Итак, Дятлов здесь ни при чем. Тощий маньяк всех беременных выслеживал из парка, дожидаясь, пока они пойдут домой! Сколько сейчас времени?
      Я выбежала из ванной и бросилась к телефону:
      — Юлька! Всем беременным женщинам и их еще не родившимся детям грозит опасность!
      — Какая? Они решили брать у тебя консультации по вынашиванию ребенка? Да, я им не завидую.
      — Только я могу спасти счастье многих питерских семей!
      — Лучше не надо!
      — Им угрожает сексуальный маньяк, и я его сегодня выслежу.
      — Железняк, у тебя совсем крыша поехала. Когда задержишь несчастного маньячка, не отбрасывай версию, что он ни в чем не виновен, и оставь его в живых хотя бы для суда. Пока!
      Кажется, Юлька ничего не поняла.
      Да и ладно! Только надо вооружиться.
      Мой взгляд упал на огромный разводной ключ, которым я свинчивала заржавевшие гайки. Трубу к ванной я так и не успела прикрутить…
 

***

 
      До парка я добралась на попутной машине — не дай Бог, маньяк уйдет провожать свою следующую жертву раньше, чем я сяду ему на хвост. К счастью, тощий и патлатый парень, которого я подозревала в изнасилованиях беременных и в маниакальном желании проделать это со мной, был на месте. Он мирно сидел на скамеечке. Сегодня маньяк был без шапочки.
      Только теперь я поняла, как трудно вести наружное наблюдение за объектом. Вместо того чтобы равнодушно стоять неподалеку от объекта, я несколько раз нервно пробежалась вокруг него, выбирая лучшую точку для наблюдения.
      В те редкие моменты, когда у меня получалось стоять на месте, я начинала пристально пялиться на объект, опасаясь, что он растворится в воздухе. Временами мне казалось, что у меня слишком яркая внешность, и пыталась укрыться за деревьями. Видимо, выходило у меня это из рук вон плохо, поскольку даже прохожие оборачивались, заинтересованные моими манипуляциями, и недоумевали, от кого прячется эта взрослая тетка.
      По— моему, объект меня все-таки не заметил (вот идиот!). Было видно, что он тоже пытался следить за кем-то, впрочем, за кем именно, маньяк, видимо, еще не решил. Пару раз он вскакивал со своей скамеечки и шел вслед за женщиной, но каждый раз быстро возвращался. К его чести надо сказать, что следить у него получалось гораздо профессиональнее, чем у меня. Но у меня -плодотворнее. Тощий парень так и не выбрал достойную девушку, которую он захотел бы сопроводить до дому, и вяло, в одиночестве, поплелся в сторону метро. То есть это он думал, что он в одиночестве, на самом же деле я неумолимо следовала за ним, тщательно пытаясь запомнить каждый его шаг.
      Парень оказался большим поклонником наземного общественного транспорта. Там, где на метро можно было проехать пару остановок и благополучно сэкономить время, он предпочел трястись с двумя пересадками в трамвае. Может, он заметил за собой слежку? Хотя вряд ли, скорее всего, у него просто не было денег на жетон в метро.
      В районе Озерков мы сошли. Тощий парень оказался очень воспитанным объектом для слежки — о своем намерении сойти он заявил за пару минут до остановки, встав у двери. Не сделай он этого, я бы проехала еще пару остановок, выкарабкиваясь со своим пузом из кресла, и упустила бы маньяка, так и не избавив всех будущих мам Питера от грозящей им опасности.
      Объект шел медленно, что тоже было весьма любезно с его стороны, но узкая тропинка, уводившая нас в самую глухомань парка, мне совсем не нравилась.
      Еще больше меня расстраивало то, что люди перестали попадаться на пути, и мужества следовать за сексуальным маньяком в глубь парка становилось все меньше и меньше. Может быть, судьба все-таки пошлет мне прохожего, который будет прогуливаться в том же направлении, что и мы с маньяком?
      Я оглянулась. Дорожка сзади была пуста, только зловещие сумерки сгущались над безмолвными камнями. Но это было не самое страшное, потому что когда я вновь посмотрела вперед, там тоже не оказалось ни души. А если тощего парня нет впереди, значит, он может оказаться где угодно: справа, слева и даже у меня за спиной. Я прошла еще несколько метров, напряженно всматриваясь в серо-коричневую даль апрельского пейзажа: а вдруг он спрятался впереди и только и ждет, пока я потеряю бдительность. А может, он крадется за кустарниками, чтоб зайти с тылу? Положение было безвыходное. Лучше все-таки двигаться вперед.
      Наконец справа, метрах в пятидесяти от дорожки, забелело небольшое строение. Невысокое, всего в один этаж, оно было наполовину скрыто покрытыми ранней листвой кустами. Летом его и вовсе, наверное, не видать. Сторожка какая-то, что ли…
      Я тихонько подошла ближе, рассчитывая нажаловаться сторожу парка, что у него посреди бела дня (ну, если быть ближе к истине, — ближе к вечеру) в парке разгуливают сексуальные маньяки. Уже было подняла руку, чтоб постучаться в дверь, как увидела, что на стене здания намалевана гигантская буква "Ж". Что бы это значило, я раздумывала совсем недолго, потому что заметила на другой стене такую же огромную букву "М". Действительно, зачем в городском парке сторожка?
      Вдруг в туалете раздался шорох.
      Я пулей заскочила за угол, не желая встречаться с таинственным посетителем заброшенного туалета, кем бы он ни был. Прошла минута, две. Они тянулись так долго, что узнай об этом в Институте времени, несказанно удивились бы. Из паркового нужника так никто и не вышел. Я осмотрелась: чуть выше моей головы в стене было выложено маленькое окошечко. Дотянуться до него не составило большого труда.
      До сих пор не могу понять, как у меня после увиденного в недрах сортира не случился выкидыш. Туалет оказался обжитым: стены были завешаны цветными мятыми плакатами, в углу на полу лежал грязный матрац, а на бельевой веревке, протянутой через все помещение, висели женские трусы самых крупных калибров. Странный какой-то был у сортира хозяин, если не считать того, что одно только место обитания говорит само за себя… Сам жилец, кстати, был дома — он задумчиво сидел на полуразвалившемся писсуаре. Им оказался мой тощий парень!
      «Отчего люди не летают?» — дилетантский вопрос. Они летают, только происходит это очень быстро, и человек обычно этого не замечает. Я-то летала точно. Чем еще объяснить тот факт, что я за считанные секунды переместилась из парка на обжитую народом территорию и — главное — сделала это без единого звука. В метро я вбежала уже по земле.
      Сегодня звонить ребятам уже поздно.
      А завтра маньяка можно брать тепленьким, прямо из кроватки. Господи, да он самый настоящий извращенец — зачем ему столько женских трусов? Я похолодела, представив судьбы их бывших владелиц. Больной, просто больной! И почему мне так везет на извращенцев в последнее время? Извращенцев и педиков.
      Такого контингента вокруг меня уже столько, что я и себя начинаю чувствовать нетрадиционной. Может, любить товарищей по полу и сдирать трусы с беременных — это уже норма? Скорее домой, домой, там Модестов…
      Да— а, Модестов… При таком раскладе я уже готова поверить всему… «Мой малыш»… По пути я решила заехать к Юльке -пожаловаться на высокую концентрацию извращенцев.
      Юльки дома не оказалось. Опять, наверное, засела в каком-нибудь баре за кружкой пива и с парочкой новоявленных собутыльников. Ну и ладно, я даже рада, что сделала такой крюк — по дороге мне удалось немного успокоиться от пережитых волнений. Поскорей бы уж закончился этот день, думала я, заходя в собственный привычно темный подъезд. Кстати, насчет подъезда — хотя я всегда успокаиваю себя тем, что он настолько темен, что даже грабитель испугается в него войти, каждый раз стараюсь заскочить в залитый светом проем лифта как можно быстрее. А когда я чувствую, что в подъездной тьме сопит кто-то живой, поднимаю руку с мерцающим окурком высоко над головой — пусть сопливый грабитель думает, что я здоровенный верзила ростом под два метра.
      Поднявшись на свой этаж, я уже успела достать ключ, как услышала — нет, скорее почувствовала — чье-то движение сзади. Быстрая тень метнулась ко мне, и руки обладателя этой тени попытались зажать мне рот. И тут материнский инстинкт, в отсутствии которого меня так часто упрекали Агеева и Соболина, затмил мое сознание. Я совсем перестала соображать и даже не пыталась закричать, чтобы сидящий дома Модестов смог прийти мне не помощь. Меня переполняла ненависть к тому, кто посмел покуситься на жизнь моего ребенка. Я сильно двинула локтем назад и, кажется, попала в нападавшего, поскольку в ответ раздалось удивленное: «Ух!»
      Освободившейся рукой я выхватила из авоськи гаечный ключ и отправила за спину удар — куда-то в очередную часть тела противника. По звуку это оказалась голова. Я в ярости повернулась, чтоб добить врага, и увидела знакомые патлатые космы и ошарашенные глаза тощего маньяка. Он медленно пятился от занесенного над ним разводного ключа. Какой мерзавец этот маньяк, не мог подождать до утра!
      Новый удар, который должен был сразить врага наповал, опустился уже было на его голову, но маньяк отскочил. Он засуетился, поняв, что перевес сил не на его стороне, и кинулся вниз по лестнице. Вслед за ним, размахивая оружием и перескакивая через три ступеньки, неслась и я.
      В районе второго этажа я услышала, как хлопнула входная дверь, — маньяк оказался проворнее. Когда я выскочила на улицу, тощий парень уже несся со всех ног по садику. И тут произошла совершенно удивительная вещь — из придорожных кустов вынырнул какой-то парень и бросился вдогонку за моим маньяком. Когда я добежала до них, поверженный маньяк лежал на мокром тротуаре, а над ним, довольный, стоял Родион Каширин.
 

***

 
      — Иду я к Модестову — с утра с ним договорился встретиться — и уже почти подошел к подъезду, как навстречу вылетает какой-то парень и убегает прочь. Я сразу подумал, что он натворил чего… Секунд через десять из подъезда выбегает Нонна с гаечным ключом и несется за ним. А парень как раз со мной поравнялся… Ну, я за ним. Задержать его не составило труда — видите, какой он хлипкий. — Довольный Каширин делился впечатлениями вечера перед Скрипкой, Зурабом Гвичия и Витей Шаховским, которые собрались несколько часов спустя в Агентстве, чтоб решить вопрос, что делать с пойманным. Я и маньяк служили вещдоками доблести Каширина.
      — Нонна, и зачем ты за ним все-таки гналась? — наконец поинтересовался герой вечера.
      Я, приняв вид невинной жертвы, рассказала историю про то, как в разных частях города были совершены нападения на женщин, а я их захотела спасти, но в конце концов напали на меня.
      — Ты уверена, что это тот самой маньяк? — усомнился Зураб.
      — Уверена. Можете проверить — у него на причинном месте должно быть родимое пятно.
      — Проверить? Нет, спасибо. — Гвичия поверил мне на слово.
      — Да… Может, проверим у него документы? — предложил Шаховский.
      — Ты думаешь, маньяки носят с собой документы? — усмехнулся Скрипка.
      Наш маньяк носил с собой документы: нетипичный оказался. Звали его Павел Иванович Подземельный, 19 лет, проживает на проспекте Королева. Зачем же он переехал в сортир в парке у Озерков?
      Только тут меня осенило. Я как можно более безразличным голосом попросила проверить по компьютеру других жильцов квартиры маньяка. Не в сортире, а на проспекте Королева. Шаховский проверил: так и есть — папой нашему маньяку приходится достопочтенный Иван Викторович Подземельный, могучий заместитель губернатора, тот самый, который так живо интересовался делом Дятлова.
      — Ну, и что теперь с ним делать? — спросил наконец Скрипка.
      — Ребята! В общем, так. Свяжите его покрепче и отдайте мне, — решительно сказала я.
      — Зачем тебе маньяк? Тем более связанный?
      — Надо. Он по праву принадлежит мне — я должна была его поймать, если бы не вмешался Каширин.
      Каширин оскорбился:
      — Ах, я тебе еще и помешал? И куда ты его денешь?
      — Не важно. Мой маньяк — что хочу, то и делаю. Я жизнью рисковала, чтоб его добыть.
      Но никто не согласился признавать мои права на маньяка, пока я не расскажу, что собираюсь с ним делать. Мне пришлось им рассказать. Все. Но при условии, что Модестов и Агеева ни слова из моего рассказа не услышат.
      — Мне кажется очень странным это совпадение, — сказала я, поведав полуночному собранию о моем несанкционированном расследовании — про доктора Дятлова, про его педиков, про злобного следователя Пулеева. — Как только я начинаю заниматься делом Дятлова, за мной начинает следить и впервые в жизни нападает маньяк. И этот маньяк не кто иной, как сын того самого чиновника, который, по слухам, сильно заинтересован в том, чтобы посадить Дятлова.
      Еще одно совпадение — парк, из которого маньяк выслеживал своих жертв, находится прямо под окнами кабинета Дятлова. В общем, я хочу предъявить Ивану Викторовичу его отпрыска и потребовать с него объяснения.
      С моим планом согласились, только выделили для безопасности Зураба Гвичию. Я так и не поняла, для чьей безопасности — моей или маньяка.
 

***

 
      В отлично отделанном кабинете уютного коттеджа в большом кресле утопал Иван Подземельный. Он был серьезен, печален, но все же уверен в себе. Одним словом, настоящий начальник. Даже в собственной пригородной резиденции он ходил в начищенных до блеска ботинках и костюме, сшитом на заказ.
      Широким жестом Подземельный предложил утонуть и нам в двух массивных креслищах.
      Вице— губернатор Иван Викторович Подземельный очень охотно согласился с нами встретиться. Да и что ему оставалось делать, если в качестве предмета для обмена на информацию мы предложили его собственного сына.
      — Спасибо, что вернули моего Пашу. Как вы уже поняли, он немного не в себе, и при возможности я стараюсь держать его подальше от людей. Но иногда ему удавалось уходить без нашего ведома и скрываться. Особенно по весне.
      В этот раз я и мои помощники долго искали его… Для нашей семьи это большая трагедия. Поверьте, Павел в душе добрый мальчик. Он не хотел никого обидеть. Хотелось бы попросить вас… Нельзя ли сохранить это в секрете?
      Мы с Зурабом недоуменно переглянулись. Это и есть та информация, за которую мы должны отдать Подземельному его сына? Хотя, с другой стороны, вряд ли кто-нибудь другой согласится дать за него больше. Иван Викторович наши переглядки понял по-своему.
      — Да, конечно. Не использовать добытую информацию — это подвиг для журналиста. Мне хотелось бы отблагодарить вас за вашу прекрасную работу и за ваше, я надеюсь, умение хранить секреты, — сказал Иван Викторович и полез в ящик письменного стола. — Впредь я всякий раз буду прибегать к услугам вашего Агентства.
      — А доктор Дятлов? Почему вы так хотели его посадить? — спросила я, подозревая, что Подземельный хочет обвести нас с Зурабом вокруг пальца.
      — Дятлова? Упаси Бог. Вы, наверное, догадались, что по характеру заболевания моего мальчика мы были вынуждены обращаться к специалисту, и этим специалистом был доктор Дятлов.
      К сожалению, мы не смогли применить предложенное им лечение. На этом роль доктора в истории болезни заканчивается, — чиновник извлек из стола пачку денег, — и ваша, надеюсь, тоже.
      — Вы нас за идиотов принимаете? — Я вскочила из кресла. Моему возмущению не было предела. Я, дура беременная, бегаю по всему городу, ищу маньяка, на меня нападают, меня игнорируют, когда я пытаюсь защитить ни в чем ни виноватого сексопатолога, меня посылают, а эта лощеная харя хочет отблагодарить нас за то, что мы «его мальчика» доставили домой. Спасибо!
      — Вы сфабриковали против доктора дело! Вы хотели его посадить! Зачем? — орала я, окончательно выйдя из дипломатической тональности.
      Подземельный молчал ровно минуту. Его непроницаемое лицо, казалось, еще больше окаменело. Наконец он заговорил:
      — Сказать, что к делу Дятлова я не имею никакого отношения, значило бы соврать. Да, это при моем живом участии дело против Дятлова возбудили. Но основанием для возбуждения этого дела стали реальные факты нарушения Дятловым нашего российского законодательства. Что же касается причин моего предвзятого отношения к доктору… — Подземельный сделал паузу. — Эта сука шантажировала меня моим мальчиком.
      — Когда Паше было еще десять лет, — продолжал Иван Викторович, — я заметил за сыном некоторые странности. Мой единственный наследник вместо обычных для мальчишек занятий предпочитал наряжаться в мамины юбки и подглядывать за собственной бабушкой в замочную скважину.
      Естественно, что я рассказал о порочных пристрастиях доктору Дятлову — мы с ним тогда были в очень хороших отношениях. На сыне испытывали различные методы лечения, Дятлов, казалось, искренне хотел помочь, но все было безуспешно. Мальчик рос, и его болезнь росла вместе с ним. Первый раз его задержали за попытку изнасилования гражданки Н., но дело удалось замять, отправив гражданку Н. в отпуск в Анталию, а оказавшегося в нужном месте сержанта милиции повысив в звании до прапорщика. С тех пор Павла стали держать взаперти, но трижды ему удавалось сбегать и совершать антиобщественные поступки в разных частях города. Каждый раз предпринимались энергичные поиски пропавшего.
      — А вы его хорошо искали? — с подозрением спросил Гвичия.
      — Уверяю вас, очень тщательно.
      У меня много помощников, — ответил Подземельный, выразительно посмотрев на Зураба. — Так же случилось и этой весной. Почти так же. За тем лишь исключением, что спустя несколько дней после побега Павла мне позвонили и пригрозили рассказать о странных пристрастиях сына всем избирателям и налогоплательщикам Питера. «За такое дело, — сказал анонимный мужской голос, — губернатор по головке не погладит». Я догадался, чьих рук это дело, хотя злоумышленник принимал все меры, чтоб не раскрыть себя, изменяя голос.
      Телефонный аноним расписал те странности в поведении моего сына в детстве, о которых мог знать только Дятлов.
      Деньги за молчание о связи недавних изнасилований и больного ребенка шантажист предлагал послать по почте до востребования в почтовое отделение, которое находится через дорогу от больницы Дятлова.
      Подземельный замолчал, видимо, наслаждаясь нашим удивлением.
      — И что вы? — спросила я.
      — Я не такой дурак, чтоб платить шантажисту, хотя мне дорога моя репутация, — сказал чиновник. — Я просто решил использовать имеющуюся информацию. До меня часто доходили слухи от знакомых военкомов, что Дятлов берет взятки и выписывает липовые «голубые» диагнозы призывникам. Я решил, что доктор, так пренебрежительно относящийся к врачебной тайне, должен сидеть. Я едва ли не самолично обошел все военкоматы, чтоб выявить подозрительных гомиков. Таких развелось в последнее время — на целый полк хватило бы… Едва ли не добрую половину сомнительных приверженцев однополой любви поставлял в военкоматы наш знаменитый сексопатолог.
      Дальше все было делом техники. Мой приятель, следователь Пулеев, с энтузиазмом воспринял идею завести дело против Дятлова — у них, видимо, какие-то свои счеты были. Что там делал Пулеев с призывниками, откосившими от армии с помощью Дятлова, я не знаю, но следователь заставил-таки их сознаться в том, что доктор засвидетельствовал в парнях отклонения ориентации всего за три тысячи долларов. Им, наверное, даже штаны снимать не пришлось. По собственной инициативе — я был против — для укрепления обвинения Пулеев послал к Дятлову двух настоящих гомосексуалистов. Им светил срок за торговлю наркотиками, и они сочли за благо сходить на прием к Дятлову, получить справки, а затем свидетельствовать против нашего сексопатолога.
      Это один из немногих случаев, когда наша система работает на благо истины, ради того, что наказать мздоимца по заслугам, — подвел итог Иван Викторович, театрально разведя руки.
      Я была в шоке. Вряд ли Подземельный будет врать тем, у кого в руках находится честь его семьи. Получается, доктор Дятлов оказался не только взяточником, но и шантажистом! Вот тебе и светило сексопатологии. Как он умело притворялся! Извращенец!…
 

***

 
      Деньги с чиновника хитрый Гвичия все же взял. Пришлось задним числом подписать договор о комплексе оперативно-розыскных работ, целью которых было обнаружение Павла Подземельного. Поскольку цель была достигнута, Гвичия взялся предоставить Подземельному-старшему подробный отчет о поиске. Интересно, что он там понапишет?
      «Рискуя жизнью, беременный агент Железняк пробиралась в потемках к заброшенному сортиру…»?
 

***

 
      Этой ночью мне так и не удалось уснуть. Проклятый сескопатолог не давал мне покоя. Оказывается, за маской простодушия скрывалась змеиная хитрость. Шантажист средней руки сам бы пришел к чиновнику и прямо попросил бы денег. А почему бы и нет? За хранение секретов тоже надо платить. Как нам… А тут хотел и на елку влезть, и попу не ободрать — с высокопоставленным приятелем не ссориться и денег заработать.
      И все-таки как-то не вязался Дятлов в моем сознании с образом хитрожопого шантажиста и взяточника. Ну ладно, пусть Дятлов — еще и великий актер. Лицемер. Но тогда не могу понять одного. Почему он, такой хитрый и осторожный, позволил завести против себя уголовное дело и даже не пытался никак себя спасти. Если верить рассказам свидетелей, в своей противозаконной деятельности он такой беспечностью не отличался: и взятки посылал брать другого человека, и шантажом занимался через посредника…
      Тут меня осенило. Я выскочила из кровати и принялась нарезать круги по комнате. Какая же я была дура! Почему сразу не догадалась?!
      — Модестов, я все поняла! — тормошила я мужа.
      — Я тоже, — как-то ехидно ответил он, — ложись спать.
      Остаток ночи я провела в нетерпении, дожидаясь, пока проснется и выйдет на работу весь остальной город. В девять часов я наспех оделась и отправилась к доктору Дятлову, естественно, захватив свой любимый разводной ключ.
 

***

 
      — Доктор на совещании, — предельно вежливо констатировала секретарша Дятлова и, улыбаясь, заключила:
      — Будет нескоро.
      — Он мне не нужен. Ведь он здесь ни при чем, — ответила я. — Правда?
      — То есть?
      — Он не мог брать деньги за липовых педиков, не мог шантажировать бедного Подземельного. Не так ли? — Я приблизилась вплотную к столу секретарши и нависла над ней.
      — Не мог? — неуверенно переспросила она.
      — Не мог. Потому что все это делала ты. — Я без разрешения перешла на «ты», поскольку как-то неловко называть на «вы» преступника.
      — Что вы себе позволяете? — взвизгнула, побледнев, секретарша.
      — Ты, гадина, пользовалась полнейшим доверием, которое тебе оказывает доктор, который готов расписаться даже на туалетной бумаге, если она будет в твоих руках, а ты… Ты подсовывала ему бланки справок и сама вписывала диагноз. Ты… — Мне хотелось ее оскорбить, чтоб вывести из себя, но на ум ничего, кроме слова «ты», не приходило. — Ты знала, что сын Подземельного маньяк, и тебе было мало денег от педиков, тебе захотелось еще вице-губернаторской капусты. Да?
      — Что вы себе позволяете? — ничего больше секретарша сказать не могла.
      Ее погубила ее стервозность. Будь она девушкой вдумчивой и уравновешенной, она легко бы держала линию защиты, учитывая, что моя обличительная речь основывалась на одних догадках. Но она сделала ошибку.
      Секретарша вскочила и набросилась на меня, видимо, мечтая убить и подложить в кабинет Дятлова. Такую подставу я никак не могла позволить. Она вцепилась мне в волосы, но тут же получила сокрушительный удар сумкой с тяжелым разводным ключом. Она с криком бросилась на меня во второй раз, и мы, сцепившись, упали на пол.
      В этот момент вошел Дятлов. Он встал и минуту ошалело смотрел на драку в приемной. Неизвестно, сколько бы он еще наслаждался этим зрелищем, если бы я не крикнула: «Вызывайте охрану!» Мигом пробежавшие охранники отцепили от меня бьющуюся в истерике секретаршу. Забирал ее уже Пулеев.
 

***

 
      Дело о мужеложстве закончилось вполне удачно. То есть дело пока еще идет, но уже без участия доктора Дятлова и, соответственно, моей персоны.
      Теперь в получении взяток и в подделке медицинских документов обвиняется секретарша сексопатолога. Пулеев воспринял смену фигурантов без особого энтузиазма, но его энтузиазм теперь никому не нужен. Секретарша признала вину и довольно быстро сдала своего сожителя, предприимчивого молодого человека по имени Юра, который выступал неофициальным представителем доктора Дятлова в Союзе военных матерей. Он же был тем телефонным анонимом, который пугал Подземельного разглашением неприятных подробностей из жизни его родственников. Пулеев собирается довести дело до суда даже без помощи своих приятелей с Искровского проспекта.
      Обнорский публично вынес мне благодарность, а Марина Борисовна — порицание. Она сказала, что таким карьеристкам детей и вовсе заводить не надо.
      Иван Викторович Подземельный, мужчина приятной наружности, поместил свое чадо в закрытую, тщательно охраняемую клинику, откуда тот вряд ли изловчится удрать. А если даже и вырвется, беременные петербурженки могут спать спокойно — первыми о маньяке услышат немки. Поскольку эта клиника находится на берегу Рейна.
      Кстати, я родила двух девочек. «Здоровые и энергичные, как сама мамаша», — с улыбкой заметил Модестов, но тайный страх мелькнул в его глазах: как он теперь будет справляться с тремя Железнячками? Учитывая многообещающие обстоятельства, при которых они родились… Но это уже совершенно другая история, о которой, я надеюсь, никто не узнает.
      С рождением детей странности Модестова прекратились. Он действительно с батюшками и прочими церковными деятелями все это время якшался.
      А «Мой малыш» — это магазин товаров для новорожденных. Модестов хотел сделать сюрприз и втайне от меня обставил целую комнату кроватками, манежами, игрушками и висюльками… Ту самую комнату, где я хотела поставить фонтан.
      В тот же день, как я выписачась из роддома, мне позвонил Дятлов. Видимо, он хотел поблагодарить меня за успешное расследование дела о мужеложстве и поздравить с прибавлением в семействе.
      Но я в этом не уверена, поскольку этого он так и не смог сделать. Зато он прочел полуторачасовую лекцию о ранней детской сексуальности и вреде женской фригидности у индивидуумов для общества.

ДЕЛО О ТАЙНЕ ИСПОВЕДИ