Наружное наблюдение (№1) - Экипаж

Ребята ушли вместе с Леной, Нестеров закурил и заметив задумчивость в лице своего собеседника, спросил:

– Похоже, тебя терзают некоторые сомнения относительно компетентности моей команды?

– Угадал, есть немного. Дело даже не в их относительной молодости… Лично я в их годы уже такими делами ворочал, что сейчас рассказать кому – страшно будет. Нет, первый, который Козырев, по-моему парень серьезный, с характером. А вот Лямин…

– Что, Лямин?

– Какой-то он, как мне показалось, слишком уж маленький – Ваня.

– Есть немного, – улыбнулся Нестеров. – Но тут уж ничего не поделаешь: тапер играет как умеет – просьба не стрелять.

– Да, чуть не забыл, – спохватился Ладонин. – Вот деньги, здесь тысяча долларов. На первое время вам должно хватить, но если понадобится кого-то подкупить, дать взятку или еще что-то подобное, не стесняйтесь, сразу же обращайтесь ко мне. И вот, лично тебе, – он протянул Нестерову небольшой револьвер. – «Кинг кобра», к сожалению, пока только газовый. Мой человек из лицензионно-разрешительной в настоящее время в отпуске и быстро сделать разрешение на огнестрельное пока не получается. Можно, конечно, и этот переделать под боевой…

– Нет, Игорь, это уже лишнее. Не возьму. Попробуем обойтись без пальбы.

– Хозяин-барин, – Ладонин убрал револьвер в ящик стола. – Теперь, что касается этих ваших дел оперативного учета. Завтра до восемнадцати часов в ГУВД тебя будет ждать майор Касторский. Вот, держи телефон. Он проведет и все что нужно покажет.

– С тобой приятно иметь дело, Игорь Михайлович, – искренне восхитился Нестеров. – Эх, тебя бы да с твоими возможностями да в яашу контору… Мы б тогда точно к ноябрьским с преступностью управились…

– Нет уж, – усмехнулся Ладонин. – Как говорится, уж лучше вы к нам… Кстати, я это на полном серьезе говорю – решишь сменить профессию, местечко найду.

– Спасибо, буду иметь в виду.

– Ну что ж, тогда на сегодня все. Пошли, провожу к машине.

– Пошли. Хотя… Игорь, сначала маленький вопрос: каковы будут наши действия в случае если мы найдем Ташкента, но к-тому времени против него у нас ничего не будет?

– А что ему светит за Антона?

– Статья двести шестьдесят пятая, «оставление места дорожно-транспортного происшествия». Максимум – три года, но я очень сомневаюсь, что и до этого дойдет.

– Понятно, – Ладонин задумался и бригадир заметил как в его глазах зажегся очень нехороший огонек. – В таком случае ваша задача будет заключаться в одном – найти Ташкента и сообщить мне его координаты. Дальнейшие заботы о нем я беру на себя.

Ладонин произнес эту фразу таким тоном, что Нестеров сразу решил для себя – в случае чего Ташкента придется сдавать своим. Бригадиру совсем не улыбалось принимать, пусть даже косвенное, но все-таки участие в подготовке убийства. Вслух он этого произносить не стал, зато задал Ладонину еще один вопрос:

– А ты сам в былое время никак не пересекался с Ташкентом? Я почему спрашиваю – в нашу первую встречу мне показалось, что ты уже что-то знал о нем раньше?

– Нет, Сергеевич, тебе показалось, – чуть помедлив, ответил Ладонин и бригадиру снова показалось на этот раз, что Ладонин ему врет. – Ну что, пошли смотреть машину?

Показалось Нестерову правильно. О Ташкенте Игорю незадолго до своей гибели рассказывал Ладога. Это случилось весной 1994 года, когда Ладога впервые загремел в «Кресты». Загремел с шумом, а с ним еще шесть человек из его команды. Предъявленное им обвинение включало в себя едва ли не все статьи УК, за исключением разве что надругательства над могилами и незаконного поднятия государственного флага на торговом судне.

Время шло. Статей обвинения становилось все меньше и меньше, а часть подельников уже была выпущена на подписку. Самой главной проблемой оставался эпизод с директором крупного универсама. Этот, абсолютно пустяковый, с точки зрения братвы, эпизод тем не менее почему-то именовался «вымогательством в составе организованной преступной группы». Ладога подбивал клинья под потерпевшего – давай, мол, разойдемся без ментов: я был не совсем прав, ты погорячился… Однако диалог через посредников не получался, и это было странно, поскольку с другой фирмы, принадлежавшей потерпевшему, получал Ташкент, который обещал поспособствовать и надавить.

Он и надавил. Правда, в обратную сторону. В действительности Ташкент сделал все, чтобы потерпевший продолжал настаивать на своих первоначальных показаниях. Оказалось, что в то время Ташкент прицелился на группу водителей, которые гоняли тачки из Польши. Водители были завязаны на Ладогу. Не крепко, но долю малую отстегивали. Ташкент был уверен – если Ладога сядет, то эту тему он без труда подомнет под себя. Так оно и вышло: Ладоге отвесили пять и, как особо известного, увезли под Архангельск, а иномарки подобрал Ташкент. Правда, особых доходов он с них так и не поимел – очень скоро тема сама собой захирела и потом тихо умерла.

Ладога отсидел три и вышел на УДО[50] летом 97-го. После освобождения он случайно встретил одного из водил, разговорился и узнал от того весь расклад. Сопоставил, запомнил, но разбираться не стал – доказательств ноль и, хоть и не в прокуратуре служим, предъяву делать не стал, а только подумал: «Ну Ташкент, ну с-сука, ладно… Земля имеет форму чемодана – свидимся как-нибудь зимой в тайге!». На всю жизнь затаил тогда Ладога чувство обиды на Ташкента, правда, самой жизни этой ему оставалось всего два годика с прицепом.

Криминальная хроника

В Мариинской больнице от ранений, полученных во время покушения в минувшую субботу, скончался Алексей Ладонин, более известный в криминальных кругах под кличкой Ладога. Об этом сообщили в понедельник наши источники в правоохранительных органах. Напомним, что 25 августа на улице Вавиловых сработало взрывное устройство, прикрепленное к джипу «Тойота-Ландкрузер», в котором находился 38-летний Алексей Ладонин. В результате взрыва пострадавшему оторвало ноги, он был срочно госпитализирован в больницу, но несмотря на все усилия врачей на следующий день скончался. Прокуратура Калининского района расследует обстоятельства этого происшествия, решается вопрос о возбуждении уголовного дела. («Вечерний Петербург», 27.08.99 г.).

Когда Гурьев и Ладонин-младший демобилизовались и вернулись в Питер, Ладога еще сидел. Игорю сразу же пришлось с головой погрузиться в хозяйство брата, которым на момент его отсутствия заправлял их давний предприимчивый знакомец Кузя. В отличие от большинства «реальных» парней, Ладога довольно рано сообразил, что на крышевании ларечников, паленой водке и торговле проститутками далеко не уедешь. Тем более, что по сравнению с серьезным бизнесом все это так… копейки… Детишкам на молочишко. И пока эти самые «детишки» тратили свои «копейки» на кабаки, тачки, баб и кокаин, Ладога стал понемногу подстраховываться, вкладывая деньги во что-то реально работающее. Тогда самой сытой темой был бензин, однако у Ладонина хватило ума не лезть туда, где уже вцепились друг дружке в глотку «тамбовские» и «казанские». Основную ставку он сделал на менее популярный в ту пору лес, и время показало, что он не прогадал. Ладога мало что смыслил в экономике, зато в своих делах он всегда руководствовался здравым смыслом. И тот его никогда не подводил. В криминальном мире Петербурга образца начала девяностых Ладонин-старший, пожалуй, был одним из первых, кто, накопив стартовый капитал, предпринял реальную попытку уйти в сторону легального бизнеса, который, естественно, также был небезупречен (да и что такое этот «чистый бизнес»? кто его видел и с чем его едят?). Но легализоваться ему не дали – вымощенная светлыми намерениями дорога известно куда ведет. Ладогу приземлили, однако к этому времени маховик его бизнеса был раскручен достаточно сильно для того, чтобы продолжать вращаться и без своего хозяина. А тут еще и Игореха подоспел: а кому, как не младшему брату, продолжать начатое старшим дело?

Естественно, на первых порах Игорь попытался привлечь к делу и Антона – работы было выше крыши, а людей, на которых он мог положиться, по пальцам пересчитать. Скорее из чувства дружеской солидарности Гурьев какое-то время покрутился во всем этом и понял – это не его. Он насмотрелся на уверенных, «крутых» парней, которые через час после разговора «за жисть» уже начинали размазывать сопли по столу. Насмотрелся на то, как большие бабки даже чисто внешне (не говоря уже о внутреннем) изменили многих людей Ладоги, с большинством из которых он был знаком еще до флота, превратив их в напыщенных пингвинов… На многое насмотрелся тогда Антон, а насмотревшись – брезгливо поморщился. Конечно, будь в это время Ладога в городе, тот, наверное, сумел бы перетянуть безмерно его уважавшего Гурьева на свою сторону. Однако Ладога был далеко, а Ладонин-младший не сумел найти правильных слов, чтобы повлиять на друга. Игорю надо было двигаться вперед, а Антон потихонечку притормозил и отошел в сторону. За три года службы все в этой жизни изменилось до неузнаваемости, и Гурьеву просто требовалось какое-то время, чтобы понять: а чего он, собственно, хочет в ней добиться? Поучаствовав в одной из ладонинских тем, Антон заработал себе две штуки баксов комиссионных. Этого хватило на месяц умеренного сиба-ритствования, после чего он купил себе на Энергетиков подержанную «шестерку» и занялся банальным частным извозом.

«Бомбилой» Гурьев проездил чуть больше года. А потом произошла случайная ночная встреча, которая капитальным образом повлияла на всю его оставшуюся жизнь. Повлияла, развернув на сто восемьдесят градусов. Подобные, судьбоносные для людей, встречи, как правило, происходят с представителями противоположного пола, однако Антону в ту ночь повстречался именно мужик. Не подумайте ничего дурного – мужиком этим был заслуженный ветеран разведки Валерий Иванович Костомаров (тот самый, который в свое время заполнял первую аттестацию на Нестерова), а в холодную мартовскую ночь Валерий Иванович направился на встречу с Гурьевым исключительно по зову Родины, которая всегда звала его к подвигу устами лучших своих представителей.

Девятого марта 1997 года Костомарова всей конторой провожали на пенсию. Как седьмого числа в отделе в честь женского праздника столы сдвинули, так до девятого они и простояли. И затем понеслось: речи, цветы, подарки, Почетная грамота от начальника ГУВД. Это, так сказать, часть официальная, а далее пошла программа культурная: речи, водка, вино, шампанское, танцы. Посидели душевно, даже лучше, чем седьмого числа. Оно и понятно – седьмого народ, в основном, задерганный, озабоченный предстоящим празднеством, и ему особо не до веселья. Принял после работы свои законные сто пятьдесят – и побежал по магазинам. Другое дело – число девятое: торопиться домой к жене не нужно, поскольку праздник позади, опять же трубы после вчерашнего горят. Словом, есть все условия, чтобы задержаться подольше и посидеть обстоятельно. К тому же не стоит забывать, что провожали не абы кого, а самого Иваныча, про которого среди молодых «грузчиков» упорно ходили слухи, что он успел чуть ли не в конармии Буденного послужить и лично два десятка беляков шашкой пополам разрубил.

Ближе к ночи банкет продолжился уже на квартире Валерия Ивановича. Естественно, всех желающих двухкомнатная берлога, в которой Костомаров жил вместе с женой Ольгой Аркадьевной, вместить не смогла. Так что поехали лишь самые близкие друзья, да У1Р-персоны местного пошиба. С этого момента в культурную программу вечера были внесены некоторые изменения: шампанского и вина уже не наблюдалось, а танцы сменило пение под гитару. Постепенно начали сдавать даже самые стойкие – дежурный водитель, матеря судьбу и своего напарника, из-за которого вынужден был выйти на работу не по графику, задолбался развозить начальственные тела в разные концы города. Наконец, около двух часов ночи все успокоилось. Виновник торжества, провожая последнего гостя, уснул в прихожей, и Ольге Аркадьевне стоило большого труда переместить мужа в комнату на диван.

А в двадцать минут пятого в квартире Костомаровых зазвонил телефон. Несчастная Ольга Аркадьевна, у которой от пережитых событий разболелась голова, усилием воли заставила себя подняться с кровати и снять трубку.

– Будьте добры, Валерия Ивановича, – по вежливо-уверенному тону звонившего Ольга Аркадьевна поняла – звонят с работы. Она посмотрела на разметавшегося по дивану и задающего артиллерийского храпака мужа и с ходу сочинила профессиональную отмазку:

– Валерий Иванович принимает ванну. Что ему передать?

– Передайте, пожалуйста, что у нас тревога. Общий сбор. Время пошло с четырех двадцати пяти.

Это был знаменитый общий сбор всего личного состава ГУВД, организованный по прихоти генерала Пониделко, печально известного своими «бежевыми» реформами[51], борьбой с коррумпированными сотрудниками и организацией крестового похода на «тамбовских» (впрочем, последние о существовании такового узнавали преимущественно со страниц газет и журналов). Кстати, на памяти видавших виды ментов, такого количества подлянок, которые за два года стояния на капитанском мостике питерской милиции устроил генерал Пониделко, не позволял себе ни один начальник милиции. Ни до, ни после него.

Ольга Аркадьевна почти сорок лет была женой разведчика, и в этой жизни удивить ее чем-либо было трудно. Поэтому она не стала задаваться вопросом «а с какого, собственно, ее теперь уже пенсионера вызывают по тревоге?» и, руководствуясь принципом «надо – значит надо», решительно принялась за нелегкое дело мужней побудки. Не будем здесь описывать, чего ей это стоило, однако мужественная женщина справилась – через двадцать минут ошизевший и мало что соображающий Валерий Иванович был вытолкан за дверь вместе с дежурным чемоданчиком, в котором лежал стандартный набор стандартного милиционера, вызванного на любимую начальственную забаву, именуемую «учебной тревогой».

Костомаровы жили «у черта на рогах», то бишь на Суздальском проспекте. Вполне естественно, что в такую пору ни один уважающий себя общественный транспорт работать не будет, поэтому Валерий Иванович, включив автопилот, медленно побрел по мартовскому морозцу строго на юг в надежде зацепить такси или частника. И он его таки зацепил. Частником оказался Гурьев, который любил бомбить именно по ночам, поскольку в это время клиент, как правило, более сговорчив и меньше торгуется (холодно и спать хочется). Валерий Иванович уселся на переднее сиденье, кинул под ноги чемоданчик и на вопрос Антона маршальским жестом указал вперед. Затем отрывисто уточнил: «На юг… Центр… Промежуточный финиш – угол Энгельса и Просвещения». Гурьев усмехнулся, дал по газам и в три минуты домчал Костомарова до «промежуточного финиша». Здесь седовласый ветеран вылез, дошел до круглосуточно торгующих ларечков (оставив Антону в залог чемоданчик) и пару минут спустя вышел из ларька с двумя бутылками пива «Охота крепкое».

Гурьев с интересом наблюдал за тем, как старичок залихватски, не отходя от ларечка, залпом опустошил первую бутылку. Вторую он потягивал уже в машине. Поправив здоровье столь бесхитростным способом, старичок оживился: глаза потеплели, лицо приобрело более осмысленное выражение. Он как-то сразу сделался весьма словоохотлив, и всю оставшуюся дорогу они провели в разговорах «о том о сем». Гурьев и сам не понял, каким образом старичку удалось вот так вот, с ходу, непринужденно, что называется, втереться в доверие. В результате, по большей части говорил Антон, а старичок внимательно слушал и лишь изредка подбрасывал в их беседу «дровишки». За те двадцать минут, что они добирались до места, Антон успел поведать старичку едва ли не про всю свою молодую жизнь, упомянув, в том числе, что занимается поиском работы. (К тому времени Антону действительно уже надоела вся эта дерготня и он подумывал прибиться к чему-то более-менее постоянному. Так как иного, кроме школьного, образования у него не было, Гурьев решил податься в водители и уже несколько недель регулярно покупал газеты с соответствующими объявлениями). Старичок выслушал Антона, поинтересовался, служил ли тот в армии, и, получив утвердительный ответ, кивнул удовлетворительно и предложил Гурьеву пойти работать «к ним», не уточнив, правда, кто такие «они». Щедро расплатившись с Антоном, старичок продиктовал ему номер своего телефона и попросил обязательно позвонить. На том и расстались.

Валерий Иванович входил в число лиц, которых о тревоге предупреждал непосредственно дежурный по Управлению. Понятно, что схему персональных оповещений в связи с уходом Костомарова на заслуженный отдых переделать еще не успели. Так что в эту ночь дежурный отзвонился Валерию Ивановичу на автомате и тот, будучи разведчиком старой закалки, примчался в контору, уложившись, в отличие от многих молодых, в отведенный для сбора полуторачасовой срок. Когда дежурный по отделу увидел на мониторе камеры слежения входящего в здание Костомарова, он, мягко говоря, прибалдел, вышел навстречу ветерану и, удивленно моргая, произнес:

– Ты чо, Иваныч, восстановиться решил, что ли? Костомаров недоуменно вскинул брови, явно не понимая вопроса.

– Дык мы ж тебя, блин, только вчера вроде как на пенсию проводили, а? – уже менее уверенно спросил дежурный, подумав, что, может быть, это у него самого начались проблемы с головой. И тут-то Валерий Иванович, наконец, вспомнил все… Когда в кабинете начальника собрали шестерых, не уложившихся в норматив молодых, и еще двоих, у которых в «тревожном чемоданчике» недоставало каких-то мелочей, начальник отдела торжественно вывел на середину комнаты Костомарова и назидательно сказал:

– Вот, учитесь, салаги, как надо работать!… Гурьев собирался было позвонить веселому старичку, однако где-то посеял пачку от сигарет, на которой записал номер Костомарова. Каково же было его удивление, когда Валерий Иванович, спустя пару дней, сам позвонил ему домой. Они условились встретиться на углу Литейного и Чайковского, и лишь после того, как Костомаров решительно толкнул дверь «Большого дома», Антон, наконец, врубился, что за работу ему предлагают и кто такие «они». Сразу сбежать было вроде как неудобно. Поэтому они поднялись в отдел кадров, где их уже встречал какой-то мужик в штатском, с полчасика посидели, потрепались и… Короче, Антон неожиданно для самого себя согласился. Решающим аргументом, пожалуй, стало то, что на предлагаемой службе не нужно было ходить в форме. В тот раз Антон постеснялся спросить у Валерия Ивановича, каким образом тот смог узнать его телефон. Впоследствии он догадался об этом сам – Костомаров, как настоящий профи, даже пребывая в постпохмельном состоянии, успел срисовать и запомнить номер машины Гурьева. Ну а дальше, как говорится, дело техники.

…Когда Ладога узнал о том, куда вписался Антон, то помрачнел, вызвал брата и слегка отчитал его: «Ну что? Такого правильного пацана – и в мусарню упустили. Твоя вина, Игоре-ха, не доглядел. Знал же, что твой лучший кореш год без работы блыкает. А ты в это время о чем думал? Проспал беспробудно, как совесть прокурорская». Но попыток отговорить Антона предпринимать не стал. Ладога всегда считал, что каждый человек свою дорогу должен выбирать самостоятельно.

Темно-зеленая «Мицубиси-галант», которую бригадир сразу же окрестил «лягушкой», колесила по центру города в поисках достойной парковки. Нестеров поставил Паше условие, чтобы стояночка находилась в тихом, малолюдном месте и располагалась не ближе, чем в трех кварталах от здания конторы. Минут через сорок таковая обнаружилась. Козырев поднялся в будку охранника, заполнил необходимые бумаги, заплатил за месяц вперед и не без сожаления закатил машину на отведенный ему пятачок. Была б его воля, он вообще не вылезал бы из «Мицубиси». Ему так понравилась машина, что он готов был жить в ней, экономя тем самым на охране (ценник на парковку в центральной части города был задран запредельно). После этого распрощались и разошлись, каждый в свою сторону. И никто из разведчиков, даже многоопытный Нестеров, не заметил, что не далее как двадцать минут назад их уже срисовали. Какое там срисовали – расшибли[52]. Просто никому и в голову не могло прийти, что такое может случится в первую же поездку их «засекреченного» автомобиля.

А срисовала экипаж Ольховская. Они с Камышом не спеша ехали по запруженному Литейному, болтали про всякие разности, как вдруг прямиком в их «БМВ» резко перестроилась зеленая «Мицубиси» (это дорвавшийря до «классной тачки» Паша слегка потерял голову, забыв, что в свободное от службы время непро-веряйка ему не полагается). Камыш чудом успел увернуться, возмущенно посигналил и выругался. Будь он в данный момент один, то обязательно бы ломанулся за «этими уродами», однако присутствие Полины обязывало его быть сдержанным. Впрочем, на ближайшем светофоре они их и так почти догнали. Полина с интересом всмотрелась в сидевшую в салоне троицу, ожидая увидеть нечто быкообразное, однако вместо этого обнаружила в тачке свой родной экипаж с Козыревым на руле. Сказать, что Полина удивилась – ничего не сказать. Загорелся зеленый свет, и, взвизгнув, «Мицубиси» быстро ушла направо по Жуковского. Камыш снова тихонько ругнулся и поехал прямо. Полина же интуитивно потянулась за мобильником и, сделав вид, что ей понадобилось срочно отправить 8М8, забила в память телефона номер машины. Логическому объяснению случайно увиденная ею картина пока не поддавалась.

На следующий день «карманная» тема для экипажа закончилась – смену Нестерова поставили на работу по линии НОН. День прошел в высшей степени халявно. Объект, совсем зеленый семнадцатилетний пацан, кличка которому была дана Доходяга, выполз из дома лишь в начале двенадцатого и, судя по своему неадекватному поведению, предварительно успел ширнуться. Работать за объектом, пребывающим в таком состоянии – одно удовольствие. Можно с ним хоть под ручку ходить, ему все будет по барабану, а после расставания, уже минут через пять, он никогда больше не вспомнит лица своего провожатого. Кстати, практика показывает, что обычный человек лишь в течение суток способен опознать «грузчика», которого видел мельком. Максимум, в течение двух. Если же «грузчик» в своей деятельности умудрился чем-то привлечь к себе внимание объекта, тогда срок «злопамятности» может увеличиться до недели-двух. Впрочем, все это вещи сугубо индивидуальные – скажем, у того же Нестерова была исключительная зрительная память на лица. Правда, этот его природный феномен нивелировался абсолютной неспособностью запоминать цифры общим числом более пяти. По этой причине Александр Сергеевич постоянно таскал с собой записную книжку – он вечно забывал номера телефонов, включая и свой собственный.

Словом, наразвлекались по полной. И снимков наделали, и пару адресов срубили, а уж на метро покатались – впечатлений хватит на неделю вперед. А в верхнем вестибюле «Маяковской» бригадир даже спас Доходягу от неминуемого обезьянника: Нестеров принимал парня на выходе с экскалатора и боковым зрением увидел, как к тому лениво направляется метропо-литеновский сержант. Пришлось незаметно для объекта перехватить сержанта на полпути и замолвить словечко, дабы в этот раз дядя в погонах не трогал убогого. В принципе, ничего страшного не случилось, если бы Доходягу задержали – все должно идти естественным путем, и моделировать искусственные преграды на пути объекта в большинстве случаев нецелесообразно. Однако до конца смены оставалось каких-то полтора часа, и бригадир рассудил, что в случае если парня повяжут, то вполне может статься, что экипаж перекинут на другой участок. А сегодня Нестерову задерживаться на работе было нельзя – предстояла встреча с майором Касторским.

Все получилось на редкость удачно: пока Полина с Иваном отписывали сводку, Нестеров пошел покурить и в коридоре нос к носу столкнулся с Нечаевым. «На ловца и зверь бежит», – подумал бригадир, которому вчера так и не удалось застать Василия Петровича на месте. «Я после совещания показывал вашу инициативку Конкину, – сказал Нечаев. – Так вот, Андреич просил передать, что вы молодцы. Я, кстати, присоединяюсь». Василий Петрович обычно был скуп на похвалы, из чего Нестеров заключил, что с эпизодом на Каменноостровском они, похоже, действительно попали в масть. «Но скорее всего, эта тема не наша, а старших братьев, – продолжил Нечаев. – Кстати, ты предупреди своих, чтоб пока помалкивали. Вдруг там, и правда, какие-то шпионские страсти-мордасти. Чем черт не шутит?…»

На волне столь благодушного настроения начальства Нестеров выклянчил для смены на завтра выходной, чтобы наконец смотаться к дочке в Рощино, а узнав, что Нечаев едет в Главк, напросился с ним – мол, опаздываю, до Кирочной подбросьте, если место есть. Место нашлось. Нестеров заскочил к своим, не читая, поставил закорючку под еще незавершенной сводкой и попрощался с Полиной. Затем он отвел в сторонку Лямина, предупредил, чтобы вечером они с Павлом взяли со стоянки «лягушку» и были на связи, после чего побежал догонять Нечаева.

Домчались быстро. Бригадир высадился на углу Кирочной и Суворовского и, пройдя чуть вперед, конспиративно пронаблюдал за тем, как Василий Петрович доехал до главного входа и прошел в здание ГУВД. Выждав пару минут, он двинулся туда же. В отличие от большинства коллег, свою подполковничью ксиву Нестеров имел на руках, так что Главк мог посещать беспрепятственно. Нынешние же столь тщательные приготовления к заурядному, в общем-то, визиту объяснялись просто – Александр Сергеевич не хотел светить перед начальником свои контакты с гласником. К тому же нельзя было исключить, что Нечаев лично знает этого самого Касторского (еще станет потом расспрашивать, за каким таким лешим тот приходил), так что лишний раз перестраховаться не мешало.

Майор Касторский оказался невысокого роста мужичком (примерно метр с половиной в прыжке), с крепким, «мэтр на мэтр» телосложением и хронически красным лицом, глядя на которое невольно думалось «да, видать широко пожил человек». Свою нелегкую службу он нес при Информационном центре Главка, а, следовательно, по иерархии Нестерова был заурядной штабной крысой. Впрочем, штаб, как известно, это голова. И когда она начинает болеть, все остальное тело заходится в мучительных судорогах. Судя по лицу майора, голова у штаба болела частенько.

Касторский молча завел Нестерова в маленький кабинет с решеткой на единственном, выходящем на Суворовский окне, достал из сейфа три увесистых тома, кинул их на стол и также молча направился к выходу. Нестеров окликнул его, мол, где тебя искать, когда закончу, на что майор беспечно ответил: «А че меня искать? Будешь уходить – дверь захлопни, и все. Только дела с собой не уноси и листы из них не выдирай – мне их завтра сдавать. Если чего нужно будет, можешь снять копии, вон у окна ксерокс стоит». Касторский ушел, оставив слегка прибалдевшего от местных порядков Нестерова одного. «Ни хрена себе! Приятно, конечно, когда люди тебе доверяют, но не до такой же степени… Оп-па! Мать моя, женщина! Он еще и сейф забыл закрыть. Эх, Нечаева бы на него натравить – погонял бы он этого майора как вошь по бане».

Василий Петрович Нечаев славился своим «жегловским» отношением ко всякого рода служебной документации. Заприметив у кого-нибудь на столе оставленную без присмотра секретную бумажку, он закатывал такие скандалы, что на шум народ сбегался ажио из дежурки – мол, нельзя ли потише, из-за ваших воплей мы настроечку «грузчиков» услышать не можем. Все мог простить своим подчиненным Нечаев: утерю объекта, пьянство на работе, слабые показатели, но только не нарушение приказа два нуля седьмого, приказа в части работы с секретными документами. На уличенного в этом женевская «Конвенция против пыток и других жестоких, бесчеловечных, или унижающих достоинство видов обращения и наказания» не распространялась. Впрочем, однажды Нестерову удалось подловить на этом деле самого Нечаева. Как-то раз они вдвоем сидели у того в кабинете и гоняли чаи. В этот момент заглянул дежурный и сообщил, что комендант прислал сантехника и тот просит Нечаева зайти в туалет.

– Куда зайти? – ошалело переспросил тогда Василий Петрович.

– В туалет, – подтвердил дежурный. – Комендант говорит, что по всей лестнице полетела фановая система и что засорилось, скорее всего, у нас.

– Ну? И дальше?

– Вот он и просит, чтобы начальник пришел и посмотрел.

– На что посмотрел?

– Не знаю… На этот… На засор, наверное, – выдвинул предположение дежурный.

– Он что, полагает, что я в своей жизни не насмотрелся всякого говна?… Нет, ты прикинь, Александр Сергеич, до чего мы дожили: средь бела дня является сантехник и требует чтобы я бросил все дела и пошел разделить с ним эстетическое наслаждение – посмотреть на засор. Это не контора, а какой-то публичный дом. И я в нем дежурный священник… Ладно, я ему сейчас устрою такой засор!…

Нечаев и дежурный вышли. Нестеров усмехнулся, представив что сейчас шеф сотворит и с сантехником, и с комендантом, повернул голову и увидел, что свой сейф Василий Петрович оставил открытым. Тогда бригадир схватил со стола листок бумаги, быстро написал на нем четыре строчки, скотчем прикрепил листок к внутренней стороне дверцы сейфа и аккуратно прикрыл ее.

Вечером, собираясь домой, Нечаев подошел к сейфу, потянул за ручку и его взору открылась цитата из известного советского поэта-сатирика, которая гласила:

«Такую бдительность иные проявляют, Чтоб ни за что нигде не отвечать,

А сами, между прочим, оставляют В открытом сейфе круглую печать»[53]…

Нестеров подумал было оставить такой же стишок и на память майору Касторскому, но затем рассудил, что это будет не совсем вежливо. В конце концов, человек его приютил, оказал услугу (хотя и наверняка небесплатную), обеспечил оргтехникой. Бог-то с ним: штабной человек, что с него возьмешь? Как говорится, не нами уставлено, не нами и переставится. Интересно другое: под каким таким соусом штабист затребовал себе архивные дела? Нестеров немного поразмышлял над возможными вариантами, но, так и не придумав убедительной версии, махнул рукой, уселся за стол и погрузился в чтение.