Он легкомысленно щелкнул пальцем по карте и сел за компьютер. Валентина сгребла со стола в сумочку пару килограммов всяких женских мелочей и пошла к выходу.
      Я пожал плечами — ленивцы. Одно слово, ленивцы.
 

***

 
      Пройти через коридор было не трудней, чем преодолеть полосу препятствий какого-нибудь элитного спецподразделения.
      На полу валялись кабеля и шланги, все подоконники были усыпаны окурками, во все стороны шлялись какие-то люди и орали так, будто на свете не существовало телефонов, а им всем непременно нужно было связаться с другим городом. Так в наших помещениях снималось кино, про нас же, любимых.
      Все вопросы о том, каким образом киношники создадут мой неоднозначный образ, сами собой отпали, как только меня познакомили с исполнителем этой роли.
      Стас Красневич произвел на меня столь неизгладимое впечатление, что я чаще стал поглядывать в зеркало, пытаясь обнаружить в себе те неисчислимые достоинства, которые он старательно изображал на съемочной площадке. И, кстати, я был чуть ли не единственным сотрудником «Золотой пули», который при виде «своего» персонажа не пускал ядовитую слюну и не исходил бешенством.
      Мы прошли сквозь полосу препятствий с наименьшими потерями: Валя чуть не сломала каблук, а я опрокинул какой-то фонарь на столик гримера — только и всего. Благополучно выскользнув из Агентства, мы сели в мою машину.
      Горностаева напряженно молчала. Нужно было разрядить обстановку.
      — Был у меня один приятель, — начал я бодро, — учился на киноактера. И однажды ему досталась роль глухонемого. Он поставил перед собой задачу идеально подготовиться к съемкам и решил не разговаривать неделю. Мало того, он еще и ничего не слышал — поскольку вставлял в уши специальные затычки. Он уже начал находить особую прелесть в состоянии глухонемого, как вдруг выяснилось, что его жена полюбила другого мужчину и бросает его с дочкой, престарелой тещей и собакой породы бобтейл. Но выяснилось это лишь после того, как он вновь обрел способность слышать и говорить. И как ты думаешь, что он сказал первым делом?
      Горностаева посмотрела на меня грустно и спросила:
      — Что ты сказал?
      Я понял, что нужно принимать более эффективные меры.
      — Валя, тебе нужно взяться за это дело.
      Валя, отвернувшись, смотрела в окно.
      — Склад оружия в Васкелово? У всех на глазах? Чушь это, Леша, прав Соболин.
      — А я считаю, что, просеяв информацию, можно выйти на что-то…
      — Да не тот это случай, Скрипка, не тот. Вон у моего знакомого на даче вообще полтанка стоит. Участок такой в Синявино получил. И что теперь?
      — Ладно, — мирно согласился я.
      — Что «ладно»?! — совершенно нелогично взвилась Горностаева. — Сами хотите, чтобы у людей глаза горели, про Соборы всякие болтаете…
      — Сейчас зажжем тебе глаза, — весело заявил я. — Поехали в «Пассаж» юбку покупать!
      — Гад, — коротко сказала моя любимая.
      Я засмеялся и повернул на Садовую.
 

***

 
      Я стоял у примерочной с целой охапкой юбок. Когда с шумом раздвинулись занавески, мне стало видно Горностаеву в такой позе, что я поморщился и снова их задернул. Сунув в примерочную следующую юбку, я не удержался:
      — Валь, а давай завтра на природу съездим? Суббота же!
      — Давай, — сдавленно отозвалась Горностаева. Чего-то там у нее, видно, не застегивалось. — Агеева в Павловск приглашала…
      Она вновь показалась в щели между занавесок, теперь уже в каком-то монашеском обличье. Я помотал головой.
      — С Агеевой не поеду. Вот эту, — я подал ей очередную юбку.
      — Ой, эта хорошо, — донеслось из-за занавесок через пару минут кряхтения и сдержанной ругани, — только блузки у меня к ней нет… Девушка, а подберите, пожалуйста, какую-нибудь белую блузочку, попрозрачнее…
      Продавщица, стоявшая рядом, кивнула и отошла. А я, наоборот, зашел.
      Такая — в одной легкой юбке и прикрывающая руками полную грудь — она нравилась мне гораздо больше. Совладать с собой мне помогло деликатное покашливание продавщицы. Пришлось выйти.
      — Как насчет Васкелово? — спросил я.
      Горностаева высунулась из примерочной и посмотрела на меня как на идиота.
      Мне ничего не оставалось, как округлить глаза и разудало заявить:
      — Покупаем! Только ничего не снимай!
 

***

 
      Сидя в электричке, я разговаривал сам с собой. Эта привычка появилась у меня после истории с женщиной-вамп Ингой Дроздовской, из-за которой я чуть не приобрел раннюю седину и едва не потерял Горностаеву…
      — Куда я еду? На этот простой вопрос довольно просто ответить— в Васкелово. А зачем? Вопрос некорректный, скорее, «в результате чего?» Ну и «чего»?
      Очередной ссоры с Валентиной Ивановной Горностаевой. На почве?.. На почве отсутствия взаимопонимания и уважения друг к другу.
      — Сам-то понял, чего сказал?
      — Да не очень…
      — Билет есть? — Этот вопрос донесся откуда-то извне, и я не сразу на него среагировал.
      Показав контролеру билет, я вновь погрузился в себя, избрав другую форму внутреннего общения, — больно уж странно смотрела на меня сидящая напротив девушка с корзиной. Из корзины время от времени показывалась пушистая голова огромного кота. Кот посматривал на меня странным немигающим взглядом, и я мысленно стал обращаться к нему.
      «В сущности, дело было так, дорогой котик! Мы приехали ко мне с твердым, как мне казалось, намерением незамедлительно заняться любовью. Зря зеваете, уважаемый, этим мы еще недавно занимались с очень большим удовольствием, но…
      Что-то изменилось в последнее время, не зря я волновался. В самый ответственный момент Горностаевой приперло поговорить со мной о чем-то важном. Понимаешь, наши дамы частенько норовят завести беседу в самое неподходящее время…
      Короче говоря, мне пришлось встать, принести «попить», отреагировать на «что-то покурить захотелось» и покивать на «прости, я что-то не в форме».
      Не обязательно так нагло потягиваться, лохматое ты чудище, когда разговор идет о самом сокровенном…
      Сперва она разрыдалась. Потом снова завела волынку про несостоявшуюся журналистскую карьеру и издевательства начальства. Затем изящно перешла на мою «толстокожесть» и отсутствие элементарной чуткости. Ну а дальше мы поругались.
      Да, конечно, не следовало мне снова приводить в пример это злосчастное Васкелово, но ведь она первая заговорила об отсутствии настоящего дела!
      И не надо жмуриться, глупый ты кот, — тут ведь дело принципа! Как говорит наш любимый Обнорский: «Расследований нет там, где нет расследователей!» А это значит, что нельзя отбрасывать информацию, какой бы глупой она ни показалась сначала. На это Горностаева сказала, что раз так, я должен был отправиться в Министерство обороны с безумным физиком Коровиным. А я позволил себе несколько грубое сравнение жопы с пальцем, заявив, что она их путает. Видимо, то, что мы лежали в постели, придало этой фразе некоторую двусмысленность — и Горностаеву понесло. Следуя извечной женской логике, она припомнила мне все: Ингу, жену профессора Бессонова, гримершу съемочной группы Лялечку и в довершение всего приплела туда же Завгороднюю, к которой я, видит Бог… Конечно, нахальное ты животное, я был не прав, напомнив про Гарри Два Ствола, но это же была чистая самооборона!
      «Катись в свое Васкелово!» — сказала она и снова зарыдала. Вот я и качусь…
      А на хрена? Сам не знаю».
      Кот смотрел на меня с издевкой, было видно, что он со мной не очень-то солидарен.
      «Станция Васкелово!» — сказал репродуктор.
      Я встал и застегнул куртку.
      — Умный у вас кот, — дружелюбно сказал я девушке с корзиной.
      — Это кошка, — возразила она.
      — А, ну тогда все ясно, — озадачил я ее окончательно и вышел из вагона.
 

***

 
      Сверившись с адресом деда, записанным на бумажке, я заглянул во двор.
      — Эй! Хозяева дома?
      Залаяла собака. Из сарая, стоящего рядом с домом, вышла полная женщина, тяжело опираясь на палку.
      — Вам кого?
      — Вы Людмила? — догадался я.
      — Да. А вы ко мне?
      — Я вообще-то к Алексею Ивановичу.
      Он дома?
      — Нет. — Она отворила калитку и сделала приглашающий жест. — Папа в Сосново поехал, к сестре. Вечером вернется…
      А у вас что-то срочное?
      — Да нет, просто мимо проходил, дай, думаю, зайду.
      Так заходите, чаю попьем. — Она вновь махнула свободной рукой.
      — Нет, спасибо, — отказался я. У дома надрывался лохматый кобель, а может, и сука. «Собаки мне только не хватало», — подумал я, и вслух сказал: — Я пойду. А как к озеру пройти, не подскажете? Говорят, там очень красиво.
      — Красиво, правда. А вот до поворота пройдете и налево — там сами увидите.
      — Спасибо!
      Я пошел по заросшей дорожке, совершенно не понимая, зачем я это делаю. За поворотом показалось озеро — такое красивое и печальное, что я тут же решил вернуться домой и помириться с Валей. Вот только посмотрю на этот дурацкий дом и поеду… Лучше бы я поехал сразу.
 

***

 
      Я шел вдоль забора, тянувшегося до самого берега. Заметив кривую раздвоенную рябину, я забрался на нее и заглянул во двор.
      На небольшом участке стоял заброшенный темный домик, ставни заколочены, тропинка к крыльцу притоптана, справа от дома небольшой сарайчик, дверь которого забита крест-накрест. Я посмотрел на крышу — труба не дымилась. Дом выглядел абсолютно нежилым.
      Все было так, как и описывал старик.
      Я спустился и пошел вдоль забора. На калитке висел новенький замок и сверкали крепкие недавно смазанные петли. В этом не было ничего странного, тем более преступного, и я еще раз подумал, что сейчас развернусь и уеду домой. Но тут, как на грех, мне на глаза попался крепкий чурбан, валявшийся под кустами. Я подкатил его к калитке и встал на него, взявшись руками за доски. Заглянув во двор, я заорал что есть мочи:
      — Есть кто-нибудь?
      Тишина. Я огляделся по сторонам, встал ногой на замок и перебрался через калитку.
      Еще раз оглянувшись, спрыгнул. Фиг его знает, зачем.
      Подойдя к дому, я громко постучал в дверь.
      — Есть тут кто живой? Ау!
      Снова никто не отозвался, и я несколько раз подергал дверь. Она была закрыта. Я спустился с крыльца и попытался заглянуть в наглухо забитые окна — ничего.
      Я направился к сарайчику, с трудом пробираясь по заброшенным грядкам. Подойдя, я посмотрел в щелку. Из забитого окошечка под потолком в сарайчик пробивалось немного света — были видны лопаты, грабли, мешки с песком. Короче, ничего необычного.
      Можно было ехать домой. Я выпрямился, и в этот момент началась гроза. Мне не повезло — молния угодила прямо в меня, да так, что из глаз посыпались искры, и я даже не успел удивиться самому факту этого природного явления в столь позднее время года. Короче говоря, я просто отключился. А может быть, и умер — какая разница…
 

***

 
      Башка болела так, что, казалось, разорвется на части. Открыть глаза было очень трудно, на них кто-то приклеил по килограммовой гирьке. А когда я их все-таки открыл, то выяснилось, что прямо передо мной стоит человек в камуфляже, черной, надвинутой на глаза, шапочке и темных очках. Лица его не было видно из-за очков, поднятого воротника ватника и не желающего нормально работать зрения.
      — Что вам тут надо? Кто вы? — почти вежливо спросил он. Звуки его голоса бухали по моим барабанным перепонкам, как фанфары военного оркестра.
      — А… Я…— Мой мозг потихоньку идентифицировал этого мужика с «молнией» и искрами из глаз. Жаль, что это была не гроза. — Я из риэлтерской фирмы «Фазенда»…
      Кажется, этот участок продается… Мне соседи сказали…
      — Документы есть?
      Я попытался пошевелиться, но у меня ничего не получилось — эта очкастая сволочь успела меня связать. «А то ты не проверил!» — подумал я и на всякий случай замямлил:
      — У меня нет… Я дома оставил. У меня тут дача недалеко, на Широкой улице…
      А вы кто — хозяин?
      — Риэлтеры через забор не лезут…— мудро заметил очкарик и, словно прочитав в моих глазах упрек насчет проверки документов, полез в мой карман. — Сейчас разберемся…
      В его руках появились мой мобильный телефон и портмоне. Открыв его, он достал удостоверение и присвистнул:
      — Риэлтер, значит… Из Агентства журналистских расследований? — Он смачно сплюнул на пол. — Твою же душу мать…
      Я прикрыл глаза, пока он смотрел на меня, играя желваками.
      — Что дальше? — обратился он то ли ко мне, то ли к себе.
      — Был у меня знакомый, — сказал я невинно, — промышлял по молодости скромным разбоем. Ходил вечерами на плохо освещенную платформу станции «Пискаревка» и вырывал из рук зазевавшихся дачниц хозяйственные сумки. Все было хорошо, и он даже ни разу не попался, но однажды в такой вот выхваченной сумке он нашел запечатанную папку с грифом «Совершенно секретно». «Что дальше?!» — спросил он таким же тоном, как и вы, любезный…— Мужик посмотрел на меня с изумлением. — Кстати, в КГБ, куда он отнес свою страшную находку, рассчитывая на серьезное поощрение, его сильно побили, а потом сказал и, что это — все шифры Северного флота. Долго он искал впоследствии ту злосчастную «дачницу», но это уже совсем другая история… Вам солнце глаза слепит, что вы в очках?
      Мужик мотнул головой и, сорвав с себя шапку, быстро затолкал ее мне в рот. Потом вылетел из комнаты, крепко заперев дверь и прихватив мой мобильник. Я решил осмотреться. В доме было темно, сквозь заколоченные ставни пробивались узкие полоски света. Остатки обоев, полуразваленная печка, под которой сиротливо краснел спиралью доисторический рефлектор, да сломанный стул — вот и вся обстановка, не считая пружинной солдатской койки, к которой я был привязан. Причем привязан так себе — руки стянуты нешироким ремнем и прикручены к хлипкой спинке, ноги связаны моим же шарфом, один конец которого примотан к сетке.
      Послышались какие-то звуки, будто кто-то звенит ключами или бряцает кандалами.
      А потом под полом что-то бухнуло, и оттуда донесся загробный голос:
      — Иваныч? Заводи свой драндулет и срочно сюда!.. Случилось! Спалились мы, вот что случилось!.. Как же, блядь, он выключается?..
      Я был очень горд, что мой старенький «Сименс» работает даже в подполе, а в том, что незнакомец воспользовался именно им, я не сомневался — последняя его фраза могла относиться только к моему непокорному телефону.
      Однако пора было прощаться с этим гостеприимным домом, и я стал принимать меры. Обернувшись, я увидел металлические шарики на спинке кровати. На одном из штырьков шарика не было — торчал только штырек с резьбой.
      Я выгнулся, насколько возможно, стараясь зацепить кляп за этот штырек. После нескольких неудачных попыток шапка наконец зацепилась, и я смог отдышаться, а также прошептать несколько приличествующих случаю слов. После пяти-шести рывков мне удалось отодрать шарф, связывающий мои ноги, от сетки. Теперь нужно было дотянуться до рефлектора.
      Сам себе напоминая Бонивура, я сполз с кровати, сильно рискуя вывихнуть плечо, но другого выхода у меня не было. Мужик пока что глухо бряцал в подвале чем-то металлическим, но я прекрасно понимал, что он вот-вот вернется.
      Наконец мне удалось задеть рефлектор носком ботинка и немного подвинуть его к себе. Шарфик был уже и так безнадежно испорчен, поэтому, прислоняя его к раскаленной спирали, я думал только о джинсах. Шарф меня не подвел и быстро стал тлеть — через несколько мгновений я освободил ноги.
      С грацией беременной каракатицы (которую я, кстати, никогда не видел, но почему-то ярко себе представлял) я взгромоздился обратно на кровать. В прихожей что-то грохнуло. Отчаянно спеша, я совершил какой-то невероятный кульбит, кувырнувшись вперед и пропустив ноги между связанных рук. Труднее всего проходила задница, но дверь уже открывалась, и я прибавил темп. Пытаясь отдышаться, я стал грызть ремень, связывающий руки, но дверь уже открылась, и мужик удивленно протянул:
      — Прям Давид Копперфильд какой-то!
      Ну сейчас мы тебя покрепче прикрутим…
      Он вытянул руки вперед, видимо, опасаясь, что я двину его свободной ногой, но я неожиданно обнаружил, что, благодаря моим усилиям, спинка кровати совершенно расшаталась, и в моих связанных руках, откуда ни возьмись, появился выскочивший из нее прут.
      Нужно ли говорить, что я вложил в этот удар всю силу, на которую был способен.
      Он пришелся прямо по очкам, которые разлетелись на кусочки с таким хрустом, что я даже немного пожалел нос, на котором они сидели.
      Мужик рухнул на пол, обливаясь кровью, а я помчался к дверям, разыскивая по дороге что-нибудь, обо что можно было бы разрезать ремень.
      Выскочив в предбанник, я тут же наткнулся на топор, который после недолгой борьбы согласился укрепиться между моими дрожащими коленями лезвием кверху.
      Через пару минут руки оказались на свободе. И первое, что они сделали, это торопливо забили крест-накрест свою несостоявшуюся темницу с пленником внутри.
      Вогнав по самую шляпку последний здоровенный гвоздь, больше напоминающий сваю, я вспомнил, что вместе с мужиком замуровал и мобильник. Я был сильно разочарован своими умственными способностями, но сил на его извлечение у меня уже не было.
      Я бросился к входной двери и попытался ее распахнуть, но тут меня ждало еще одно разочарование. Она была заперта, причем с моей стороны не было замка — просто замочная скважина и никакого ключа…
      Пришлось вернуться за топором.
      Но только я как следует размахнулся — за дверью послышались голоса.
      — Может, там уже засада, а, Иваныч? — услышал я молодой срывающийся голос.
      Я замер, а невидимый Иваныч рявкнул:
      — Тихо ты! Старый, у тебя ключи?
      Нужно было убираться. Но куда? Снаружи зазвенели ключи, и я попятился назад. Слава Богу, Старый не помнил, какой именно ключ подходит к этому замку. Поэтому у меня было несколько лишних секунд на исчезновение. Продолжая пятиться, я лихорадочно осматривал все щели, куда можно было бы запихнуться. Но все имеющиеся в наличии были для этого непригодны. Вдруг моя нога запнулась обо что-то, и я, невольно вскрикнув, повалился на пол, как куль с дерьмом. Перед моим носом оказалась щеколда на крышке подпола. Снаружи все затихло, и третий голос осторожно сказал:
      — Вроде ноет кто-то…
      — Открывай! Быстро! — скомандовал Иваныч.
      Совершенно не соображая, что делаю, я откинул крышку подвала, швырнул туда топор и скользнул следом, больно ударившись обо что-то большое и остроугольное.
 

***

 
      Задержав дыхание, я прижался к какой-то стенке — на ощупь казалось, что она сложена из деревянных или фанерных панелей.
      Мне приходилось сдерживаться, чтобы не застонать, — нога болела страшно, и штанина, насколько я мог убедиться, основательно намокла от крови.
      Дрожа от напряжения, я отыскал на земляном полу топор и попытался нащупать какую-нибудь скобу на внутренней стороне крышки, чтобы запереть ее изнутри. Но ничего такого мне не попалось, и я просто сжал топор покрепче и прислушался.
      Наверху топтались несколько человек.
      Пару раз они наступали на крышку, не пытаясь ее поднять, но я понимал, что рано или поздно они ее все-таки поднимут.
      И что тогда будет…
      Шаги удалились куда-то влево, и голоса принялись негромко переговариваться.
      Я осторожно провел ладонью по стенке и обнаружил, что по высоте она заканчивается чуть ниже моего роста. Нагнувшись и пошарив руками по сторонам, я определил, что стою в узком проходе между штабелями каких-то ящиков. Вспомнив рассказ пчеловода, я понял, что это те самые ящики с оружием. Такое соседство подействовало на меня угнетающе. Зато обрадовало другое — на крышке одного из ящиков я нащупал что-то продолговатое и шершавое. Какая удача — это был фонарик! Есть Бог на свете!
      Включив фонарик, я мгновенно оценил обстановочку — этот подпол был полноценным филиалом главного оружейного склада ЛенВО, на котором мне как-то приходилось бывать. Обширная, метров на тридцать квадратных, площадь была битком забита ящиками с гранатами, запалами, автоматами Калашникова и запчастями к ним. Между ящиками были оставлены узкие проходы, что меня несколько обнадежило, — здесь можно было держать оборону и с одним топором. Даже если у них было огнестрельное оружие, вряд ли они рискнули бы его применить, учитывая начинку подвала. Подумав об этом, я поостерегся осматривать подробно весь арсенал, поскольку был не очень-то опытен в отношении оружия.
      Сориентировавшись, я понял, в каком месте подпола находился Очкарик, когда звонил по моему мобильному, и осторожно двинулся в сторону приглушенных голосов, зная на практике, какова акустика в этом домишке.
      Тем временем наверху все затихло. Я уже успел испугаться, что меня открыли, но тут послышался тихий стон. Доносился он, естественно, из забитой мной комнатки. Шаги загрохали в ту сторону, и после паузы раздался сухой треск. Видимо, кто-то из новоприбывших засадил ногой по забитой двери.
      Определив на слух, куда она распахнулась после этого удара, я снова назвал себя полным мудаком, поскольку понял, что десять минут назад забивал снаружи дверь, которая открывается вовнутрь…
      — Лысый?! Ты чего?.. — заревел уже знакомый мне голос Иваныча.
 

***

 
      В голове у меня так шумело от напряжения, что я слышал отнюдь не все, о чем разговаривали эти засранцы. Обливаясь потом, я как можно тише вскрывал ящики, понимая, что их содержимое — мой, возможно, единственный шанс. А наверху с пристрастием допрашивали успевшего прийти в себя Очкарика, которого они называли Лысым.
      — Где же эта сука теперь? — недоумевал Иваныч.
      — В ментовку бежит, как пить дать…— хрипел Лысый.
      — А где тут ментовка-то?
      — На станции есть менты, — вступил в разговор Старый.
      — Что-то мы никого по дороге от станции не видели…— засомневался третий голос.
      — Да они бы давно уже здесь были, — возразил Иваныч, и я понял, что он у них за старшего. — Ты не бил его, случаем?
      — Не успел особенно. Сейчас — убил бы, падлу.
      — Убил бы…— передразнил Иваныч. — Убийца хуев! Как же ты ключи-то ему просрал?
      — Что, он у меня и ключи спер, паскуда?! — простонал Лысый. Я похолодел. — Не, ключи на месте…
      — А кто ж тогда двери-то запер? А?.. — хохотнул третий и осекся.
      «А вот это уже конец», — подумал я и услышал, как наверху кто-то вскочил.
      — Старый, на чердак, быстро! — стал командовать Иваныч. — Васька, чулан проверь! Найдете — бейте сразу! Но без мокрухи, поняли?
      Шаги загрохотали по всему дому.
      — Вот дурак…— сказал Лысый.
      — Ты-то умный, — оборвал его Иваныч. — Чего с товаром будем делать?
      — Вывозить надо срочно.
      — На чем, блядь, вывозить? Мы тут и за десять ходок все не вывезем!
      — Главное, волыны вывезти и гранаты.
      Остальное — как получится.
      — Как полу-у-чится… Твою мать!
      Тут «поисковая группа» вернулась в комнату, и я утроил усилия. Мне кое-что удалось отыскать, и теперь я лихорадочно соображал, что же мне с этим делать — времени у меня оставалось минуты две по самым оптимистичным расчетам…
      — Нет нигде, — спокойно сказал Старый.
      — Что же он, сквозь землю?.. — взвился Иваныч и замолк. — Ну, бля-а-а…
      Я прямо-таки увидел, как он выскочил из комнаты и, остановившись перед крышкой подпола, присел на корточки.
      За ним прибежали остальные, и даже, судя по кряхтению и стонам, притащился Лысый.
      — Ты что, мудила, замок открывал? — близко-близко прошипел Иваныч, обращаясь, видимо, к Лысому.
      — Хотел волын взять, припугнуть гандона…— заныл Лысый. — А он там греметь стал, ну я пошел проверять и…
      — Кино…— хихикнул Иваныч и постучал в крышку подпола. — Эй, красавец!
      Таиться дальше было ни к чему, и я сказал как можно спокойнее:
      — Открывать не советую, я растяжку поставил…
      — Молодец! — похвалил Иваныч. — Кто ж тебя научил?.. Ты что там, ящики какие-нибудь открывал?
      Я промолчал, и правильно, поскольку вопрос, оказывается, адресовался Лысому.
      — Всю последнюю партию…— прогнусавил тот. — Сам же сказал — пересчитать…
      Иваныч тихо выматерился и снова обратился ко мне:
      — Не темно тебе там, сынок, не холодно?
      — Нет, спасибо, твой дебил мне тут фонарь оставил! Так что я и запалы нашел, и патроны, и рожки!.. Не извольте беспокоиться!
      Руки затекли, но я должен был это сделать. Укрепив фонарь между ящиками, я тупо смотрел на автомат Калашникова с коротким прикладом, который положил перед собой на ящик с патронами. Рядом лежали затвор и заряженный магазин. Но я ни хрена не помнил, что куда вставляется.
      «Ну давай, Леха, вспоминай военрука, двоечник хренов!» — я ругал себя последними словами, но толку от этого было немного. А Иваныч уже собирался поднять крышку… «Газоотводная… Так… Затвор…
      Рычажок… Пружина…» Пальцы дрожали, пот заливал мне глаза. Чтобы потянуть время, я безостановочно тарахтел:
      — Один мой знакомый служил в Чечне. И там его научили ставить растяжки.
      Так после возвращения он всю квартиру оборудовал этими растяжками, говорил, что надежней любой сигнализации. Правда, вместо гранат он использовал другие устройства — то водой обольет, то краской заляпает… Первой, кстати, подорвалась теща. И все быстро пришлось свернуть.
      — Не верится мне что-то, сынок, насчет растяжек…— подтвердил мои худшие ожидания Иваныч. — Да и оружие надо сначала к бою приготовить, а?
      И тут у меня получилось! Я неожиданно ловко справился с газоотводной трубкой, влепил куда надо затвор и прищелкнул крышку.
      — Так попробуй, чего там? — гостеприимно предложил я, воткнув рожок.
      — Попробую, пожалуй…— добродушно сказал Иваныч.
      Я передернул затвор, почти физически почувствовав, как патрон ушел в патронник.
      — Будешь пролетать над Питером, не обосрись! — посоветовал я, сняв автомат с предохранителя и поставив его на автоматическую стрельбу (уроки нашего военрука вдруг всплыли в голове с предельной четкостью). — Город культуры все-таки!
      — Слышь, Иваныч, он же бешеный, — зашептал Лысый. — Хрен его знает, чему их там в «расследованиях» этих учат?
      — А, блефует, сука, — уверенно возразил Иваныч. — Умирать-то никому не хочется. Эх, етит твою мать…
      Услышав, что он пытается поднять крышку, я что есть силы нажал на курок.
      В крышке появилась дыра, и я на секунду увидел очумелое лицо Иваныча — худое, бородатое и до смешного испуганное. Он рухнул на пол, и я почувствовал себя каким-то Рэмбо и сдуру шмальнул еще разок в образовавшуюся дыру.
      — Ты что, гнида, делаешь?!! — завизжал Лысый. — Там гранат штук триста, мы ж на воздух взлетим!
      — Я и говорю — будете лететь, не срите, где попало!
      — Эй, слышь? Чего ты хочешь? — торопливо заговорил Иваныч, по-прежнему уткнувшись мордой в пол.
      Я сидел на земле с автоматом в трясущихся руках и тяжело дышал.
      — Вызывайте УБОП! заорал я и вспомнил рассказы Обнорского, замуровавшегося как-то в подвале у одной сволочи, — к нему тогда привели подставного мента. — Они мне сунут три удостоверения, и я их впущу. А сами можете валить!
      — Срываться надо, пусть пыхтит там, захлопнутый…— заговорил откуда-то издалека осторожный Старый, и по его говору стало понятно, что он блатной. — От этого погреба уже тайгой пахнуло.
      — А ты за товар жопой своей расплачиваться будешь, придурок? — шумно отползая, прокряхтел Иваныч.
      — Язык не бережешь, — спокойно ответил Старый, полностью оправдывая мои предположения. — Хлопотно жить будешь.
      А на это я не подписывался. И работу свою сделал. Так что гони долю, я теряюсь!
      — Вали! — зло крикнул Иваныч. — Бабки получишь завтра, как договаривались.
      Вали отсюда!!!
      — Мальчики, не ссорьтесь! — томным пидорским голосом пропел я. — И звоните в УБОП наконец. Я уже соскучился.
      Наверху сплюнули, и раздался голос Старого: «Васек, теряемся!» Хлопнула дверь.
      Я облегченно вздохнул — только блатных мне не хватало!
      — Сынок, послушай, — после паузы заговорил Иваныч. — Там, где ты засел, — товар. Лимона на два баксов… Хочешь в долю?
      — Хочу в УБОП! Там такие мальчики…
      — Ах ты, сука!!! — заорал он, и его тень вновь показалась в проломе.
      Не долго думая, я вновь полоснул очередью по доскам.
      Наверху стало тихо, потом послышался громкий шорох — Лысый с Иванычем по-пластунски поползли в кухню. Усмехнувшись, я направился за ними, прямо под прогибающимися досками. Честно говоря, я едва удерживался от желания выпустить еще пару очередей…
 

***

 
      Лысый надсадно кашлял, привалившись к стене.
      — Эти-то, блатные, ушли…— просипел он. — А мы тут вроде как заложники у террориста. Нужен этот, как его… по телеку еще… специалист по переговорному процессу…
      Он хрипло засмеялся. Иваныч переспросил:
      — Кто-кто?
      — А…— оживился Лысый. — Ну приезжает такой с мегафоном и давай террористов разводить. Мол, ваши требования выполняются, деньги везем, то-се… Родственников привозят, чтоб те их, значит, уговаривали.
      — Родственников?.. — помолчав, протянул Иваныч. — Как там его зовут? Алексей…
      Я сплюнул, вспомнив об удостоверении и мобильнике. А Иваныч, судя по шуму, вновь пополз на карачках. Остановившись на безопасном расстоянии от подпола, он ласково заговорил:
      — Леш! Слышь, Леша!
      — Чего надо? — отозвался я. — Телефончик УБОПа подсказать?
      — Давай обсудим альтернативный вариант! — продолжал «переговорщик». — Ты сейчас на нервах весь. В запале. А у тебя небось мама есть или невеста?
      — А при чем здесь невеста? — спросил я, «заглатывая наживку».
      — Значит, свадьба скоро, так? — рассудительно заговорил Иваныч. — Деньги нужны… А у нас сто тысяч баксов для тебя отложены! Решили мы так! Может, это…
      Обсудишь с невестой ситуацию? Пусть подъедет, поговорим, а?
      — Ага, чтобы вы ее в заложники взяли? — недоверчиво протянул я. — Хрен вам!
      — Да пойми ты, глупый, — жарко заговорил Иваныч, — нам заложники не нужны, нам вообще проблемы не нужны!