Глава 21

На следующий день Ли приговорили к шестидесяти дням заключения за вождение машины в нетрезвом состоянии. Он ехал ночью через площадь со скоростью сорока миль в час и врезался в стоящую машину, практически полностью ее разбив. Ремонт двух автомобилей обошелся ему почти в четыреста долларов. На этот раз дело не обошлось простым штрафом. До этого его уже слишком часто штрафовали и предупреждали. И вот его наконец отправили в тюрьму на целых два месяца. Мэри подала на развод. Я съездил к ней, хотя прекрасно понимал, что это, в общем, не мое дело и что уговаривать ее бесполезно. Она терпеливо меня выслушала и ни разу не сказала, чтобы я не вмешивался, но явно уже приняла решение. Похоже, она не винила Ли и не испытывала по поводу случившегося особой горечи, просто для нее все было кончено. Я попытался уговорить ее поехать со мной в тюрьму, но она отрицательно покачала головой.

Мы сидели в кабинке в кафе Гордона. Мэри играла двумя соломинками, поданными с кока-колой.

— Прости, Боб, но зачем? Все уже кончено. Стоит ли продлевать агонию? Мне просто неприятно видеть его, потому что я всегда начинаю думать, как все могло бы быть. Не слишком большое удовольствие смотреть на него, зная, каким человеком он мог бы стать, если бы повзрослел — Да, наверное. Я всегда надеялся, что с тобой он остепенится и перестанет влезать во все эти неприятности. Но это, вероятно, не произойдет никогда.

Она посмотрела на меня чуть насмешливо:

— Нет, я не думаю, что женщина может из любого сделать мужчину. Как, впрочем, и мужчина из любой сделать женщину. Женщина может взять мужчину и сделать из него цивилизованного человека, то есть женатого. Но для начала он должен быть все же просто человеком!

— А мне кажется, все-таки он в достаточной мере человек, чтобы преодолеть все это, — запротестовал я. — Конечно, он совершенно сумасшедший и более неистовый, чем мартовский кот, но я бы не назвал его слабаком!

— Ну, я говорю о настоящем мужчине. Разве мужчина тот, у кого много волос на груди?

И грубый голос, который как бы исходит из утробы? И он топчет своих волосатых братьев?

— Вероятно, ты права.

Когда мы встали, Мэри сказала что-то загадочное, что я понял значительно позже:

— Боб, почему ты не уедешь отсюда? Ведь Ли всегда будет здесь.

— Ты хочешь сказать, из-за этой истории? По-моему, это ни к чему. Вначале мне пришлось трудновато, но сейчас я все это выбросил из головы.

Она взяла свою сумочку, а я — счет.

— Да, я знаю, что ты все преодолел. Я знаю, что ты взрослеешь. Ты пережил это. Но пережил ли Ли?

Она больше ничего не сказала и молчала, пока я вез ее в дом бабушки.

— До свидания. Боб. Как-нибудь на днях я навещу тебя.

Август стоял великолепный. Я почти совсем забыл о Ли, занятый Анджелиной. Я старался выполнить поставленную перед собой задачу — научить ее любить деревню так, как любил я. Я навещал Ли один раз в неделю, относя ему сигареты и книги. Но он большей частью был мрачен и абсолютно безразличен к моим приходам.

Однажды во второй половине дня, когда я и Анджелина плавали в Черном ручье, из густого леса появился Сэм с ружьем. Он нес двух больших рыжих белок. Мы не видели его со времени нашего возвращения. Два раза мы ездили навестить миссис Харли и отвезти подарки, привезенные Анджелиной из Галвестона, но его оба раза не было дома. Я убежден, что Анджелина знала об этом.

Сэм улыбался и, казалось, был несколько шокирован, будто застал нас голыми.

— Привет, Боб, — сказал он, перекладывая свое ружье в другую руку. — Привет, Анджелина!

— Привет, папа! — равнодушно бросила Анджелина.

Я спросил его об урожае, об охоте и о том, удил ли он в последнее время белого окуня, но Анджелина молчала как рыба. Мне стало жалко его, жалко видеть, как он старался не смотреть на нее, полуголую, как ему казалось, в очень открытом купальном костюме. В то же время я чувствовал, что ему хочется на нее посмотреть. Ведь она его старшая дочь, самая красивая, и он ее любил.

Он разговаривал со мной, но явно ждал слов Анджелины. Пусть она расскажет что-нибудь о поездке или пообещает навестить их. Ему хотелось услышать, что она счастлива и ей нравится ее новый дом. Она также могла спросить его о здоровье — вообще сказать хоть что-то. Но она не произнесла ни одного слова.

— Мы скоро приедем к вам, Сэм, — проговорил я, когда он повернулся уходить.

— Да, приезжайте! Мы будем вас ждать. До свидания, Анджелина.

— До свидания, папа, — ответила она, быстро взглянув на него.

Когда Сэм ушел, я повернулся к Анджелине:

— Я когда-нибудь на тебя долго злился?

— Конечно нет. К чему такой глупый вопрос?

— Никогда не заставляй меня на тебя злиться. Ни за что не хотел бы услышать от тебя: “До свидания. Боб” — тем тоном, каким ты произнесла это сейчас. Бедняга!

— Мне очень жаль, Боб, но боюсь, я не могу иначе.

Мы ходили на все танцульки в городе и в округе — на маленькие вечеринки, которые устраивались здесь в субботние вечера. Я возил ее в кино примерно два раза в неделю. Сам я никогда особенно не увлекался кинокартинами, но ей они очень нравились. Часто эти вылазки получались довольно никчемными и было бы гораздо приятнее остаться дома. Но у меня где-то в глубине души таился страх, что ей не понравится здесь жить, если это будет напоминать ей прежнюю жизнь, когда она была так несчастлива. Я не хотел, чтобы деревня ассоциировалась у нее с заточением.

Хотелось, чтобы она поняла, что девушка может жить на ферме, не чувствуя себя отрезанной от своих ровесников и обязанной носить ненавистную ей одежду.

Однажды вечером, после ужина, когда я предложил поехать в город в кино, Анджелина удивила меня, спросив, не можем ли мы остаться дома.

— Сегодня полнолуние, — пояснила она. — Давай лучше посидим на заднем крыльце и просто полюбуемся луной.

— Мне это гораздо приятнее, — быстро согласился я.

Мы сели на верхней ступеньке лестницы, и она склонила голову мне на плечо. Луна еще не взошла над краем леса, но мы могли уже видеть ее зарево, походившее на далекий лесной пожар.

— Ты счастлива, Анджелина?

— Знаешь, да. Это не выразить словами.

— Ты больше не считаешь, что жить на ферме — это все равно как сидеть в тюрьме?

— Нет, я никогда так не считала: только когда жила там. — Она посмотрела в сторону зарева. — Раньше я никогда не чувствовала ничего подобного, как с тобой.

Мы оба рассмеялись, и она сказала:

— Ты смешной. Боб. С тех пор как мы вернулись, ты так за мной ухаживаешь. Иногда мне кажется, ты забыл, что мы женаты. Ездим в кино, на танцы, плаваем. Все это очень мило с твоей стороны, но тебе не нужно так стараться!

— Ну, мне просто хотелось, чтобы ты чувствовала себя здесь не так, как раньше, у тебя дома.

— Я не буду себя чувствовать так, даже если ты превратишь этот дом для меня в тюрьму. Ведь бывает, что любят тюремщика!

— Хорошо, — ответил я. — Все эти глупости закончились. Завтра утром я убираю твои туфли, и ты идешь со мной собирать хлопок!

— Хлопок не собирают после того, как он сложен. Тебе не обмануть деревенскую девушку!

— Ты понимаешь, что я хочу сказать, Анджелина. Несколько месяцев тому назад ты бы рассердилась и взвилась, если бы кто-нибудь назвал тебя деревенской девушкой. Ты бы сочла это оскорблением.

— Я бы за это выцарапала глаза!

— Нет, ты бы не сделала этого. Ты не царапаешься. Ты сжимаешь кулачки и начинаешь драться, как хороший боец!

— По-моему, это единственное, что тебе во мне нравится. Я дерусь, как мужчина, а не как девчонка.

Эти два месяца не были полны только развлечениями, хотя я старался быть с Анджелиной как можно больше. Джейк и я складывали урожай в скирды, а затем отвозили их к джину. Кроме того, мы напилили очень много дров, запасая их на зиму.

Но помимо работы, мы плавали в долине, ловили окуней и ели арбузы. Были еще и книги, которые мы читали, лежа на траве под высокими деревьями. Нас не покидала радость оттого, что мы вместе. Это лето я никогда не забуду.

Глава 22

В начале сентября мы стали собирать хлопок на верхних полях. Сначала мы работали вдвоем, но так как коробочки хлопка раскрывались все быстрее, потребовалось больше сборщиков. Мы работали под горячим солнцем. Все еще было очень сухо, и небольшие облачка пыли носились по полю, как миниатюрные циклоны. В пыльные, жаркие полдни слышалось жужжание саранчи.

Ли выпустили из тюрьмы в середине сентября. Забот у нас все прибавлялось, и мне было некогда съездить в город. Джейк управлял фургоном, отвозя хлопок к джину, а я взвешивал собранное на поле.

Я слышал, что Ли вернулся в большой дом на улице Северного вяза и живет там один. И послал к нему сказать, чтобы он приезжал в гости. Я не очень ожидал, что он примет приглашение, поскольку он недружелюбно встречал меня в тюрьме. Поэтому сильно удивился, увидев большой “родстер”, подъезжающий к нам, поздно вечером в субботу.

Ли вошел в холл, и я отметил, что он трезв и хорошо выглядит. Явно дни, проведенные в заключении, без алкоголя, сказались на нем благоприятно. Он был одет в коричневый твидовый костюм, который очень шел ему, как, впрочем, вся его одежда. Он улыбался той особой, немного печальной улыбкой, которая обезоруживала в течение его жизни многих людей. Он немного постоял в дверях, посмотрел на меня и улыбнулся:

— Привет, деревенщина! Я слышал, что меня пригласили на ужин?

В этот момент из кухни вышла Анджелина и остановилась, увидев его. Они встретились в первый раз с тех пор, как мы вернулись. Мне казалось, что все мы старались не думать о том, последнем, их свидании. По крайней мере я и Анджелина. А вот о чем думал Ли?

Он сделал шаг вперед с наигранной изысканной вежливостью.

— Привет, Анджелина!

И они пожали друг другу руки. Это выглядело так, будто судья из Верховного суда приветствует любимую племянницу.

— Привет, Ли, — ответила Анджелина, и я почувствовал гордость за нее. Я не знал, что в этой восемнадцатилетней девушке может быть столько простого достоинства.

Он был спокойно вежлив с ней во время ужина и ни разу не проявил никакого нарочитого внимания. Но, с другой стороны, задавая мне вопрос или обращаясь ко мне, он не забывал повернуться к ней, чтобы включить и ее в беседу, заинтересовать ее.

Я был горд и счастлив видеть его таким. Их обоих я любил больше всего на свете, и мне хотелось раз и навсегда похоронить безобразную историю, происшедшую с нами. И когда он между прочим упомянул, что хочет вернуться на работу, я почувствовал, что удовлетворен всем на свете.

— Ты ведь много знаешь о древесине, Боб? — спросил Ли, допивая кофе. Мы зажгли керосиновую лампу, и он был красив как черт, со своими гладкими черными волосами и темными глазами.

— Не очень, а что?

— О, я просто подумал… Понимаешь, прежде чем Майор решил окончательно расстаться со своими двумя лесопилками, он интересовался бизнесом, связанным с древесиной. Он никогда ничего не предпринимал в этом направлении, но собрал очень много данных и отметил места, где растут лучшие дубы и ореховые деревья. Я в последнее время стал серьезно подумывать об этом. Я мог бы вернуть одну из этих лесопилок и начать делать дубовые доски. Это может принести большие деньги, если найти хороший лес и умело вести дело.

— Но ты должен в этом разбираться, ведь столько лет провел с Майором, — ответил я.

— Возможно, я займусь этим. Нельзя же всю жизнь ничего не делать.

Он оставался у нас почти до десяти часов. Мы много говорили и иногда включали фонограф. Вечер прошел почти безупречно. Однако был один момент, когда я немного забеспокоился. Но потом решил, что это просто игра моего воображения или, по крайней мере, преувеличение. Когда я зажигал сигарету, а Анджелина зачем-то встала, я увидел, каким взглядом Ли провожал ее. Вероятно, ему казалось, что за ним не наблюдают.

— Может быть, он все же переменился? — спросил я, когда Ли уехал. — Как ты думаешь, Анджелина?

— Может быть. Боб, — ответила она тихо.

— Он ведь ничего, когда ведет себя прилично, правда?

— Да, Боб. Он был очень мил, и он самый красивый мужчина, которого я когда-либо видела, даже в кино.

— Ну что ж, я сам напросился! — проговорил я немного кисло.

— Ты что, злишься, что не так красив, как он? — рассмеялась она.

— Нет, но, Богом клянусь, ни одному мужчине не понравилось бы сидеть и слушать, как его жена…

Она поцеловала меня, и я замолчал и успокоился.

В следующие десять дней Ли к нам зачастил. Приезжал почти всегда к ужину и всегда привозил бифштексы, или мороженое, или еще что-нибудь из города. Но я заметил, что после каждого его визита Анджелина становилась озабоченнее и у нее портилось настроение. В один прекрасный день она спросила, должны ли мы принимать его так часто?

— Ну, мы, конечно, не обязаны, — сказал я удивленно, — но ведь он, в конце концов, мой брат. И мне кажется, это помогает ему удерживаться от пьянства.

— Может быть, — коротко бросила она. Затем внезапно он перестал приезжать и не появлялся всю последнюю неделю сентября. Мы заканчивали с хлопком в долине, и Джейк, Хелен и я проводили там целый день. Анджелина хотела пойти собирать хлопок вместе с нами, но я ей не позволил. Мне не хотелось, чтобы моя жена работала в поле, как наемная сборщица. Тогда она предложила заняться взвешиванием или ездить вместе с Джейком на фургоне к джину. Ей не хотелось сидеть дома. Я решил, что это из-за чудесной погоды — бабьего лета, — и сказал, что подумаю.

В тот же день, поздно вечером, Джейк и я накладывали кипы хлопка, которые на следующий день надо было отвезти к джину, Я подавал ему хлопок в большой сетке, наполняя ее из груды на земле недалеко от станции взвешивания. Джейк складывал и утрамбовывал его. Внезапно он рассмеялся:

— Этот, твой брат, он что, всегда так гоняет машину?

— Да, — ответил я рассеянно. — Для него скорость ниже пятидесяти равносильна остановке.

— Я видел, как он выскочил с дорожки от твоего дома и так резко свернул на главную дорогу, что, могу поклясться, на земле оставались только два колеса!

— Да? А я думал, что он о нас забыл. Его так давно не было.

— Да что ты! Он приезжает каждый день. Я много раз видел его здесь на дороге. Я еще удивлялся, почему ты не позовешь его помочь собирать хлопок. Он, наверное, остается в доме, раз ты не зовешь его поработать с нами. — Джейк рассмеялся.

— Да, — тихо буркнул я.

Я наклонился над кипой, запихивая хлопок в сетку, и пытался не выдать себя голосом. Джейк стоял надо мной и не мог видеть моего лица. Когда же я набил сетку доверху, то уже овладел собой и передал ее ему с невозмутимым видом. Вскоре, нагрузив фургон, мы отправились домой. Джейк вел машину. Мы остановились недалеко от амбара, и я помог ему разгрузить фургон, работая механически и слушая болтовню Джейка вполуха. Я мог бы оставить его одного разгружать фургон, но не хотелось, чтобы он заметил что-нибудь необычное. Когда мы накормили мулов, я небрежно бросил:

— Увидимся утром, Джейк, — и направился к дому.

Анджелина накрывала в гостиной стол к ужину. Я остановился в дверях:

— Ты еще хочешь поехать завтра с нами в долину?

— Конечно. А можно, Боб? — В ее голосе звучало страстное желание.

— И будешь ездить каждый день?

— Да, пока мы все не закончим.

— Тебе не хочется оставаться дома, да?

— Да, я не люблю сидеть дома в такую чудесную погоду.

— Дело только в погоде?

Тут она, по-видимому, заметила что-то странное, потому что резко подняла голову и пытливо взглянула на меня. В глазах ее блеснула тревога. Я подошел к ней и взял за обе руки.

— Ну а теперь скажи, почему ты не хочешь оставаться дома?

— Я уже сказала тебе.

Я крепко сжимал ее руки, слыша сдавленное дыхание Анджелины. Это помогало ей справиться с болью.

— Скажи.

— Хорошо, я скажу, Боб.

Я выпустил ее руки, и она потерла их там, где я их сжимал.

— Но только, пожалуйста, ничего не делай, ладно? Обещай, что ты ему ничего не сделаешь!

— Почему ты так беспокоишься? Ты что, в него влюблена?

Мне следовало подумать, прежде чем говорить это, но я не мог спокойно рассуждать.

— Что ты выдумываешь. Боб? — Она оставалась спокойной.

— Прости, — сказал я, — я не хотел.

— Я не хотела тебе рассказывать. Вот почему я просила разрешить мне ездить с тобой в долину. Я думала сначала, что могу просто уходить и прятаться в лесу целый день, но это выглядело бы просто смешно. Он приезжал сюда каждый день, даже тогда, когда появлялся вечером к ужину. И он все время пил, и мне приходилось много раз от него отбиваться. А один раз я так сильно ударила его по лицу, что поставила синяк. Тогда он и перестал появляться у нас вечером. Я очень хорошо тебя знаю, и боялась, что может случиться непоправимое. Он все время просил меня уехать с ним куда-нибудь и намекал, что если я не соглашусь, то все узнают правду. Ну, о том, что случилось раньше и почему мы с тобой поженились. Нет, он не говорил, что расскажет кому-нибудь. Но когда я уехала с тобой, он не мог перенести этого, и очень много пил, и, возможно, проболтался где-то. Конечно, мне это безразлично, потому что он просто глуп и никто не придает значения тому, что он говорит или делает. Мы ведь тоже, не так ли? Но когда мне приходилось с ним, пьяным, бороться, это было ужасно. Когда она замолчала, я спросил:

— Это все?

— Почти. Иногда мне удавалось издалека заметить его машину, тогда я убегала и пряталась. Но он искал меня повсюду, в доме и в амбаре, пока не находил.

— И он бывал пьян?

— В большинстве случаев. Не всегда. Боб. Не можем ли мы продать эту ферму и уехать куда-нибудь в другое место? Я знаю, ты хочешь жить на ферме. Но ведь можно купить ее где-нибудь в другом месте, подальше от Ли.

— Нельзя уезжать из своего дома только потому, что какой-то человек не оставляет в покое твою жену, — резко заявил я. — Со своей земли!

— Ты понимаешь, почему я не хотела тебе рассказывать? Понимаешь, Боб?

Я направился к входной двери; она пошла за мной и поймала меня в холле.

— Не уезжай, Боб, не дав мне обещания! Она не могла плакать, как плакала бы другая девушка. Все, что она могла, — это смотреть на меня так и снова и снова просить.

И я понял, что не имею права так обращаться с ней.

— Ладно, — сказал я.

Я не представлял себе, где можно найти Ли, но для начала решил заглянуть в его дом. Возможно, он там. Уже стемнело, когда я свернул с улицы Северного вяза. На этот раз я не постучал. Дверь не была заперта, и я сразу прошел в гостиную. Ли был там с незнакомой мне девицей. Они сидели на софе и пили виски с содовой. Девица, блондинка лет двадцати пяти, вела себя так, будто была у себя дома. Она взглянула на меня холодно:

— Этого еще не хватало!

— Убирайся вон! — завопил я.

— Послушай, Ли, кто этот урод?

— Это мой тупоголовый братец, — усмехнулся он. — Послушай, ты никогда не стучишь в дверь? — Теперь он обращался ко мне. Глаза его были расширены, и я видел, что он достаточно пьян, чтобы говорить злобные гадости.

— Ну, как хочешь, — сказал я, обращаясь к девчонке. Она явно хотела остаться.

Ли встал с софы, и я ударил его. Он упал на софу, и из его разбитой губы показалась кровь. С синяком под глазом, который еще был виден, и с разбитой губой, он выглядел не слишком привлекательно. Он снова встал, и я схватил его за лацкан:

— Ты очень пьян?

— Что, черт возьми, с тобой случилось?

— Я просто хочу тебе кое-что сказать и хочу, чтобы ты как следует это понял. Может быть, я слегка отрезвлю тебя сначала?

Он бросился на меня и ударил по шее, потом ударил еще два раза так, что я даже не счел нужным ответить. Я оттолкнул его, выпустил его лацкан и ударил правой рукой в грудь. Он начал пятиться, наткнулся на софу и потерял равновесие. А я снова поймал его, на этот раз за руку. Я видел, что он слишком пьян даже для того, чтобы драться с манекеном в магазине готового платья. Тогда я втащил его на кухню. К этому времени девчонка начала визжать. Ли все еще пытался меня ударить, но я сильно толкнул его, и он, стукнувшись о стену, сел. Я нашел кружку, наполнил ее водой из-под крана и выплеснул ему в лицо.

Всякий раз, когда он делал попытку подняться, я ударял его и выплескивал на него воду.

Девица стояла в дверях, продолжая отчаянно визжать. Это действовало мне на нервы. Я сделал шаг в ее сторону с кружкой, полной воды, и она выскочила через гостиную. Я слышал, как она сбежала по входной лестнице, продолжая вопить:

— Остановите его! Остановите его! — не давая себе даже передохнуть.

Через пять минут вся кухня была залита водой, и Ли сидел, привалившись спиной к стене, не пытаясь больше встать. Вода текла с его костюма, как весенние ручейки из торфяного болота. Волосы закрывали ему лицо. Я бросил кружку на пол, подошел и присел на корточки перед ним:

— Ты протрезвел?

— Я тебя слышу.

— Я не собираюсь говорить долго. Я хочу, чтобы отныне ты перестал беспокоить Анджелину.

И тогда я увидел, что он испугался. По-настоящему испугался. Теперь ему стало ясно, что она мне все рассказала. До этого он, может быть, не был в этом уверен или алкоголь мешал ему понять. Во всяком случае, теперь он выглядел так, как в ту ночь, когда за ним гнался Сэм. Он попытался встать, но я прижал его рукой:

— С этого момента не смей появляться в моем доме. Ты можешь это запомнить?

— Я уже слышал, что ты сказал.

— О'кей.

Я встал в дверях. Он все еще выглядел напуганным, и я был рад, что у него нет ружья.

Глава 23

Я не торопясь ехал домой, обдумывая случившееся. Мысли мои были не из приятных. Сколько бы раз я ни возвращался к одному и тому же, выходило то же самое. Я чуть не убил собственного брата, и только Анджелина помешала мне это сделать. На этот раз все обошлось. Я его напугал, и, возможно, он оставит нас на некоторое время в покое, если не будет пить. И все позабудется. А вдруг я вернулся бы домой неожиданно, застав его там пьяным, и Анджелина оборонялась бы от него? Что тогда? Никто не знает, что бы он сделал при таких обстоятельствах. Этого даже не хотелось себе представлять.

Кроме того, сегодня ведь ничего не было улажено, абсолютно ничего. Может быть, Ли, протрезвев, и призадумался, но что будет в следующий раз, когда он напьется?

Анджелина и я сидели допоздна на заднем крыльце, рассуждая об этом. Она считала так же, как Мэри. Только теперь я понял, что имела в виду Мэри. Почему бы не уехать отсюда? И это действительно единственный выход, если мы трое не можем жить в одном месте без неприятностей.

— Я знаю, ты права. Получается, что другого выхода нет. Но ведь все не так просто. Эта ферма — единственный дом, который я когда-либо имел. Конечно, я жил здесь только летом, во время каникул, а остальные девять месяцев — в городе. Но это был мой родной дом. И я не могу смириться с мыслью, что меня отсюда выгоняют.

— Я понимаю тебя. Теперь это и для меня родной дом. Но мы оба молоды и легко привыкнем к новому месту. Я в этом уверена.

Утром надо было отвезти кипу хлопка на джин. А у Джейка несколько дней назад полетел подшипник в машине, и именно сегодня он собрался в город за прокладками и прочими запчастями. Поэтому решили, что Джейк поедет на моей машине, а я сам отвезу хлопок.

Анджелина спустилась открыть мне большие ворота и, когда я подъехал, послала воздушный поцелуй и тихо спросила:

— Ты подумаешь о том, чтобы переехать? Подумаешь сегодня?

— Да. Хорошо.

Я выехал на дорогу и посмотрел, как она вернулась в дом. Странно, я до сих пор любовался ее походкой!

Я думал об отъезде. Это будет трудный шаг, но дело не в этом. Ведь речь шла не просто о том, чтобы поменять место жительства. Взять да и переехать в город и стать клерком, или бухгалтером, или кем-то другим. Даже не о том, чтобы поселиться в тех краях, где люди занимаются фермерским хозяйством, например в Техасе. Хотя там фермерство — трудный бизнес: надо заниматься орошением земли и обрабатывать ее трактором. Такой земли сколько угодно и на юге. Также и не в Анджелине было дело. Пусть это звучало смешно и сентиментально, как слова одного из парней из Ассоциации молодых христиан, говорившего:

"Я хочу, чтобы моя жена была счастлива”, — но я понимал, что это просто иной способ сказать: “Я хочу быть счастливым”. Нельзя жить со счастливой женщиной, не будучи счастливым самому.

Да, мы можем уехать. Потребуется какое-то время, чтобы продать ферму, но это можно уладить с банком. Джейк присмотрит за фермой, пока ее не продадут. На Джейка можно положиться. Мне его будет не хватать. И Хелен тоже. Они люди, с которыми приятно общаться. И у нас достаточно денег, чтобы купить другую ферму, не дожидаясь, пока будет продана эта. Или, по крайней мере, чтобы внести задаток.

Я подумал о Ли. Остался неприятный осадок от вчерашнего. Ведь он всегда заступался за меня в детстве и выступал в роли буфера между мной и Майором. Этого не забыть. Хотя от воспоминаний нет никакого толка, даже становится хуже. Но я снова и снова возвращался к мысли о том, что вчера чуть не убил брата. Нет, единственное, что можно сделать, — это уехать отсюда и забыть о нем. Что бы ни случилось с ним, его никто не в силах спасти.