— Надо, — сказала Лера, — в поселок идти.
      — Где? Где, деточка, ты видишь поселок? — спросил я.
      — Ну… где-нибудь. Где-нибудь есть.
      — Где-нибудь — да. Где-нибудь — конечно… До ближайшего жилого поселка как минимум километров двенадцать.
      — А до шоссе? — спросила Татьяна.
      — До шоссе три-четыре. Но там-то нас как раз и прихватят.
      — Что же делать?
      — Идти, — сказал я. — В поселок. Но учтите: двенадцать километров по лесу — это не то же самое, что по Невскому. По времени получится как минимум вдвое больше. Да еще не по асфальту — по кочкам, болоту, через кусты, завалы и прочие радости… За мной, мои крошки. Нам нет преград на море и на суше.
 

***

 
      Шутки шутками, но уже через час мои «крошки» притомились. Это ж не грибы возле дома собирать. Обе дамочки, конечно, следят за собой, ходят на шейпинг и все такое… но это больше для поддержания «товарного вида». По болоту тащиться — совсем другое. Плюс (или минус?) стресс.
      Привал. Сидим на пеньках. Крошки друг на друга не смотрят. Не зная точно причин их взаимной ненависти, могу все же заявить уверенно — мужик. С вероятностью 99 процентов — покойный Зюзин… так ведь именно что покойный! Теперь-то чего делить? Теперь им бы обняться у гроба, сказать друг другу: прости меня… И ты меня прости, СЕСТРА.
      Не катит. Никак не катит. Потому что я опираюсь на мужскую психологию… А бабская — это, бля, ой какие дебри. Беда. Караул. Светопреставление. Все в одном флаконе. Я вот помню случай…
      Щелчок! Звонкий, упругий щелчок, смысл которого я сначала не понял. А понял, когда увидел стрелу. Стрела торчала из пня, на котором сидела Татьяна. В двух сантиметрах от ноги. Стрела торчала из пня и тонко вибрировала… А Л ера держала арбалет на коленях и недоуменно рассматривала его.
      Татьяна побледнела. Я, признаться, тоже…
      — Это что еще такое? — спросил я.
      Лера сделала круглые глаза:
      — Ах, ах! Сама не понимаю… случайный выстрел.
      — Ты что — охренела?
      — Но я же не специально.
      — Давай сюда арбалет, идиотка, — протянул я руку.
      Лера отдала мне «игрушку». Татьяна смотрела на стрелу с ужасом.
      Ты же, журналист, все равно стрелять не умеешь. Зачем тебе?
      — Зато ты хорошо умеешь, — пробурчал я.
      — Неплохо… с пятидесяти метров ворону гарантированно бью.
      — Идиотка. Вильгельмтеллиха недоделанная.
      Мне было совершенно очевидно, что выстрел не случаен. Я отлично помню, что тетиву Лера спустила сразу после того, как мы вышли из дому. А при спущенной тетиве выстрел невозможен… Ай да Лера-арбалетчица.
      Но по-настоящему мне стало не по себе, когда я попытался вытащить стрелу из пня. Я попытался, но сделать этого не смог. Пень был еловый, крепкий. Я, расшатывая стрелу вверх-вниз, влево-вправо… сломал ее. Стрела вошла в плотную древесину сантиметров на пять-шесть, а может быть, глубже. Я представил, что было бы, если бы она вошла в человеческую плоть.
      — Пошли, — бросил я. — Отдохнули.
 

***

 
      Часов в пять вечера появился вертолет.
      Какой же я был дурак! Ах, какой я был дурак… Я обрадовался «винтокрылому труженику» и начал размахивать над головой курткой. И нас заметили. Сесть вертолету рядом с нами было негде. Он сделал круг, исчез за лесом… Я расстроился. О, какой я был дурак.
      — Улетели, — сказал я.
      — Нет, — возразила Татьяна, — кажется, они приземлились. Впереди.
      — Пошли, — сказала Лера. — Они обязаны нам помочь.
      И мы, воодушевленные, поперли через густой подлесок. Как лоси. Слоны. Зайцы, куропатки… как идиоты.
      Мы проскочили полосу леса и вышли к болоту. Вдали, за пожухлыми кочками и редкими кривыми березками, стоял вертолет. А через болото, вытянувшись в цепь, к нам шли охотники. Человек пять или шесть. Все с ружьями, в камуфляже… Посредине шел Влад!
      Челюсть у меня отвисла. Чего угодно я ожидал. Чего угодно, только не этого. Нас разделяло метров четыреста, и охотнички еще не видели свою дичь. Но скоро увидят.
      — …твою мать! — сказала Лера. Очень правильно сказала. По существу. Я с ней солидарен. Готов голосовать двумя руками.
      — Нас убьют? — спросила Татьяна.
      — Нет, по головке погладят. Быстро в лес.
      Мы ушли в подлесок. Двинулись, изменив направление, в сторону озера. Был шанс, что удастся ускользнуть в сторону, пропустив охотничков мимо.
      Был, да сплыл.
      — Слева, — закричал кто-то. — Слева они.
      А дальше началось — Бушков отдыхает.
      Нас погнали, как зайцев. Мы бежали, но уйти от здоровых, молодых, тренированных мужиков вряд ли бы сумели… Один я бы еще попробовал оторваться, но с бабами, как с гирей на ногах. И ведь вроде бы никто они мне, но бросить почему-то не мог.
      Грохнул выстрел. Совершенно очевидно, что для острастки. Расстояние между нами — метров двести и попасть в человека нереально… но дробь (или картечь) прошелестела по листве над головой. Еще выстрел! Еще один.
      Расстояние сокращалось, и было ясно — догонят.
      — Лера, — сказал я, — ты говорила, что хорошо стреляешь.
      — Ну?
      — Гну! Надо их пугануть.
      Мы стояли под большой сосной, смотрели друг на друга. Снова грохнул выстрел, сверху посыпались хвоя и мелкие веточки.
      — …твою мать! — сказала Лера. — Давай.
      Я протянул арбалет. Она уверенно взвела рычаг. Стальной лук изогнулся, напрягся, тетива зафиксировалась. Из держателя на прикладе Лера достала стрелу с хищным блестящим наконечником и ярким пластиковым оперением.
      — Всего две стрелы осталось, — сказала Лера. — А так бы я их, блядей, всех перещелкала.
      — Убивать нельзя, — напомнил я.
      — Поучи жену щи варить. Щас я им впендюрю, дай только отдышусь малость. — Она положила стрелу на направляющую.
      Сказать по правде, я почти что любовался этой корыстной, циничной, волевой стервой. Она многим мужикам могла бы дать фору!.. Лера встала на колено, положила цевье арбалета на толстый сук, прильнула к диоптрическому прицелу.
      — Убивать нельзя, — снова напомнил я.
      — Пошел на хуй.
      Среди стволов мелькали камуфлированные фигуры… Тонкий палец с ухоженным ногтем лег на спусковой крючок. Лицо Леры стало жестким, хищным.
      Тянулись секунды. Медленно, томительно… Раздался знакомый щелчок и, спустя секунду-две, громкий крик. Лера снова взвела арбалет.
      — Уходим, — сказал я.
      — Погоди, еще одному яйца отстрелю.
      — Уходим, — приказал я.
      Со стороны охотничков несся густой мат…
      Я вырвал арбалет у стервы-снайперши, и мы побежали, забирая в сторону. Вовремя — спустя полминуты снова зазвучали выстрелы.
 

***

 
      Мы оторвались. Но ненадолго. Женщины уже выбились из сил, Татьяна захромала. А охотнички, оправившись от шока и, видимо, погрузив раненого в вертолет (вертушка пролетела над нами в сторону Питера), продолжали охоту. Теперь они уже дуриком не перли, передвигались аккуратно. Но их присутствие было все-таки ощутимо — не визуально, но интуитивно.
      Нас определенно выдавливали к озеру… А там, на открытом пространстве, спрятаться негде. Вообще, ощущение было паршивое. Это сейчас, по прошествии некоторого времени, я могу писать о тех событиях спокойно… А тогда было не по себе.
 

***

 
      Нас отжали к озеру… День был пасмурный, серая вода выглядела безжизненной, кричали чайки. Где-то рядом шастали охотнички.
      — Лодка! — закричала Татьяна. — Люди и лодка!
      Действительно, в сотне метров впереди, на песчаной косе, дымил костерок, возле него сидели два мужика, а рядом на берегу лежала резиновая лодка.
 

***

 
      — Извините, но «крейсер» мы конфискуем, — сказал я.
      Мужики определенно не понимали, что происходит.
      — Э-э! — сказал один, когда мы мимо него прошли к лодочке.
      Лера на ходу прихватила бутылку водки, стоявшую на камне. Татьяна — пол буханки хлеба… Грабеж, блин, в чистом виде.
      — Э-э-э! — сказал другой. Он даже вскочил и схватился за топорик. По-моему, водка была для него важнее лодки.
      — Яйца отстрелю! — сказала Лера таким тоном, что я бы ей поверил…
      Мужики тоже поверили. Они так и остались стоять с открытыми ртами и топориком в руке. Не думаю, что мы совершили хороший поступок, но тут уж ничего не поделаешь.
      Я греб как заведенный. Надувнушка, да еще и перегруженная, это вам не «Катти Сарк». Когда на берег вышли охотнички, мы были от них всего лишь в пятидесяти метрах. Они запросто могли нас перестрелять. Но не сделали этого, видимо, потому, что тогда пришлось бы зачищать и двух рыбачков… В тот момент я так считал… и ошибся. Ошибка стала очевидна, когда мы отошли метров на триста и ощутили себя в безопасности. Не будут же они, в конце-то концов, вызывать вертолет, чтобы атаковать нас с воздуха. И они действительно не стали… Но с южной части озера послышался ноющий звук, и появилась светлая точка. Она приближалась стремительно, росла на глазах и вскоре превратилась в водный мотоцикл… Теперь уже я сказал:
      — …твою мать!
      Мотоцикл заложил широкий вираж и обошел нас кругом. За кормой мощно бился бурун. Управлял мотоциклом Лунин, сзади сидел коротко стриженный боец с ружьем в руках. «Вот тут-то, — подумал я, — пришел амбец». Стрелку нет нужды попасть в каждого конкретно — достаточно накрыть лодку. И тогда из баллонов хлынет воздух, а мы окажемся в воде. Доплыть до берега не дадут. Это и к бабке не ходи.
      Катер сбросил скорость, сузил круг, и стрелок поднял ружье. Выстрел раскатился над водой, сноп картечи вспорол воду в нескольких метрах от кормы.
      — Щас, — сказала Лера, — щас я им врежу.
      И мы ей поверили. Лера взвела арбалет, вложила стрелу. Щелчок! Свист стрелы… Нас уже качало на волне — стрела прошла мимо! Осталась одна — последняя.
      Стрелок передернул цевье помпы, Лера взвела арбалет. Нас качало. Мотоцикл все время двигался, а мы были неподвижны. Лерка! Лерка, не подведи! От тебя, только от тебя зависит, останемся мы жить или нет… Кричали зловеще чайки, стрелок-наездник целился в лодку. И я видел даже его прищуренный глаз над черным стволом ружья. Мы были беззащитны — совершенно… А лодку качало, качало, и вместе с лодкой ходил вверх-вниз арбалет.
      Щелкнула тетива — стрелок со стрелой в плече вскочил… выронил ружье… упал в воду.
      Мы закричали: ура! Мы все закричали: ур-ра!
      И чайки кричали вместе с нами — радостно и победно.
 

***

 
      Пока доплыли до противоположного берега, а это километра два, я натер на руках неслабые мозоли. Но все равно я был счастлив. Нашим охотничкам придется добираться пешком, ножками по берегу. Гарантированно мы получили три-четыре часа форы… А может, и больше — они тоже не железные, и им тоже нужен привал. Если, конечно, их не перебросят вертолетом. Но уже опускались сумерки, и вероятность авиарейда была не очень высока.
      Лодку я спрятал в камышах. Мы заслужили право на отдых. Мы устроились под сосной, разложили костерок и выпили водки. И мигом съели весь хлеб… Мои «аристократки» вполне, оказывается, умели пить водку из горлышка и обходиться без ножа — хлеб рвали руками. Дамы, кстати, на время будто забыли о своей вражде и передавали из рук в руки бутылку. Водка — однозначно — была паленой, но разошлась «на ура». Пожалуй, в нашей ситуации и денатурат пошел бы за милую душу.
 

***

 
      К дороге мы выбрались уже в полной темноте. И совсем без сил. У Леры лопнули по шву ее кожаные брючки в обтяжечку… если смотреть сзади — вид открывался достойный. Но после кросса по лесу, визга картечи и военно-морских приключений мне было ни до чего.
      Проселочная дорога, на которую мы вышли, вела к трассе, но движение по ней было почти никакое — изредка проезжали легковушки или мотоциклы, выхватывали нас светом фар… и не останавливались. Да я и сам бы шарахнулся от такой троицы, как черт от ладана, — рваные, грязные, с запахом перегара.
      После часа мытарств мы таки остановили грузовичок — «УАЗик» с кузовом и драным брезентовым верхом. Он дребезжал, как ведро с гайками.
      Заскорузлый дедок в кепке спросил:
      — Это вы откуда же такие вылезли, голуби?
      Лера ему объяснила, откуда. Дедок сразу проникся к ней доверием. Я тоже оценил образность ее языка.
      — А куда вам надо?
      — В Питер, дедушка.
      — Эге! А в Москву не надо? Или в Париж?
      — Заплатим, отец, — сказал я. — Столько, сколько спросишь.
      — Да не доедет моя колымага до Ленинграда-то. Развалится по дороге.
      — Дедушка, голубчик, — проникновенно произнесла Татьяна.
      — Ишь ты, внучка… сиськи-то прикрой. И что у тебя за девки такие, — обратился дед ко мне, — у одной сиськи наружу, у другой с обратной стороны… вентиляция. Ишь, сверкают принадлежностями.
      — Мода теперь такая, отец, — сказал я устало. — Довези, мы заплатим.
      Самое смешное, что платить нам было нечем. У меня нашлась в кармане сотня с мелочью. У женщин не было налички вовсе. У Леры имелась, правда, «платиновая» карта «Альфа-банка». Но банкоматов в лесу еще не установили…
      — А куда я вас посажу? Одну, конечно, возьму в кабину, а остальным-то места нет…
      Разве что в кузов?
      — В кузов, отец, в кузов.
      — А ехать-то в Ленинград?
      — В Ленинград, отец.
      — Всю ночь ехать будем — моя кобылка больше пятидесяти кэмэ не бежит.
      — Лишь бы ехала, — сказала Лера. — А я тебе, дедушка, в Ленинграде «мерседес» подарю.
      — «Мерседес», «мерседес»… Мне бы стартер новый да резину поменять… залезайте в кузов. Там ватники есть. Но тыщу рублей возьму. Да за бензин. Эх-х, лошадка!
 

***

 
      Татьяна села в кабину. Мы с Лерой — в кузов. Там припахивало навозцем, сквозь прорехи в брезенте мелькало небо, усыпанное звездами. Мы устроились на сене и накрылись ватниками. Тарахтел движок, трясло неимоверно, но мы были почти счастливы… Через пару минут Лера сказала:
      — Коля, у меня очень непростая ситуация сложилась. Ты ведь поможешь девушке, да? — Она схватила меня за руку и посмотрела в глаза. — Я рассчитаюсь.
      — А вот этого не надо. Давай ченч: ты мне рассказываешь, что в папке, и мы в расчете.
      Лера вдруг разрыдалась. Ненавижу, когда женщины плачут. Я стоял рядом, переминался с ноги на ногу, не зная, как ее успокоить.
      — Ну ладно, не надо, сейчас не время.
      Она уткнулась мне носом плечо, а я гладил ее по голове. Да, сейчас не время, но в другой ситуации я бы ее, пожалуй, утешил.
      — Они убили его, — размазывала слезы по щекам Валерия. — Лунин и эта сучка Татьяна. Она ведь была его любовницей.
      Я-то знала. Мне Влад рассказывал, что эта тварь постоянно бывала здесь.
      Теперь я понял, почему мент у шлагбаума отдал мне честь, — он перепутал две похожие тачки.
      — Я все знала, но не вмешивалась.
      Я даже знала, что эта тварь снабжала его коксом.
      — Кокаин? Твой муженек употреблял кокаин?
      — Регулярно баловался. Говорил, что таким образом поддерживает работоспособное состояние круглые сутки. А подсадил его на кокс второй любовник этой твари — Зайчиков. Зайчиков вместе с Татьяной приезжали к Валерию «в гости» за день до смерти. Они и наркотики привезли… Валера умер сразу после их отъезда.
      — Погоди, погоди, — перебил я. — Зайчиков… это который Зайчиков? Депутат?
      — Он. Тварь невероятная — людоед.
      — Так это же человек Склепа!
      — Не знаю я никакого Склепа. — Лера всхлипнула. — Ты думаешь, Коля, я тварь?
      Сука циничная?
      — Я этого не говорил.
      — Но подумал. А я ведь в двадцать шесть вдовой осталась.
      Нужно было, видимо, ответить, что я сочувствую, но я промолчал.
      — Но теперь, — сказала Лера, — у меня есть документы. Они железно подтверждают, что муж владел блокирующим пакетом акций. А это, Коленька, не меньше двадцати лимонов зелени.
      — Ого! Есть за что бороться.
      — Еще бы! — Лера затянулась. При свете вспыхнувшей сигареты я разглядел ее лицо — жестокое, хищное. Точно так же она смотрела в арбалетный прицел. — Мне муж рассказывал, что кто-то ведет свою игру — скупает акции. А потом, конечно, они бы провели дополнительную эмиссию и оставили меня нищей. Но не будет этого!
      Хер им в обе руки.
      — А почему Лунин держал тебя под замком? — спросил я.
      — Не знаю… возможно, они со Склепом заодно. Ты поможешь мне, Коля?
      — Давай-ка спать, миллионерша. Устал я сегодня очень.
      Лера еще что-то говорила, но я уже засыпал. Тарахтел двигатель, пахло навозом, «УАЗик» медленно ехал в Санкт-Петербург.
 

***

 
      Из Луги я смог позвонить Обнорскому.
      Великий, конечно, еще спал, но когда услышал мой рассказ, сон с него как рукой сняло.
      — Я вас встречу, — сказал он.
      — Не надо, — ответил я. — Теперь уж доберемся. Тут даже романтично — навозом пахнет.
      — Чем-чем?
      — Навозом… Тебе, европеец рафинированный, не понять. А встречать не надо.
      Ты лучше подумай, как сделать так, чтобы нас Лунин не встретил.
 

***

 
      От Луги до Питера мы ехали часа три.
      Нас обгоняли все. Зато мы чувствовали себя в безопасности… в этом, знаете ли, что-то есть. После «приключений на берегах Онтарио» я это понял очень хорошо.
      В городе я сменил деда за рулем. Водителю из глубинки в сумасшедшем городском потоке делать нечего. Тем более на таком рыдване… Так что в северную столицу я въехал не на белом коне, а на старой кляче с запахом навоза. В обществе миллионерши с голой жопой, любовницы (и убийцы) ее мужа и славного дедка в кепке.
      По дороге мы закинули домой Татьяну.
      Она ушла ни с кем не попрощавшись. Так даже лучше — я не знал, как мне себя вести с ней. Дедок лег спать в кузов, а ко мне села Лера.
      А потом поехали на улицу Росси, в Агентство. Я въехал под арку, во двор… и сразу увидел белую «тойоту-лэндкрузер». Вот, значит, как? Достали… А ведь я просил Обнорского.
      Ведь просил!
      На наш рыдван никто из орлов Лунина не обратил внимания — на него вообще никто не обращает внимания. Кого интересует эта развалюха?.. Я начал подавать задом под арку, пока лунинские быки не срисовали мою морду лица. А то ведь хрен их знает, что они предпримут — вдруг с ходу начнут стрелять?
      Я начал подавать назад, но с улицы в арку въехал черный джип — тоже, кстати «лэндкрузер» — и начал требовательно сигналить… Ну что за баран?
      Звук клаксона привлек, видимо, внимание людей в белом джипе. Я не видел их за тонированными стеклами, я только предполагаю. Но — так или иначе — они увидели меня и Л еру… и началось. Двери белого джипа распахнулись, оттуда неторопливо вылезли Лунин, Влад и еще двое.
      Они были без оружия, но настроены решительно.
      Мы с Лерой тоже вылезли… А из подъезда Агентства вышел Обнорский. Сунул в рот сигарету и остановился в дверях… Стоит, улыбается, руки в карманах. Он что, не понимает, что происходит? А Лунин со своими отморозками приближается уверенно, не спеша.
      Я посмотрел налево, направо… я оглянулся назад, на тот чертов черный джип, что перекрыл мне дорогу. И увидел на его капоте логотип охранной конторы «Бонжур-секьюр». Ею руководит Юра Шипов — друг Обнорского. Двери джипа распахнулись, и оттуда вышли сам Шипов и четверо крепких молодых ребят. Шипов мне подмигнул.
      А вот господин Лунин, похоже, не оценил серьезность момента. Нет, не оценил… или ему деньги мозг застили? В общем, «наши» «ихним» дали. С душой… Лунин сполз по стенке. И мне выпала высокая честь надеть на него наручники. Второй раз в течение суток, прошу заметить.
      А потом я увидел Ольгу. Я улыбнулся… а она заехала мне по физиономии. Тоже с душой.
      — За что?
      Обнорский сказал:
      — Правильно. Я бы тоже на ее месте тебе заехал. Раскатываешь на крутых тачках с девицей в неглиже… Кстати, где она?
      Я обернулся, но Леры не увидел. Я ничего не понял. Все выяснилось позже, когда стали работать с Луниным.
      После нокаута он приходил в себя медленно. Мы сидели в кабинете Обнорского, а Лунин тряс головой и говорил как в полусне:
      — Лера? Лера уже давно не жила с Валерой… так, поддерживали видимость отношений. Ну и, конечно, Лера деньги из него тянула. Зюзин давал. Помногу давал. Но ей-то хотелось получить все! Вот она и нашла общий язык с Ломакиным — тот тоже давно положил глаз на бизнес своего партнера. Нашли, нашли они общий язык… Вот после этого Лера и подсунула муженьку чистый концентрированный кокаин. Мы нашли у нее пакетик с остатками порошка. Там такая концентрация — слона убить можно. Потом мне удалось — случайно! — подслушать телефонный разговор Леры с Ломакиным:
      «Все чисто, почил мой благоверный-то… отпразднуем?» Так и спросила: «Отпразднуем?»
      — И вы решили ее шантажировать? — спросил Обнорский.
      Лунин промолчал. Кажется, он и сам понял, что наговорил лишнего.
      — Вы решили ее шантажировать, но вдовушка оказалась тверда, как скала, и вы ее держали взаперти. Так, Лунин?
      — Никто ее не держал взаперти, — сказал Лунин.
      — Значит, мне показалось? — спросил я.
      Лунин промолчал. А я продолжил: — Недооценили вы Лерочку, полковник. У нее характер — ой-ей-ей! Но вас уже манили двадцать миллионов баксов. Или, допустим, половина — как договоритесь с вдовой. Но не договорились. И пошли на совсем уж крайние меры. Глупо как-то, полковник, по-голливудски… Признайтесь честно: глупо же?
      Лунин усмехнулся:
      — С Лерой мы еще найдем общий язык.
      Теперь — обязательно найдем. И никто ничего никогда не докажет… Ничего и никогда.
 

***

 
      — Ну ты, Николай, извини, что испортил тебе отпуск, — сказал Обнорский.
      — Да ладно, — ответил я. — Отпуск продолжается. Мы сегодня же вернемся на озеро.
      — Коля, — сказала Ольга тихо.
      — Что?
      — На чем же мы вернемся? Я ведь машину-то… того… в кювет уронила.
      — Аленка? — выдохнул я. — Аленка?
      — Да все в порядке. Даже не испугалась. А машина в ремонте.
      — Да черт с ней, с машиной. Все равно поедем.
      — На чем, Коля?
      — Смотри!
      Я за локоть подвел Ольгу к окну. Во дворе стоял рыдван, и дедок в кепке колотил по скату сапогом.