.
— Сергей, — сказала она тихо.
— Что?
— Нельзя… Нельзя, Сережа… не надо.
Она обернулась ко мне. Глаза оказались совсем близко. В них не было ничего от той девочки из десятого "а". Порыв ветра обрушился на окно кухни. Крупные капли зазмеились по стеклу… Этого я, разумеется, не видел — я ощущал спиной. И ветер, и холодный дождь, и тяжелое шевеление Финского залива.
Губы… вкус губной помады. Кажется, той же самой, что и двадцать лет назад…
Снова рванул западный ветер с Финского залива… Это бред! Жена небедного питерского бизнесмена из 2000-го года никогда не станет пользоваться помадой, которая годится для шестнадцатилетней школьницы из 79-го.
Губы… губы, губы! Вкус помады. И ветер с залива. Не слишком ли много для бывшего мента?
…Нельзя, Сережа… не надо…
Эти слова звучали в моей голове семь с половиной тысяч суток. А может быть, семь с половиной тысяч лет… Какая разница?
Я поднял ее на руки и понес в спальню. Рука с шорохом скользнула по капрону колготок… И этот звук тоже был ОТ-ТУДА, из моей юношеской катастрофы.
Из беды с запахом чужого виски…
Я стал смел и опытен. Я легко справился с застежкой лифчика. Я пренебрег шепотом: не надо… нельзя… О, как я стал опытен! Как легко я сделал покорной тридцатисемилетнюю вдову с пустыми глазами.
И захватил плацдарм на сексодроме мертвеца. Ты победил, бывший мент! Кого? Ты победил мертвеца! Вот такой уж я стебок!
…Ветер моей грандиозной победы летел над Финским заливом. Ветер стучал в окно кухни. Мы пили водку, закусывали сардинами и орешками. Моя победа была огромна!
— Почему ты не сделал этого тогда?
— Потому что ты сказала «нет».
— А разве я могла сказать «да»?
— Не знаю… наверно, могла.
— Ты не понимаешь…
— Не понимаю… Налить тебе?
— Налей… но все-таки ты ничего не понял. Мне было шестнадцать. Это совсем другое ощущение жизни.
— Выпьем?
— За что?
— За другое ощущение жизни.
Мы выпили. Мертвый голый бизнесмен Завьялов лежал в морге на Екатерининском проспекте. В пятнадцати минутах ходьбы от мест рябиновых. Интересно, стал бы он пить за другое ощущение жизни?… О, он был большой стебок, наш комсомольский вожак Владик.
— А что ты понимаешь под «другим ощущением жизни»?
— Долго объяснять.
— Ты спешишь?
— Нет, я никуда не спешу… но объяснять очень долго.
…Отбойный молоток взломал бетонную «заплатку» блока "Б". От грохота заложило уши. Низкий свод отражал и усиливал звук.
— Копайте, — сказал прокурорский следак. На меня он смотрел зло.
Когда я позвонил в прокуратуру и сообщил о предполагаемом трупе, меня хотели послать подальше. Хорошо, ответил я, сейчас я позвоню на НТВ, в их присутствии вскрою пол и сам выкопаю труп. Перед телекамерами расскажу всю эту х… Вас устроит?… Через час они приехали.
— Копайте.
Две лопаты легко вошли в землю. Очень скоро, на глубине полуметра всего, обнаружился сверток из шелкового покрывала.
Наружу торчала правая рука со шрамом от расколотого двадцать лет назад фужера…
Так что я понимаю под другим ощущением жизни?… Долго объяснять.
Из разреза халата выглядывала грудь с розовым соском. И дымилась сигарета в холеной, с ухоженными ногтями, руке. Стервенел ветер моей победы… Я взял сигарету из ее руки, затянулся и не ощутил вкуса помады. Тогда я затушил сигарету и сунул руку под халат.
— Сережа.
Если бы она сказала: нельзя. Но она не сказала: нельзя. Она сказала: Сережа-а…
***
Утром я ушел. Внизу подмигнул омоновцу-security Вите. Но он мне не ответил.
Он, кстати, в отличие от меня, несудимый.
Так что вполне имеет законное моральное право смотреть на меня свысока. Гусь, блядь, свинье не товарищ!… Это точно.
Я вышел из дома. Ветер моей победы сел в свою развалюху. На восьмом этаже «элитного дома» светилось окно кухни. Там темнела фигура девочки из десятого "а". Самой красивой девочки с дерзкими глазами.
Я выехал со стоянки. Темное тело Финского залива в белых гребнях наваливалось на берег…
— О, как долго, Сережа, — сказала она, когда я распластался рядом с ней на кафельном полу кухни.
— После выпивки всегда долго.
— А еще хочешь?
— Чего: выпивки или секса?
— Сереж-жа!…
— Хочу, — ответил я, и мы сели выпивать.
Мы много выпили, но я так и не смог опьянеть. А Вера — напротив.
— Сначала все складывалось хорошо…
Родители Владика купили нам однокомнатную квартиру. Папахен у него все умел добыть, пробить… везде у него был блат. Нам купили мебель, родня наделала подарков.
После свадьбы мы уехали в Гагры… Там он мне и изменил в первый раз. В медовый месяц! Но тогда я этого не знала, на седьмом небе была. Это уж потом по пьянке он рассказал… А тогда все складывалось хорошо.
Владик бойко делал карьеру в комсомоле.
Черт знает, до каких высот он бы дорос… ан — Горбачев, ГКЧП, гуд бай, Советский Союз. Вот тогда-то и начались все проблемы: и пьянка, и бабы… и злость в нем появилась… Бил меня несколько раз. Мне бы тогда уйти. Но… к хорошей, я имела в виду — к сытой, когда заграничные шмотки, собственная «шестерка» и прочее… К сытой жизни быстро привыкаешь. А тут все бросились в бизнес, время было дурное, чумовое. Бабки посыпались бешеные… Просто сумасшедшие. И Владик как-то отошел, добрее стал. Хотя теплоты в отношениях уже совсем не было. Откуда ей быть? Но жили.
С виду — счастливая семья. Бездетная, но счастливая… Жили. Многие мне завидовали:
Канары, Париж, Стокгольм, иномарка…
Никакой теплоты уже, конечно, не было. Но как-то все устаканилось. Владик вроде погуливать перестал… ну, думаю, перебесился.
Господи, если бы я знала!
— А как ты не знала?
Вера помолчала, потом налила себе еще водки, выпила залпом, сказала:
— А я и не хотела ничего знать! Понимаешь? Ты понимаешь?
— Понимаю… ты не хотела.
— Ты ни хуя не понимаешь. Что ты можешь понять? Ты знаешь, что такое одиночество?
— Нет, не знаю.
— А я звонила тебе… но ты же мент! О, ты Опер! Тебя хрен застанешь. Ты в бегах, ты с преступностью борешься… А как мне было тошно — ты знал?
— Нет. Зачем ты мне звонила?
— А как ты сам думаешь?
— Я ничего не думаю, я — мент.
Она заплакала.
— Не плачь, — сказал я. — Все — пепел.
Она продолжала плакать. Тихо, без пьяного надрыва. Из разреза халата виднелась грудь. Я встал и прошел в спальню — одеться. Ее и моя одежда лежала вперемешку. «Главное, — говорил знакомый опер, — не надеть впопыхах бабские трусы». Я оделся и вышел в кухню. Вера сидела, курила сигарету.
— Куда ты? — спросила она.
— Домой.
— Прямо сейчас?
— Да, Вера, сейчас… извини.
Она поднялась, запахнула халат у горла.
Движение было несколько ненатуральным, киношным.
— Когда ты сказал, что не любишь меня больше, я сначала подумала, что ты лжешь.
— Сначала я тоже так подумал.
Она снова села. Тяжело, нетрезво. Подперла голову рукой.
— Уходи. Что же ты не уходишь?
А что, действительно, я не ухожу? Раньше это никогда — почти никогда! — не было для меня проблемой. Я уходил легко.
Или не очень легко… Я забыл.
— Ах да… я же еще с тобой не расплатилась… Сколько нынче стоят услуги частного детектива? Что ты молчишь? — закричала она. — Что ты смотришь, мент?
Высота моей победы выросла до Эвереста!
— Ты хочешь меня унизить? — спросила Вера тихо.
— Нет, Вера… Я потратил сто долларов.
— Сколько?
— Сто баксов… сто долларов США.
— Ты все-таки хочешь меня унизить… так? Показать, что я сука, падкая на деньги… Что же ты не учтешь, что я два раза тебе дала? Это тоже денег стоит.
— Вера!
— Если ты добавишь: Надежда и Любовь, то получится групповуха. Ты любишь групповуху, Сереж-жа?… А хочешь стриптиз? На сдачу.
— Ладно, я пошел…
— Подожди… баксы я сейчас принесу.
Она вышла из кухни. Она шаталась. Ей хотелось, чтобы я считал ее пьяной. Видимо, так ей легче.
***
Я вылез из машины. Ветер моей победы стих. По заливу катились волны с барашками на гребнях. В окне восьмого этажа элитного дома горел свет. Но женщина там уже не стояла.
ДЕЛО О «ТИХОМ ХУТОРЕ»
Рассказывает Максим Кононов
«До работы в Агентстве Кононов Максим Викторович, 33 года, занимался коммерцией, знаком со структурой мелкого бизнеса, неплохо ориентируется в теневой экономике. Склонен к нестандартному мышлению, неплохо владеет журналистским стилем, правда, присутствует некий крен в „желтизну“. Иногда злоупотребляет спиртными напитками, правда, на рабочей дисциплине это серьезным образом пока не отражалось…»
Из служебной характеристики
— Эй, журналюга, курить есть?
Грязный башмак сверху ткнулся мне в шею. Что за дела? Я сжал щиколотку наглеца двумя пальцами и легонько крутанул.
— У-у, бля! — завопил мой сокамерник. Шконка едва не треснула под ним.
Кто— то в углу тихо застонал во сне.
— Все заткнулись, быстро! — раздался мощный бас…
Где ж я вчера так повеселился?
Помню, я зачем-то поперся к супруге на работу. Получил в Агентстве зарплату, наврал Спозараннику про срочную встречу в РУБОПе, а сам дерябнул пивка и рванул в парикмахерскую на Галерной, где Юлька стала директором. Наше расставание, как выяснилось, обеспечило ее карьерный взлет.
Но разговора не получилось. Юлька вышла с феном — я ее, видите ли, от клиента оторвал. Сразу холодом обдала: зачем явился?… Как будто я сам знал — зачем.
Сказал, что хочу отцовский долг исполнить, бабки привез. Но купюра в пятьдесят баксов вызвала у Юльки презрительный смешок: «Оставь себе на опохмелку!»
Я настоял: «Бери, пригодятся!» А когда купюра исчезла в кармане ее халата, тут же ухмыльнулся: «Разве ты когда-нибудь от денег отказывалась!»
Юлька аж побелела от злости — ох, любил я доводить ее до такого состояния… Ну а когда спиной повернулась — пришлось ее за руку схватить.
— Саид!
На Юлькин крик вырос охранник — ни дать ни взять чеченский боевик. Как только им разрешают по городу гулять?
— Слушай, джигит, дай мне с женой поговорить! — нахмурился я.
Саид изучающе оглядывал меня.
— Не понимаешь, да? Вернись на исходную, Саид, — полевой командир Хаттаб тебя заждался…
— Зачэм так говоришь? — Саид сокрушенно покачал головой. Взгляд его был печален.
Но присел я все-таки вовремя — кулак Саида впечатался в обитую оргалитом стенку так, что горец взвыл от боли. На прощание я лягнул его в коленную чашечку, услышал звон разбитого стеклянного столика и Юлькино верещание: «Держи его, держи!» Как бы не так! Попробуй догони, сперматозоид мусульманский.
Потом я отходил от пережитого в кафе.
А потом… Я уж к дому подгребал, когда от стены отделилась размалеванная девчушка:
— Молодой человек, отдохнуть не хотите?
— Отдых закончен — работать надо! — объяснил я ночной труженице, с трудом ворочая языком.
— Минетик всего за полтинник — недорого…
А ведь правда — недорого. Мой трудный день нуждался в достойном завершении. Незнакомка уже из сумочки презерватив достала, голову нагнула, когда ментовская дубинка шарахнула мне промеж лопаток. «Вот суки!» — успел я подумать и сразу же отключился…
Лязг двери.
— Кононов! — рявкнул мент.
Я спрыгнул с лежанки.
— Везет пидору, — вздохнул наверху сокамерник.
Дежурный капитан, оскалив кривые зубы, изучал мое удостоверение.
— Что ж ты, журналист! В таком солидном Агентстве работаешь, а пьешь, как ханыга! Развратом в общественном месте занимаешься. Неужели нормальную бабу не найти?
И вдруг протянул руку:
— Звать меня Серегой.
— П-приятно, — пробормотал я. Башка трещала.
Кривозубый Серега достал из сейфа «Пятизвездную» и разлил по стаканам. Развернул сверток с бутербродами. Чокнулись.
— Читал я все ваши книжки! Не думал, что живого журналюгу встречу у себя в «обезьяннике», — хохотнул Серега. — Как же ты залетел-то?
— Как будто не знаешь, — хмыкнул я.
Водка прибавила мне смелости. — Хулиганов ловить надо, Серега, а не бизнесом заниматься вместе со шлюхами.
— Ты на нашу зарплату поживи, еще и не таким бизнесом займешься! — обиделся капитан. — А насчет хулиганов — не надо, у нас в районе с раскрываемостью полный порядок.
— Заявы не регистрируете — потому и порядок!
— Ишь ты, умный какой! — удивился Серега. И налил еще водки. Выпили. — Есть одна темка интересная, — прищурился Серега, протягивая «беломор». — Как раз для вашего Агентства…
— Раз такая пьянка, может, вернешь все, что у меня в карманах было?
Серега придвинул мне бумажник, пейджер и ключи. Деньги оказались на месте. На пейджере — одно-единственное сообщение от Спозаранника, который волновался, успешно ли прошла моя встреча в РУБОПе.
Водка так подействовала, что я совсем обнаглел.
— Ну а где полтинник, который я шлюхе дал? — развалился я на стуле, затягиваясь «беломором».
— Витек, — пнул ногой Серега спящего на диване опера. — Верни журналисту деньги.
— Какие такие деньги, какие еще деньги? — нервно затараторил мигом вскочивший щуплый опер. — Не было никаких денег, знать ничего не знаю…
— Витек! Человек заплатил полтинник, а за какое, спрашивается, удовольствие? Если денег нет — давай отрабатывай.
— Хочешь, — повернулся Серега ко мне, — Витек у тебя сам отсосет? — Он захохотал, довольный своей шуткой. На затравленного Витька жалко было смотреть.
— Ну его, откусит еще, — махнул я рукой. И допил остатки водки. — Что за тема-то?
— Понимаешь, — доверительно начал Серега, — привезли к нам недавно одного пьянчугу. Лыка не вязал…
— Знаю я, как вы сюда привозите…
— Да нет, — нахмурился Серега. — Конкретный пьянчуга, мочился возле ларька.
Угрожал ребятам, всех нас посадить грозился. Ну пришлось его утихомирить. А наутро выяснилось, что он прокурорский, вдобавок из нашего района. Теперь прокуратура нас за жабры взяла. Проверками, сволочи, задолбали. Начальника нашего жалко — хороший мужик, правильный, а его из-за этой твари вот-вот снимут. Может, напишешь об этом?
— Почему нет? — пожал я плечами. — Только с прокурорским тоже надо поговорить — вдруг все не так было…
— Бля буду — именно так! — долбанул стаканом по столу Серега. И достал из сейфа вторую бутылку.
***
— Я вижу, Максим Викторович, вы неплохо отметили получение зарплаты. — Спозаранник поднял взгляд от компьютера. — Кажется, вы вчера отправились на встречу с источником в РУБОП. Представляю, насколько содержательно прошла эта встреча и как вам было нелегко явиться на работу в полдень.
— Все туфта, Глеб! Зато мой источник свел меня с ментом, который работает на «земле». Есть классный компромат на одного прокурора!
Видеть надо, как ноздри у Спозаранника раздулись! И глаза хищно заблестели. У Глеба такое бывает в двух случаях — когда он прокалывает дыроколом бумаги (щелк-щелк!) и когда слышит, что очередной работник прокуратуры влип во что-то нехорошее. Мы в отделе называем это состояние Спозаранника «томительный оргазм». Наверное, Глеб в своей супружеской кровати держит под подушкой дырокол или закон о прокуратуре. А может, то и другое вместе… Дело лишь в том, что, когда Глеб начинал свою журналистскую карьеру и плотно работал с ментами, те ему внушили, что все прокуроры — сволочи, мешающие честным операм раскрывать преступления.
Спозаранник выслушал историю о пьянчуге-прокуроре, потирая руки от удовольствия.
— Отлично! Ставим в ближайший номер «Явки с повинной». Обязательно этого гада сфотографируем. Думаю, написать за неделю тебе будет несложно?
— Как два пальца обоссать! — обнадежил я Глеба.
Знал бы я, чем это все кончится…
***
Оказалось, что даже добраться до райпрокурорского следака Голобородько — и то сложнее, чем обоссать два пальца. Секретарша меня послала к зампрокурора, зампрокурора — к прокурору. А прокурор — грузный дядька в засаленном пиджаке — сидел за своим длинным столом и смачно хрустел огурцом. Выслушал он меня, утирая губы салфеткой.
— Все контакты — через пресс-службу Генпрокуратуры! — радостно выпалил прокурор. И достал второй огурец.
Мне это ужасно не понравилось.
— Жопа не треснет? — поинтересовался я.
— Что-о? — Прокурор привскочил на стуле и звучно пернул от возмущения.
— Лучше бы огурец вместо затычки вставил! — бросил я на прощание и хлопнул дверью что было сил. Но прокурор прощаться со мной не захотел.
— Статья 319-я! Оскорбление представителя власти! — услышал я за спиной крики прокурора и его тяжелый топот. — Штраф от пятидесяти до ста МРОТ!…
Я прибавил ходу.
— Исправительные работы от шести месяцев…
— Уймите вашего пердуна, — бросил я постовому на выходе.
Тот понимающе усмехнулся.
— Убежал, Виктор Павлович! — В голосе мента слышалась трудно скрываемая радость.
Через десять секунд я уже вскакивал в трамвай — и гори он огнем, Виктор Павлович, со своей пресс-службой и со своим Голобородько.
***
В принципе, текст я мог написать и так, без встречи с пострадавшим следаком — менты мне слили массу информации. Я узнал даже, что скромный следователь райпрокуратуры ездит на черном джипе — красивая деталь для моей будущей статьи.
— Увы, Глеб Егорович! — развел я руки, входя в кабинет своего начальника. — Повидаться с господином Голобородько никак не удалось — прокурор воспротивился…
— Господин Голобородько тебя заждался, — кивнул Спозаранник на молодого человека в сером костюме, который сидел у окна и читал последний номер нашей «Явки с повинной». Он тут же встал и приветливо пожал мне руку, назвавшись Николаем Николаевичем. — А по поводу вашего инцидента с прокурором, Максим Викторович, вам придется объясняться с Обнорским. Кроме того, шефу сегодня зачем-то звонила ваша жена… Думаю, ему есть что вам сказать.
Вот непруха так непруха…
— Пойдемте, что ли, в буфет, — предложил я гостю.
Мы сели в угол, взяв по чашечке кофе.
— Можно ли присоединиться? — томно спросила Завгородняя, подваливая к нам со стаканом сока в руке.
— Света, ну есть же свободные столики, — урезонил я девушку.
— А может, я хочу пообщаться! — заявила Светочка, глядя на ошалевшего Голобородько.
— После, после, не мешай взрослым дядям, — шлепнул я ее по бедру.
Света уселась за столик напротив и начала строить глазки моему гостю. Я же приготовился слушать.
— Наш прокурор, Виктор Павлович, — человек со странностями, — улыбнулся Голобородько. — Но он настоящий работяга и честный мужик.
— Наверное, надо перед ним извиниться, — вздохнул я.
— Он вспыльчивый, но отходчивый.
Отправил вас в пресс-службу, потому что привык все делать по правилам… Но проблема не в этом…
— Я весь внимание…
— История такая, — начал Голобородько. — Я провожал двух своих друзей. По пути мы взяли по бутылке пива в ларьке.
Шли к метро, разговаривали… Да, одному из них захотелось по пути отлить. Мы выбрали тихое место. Как оказалось — не самое тихое. Но это не повод для того, чтобы нас избивать и душить. Я, между прочим, две недели провел на больничном. Следы от удавки до сих пор не прошли. — Он расстегнул верхнюю пуговицу и показал пятна на шее.
— Но сотрудники милиции говорят другое! — возразил я.
— А что бы вы еще говорили на их месте? — улыбнулся Николай. — Это же так очевидно — они друг друга никогда не сдают. Вам не случалось попадать в милицию?
Я уклончиво пожал плечами.
— Вам повезло, — сделал вывод Голобородько. — Почему вы больше верите им, нежели нам, работникам прокуратуры?
Я снова пожал плечами. Нельзя сказать, чтобы меня не одолевали сомнения.
— Для вас очень важно, чтобы появилась эта статья? — осторожно поинтересовался Николай.
— Конечно, важно, — убежденно сказал я. — Этот вопрос уже решен на уровне начальства.
— А если я подкину вам… (Ну-ка, ну-ка, сколько он, интересно, мне собрался подкинуть?)…одну крайне любопытную тему, а вы взамен пообещаете не писать про меня — ваше начальство не будет против?
— Смотря что за тема, — поскучнел я.
— Адвокат-взяточник! — поднял палец Голобородько. — Собирает деньги с родственников клиента — якобы для следователя, для судьи. Обещает самый мягкий приговор. Но деньги присваивает себе. Приговор выносится самый суровый.
А в ответ на претензии родственников адвокат заявляет: деньги ушли по назначению, судья не сделал того, что обещал, а с меня взятки гладки! И таких случаев много. Ведь, согласитесь, это же гораздо интереснее, чем какой-то прокурор, избитый в ментовке. Давно пора заняться адвокатами…
— Ну а факты?
— Дам факты!
— Я должен обсудить ваше предложение со Спозаранником, — задумчиво сказал я.
— Мы с ним уже обсудили, пока вас вдали. У Глеба Егоровича нет возражений, — улыбнулся Голобородько.
На том мы и расстались.
— Макс, — хмуро сказал мне в коридоре Обнорский. — Свои семейные дела, я думаю, ты решишь сам. Если что-то разбил в парикмахерской — надо заплатить. А с прокурорами нам ссориться не надо. Понимаешь? Старайся все-таки конфликты решать цивилизованно. Если, конечно, хочешь продолжать у нас работать.
Я понимающе кивнул.
— Максим Викторович, я вычеркиваю из вашего плана тему «писающий прокурор» и пишу вместо нее «адвокат-взяточник», — произнес Спозаранник, не поднимая глаз от компьютера, когда я вошел в кабинет.
Я кивнул снова. Все оказалось совсем не так страшно.
И уже через пару дней я имел полное досье на члена областной коллегии адвокатов Незовибатько. Я узнал, что у него три квартиры, «тойота-лексус», «форд» и «девяносто девятая». Я узнал, что он специализируется на защите молодых людей, обвиняемых в разбоях и других тяжких преступлениях. Любит рассказывать родственникам подзащитных о своих огромных связях в правоохранительной системе.
Берет с них бешеные бабки, превышающие во много раз обычный адвокатский гонорар. Обещает оправдательный приговор. И каждый раз родственники остаются в дураках — и без оправдательного приговора, и без денег. Случаев, подобных тем, что мне рассказал прокурорский следак Николай, я имел в кармане целых три. Статью можно было написать за вечер.
***
Месяца три назад, когда Юлька узнала, что я стал журналистом и, стало быть, златые горы мне не светят, она где-то раздобыла мой рабочий телефон и начала меня доставать.
— Займись нормальным делом — я помогу тебе получить кредит! — убеждала меня жена.
Я отбивался, говорил, что все это уже у нас было — и кредиты, и долги, и наезды. Но Юлька не унималась:
— Завтра тебе позвонит Потапыч, у него сестра в банке работает, все расскажет — сколько, на каких условиях…
Я швырял трубку, она перезванивала снова. Я ее успокаивал, но через несколько минут опять вскипал. Спозаранник, слушая наши беседы, сдержанно хмыкал.
Жора Зудинцев с Зурабом усмехались.
Нонна высокомерно поджимала губы, и только в глазах ее новоиспеченного мужа — Мишки Модестова — я находил долю сочувствия.
Как— то я сорвался и послал Юльку по телефону куда подальше. Звонить она перестала. Тогда, выждав паузу, начал звонить я.
Но в парикмахерской, едва услышав мой голос, говорили, что Юльки нет.
Я стал наносить ей визиты, последний из которых и закончился разбитым столиком. Сейчас я шел в парикмахерскую, чтобы заплатить за него сто пятьдесят баксов. На жизнь оставалось с гулькин нос…
Знакомый мне джигит стоял перед телевизором и пил из банки «кока-колу».
Кисть руки у него была перевязана.
Я тихонько присвистнул — Саид дернулся.
— Саид! Ты зачем убил моих людей?
Горец печально глянул мне в глаза. Классику советского кино он не знал.
— Зачэм так говоришь? — Саид неторопливо двинулся мне навстречу.
Но тут же из зала вылетела как вихрь Юлька, шандарахнула его по голове феном, оттолкнула и подскочила ко мне:
— Принес?
Я разжал кулак — баксы исчезли в кармане ее халата.
— Все! Теперь — уходи.
— Юль, он тебя трахает? — кивнул я на Саида. — Где же твой патриотизм?
Теперь феном по башке получил уже я.
Но спорить не стал — это могло опять чем-нибудь кончиться.
Мне оставалось лишь утешиться соткой водки с парой бокалов пива в «Любаве» да светским трепом с буфетчицей Ларисой.
А у дома меня окликнули.
***
— Кононов!
Незнакомец из черной «тойоты» дружелюбно помахивал мне рукой.
Их оказалось даже трое. Два здоровых «шкафа» и юркий чернявый человечек.
— Господа, а что будет, если я не сяду в вашу машину? — полюбопытствовал я.
— Ничего! — усмехнулся «шкаф».
Я плюхнулся на заднее сиденье и достал сигарету. Чернявый тут же щелкнул зажигалкой.
— Алексей Юрьевич Незовибатько, — представился он.
— Такая солидная фамилия, а вы такой миниатюрный, — выразил я недоумение.
«Шкаф» хохотнул.
— Не валяйте дурака, Кононов! — обиженно дернулся чернявый. — Вы, наверное, знаете, что нам сейчас нужно…
— Освежить дыхание? — ухмыльнулся я.
Теперь захохотали оба «шкафа». Чернявый натянуто улыбнулся.
— М-да, комик… Не случайно вас называют Безумный Макс. Так в чем проблема, Алексей Юрьевич?
— Вам очень важно, чтобы ваш материал обо мне появился?
Я промолчал.
— Триста баксов, — сказал Незовибатько.
— Сколько? — возмущенно воскликнул я.
— Хорошо, четыреста, — поспешно исправился адвокат. — Но ни копейки больше!
— Я, можно сказать, душу вложил в этот материал — а вы мне предлагаете такие гроши… — вздохнул я и приоткрыл дверцу «тойоты».
— Алексея Юрьевича просто оклеветали, — сказал «шкаф». — На самом деле он очень квалифицированный и порядочный адвокат. И поэтому у него много завистников.
— А вы, простите, его клиент?
— Я его коллега. — «Шкаф» протянул мне визитку, на которой значилось: «Абрам Фляшман, юридические услуги».
— Вы тоже адвокат? — обратился я ко второму «шкафу».
Тот широко улыбнулся:
— Не, я водила, в натуре…
— Ну что ж, господа, вы приятные люди, спешу откланяться…
— Кононов! — остановил меня Алексей Юрьевич. И протянул толстый конверт:
— Возьмите — почитайте.
— Зачем?
— Здесь кое-что гораздо интереснее, чем адвокат, на которого имеют зуб клиенты. Офицер РУБОП занимается открытым вымогательством! И продолжает служить. Это полное досье на него…