11

После ухода докторши Джек опять повернулся к отцу, шагнул к койке...

— Значит, ты один из сыновей Томаса.

Он вздрогнул, слыша булькнувший голос, будто кто-то полоскал горло керосином, испугался, не слыша, чтоб кто-то вошел, после того, как сам входил в пустую палату.

— Кто здесь?..

— Я, милый.

Голос шел из-за занавески. Он дотянулся, отдернул. В кресле в темном углу сидела худая плоскогрудая старуха. Черные волосы зачесаны назад в тугой пучок, темная кожа кажется еще темнее в канареечно-желтой блузе без рукавов и ярких розовых бермудских шортах, но расу в тени распознать невозможно. На полу рядом стояла большая соломенная хозяйственная сумка.

— Когда вы пришли?

— Все время здесь была, — протяжно и звучно сказала она. Такой акцент встречается на Лонг-Айленде, от Линн-Сэмюэлс до энного градуса, а вот голос... настоящая выхлопная труба грузовика. Сколько пачек сигарет для этого надо выкуривать?

— С момента моего прихода?

Старуха кивнула.

Джек огорчился: как правило, он не допускал подобной беспечности. Поклялся бы, что палата пустая.

— Вы знакомы с отцом?

— Мы с Томасом соседи. Одновременно приехали и подружились. Он обо мне никогда не рассказывал?

— Мы... э-э-э... не часто беседовали.

— А он постоянно о тебе рассказывал.

— Вы, наверно, приняли меня за Тома.

Она тряхнула головой и затараторила со скоростью парового молота:

— Том-младший будет постарше, Джек. Он про тебя рассказывал. Черт возьми, иногда нельзя было заткнуть ему рот. — Она встала, шагнула вперед, протянула искривленную артритом руку и представилась: — Аня.

Джек ответил рукопожатием, видя теперь, что женщина белая, точней, кавказской расы[15], ибо цвет кожи можно назвать любым, кроме белого. Глубоко загоревшая кожа, задубеневшая от многолетних солнечных ванн. Руки-ноги костлявые, волосы угольно-черные с седыми корнями.

Из-за ее спины донесся слабый писк. Джек, приглядевшись, увидел голову крошечной собачонки с большими темными глазами, высунувшуюся из соломенной сумки.

— Это Ирвинг, — объяснила она. — Поздоровайся.

Чихуахуа снова пискнул.

Джек выпустил ее руку.

— Привет, Ирвинг. Не знал, что собак пускают в больницы.

— Не пускают. Но Ирвинг хороший пес. Умеет себя вести. А раз никто не знает, то никто и не возражает. А если узнают, пускай идут в задницу.

Джек рассмеялся от неожиданности. Женщина абсолютно не в отцовском вкусе — полная противоположность матери, — но она ему нравится.

В чем он ей и признался.

Она улыбнулась, не сводя с него ярких темных глаз, демонстрируя слишком белые зубы, явно вставные.

— Ну, возможно, и ты мне понравишься, если я тебя успею узнать. — Аня оглянулась на койку. — Люблю твоего отца. Почти весь день с ним сидела.

Джек был тронут.

— Вы очень добры.

— Для этого и существуют друзья, малыш. Не часто тебя благословляют таким соседом, как твой отец.

Благословляют? Надо бы выяснить, что тут кроется.

— Значит... — прокашлялся он, — папа обо мне рассказывал?

Интересно, что отец говорил, но расспрашивать не хочется — непозволительно.

— Он рассказывал обо всех своих детях. Всех вас любит. Помню, как плакал, услышав о твоей сестре. Страшно пережить собственное дитя. Но о тебе говорил чаще, чем о других.

— Правда? — удивился Джек.

— Может быть, — улыбнулась она, — потому, что ты жутко ему досаждаешь.

«Досаждаешь»... еще одно слово, которое слышишь нечасто.

— Да... пожалуй, действительно. — И немало.

— Он, видно, не понимает, что ты собой представляешь. Хотел выяснить, но вы были далеко друг от друга.

— М-м-м...

Джек не знал, что сказать. Беседа принимала нежелательный оборот.

— Тем не менее он тебя любит, беспокоится о тебе... — Старуха глаз с него не сводила. — Грустно, правда? Отец не знает сына, сын не знает отца.

— Я своего отца знаю.

— Как тебе будет угодно, милый, — медленно покачала она головой, — но ты его не знаешь.

Джек открыл было рот — вряд ли женщина, меньше года знакомая с папой, лучше знает человека, рядом с которым он вырос, — но она махнула рукой, велев ему молчать:

— Поверь, малыш, ты многого не знаешь о своем отце. Раз приехал, постарайся получше узнать его. Не упускай возможности.

Джек взглянул на неподвижное тело под больничными простынями:

— По-моему, я все знаю.

Аня решительно махнула рукой на кровать:

— С Томасом все будет в полном порядке. Он слишком крепкий, чтоб его шишка на лбу доконала.

Не одна шишка на лбу, мысленно возразил Джек.

— У врачей, кажется, иное мнение.

— Что они понимают, — презрительно отмахнулась она. — Голова у них не тем занята. Слушай меня. С твоим отцом все будет в полном порядке.

С ним все будет в порядке, потому что вы так утверждаете, леди? Ну что ж, понадеемся.

Старуха взглянула на него:

— Где будешь ночевать?

— Не решил пока. Ехал мимо мотеля...

— Не мели чепухи. Остановишься в отцовском доме.

— Не знаю... едва ли.

— Не спорь. Он сам этого хочет. Не огорчай его.

— У меня ключей нет. Даже не знаю, где он живет.

— Я тебе покажу.

Аня подошла к койке, взяла отца за руку.

— Мы с Джеком пойдем пока, Томас. Отдыхай. Завтра вернемся. — Она оглянулась. — Пошли. Где твоя машина?

— На стоянке. А ваша?

— Я не вожу машину. Тебе, малыш, наверняка не понравилось бы ехать по одной дороге со мной. Отвезешь нас с Ирвингом домой.

12

Усевшись в машину, Аня сразу же посадила Ирвинга к себе на колени и закурила «Пэлл-мэлл» без фильтра.

— Ничего, что курю?

Поздно спрашивать, подумал Джек.

— Ничего, курите. — Он открыл все окна.

— Хочешь?

— Нет, спасибо. Пробовал несколько раз, не втянулся.

— Жалко, — посочувствовала Аня, выпустив дым в окно. — Если хочешь уговорить меня бросить, не трудись.

— Даже не подумаю. Дело ваше.

— Правильно, черт побери. Пять докторов велели бросать. А я всех их пережила.

— Ну, теперь точно не скажу ни слова.

Она улыбнулась, кивнула, указав на дорогу к западу от города.

Заходившее солнце пронзало темные очки, резало глаза по дороге на запад. Подобие цивилизации осталось позади. Почва становилась болотистой, выглядя, тем не менее, выжженной.

Проехали мимо свежевспаханного жирного коричневого поля. Интересно, что росло тут все лето? Кругом одни пальмы. Непривычно видеть на каждом акре пальмы одного роста.

Аня ткнула скрюченным пальцем в лодку с двумя подвесными моторами на чьем-то переднем дворе.

— "Продается. Обращаться к владельцу", — повторила она. — Надеюсь. К кому же еще? Кто просит покупателей обращаться к вору?

Сделав несколько поворотов, миновав заросли низких сосен, подъехали к железобетонному кварталу с сине-белой мозаичной надписью на передней стене:

"ЮЖНЫЕ ВРАТА

Наилучшее место для жизни на склоне лет"

Надпись обрамляли поникшие растения и пальмы на последнем издыхании.

— Приехали, — объявила Аня. — Родной милый дом.

— Вот это? Здесь живет папа?

— Я тоже. Сворачивай, а то проскочишь.

Джек послушно свернул на извилистую дорожку мимо грязной ямы с торчавшей железной трубой.

— Тут раньше был фонтан, — сообщила Аня. — Красивый.

Возможно, в зелени Южные Врата вообще были красивыми, но, видимо, засуха по ним ударила с особенной силой. Вся трава вдоль дороги выгорела до однообразного бежевого цвета. Держались еще только сосны, росшие здесь, наверно, еще до постройки квартала.

Подъехали к контрольному пункту с отдельными стоянками для посетителей и жильцов, перегороженными шлагбаумами в красно-белую полосу. Джек начал было поворачивать влево к посетительскому шлагбауму, у которого в будке с кондиционером сидел охранник.

— Нет. — Аня протянула пластиковую карточку. — Въезжай в другие ворота, махни перед детектором.

Детектор представлял собой металлический ящичек на кривом шесте. Джек махнул карточкой перед сенсорным устройством, полосатый шлагбаум поднялся.

— Как будто въезжаешь в какой-нибудь филиал ЦРУ, — буркнул он, — или пересекаешь границу.

— Добро пожаловать на Балканы для пенсионеров. А если серьезно, то в старости, когда мы слабее, чем смеем признаться, под такой охраной чувствуем себя увереннее, гася свет.

— Ну, как в песне поется, чего не случается ночью. Впрочем, не вижу, откуда тут взяться преступникам. Вокруг пустыня.

— Вот поэтому мы и решили поставить на въезде охрану и патрулировать территорию. — Она указала вперед. — До конца по этой дорожке.

Джек кивнул и последовал по асфальту мимо подобия поля для гольфа с коричневой редкой травой, твердой каменной почвой, что не останавливало заядлых игроков — с полдюжины тележек прыгали по кочкам.

— Разве нельзя поливать траву и деревья?

— При такой засухе запрещено. Во всей Южной Флориде поливка сейчас запрещается, даже из собственного источника.

Проехали мимо теннисных кортов пока еще с зеленой травой, мимо столов с досками для шаффлборда[16], вокруг которых толпилось немало народу.

— Тут у нас хозяйственные службы, — указала Аня на трехэтажное здание в коралловых цветах, — тут дом для престарелых.

— Ничего не пойму.

— Насчет засухи?

— Нет. Зачем папа сюда переехал.

— Ради тепла. В старости без конца мерзнешь. Но главным образом люди перебираются в такие места, как Врата, чтобы не обременять детей.

— Вы словно себя от них отделяете.

— Мне обременять некого, милый. Я здесь ради солнца. — Она вытянула руку, демонстрируя вафельно-тонкую кожу цвета сырой говядины. — Люблю, как видишь, сидеть под лучами. Когда была помоложе, голышом принимала солнечные ванны. И сейчас принимала бы, если б не знала, что Совет раскаркается.

Джек постарался не представлять себе этой картины.

— Не знаю, как папа мог кого-нибудь обременить.

— Наверно, не знаешь, малыш, а он знает. Поэтому живет здесь вместо какого-нибудь кондоминиума в каком-нибудь Вест-Палме.

— Что вы имеете в виду?

— Южные Врата — вместе с Северными и Восточными, если на то пошло, — это, собственно, поселки для престарелых, где мы проводим последние годы жизни. Сначала в собственных маленьких бунгало, потом переезжаем в квартиры, где за нами ухаживают, кормят, убирают, а когда уже совсем не можем о себе позаботиться, перебираемся в пансионат.

— Наверно, это стоит денег.

Аня выпустила из ноздрей клочок дыма.

— Скажу тебе, немалых. Покупаешь жилье, выплачиваешь залог, оплачиваешь ежемесячные услуги, но твое будущее обеспечено. Это важно.

— Настолько, чтобы похоронить себя здесь?

Она пожала плечами, закурила очередную сигарету — третью после отъезда из больницы.

— Я просто тебе пересказываю то, что слышу от соседей. Сама здесь потому, что обо мне некому позаботиться, никого не осталось. А другие боятся оказаться в памперсах на руках у сына или дочери.

— Не все дети считают это обузой.

— А родители? Кому хочется, чтоб его таким помнили? Тебе хочется?

— Нет, пожалуй. Действительно нет.

Не хочется даже вспоминать отца, распластанного под больничными простынями. Еще меньше хотелось бы помнить его пустоглазым слюнявым безумцем в пеленках. Воспоминания о достойной жизни испарились бы, словно деньги азартного игрока.

— Стареть плохо, да? — спросил Джек.

— Для одних да, но отнюдь не для всех. Тело начинает то тихо, то громко напоминать, что ты уже не прежняя девчонка, не прежний мальчишка, но можно приспособиться. Главным образом, вопрос приспособления. — Она указала направо. — Сюда поворачивай.

Джек свернул на Уайт-Ибис-Лейн, судя по указателю. В конце короткой дороги стояли два одинаковых домика. Стоянка на четыре машины в маленьком тупичке пустовала. Он остановился, вышел, Аня открыла дверцу, чихуахуа Ирвинг спрыгнул на землю, немедленно засеменил к ближайшей пальме, пустил на ствол крошечную желтую струйку.

— Дерево совсем засохло. Должно быть благодарно, — улыбнулся Джек.

Аня рассмеялась, медленно вылезая с пассажирского сиденья и распрямляясь.

— И правда. Оглядись вокруг, пока я схожу за ключом от отцовского дома.

Он удивленно вздернул брови.

— Папа дал вам ключ?

— Ничего подобного, детка. Мы обмениваемся ключами ради предосторожности. Знаешь, на всякий пожарный случай.

Джек не удержался, подмигнул.

— И больше ничего?

— Ты о чем это? Разве Томас связался бы с костлявой старой ведьмой, когда за ним все женщины бегают? Не говори глупостей.

Он взмахнул руками:

— Ух! Чуточку отмотайте обратно. За папой бегают женщины?

— Кружат, точно стервятники. Скажу тебе, Томас любую может заполучить — сколько душе угодно.

Джек расхохотался:

— Ушам своим не верю. Папа — дамский угодник!

— Не в том дело. Просто здесь на каждого вдовца четыре вдовы. Томас дееспособный мужчина со здравым умом и славным характером. И что еще важнее — умеет себя вести. Лакомая добыча, не веришь?

Он вдруг вспомнил Эйба.

— Кстати, о добыче, Аня. Если вдруг решите вернуться на север, у меня найдется для вас кавалер.

Она махнула на него сигаретой:

— Забудь. Я на балы уже не выезжаю.

Джек покачал головой:

— Мой папа — лакомая добыча. Ну и ну. — Он улыбнулся. — Если вы не из стервятников, о которых шла речь, расскажите, чем с ним занимаетесь.

— Это совсем тебя не касается, милый. Впрочем, скажу: в основном мы играем в маджонг.

Еще одно потрясающее открытие.

— Он играет в маджонг?

— Видишь? Я же говорила, что ты многого о нем не знаешь. Я его научила, он сделал большие успехи. — Аня постучала себя по виску. — Понимаешь, бухгалтерский склад ума.

— Мой папа — любитель маджонга! Кажется, мне надо выпить.

— Мне тоже. Заходи, как устроишься. Опрокинем по рюмке, преподам тебе первый урок маджонга.

— Ну, не знаю...

— Попробуй. Научишься, будет чем с отцом заняться.

Когда тыквы в аду померзнут, мысленно посулил Джек.

Аня указала направо:

— Вот дом твоего отца. Оглядись пока. Через минуту вернусь.

И направилась в сопровождении Ирвинга к дому слева... непонятного цвета. Если б дома красили в цвет бело-розового зенфандела[17], о чем Джек никогда в жизни не слышал, то это как раз он и есть. Папин более мужественный, небесно-голубой.

Он сообразил, что стоит перед задней верандой отцовского дома. Толкнул дверь с закрытыми жалюзи — заперта. Открыл бы за двадцать секунд, да не стоит труда, раз у Ани есть ключ.

Прошелся по плиточной дорожке между домами. Трава коричневая, мертвая, как повсюду в Южных Вратах, растительность вокруг гладко оштукатуренных стен жаждет воды, хотя не такая поникшая, как по дороге. Видимо, папа тайком по ночам поливает.

Впрочем, нет. Он так твердо следует предписаниям, что дал бы скорее деревьям погибнуть, чем нарушил закон.

В окна сквозь закрытые жалюзи не заглянешь. Джек отошел от окон, оглянулся на Анин дом, замер на месте.

Не дом, а тропический лес. Боковая стена почти вся заросла роскошными зелеными, красными, желтыми тропическими растениями всевозможных видов, не просто живыми, а буйно растущими. На углу грейпфрутовое дерево, густо усыпанное плодами, трава... пышная, плотная... зеленое море.

Одно дело — слегка тайком вспрыскивать, только Аня, похоже, глубоко плюет на любые запреты.

На газоне стоялискульптурные украшения: неизменные гномы, розовые фламинго, разнообразные колеса, среди них необычные с виду вещицы — вручную раскрашенные жестяные банки, тряпочки на тонких воткнутых в землю ветках.

На именной табличке на боковой стене значится фамилия Манди.

Джек направился к парадной двери отцовского дома. Дворики перед двумя бунгало сбегали к почти круглому пруду футов пятьдесят диаметром. Когда он подошел посмотреть, лягушки из осторожности с плеском запрыгали с берега в воду. На дальнем берегу черная птица подставляла солнцу распростертые остроугольные крылья, словно накапливая солнечную энергию. Пруд, полный, чистый, обрамлен здоровой травой, тростником. За ним к северу и к югу бесконечно тянулось поросшее травой болото, заканчиваясь у высоких кипарисов приблизительно в миле на западе — судя по солнцу, уходившему за верхушки деревьев.

Джек оглянулся на отцовский дом. На открытой передней веранде под крышей стоит круглый столик с парой стульев. Мебель белая. По столбикам пытается виться цветущая лоза. Пол на веранде вымощен голубыми плитками. Почти всю стену слева от двери занимает эркерное окно, закрытое вертикальными жалюзи. Он толкнул парадную дверь. Заперта, как и задняя.

— Вот ключи, — раздался голос Ани.

Он оглянулся, видя, как она в сопровождении Ирвинга шагает со своей зеленой лужайки на выгоревший отцовский газон с ключом в левой руке и с сигаретой в правой.

— Ваша фамилия Манди? — спросил Джек. — Толбот вам, случайно, не родственник?

— Писатель? Возможно.

— Я в детстве обожал «Ружья царя Хибера».

— Никогда не читала. Держи ключ.

Он широко развел руками:

— Похоже, местечко у вас первоклассное.

— Вид чудесный! Конечно, я одной из первых здесь поселилась, могла выбирать. Как старожилку, меня по мере необходимости приглашают на временную работу. Чаще всего конверты заклеивать, рассылать рекламные брошюры... Деньги ничтожные, не разживешься, но есть повод выйти из дому. Ну и получаю возможность немножечко дергать за ниточки. Помогла Томасу приобрести дом, выставленный на продажу.