Наладчик Джек (№7) - Перекрестья

Затем он подумал еще кое о чем...

— Противник прячется от пожилого хрупкого человека... это значит, что он ничего не знает. — Он издал хриплый смешок — первый за эту пару дней. Вроде бы неплохо складывается. — Вот это забавно!

— Это не повод для смеха. Пока Противник не в курсе того, что происходит с Глекеном, он будет действовать очень осторожно и осмотрительно. Чтобы проложить путь для Иного, он будет использовать подставные фигуры, суррогаты. Но стоит ему узнать истину...

— Как перчатка будет брошена.

— Глекен считает, что да. Он ненавидит Глекена. Иначе и быть не может, потому что Глекен не раз кончал с ним. Противник настигнет его и уничтожит.

— И когда он покончит с Глекеном, что случится со мной?

— Ты займешь его место. Но сейчас можешь об этом не беспокоиться. Этого еще не случилось. И может, вообще не случится.

— Но...

Герта отмахнулась:

— Не имеет смысла переживать из-за вещей и событий, которые ты никак не контролируешь.

Не контролирую... вот это-то меня и волнует.

— Могу ли я задать вопрос, который так и напрашивается: почему бы не появиться Союзнику и не размазать Противника и других жополизов Иного, как клопов, которыми они и являются?

— Первым делом ты должен помнить — хотя это всегда воспринимается как удар по человеческой гордости, — что мы не так уж важны. Мы участвуем в процессе лишь в роли крошек на корочке пирога. Во-вторых... точно не уверена, но, судя по тому, что мне удалось увидеть, я чувствую, что идет какая-то игра. Я чувствую, что, судя по тому, как одна сторона увеличивает свою долю пирога, это имеет такую же важность и для самого пирога.

— Ясно.

— Это всего лишь мое ощущение. Я могу ошибаться. Но могу заверить тебя, что активность Союзника в данный момент носит ограниченный характер, а это, как я предполагаю, хорошо.

— Предполагаете?

— Ну, это как-то уравновешивает воздействие Иного, хотя я бы предпочла, чтобы этот мир, эта реальность вообще были выведены из конфликта. — Герта вскинула кулак, показывая на картину за окном. — Ведите свои бои где-то в другом месте, а нас оставьте в покое!

— Аминь.

— Присутствие Союзника, пусть и минимальное, предотвратит слишком откровенные действия Противника, доведись ему узнать правду о Глекене.

— Что возвращает нас к Брейди, к дорментализму и погребенным колоннам. Что это за история?

— В «Компендиуме» изложен порядок претворения в жизнь Опуса Омега. Найдя все места, отмеченные на карте, необходимо в каждом из них захоронить колонну высотой в тринадцать футов. Она вырубается из камня в каменоломне, расположенной как можно ближе к следующей точке в цепи. Лютер Брейди придумал метод замены камня бетоном, составной частью которого являются песок или земля, набранные именно в этой следующей точке или рядом с ней. Но только этого недостаточно. Каждая колонна должна включать в себя еще одну совершенно незаменимую часть: живое человеческое существо — по крайней мере, живое к моменту заливки формы. «Мученики» дорментализма — миссионеры, которые якобы исчезают в странах третьего мира, куда отправились распространять учение дорментализма, — вовсе не исчезали. Они захоронены в цилиндрических саркофагах по всему миру.

— И не все из них дорменталисты. — сказал Джек, чувствуя, как на душу ему наваливается тяжесть.

Герта кивнула:

— Да, я знаю. Твоя подруга, репортер. Мне очень жаль.

Подруга... мы слишком мало знали друг друга, чтобы стать близкими друзьями. Но тем не менее...

— Вот в этом и есть весь дорментализм, — сказала она. — Лютер Брейди превратил наивную, глуповатую секту, которая со вкусом радовалась жизни, в машину делания денег для финансирования Опуса Омега. Брейди знал, что все эти разговоры о слиянии — откровенный обман. Даже тот, кто добрался до самого верха лестницы дорментализма, не обладает никаким могуществом. Но долгий медленный подъем до верхней ступеньки этой лестницы преследует определенную цель: идет выявление людей, податливых влиянию Иного. Претенденты могут считать чушью все эти разговоры о соприкосновении с внутренним кселтоном, но на самом деле все, что они делают, отлично способствует их сближению с Иным. Лютер Брейди открывал суть Опуса Омега тем немногим, что добирались до самого верха лестницы, рассказывал, что оно-то и даст Великое Слияние, — и никогда не упоминал об Ином. Вот из этой свихнувшейся публики он и набирал своих континентальных и региональных контролеров для содействия Опусу.

— Давайте предположим, что он все-таки завершил Опус Омега. И что тогда?

— Когда колонны будут захоронены во всех предназначенных местах, вот тогда и придет господство Иного. Во всем своем обличье появится Противник, и мир начнет меняться.

Изменившись, мир окажет гостеприимство тем созданиям, с которыми он дрался во Флориде... он даже не хотел вспоминать.

— О'кей. Учитывая то количество колонн, которые Брейди уже разместил, когда, по-вашему, он все завершит?

— Примерно через год. Может, меньше.

Джек закрыл глаза. Через год... его ребенок уже появится на свет. И если Брейди добьется успеха, ни у малыша, ни у Джиа, ни у Вики будущего не будет.

И тут в мозгу сверкнула идея, как с этим справиться. Такая ясная и понятная...

— Мы их выкопаем! Я соберу команду экскаваторщиков, и мы их будем вытаскивать быстрее, чем Брейди — хоронить. Мы сделаем его усилия...

Герта покачала головой.

— Нет? Почему нет?

— Как только колонна погружается в землю, уже случается несчастье. Все, поздно. И выкапывание их ничего не даст.

Проклятье. А он-то думал — хоть на что-то наткнулся.

— Поэтому вы и хотите, чтобы церковь дорментализма была, как вы сказали, уничтожена... разрушена, искалечена, поставлена на колени.

Герта кивнула.

Джек потер подбородок.

— Разрушить ее... нелегкая задача. Она же повсюду, она есть почти в каждой стране. Но вот искалечить ее... это возможно. Давайте представим, что Брейди вышвырнули с водительского места. Что это даст?

— Это не остановит Опуса Омега — Высший Совет сможет продолжать и без него, — но реализация замедлится. Что даст нам некоторое время.

— Для чего?

Герта пожала плечами:

— Время, чтобы Союзник осознал размер угрозы его интересам здесь. Время, чтобы Противник сделал ошибку — ты же знаешь, его нельзя считать непогрешимым. Он уже допускал ошибки. И он полон желания, страстного желания дождаться обещанного ему момента. После тысячи лет борьбы его время вот-вот придет, и он уже проявляет нетерпение. Что и может сработать нам на руку.

— Я думаю, мы уже получили это дополнительное время.

У Герты заблестели глаза.

— Ты это сделал? Как? Каким образом?

— Если все пойдет, как я спланировал, то мистер Брейди скорее рано, чем поздно обретет статус преступника.

— Преступника?..

— Продолжайте смотреть телевизор. — Встав, Джек заметил, что продолжает держать в руках кожу Ани. — А что же мне вот с этим делать?

— Предполагалось, что ты ее сохранишь. Разве не хочется?

— Строго говоря, это не тот предмет, который я хотел бы вставить в рамку и повесить над своей кроватью. Почему бы вам не взять его? Понимаете... как напоминание об Ане.

Герта встала и принялась расстегивать свою блузку.

— Мне не нужно напоминаний.

— Что?.. — растерявшись, переспросил Джек. — Что вы делаете? Подождите секундочку.

Ее скрюченные пальцы двигались куда быстрее, чем можно было бы предположить, имея в виду опухшие суставы.

Герта посмотрела на него:

— Это займет секунду-другую.

Расстегивая последнюю пуговицу, она повернулась к высокому окну п спустила блузку до талии.

У Джека перехватило дыхание.

— Свитый!..

— Заверяю, что тут нет ничего святого.

Он смотрел на ее изуродованную спину, на которой были шрамы, напоминавшие ожоги от сигарет, и линии, которые, пересекаясь, тянулись между ними.

Если не считать одной свежей раны слева, из которой еще сочилась кровь, спина Герты была точной копией спины Ани.

— Что это такое?

— Карта моей боли, — бросила женщина из-за плеча.

— Именно так говорила и Аня. Она назвала это картой стараний Противника уничтожить ее. Почему?

— Потому что, если я все еще жива, значит, он не смог победить.

Как бы странно это ни звучало, Джек принял слова Герты за чистую монету.

— По кто же вы?

— Твоя мать.

Джек подавил желание заорать и приглушил голос:

— Только не начинайте снова. Послушайте...

— Нет. Это ты послушай. И внимательно присмотрись к моей спине.

— Если вы имеете в виду свежую рану, то я ее видел. — И вдруг он понял. — Это та колонна и Пенсильвании! То есть каждый раз, как Брейди и его банда закапывали одну из колонн...

— Я это чувствовала. И истекала кровью.

Джек опустился на стул.

— Я не понимаю.

— У тебя нет в этом необходимости. Но все же посмотри внимательнее и скажи, видишь ли ты разницу.

Приглядевшись к спине Герты, он заметил кое-что еще, чего не было у Ани: глубокую вдавленность в самом низу, достаточно большую, скажем в два пальца глубиной. Он было протянул к ней руку, но тут же отдернул.

Герта, не поворачиваясь, сказала:

— Попробуй. Прикоснись. Там уже не болит.

У Джека закружилась голова.

— Нет, я не думаю...

— Вложи пальцы в рану. Не бойся.

Джек снова протянул руку и ввел в ямку указательный палец. Рана была достаточно глубока — палец не встретил преграды. Он осторожно протолкнул палец еще глубже — и снова встретил пустоту.

Джек не мог заставить себя продолжать эксперимент. Вытащив палец, он наклонился — может, ему удастся увидеть, насколько глубока рана. И тогда...

Он резко откинул голову:

— Боже!

Неужто он в самом деле видел то, что. ему показалось, он увидел? Нет. Это невозможно.

Но ведь какое-то время назад понятие «невозможно» потеряло всякий смысл.

Джек снова заглянул в рану. Он увидел проем, исполосованный шрамами, и свет в дальнем конце его. Дневной свет. Кружок голубого неба.

Господи, он же смотрит на набережную Ист-Ривер в Куинсе, смотрит через отверстие в теле Герты. Джек отпрянул и, наклонившись направо, увидел в высоком окне тот же самый вид. Казалось, что Герта была проткнута насквозь копьем и рана так и не затянулась — да, стенки раневого канала излечились, но сквозное отверстие осталось.

— Что... кто это сделал?

— Смерть Ани, — сказала Герта, накидывая блузку на плечи.

— Должно быть, это было...

— Не сравнимо ни с чем, что мне приходилось испытывать. Куда хуже, чем те мучения, что доставляет погребение каждой колонны.

Медленно, подбирая каждое слово, Джек спросил:

— Почему эти колонны наносят вам такие раны? Кто вы?

— Я уже говорила тебе: я твоя...

— Прошу вас, не произносите больше слова «мать».

— Тогда я ничего больше не смогу сказать, потому что это правда.

Он попробовал другой подход:

— Если каждая колонна оставляла у вас такие раны, я могу понять, почему вы хотели остановить Брейди. Но если он завершит Опус, то это в каком-то смысле пойдет вам на пользу. Я хочу сказать, больше не будет новых колонн, вы не будете испытывать страданий.

Герта кивнула и, кончив застегивать блузку, повернулась. Ее темные глаза неотрывно смотрели на Джека.

— Да, думаю, это верно — болей больше не будет. Потому что я буду мертва. Ведь основная цель Опуса Омега — убить меня.

14

В комнате для допросов стояла мертвая тишина, пока Лютер Брейди, не дыша, рассматривал фотографии. Ему казалось, что в теле не осталось ни одной кости и он сейчас рассыплется.

Этого не может быть! Эти фотографии... он с двумя мальчиками... прошлой ночью. Он никогда дважды не нанимал одних и тех же ребят и не помнил их в лицо. Но... да, конечно! Именно этой маской он пользовался прошлой ночью. Он постоянно менял их. Для разнообразия. И не имело значения, было ли это прошлой ночью или в прошлом месяце. Ужасен был сам факт существования этих фотографий, но еще хуже, что они находились в руках полиции.

Как? Кто?

Петрович! Именно он, как обычно, привозил мальчишек. А на этот раз он, должно быть, где-то притаился и отснял фотографии. Алчный маленький подонок! Он...

Но почему они привязали сюда какого-то Ричарда Кордову, о котором постоянно толкуют? И кто пустил в ход его пистолет, чтобы убить этого Кордову?

— К...как... — Пересохший язык был не в силах выдавить хоть слово.

— Фальшивка, — пренебрежительно отмахнулся Барри. — Совершенно явная фальшивка. Я не мастер по компьютерам, но даже я знаю, что можно сделать с его помощью. Например, напялить маску на этого типа на фотографиях! Да все это просто смешно!

— Откуда... — Наконец Лютер Брейди обрел голос. — Откуда это у вас?

Холуша ткнул в центральную фотографию:

— Мы нашли их пол полушкой на кресле в доме жертвы. На том кресле, на котором он был убит. — Палец коснулся коричневатого пятна по обрезу одного из снимков. — Это его кровь, которая просочилась сквозь подушку.

— Вы просто обязаны поверить мне, — сказал Лютер, наклоняясь вперед и закрывая фотографии руками. Он не хотел, чтобы кто-то, особенно Барри, смотрел на них. Но он должен убедить этих детективов. — Я не убивал этого человека! Клянусь вам! Я ложно обвинен в том. чего никогда не делал!

Янг продолжал неотрывно смотреть на него.

— Зачем кому-то это было надо, мистер Брейди?

— У церкви дорментализма врагов более чем достаточно, — сказал Барри. — Мистер Брейди — духовный лидер церкви, ее общественное лицо. Если этот заговор с целью обесчестить его, лишить доверия, увенчается успехом, церкви будет нанесен невосполнимый ущерб.

— Что ж, — сказал Янг, — в таком случае есть очень простой выход. Если прошлой ночью вы не были в доме мистера Кордовы, то где же вы были, мистер Брейди?

С этими мальчишками!

Признать этого он никак не мог. Да и что это ему даст? Он никогда не позволял никому из этих ребят увидеть его в лицо. Даже Петрович не знал, как он выглядит.

— Я был в своей хижине на севере штата.

— Может кто-либо подтвердить ваше пребывание там?

— Я... нет, я был там один. Я приезжаю туда каждое воскресенье вечером, чтобы избавиться от груза церковных дел и шума города и в тишине пообщаться со своим кселтоном.

Холуша хмыкнул.

— Ваш кселтон, или как там вы его называете, здорово смахивает на пару подростков.

— Значит, никто не может подтвердить, что прошлой ночью вы были в своей хижине? — снова спросил Янг.

— Нет.

— Я тоже так думаю. — Янг вытащил из внутреннего кармана пиджака сложенный лист бумаги. — Вот ордер на ваш арест.

Когда он протянул его Барри, Холуша извлек из кармана наручники.

— Лютер Брейди. — сказал Янг, — я арестую вас за убийство Ричарда Кордовы. Я знаю, что тут присутствует ваш адвокат, но я в любом случае собираюсь зачитать вам ваши права. У вас есть право хранить молчание...

Остальных слов Лютер не расслышал, потому что в ушах у него стоял гул. Но он столько раз слышал их по телевизору, что знал наизусть. Правда, и в самых страшных ночных кошмарах он не мог представить, что кто-то будет зачитывать ему права Миранды...

Он посмотрел на Барри, который упорно продолжал хранить молчание. Тот разглядывал фотографии.

— Барри?..

Адвокат поднял на него глаза и покачал головой:

— Тебе нужна более серьезная помощь, чем могу дать я, Лютер. Тебе нужен адвокат по уголовным делам. И хороший. Я незамедлительно позвоню кое-кому.

— Барри, ты должен уберечь эти снимки от глаз публики. Они поддельные, Барри. — Он повернулся к Янгу и Холуше. — Клянусь, они поддельные, и молю вас, не позволяйте, чтобы о них стало известно. Вы же знаете, едва только что-либо подобное становится известно, и человек уже навсегда замаран. Пусть даже его невиновность будет потом доказана, ему уже никогда не отмыться.

— Мы сделаем, что сможем, — сказал Янг. — В данный момент нас больше интересует убийство.

Лютер постарался справиться с дрожью, когда на запястьях у него защелкнулись наручники. Вчера он был едва ли не властелином мира, потому что Опус Омега был почти завершен. А теперь он арестован за убийство и вся его жизнь смыта в сточную канаву.

Как? Как это могло случиться?

15

Джек кивнул Эстебану и, миновав холл, оказался на тротуаре.

На Бикман-Плейс стояла тишина, но не такая, как воцарилась в доме Герты, когда Джек услышал, что цель Опуса Омега — убить ее. Что за чертовщина?

Почему? Как? Больше она ничего не рассказала.

Кто она такая, что этот Расалом и Иное хотят ее смерти? Кроме уже привычных слов «я твоя мать», она больше ничего не сказала.

Последние ее слова были о том, что она устала и ему стоит уйти. Они поговорят в другой день.

Он пошел к Джиа. Вики должна быть в школе, но он надеялся, что Джиа дома. Ему так нужна хоть толика нормальности.

Вторник

1

Новости пришли к утру.

Проснувшись, Джек подключился к каналу Эн-би-си. Он и сам толком не знал, чем объяснить выбор. Может, потому, что Брейди был частым гостем на этом канале. К тому же звучала его любимая мелодия — кто был тем гением, который придумал запускать радиопрограмму на телевидении? — но так или иначе, немного подождав, он увидел физиономию Брейди.

Точнее, показывали его фотографию, и голос диктора сообщал, как все шокированы — шокированы! — известием, что Лютер Брейди арестован за убийство. Затем в прямом эфире пошла картинка от дома предварительного заключения для мужчин в Бронксе, где Брейди провел ночь. Симпатичная блондинка-ведущая стояла на обочине, а за ее спиной кричали и размахивали плакатами около сотни возмущенных пикетчиков.

Отпустив несколько вступительных замечаний, она вытащила на экран какую-то молодую женщину. Джек узнал неизменно веселую Кристи из храма. Но сегодня на лице ее не было веселья. Она стояла в своем сером мундирчике с высоким воротником и шитьем на лацканах; по щекам струились слезы, пока она бормотала о вопиющей несправедливости развязанной травли. Если такого восхитительного человека, как Лютер Брейди, который облагодетельствовал так много людей по всему миру, обвиняют в убийстве, то это просто... просто несправедливо!

— Куда справедливее, чем ты можешь себе представить, моя дорогая, — пробормотал Джек.

Далее блондинка-репортерша выхватила из толпы еще одно знакомое лицо — плакатного арийского мальчика Атоора. Но если Кристи была опечалена, то по контрасту с ней Атоор пылал гневом. Его гладко выбритые щеки рдели багровым румянцем, когда он обвинял полицию, окружного прокурора, да и город, как таковой.

— Это охота на ведьм! Это религиозное преследование! Мы все знаем, что так называемые старые религии крепко окопались в этом городе и, конечно, решили, что очевидная популярность дорментализма может угрожать их положению. Поэтому они сфабриковали обвинения против главы нашей церкви и бросили его в тюрьму. Что дальше? Сжечь его на костре?

Джек зааплодировал:

— Хорошо сказано, юноша! Очень убедительно! Но с костром давайте помедлим.

Если копы в штате Пенсильвания получают свою зарплату недаром, то довольно скоро они вывалят на крышу храма дорменталистов кучу дерьма.

Раздумывая над этим, он направился к Джиа. Через час малыша ждало очередное ультразвуковое просвечивание.

2

— Не могу в это поверить! — сказал Лютер.

Положение его с каждым часом ухудшалось.

В освобождении под залог отказано... удар судейского молотка, последовавший за этими жуткими словами, продолжал звучать в голове Лютера, как и стук захлопнувшейся за ним двери.

Артур Файиман. адвокат по уголовным делам, которого ему посоветовал Барри, отнюдь не выглядел обеспокоенным. Он был настолько неуместен в этой грязной и душной комнате для свиданий, как картина Моне на свалке. Пиджак его был дороже, чем у Барри, а «ролекс» элегантнее. Учитывая его почасовой гонорар, он мог позволить себе и то и другое.

Лютер же чувствовал себя вывалянным в грязи.

И униженным... когда его в наручниках — в наручниках! — привели в зал суда в Бронксе, а потом вывели из него, и ему пришлось идти сквозь строй репортеров и операторов с камерами.

— Не волнуйтесь. Мы подадим апелляцию на отказ в освобождении под залог.

Лютер попытался сдержать душившую его ярость — но без особого успеха.

— Все это хорошо и здорово. Вы прекрасно все это излагаете, а тем временем сидеть за решеткой приходится все же мне. Каждый день — каждый час, — что я сижу тут взаперти, не в состоянии реабилитироваться в глазах общества, лишь ухудшает положение моей церкви. И общественности известна только одна сторона этой истории. Я должен обрести свободу, чтобы рассказать прессе о другой ее стороне.

Файнман поерзал на стуле. У него был великолепный загар и серебряная грива, зачесанная назад так, что она падала на воротник.

— Окружному прокурору удалось убедить судью, что вы можете сбежать.

— Это была ваша работа — разубедить его. 51 не собираюсь сбегать. Я невиновен, и это будет доказано в суде.

Риск побега... окружной прокурор из Бронкса аргументировал свою точку зрения тем, что поскольку дорменталистская церковь имеет отделения по всему миру, то ее глава может найти убежите у своих преданных сторонников. Файнман, возражая, говорил, что у Лютера никогда не было конфликтов с законом, что у него тесные связи с этим городом, даже предлагал, что Лютер сдаст свой паспорт после того, как внесет два миллиона долларов залога. Но судья принял сторону прокурора.

Лютер не сомневался, что кто-то наверху дергает ниточки заговора против него.

— Об этом побеспокоимся позже. Первым делом, я хочу, чтобы вы оставались здесь, пока я буду готовить нашу апелляцию, — сказал адвокат.

— Что значит «оставался здесь»? Я хочу, чтобы вы вытащили меня отсюда!

— Это значит, что, пока я вас не вытащу, вам лучше сидеть здесь, а не в Рикерсе.

У Лютера сжалось сердце. Рикерс-Айленд... там обитают самые жестокие преступники.

— Нет... они не могут.

Файнман покачал головой:

— Если вы не в состоянии внести залог или, как в вашем случае, в нем отказано, именно туда вас и отправят.

— Вы не можете им этого позволить!

— Я буду делать все, что в моих силах.

— То есть надо понимать, что вы не столько сделаете, сколько будете стараться.

Файнман наклонился к нему:

— Мистер Брейди, я хочу быть с вами совершенно откровенным.

Тревожное ощущение пронзило Лютера — в словах адвоката не было ничего хорошего, — но он не должен показывать своих страхов.

— Надеюсь на это.

— Против вас выдвинуты очень весомые обвинения. Во всяком случае, мои контакты в окружной прокуратуре сообщили, что обсуждается вопрос: не потребовать ли для вас смертной казни?

Лютер зажмурил глаза и начал бормотать мантру, которая помогла ему пережить бесконечную ночь в этом бетонном загоне. Не может быть... этого просто не может быть!

— Но прежде чем окружной прокурор согласится на это, — сказал Файнман, — вам, возможно, будет предложена сделка.

Лютер открыл глаза:

— Сделка?

— Да. Вы согласитесь с менее серьезным обвинением, чтобы...

— И признаю, что убил человека, которого никогда не встречал и о котором услышал только после его смерти? Нет, ни за что! Никаких сделок!

Сделка означала тюрьму, в которой ему придется провести многие, если не все оставшиеся годы. Тюрьма означала, что дело всей его жизни, Опус Омега, останется незавершенным. Или, что еще хуже, его закончит кто-то другой... и кому-то другому достанется вся слава, которую заслужил Лютер.

Нет. Это невозможно себе представить.

— Они еще пожалеют! — подавив страх, вскипел гневом Лютер. — Я выведу на улицы перед судом и перед тюрьмой тысячи — десятки тысяч! — людей. От их голосов содрогнутся стены и...

Файнман поднял руку:

— Я бы не торопился с протестами. Пока окружной прокурор не упоминал об этих фотографиях. Если вы слишком ощутимо надавите на него, он может пустить их в ход. Просто назло вам.

— Нет... нет!

— Послушайте, мистер Брейди. Я уже занялся личностью погибшего, поручив раскопать все и вся, что о нем только известно. И должен сказать вам, что буквально через несколько часов до меня дошли осторожные слухи, что он занимался шантажом. А это играет на руку окружному прокурору.

— Разве это не играет на руку и нам тоже? Если человек был шантажистом, то, значит, у него были враги. Мы можем...

— Но ваш пистолет опознали как орудие убийства, и на нем есть отпечатки пальцев жертвы. Скорее всего, есть и его кровь. И на фотографиях, найденных в его доме, вы.

У Лютера не осталось никаких доводов.

— Я не убивал его! — завопил он. — Вы меня слышите? Не делал я этого! Должен быть какой-то способ доказать!

Файнман продолжил хранить невозмутимое спокойствие.

— Есть такой способ. Нам нужен человек... да кто угодно, кто может поручиться, что во время убийства вы находились в другом месте!

— Мой пропуск на платную дорогу! Можно доказать, что в ночь убийства я ездил в хижину и вернулся!

Файнман покачал головой:

— Это лишь докажет, что путешествие совершил ваш пропуск, но не вы лично. Мне нужен человек, живой человек, который в эту ночь видел вас далеко от места преступления.

Лютер подумал о Петровиче. Нельзя ли заставить его дать показания, что в ту ночь Лютер был в хижине?

— Такой человек есть. Его зовут Бренцис Петрович. В воскресенье вечером он... м-м-м... кое-что доставил в хижину.

— Могу ли я спросить, что именно? — осведомился Файнман.

Лютер отвел глаза:

— Я бы предпочел не отвечать на этот вопрос.

3

— В чем дело? — спросила Джиа. — Сегодня ты сам не свой.

Ее беспокоило настроение Джека. Явился он не просто уставшим, а совершенно вымотанным, но ничего не хотел рассказывать. Вчера она тоже утаила, как чуть не попала под машину: рядом крутилась Вики, и Джиа не хотела пугать ее. И, учитывая настроение Джека, может, в самом деле не стоило откровенничать.

Он, обмякнув, расположился в большом кресле перед телевизором. По кабельному каналу шла сводка новостей. Джек устало улыбнулся:

— Хочешь сказать, что нынче я не похож на светского льва?

— Ты никогда не вел светскую жизнь и не бывал в этой роли, просто сейчас у тебя такой вид, словно ты за сотню миль отсюда. И я знаю, что это значит.

— Вовсе не то, что ты думаешь.

Ей уже доводилось видеть его в таком состоянии, и конечно же она все понимала.

— Одно из твоих наладочных дел пошло не лучшим образом, да?

Джек выпрямился в кресле и придвинулся поближе. Когда Джиа оказалась в пределах досягаемости, он взял ее за руку, притянул к себе на колени, обнял и уткнулся носом ей в шею.

— В данный момент я не занимаюсь никакими ремонтными работами.

Его дыхание щекотало Джиа, так что она отклонилась и посмотрела на Джека:

— А мне помнится, что ты упоминал о каких-то двух.

— Так и было. Но они завершены. Просто для одного из моих клиентов ситуация разрешилась не лучшим образом.

У Джека был какой-то мрачный тон. В прошлом году они договорились, что он будет давать ей лишь общее описание того, чем занимается. Он не считал, что должен сообщать имена или приводить подробности, которые люди ему доверяли. И Джиа это устраивало. Знание деталей доставляло бы ей беспокойство.

Что касается последних дел, она знала лишь, что одно имело отношение к какому-то шантажисту, а второе — к пропавшему сыну.

— С ним все в порядке?

— Давай не будем говорить на эту тему. Она закрыта.

Если это в самом деле так, подумала Джиа, почему у тебя такой вид? Но она знала, что вопросов лучше не задавать.

— Ну что ж, тогда я сообщу тебе, что у нас будет здоровый, крепкий ребенок.

Этим утром ультразвуковое исследование показало, по словам доктора Иглтон, «совершенно нормальный двадцатинедельный утробный плод».

Утробный плод? Она вспомнила, как у нее мелькнула мысль: «Это не плод. Это мой ребенок».

Джек крепче обхватил ее.

— Смотреть, как он шевелится, как сосет свой пальчик... это здорово, не так ли? Господи, да это просто потрясающе.

— Он? Да они сами еще не знают пол малыша.

— Да. но я-то знаю. Я...

Она почувствовала, как Джек напрягся. Не выпуская ее, он потянулся за пультом ТВ. Когда звук усилился, она услышала сообщение о женщине, погребенной в бетоне.

«...подтвердилось, что останки принадлежат пропавшей нью-йоркской журналистке Джейми Грант. По предварительным данным, ее заживо закатали в бетон».

— О господи! — воскликнула Джиа. — Какой ужас!

Джек промолчал. Его взгляд не отрывался от экрана. Казалось, он под гипнозом.

"Символы, отлитые на бетонной колонне, полностью соответствовали тем. которые находили по всему свету в храмах дорменталистской церкви, а форма для отливки колонны была найдена в Нью-Джерси, на складе фирмы по производству бетона, принадлежащей члену Высшего Совета данной церкви.

Мисс Грант была уважаемым журналистом и бесстрашным критиком дорменталистской церкви. Ей убийство потрясло мир журналистики. Мы скорбим о ее кончине".

— Подожди минуту. — Джиа внимательно посмотрела на Джека. — Всего минуту. Разве ты не говорил, что сын, которого ты ищешь, — дорменталист?

Джек продолжал смотреть на экран.

— Неужто я это сказал?

— Да, сказал. Я пом...

Он сжал ее в медвежьих объятиях.

— Секундочку. Посмотри, что это там за уголовник.

Повернувшись, она как раз успела увидеть смутно

знакомое лицо мужчины, которого вели к полицейской машине.

«Кроме того, как нам рассказали, — может, это случайное совпадение, а может, и нет, — Лютер Брейди, глава дорменталистской церкви, подозревается в убийстве бывшего полицейского из Бронкса. Ему отказано в праве освобождения под залог».